У Арцола меня ожидали сундуки и чемоданы с вещами «жены» и моими.

Они были ночью доставлены из торгпредства.

Портной помог мне уложить их в такси, и «московские» подарки покатили в Мункснес. Дома, раскрывая чемоданы, я заметил над крышками обломки сургучных печатей.

На одном месте сохранилось:

«…ностранных дел».

Все вещи были в полной сохранности. К каждому дорожному сундуку была приложена опись, подписанная, понятно, неразборчиво.

Описи я сжег и уничтожил с чемоданов остатки печатей Народного комиссариата иностранных дел.

Какая предупредительность — на моей шубе был новый бобровый воротник. Но надеть ее в эту зиму я не рискнул: кто знает — найдется ее владелец и задержит еще на улице с краденой вещью.

«Жена» предложила продать свое манто. Она категорически отказалась носить платья какой-нибудь расстрелянной дамы.

В одно утро подарки ВЧК были нами проданы скупщику-татарину за шесть тысяч марок и осчастливленной Сайме достался воротник серебристого песца.

Тринадцатого января я сдал Фишману для отсылки по назначению сводку добытых сведений, первый доклад информатора, составленный по «данным» легкомысленного Марухина.

Оставалось еще собрать сведения по заданию.

Марухин и тут оказал мне услугу.

Вечером, при помощи лупы, я зашифровал химическими чернилами лист шелковой бумаги:

«Перман морской офицер, спиртовой спекулянт, собранным сведениям выбыл Ревель. Собираю данные. Бойс начразведки отставке англичане работают генштабом. Белые Выборге благотворительные организации во главе профессор Цейдлер. Имя сообщу. Колонеля нет район. Генерал запрашиваемой группы Париж временно. Осложнение работе подробно шифром. Марат. Павлоновскому Ягода копия Лифшиц. 498981989».

Сложил аккуратно донесение в пустую облатку, откуда высыпал аспирин, и спрятал в жилетный карман.

Вечером вызвал «фрекен» и назначил свидание Розенталю в кабинете ресторана «Альпы» — за городом.

Розенталь прибыл какой-то расстроенный и недовольный.

Рассеянно выслушал мой доклад и, получив облатку, небрежно положил в бумажник.

— Составляйте для меня подробный список эмигрантов военных и общественных деятелей — адреса очень важны.

Можете подыскивать агентов, ну пять или шесть предателей необходимо для вашей работы. От трех до пяти тысяч марок, в зависимости от сведений, можете платить. Меня вызывайте только по пятницам от 7 до 9 вечера. Кто этот тип, с кем вас видели наши в ресторане? — торжественно произнес Розенталь и взглянул на нас.

— Это пресимпатичный парень, — ответил я.

— Русский? Знает что-нибудь или только пьет за наш счет? — бросил подозрительно резидент.

— Пригодится. Он свой человек в русском комитете, — заступился я за «приятеля».

— Используйте его. Купить можно? Попробуйте. Предлагаю вам познакомиться с неким Игельстремом. Младшим. Мы субсидируем газету «надпартийную». Хлопают деньги, а толку ни шиша. Пощупайте и самого издателя. Препротивная рожа. Еще что? Ах да, обратите внимание на деятельность нашего юрисконсульта Горчакова. Фотографию его я захватил. Мы подозреваем его во взяточничестве, — предписывал Розенталь, роясь в бумажнике.

Я взглянул на хмурую, бритую физиономию советского юрисконсульта. Возвращая резиденту фотографию, я заметил заложенную в отделении бумажника кипу долларов.

Он повертел между пальцами золотое стило и, задумчиво взглянув в угол кабинета, зевнул.

— Всю ночь в «очко» дулись, — пробормотал Розенталь устало и ухмыльнулся, — скука тут… не то что в Берлине было.

По счету заплатил он, швырнув лакею сто марок на чай. Первым вышел, оглянулся по сторонам и сел в автомобиль. В передней я натолкнулся на Марухина, входившего с какой-то дебелой дамой в ресторан.

Он любезно снял котелок и оскалил ряд белых зубов:

— Одни?

— Как видите, — ответил я, овладев собой.

«Хорошо, что Розенталь вышел один, — подумал я, — кто его знает этого «артиста»».

— Итак, на балу увидимся! — воскликнул Марухин и важно сбросил шубу на руки швейцара.

— Да, мой друг.

По тропинке я прошел к стоянке такси.

Выбрал закрытую машину и поехал к себе с постоянной тревогой на сердце.