В октябре 1988 года у Джека разболелся зуб. Он отправился к дантисту, тот после осмотра заявил, что необходимо прочистить корневой канал. Джек согласился, и вскоре процедура была закончена.

Прежде чем отпустить пациента, дантист сказал:

– Потом вам будет больно, и поэтому я выпишу лекарство, которое вы примете, когда закончится действие новокаина.

Через несколько часов действие новокаина полностью закончилось, и боль усилилась. «Это была по-настоящему сильная, острая боль», – вспоминает Джек.

Труди заметила, как он страдает, и напомнила о прописанном доктором лекарстве.

– Я не буду его принимать, – объяснил Джек. – Я хочу в полной мере выстрадать эту боль – ради Сюзанны.

– О чем ты говоришь? – удивилась Труди. Джек объяснил:

– Какой бы сильной ни была эта боль – а я надеюсь, она усилится – я хочу попросить Господа добавить мне боли, а затем вернуться в ту ночь, когда Сюзанну били, мучили и убивали, и отнять у нее эту боль – чтобы хоть немного облегчить ее страдания.

– Джек, прошлого не вернешь, – сказала Труди.

– Это не так, – возразил Джек. – Для Бога нет времени, есть только вечность.

Труди не разделяла убежденности Джека, а для него потребность взять на себя боль Сюзанны стала постоянным выражением преданности дочери.

– Теперь, после смерти Сюзанны, все беды, которые ко мне приходят, – боль, усталость, раздражение, тревога, – все это я предлагаю в обмен на ее страдания. Я просил Бога облегчить последнюю агонию Сюзанны и ужас и взвалить ее страдания на меня, чтобы она поменьше мучилась.

Я спросил Джека, чем для него стали невыразимые страдания Сюзанны, причиненные Седли Эли.

– Сами по себе – ничем, – ответил он, и его глаза наполнились слезами. Даже теперь, одиннадцать лет спустя, говорить об этом было нелегко. – Ни в чем не виновная девушка погибла потому, что оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, когда этому чудовищу требовалось излить свою ярость. Но на другом уровне эти страдания имеют другое значение. Они сделали нас более заботливыми и отзывчивыми людьми. Кроме того, они подвигли нас на гражданские и политические действия – борьбу за справедливость для жертв преступлений и их родных. Эти страдания заставили нас помогать другим, кому прежде мы никогда бы не вздумали помогать.

Я заметил, что, на мой взгляд, они с самого начала были порядочными людьми.

– Мы старались быть такими, но совершенствоваться можно до бесконечности. Теперь каждый раз, когда мы слышим о людях, которым нужна помощь, мы стремимся оказать эту помощь. Однажды Стив спросил меня: «Как мог Господь допустить, чтобы с Сюзанной случился этот кошмар?». И Труди ответила ему: «В мире существует зло. Некоторые пытаются отрицать его, но зло существует, и об этом нельзя забывать. Мы должны противостоять ему при каждой возможности».

– Я действительно так считаю, – добавила Труди. – Если мы дадим злу волю хотя бы один раз, оно поглотит всех нас. Вскоре оно будет окружать нас со всех сторон, мы утонем в нем и настолько привыкнем, что даже перестанем замечать.

Как сказал Стивен, «невозможно найти более дружную семейную пару, чем мои родители». Они твердо решили держаться вместе, быть одной семьей.

– Если мы расстанемся, – объяснила Труди, – то победа Седли Эли станет более полной. Мы не хотим позволить злу победить. Не знаю, победим мы или проиграем, но мы намерены бороться до конца.

Подобно большинству людей, переживших страшную потерю, Джек и Труди постигали все значение смерти Сюзанны постепенно.

Труди объясняет:

– Первой моей реакцией была мысль: Господи, я молилась, чтобы ты позаботился о ней. Как же Ты мог нас подвести? Но затем я поняла: Бог тут ни при чем.

Люди говорили нам: «Какой ужас! Такая трагедия не могла произойти беспричинно». Я отвечала: «Никакой причины нет. Есть просто злодей, который хотел совершить злодеяние».

Ее следующей реакцией стала полная беспомощность. Труди постоянно изнывала от тревоги. Втайне она поверяла свои мысли бумаге, пользуясь блокнотом стенографистки: «Что будет, если со Стивом что-нибудь случится, или он покинет нас, если Джек заболеет, если я заболею – смертельно, – кто сумеет справиться с этой бедой? За что нам такие муки? Неужели мы были слишком беспечными, бездеятельными? Или же мы просто избраны разделить с Иисусом его крест и страдать? Как мне стыдно за этот вопрос! В конце концов, до сих пор все шло прекрасно, правда?

Но не ошиблась ли я? Получили ли мы свою долю тягот? Возможно, этой доли оказалось недостаточно. Почему мы не задумались об этом раньше? Почему забыли о будущем? Почему мы довольствовались отставкой и пенсией? Неужели праздность приемлема и терпима после такого ужаса? Задумывались ли мы когда-нибудь о таком кошмаре? Что стало с нами? Что может быть хуже, чем потерять единственную дочь, лишиться единственного сына? Господи, если ты не хочешь, чтобы у нас были дети, зачем ты дал их нам?». Она стала оберегать всех, кто окружал ее. Одна из лучших подруг Сюзанны все еще жила по соседству и часто одна занималась бегом, когда наступала темнота.

Узнав об этом, Труди сказала: «Пожалуйста, пообещай мне больше так не делать – даже рядом с домом. Это ни к чему, просто ни к чему. Занимайся утром или вместе с кем-нибудь».

В конце концов, по словам Труди, осознание страданий и смерти Сюзанны достигло финала – смирения. И тем не менее, Труди и Джек понимали: для них важнее всего «пройти весь путь» вместе с Сюзанной, а до тех пор, как сказала Труди, «наша задача не выполнена». Им хотелось увидеть, как убийца их дочери оплатит тот счет, который ему предъявили жители Теннесси.

Джек и Труди – набожные и не мстительные люди: они говорят, что не испытывают ненависти к Седли Эли, что он недостоин таких человеческих эмоций. Хотя лично я считаю, что отмщение в рамках закона может иметь полезную и нравственно возвышающую силу, Джек и Труди передоверили мщение властям. Они преследовали одну простую и чистую цель: увидеть, как свершится правосудие ради их любимой дочери.

Подобно многим, если не большинству людей, которые участвовали в расследовании или лично, своими глазами, видели последствия насильственного убийства, супруги Коллинз высказывались в пользу казни. А ведь если бы существовало пожизненное заключение без возможности досрочного освобождения, общество могло быть по крайней мере уверено, что такие звери как Эли больше никогда не вмешаются в их жизнь и не разрушат ее.

– Да, только в том случае, если освобождение будет абсолютно невозможно, не появится даже надежды на освобождение, мы бы не желали казни, – подтверждает Труди. – Но нам известно: в этой стране надеяться на такое смешно.

