И не одна.

Гадюки (во всяком случае, я так их называю).

Площадка заполнена извивающимися тварями.

Розовые. Оранжевые. Зеленые. Бирюзовые.

Все яркие цвета природы, которые напоминают мне о закатах и полевых цветах, о жизни и свободе. Такое ощущение, что змеи попросту высосали из мира красоту и присвоили ее себе.

А если они высосут и меня, получится ли у них оттенок Иден?..

Гадюки ползают и сворачиваются в кольца. Всякий раз, как в их зрачках отражается свет, по моему телу проходит волна ужаса. Собираю всю волю в кулак, чтобы устоять на ступеньке. От прыжка в воду меня удерживает лишь страх – если здесь, наверху, столько змей, то кто знает, что может оказаться там, в глубине.

От истерики меня спасает лишь то, что змеи совершенно не обращают на меня внимания. Вернее, не жаждут моей крови. Пока. Когда я случайно коснулась первой – розовой, как ириски из Нью-Джерси, с похожими на две желтых луны глазами, – гадюки ринулись ко мне, как мотыльки на огонь. А когда я отдернула руку, тотчас расползлись, словно я растаяла в воздухе.

Я стою совсем близко, а они проскальзывают мимо меня. Странно, но они не делают никаких попыток спуститься на ступеньки.

Вспоминаю жуков и невидимую стену, которая удерживала их в границах храма.

Может, змеи тоже… элемент защиты? И если я шагну на площадку, они моментально меня обовьют?

Во рту сухо. Не смогу заговорить, закричать, даже если захочу. Если передо мной иллюзия, то она невероятно реалистична. Но я не вижу проекторов ни на стенах, ни в зарослях. Вдобавок я успела ощутить под ладонью каждую чешуйку. И шипение… Я несколько дней не смогу выбросить его из головы.

Жуки воздействовали на нас физически. Никогда не забуду, как они ринулись к ране на ноге Хоуп. У меня кровь не течет – что хорошо во многих смыслах, – но вдруг змеи реагируют на пот? Или на страх?

Значит, надо проверить все самой.

Либо я пройду сквозь этот величественный вход, либо стану кормом для гадюк. Или же случится что-нибудь среднее, гораздо более страшное, чем я могу вообразить. Особенно если змей надрессировали не убивать жертву, а пытать.

Сглатываю комок страха: острый, колючий, оседающий где-то внутри.

Они безобидные, думаю я. Они – как карпы в пруду.

От долгого стояния мышцы сильно затекают. Я хватаюсь за каменный выступ пальцами, выгибая их так, что белеют костяшки. Стараюсь не касаться змей до тех пор, пока иного варианта попросту не останется.

Они устремляются ко мне, напоминая стаю голодных пираний, заползают друг на друга, пытаясь подобраться ближе. Значит, они учуяли мой запах. Как только я пересеку невидимый барьер, начнется мой худший кошмар.

Свободного места нет, мне приходится проявлять чудеса ловкости. А вскоре ситуация меняется. Стоит мне опустить ногу, как змеи сдвигаются в стороны, но принимают это как приглашение залезть на меня. Они ползут вверх, словно лозы по трельяжу, и черная ткань штанов оказывается полностью скрыта. Моя левая нога – лагуна, правая – тропический лес.

Гадюки отнюдь не нежны. И они продолжают подниматься выше.

Способность трезво мыслить начинает меня подводить, но я стараюсь не паниковать. Если бы змеи хотели меня укусить, я бы уже была мертва. Если бы хотели задушить, я уже валялась бы без сознания. Повторяю эти две мысли раз за разом. Когда они перестают казаться бредом сумасшедшего, я делаю шаг вперед.

Почти полпути.

Внезапно с дальней части площадки на меня бросается бирюзовая гадюка с желтыми глазами. Ее чешуйчатое туловище обвивается вокруг моей шеи и волос, выбившихся из хвоста.

Змея еще не сжимает кольца, но у меня все равно появляется ощущение, что меня душит садовый шланг.

Нет. Не могу. Хватит.

Вторая гадюка, лимонного оттенка, уже окольцовывает мое запястье, но я сосредотачиваюсь на первой. Хочу ее содрать, впиваясь ногтями так, что грязь под ними смешивается – я уверена – с холодной змеиной кровью. Рептилия корчится, щелкает зубами в опасной близости от моего уха… и обмякает.

Подобный ход оказывается одновременно и лучшим, и худшим.

Когда гадюка умирает, остальные заходятся настолько громким шипением, что оно напоминает мне яростный крик. Может, мой акт самообороны дал их коллективному сознанию сигнал о нападении? Рептилии набрасываются на мое тело с удвоенной силой, злобные и трепещущие, а те, что уже успели обвиться, сдавливают меня в тисках.

Пульс ускоряется, неизменно напоминая, что я жива… пусть и совсем ненадолго.

Впрочем, я могу дышать. И теперь я не сомневаюсь, что змеи – очередной элемент защиты.

Да, я уверена, что все происходит лишь у меня в голове, но боль и страх почему-то не исчезают.

«Разум сильнее, Иден, – представляю я, как меня наставляет Лонан. – Сбрось их с себя».

Сдираю змей – по очереди – со своих конечностей, с торса. Хватаю их, крепко-крепко стискиваю и отшвыриваю как можно дальше. На краю площадки расположен невидимый барьер: когда я пытаюсь забросить тварей в воду, они во что-то врезаются и сползают обратно на каменный пол.

Когда мне остается преодолеть четверть пути, гадюки начинают меня кусать.

Челюсти вонзаются в мою плоть, но я не вижу ни крови, ни отметин от клыков. Яд разъедает вены кислотой, огнем, но тело продолжает мне подчиняться. Змеи убивают меня снова и снова. Но я до сих пор жива.

И я сражаюсь. У парадного входа тоже расположен барьер.

Как только я пересекаю его, то сбрасываю свою змеиную шкуру. Рептилии шмякаются вниз. Теперь они лежат на полу грудой колец. Я тоже падаю на пол.

Я добралась до логова, но пережила свой худший кошмар. Сегодняшний день был невероятно долгим, я умираю от голода и не могу сделать и шага. Мне нужно хотя бы отдышаться.

Упав на холодную белую плитку, собранную из крошечных шероховатых фрагментов, я краем уха слышу звук бьющегося стекла. Вокруг пары зубов, которые столько месяцев постукивали о стенки пузырька, расползается бордовое пятно. Я всегда стараюсь спрятать пузырек поглубже в кармане, завернув в кожаную полоску кожи, которую украла у соседки по бараку. А вот теперь выскользнул и угодил прямиком на беспощадную плитку. Должно быть, его сдвинули змеи.

Зубы моего отца, лежащие в лужице крови, повергают меня в шок. Я не могу оторвать от них взгляда и вдруг понимаю.

Пол выложен не плиткой. Это зубы. Человеческие.

Величественные стеклянные двери распахиваются. Передом мной появляется пара черных начищенных ботинок.

– Здравствуй, Иден, – произносит глубокий голос и отражается эхом от стекла. – Иди-ка за мной.