Кай во время своих поездок старался общаться с попутчиками по минимуму, отгородившись от мира непроницаемыми стеклами черных очков. Но его внешность все равно привлекала внимание окружающих — слишком уж он выделялся из толпы. И в первую очередь — холеной гривой цвета платины и гладкой белоснежной кожей. Настолько гладкой, что мужчина казался ожившей мраморной статуей, одетой в элитные вещи.
В общем, пялились на него постоянно, и с этим ничего поделать было нельзя. Главное, вести себя абсолютно спокойно, не обращая внимания на откровенное разглядывание, и постепенно интерес окружающих выгорал — ну интересный типчик, и что?
Правда, иногда представительницы слабого пола, начитавшиеся, похоже, женских журналов, настоятельно рекомендующих всем барышням не ждать, пока принц соизволит обратить на них внимание, а самим идти в атаку на вожделенную цель, нарушали его уединение.
Рекомендуемой атакой нарушали. Кто‑то пер нагло, кто‑то пытался кокетничать, некоторые разыгрывали нелепые сценки типа «ой, простите, что я вам на колени упала, я такая неловкая!».
Эти последние особенно раздражали Кая, поскольку их выходки могли притащить на холеной холке большие проблемы. Связанные с лишением мужчины главного средства маскировки — темных очков.
Потому что глаза показывать было нельзя.
В этом Кай уже имел однажды сомнительное удовольствие убедиться. Он спокойно ждал вылета в накопителе, лениво листая какой‑то журнал, когда сиденье рядом с ним придушенно взвизгнуло. А обонятельные рецепторы мужчины атаковала волна жутчайшего смрада, который получается, когда запах пота стараются забить, вернее — залить большим количеством духов.
И тут уже было абсолютно все равно, какими духами пользуется грязнуля — дешевыми или эксклюзивными, — результат всегда был один: биологическое оружие массового поражения.
К тому же едва не раздавившая худосочное пластиковое креслице особь воняла еще и ментально. Кай не уловил в ее эмоциях ничего светлого, лишь густое варево из похоти, наглости и привычки получать все, что мадам заблагорассудится.
Первым желанием, о котором ему истерически сигнализировало обоняние, было немедленно встать и уйти. Но в накопитель продолжали втекать новые пассажиры, и свободных мест для сидения уже не осталось. А до вылета еще полчаса, подпирать стену любителю комфорта Каю не хотелось.
И он остался сидеть, о чем очень скоро пожалел.
Совсем скоро, буквально через тридцать секунд.
Потому что испортившая воздух и настроение дама не привыкла ждать. Концентрация похоти в ее мыслях достигла максимально возможных размеров, вытеснив из и без того мелкой душонки все остальное.
На предплечье Кая легла горячая тяжесть. Он скосил глаза и еле удержался от испуганного вопля — на его руке лежала лапа. Именно лапа, не ладошка, пусть и ухоженная, уж больно здоровенная была эта ладошка, больше похожая на длань молотобойца. На коротких сарделькообразных пальцах, украшенных ярко‑алыми наклеенными кинжалами, были нанизаны здоровенные уродливые перстни, само собой, золотые.
Да и сама обладательница всей этой «роскоши» изысканной красотой не блистала. А вот чем она блистала, так это ртом — почти все зубы прелестницы были закрыты золотыми коронками. А еще бабища — по‑другому эти два центнера литого сала назвать было нельзя — обладала внешностью, заставившей Кая мгновенно поверить в то, что снежный человек (он же бигфут) все же существует. Во всяком случае, самка этой особи сейчас с вожделением таращилась на него маленькими, затерявшимися под надбровными дугами глазками.
Правда, самка где‑то сделала эпиляцию, потому что короткая рыжеватая шерстка осталась у нее только на верхушке черепа, но в целом образ был тот, что рисуют на картинках, изображающих снежного человека. И ножка у трепетной лани была соответствующая американскому варианту названия реликтового гоминоида — нижние конечности были буквально вбиты в опорки размера эдак сорок пятого. Причем где‑то нашелся женский вариант обуви такого размера, во всяком случае, там имелся копытообразный каблук и кокетливый бантик.