– Так называемые законы о заключении без права освобождения можно изменить в любой момент, – добавляет Джек, – либо по решению суда, либо с помощью законодательных мер во время прихода к власти новой группы политиков. Кроме того, у губернатора есть право отменять или смягчать приговор. И потому, даже услышав смертный приговор, мы с ужасом ждали, что его отменят – так долго все это тянулось. В любом случае характер преступления требовал более сурового наказания, чем пожизненное заключение без права освобождения.

С тех пор как состоялся суд и был вынесен вердикт, Джек и Труди одновременно и непрестанно вели две битвы: битву, чтобы сохранить свою жизнь и память о Сюзанне, и битву с целью добиться свершения правосудия для жертв насильственных преступлений и их семей. В этом супруги Коллинз были не одиноки: много других людей вели такие сражения, их армия постоянно набирала силу и численность. Они являются представителями тех людей, которые, по словам Джека, начинают выражать сомнения: «Если общество несерьезно относится к суровому и эффективному наказанию за самые тяжкие из преступлений, тогда чего же мы ждем от граждан? Как можно ожидать появления общества с каким-либо кодексом разумных моральных правил и норм об отношении людей друг к другу, если преступление не карается быстро и эффективно?».

Они начали делиться советами с другими семьями жертв преступлений и стали активистами. Смысл их разговоров с семьями жертв был прост: вам уже никогда не стать прежними, не обрести целостность, но вы сможете преодолеть это испытание, сможете идти вперед, ваша жизнь еще не утратила ценность, вы можете сохранить память о близких.

– В основном мы рассказывали им о своем опыте, – объясняет Джек. – Мы говорили: «Мы справились с горем, а ведь мы обычные люди. Вы тоже с ним справитесь».

– В действительности мы не знали волшебных слов. Мы просто проявляли сочувствие, и люди видели, что мы их понимаем. Достаточно только обнять человека, просто произнести: «Мне так жаль!», обнять его и заглянуть в глаза. Не бойтесь, если при этом польются слезы. Мы слишком многое узнали о себе и о горе – с тех пор, как оно постигло нас.

Второй совет, который они давали, заключался в том, что в горе надо объединиться. Семьи, пережившие опустошающую потерю, могут либо сплотиться, либо распасться. Важно помнить об этом. Скорбь зачастую была ошеломляющей.

– Бывали дни, когда я чувствовала себя совершенно опустошенной и не знала, справлюсь ли со своей тоской, – вспоминает Труди, – но Джек помогал мне прийти в себя. И с ним такое случалось, тогда я помогала ему.

Джек добавляет:

– Если бы не Труди, пожалуй, со мной было бы все кончено. Как бы много ни значила для меня вера, ее было недостаточно, чтобы помочь мне. Нам пришлось вдвоем противостоять беде, иначе мы бы не справились.

По-прежнему живя в Спрингфилде, Джек и Труди регулярно участвовали в работе группы поддержки выживших членов семей жертв убийства. Они с нетерпением ждали собраний, проводившихся раз в две недели, где они могли встретиться с другими людьми, перенесшими такую же потерю, поделиться своим горем, советами, как справляться с ним, и методами выживания. Два координатора группы – Кэррол Эллис и Сандра Уитт – стали неоценимыми и надежными друзьями для всех членов группы и истинными героями для Труди и Джека.

Главным из мероприятий группы были проводившиеся раз в месяц сеансы «заботы и сострадания». Слезы и смех, вызванные доверием и пониманием, возникали одновременно. Вдобавок члены группы часто оказывали друг другу непосредственную поддержку, посещая бесконечную вереницу заседаний и процессов, связанных с обвинением убийц их близких. Члены группы также встречались с представителями правоохранительных органов, судьями, прокурорами, адвокатами, персоналом исправительных учреждений, сотрудниками службы пробации и агентами ФБР, чтобы передать им какие-то просьбы от семей жертв. В дальнейшем группа расширила сферу деятельности. Члены группы стали добиваться возможности выступлений перед законодательными комитетами. Телеканалы начали освещать некоторые из собраний и мероприятий.

Сейчас по всей стране существует множество подобных групп, отличающихся друг от друга по числу участников и программам. По своему опыту и после частых путешествий Труди и Джек уверены, что их старая группа округа Фэйрфакс – одна из лучших в стране, способная послужить образцом для недавно созданных групп или же для тех, которым нужны советы по содержанию программы и ее осуществлению.

Читатели, заинтересованные в получении более подробной информации, могут обратиться по адресу: Fairfax Peer Survivors Group (FPSG), Victim Witness Unit, Fairfax County Police Department, 10600 Page Avenue, Fairfax, Virginia, 22030.

Супруги Коллинз стали адвокатами для людей, подобных им самим, начали появляться в теле– и радиопрограммах, обычно вместе, объясняя всем, кто слушал их: «Вы понимаете, что мы теряем в этой стране? Понимаете, что мы теряем достойных людей, таких как Сюзанна, которые могли бы стать нашим спасением в будущем? Неужели нам, обществу, до этого нет дела?».

– Все мы видим, что происходит, – говорил Джек. – Худшее из преступлений, которое может представить себе кто-нибудь из нас, – насильственное, жестокое убийство. Однако это случается постоянно. И поскольку сегодня мы великодушно обходимся с преступниками, поскольку система уголовного правосудия никуда не годится, мы открытым текстом заявляем: самое худшее, что происходит в нашем обществе, может быть прощено либо ограждено от сурового наказания. Вот почему мы видим, как парни выбрасывают друг друга из окон в Чикаго или убивают за кожаную куртку в Нью-Йорке. Убийство перестало быть серьезной провинностью. Когда же мы начнем оценивать его как подобает?

Джек потратил немало душевных сил, размышляя об этом, и теперь высказывает свои мысли, которые готовы поддержать многие из нас, сотрудников органов правоохранения.

– Похоже, в настоящее время людей возмущают только «преступления против общества» – угроза окружающей среде, расизм, политическая некорректность, несправедливое отношение к бедным и бездомным. Все это обобщенные преступления, в которых не виноват конкретный человек. Понятие об индивидуальной провинности исчезло, забыто правило: «Я отвечаю за свои поступки, я несу ответственность перед кем-либо». Ничего подобного не осталось – ни личной ответственности, ни необходимости самому отчитываться за содеянное. Мы оказались в ситуации, когда преступники и их адвокаты могут заявить: «А чего еще вы ожидали в таком обществе? Как, по-вашему, должен был поступить преступник?».

– Так что же такое общество? Общество – это люди, конкретные личности, которые должны отвечать за себя.

С того дня, как Седли Эли было предъявлено обвинение, единственное, к чему они стремились, было завершение процесса – эти слова не раз можно услышать от жертв насильственных преступлений и их близких. Пока процесс не завершен, пока подают апелляции, а исполнение приговора откладывается, пока выжившим приходится вновь переживать весь ужас на каждом заседании, появлении в суде, слушании Комитета по досрочному освобождению, страдания близких и выживших жертв не прекращаются.

