— Ну и зачем ты его тащил? — Краух остановился в шаге от окровавленной груды плоти. — Это же труп, если не готовый, то вопрос нескольких минут.

— Ты осмотри его, прежде чем вердикт выносить.

— Я и отсюда вижу — у зверя раны, несовместимые с жизнью. Странно, что он вообще еще дышит.

— Ганс! — Голос Кая снова замерз. — Делай то, ради чего тебя сюда привели, и не рассуждай! Ты теряешь время, которого у Лока и так почти не осталось.

— У кого?

— Я назвал его Лок, — медленно, почти по слогам произнес Кай, с трудом сдерживая рвущийся на свободу гнев. — И если он умрет до того, как ты его осмотришь, виновным в смерти моего друга я буду считать тебя, Ганс.

— Да пожалуйста! — буркнул эскулап, опускаясь перед раненым зверем на корточки. — Осмотрю, если настаиваешь, хотя результат все равно будет тот же — псина подохнет.

— За речью следи, герр Краух, — процедил Кай. — И не забывай — я сразу пойму, если ты будешь халтурить.

— А меня, между прочим, учили людей врачевать, а не зверье! Я не ветеринар, а терапевт!

— Ганс, не отвлекайся!

Эскулап проворчал себе под нос что‑то невразумительное и, вытащив из саквояжа хирургические перчатки, приступил к осмотру раненого. Он не особо церемонился с четвероногим пациентом, причиняя животному дополнительную боль, но пес стойко переносил жесткие манипуляции пахнувшего злобой и неприязнью двуногого, потому что рядом был ОН.

ДРУГ. ХОЗЯИН. СЕМЬЯ.

Зверь даже ни разу не рыкнул, лишь поскуливал иногда, безотрывно глядя в глаза Кая. Он словно черпал там силы, уверенность, надежду.

Хотя почему словно — так и было. Человек действительно делился с измученным животным всем, чем мог.

А мог он многое.

— Потрясающе! — Доктор удивленно покачал головой, вытаскивая из саквояжа лекарства, вату, бинт. — Похоже, этот зверюга обладает уникальным по выносливости организмом! Любое другое живое существо, получив такие травмы, уже давно остывало бы, а он держится! И мало того — явно не собирается подыхать!

— Ганс!

— Ах да — умирать, конечно же. — Краух ловко обработал раны перекисью и вытащил шовный материал. — Так, сейчас я займусь самыми серьезными ранами, а перелом и раны поменьше обработаю потом.

— Когда это потом?!

— Не нервничай, потом — это после того, как подготовлю все для наложения гипса. Доволен?

— Доволен я буду тогда, когда Лок встанет на лапы.

— Встанет, не волнуйся, хотя это и невероятно! Герцих из лаборатории душу отдал бы за возможность исследовать это животное! Кай, а может, ты все‑таки позволишь это сделать? Представляешь, сколько пользы нашему делу может принести изучение данного феномена! Повышение порога выживаемости нашей расы — это же глобальная задача! Ну что тебе этот зверюга, Кай? Ты же его не знал, не растил, ты его только пару часов назад увидел! Отдай его в лабораторию, а? Ох!

Краух вздрогнул и замер, не выпуская из рук тонкую шовную леску. В глазах его заплескался ужас, он пытался что‑то сказать, но не мог — все мышцы словно окаменели, тело больше не подчинялось ему.

И единственное, что эскулап видел сейчас, — разгорающееся посреди серебряного льда фиолетовое пламя.

Оно слепило, оно лишало рассудка, оно выжигало волю, оставляя лишь стремление подчиняться ГОСПОДИНУ…

И Гансу Крауху, солидному доктору, истовому наци, почти идеальной белокурой бестии, впервые в жизни стало страшно до ус… до расслабления сфинктера, в общем. Еще чуть‑чуть, и он, сфинктер, действительно расслабился бы, но в последнее мгновение парализующая волна исчезла, и злосчастный эскулап едва не рухнул на лохматого пациента.

Краух знал — а кто в «Аненербе» не знал о способностях первого искусственно созданного сверхчеловека, — что собой представляет Кай Ландберг, но одно дело знать, и совсем другое — испытать эти самые способности на себе.

Оказалось, что приятного в этом мало. Если честно — совсем нет. Приятного.

— Продолжай, — ледяной сосулькой ввинтился в уши голос Ландберга. — И поаккуратнее там, не шубу шьешь, а моего друга. Именно друга, ТЫ ВСЕ ПОНЯЛ?

— Д‑да.

— И больше предложений отдать Лока этому живодеру Герциху я не услышу?

— Н‑нет, никогда.

— Усвой это сам и передай остальным. И то, что случится с причинившим вред моему псу, тоже можешь описать. Хотя я продемонстрировал тебе лишь начало наказания.

То ли с перепугу, а может, герр Краух просто был хорошим специалистом, но на лапы он поднял раненого пса за рекордный срок — уже через три недели Лок, прихрамывая, сопровождал своего любимого хозяина во всех прогулках по окрестностям.

