Залькевич работала в «дамском комитете», писала сводки и «интересовалась» жизнью тех кругов, в которые понемногу стала проникать. Особой ценности ее сведения не представляли — они имели больше характер информационный о жизни и нуждах эмигрантских кругов.

Я тяготился этим «браком» и однажды сообщил Павлоновскому, что Залькевич необходимо откомандировать куда-нибудь.

Переговорил с ней, и она предложила послать ее в Данциг. Там оказались у нее родственники и знакомые.

И через две недели моя «жена» получила 1500 долларов путевых и командировочных денег для поездки в распоряжение Берлинского торгпредства.

Снабженная Фишманом фальшивым паспортом, она выехала в Торнео и оттуда в Стокгольм.

Через неделю в полпредстве была получена телеграмма о ее благополучном прибытии в Германию.

Она оставалась в Берлине до 1923 года и тогда вышла «замуж» за агента ГПУ — Левандовского и поехала с ним в Лондон, в пресловутый «Аркос». После разгрома этого шпионского гнезда Залькевич вернулась в СССР и работает во внешней разведке, ведет наблюдения за «знатными иностранцами».

Отзывы о ней были очень похвальны.

Исчезновение «жены» я объяснил, во-первых, Марухину, поездкой в Берлин по делам ликвидации кое-каких ценностей, а он уже оповестил всех, кто этим интересовался.

К концу апреля я был уже на хорошем счету и задания посыпались, как из рога изобилия. Одно другого рискованней и лучше оплачиваемые.

В первых числах мая месяца меня посетил особоуполномоченный Коминтерна, заведующий III группой Западной секции товарищ Глазман, он же Виноградов, Лопатин, Гейнце и Вейс. Снабженный мандатом Внешторга и прибывший для «закупки» газетной бумаги Глазман предложил мне организовать боевые дружины в Эстонии и для проведения в жизнь этого плана дал мне ряд указаний, сообщив, что с открытием навигации мне придется поехать в Ревель.

Для свидания с лидерами — Аневельдтом и Рястасом.

На организацию выступления Коминтерн отпустит 200 000 долларов и снабдит оружием.

Я указал ему на ряд затруднений в выполнении этой задачи, но он сослался на доклад подпольного комитета эст-секции и сказал, что устройство восстания в Эстонии не представляет ничего трудного.

По его словам, пролетариат Эстонии быль терроризирован «фашистами», безработных несколько десятков тысяч. Он намекнул на существующие уже, пока невооруженные, ударные группы, состоящие из рабочих Доброфлота.

На покупку быстроходного авиамотора для заказанной для сношения с «тем берегом» лодки мне было отпущено 300 000 марок, и 29 мая в Або состоялась первая проба…

Моторная лодка, развивавшая среднюю 28-узловую скорость, была внесена в списки яхт-клуба на имя члена-коммуниста и приведена к пристани северной гавани. Мотористом «наняли» надежного коммуниста «Оскара» с окладом 6000 марок в месяц.

Полпредство имело также моторную лодку, и теперь начались свидания с вернувшимся Розенталем, Бобрищевым, Коренцом и другими на взморье.

Однажды, во время такой поездки на скалистый остров, Розенталь сообщил мне, что необходимо усилить осторожность. По имеющимся у него сведениям, среди моих агентов кто-то работает для политполиции. Розенталь показал написанную на машине сводку органа разведывательного характера, из которого я прочел некоторые данные, указывающие правильность подозрения Розенталя.

Кто-то действительно «влез» в нашу запутанную паутину и выдергивал нити.

— Что вы скажете, а? Необходимо, товарищ, городскую агентуру перекинуть в провинцию. Временно снимать по одному. Выждать несколько дней — еще одного. Нарочно сообщить каждому в отдельности что-нибудь условное и потом ждать провокации, — сказал Розенталь взволнованно.

— Кто это может быть? — недоумевал я, ища предателя в среде пяти агентов, прикомандированных ко мне товарищем Фишманом.

— Давайте начнем с «Рыбака». Вы расскажите ему, что меня отзывают в центр, другим ни слова об этом. Завтра же вызовите его и бросьте «крючок». Если в сводке появится это — значит, он. Нет, других спровоцируем, а поймаем, — сказал Розенталь, и его глаза засветились злобными огоньками.

После этого Розенталь поручил мне подыскать надежное лицо среди русской эмиграции, могущее за очень крупное вознаграждение принять на себя роль «белого» курьера и поехать в Териоки к русскому генералу для вручения письма от видного монархиста в РСФСР. Фамилии арестованного генерала-монархиста Розенталь не сообщил, но передал только, что МЧК раскрыла крупную шпионскую организацию и человек двадцать уже арестовано. Теперь надо «примазать», по выражению резидента, связь с эмиграцией. Если провокатору удастся заручиться письмом, ответом на «донесение» монархиста, подписавшего его по настоянию Ягоды, то будет сфабрикован новый антибольшевистский заговор.

