1 июля, наши дни. Несвиж

У дверей исполкома в это утро Алька оказалась едва ли не первой.

— Что так рано? — удивленно спросил заспанный дежурный, выдавая ей ключ от кабинета.

— Работать хочу, — бросила она, уже взлетая по лестнице. Внутри у нее все пело и трепетало как после сдачи тяжелого экзамена. В сущности, так оно и было.

Полив цветы — одна из непосредственных обязанностей стажера — Алька достала из сумочки банку йогурта и, бесцеремонно закинув ноги в новых, купленных специально для практики туфлях, на стол, вытянулась в кресле. Подол платья скользнул вниз, явив на свет несколько небольших овальных синяков, раскинувшихся веером на середине бедра. Алька бросила на синяки задумчивый взгляд и вдруг улыбнулась. До начала рабочего дня оставалось не менее получаса. «Как раз позавтракать успею», — подумала она, с явным удовольствием подставляя лицо под струю прохладного воздуха, идущего от вентилятора. Покончив с йогуртом, Алька коротким точным броском послала пустую пластиковую банку в стоявшую в углу корзину для мусора и потянулась до хруста в суставах.

— Спать-то как хочется, — громко сказала она. — Вот дура, думала, что хоть здесь отосплюсь. Как же…

«Кто бы мог подумать, что в этой дыре меня могут ожидать такие потрясения, — размышляла она, машинально перебирая корреспонденцию. — Гриша со своими экстрасенсорными закидонами, убийство, все эти тайны-легенды и вот еще теперь Вадим. — Алька отложила письма и посмотрела на свои руки. Они предательски дрожали, словно она только что выскочила из машины Островского в душную июльскую ночь, трепеща внутренне как потревоженная рояльная струна. — Все же Вадим — мужик что надо, — продолжала она, снова возвращаясь к пачке конвертов, — бывший десантник, с нормальным чувством юмора, не жмот и не алкаш, как некоторые. Сейчас он кто? Капитан. Еще года три-четыре и станет майором, если, конечно, дурака валять не будет. Мозги у него, вроде, на месте, руки тоже не из задницы растут, — она снова улыбнулась. — Говорит, что собирается посту-пать в академию, так как без этого дальше не двинешься. Значит, приедет в Минск».

— В Минск, — вслух повторила она. Надо будет расспросить у Виктора о нем поподробнее. Судя по всему, дружат они давно, так что он-то уж точно должен знать. — Ага, — обрадовалась Алька, — вот и повод заглянуть к брательнику, а то, наверно, обижается, что до сих пор не зашла.

* * *

Всю ночь Ежи так и не сомкнул глаз. Сон не шел. Дважды он выходил в коридор, прислушивался, доходил до лестницы и снова возвращался в номер. Чтобы как-то скоротать время до утра, он начал писать статью о смирении, но после двух абзацев бросил, вдруг совершенно потеряв интерес к выбранной теме. Все его мысли были заняты тем, что ответит куратор на его последнее сумбурное послание, которое он переписывал шесть раз и наконец отправил, так и не найдя нужных слов. Сумеют ли там, в Ватикане, понять всю сложность сложившейся ситуации и всю ее неоднозначность. О себе Ежи не говорил. Он понимал, что его собственные страхи и сомнения сейчас никого не тронут и скорее всего сослужат ему дурную службу. Письмо было выдержано в мрачных, тревожных тонах, а основной акцент был сделан на возможной огласке дела и, как следствие, негативных оценках, которые могут просочиться в печать, создав ненужный резонанс в обществе.

Ответ куратора не заставил себя ждать. Ровно в восемь часов утра (в Ватикане было еще шесть) пан Бронивецкий проверил почту и обнаружил, что его сомнения по поводу нерасторопности братьез оказались напрасны.

«Дорогой брат, — писал куратор, — мы обеспокоены сложив-шейся ситуацией и молимся за тебя и за успех доверенной тебе ответственной миссии. Отбрось же всякое малодушие, и да укрепит тебя Господь на путях твоих и в делах твоих. Будь тверд и последователен. Если для успешного завершения дела необходимы деньги, то ты всегда можешь рассчитывать на нашу помощь. Через три дня Несвиж посетит проездом брат наш Казимеж Некрашевичу который и передаст тебе все необходимое».

