Вечером того же дня наш катер приземлился во дворе палермского военного госпиталя, родители Гвидо уже ждали его там. Потом развезли всех остальных. На прощание я поцеловал Ларису и мазнул ее по щеке гримом:

— Чтобы синьора Арциньяно не говорила, что ты умытая.

Лариса засмеялась.

Когда мы с Виктором остались в салоне только вдвоем, он тяжело вздохнул:

— Вот все и кончилось.

— Так радуйся, — не понял я причины такого траура на его физиономии.

— Это тебе хорошо: пройдет еще пара недель, ну — месяц, и у тебя будет новое приключение. А я...

— М-мм, ну ты еще не уезжаешь...

— Это ты так думаешь, наверняка мама уже и билеты поменяла!

— Не думаю, — хитро улыбаясь, ответил я, — и через год вы опять приедете.

— Э-ээ, откуда ты знаешь?!

— Пусть тебе профессор сам скажет.

— Ну ладно... — ответил заинтригованный и обнадеженный кузен.

Лабораторный парк и все, кто в нем живет и работает, были оставлены на попечение синьора Соргоно. Он и ждал нас на посадочной площадке, разогнав всех остальных, кроме Фернана и синьоры Будрио.

Рядом с посадочной площадкой, на месте нашего ухоженного розария красовалась огромная воронка, побольше той, что я устроил когда-то. Бедный Джорджо, он так гордился своими розами; теперь, чтобы привести все это в исходное состояние, понадобится лет десять, не меньше. Хм, может, убедить профа и в самом деле сделать пруд — надо же Самураю где-то плавать, бассейн ему почему-то не слишком нравится. А розы можно посадить где-нибудь в другом месте.

Тетя Бланка с причитаниями бросилась обнимать сыночка: бродить где-то далеко от дома — это же холодно, мокро, темно и страшно.

— Да ну-у, — потянул Виктор. — Энрик меня никуда не пускал.

Услышав жалобу, синьора Будрио обернулась ко мне с самым зверским выражением лица, потом до нее дошло содержание. Взгляд ее потеплел. И тут она опять рассердилась — на этот раз на Виктора. Лопух! Зачем он это сказал? Опять ему придется играть в шахматы самому с собой.

Синьор Соргоно церемонно пожал мне руку. Потом Фернан схватил в охапку и потащил в караулку: обещал за меня, что я все расскажу.

Проф уехал в сопровождении Антонио, Рафаэля, Марио и Филиппо. Все остальные были здесь и жаждали услышать рассказ о наших приключениях. Диоскуры забрались мне на плечи, я посадил Геракла и Самурая к себе на колени, вздохнул и начал признаваться в собственной непроходимой глупости. Хорошо, что синьора Будрио этого не слышит, а то бы она меня просто загрызла.

Потом мне, конечно, рассказали об авианалете, о сбитом прямо над парком катере (в лесу осталась воронка побольше той, что я видел у посадочной площадки),

— Здорово! — заявил я. — Наконец-то можно будет сделать пруд с золотыми рыбками!

— Так ты тот взрывчик ради этого устраивал?! — спросил кто-то.

— Конечно! По-моему, отличная идея.

Все расхохотались.

— Ничего не получится, Джорджо уже снял траур по своим розам и с упорством бульдозера восстанавливает статус-кво.

— Жаль. А уговорить его кое-что переделать нереально?

— Попробуй, это же ты такой убедительный.

Убедительный! Летучие коты! Я его игнорирую уже почти год. Он меня тоже — парк я не порчу, на все остальное ему наплевать. Ладно, придет в голову что-нибудь гениальное — будет у меня пруд, а не придет — не будет. Плакать не стану.

* * *

После обеда я завалился наконец поспать в тепле и на мягкой постели. Без десяти шесть меня посетил Виктор.

— А на тренировку ты не пойдешь? — разочарованно спросил он.

Ну он дает! Хотя... он же пробежал и прошел гораздо меньше. Хотя... он не так хорошо тренирован, так что неизвестно, кому из нас пришлось тяжелее.

Я помотал головой, чтобы прогнать сон:

— Пойду, конечно.

Очень сложно быть чьим-то героем — я опять влип. Только-только Гвидо решил, что я нормальный человек, так сразу же нашлась ему замена. И что я буду делать? Я встал, надел кимоно и пошел тренироваться. Ох-ох-ох, беготня, ходьба и война не заменяют хорошей разминки и хорошего спарринга, форму я потерял, а уж бедный Виктор... Для него все начинается сначала.