Я спросил, сколько могу предложить агенту за это поручение. Розенталь сказал, что до ста тысяч марок, так как ему по возвращении придется покинуть Финляндию.

Я дал согласие найти такого агента.

Через несколько дней мне передали письмо из Москвы. В нем арестованный генерал (80 лет и разбитый параличом) «сообщал» о подготовлении мятежа в Москве, Харькове и Одессе. Дальше шел перечень лиц, якобы принимающих участие в организации этого выступления.

Я продержал у себя это письмо около недели и вернул при пространном докладе обратно Розенталю, сославшись на невозможность найти надежное лицо. Ему это не понравилось, но потом, выслушав мои доводы, он согласился со мной.

— Рисковать не стоит из-за этого дела, — сказал он, — можно нарваться на какого-нибудь хулигана и вся ваша работа пошла прахом.

Розенталь был огорчен нераскрытием предателя, информировавшего орган финразведки о положении дел в полпредстве, и сообщил мне, что по чьему-то доносу финское правительство требует отозвания в РСФСР казначея Сайрио.

Так как у него было «рыльце в пуху» — полпред Черных решил послать его в Москву.

Розенталь предложил мне принять все меры к выяснению внешней деятельности редактора газеты Иорданского, получавшего от Сайрио 45 000 марок на газету и агентство «Норд-Ост».

Потом он намекнул мне о неблагонадежности одного финна-переводчика из торгпредства и велел поставить к нему одного из «пятерки». Наблюдать и поймать.

Эмигрантские списки были «составлены» и сданы для отсылки в Разведупр. Они обошлись мне в 9000 марок. Я их купил у бывшего «северозападника» Ш., уже служившего у большевиков в бюро печати и имевшего отношение к пресловутому агентству «Норд-Ост».

За составление списков мне была выдана премия в 5000 марок. На сей раз я понес убыток, но поднялся престиж!

Собирание новых сведений о финармии отняло у меня недели две, и агенты вручили материал, прошедший через тройной фильтр. Он должен был соответствовать действительным данным.

И вдруг разразился новый гром: ко мне явились Розенталь, Коренец и Муценек. Все взволнованные, перепуганные и предложили ехать на совещание в один из загородных ресторанов. По дороге выяснилось, что в полпредстве утечка документов — часть их попала в руки политической полиции.

Больше всех кипятился Коренец — секретарь полпредства.

В восточном кабинете, с двойными дверями и тяжелыми драпри, мы начали вырабатывать план обнаружения провокатора.

Коренец заказал для виду «сексер» и пива.

Вынул из портфеля принесенные на случай заседания виски и сигары.

В полпредстве того времени большим знатоком вин и сигар был Коренец, любивший хвастнуть под влиянием винных паров «академическим» образованием и личными связями с «Ильичем», у которого он когда-то числился секретарем.

По существу дела доложил Розенталь следующее:

— Я имею неоспоримое доказательство, что в среде нашей объявился провокатор. Его надо поймать и уничтожить. Из сводки, переданной мне агентшей, видно, что несколько совершенно секретных инструкций попало в руки белым. Кто-то продает нас. Товарищ Бобрищев обнаружил пропажу заготовленного рапорта, список приобретенных в Свеаборгской крепости «вещей» для главштаба и дешифрант. Хорошо, что все оказалось зашифрованным и пропавший ключ отмененным. Дальше, товарищи, наш «берлинский» резидент сообщает, что в белогвардейском «Руле» появились письма из Гельсингфорса, в которых некоторая наша работа освещается таким образом, что можно думать о нашем сотрудничестве в этой газете. И еще дальше — мы установили, через подкуп, что «письма из Гельсингфорса» подписываются каким-то типом под инициалами А.С. Я получил часть рукописи, и вам, товарищ Смирнов, предписывается найти эту сволочь, установив фамилию и место жительства. Он живет тут, скажу больше, ему известно многое о нашей частной жизни и деятельности. Я, поговорив с товарищем Черных, пришел к заключению временно отставить все другие работы и заняться выяснением шпионов или шпиона в среде служащих или агентов полпредства.

Муценек допил бокал виски и ленивой походкой направился к дивану в углу кабинета. Развалился на нем и, глядя в потолок, пробормотал:

— Совещайтесь, а я вздремну. Уже несколько ночей выезжал ловить «рыбу».

Муценек имел свою агентуру шпионажа, контрольную, и выезжал ночами на моторной лодке на свидание с ними.

— Из всего доложенного мне одно неясно, товарищи, — сказал я, — каким образом могли пропасть вещи военагента? Как оборудована его квартира? Кто живет в том же этаже и кому поручена уборка его комнаты?