Внутрь подземелья Кай своего друга не водил, собаке там делать было нечего. Да, эскулап в красках живописал свои ощущения от гнева Самого Главного Ария, основательно добавив в палитру черного, но это вовсе не гарантировало псу безопасности — никто никогда не учится на чужих ошибках, и вообще, мало ли что трусливому докторишке показалось!

Но даже если бы все‑все жители подземелья прониклись к собаке Кая Ландберга почтением, желания лезть в крысиную нору, пусть и огромную, у Лока не было. Оттуда пахло смертью. А еще — злобой, страхом и болью.

То ли дело — лес! Тем более сейчас, когда он больше не изгой в стае, у него появился ДРУГ. Сильный, добрый, ласковый, но главное — все‑все понимающий. С ним можно общаться. Там, в голове, беззвучно. Это поначалу даже немного пугало пса, но он быстро привык. И уже не мог обходиться без постоянного обмена эмоциями и мыслями с самым главным, самым любимым, самым нужным существом, пусть даже и выглядело это существо странно — ходит на задних лапах и совсем лишено шерсти, только на голове грива.

А обмен действительно был практически постоянным, пес и его хозяин научились общаться даже на расстоянии. Пусть и не на очень большом — километра два‑три максимум, но этого Локу вполне хватало, дальше он на охоту не уходил.

А еще оказалось, что теперь можно не бояться нападения из‑за угла бывших соплеменников, жаждавших во что бы то ни стало уничтожить этого выродка, чуть было не ставшего вожаком волчьей — ВОЛЧЬЕЙ, а не песьей! — стаи.

Где‑то через месяц Лок достаточно поправился для того, чтобы предпринять самостоятельную вылазку в лес и поохотиться всласть, а то сухие хрустящие комочки — Кай лично смотался в город и привез несколько мешков самого лучшего собачьего корма — конечно, очень даже ничего, но сравниться со вкусом свежего мяса не могли.

Кай давно уже замечал, с какой тоской его песик поглядывает по сторонам во время их прогулок, но до поры до времени отпускать друга одного в лес опасался. Нет, не из‑за других хищников — это не проблема, — просто слишком уж серьезные раны были у зверя, рано ему на охоту.

Но наступил, наконец, день, когда утром в пещере Кая встретил сильный, здоровый, холеный зверь, о недавних ранах которого напоминали лишь шрамы да легкая хромота.

— Ну что, дружище, — мужчина потрепал уши упиравшегося ему передними лапами в грудь пса, — хочешь на свободу?

«Гулять! Охота! Дичь!»

— Ладно, беги. Только не очень далеко, чтобы я тебя слышал. И ты меня. Как только почувствуешь, что теряешь меня, — немедленно возвращайся! Ты понял?

«Лок рядом».

— Ну вот и молодчина. Беги.

В первый же день и было экспериментальным путем установлено максимально возможное для ментального общения расстояние, и Лок старался не забегать дальше.

Потому что очень скоро, буквально через пару дней после обретения свободы, столкнулся с одним из волков его бывшей стаи. Вернее, волчицей, старой и вредной, она с самого Локова щенячества постоянно третировала малыша.

Теперь, конечно, она обидеть неожиданно выскочившего из кустов гиганта не рискнула, к тому же слегка ошалела — он ведь давно подох, с ним расправились самцы! И вдруг — нате вам, вылетает из кустов, как ни в чем не бывало! И еще больше стал, вон какая махина зубастая! Такого только всей стаей завалить можно.

Волчица поджала хвост и, подобострастно глядя в глаза Лока, боком‑боком скрылась в ближайшем овражке.

А на следующий день на этом же месте его ждали. Из‑за деревьев внезапно появились серые тени и молча начали окружать пса.

Лок совсем не испугался, он разозлился. Все былые обиды, все унижения, все пакости со стороны соплеменников мгновенно собрались у ворот памяти и возмущенно загомонили. А главным воспоминанием, заставлявшим закипать кровь, был растерзанный труп матери, найденный неподалеку от ее норы. И осиротевшие волчата из нового выводка, такие же полукровки. Судя по всему, второго побега к неведомому псу матери не простили. Наверное, те же отвергнутые волки из стаи.

А потом передушили волчат, одного за другим.

И настал черед Лока, единственного уцелевшего из первого выводка полукровок. Тогда у них почти получилось, но вмешался ДРУГ.

А теперь друг далеко. Но ничего, Лок сам справится.

«Еще чего! Ишь, герой какой нашелся! Я что, выхаживал тебя ради очередной драки? Лучше постарайся вырваться из кольца и стань так, чтобы эта банда оказалась по одну сторону от тебя».

«Я не бегать. Я не бояться! Я драться!»

«А я драть твоя пушистая задница! Делай, что велено!»

Лок угрюмо рыкнул и рванулся в сторону, легко, словно пушинку, отбросив попавшегося на пути волка. И через пару секунд оказался с той стороны оцепления.

Стая победно взвыла — он бежит, бежит, он не принял бой! — и устремилась следом. И только те звери, что месяц назад дрались с этим полукровкой, благоразумно придержали шаг, оказавшись в арьергарде погони.

Поэтому им досталось меньше, чем остальным. Но не настолько, чтобы страдающий медвежьей болезнью волк избежал очередного приступа.

В общем, Лока оставили в покое раз и навсегда.