25 июня, наши дни. Несвиж

Всю дорогу Аля изнывала от тоски и бессильной злобы. Она успела накрасить ногти и просмотреть пару прикупленных с лотка на автовокзале глянцевых журналов. Ей нравилась красивая жизнь, ей вообще нравилась жизнь. Правда, то, что эта самая жизнь может протекать где-то вдали от столиц, она себе представляла с трудом. «Какого черта я должна тащиться в этот глухой Несвиж? — думала она под музыку, грохочущую в наушниках ее айфона, подаренного на день рождения предками. — Как будто эту практику нельзя было пройти в Минске. Подумаешь, велика ценность — практика. Отец ничем не помог, а мог бы. Ладно, я ему еще это припомню. Как, учиться, так Аля давай, а как помочь с практикой, так нет. Езжай-ка ты, Алечка, к бабушке в Тмутаракань и крутись там, как хочешь. Нет, с предками надо жестче, иначе они начинают садиться на шею. Вот Людка молодец, сразу своих запугала. Сказала, что назад приедет с пузом и на игле. Так они ее мигом в Турцию отослали с теткой, а практику замяли наглухо. Догадливые, не то, что мои. Ну, ничего, вернусь, устрою им курс молодого бойца. Пора уже, а то если так дело дальше пойдет, загремлю по распределению куда-нибудь в Муходавск на Полесье и прощай тогда красивая жизнь, Сережка и все понты, которые, как известно, есть нематериальные активы». Кстати об активах, она достала из сумочки кошелек и пересчитала наличность. Негусто… Если бы не стребовала у папахена уже перед самым автобусом двести баксов на гигиену, то ехала бы сейчас, как последняя нищенка. Она на всякий случай достала зеленую сотку и, осмотрев ее со всех сторон, сунула назад.

— Девушка, вы не могли бы сделать музыку потише? — обратился, сидевший с ней рядом дядька в мокрой от пота полосатой рубашке.

— Отвянь, дедуля! — огрызнулась она. — Я английский учу. У меня экзамен завтра. — И отвернулась к окну, с досады закусив губу. Серега, наверно, вечером позвонит этой сучке Светке и потащит ее в кабак. А потом они будут шататься по набережной и тискаться в кустах, как слюнявые подростки. «Тьфу, сука», — выругалась она вслух. Дядька, сделавший ей замечание, слез с кряхтением со своего места и пересел в свободное кресло в соседнем ряду. Аля даже не заметила. Мысли ее были поглощены Сережкой, который уже стаскивал трусики со Светки пред ее мысленным взором, разумеется. Она так расстроилась, что заболела голова. «Вот же гадство», — снова вслух прошептала она и полезла в сумку за таблеткой аспирина. Под конец пути Аля задремала и даже успела увидеть короткий сон, в котором бродила по сырому, темному подземелью в поисках выхода наверх. Она знала, что под ногами вода, но не чувствовала ее. Чтобы выбраться из подземелья, надо было найти какой-то указатель или знак на стене, что в почти полной темноте представлялось задачей не из легких. Аля чувствовала, как где-то внутри зарождается паника и уже готова была заорать. Однако, как это обычно бывает во сне, знак неожиданно обнаружился, но не на сырой и скользкой стене, а у нее на ладони, яркий, словно подсвеченный изнутри. От радости Аля вскрикнула и тут же проснулась.

На вокзале ее встречал двоюродный брат Виктор, которого в детстве она звала Толстым и сильно уважала за способность съедать целую миску бабкиных драников.

— Здорово, брательник! — крикнула она, напугав какую-то семенившую перед ней старушку.

— Ну, здравствуй, Алевтина, — приветствовал ее Виктор, когда она, наконец, выбралась из автобуса. На нем был слегка помятый светлый костюм, делавший его похожим не на мелкого провинциального чиновника, а на гангстера, который встречает на вокзале любовницу босса. Этот сюжет так понравился Альке, что она даже причмокнула губами от удовольствия. Быть любовницей босса в жизни ей еще не приходилось. Надо сказать, что ей вообще еще много чего не приходилось, и кое-что из упущенного она надеялась наверстать в самое ближайшее время.

— Ты такой элегантный в этом костюме, я тебя сразу и не узнала, — решила она сделать ему комплимент. — Похож на Аль Капоне.

— На кого? — не понял Виктор.

— На гангстера, — громко повторила Аля. — Кино что ли не смотрел?

— А, того… — вспомнил он и ухватился за ее чемодан.