На протяжении всего процесса супруги Коллинз замечали: в то время, как к каждому слову подсудимого внимательно прислушиваются, жертва преступления – обычно жертвы, поскольку в каждом преступлении их бывает несколько, – в буквальном смысле слова сбрасывается со счетов системы правосудия. Труди заметила в записной книжке: «Как могут люди проявлять жалость к нему после того, как они слышали про его ярость, узнали, как он обошелся с прелестной юной девушкой – притом безо всякой причины? Как может общество прощать такое, снисходительно относиться к подобным поступкам? Люди должны знать: преступник не заслуживает снисхождения».

В Теннесси, когда подсудимый вроде Седли Эли признается виновным и приговаривается к смерти, существует автоматическая подача апелляции в Верховный суд Теннесси. Средний уровень, апелляционный суд, пропускается. Этот процесс занял больше двенадцати месяцев, длился до октября 1988 года, поскольку требовалось подготовить протокол суда и устный текст апелляции. К тому времени у Эли появились новые адвокаты – Арт Куинн и Тим Холтон. В августе 1989 года, через два с половиной года после суда и через четыре года после убийства Сюзанны, Верховный суд Теннесси единодушно признал Седли Эли виновным и утвердил приговор.

Затем Куинн и Холтон подали стандартную апелляцию в Верховный суд США. В январе 1990 года требование о направлении обвинительного акта в Верховный суд было отклонено – следовательно, суд не увидел в деле ничего, указывающего на допущенную ошибку. Судьи Уильям Бреннан и Тергуд Маршалл – оба давние противники смертной казни – согласились с мнением Верховного суда. Но, как оказалось, при всех намерениях и целях волокита в системе правосудия давала себя знать. Казнь была назначена на 2 мая 1990 года.

Коллинзы тогда считали, что эта часть испытаний вскоре окончится, и, по крайней мере, придя на могилу Сюзанны, они смогут сообщить ей, что правосудие свершилось. Но они ошиблись. В сущности, Джек предсказывал такую возможность еще два года назад. В 1988 году он прочел речь судьи Верховного суда США Уильяма X. Ренквиста об отсрочках и повторах апелляционных процессов категории «хабеас корпус» в случаях со смертным приговором. Когда Джек понял, о чем идет речь, он решил, что эта проблема может возникнуть и в их деле. Концепция «хабеас корпус» лежит в основе англо-американских представлений о законе и правосудии и восходит еще к XIV веку. Буквально это латинское выражение переводится как «у тебя есть тело» и применяется, когда заключенного представляют суду в определенном месте и в определенное время с целью выяснения правомерности его содержания под стражей. Это требование считалось основным оружием и защитой против незаконных арестов и заключения по ложным обвинениям, против приговоров без суда и неправомочного осуждения. В сущности, это требование дает возможность каждому человеку, который содержится под арестом, подавать прошение о рассмотрении законности этого ареста.

В 1969 году, когда излагалось мнение Верховного суда в деле «Гаррис против Нельсона», судья Эйб Фортас писал: ««Хабеас корпус» – основной инструмент для обеспечения человеку свободы против неправомерных и незаконных действий государства. Его определяющая роль признана Конституцией, в которой говорится: «Привилегия „хабеас корпус" не может быть отменена…». Охват и гибкость этого требования, его способность отвечать всем видам незаконных арестов, его способность идти напролом сквозь лабиринты форм и процедур, всегда подчеркивались и ревностно охранялись судами и законодателями. Сама сущность этой привилегии требует, чтобы ее применяли с инициативой и гибкостью, жизненно важными для того, чтобы все «неудачные плоды» правосудия в пределах досягаемости были выявлены и исправлены. Никто из моих знакомых и не отрицает, что все это правильно, справедливо, как и должно быть. Но эту привилегию следует рассматривать в верном контексте. Требование «хабеас корпус», происходящее из англосаксонского общего права и узаконенное в нашей Конституции, относится к незаконному аресту человека либо исполнительными властями, такими как президент, губернатор или главный прокурор, или же судом, не имеющим подобных полномочий. Эта привилегия не предназначена для лиц, которым законный приговор вынесен имеющим такое право судом.

Но в 1867 году Конгресс провел статут, по которому это федеральное требование становилось доступным для заключенных штата, уже приговоренных судом. Согласно этому новому закону, заключенный может сослаться на то, что его держат под стражей в нарушение Конституции, федерального закона или соглашения. Этот федеральный статут предусматривает дополнительное рассмотрение федеральным судом процесса, проведенного судом штата. Он не предусматривает это требование как способ заново рассмотреть факты, уже известные суду штата. Федеральный процесс предназначен, чтобы избежать таких проблем как неправильное ведение процесса, недостаток равной защиты по закону, предубежденность судьи и так далее.

Именно о нарушении этого последнего требования, проистекающего из федерального статута 1867 года, писал судья Ренквист, особенно в связи со смертными приговорами. С его точки зрения, как и с точки зрения многих наблюдателей, федеральный апелляционный процесс тянется слишком долго, допускает слишком много повторов и прошений. В результате утрачивается надежность федерального апелляционного процесса, а решения судов перестают носить окончательный характер. Следует упомянуть еще один дополнительный элемент. На уровне суда штата также существует механизм апелляций, подобный федеральному «хабеас корпус». В сущности, хотя этот процесс называется «прошение об освобождении после приговора», его часто называют ««хабеас корпус» штата». Это означает, что в случае процессов, завершившихся вынесением смертного приговора, как процесс Седли Эли, после того как высший суд штата подтвердил вердикт и приговор суда первой инстанции, приговоренный убийца может подать прошение об отмене обвинения или приговора на том основании, что в ведении процесса имелись существенные ошибки. Если суд первой инстанции отклонил прошение, тогда это решение тоже можно обжаловать в высшем суде штата, и так далее, до бесконечности – благодаря этому механизму «боковой атаки».

В июне 1988 года судья Ренквист назначил особый комитет по федеральным «хабеас корпус» в случае вынесения смертных приговоров. Этот комитет, возглавляемый бывшим судьей Верховного суда США Льюисом Ф. Пауэллом-младшим, подготовил отчет к августу 1989 года, предлагая ряд законоположений, чтобы устранить недостатки этой системы. В отчете комитет Пауэлла отмечал, что для 116 казней, которые произошли в США с 1976 года, средняя продолжительность апелляционного процесса составила восемь лет и два месяца, а некоторые тянулись гораздо дольше. Большую часть этого времени занимал не сам процесс или обычные апелляции, а именно процедуры по федеральному «хабеас корпус».

До 1953 года таких задержек не наблюдалось. Но в деле «Браун против Аллена» Верховный суд впервые постановил, что федеральные суды в процедурах «хабеас корпус» имеют право рассматривать заново – с самого начала – те вопросы федерального закона, по которым уже было принято решение судами штатов во время тщательного судебного разбирательства. Этот случай открыл ворота для потока новых прошений, которые наводнили федеральные суды. В сочетании с попустительством со стороны многих федеральных судов в принятии прошений о пересмотре явно надуманных, повторных или незначительных вопросов и системой, в которой не хватает ни времени для подготовки дела, ни времени для решения суда, мы получили процесс, связанный с многочисленными отсрочками и нарушениями.