— Очень все хорошо и надежно, — ответил Коренец, закуривая душистую сигару. — В ящике письменного стола хранился ненужный дешифрант, список и рапорт во втором. Уборку делает надежный товарищ, коммунистка Майя.

Ей-то можно верить. Мужа расстреляли, брата убили, и сама около года считала кирпичи. Она вне подозрений. В четвертый этаж вход воспрещен — на лестнице поставлен курьер. Свой — бывший коммунар МЧК. Из следствия выяснилось, что все благополучно в этом отношении, а вот пропал и конец. Что касается этого «А.С», то, по-моему, его выловить не трудно. Переберите всех белогвардейских газетчиков, выясните, кто из них имеет эти инициалы, и постарайтесь перещупать. Установите факт и изобличите лицо, снабжающее его информацией, и вы имеете получить от меня премию в сто долларов и ящик виски, — продолжал первый секретарь и, вынув золотой, осыпанный крупными бриллиантами портсигар, предложил мне советскую папиросу.

«Заказная» папироса для дипломатического корпуса РСФСР. Эти папиросы изготовлялись по особому наряду в Гостабаке из отборнейших сортов, и их предлагали лишь на раутах или банкетах представителям «добрососедских» государств.

— Журналиста я найду через несколько дней, но для облегчения дела дайте мне часть его рукописи, — сказал я уверенно.

Автор этих статей был мне известен, я мог бы теперь же получить премию и ящик виски, но это не входило в мои расчеты по известным соображениям.

— Пожалуйста, товарищ, это и в ваших интересах. Представьте себе: «Некто» и о вас узнает, а та скотина в «письме» и отметит, что, мол, бывший штабс-капитан и так далее. Вы пропали, а что можем сделать мы в таком случае? Отказаться от вас, и только. Да, вы и сами тогда не захотите нас знать. Не так ли? — произнес Розенталь, наливая в бокал золотистой влаги и, по-видимому, повеселев.

— Но второе дело подлей, — злобно проворчал Коренец.

— Это о чем же? — спросил я.

— Финская разведка имеет информатора! — почти вскрикнул он.

— Кто же он? — вновь спросил я.

— Дьявол его знает! В двух последних сводках сообщается о моей личной жизни. Я никому не рассказывал про один случай, а его знают там, — бросил он волнуясь.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Розенталь, — это про ваши свидания с буржуйкой? Не надо, товарищ, так яростно добиваться сердца бывшей «звезды» шантана. Ей нужны ваши доллары, и только!

— Убирайтесь вы к Каледину с вашими шутками, — вспылил секретарь, — очень мне нужно ее сердце. На кой дьявол мне ее любовь. Дело! Она же живет среди русской белогвардейщины. А там и плетутся сети против РСФСР. Что же касается долларов, на дело их не жалко. На что же работают наши станки государственной экспедиции!

— Так-то оно так, но надо поосторожней валандаться с бабьем, — заметил с дивана Муценек и громко зевнул.

— Вставай, Ян, чего развалился. Ехать надо, — бросил ему раздраженный Коренец и, встав, выпил залпом стакан виски.

— Эх, голеньких девчат бы сюда! — цинично воскликнул Муценек, — вот бы нашему секретарю лафа была!

Розенталь взглянул на меня и криво улыбнулся:

— Распетушились ребята, а у самих жены дома.

— Перестаньте морали учить! Жить надо по Коллонтаихе. Вот бабенка, эта «дыбенковская кухарка», — разошелся Коренец отходя, — на прошлой неделе дипкурьер Савостьянов говорил, что у нее четыре «первых» секретаря на любовных амплуа в «деле». «Рога» у Дыбенки не меньше, чем у достопочтенного папаши, наркомпроса Луначарского.

— Деловая баба, и только, — проронил Муценек, вставая, и подошел к столу. — Черти, все вылакали, — проворчал он, взглянув на пустую бутылку виски, — а у меня аппетит только разгорелся.

— Так за чем же стало, хозяйство у меня, — сказал Коренец, — поедем в «дом» и обратно с запасом. Ключи от винного склада у меня. Захватим царского запасца и сюда. Дел все равно нет сегодня! Посол на новой кровати, поди, дрыхнет.

— Нет, лучше в другой раз приедем, — сказал Розенталь сдержанно-строго.

— Ладно, отложим, — согласился охмелевший секретарь и, вынув бумажник, достал несколько кредитных билетов.

— Я плачу за счет представительства, — сказал он, швырнув на стол деньги.

Розенталь позвонил кельнеру и рассчитался по счету.

Коренец, Розенталь и Муценек поехали в частном автомобиле некоего спекулянта спиртом — поставщика торгпредства.

Я добрался до трамвая пешком.

Придя домой, переоделся и пошел в ресторан «Капелла» на Эспланаде.

Мне необходимо было встретиться с Марухиным.

«Гельсингфорсские письма» потревожили и меня…