В общем, практически тот самый гений чистой красоты. Ну, мимолетное виденье который. Во всяком случае, Кай очень надеялся, что это будет именно мимолетное видение и на самом деле его просто глючит.
Но видение сжало лапищу и, склонившись к уху мужчины, просипело:
— Красавчик, я тебя хочу!
— Простите? — приподнял брови Кай, безуспешно пытаясь отодвинуться — у фемины еще и изо рта смердело!
— Не, ничего, ты меня не обидел, так что прощать нечего! — вероятно, мадам сейчас блеснула остроумием, потому что она какое‑то время похрюкала, а потом попыталась перенести лапу с запястья на бедро мужчины. — Ох, какой же ты тверденький весь, мускулистенький! Конфетка просто, сосательная!
И снова последовал приступ захлебывающегося хрюканья, от которого внимание сидевших вокруг пассажиров мгновенно сконцентрировалось на странной парочке.
Что вовсе не входило в планы Кая, и он процедил, снизив температуру голоса до точки замерзания:
— Что вы себе позволяете? Если вы пьяны, вам вообще нельзя на борт самолета!
И брезгливым движением сбросил потную лапу особи со своего бедра.
Вернее, попытался, потому что лапа впилась в его ногу стальной хваткой, а нежная барышня страстно зашептала ему в ухо:
— Ну не дури, не надо! Нам ведь лететь три часа, скучно будет, а я тебя развлеку! Ты даже не представляешь, что я умею! Мы с тобой займем один из туалетов, и я…
— И ты сейчас уберешь свою лапу с моей ноги, а потом — свою тушу с этого кресла, — еле сдерживая клокочущую ярость, проскрипел Кай, — и унесешь всю эту мерзость подальше от меня. Поняла?
— Что‑о‑о‑о?! — И без того маленькие глазки окончательно исчезли под нахмурившимися бровями, страстная улыбка превратилась в злобный оскал, а лапа на бедре сжалась с такой силой, что Кай понял — без синяка не обойтись. — Ты что сейчас сказал, скотина б…я? Это у кого туша? Это у меня туша?!
— Еще какая! — заржал сидевший неподалеку парень. — Слышь, мужик, ну ты попал! Может, помощь нужна? А то эта кабаниха сейчас тебя раздавит!
— Спасибо, я справлюсь сам, — усмехнулся Кай, чем мгновенно довел бигфутшу до состояния амока.
— Ах ты…! — заблажила она, вскакивая с кресла. — Я к тебе со всей душой…
— Ты к нему со всей м…ой! — снова вмешался весельчак с соседнего ряда.
— Молодой человек, как вам не стыдно так выражаться! — поджала сухие губы пожилая дама, похожая на учительницу на пенсии. — Здесь ведь дети есть и женщины!
— Ага, а одна из этих женщин сейчас матерится так, что мой сосед Толяныч, грузчик из винно‑водочного, нервно курил бы в углу!
— Это прискорбно, но тем не менее…
Что там было не менее, никто так и не узнал, потому что забрызгавшая Кая слюной носорожиха от слов перешла к делу и замахнулась на отказавшегося от ее сексуальных услуг негодяя дрожащей от оскорбления ладошкой.
Кай никогда до этого не подвергался нападению со стороны женщин, поэтому отреагировал с некоторым опозданием. Апперкота в челюсть ему избежать удалось, а вот до черных очков душечка добралась.
Его маскировка слетела с носа и тут же была мстительно затоптана продолжавшей материться тушей.
А потом туша почувствовала что‑то неладное.
Вокруг больше не кричали, не возмущались, не матерились. В накопителе стало невероятно тихо.
Вдоль позвоночника нежной фемины с нестройным топотом пробежала толпа здоровенных мурашек, и она медленно подняла голову.
А потом попыталась заорать. От ужаса. Но вопль застрял где‑то на уровне миндалин, когда она встретилась взглядом с фиолетовыми пульсирующими зрачками серебряных глаз.
Которые не могли принадлежать человеку…