Адвокаты подсудимого и противники смертной казни скажут, что повторные расследования «хабеас корпус» необходимы, чтобы убедиться, что каждый процесс был проведен правильно, что в нем не были допущены случайно или умышленно какие-либо ошибки. Критики заявят, что Конституция гарантирует каждому из нас право на установленный порядок судебного процесса, и если какая-нибудь ошибка и упущение не оказали существенного влияния на решение присяжных, тогда этот процесс – просто тактика задержки, чтобы выиграть подсудимому несколько дополнительных лет жизни, которые он отнял у своей жертвы. Однако подобные проволочки продлевают страдания и боль членов семьи и близких жертвы, препятствуют завершению скорби.

За месяц до казни Эли его адвокаты подали прошение об отмене приговора, требуя дополнительного расследования ввиду явных упущений первых адвокатов подсудимого. Кстати, Хэнк Уильяме считал своих противников чрезвычайно компетентными юристами, хватающимися за каждую возможность и преимущество для своего клиента.

– Джонс и Томпсон – лучшая в округе Шелби команда защиты преступников, которым грозит смертный приговор, – утверждает он. – Оба они – очень умные, деятельные и опытные адвокаты.

Тот факт, что присяжные не купились на их доводы, не имел ничего общего с компетентностью адвокатов.

Когда судья У. Фред Эксли решил, что для удовлетворения прошения Эли нет серьезных оснований, наступил сентябрь 1991 года. Прошло еще полтора года. Однако Уильяме не винит судью – в сущности, он с величайшим уважением отзывается об Эксли. Судья предоставил Седли Эли все мыслимые возможности, так что приговор нельзя было отменить ввиду какого-нибудь упущения. Но Джек понимал: используя доступный по федеральным статутам и статутам штата «хабеас корпус», адвокаты Эли смогут откладывать приведение приговора в исполнение буквально до бесконечности. Скорее Эли умрет от старости, чем на электрическом стуле.

Как считает Хэнк Уильяме, дело Сюзанны Коллинз – классический пример отсутствия правосудия. Суд присяжных за несколько часов принял требующееся от них решение. А системе правосудия понадобилось десять лет, чтобы разобраться в деле.

– Процесс превратился в нелепую игру. Буду откровенен с вами: это сущий кошмар.

Чем дольше Джек наблюдал за ситуацией, чем больше отслеживал апелляции Седли Эли, тем больше убеждался: суть проблемы – в необходимости реформы «хабеас корпус». В стремлении отомстить за дочь Джек столкнулся с главным философским и практическим вопросом: есть ли у жертв и их близких какие-нибудь права в системе уголовного правосудия? Большей частью структура системы – которую она должна иметь в обществе, подобном нашему, – направлена на защиту прав подсудимого.

Тогда встает вопрос: имеют ли право те, кто пострадал от преступления, на какое-либо облегчение своих страданий благодаря той же системе? Или другой: неужели права подсудимых и их жертв настолько противоположны друг другу, что их нельзя соблюсти одновременно?

Впервые со времен учебы в школе права Джек зачастил в юридические библиотеки. Он начал изучать историю «хабеас корпус», его развитие. Затем отправился на Капитолийский холм, в библиотеку комитетов Конгресса, и прочитал протоколы всех слушаний после вынесения приговора, которые только смог найти.

– Мне хотелось понять, кто участвовал в этих процедурах, и какие показания давали эти люди. Возможно, я плохой исследователь, но я не нашел ни единого упоминания о жертвах или их представителях, которые бы давали показания в законодательном собрании или в Сенате о необходимости реформы «хабеас корпус». Выступали всегда судьи, юристы, эксперты, академики, адвокаты, политики – но только не жертвы. А мне казалось, что по этому вопросу необходимо выслушать мнение жертв.

Весной 1990 года состоялся ряд заседаний законодательного собрания. Джек предложил свою помощь в качестве свидетеля, но ему ответили, что не могут понять, зачем нужны представители жертв на заседании, посвященном реформе «хабеас корпус». Однако Джек продолжал звонить, посещать Сенат и законодательное собрание и собирать сведения. Действия Джека привлекли внимание Шери Нолан, заместителя директора службы связей Министерства юстиции. Поэтому, когда Филлис Каллос, президент известной некоммерческой организации, борющейся за права жертв преступлений «Граждане за закон и порядок» (ГЗП) из Окленда, Калифорния, обратилась в местное отделение Министерства юстиции с вопросом о том, как донести до министерства мнение о необходимости реформы «хабеас корпус», Нолан порекомендовал связаться с Джеком и Труди. Так началась история, благодаря которой супруги Коллинз вошли в число самых выдающихся, настойчивых и компетентных адвокатов жертв преступления в стране. Джек и Труди быстро стали директорами восточного филиала ГЗП. Они сумели объединить более двадцати организаций, отстаивающих права жертв, представляющих свыше 50 тысяч членов, упорно стремящихся придать движению достаточно веса, чтобы повлиять на законодательство.

Фрэнк Кэррингтон стал во многих отношениях отцом движения за права жертв в США. Бывший морской пехотинец, работавший в правоохранительных органах, а затем ставший прокурором, Кэррингтон написал несколько книг по этому вопросу и возглавлял или работал буквально во всех органах или комиссиях, связанных с правами жертв. Он был членом комитета учредителей Национальной организации помощи жертвам, председателем Комитета помощи жертвам преступлений при Американской ассоциации адвокатов, членом комиссии президента, созданной в 1982 году в поддержку жертв преступлений. Кэррингтон не был жертвой преступления или членом семьи жертвы. Он просто видел воздействие преступлений на семьи, видел серьезные нарушения системы уголовного правосудия и решил принять меры. Он тщательно и систематически исследовал факты и вопросы, чтобы добиваться завершения подачи прошений по «хабеас корпус» и защищать жертвы от несправедливого отношения. Он пришел к заключению, которое считает неотвратимым:

– Ни один человек в здравом уме не станет всерьез утверждать, что, недопустимые иным способом, последствия нарушения закона о «хабеас корпус» могут быть оправданы, поскольку они приводят к «осуществлению правосудия», а именно освобождению несправедливо осужденных подсудимых. В основном мы имеем дело с ситуацией, в которой жертвы или те, кто пережил страшное, насильственное, гнусное преступление, буквально держатся за ожидание правосудия или по крайней мере надеются на него. Кэррингтон ознакомился с делом Коллинзов вскоре после того, как Джек и Труди присоединились к ГЗП, и это дело произвело на него глубокое впечатление. Он настоял, чтобы Джек опубликовал историю Сюзанны и взгляд на систему уголовного правосудия глазами жертвы. Кроме того, он также уговорил Комитет поддержки жертв преступлений при Министерстве юстиции опубликовать и распространить эту историю.

Вдохновленный заботой и участием Фрэнка, Джек выпустил буклет в сотрудничестве с Ли Ченселлор, исполнительным директором фонда юридических реформ. На первой странице красовалась цветная фотография Сюзанны в форме ВМС, далее шло описание того, что с ней случилось, и история процесса – после того, как Верховный суд Теннесси отверг апелляцию Эли. В буклете приводились подробности нарушения закона о «хабеас корпус», в том числе комментарии экспертов по этому вопросу. Буклет распространяли повсюду. Десятки тысяч экземпляров читали по всей территории США. Я узнал об этом, когда Джек приехал в Квонтико побеседовать с представителями ФБР и Национальной академии. Я сам держал стопку буклетов на своем столе в Квонтико, предлагая их посетителям.