Вечером по видеофону позвонил очень злой отец Гвидо. Он жаждал поговорить с профессором. Мы с синьором Соргоно как раз сидели в гостиной, и он в своей обычной спокойной манере хвалил меня за разумные действия. Не одобрил он только одного, что я отпустил Алекса в разведку, раз уж я сам считал, что это неправильно.

— Ты командир, ты за все и за всех отвечаешь. Значит, и решаешь тоже ты. И никаких обид. Забудь это слово, к войне оно не имеет никакого отношения.

— К войне да, а вот к отношениям...

В этот момент раздался звонок.

— Да, — повернулся к монитору синьор Соргоно.

— Я хотел бы поговорить с профессором Галларате, — довольно агрессивным тоном заявил появившийся на экране мужчина.

— Это невозможно. Генерал в районе боевых действий, — спокойно ответил синьор Соргоно. — Если вы по поводу Энрика, то сейчас он оставлен на мое попечение, — немного насмешливо добавил он.

— Луис Монкалиери, я отец Гвидо Монкалиери.

Синьор Соргоно кивнул и представился.

— Ваш подопечный, — издевательским тоном поинтересовался синьор Монкалиери, — не хочет объяснить мне, какого черта они не сидели тихо, как мышки? В результате пострадал мой сын!

Синьор Соргоно нахмурился.

— Правильно ли я догадался? — спросил он. — Вы приехали на Этну с Новой Сицилии?

— Да, какое это имеет значение?!

Синьор Соргоно слегка улыбнулся:

— И чем вам понравилась Этна?

Синьор Монкалиери открыл рот, потом закрыл его и покраснел.

— Всем, кто приехал жить сюда с Новой Сицилии, нравится одно и то же, — продолжил синьор Соргоно. — И на Новой Сицилии всем надоело одно и то же. Но за свободу и интересную жизнь приходится платить. В том числе своей кровью. Наши мальчики не могли сидеть тихо, иначе они не были бы этнийцами. Если вы хотели, чтобы ваш сын никогда не подвергался опасности, вам следовало остаться на Новой Сицилии.

— Не вам решать, что мне делать, а чего не делать!

— Сейчас вы говорите как настоящий этниец. Боже меня упаси вам указывать. Я просто напоминаю, что все имеет свою цену.

Синьор Монкалиери извинился и попрощался.

— Романтик, — прокомментировал синьор Соргоно. — Объяснив человеку, какой он идиот, — наставительно продолжил начальник охраны, — сделай ему комплимент, иначе до него не дойдет.

Когда это он успел так поумнеть? Раньше это не было так заметно.

— Угу, — согласился я. — Но Гвидо-то все равно ранили...

— А в прошлый раз в госпитале лежал ты, — заметил синьор Соргоно, — с поломанными ребрами. Могу только повторить то, что я минуту назад сказал синьору Монкалиери.

— А мне можно позвонить профессору?

Синьор Соргоно покачал головой.

— Он знает, что ты уже здесь, и сам с тобой свяжется, как только сможет.

Я вздохнул и побрел к себе читать новостные ленты: что там «в районе боевых действий»?

Терпение. Читаем все подряд, с начала войны. Сегодня у нас второе этапреля, вчера, между прочим, был официальный Новый год, правда, празднуют его одиннадцатого. Исторически сложилось. Война началась двадцатого этмарта.

Итак, двадцатое. Хм, точнее, девятнадцатое, нужен же был Джела и Кремоне повод. Повод дал ББ, подписавший сепаратное торговое соглашение с Новой Британией. Э-ээ, ну и что? Мы были не готовы к нападению? Ах вот оно что! Соглашение было подписано еще полтора месяца назад, и проф с синьором Мигелем уже небось устали ждать реакции, тут-то все и началось. И довольно нестандартным образом. У Джела или у Кремоны появился кто-то с фантазией. Его надо будет вычислить и прикончить чем скорее, тем лучше.

Торговое соглашение, кстати, предусматривало продажу на Новую Британию большой партии Сеттеров. Понятно, потеря Мачераты наверняка сорвала бы сделку. А еще Кальтаниссетта теперь единственный посредник при продаже Новому Гордому Альбиону тетрасиликона и микросхем, его содержащих. Я начал тихо стонать от хохота: мы, конечно, будем продавать в основном микросхемы. И три наших больших завода, их производящие, теперь загружены заказами по самые уши и навсегда! Еще и четвертый завод придется строить. А к нашим микросхемам и компьютерам еще и наш софт! О-о! Это действительно сделка века.

