3 июня 1942 г. Берлин

Транспортный самолет Юнкерс-52, прозванный в Вермахте и Люфтваффе «Тетушка-Ю» был готов к вылету. Летчики разогревали двигатели и ждали пассажиров. К трапу подъехал черный «Опель», водитель выбежал из автомобиля и распахнул дверь перед Отто Вагнером и Генрихом. Доктор и его спутник поднялись на борт, водитель достал из машины их скромный багаж, передал его встречающему гостей бортстрелку, гаркнул «Хайль Гитлер!» и пожелал пассажирам приятного полета.

Борт-стрелок поднял трап и закрыл дверь. Самолет вырулил на взлетную полосу и остановился. Летчик добавил газ, убрал ноги с тормозов, и через несколько секунд машина взмыла в небо, взяв курс на восток.

— Вот вам новые документы, — произнес развалившийся в кожаном кресле у окна Вагнер. Он протянул Генриху удостоверение офицера, — теперь вы оберштурмфюрер военной контрразведки Генрих Штраубе. Менять имя не было смысла, я лишь только присвоил соответствующее вашему возрасту звание. Документ обезопасит вас от лишних расспросов, не окажись меня рядом. А погодка-то не ахти, — добавил он, — чувствую, что нас сегодня здорово поболтает.

— Благодарю, доктор, — улыбаясь, ответил Генрих, рассматривая документ на котором красовалась такая же фотография, как и на его швейцарском паспорте, только владелец удостоверения был одет в офицерский мундир.

— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался Вагнер.

— Не припомню, чтобы я снимался в мундире, — ответил Генрих.

— Ах, вы об этом, — улыбнулся и доктор, — для вас, конечно, такие фокусы в диковинку, а я уже не обращаю на них внимания. Обыденная работа для наших специалистов. Ничего сложного. Боитесь летать? — бросив взгляд на побледневшего Генриха, когда самолет провалился в первую воздушную яму, спросил Вангер.

— Да, — коротко ответил Генрих.

Ну, наконец-то, обрадовался про себя Отто, у нашего героя появился хоть один недостаток и, предвидя ответ, придвинул к нему парашют:

— А вот этой штукой пользоваться умеете?

— Знаю только, что нужно дернуть за кольцо, — прикрыв рукой рот и давя в себе рвотные спазмы, ответил Генрих, — бросьте шутить, доктор, я лечу третий раз в жизни, скажите лучше, где здесь можно хорошенько проблеваться.

— Дергать ни за что не нужно, достаточно надеть на себя парашют, прицепиться карабином вот к этому тросу и покинуть борт, — рассмеялся Вагнер, — а с вопросом опорожнения желудка обратитесь к борт-стрелку. По-моему в этой машине клозет находится где-то сзади, но он вам подскажет точнее.

До посадки в Варшаве Генрих страдал между оборудованных дополнительными топливными баками шпангоутов хвостового отсека и оглашал салон выворачивающими нутро звуками. Вагнер в это время развлекал себя разговорами с летчиками в пилотской кабине. На варшавском аэродроме Генрих выбрался из самолета и рухнул в васильковое поле. Пока летчики выгружали и загружали в самолет ящики и мешки с почтой, он лежал на траве и вдыхал в себя свежий воздух, тихо радуясь хоть на время прекратившейся болтанке.

Вагнер бросил на Генриха пренебрежительный взгляд и расположился под крылом на раскладном стуле. Он вынес из самолета кожаный походный саквояж и поставил его рядом с собой на землю. Со стороны казалось, будто доктор тихо дремал. Он медленно отбивал ступней несложную синкопу, и тихо посапывал, иногда делая небольшие паузы на вдохе. Вскоре из-за туч выглянуло солнце, ветер стих, из травы повылезли букашки и, расправив крылья, весело зажужжали над аэродромом.

К самолету подъехал легковой «Мерседес», и порученец, взметнув руку в нацистском приветствии, протянул Вагнеру конверт. Не вставая со стула и чуть оторвав ладонь от подлокотника, доктор жестом ответил солдату, небрежно взял конверт, и разрешил удалиться, опять погрузившись в медитацию. Откуда ни возьмись, к нему подошел большой серый кот и стал тереться о ноги. Доктор открыл глаза, встав со стула, взял кота на руки, посмотрел ему в глаза и велел летчикам заводить двигатели. Генрих поднялся с земли и обреченно побрел к трапу.

— Смотрите, Генрих, какую погодку я нам наколдовал. Просто загляденье. А вот какой попутчик к нам прибился, полюбуйтесь, — демонстрируя кота за шкирку, сказал Вагнер, — мне кажется, что он голоден. Думаю, у летчиков найдется банка тушенки для этого пассажира.