Они обнялись, и он трижды чмокнул ее в пахнущие Францией щеки. Аля почувствовала апах дешевого одеколона и скривила носик. «Началось, — ехидно подумала она. — Вот они, прелести провинции. Сейчас еще в коровью лепешку наступить, и будет полный комплект».

— Как доехала? — спросил Виктор, когда они сели в машину.

Вместо ответа, она только рукой махнула.

— Тачка у тебя какая-то беспонтовая, — заметила немного погодя. — Чего, платят мало?

— Платят нормально, да и сам себя не обижаю.

— Взятки берешь, что ли? — оживилась Алька.

— Кручусь, — поправил он.

— Так что ж не купишь что-нибудь поприличнее? В Минске на таких только старперы за картошкой ездят. Подари ты ее деду какому-нибудь, а себе возьми что-нибудь солидное.

— Меня устраивает, — обиделся он. — Я ж чиновник, мне выпячиваться нельзя. Сейчас каждая шавка норовит сунуть нос в твою жизнь. И потом, нахрена мне хорошую машину долбать по нашим дорогам? Я ж по работе на ней сотни две в день накручиваю. Мне, заметь, компенсацию не платят. УАЗик, — как раз то, что надо.

— Ой, вы посмотрите на него, — Она хлопнула себя по коле-ням, — выпячиваться не хочет. Большая шишка… Всего лишь главный инженер строительного управления. Да у нас в Минске самый захудалый чинуша на новом мерсе рассекает и не парится, а ты тут в лесу ссышься засветиться. Брось, живи в полную силу. А то ведь жизнь пройдет и вспомнить нечего будет.

— Ты меня еще жизни учить будешь, коза дурная. Сначала институт закончи и замуж выйди, а потом рассуждай, — уже не на шутку разозлился он. — Тоже мне — теоретик.

— Ладно, проехали, — бросила Алька, доставая из сумки телефон. — Предкам маякну, скажу что добралась. Мать мне весь мозг выклевала накануне — позвони, да позвони. Можно подумать, что здесь война идет…

— Они ж за тебя, дурочка, переживают.

— Если бы переживали, то не позволили бы мне ехать в ваш распрекрасный Несвиж.

В раннем детстве Алька бывала в Несвиже часто, чуть не каждое лето: загорала, купалась и бегала с соседскими мальчишками воровать клубнику на дальние огороды в конце их улицы. Тогда еще был жив дед. Через месяц приезжали родители, у которых начинался отпуск. Обычно оставались дня на три. Она вспомнила, как пряталась от них на чердаке и не хотела уезжать. У бабки ей нравилось, можно было делать что хочешь и не бояться за последствия. Правда, последние восемь лет Аля в Несвиж не приезжала, так как не было ни желания, ни возможности.

— О чем задумалась, хулиганка? — спросил Виктор, когда машина свернула на бабкину улицу и мягко покатила мимо знакомых с детства каждой лазейкой заборов.

— О том, что все мужики — сволочи, — ответила она, разглядывая свой маникюр.

— Тебе-то об этом откуда знать? — съязвил он, выцарапывая свободной рукой сигарету из пачки.

— Да уж есть кое-какой опыт…

— То есть?

— Приятель у меня в Минске остался. Думаю, куда его, кобеля, понесет.

— Не переживай, этого добра на твой век хватит, — успокоил он ее.

— А кто тут переживает?! — воскликнула Алька. — Было бы чего переживать. Приеду, узнаю, что путался со Светкой или еще какой шалавой, отошью в миг.

— Вот это правильно. А я ведь помню, как ты тут с соседскими пацанами разбойничала, — вспомнил Виктор. — Атаманшей у них была, заводилой.

— Ну, не атаманшей, но, как сейчас говорят, в авторитете, — поправила его Алька.

Машина в очередной раз подпрыгнула на яме. Пепел с сигареты упал Виктору на штаны.

Алька заржала.

— Смотри, припалишь что-нибудь. Жена вечером спросит, где присмолил.

Он только чертыхнулся.

— Что у вас тут, бомбежка была, что ли? — спросила Алька, оглядываясь вокруг. — Все в ямах, не пройти, не проехать.

— Не знали, что ты приедешь, подсуетились бы, — пошутил он. — А вообще, сезон сейчас в разгаре строительный. Когда еще дороги делать? Надо строить, пока бабки есть. Бюджет не резиновый. Кстати, замок Радзивиллов полностью отреставрировали. Навели там красоту не хуже, чем при князьях. Теперь туристов возить будут толпами.