— Через три дня? — растерянно повторил пан Бронивецкий, чувствуя, как лицо его покрывается холодной испариной. — Какие три дня, если деньги мне нужны уже завтра утром?!

Что ж придется просить у Григория, а если тот не сможет помочь, то как-то тянуть время до приезда брата Казимежа. Других вариантов нет. Можно еще съездить в Брест, но это тоже займет время.

Наконец получив ответы на все свои вопросы, пан Бронивецкий выпил стакан воды и сел писать записку своему агенту. Закончив, он побрился, прочитал отрывок из Евангелия от Марка и, никуда не заходя, отправился в костел, чтобы успеть до начала утренней литургии.

* * *

От Франца Григорий вернулся только во втором часу ночи. В общем, он был доволен и собой, и разговором. Нет, Франц не ответил ему на вопрос, который волновал его все эти дни. Он просто рассмеялся ему в лицо и послал подальше. Собственно, ничего другого Григорий и не предполагал услышать. Ему было важно увидеть лицо Франца, его глаза, и он их увидел.

Повернув к своему дому, он заметил стоявшую на обочине машину. Силуэт автомобиля показался ему знакомым. Неужели Островский дожидается меня, подумал он, разглядев номер. Что такого могло стрястись, что он караулит меня ночью? Григорий остановился в тени кустов сирени и стал присматриваться. В машине был еще кто-то. Вдруг дверь открылась, и он узнал Альку. Она быстро перебежала к калитке и скрылась за ней, махнув на прощанье рукой Вадиму.

— Во дела? — прошептал Григорий, отступая назад.

Он улыбнулся и вышел из своего укрытия. Вадим курил, мечтательно глядя в звездное небо. На его левой щеке был виден след от цомады.

— Здорово, милиция, — приветствовал его Григорий, слегка хлопнув ладонью по крыше машины. — В засаде или так просто?

Вадим даже вздрогнул от неожиданности.

— А, это ты, Гриша, — пробормотал он, поспешно застегивая рубашку. — Напугал.

— Капитан милиции не должен пугаться.

Вадим вышел из машины.

— Проезжал мимо, решил остановиться, покурить. Ночь-то сегодня такая звездная.

— А я думал, ты по девкам собрался, — съязвил Гриша.

— Да какие девки, — отмахнулся Островский, — когда голова работой забита. Ты меня, кстати, ничем не порадуешь? Завтра начальство снова за горло возьмет, а у меня в деле Юркевского конь не валялся. Я уже до самых невероятных версий и предположений дошел.

— Как какие? Вот племяха моя, чем не девка?

— Да, Алька ничего, — дипломатично согласился Вадим, отводя взгляд.

— А что за невероятные версии? — спросил Григорий, подступая ближе к своему собеседнику.

— Понимаешь, Гриша, пропавшие вещи определенно имеют антикварную ценность. Следовательно, кому они могут понадобиться?

— Кому? — ответил тот вопросом на вопрос.

— Да ладно тебе дурака-то валять, — разозлился Островский. — Тем, кто собирает разные старинные документы или же перепродает их. Есть же такие любители. Мне знакомый погранец из Бреста рассказывал, как они таких деятелей на чистую воду выводят. Тащат, говорит, все, вплоть до личных писем известных людей. За границей на аукционах они бешеные бабки стоят.

— Логично, — согласился Григорий, — и что дальше?

— Что дальше, это ты мне должен сказать. Ты же первым шухер поднял по поводу этого Юркевского. Значит, были у тебя какие-то соображения.

— Я тебе уже все сказал.

— Вот это-то и плохо, — в сердцах произнес Вадим.

— Плохо, что ты, вместо того, чтобы вести расследование и собирать факты, надеешься на меня. Юркевского убили из-за документов — правда. Тут, как говорится, большого ума, чтобы это понять, не надо. И ты правильно рассуждаешь, что понадобиться они могли тому, кто видит в них материальную или иную ценность. Вот и ищи такого человека.

— Я и ищу!