Примерно одновременно с выходом в свет этого буклета, в начале марта 1991 года, генеральный прокурор Ричард Торнберг провел в Вашингтоне конференцию, известную под названием «саммита о преступлениях». На этом трехдневном собрании, проведенном в отделе «Шератон-Парк» с участием экспертов и заинтересованных лиц со всей страны, выступили сотрудники правоохранительных органов, конгрессмены, прокуроры, мэры, представители центров помощи жертвам насилия и других организаций и более десятка жертв преступлений и членов их семей. В числе приглашенных были и Джек и Труди Коллинз. Президент Джордж Буш посетил конференцию и сделал личное заявление, а Сандра Дэй О'Коннор из Верховного суда обратилась к собравшимся с речью, сообщив, что, по ее мнению, нынешние процедуры «хабеас корпус» представляют собой замкнутый круг апелляций, движение по которому начинается после того, как обычные меры приняты, и срок подачи нормальных апелляций истек.

В конце конференции, на заседании, которое возглавил Торнберг, каждая группа получила возможность сделать заявление о своих целях и оценить нынешнее положение дел. Джека попросили выступить от имени жертв. Суть его выступления заключалась в следующем: почти все до единого жертвы преступления соглашаются с тем, что после самого преступления наиболее мучительной ношей для них становится незавершенность судебного процесса.

– Пока мы не узнаем, что наказание тех, кто жестоко обошелся с нами или с нашими близкими, завершилось, мы не в состоянии снова вернуться к жизни.

Два месяца спустя, 7 мая 1991 года, Джек впервые предстал перед Конгрессом на заседании по реформе «хабеас корпус», вызванный сенатским юридическим комитетом, возглавляемым Джозефам Биденом из Делавэра.

– Мне хотелось завладеть их вниманием, не просто сказать: «Ваши законодательные предложения ужасны», а заставить их понять, что значит быть жертвой. Потому я начал с рассказа о том, что случилось с Сюзанной, сравнил ее страдания в ночь смерти со сравнительно небольшим неудобством, которое испытал ее жестокий убийца, которому, благодаря нарушению «хабеас корпус», позволили жить несколько лет после того, как присяжные вынесли ему смертный приговор. В сущности, я сказал: «Позвольте рассказать вам о чудовище, которое избежало смерти». В сильных выражениях я описал зверства преступника и мучения Сюзанны.

Стивен присутствовал на заседании вместе с Труди, вся галерея была заполнена желающими послушать судью из федерального апелляционного суда, президента Американской ассоциации адвокатов, генерального прокурора Калифорнии, бывшего прокурора Теннесси и многих других. До начала заседания сенаторы Стром Термонд и Оррин Хэтч подошли поздороваться с Коллинзом, что Джек счел трогательным и многозначительным знаком, первым ощутимым свидетельством заинтересованности со стороны членов законодательного собрания. К ним присоединился Манус Куни, член юридического комитета, решительно отстаивавший дело Джека в качестве представителя профессионального персонала комитета. Главная мысль, которую хотел донести до слушателей Джек, заключалась в следующем: судебный процесс после вынесения приговора, особенно «хабеас корпус» как вопрос, надо связывать с правами жертвы.

– Ошибки нет, – утверждал он. – «Хабеас корпус» – такой же вопрос о правах и реабилитации жертвы, как вопрос юриспруденции или федерализма.

Он открыл душу, говоря:

– Я – бывший служащий госдепартамента. Во время работы за рубежом я и моя семья активно пропагандировали достоинства нашего демократического образа жизни и его социальные институты, в том числе и систему уголовного правосудия. Господин председатель и члены комитета, сегодня я бы не смог этого сделать и не сделал бы. Когда я вернулся домой и мою дочь убили, система уголовного правосудия нашего народа показала мне и моей семье свое истинное лицо. Да, это правосудие – но предназначенное во многом для убийцы, с ее задержками, волокитой, пересмотрами, отсрочками, проверками, слушаниями, обследованиями, апелляциями и прошениями. А для нас, жертв, она означает пренебрежение, неуверенность, ожидание, раздражение, снова ожидание, несправедливость и растущее чувство отчаяния.

После этого заседания Джек почувствовал, что правила игры наконец-то начинают меняться. Впервые была выслушана точка зрения жертв на «хабеас корпус». Джек придал этому вопросу человеческое и личное значение, доступное для понимания обычного гражданина, а не только искушенного правоведа.

– Мы дали понять, что впредь жертвы не собираются молчать.

Они продолжали строить национальную коалицию жертв. Поддерживали контакты с маленькими и средними группами по всей стране и знакомились с их руководителями. Они просили людей, самих ставших жертвами, выступить в Конгрессе и публично увязать свой личный опыт с системой уголовного правосудия. Сенаторы и конгрессмены наконец начали выслушивать многочисленные жертвы по вопросу, который прежде считался входящим только в компетенцию экспертов.

За годы отставки, когда большинство людей привыкают к покою и расслабляются, Джек приобрел воинственность. Вместе с Труди они выступали по телевидению либо распространяли свои взгляды с помощью других людей. Они участвовали в шоу Мори Повиш вместе с супругами из Канзаса, дочь которых была зверски изнасилована и убита. Продюсер посоветовал им пригласить психиатра или психолога, который объяснил бы поведение убийц и насильников.

У Джека нашелся такой знакомый. Он порекомендовал выдающегося вашингтонского психолога, доктора Стэнтона Сеймнау, автора такой известной работы как «Криминальное сознание изнутри», который вместе с покойным психиатром доктором Сэмюэлом Йохельсоном провел первое исследование криминального поведения в больнице св. Елизаветы. Наряду с доктором Парком Дитцем из Калифорнии, Сеймнау считается одним из немногих профессионалов в сфере психического здоровья, который по-настоящему понимает криминальную личность и придерживается насчет нее той же точки зрения, с которой мы изучаем ее в Квонтико. Как и следовало ожидать, многие психиатры и психологи, не проделавшие таких исследований, как эти двое, не разделяют их взглядов и отношения к криминальному поведению.

В ходе программы супруги Коллинз и вторая пара рассказали свои истории. Каждый, кто в состоянии совершить нечто подобное, должен быть больным, безумным, невменяемым – разве нет? Нет. Если вам угодно, называйте этого человека больным, объяснил Сеймнау, но он отнюдь не «невменяемый» – потому что он в пределах рассудка верен своим идеям и ценностям. Преступник такого типа отличается от остальных людей характером и мышлением. Нам трудно понять, что кому-то из людей хочется совершить такое ужасное злодеяние, но, тем не менее, это так. В результате деятельности в защиту жертв и впечатляющего выступления на национальном саммите генеральный прокурор Уильям Барр (преемник Дика Торнберга) пригласил Джека стать сотрудником Министерства юстиции, особым ассистентом директора Комитета по защите жертв преступлений. Эту работу Джек начал в декабре 1991 года и выполнял два года. В его обязанности входило быть официальным правительственным адвокатом жертв преступлений и их семей. Он разбирал запросы от жертв и организаций, защищающих их, давал консультации по законодательным инициативам, готовил публикации о деятельности комитета и в общем пытался придать человеческое лицо бюрократии и официальным процедурам.

