Пока мы спускаемся по узкой лестнице и возвращаемся в лабораторию, Пеллегрин успевает сделать столько звонков, что я сбиваюсь со счета. В лаборатории мы не задерживаемся и быстро выходим на площадку, куда мы с Пеллом перенеслись из храма.

– Канал Нора, – произносит Пеллегрин. – Четыре человека, в Нью-Порт-Изабель. – Он не разглашает наш истинный пункт назначения. – Западная сторона, – добавляет он.

Запад: там расположены красные бараки, где жили Хоуп и Финнли. Мне кажется, что с тех пор, как я увидела их татуировки с именами, прошла целая вечность. Похоже, в том кошмаре, который устроила Алекса на берегу, погибли не все заключенные.

У меня внутри что-то обрывается. Финнли. Где Финнли? Почему я не спросила раньше… как я могла забыть? У меня голова, мягко говоря, другим забита, но…

Мне стыдно.

Мы идем колонной, и я плетусь за Пеллегрином. Может, рискнуть и тихонько спросить? Он возглавляет нашу процессию. Если он не повернется, то его лицо не попадет в поле шпионского зрения парней. А значит, он сумеет тайком мне ответить.

Пеллегрин, наклонившись, распутывает веревочную лестницу. Ребята сгрудились неподалеку. Я подбираюсь поближе к Пеллу, чтобы он разобрал мой шепот.

– А где Финнли? Девочка из сетки?

Затянутые в безупречную белую рубашку плечи Пеллегрина каменеют.

Больше он никак не подает вида, что расслышал.

– Она что… она…

Пелл резко выпрямляется. Я невольно отшатываюсь, а он кидает нам веревочную лестницу.

– Спускайтесь, – командует он. – Ждите внизу, пока за вами не прибудет транспортное судно, которое доставит вас на яхту. Оно появится с минуты на минуту. Лонан, почему бы тебе не показать пример другим?

Пеллегрин старается даже не коситься в мою сторону, что дается ему с трудом. А Лонан заглядывает мне прямо в глаза, и я едва нахожу в себе силы устоять на месте. Я наконец-то могу открыто посмотреть на него – впервые с тех самых пор, как мы поцеловались в пещере. И теперь мне сложно отвести взгляд. Как и Лонану.

– Овен, будь добр, проверь параметры Семьдесят Второго, – произносит Пеллегрин, касаясь наушника. В кои-то веки огонек, подтверждающий соединение с собеседником, не загорается. – По-моему, он тормозит.

Поняв намек, Лонан начинает спуск. Затем приходит черед Феникса и Касса.

Мы с Пеллегрином стоим на площадке вдвоем.

– Гениально, – шепчу я, догадавшись, к какой уловке Пелл прибегнул, чтобы поговорить без свидетелей.

Пеллегрин впивается в меня напряженным взглядом. Белки глаз буквально светятся на фоне темной кожи. Передо мной вновь настоящий Пеллегрин, а не маска, которую он надел, когда мы покинули лабораторию.

– Времени мало, Иден. Когда Кассоуэри спустится на землю, ты должна отправиться следом, иначе Ава обо всем догадается.

Я не ошиблась насчет Авы!

– Где Финнли? Скажи мне?

Пеллегрин смотрит на меня с жалостью и участием… и я сразу понимаю, каким будет ответ.

– Она упала в сетку живой, Иден.

Его глаза поблескивают. Может, на них навернулись слезы?

– Она еще?..

Пеллегрин качает головой.

– Твой отец дал ей установку – напасть на Старка, пока он вел ее в медблок. В тот момент это можно было легко оправдать последствием галлюцинаций, которые вы как раз испытали на мосту.

Касс ступает на землю. Пора спускаться, но я не могу. Я должна выслушать Пеллегрина.

– Мне очень жаль, Иден. Старк импульсивен и с течением лет совершенно перестал понимать, что правильно, а что нет. Он сломал ей шею.

Мир перед глазами плывет.

Веревочная лестница, заросли, приближающаяся лодка превращаются в смазанные пятна белого, зеленого, серого.

Вокруг меня мелькают лица – Лонан, Феникс, Касс, Пеллегрин (он наверняка будет сопровождать нас на яхте) – загорелое, веснушчатое, бледное, черное.

Зажмуриваюсь, но вместо темноты вижу Финнли. И хотя вина лежит не только на моих плечах, из головы не идут мысли о подвесном мостике. О ее падении.

Я еще здесь, а Финнли умерла.

Добро, зло, чистота, грязь, радость, боль, скорбь, великодушие… они искажаются, смешиваются друг с другом, сливаются. В жизни так много палок о двух концах. Жизнь сама по себе – палка о двух концах.

Открываю глаза. Дышу. Стараюсь не винить себя в том, что я по-прежнему могу дышать, использовать бурю чувств, как источник силы, как разгорающееся пламя. Финнли не заслуживала смерти. И все, что я могу делать сейчас, – это творить благо жизнью, которая мне принадлежит, пока она не прервется.

Лодка сворачивает не вправо, а влево. Странно, когда мы проникли в пещеру на каноэ, я четко видела в той стороне джунгли, а не продолжение канала.

А теперь зарослей нет.

И мы не просто близко к берегу – мы оказываемся прямо у него.

– Снова биозащита? – тихо спрашиваю я, и Пеллегрин слегка кивает.

Невероятно. Я оглядываюсь… и от канала, постройки и даже пролива, через который мы выплыли, не остается и следа. Я вижу джунгли и низкий утес, а наша лодка устремляется в открытый океан, где в пятидесяти ярдах ожидает ультрасовременная яхта, освещенная яркими огнями.

Я никогда не стремилась к такому. Я вовсе не желала оказаться на яхте, готовой доставить нас к человеку, погрузившему мир в хаос. И даже не думала о том, что ввяжусь в миссию, от успеха которой зависит исход войны.

И я не могла предположить, что терзающая меня из-за Финнли вина – капля в океане по сравнению с тем, что я испытаю, если подведу отца.

Допустим, я провалюсь и меня раскроют.

Тогда его убьют. Из-за меня.

А я этого не хочу.