— Шутите, доктор, вы хотите взять его с собой? Зачем вам это? — спросил Генрих.

— А черт его знает. Просто так, — ответил Отто, — мне нравится этот зверь. Да и какой польский кот сможет похвастаться перелетом из Варшавы до Баранович. Быть может, это животное в следующей жизни заберет меня с собой в путешествие к другим планетам. Щуря глаза, облизываясь и прижав хвост к груди, кот смиренно висел между большим и указательным пальцами доктора, и всем своим видом будто призывал Генриха к союзничеству.

— Делайте что хотите, — поднимаясь по трапу, буркнул тот, — только оставьте меня в покое.

— Зря вы кипятитесь, Генрих, — усмехаясь, произнес Вагнер, когда самолет оторвался от земли. Он сноровисто вскрыл армейским ножом банку тушенки и поставил ее перед котом. — Я сделал все возможное, чтобы хоть как-то скрасить вам дальнейшее путешествие, разогнал тучи, сбалансировал атмосферное давление, а вы ведете себя как взбалмошная девка во время месячных, — доктор погладил кота, утонувшего головой в консервной банке. — Генрих, помогите придумать имя нашему попутчику.

— Вашу мать, доктор! Назовите его Шульц, — громко ответил по-русски Генрих и тихо пробормотал по-немецки: «Мне хочется послать к чертовой матери вас обоих». Ну, скорей бы уже закончился этот полет. Сколько можно издеваться над живыми существами.

— Отличное имя, — разобрав из русской тирады Генриха лишь последнее слово, согласился Вагнер. Он помог коту высвободить голову из опустошенной банки и уложил сыто замурлыкавшего зверя себе на колени. — Эй, Шульц, — позвал доктор кота. Тот на секунду приподнял веки и мгновенно уснул, уткнувшись своему новому хозяину носом в пах. — Ладно, будешь Шульцем, хотя ты больше похож на какого-нибудь Тадеуша, ведь ты же польский кот.

Генрих сидел в кресле по другому борту и рассматривал пейзажи за окном. Тошнота закончилась. «И все благодаря таблетке от морской болезни, которой угостил меня второй пилот, а не из-за твоего шаманства», — думал он, бросая на Вагнера косые взгляды.

— Отпустило? — поинтересовался Вагнер, вскрыв конверт. Он достал несколько сложенных вчетверо бумаг, одну из которых протянул Генриху. — Изучайте, чтобы не терять зря времени.

— Что это? — разворачивая лист, спросил Генрих.

— Планы Несвижского замка, — пояснил доктор, — причем до-вольно-таки древние. Наши ребята из исторического отдела нашли их в архивах Варшавского музея. Говорят, на них есть комнаты, которых не существует на более поздних чертежах.

— Хотелось бы сравнить.

— Их предоставят нам на месте, а пока внимательно изучите то, что есть, — Вагнер развернул над Шульцем свой лист и начал задумчиво водить по нему пальцем, украшенным серебряным кольцом с символикой Аненербе. Этот перстень на руке Отто Генрих видел впервые.

— Раньше не видел на вас этого украшения.

— Да так, надел вот, — пояснил доктор, — даже на неосведомленных людей эта штука действует не хуже, чем генеральские погоны на солдата. А мы с вами путешествуем как гражданские лица. Не буду же я разворачивать перед каждым болваном удостоверение оберштурмбанфюрера и хвастаться подписанным Гиммлером рекомендательным письмом.

Мучения заканчивались. Генрих бросил взгляд на несколько раз отклонившиеся вниз рули высоты. Слегка заложило уши, земля медленно приближалась навстречу самолету. Изученные планы накрепко зафиксировались в памяти разведчика. Случись нужда, теперь он без труда мог бы воспроизвести их по памяти.

Рассеченный желтыми грунтовками светло-зеленый сельскохозяйственный пейзаж сменился темной лесополосой. Земля была уже рядом. В это время по днищу Юнкерса застучало тяжелой дробью, правый двигатель задымил, самолет, чиркнув крылом по верхушке ели, на секунду завалился в крен, салон наполнился дымом. Кот Шульц проснулся и убежал в пилотскую кабину. Сзади застучал пулемет борт-стрелка, Вагнер уткнулся носом себе в колени и сложил ладони на затылке.

— Прыгаем? — спросил его Генрих, хватаясь за парашют.

— Вы, что, идиот? — прокричал доктор, — делайте, как я!