Часть этой работы составляли поездки по всей стране, выступления о Фонде жертв преступлений, созданном по указу 1984 года о жертвах преступлений, который требовал, чтобы имущество преступников передавалось в особый фонд с целью выплаты непосредственных компенсаций как жертвам, так и различным службам поддержки. В их число входили службы терапии и консультаций, женские приюты, центры по преодолению кризиса после изнасилования, поездки на судебные процессы, оплата работы нянь на время этих заседаний – словом, все, что могло помочь жертвам, соприкоснувшимся с системой.

Тем временем Джек продолжал выступать перед комитетами Конгресса, а дополнительное расследование апелляций Седли Эли продолжалось. Хэнк Уильяме говорил: «Джек поставил перед собой задачу держать Конгресс в курсе этого дела».

Что поддерживало в нем силы? Что заставляло Джека и Труди сосредоточиться на реформах всей системы, каких бы затрат это ни требовало? Они говорят, что просто хотели видеть, как свершится правосудие, что они не могли успокоиться, пока не пройдут последнюю милю пути вместе с Сюзанной. Стивен рассказывает:

– Им казалось, что Сюзанна следит за каждым их шагом, и, по-моему, они хотели дать ей понять, что даже после смерти она много значит для них. Чем больше они могли бороться за нее и за таких, как она, тем больше любви они могли проявить к ней. Сюзанна погибла, так и не став зрелой женщиной, и родителям не представилось случая увидеть ее взрослой. Так они пытались справиться с незаконченным делом. На всем протяжении процесса подачи апелляций и дополнительного пересмотра дела обвинители Эли стояли на своем. Он вновь подал прошение, на этот раз пытаясь обжаловать решение суда низшей инстанции отказать ему в прошении о смягчении приговора, и прошение было отправлено в государственный суд по уголовным апелляциям. Его заслушал комитет из трех судей в Джексоне, Теннесси, в октябре 1992 года.

Как бывало каждый раз в сложные моменты процесса, Джек и Труди отправились дать устные показания. Теперь адвокаты Эли заявляли не только о некомпетентности первой команды защитников, но и о том, что судья должен был получить отвод, поскольку, помимо прочих упущений, он выказал предубеждение к подсудимому в речи, произнесенной перед группой гражданских лиц. Этими словами, которые, к сожалению, можно было истолковать двояко, оказалось высказывание о том, что проблему переполненности некоторых тюрем можно решить, если «просто казнить заключенных, которым уже вынесен смертный приговор».

Судейскую комиссию возглавляла судья Пенни Уайт, обладающая талантом красноречия женщина лет сорока с впечатляющими рекомендациями. Но с самого начала Джек почувствовал, что с судьей Уайт им не повезло.

– С первых же минут по ее жестам, взглядам, манере говорить – словом, по всему – нам стало ясно, что она поддерживает защиту. Разница в ее отношении к защитникам и обвинителям бросалась в глаза. Защите доставались улыбки, а обвинителям – замечания вскользь и почти ухмылки, обращенные к одному из судей. Она дала обвинителям сравнительно немного времени для выступлений, но защиту выслушала внимательно и постоянно поощряла.

Уголовному апелляционному суду понадобилось время с октября 1992 по апрель 1994 года, чтобы принять решение, в котором, в сущности, говорилось, что судья обязан был попросить отвод, – значит, предстоял новый суд низшей инстанции с новым судьей. Этот процесс длился с апреля 1994 по август 1995 года. В числе прочих доводов в заявлении о неэффективной защите адвокаты упомянули и тот, что психическое состояние Эли обследовало недостаточное количество экспертов-медиков, хотя после первой апелляции Верховный суд штата не усмотрел по этому вопросу никаких нарушений – в сущности, начало процесса трижды откладывали именно по причине медицинских обследований.

– На самом деле, – замечает Хэнк Уильяме, – защита приглашала других врачей, чтобы проверить, что мог упустить Роберт Джонс. Иными словами, Джонса обвиняли в некомпетентности – за то, что он согласился с мнением целого отряда экспертов-медиков.

Кстати, за все годы, прошедшие после процесса, ни Хэнк Уильяме, ни я не получили ни единой крупицы свидетельств тому, что Билли или Смерть вновь завладевали сознанием Седли Эли. Мы так и не увидели со стороны Эли ни малейших проявлений скорби или раскаяния. Защита продолжала хвататься за каждую соломинку.

Тем временем Джек почувствовал, что его силы иссякают. Ему не хотелось прекращать борьбу на общенациональном уровне, но он понял, что, если он не отступит и не передаст свои полномочия на время кому-нибудь другому, потеряет гораздо больше. Он изнывал от усталости и депрессии, страдал одышкой, высоким давлением и повышенным содержанием холестерина в крови.

Труди говорила ему:

– Ты вымотался, и я тоже. Нам надо уехать из Колумбии, иначе мы умрем здесь.

Они посоветовались с друзьями, осмотрелись и в конце концов остановили выбор на старом и почтенном Уилмингтоне, Северная Каролина. Они перебрались туда летом 1994 года. Расположенный возле реки Кейп-Фир на расстоянии менее десяти миль от живописных пляжей Атлантики, он был значительно удален от привычного Коллинзам Нью-Йорка, но вполне их устраивал.

Обосновавшись в одноэтажном доме, окруженные сувенирами из прошлых путешествий по миру и многочисленными фотографиями Стивена и Сюзанны, супруги попытались успокоиться и привести свою жизнь в порядок.

31 августа 1995 года новый судья, Л. Т. Лафферти, назначенный ввиду решения Пенни Уайт, принятого в 1994 году, постановил, что основания для признания защиты неэффективной отсутствуют. Вдобавок во время рассмотрения прошения Эли он выслушал показания опытных экспертов о дополнительном медицинском обследовании. К тому времени после смерти Сюзанны Коллинз прошло более десяти лет.

Спустя месяц дело, которое уже было, по сути, завершено, передали в Верховный суд Теннесси, который постановил, что при определенных обстоятельствах во время дополнительных рассмотрении должно быть приведено свидетельство эксперта со стороны штата. На этом основании защитники Эли обжаловали решение судьи Лафферти и подали новую апелляцию в уголовный апелляционный суд. Прокурор Теннесси также подготовился к такому ходу собственным заявлением, и теперь обе стороны ждали даты начала устных прений. Однако наученные горьким опытом Джек и Труди опасались, что возникнет еще какая-нибудь проблема, а вслед за ней и другие.

Решение вопроса о предположительно неэффективной защите заняло много времени. Если наша эпоха характеризуется отсутствием личной ответственности за что-либо, то вместе с тем мы торопимся возложить эту ответственность или вину на других. То же самое происходит во время многочисленных медицинских судебных обследований: если результаты не удовлетворяют вас, почему бы не обвинить в этом кого-то другого?