— А ресторан там есть приличный? — спросила Алька.

— Ресторанов у нас хватает… Только делать тебе там нечего.

— Это я уж сама решу, где и что мне делать. Только вырвалась от стариков, которые с утра до вечера на мозги капали, так тут ты. Я, если хочешь знать, не только на практику приехала, но и отдыхать от городской суеты тоже. Хочу поддержать своим рублем национальный туризм, чтоб у вас бабло на дороги было.

— Ты тут не в турпоездке, а на производственной практике. Смотри там, не опозорь родню в исполкоме. Меня тут все знают. Будешь в юридическом отделе жалобы населения разбирать. Работа непыльная, но ответственности тоже требует. А туристы не в ресторанах сидят, они наши местные достопримечательности осматривают.

— Да знаю я… Сразу видно, что ты из своего Несвижа только в Минск и выбирался, — заметила Алька. — Турист пожрать любит в массе своей. У него от красоты аппетит знаешь, как играть начинает, только подноси. У меня, между прочим, тоже уже начинает, — добавила она. — Утром один жалкий бутер закинула с чашкой кофе и все. Проспала немного…

— Сейчас тебя бабка пирожками быстро загрузит под завязку. За две недели на размер распухнешь, это точно.

— Не распухну, — оборвала его Алька, — во мне желчи много, она не дает пухнуть.

— К Грише зайди обязательно. Все спрашивал, когда приедешь. Он у нас теперь местная знаменитость, вроде Нострадамуса: предсказывает, порчу снимает, сглаз, лечит от разных хворей, все больше душевных. Алкашей заговаривает, баб на роды настраивает. Их к нему даже из других областей привозят, словно у них там своих знахарей нет. Бывает, что и из Москвы наезжают. Недавно перепугали тут всех. Целый кортеж «Мерседесов» пожаловал. Видно, Гришка, как ты говоришь, в авторитете.

Григория Алька помнила плохо. В детстве они почти не общались из-за разницы в возрасте. В ее памяти он остался странным нелюдимым человеком, о котором родители, если и вспоминали, то как-то вскользь, с оттенком неловкости.

— Какие страсти! — восхитилась она. Про себя же подумала, что надо сходить, насчет Сережки поинтересоваться, где он там, кобель, шастает.

— А весной из столицы ученые нагрянули во главе с профессором Арцыбашевым из Академии наук, психологи, аналитики какие-то, словом, исследователи разной паранормальной хрени. Беседовали с Гришкой, записывали, на лоб датчики какие-то клеили… Способности у него, конечно, феноменальные.

Машина свернула на обочину и остановилась.

— Вот так Алька, у нас теперь тут жизнь кипит не хуже, чем в столицах. Все, что хочешь. В последнее время, может слышала, снова о спрятанных сокровищах заговорили. Поляк один недавно приезжал, расспрашивал, неделю по замку лазил, фотографировал, с Гришкой сильно закорефанился, замерял что-то, ко так ничего и не нашел. Я так думаю, что если уж своим золото в руки не далось до сих пор, то уж чужим и подавно нечего тут делать. Кроме того, у нас местных искателей-копателей хватает. Есть и такие, которые через это дело совсем умом тронулись, до сих пор не успокоятся. На днях вот тоже случай был…

— Что за случай? — полюбопытствовала Алька.

— Человека, понимаешь, убили. Вроде бы он что-то такое знал о тайнике, в котором радзивилловский эконом перед осадой замка в восемьсот двенадцатом спрятал Золотых Апостолов. Говорят, странный этот старик убитый был… Сам-то я его не знал, но город у нас небольшой, прыщик на заднице не утаишь. И ведь что интересно, Гришка еще за неделю предупредил милицию письмом, мол, планируется убийство, примите меры, растяпы.

— И что милиция?

— Ничего! Следователя, правда, прислали, приятеля моего. Тот с Гришкой всю ночь проговорил, а утром уже о трупе узнали. Переполох, конечно, поднялся. Григория сразу задержали, но вечером отпустили под подписку о невыезде. Теперь ищут убийцу, а хироманта нашего на допросы тягают. На место преступления его даже возили, чтобы он там походил, посмотрел и указал на убийцу.

Алька достала из сумочки зеркальце и, быстро осмотрев себя, повернулась к брату:

— А мужика этого зарезали, что ли?

— Нет, — ответил Виктор, вытаскивая ключ из замка зажигания, — удар тупым предметом в висок. Предмет этот так и не нашли.

— Брррр, — Алька передернула плечами, — Я мертвецов боюсь!