Руины, к которым подъехал грузовик с вынужденными переселенцами, назвать жильем мог только страдающий психическими отклонениями оптимист. Или особь, у которой совесть была схожа с хвостом ящерицы — в случае необходимости легко отваливалась.

В стенах покосившегося двухэтажного барака, построенного, похоже, в год отмены крепостного права, зияли здоровенные, не меньше десяти сантиметров толщиной, трещины. Половина окон скалилась острыми стеклянными клыками, двери в подъезд не было — вход свободный для всех желающих. Ни палисадника, ни лавочек возле дома не наблюдалось, а вот скопление маргинальных личностей, чью половую принадлежность с ходу и не определишь, очень даже наблюдалось.

При виде подъехавшей кавалькады машин опухшие, фантазийно разукрашенные синяками разной степени давности лица аборигенов, явно маявшихся похмельем, просияли. В щелочках подбитых глаз мутно заплескалось предвкушение праздника — а че, новые соседи приехали, рази не нальют по случаю знакомства!

Кай припарковал свой джип за полосой густого, разросшегося на свободе кустарника (да ну, откуда здесь Зеленстрой!), заглушил мотор и осмотрелся.

И понял, что план А отменяется.

Следуя за грузовиком, Кай решил дождаться, пока приставы разгрузят вещи, занесут их в дом, помогут обустроиться и уедут. И настанет его очередь.

Но сейчас, увидев, КУДА собираются поселить немолодую измученную женщину со смертельно больной дочерью на руках, он понял — этого допустить нельзя.

А поскольку план Б он продумать не успел, придется импровизировать. Главное, не растратить силы по пустякам, работы предстоит много, и расходовать запас энергии надо с максимальным эффектом.

Для начала — определить, кто в этой камарилье главный засланец. В смысле — присланный руководящий работник.

Вон тот крепыш в форме, у которого в руках папка с документами? Он вроде отдает распоряжения, и он же отмахивался от отчаявшейся женщины там, возле ее разоренного гнезда.

Ну что же, сейчас проверим.

Кай откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, сосредотачиваясь.

А обстановка возле «подъезда» барака тем временем накалялась. Женщина, увидев подтянувшуюся к машине стаю смердевших физически и душевно туземцев, побледнела и схватилась за сердце:

— Господи! Это кто?!

— Соседи мы ваши, женщинка, — приветливо обнажило оставшиеся три черных зуба грязное, всклокоченное, одетое в рваные портки и драный свитер существо. — Я — Маша. В третьей квартире живу. Это вот — муж мой нынешний, Митяй. А вон тот…

— Господин пристав! — Женщина выскочила из кабины грузовика и метнулась к разминавшему ноги крепышу с бумагами. — Умоляю! Пожалуйста, увезите нас отсюда! Вы что, не видите?!!

— А что я должен видеть? — равнодушно пожал плечами пристав. — Тут ничего вроде не изменилось. Вот дом, ваша квартира на первом этаже, причем целых две комнаты, — он кивнул в сторону оскалившихся пробоинами стекол. — И кухня есть. А окна пока можете фанеркой закрыть, на днях мы вам стекольщика пришлем…

— Да при чем тут окна?! Как, по‑вашему, мы с дочерью сможем спокойно жить среди НИХ?!!

— Этта че? — нахмурился «нынешний муж» Митяй, на засаленных брючатах которого темнели непросохшие пятна, не понять происхождения которых мог только страдающий насморком человек. — Машк, мне показалось, или эта с… тощая рядом с нами жить брезговает?!

— Точно… так и есть…! Ах ты……! Мы к ей со всем нашим уважением, а она?…!

— Погодь, Машк, не блажи, — прогудел самец помоложе, на опухшей физиономии которого синяков почти не было — судя по размерам кулаков, фингалами товарищей по партии награждал обычно он. — Глянь, там в кабине девуля сидит, испуганными глазенками хлопает. А ничего такая, чистенькая, только бледненькая че‑то. Ну ничего, у меня зарумянится!

— Да на кой она тебе, Серега? — сплюнул Митяй. — Тощая какая, глянь! И синяя аж, небось больная!