А взамен мы будем получать их новейшие биотехнологии. Понятно, синьор Кальтаниссетта не смог устоять, очень ему хочется утереть нос Вальгуарнеро. А еще новобританцы продадут нам несколько новых звездолетов и некоторые технологии, полезные для их строительства. Тоже интересно. До сих пор этнийские корпорации не слишком заботились о развитии своего космофлота: тетрасиликон и селениты были достаточной приманкой для торговцев с других планет. Синьор Наш Большой Босс велик и мудр, наверняка нас надували. К тому же, как показывает история Земли, торговля сырьевыми ресурсами — это путь в никуда.

Вечером в воскресенье, двадцатого этмарта, началась «героическая оборона Мачераты». Крутят наши что-то, героизм героизмом, там, конечно, сражались все, кто может держать оружие, никто не жаждал повторения Эльбы, но всему есть предел. Два полка — это два полка, их так просто не восстановишь. М-мм, и проф точно не знал, что они нападут именно на Мачерату, иначе нас бы не отпустили в поход в ближайшие ее окрестности. С этим надо будет разобраться.

Дальше. Как всегда, воздушные бои над Палермо. Джелы против Сеттеров. Они тайком подтянули подкрепления, мы тоже. Мы — в больших масштабах («невозможно быть слишком сильным в решающем пункте» — это, кажется, Наполеон сказал). Джела собирались вернуть себе палермскую зону, потерянную полтора года назад. Ишь чего захотели! Лео мы вам не отдадим. Проиграв в небе столицы, Джела решили, что с них хватит, и, не заключая официально сепаратного мира, больше в военных действиях участия не принимали. Наши поняли их правильно. Кремона была отдана на растерзание. Вечно нейтральная корпорация Вальгуарнеро приветствовала это мероприятие от души. С чего бы это?

Наши союзники, маленькая, но очень зубастая корпорация Солендзара, оттяпали часть кремонской зоны в Палермо. М-мм, почему только часть? Хотя нет там ничего интересного. Это скорее сигнал: мы вас сейчас съедим. И кремонцы перебросили в Палермо подкрепление с Южного континента. Тут-то им и стало по-настоящему плохо, потому что вторая эскадра, немного не попавшая под стенку, вовсе не рвала волосы на голове и не стремилась любой ценой в Мачерату, а прямым ходом направилась на Южный. И проф сейчас захватывает основную территорию клана Кремона. Основную, тут уж не до зоны в Палермо.

А что синьор Мигель делал в Мачерате? Ясно, что он ее оборонял с самого начала. А войска туда возили... Э-э... О! На подводных лодках! Дорого, конечно, а что делать? Все тяжелое вооружение кремонцы сами отсекли, а против стрелковых частей наши элитные десантники вполне могут обороняться при соотношении сил один к десяти. Понятно.

Проф позвонил мне поздно вечером, а на Южном уже и вовсе ночь.

— Энрик!

— Профессор!

— Все в порядке?

— Я-то уже дома, а вы как?

— Ну так и я звоню не с того света. Я тут еще немного повоюю...

— Понятно, — перебил я его. — Будь умницей, слушайся синьора Соргоно и не лезь на рожон!

— Ну вот, ты сам все прекрасно понимаешь, — насмешливо заметил проф.

— Ладно, — вздохнул я. — Тем более надо две недели пропусков догонять.

— Вот-вот, что бы я делал, если бы ты не учился?

— Воевали бы поменьше!

— Ладно, не переживай. Скоро все наладится. Счастливо!

— До свидания.

Ну вот. Раньше такого не случалось: я куда-нибудь уезжал, а проф ждал меня дома. Вообще дом — это место, где он меня ждет. И там, на Южном, идет война. Его могут ранить или даже убить. Опять я распсиховался, он бы приказал немедленно прекратить. Тем более дел у меня невпроворот. Страдать некогда.

* * *

В пятницу в деканате физфака мне вежливо объяснили, что я первый кандидат на вылет из университета. Я ехидно попросил дождаться сессии, мотивировав это тем, что я еще не умер.

Вернувшись домой, я отменил все радости жизни, проще говоря, позвонил Ларисе и друзьям и предупредил, что им не стоит рассчитывать на мое общество по крайней мере неделю. Бедный Виктор, чтобы не скучать, взялся за изучение истории. Правильно, давно пора. А я долбил гранит науки: услышать те же речи еще и на математическом факультете — это уж слишком.