По-моему, Хэнк Уильяме нашел удачное решение этой проблемы. Перед началом процесса составлялся список из пятидесяти вопросов – почти как контрольный список перед полетом. Защитник должен ответить на каждый вопрос или проверить каждый шаг, а затем судья в ходе собственной оценки должен вызвать подсудимого на трибуну и спросить, удовлетворен ли он. Только после этого судья подтверждает, что подготовка защиты сочтена достаточной. В конце процесса, перед вынесением приговора, судья должен принять еще одно решение об адекватности защиты. Все эти решения вносятся в протокол. Этот метод не устраняет всех проблем с заявлениями о некомпетентном представлении дела, но требует большой работы. В делах, где защита действительно проявляет некомпетентность, суд узнает об этом в надлежащее время – в начале заседания.

Уильяме считал непростительным оскорблением нападки на компетентных и преданных своему делу адвокатов только с целью юридического маневрирования.

– Проблема состоит в том, – объясняет он, – что противники смертной казни считают любые свои действия оправданными, поскольку оправдана их цель. Такие взгляды опасны в свободном обществе.

Впрочем, не обошлось и без значительных побед. Основной текст закона, предусматривающего реформу «хабеас корпус» на федеральном уровне, был, наконец, принят Конгрессом и подписан президентом Клинтоном 24 апреля 1996 года. Публичный закон 104–132, закон об антитерроризме и эффективной смертной казни, был разработан, чтобы положить конец бесконечной подаче прошений «хабеас корпус». Прежде чем прошение по данному случаю могло быть заслушано федеральным районным судом, его значение должна удостоверить комиссия из трех судей федерального окружного апелляционного суда. Учитывая другие положения нового закона, это обстоятельство должно было наблюдаться крайне редко. А установление лимитов времени и для подачи прошения, и для его рассмотрения федеральным судом во многом способствовало предотвращению неправомерных отсрочек. Принятие закона состоялось благодаря совместным усилиям множества лиц и организаций. Но на мой взгляд, и по мнению таких людей как Хэнк Уильяме, реформе «хабеас корпус» мы во многом обязаны Джеку и Труди Коллинз, а также людям, как и они, уверенным в силе каждого гражданина, вдохновленным преданностью погибшим близким и решившимся ворваться в кулуары власти и потребовать справедливости.

– Повсюду на этом законе остались следы Сюзанны, – шутит Джек.

Разумеется, на уровне штатов каждому из них предстояло провести собственную реформу, а апелляции Седли Эли еще не достигли федерального уровня, поскольку слишком много времени было потрачено на проведение процесса в Теннесси. Такие испытания повторяются для других жертв и их семей по всей стране. В последней многолетней отсрочке Джек и Труди винили судью Пенни Уайт, которую после апелляционного суда по прошению Эли в 1994 году губернатор Нед Мак-Вертер назначил в Верховный суд Теннесси. Как во многих штатах, назначенных в Верховный суд судей переизбирает публичный референдум. На этом референдуме у кандидатов нет противников, их избиратели голосуют только за них или против. И обычно при таком голосовании за кандидата голосует подавляющее большинство избирателей. Назначение Пенни Уайт предстояло утвердить 1 августа 1996 года.

Джек, Труди и их товарищи по несчастью считали, что судья Уайт просто противница смертной казни, несмотря на факт существования закона о ней в Теннесси. В 1994 году они отправили письмо губернатору Мак-Вертеру, убеждая не назначать судью Уайт в Верховный суд. Кроме того, супруги Коллинз были настолько уверены в ошибочности ее других решении и демонстративном пренебрежении к жертвам, что совершили поездку за 1400 миль в Теннесси, чтобы активно поддержать кампанию против ее назначения в Верховный суд. При этом они тесно сотрудничали с Ребеккой Исли из Бернса, Теннесси, известной защитницей жертв преступления. В 1977 году ее сестру зверски убил по заказу ее муж. Через двадцать лет после той трагедии дело сестры Ребекки Исли продолжало кочевать по инстанциям.

Давая интервью о «юридическом пинг-понге», которому они подверглись, беседуя с журналистами, выступая на пресс-конференциях и по телевидению, Коллинзы и другие защитники жертв преступлений предприняли активные меры, чтобы подчеркнуть свое оправданное нежелание видеть Пенни Уайт членом Верховного суда штата. Они помогли опубликовать в газетах подробности многих ее решений по важным процессам. Им противостояла кампания в поддержку Пенни Уайт, средств у которой было в десять раз больше, чем у ее противников.

Противники судьи Уайт цитировали ряд ее решений, в которых она открыто высказывалась против казни и против жертв преступлений. В числе рассматриваемых ею дел было совершенное в 1991 году убийство полицейского штата Теннесси Дуга Триппа. 19 мая 1991 года Джон Генри Уоллен подъехал к Триппу сидящему в патрульной машине, и двенадцать или тринадцать раз выстрелил ему в голову, шею и плечо из оружия 22-го калибра. Трипп даже не успел вынуть свой револьвер из кобуры. Убийца признался, что заранее обдумал свое решение пристрелить полицейского. На суде было зачитано признание Уоллена о том, что он ненавидит всех полицейских; однажды он сказал своей подруге, что убьет Триппа, или же Трипп убьет его. Суд признал Уоллена виновным в убийстве первой степени.

Когда дело было передано в уголовный апелляционный суд в ноябре 1995 года, судья Уайт объяснила, что доказательств преднамеренности убийства со стороны Уоллена недостаточно, следовательно, его следует обвинить в убийстве второй степени. Двое других судей не согласились с ней. «Из контекста невозможно сделать вывод, когда возникло решение об убийстве – за несколько месяцев или за несколько секунд до него», – записала Уайт в решении суда. Это мнение возмутило многих, особенно сотрудников правоохранительных органов, которые ежедневно рискуют своей жизнью, и, в частности, брата Дуга Триппа, Дэвида, детектива из окружного управления шерифа.

– Если и это не убийство первой степени, – заявил Дэвид, – тогда я не знаю, каким оно должно быть.

И это было еще не все.

В том же месяце, когда Джон Генри Уоллен убил Дуга Триппа, Ричард Одом, убийца, сбежавший из тюрьмы Миссисипи, изнасиловал и убил в гараже семидесятивосьмилетнюю Мину Этель Джонсон, направлявшуюся к своему ортопеду. Во время изнасилования Мина Джонсон умоляла пощадить ее, говорила, что она девственница, и пыталась смягчить гнев преступника, повторяя: «Не делай этого, сынок!».

«Я тебе покажу сынка!» – ответил ей Одом. Изнасилование было таким жестоким, что при нем разорвалась стенка влагалища. Затем преступник несколько раз ударил жертву ножом в сердце, легкие и печень, пока она не умерла. На ее руках оказались раны, полученные при сопротивлении. Одом заявил, что она оставалась в сознании до самой смерти. Присяжные признали Одома виновным и приговорили его к смертной казни.