— Вижу я, как ты ищешь, — заметил Григорий, — Альке вон мозги уже затуманил. Вот скажу ей, что ты бабник, посмотрим тогда… А то еще на службу сообщу.

— Да ты что! — возвысил голос Островский. — Гриш, мы ж друзья. Думай, что говоришь.

— Я-то думаю, а друзья мы с тобой без году неделя. Теперь, Вадим, послушай меня. Повремени ты со своими выводами еще недельку, а? Мне тут кое в чем надо разобраться, а там я тебе, может, и подскажу, кого хватать и сажать. Что скажешь?

Островский молчал, с недоверием глядя на собеседника. «Да, недооценил я тебя, Гриша, — думал он, — недооценил. Торгуешься? А что выторговываешь? Хитер, экстрасенс хренов. Значит, знаешь что-то, но молчишь?»

— Хорошо, — сказал он, — даю тебе ровно неделю. Только смотри, чтобы самому не замараться. Я ведь человек государев, не посмотрю, что друзья мы без году неделя, как ты говоришь.

— За меня не беспокойся.

— Да, кстати, — вспомнил Вадим, уже садясь в машину, — помнишь, ты мне про поляка говорил, который тебе в твоих изысканиях помогает? Его фамилия часом не Бронивецкий?

— Бронивецкий, — после некоторого раздумья подтвердил Григорий. — А что такое? — не удержавшись, спросил он Островского.

— Ну, так, тоже версия, — неопределенно ответил тот, и машина рванула с места.

— Интересно, — пробормотал Григорий, глядя вслед удаляющимся красным огонькам. — Как он-то на поляка вышел?

Во дворе было темно. Окно в комнате Альки уже погасло, погрузив сад в непроглядный мрак. Григорий остановился на крыльце и с наслаждением потянул носом цветочный аромат. В этот момент ему показалось, что внизу кто-то стоит.

— Эй, кто там? — окликнул он незнакомца. — Чего надо? — Но ответом ему была тишина. Нащупав возле двери металлический совок на длинной деревянной ручке, он двинулся навстречу неизвестности. Теперь Григорий отчетливо видел силуэт человека, притаившегося возле старой яблони, рядом с которой начиналась тропинка, ведущая к дому Серафимы Ивановны.

— Я тебя вижу, — хрипло выкрикнул он, останавливаясь в нескольких метрах от незваного гостя.

* * *

Утром капитан Островский впервые за десять лет безупречной службы опоздал на планерку. Когда он влетел в подъезд управления, часы над головой дежурного уже показывали десять минут девятого. Быстро отметившись, он побежал наверх, проверяя на ходу, все ли на месте. В отделе еще помнили случай, когда один из сотрудников приехал на работу в бархатных тапочках с пакетом мусора в руках. С тех пор за ним намертво закрепилось прозвище «гламурный мусорщик», которое он периодически оправдывал, выявляя в городе проституток и наркопритоны.

— Долго спишь, капитан, — с улыбкой заметил майор Миронов, указывая ему на свободный стул. — Доложишь последним.

Вернувшись с планерки, Вадим первым делом сварил себе кофе и, открыв окно, закурил, присев на подоконник. Курить в кабинетах не разрешали, но он иногда позволял себе эту вольность, надеясь, что пронесет. Обычно проносило.

Через минуту появился дежурный с корреспонденцией.

— Письмо, — хмуро сообщил он, бросив на стол дознавателя конверт. — Обратите внимание, пришло не по почте.

Вадим лениво потянулся к конверту. Сейчас ему меньше всего хотелось думать о работе. Перед его мысленным взором все еще стояла высокая и острая Алькина грудь.

«СЛЕДОВАТЕЛЮ ОСТРОВСКОМУ» было написано крупными печатными буквами в правом верхнем углу. Он повертел послание в руках, посмотрел на просвет и, пожав плечами, распечатал. Внутри был сложенный пополам листок в линейку, вырванный из блокнота среднего размера. Дорогой блокнотик, мысленно отметил Вадим. Послание содержало всего одну строчку, написанную тем же почерком: «Человека, имеющего отношение к убийству старика Юркевскогоу зовут Франц».