Речи я все равно услышал: в понедельник синьор Брессаноне мягко, но прозрачно намекнул, что функциональный анализ — наука сложная и требующая регулярных занятий. Плохо он меня знает, сказал он это перед лекцией, а после ему пришлось признать, что окрестности Мачераты не повредили моим умственным способностям. Одно дело сделано.

Наступление наших войск на Южном континенте застопорилось, и я решил, что скоро будет заключен мир, но примерно треть территории Кремоны мы оккупировали. И отхватили пол-острова Мареттимо, того самого, который я упоминал в разговоре с Коллеферро. Граница у них там на замке, мы выясняли, и лейтенант Веррес оттуда. Между прочим, отлично! Родители Верреса смогут увидеть своего воскресшего из мертвых сына.

Каждый вечер я звонил Гвидо и интересовался его делами. Его выпустят из госпиталя в конце недели, чтобы он мог отпраздновать Новый год, а потом опять положат на регенерацию.

Приглашения в резиденцию Кальтаниссетта на всю компанию мне даже не пришлось просить. Синьор Мигель, уже отхвативший зону Кремоны на Северном и поэтому благополучно вернувшийся домой, сам написал мне вежливое письмо, приглашающее меня, во-первых, на ежегодную церемонию памяти павших, во-вторых, на церемонию награждения орденами и медалями и, в-третьих, на ежегодный прием по случаю Нового года, специально отметив, что такие же приглашения посланы и всем моим приятелям, по списку.

Свое физико-математическое отставание я разгреб к четвергу.

А вечером с Южного континента наконец прилетел проф. Живой и здоровый, только очень уставший. Почему я не могу броситься ему на шею? Я подавил первое движение души и подошел к нему вплотную, чтобы он мог меня обнять. Раньше надо было на шею кидаться, теперь я стал слишком длинным.

Проф сухо поцеловал сестру в щечку, пожал руки всем встречающим и, обняв меня за плечи, пошел к дому.

— И сколько раз вы слазали на рожон? — поинтересовался я.

— Э-э, нет, я все делаю правильно. А вот ты... — Проф слегка улыбнулся.

— Ага, ну конечно, по определению, — ехидно парировал я.

Проф покачал головой:

— У тебя потери.

Я опустил голову.

— Это случается, — добавил он уже серьезно, — но это твой промах. А завтра ты услышишь имена всех моих промахов за прошлый год.

— Угу, я понял, — вздохнул я.

— Нет, ты еще не понял, ты поймешь завтра, — возразил проф. — Когда я посмотрю в глаза каждой женщине, сын, муж или брат которой погиб, потому что я недостаточно хорош.

— Нам неделю назад звонил отец Гвидо, хотел вам на меня пожаловаться, ну потому что Гвидо ранили, так синьор Соргоно сказал ему нечто прямо противоположное. И тогда я решил, что это очень мудро.

— И что же он сказал?

Я пересказал ему диалог между синьорами Монкалиери и Соргоно.

— И что же тут противоположного? — удивился проф.

— Э-ээ... — Я не нашелся, что ответить.

— Подумай, — предложил проф.

Я кивнул.

Что тут думать, все понятно. Мои солдаты — добровольцы, это так (как хорошо, что я не кремонский офицер), то есть они сознательно выбрали риск. Именно это имел в виду синьор Соргоно. Но меня это не касается: если человек хочет на тот свет, он просто берет маленький бластер и стреляет себе в голову. Поэтому отвечаю я за них, как если бы они не были добровольцами. А отвечать за мобилизованных вообще невозможно — проще умереть.

* * *

Наутро в пятницу шел дождь. Получив мои заверения, что я отлично доберусь сам, проф, как-то разом постаревший, уехал в резиденцию. На воинское кладбище я решил ехать на элемобиле: сегодня будет слишком много народу, Феррари будет не припарковать. По дороге я прихватил Алекса и Лео.

На кладбище было очень много людей, но стояла мертвая тишина. У меня от нее даже зазвенело в ушах, и я почти не воспринимал то, что говорили сначала синьор Кальтаниссетта, а потом проф.

Всех погибших обязательно награждают «Золотыми Ястребами». Обязательно сам главком. Поэтому проф действительно посмотрел в глаза каждой женщине, которой он отдавал награду ее погибшего сына, мужа или брата.

Я почувствовал, как ему сейчас тяжело и больно. Но это обязательно, это будет одним из условий, при которых моя сторона остается моей. Даже если там, на трибуне, буду стоять я сам и если это мое сердце будет останавливаться от боли. Склоненные знамена из золотистого шелка с летящими ястребами впервые не казались мне просто красивыми тряпками.