К тому времени как дело дошло до Верховного суда Теннесси, Пенни Уайт уже стала его членом. Вместе с другими судьями она постановила, что в деле отсутствуют доказательства тому, что изнасилование и убийство Джонсон было «особо зверским, страшным и жестоким, включало пытки или серьезные физические травмы, кроме тех, которые повлекли смерть», – следовательно, отсутствовали «отягчающие обстоятельства», необходимые для вынесения смертного приговора. Значит, дело Одома предстояло пересмотреть.

Верховный суд, допускающий, что «в то время как почти все убийства являются в какой-то мере «особо зверскими, страшными и жестокими» и потому незачем умалять страдания жертвы убийства», постановил, что эти мерки «следует применять только к тем случаям, которые, в сравнении или по контрасту, можно с уверенностью назвать «худшими из худших» я». «Иначе, – наставительно добавляют члены суда, – каждого убийцу, обвиненного в изнасиловании, можно отнести к разряду подсудимых, заслуживающих смертного приговора».

Хорошо, о преимуществах смертной казни можно поспорить. Но хочу заметить, что лично мне за четверть века службы в правоохранительных органах известны тысячи случаев изнасилования и убийства, а если перефразировать слова детектива Дэвида Триппа, то изнасилование семидесятивосьмилетней девственницы, для которой это насилие стало последним в жизни, причем произошел разрыв стенки внутреннего органа и были нанесены повторные удары ножом, не является «особо зверским, страшным и жестоким», то есть изнасилование не принадлежит к числу «серьезных физических травм», – в таком случае я не могу даже представить себе, какое еще преступление можно отнести к этой категории, а я, поверьте, повидал немало.

Рон Мак-Уильяме, следователь по этому делу, плакал не стесняясь, описывая жестокость преступника во время выступления по телевидению. Противники судьи Уайт сочли это решение явным свидетельством того, что судья просто не сочувствует жертвам насильственных преступлений и действительно не понимает, какие испытания им довелось пережить. Супруги Коллинз и их союзники, в том числе Ребекка Исли, Дэвид Трипп и сестра Мины Джонсон, Луиза Лонг, пришли к выводу, что судья Уайт, видимо, является противницей смертной казни и пользуется своим положением и властью, чтобы отменять решения присяжных.

Сторонники судьи Уайт утверждали, что она всего лишь добивается справедливости для подсудимых, и что несправедливо судить ее всего по нескольким решениям, хотя критики и заметили в них единство взглядов. Но как бы там ни было, лично я считаю так: утверждать, что не следует судить судью по одному конкретному решению, – все равно что отказываться от осуждения преступника за одно конкретное преступление. И в том и в другом случае единственного поступка достаточно, чтобы составить мнение о человеке.

Еще в одном решении она заявляла, что постановление суда первой инстанции, по которому на доме обвиненного растлителя малолетних некоторое время должен висеть предупреждающий знак, следует отменить, поскольку оно «уязвляет чувство собственного достоинства подсудимого и понижает его самооценку».

С этим мнением мы могли бы поспорить, и я мог бы даже согласиться, что такая огласка действительно влияет на самооценку человека. Но следовало бы также отметить, что такой приговор выбран судьей вместо тюремного заключения. А поскольку в наши дни так много говорится об альтернативном наказании, такой выбор вполне мог быть предпочтительным, если обвиняемый, о котором идет речь, не слишком опасен. Но опять-таки решение судьи Уайт выдавало ее благосклонность к преступнику и пренебрежение к жертве.

1 августа 1996 года избиратели Теннесси проголосовали за вывод Пенни Уайт из Верховного суда большинством в 55 процентов голосов против 45. Это был первый отзыв из Верховного суда в истории Теннесси.

– Я объяснил людям, в чем дело, и они решили действовать, – говорит Джек Коллинз.

Он считает отзыв судьи Уайт предостережением всем судьям, которые слишком зазнаются, сидя в своих «башнях из слоновой кости».

– Едва добившись власти, эти люди успокаиваются, приобретают академические и теоретические взгляды на жизнь. Они не успели понюхать пороха, не пробовали крови. Они понятия не имеют о горе и скорби. И заявляют, что их роль – быть над схваткой. Черт возьми, нет! Схватку надо понимать. Можно находиться в стороне от нее, но понимать ее необходимо.

Джек и Труди подозревают, что им предстоят еще годы ожидания, прежде чем приговор Седли Эли приведут в исполнение, и надеются только на то, что сумеют дожить до казни. И в этом случае они хотят присутствовать при казни, видеть, как убийца их дочери наконец заплатит последнюю цену за свои зверства. Их постоянно мучает мысль о том, что их не было рядом с Сюзанной в час смерти, и хотя прошлого уже не вернуть, его можно искупить последними шагами пути вместе с ней.

8 июня 1996 года, в день, когда Сюзанне исполнилось бы тридцать лет, Джек и Труди решили устроить праздничный ужин.

– Она была такой жизнерадостной и энергичной, мы хотели порадоваться вместе с ней, – объясняет Джек. – Это был чудесный вечер. В годовщину ее смерти мы вряд ли устроим такой ужин, как и в день ее похорон. Но в день ее рождения – да, мы радуемся за нее. Так будет каждый год.

Им по-прежнему недостает Сюзанны – каждый день, и в большом, и в малом. Джек носит на ремешке от часов крохотное золотое сердечко, которое висело на цепочке на шее Сюзанны в ночь, когда она погибла. Стивен до сих пор хранит в бумажнике школьные фотографии сестры. Сюзан Хэнд, диспетчер ВМС с базы Эль-Торо, ныне Сюзан Мартин, жена капитана Эрика Мартина и мать двоих детей, не может без слез слушать песню «Не забывай меня» группы «Simple Minds». Это была одна из любимых песен Сюзанны. В числе много другого Труди не хватает сопровождения дочери в походах по магазинам, ее возражений: «Мама, эти сережки здесь не подойдут».

Недавно Джек написал короткий рассказ, озаглавленный «Элегия морскому пехотинцу», – лишь слегка приукрашенное повествование о смерти Сюзанны от ее лица. Он говорит, что написание рассказа стало для него очищением, еще одним способом осознать трагедию, разделить боль дочери и быть с ней в час смерти если не физически, то духовно, В рассказе отдана дань уважения жизни и смелости Сюзанны, это одна из наиболее пронизанных любовью вещей, какие я когда-нибудь читал, и вместе с тем взгляд в самую глубину родительского горя. На законодательном фронте Джек и Труди продолжают любой ценой добиваться справедливости для своей дочери и для других, подобных ей. Но они также учредили живой мемориал: стипендию Сюзанны Мари Коллинз – часть программы стипендий американского Министерства иностранных дел. Стипендию Сюзанны Коллинз назначают детям служащих министерства – нынешних, отставных или погибших, – чтобы получить образование в колледже, и выдают только нуждающимся.

Свой вклад можно внести по адресу: AFSA Scholarship Fund/American Foreign Service Association 2101 E street, N. Y. Washington, D.C. 20037 Телефон: (202) 338—4045, факс: (202) 338—6820 (просим указать, что ваш вклад предназначен в фонд стипендии Сюзанны Мари Коллинз).