— Ниче, зато из энтих, из студенточек, видать! Я…

— Ради всего святого! — вскрикнула женщина, падая перед приставом на колени. — Увезите нас отсюда!

— Ну куда я вас увезу? — буркнул тот, отступая от рыдающей женщины. — Ордер выдан на этот дом, ничего другого у города для вас нет.

— Да хоть на вокзал, хоть в лес! Мы шалаш построим!

— Не имею права, мне отчитываться перед руководством. Выгружайте вещи! — гаркнул он курившим в кузове грузчикам.

— Слышь, Игорь Иваныч, — хмуро произнес самый старший из них, — а может, не надо? Ты же видишь…

— Разговорчики! У меня приказ, а вы на работе. Выпол…

Не договорив фразу, пристав вдруг странно булькнул, словно остаток слова застрял у него в горле, и застыл на месте, будто к чему‑то прислушивался.

Или к кому‑то.

Затем медленно повернулся к озадаченно смотревшим на него грузчиками и каким‑то неестественным, словно механическим, голосом отчеканил:

— Вещи не выгружать! Все по машинам! Едем на Лесную, дом семь!

— Игорь Иванович! — Из машины приставов выскочила худенькая девушка в форме. — Вы что, с ума сошли? На Лесной ведь квартира из спецфонда мэра!

— Но она официально числится в подменном фонде, — проскрипел пристав. — А значит, туда можно переселять нуждающихся.

— Но у нас нет ордера на нее! И не будет никогда, вы же знаете! Да, мне тоже не нравится вся эта ситуация, но не мы ведь решаем!

— Здесь решаю я! Гражданка Цветкова, — он как‑то дергано, словно марионетка, склонился к все еще сидевшей на земле женщине, — поднимайтесь. Мы едем в другое место.

— Правда? — В потухших заплаканных глазах несчастной зажегся огонек надежды. — Вы… вы не обманываете меня?

— Правда. Здесь вам с дочерью действительно оставаться нельзя.

— Ай молодца, Игорь Иваныч! — прихлопнул ладонью по колену старший из грузчиков. — Вот не ожидал! Мужик! Уважаю!

— Сашенька, ты слышала? — вытирая на бегу слезы, бросилась обратно к грузовику женщина. — Мы уезжаем отсюда! Есть ведь хорошие люди на свете!

— Да, мама, — слабо улыбнулась девушка. — Есть. Только он себя как‑то странно ведет, ты не находишь? Словно через силу, словно заставляет его кто‑то.

— А и заставляет, — кивнула мать. — Совесть его заставляет.

Под разочарованный мат аборигенов грузовик пару раз фуркнул выхлопной трубой, развернулся и вырулил на ведущую к дому разбитую дорогу.

Потрескавшийся асфальт вскоре сменился нормальным дорожным покрытием, и через полчаса кавалькада подъехала к чистенькой кирпичной девятиэтажке, возле которой имелись и палисадник, и детская площадка, и уютный зеленый скверик, и ровные ухоженные дорожки.

А вот чего там не было, так это человеческого отребья. На лавочках сидели бабули, на детской площадке гомонили нарядные детишки, их мамы оживленно беседовали неподалеку, шоркал метлой дворник, на обустроенной собачьей площадке весело носились друг за другом несколько псов.

— Господи, Сашенька, — всплеснула руками женщина, — ты посмотри! Это же прямо рай какой‑то!

— Это нормальная жизнь, мамочка, просто она кажется раем после того кошмара.

— Да, конечно. Только бы Игорь Иванович не передумал!

— Мамочка, ты заранее не радуйся, документов на здешнюю квартиру, как я поняла, у пристава нет. И не факт, что его решение одобрят. К тому же мы не видели еще, что именно здесь будет. Может, комната в коммуналке.

— И пусть! Пусть! Главное — здесь, а не там!

Но это была не комната в коммуналке, а уютная, пусть и малогабаритная двухкомнатная квартира с семиметровой кухней и раздельным санузлом. И вполне пригодная для проживания — обои и полы в ремонте не нуждались, краны не рычали, унитаз и ванна не подтекали.

И эта квартира была их. По‑настоящему.

Потому что на следующий день тот же приторможенный Игорь Иванович привез все документы на квартиру, оформленные на имя Цветковой Надежды Семеновны.