9 июня 1942 г. Несвиж

Утром в 6-00 Генрих включил радиоприемник, пробежался по шкале настройки и, остановив планку на городе Дели, записал на листик бумаги несколько колонок надиктованных для него цифр. Расшифровав и уничтожив послание с инструкциями, Генрих оделся и вышел во двор. Там он ополоснул лицо в бочке из-под дождевой воды, проделал несколько разминочных упражнений, после которых подошел к калитке, из-за которой доносились женские голоса и плач.

Из разговора болтающих у калитки старух стало известно, что час назад немцы взяли в заложники пятьдесят жителей города, из которых завтра на рассвете выборочно расстреляют каждого пятого.

Поводом для ареста послужила очередная партизанская диверсия, и отныне до тех пор, пока партизанские вылазки будут продолжаться, немецким ответом будут подобные расстрельные акции. О репрессиях свидетельствовали расклеенные по городу немецкие листовки.

Генрих вздохнул и вернулся во двор, где, расположившись на крыльце, принялся играть куском льняной веревки с тремя котятами — четырехнедельным выводком черной хозяйской кошки по имени Магда. Мамаша с тревогой взирала со скамейки на своих детей, опасаясь, чтобы этот коротающий время малознакомый человек не причинил им беды. Из-за кустов смородины в дальнем углу двора раздался тихий свист, вслед за которым показалась обритая наголо голова с полубезумными глазами. Через миг высунулся сам незнакомец и жестом руки подозвал Генриха к себе.

— Ты кто будешь, мил человек? — спросил Генрих, подходя и разглядывая похожего на психа гостя.

— Адам. Ковальчик. Считай, помощник твой по подрывному делу, — ответил визитер.

— Видел я недавно одного Ковальчика. На фото, — констатировал Генрих.

— Вот за снимок тот тебе и поклон в ножки, пан Штраубе. Если бы не ты, то, быть может, вместо того Ковальчика я бы сейчас с ангелами разговаривал, — поблагодарил Адам. — Но это сейчас не так важно. Тут другая беда, человека нашего сегодня немцы забрали. Связистку Стефанию, внучку Язэпа.

— Кого? — переспросил Генрих. Его сердце бешено заколотилось, — Стефанию?

— Ее, — подтвердил гость, мотнув ярко выделяющейся на фоне загорелого лица и шеи белой лысиной. Адам поднял на Генриха глаза, в которых уже не было ни грамма безумия, и читалась лишь сильно маскируемая мольба, — ты это, — произнес он, — вроде как с немцами ладишь. Со Штольбергом… и с этим… СС-овским гауптманом мордастым. Вытащи Стефу из казематов, век тебя не забуду.

— Попробую. Вернее, сделаю что смогу, — пообещал Генрих. Ему стало понятно, что парень радеет не только за партизанское дело, но и преследует собственные интересы, пытаясь, во что бы то ни стало выручить свою любимую из застенков СД. — Да и не только твою, черт ты лысый, похоже, и мою любимую тоже, подумал Генрих.

— Вот тебе ствол, который ты заказывал, — Адам протянул Генриху револьвер, и кисет от табака, заполненный патронами. — И давай не тяни со Стефой. Каждая минута дорога. А я тут обоснуюсь. В сарае. На чердаке. Меня ни одна собака днем не найдет, а ночью и тем паче. Быть может, потом к Язэпу в дом переберусь. В общем, буду действовать по обстоятельствам.

— Где и как ее арестовали? И где она сейчас?

— На рассвете, на въезде в город. Я на опушке спрыгнул, чтобы дальше самому пробираться, а она дальше поехала. Там всегда два полицая на шлагбауме, а тут и немцы, откуда ни возьмись! Помочь — никак! А заперли их всех, вроде, в сарае неподалеку от комендатуры, или где-то рядом, точно не знаю. Так, во всяком случае, бабки говорят.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Ты зачем башку обрил, Котовский? — поинтересовался Генрих, пред тем как Адам полез на чердак.

— Так, на всякий случай, — ответил тот, — я хоть и не совсем из этих мест, но вероятность нарваться здесь на нежелательных знакомых достаточно велика. А в таком виде меня вряд ли узнают. Особенно если я сделаю вот такие глаза, и пущу слюни по подбородку, — Адам на секунду изобразил из себя пациента психиатрической больницы и скрылся на чердаке.

— Смотри не переборщи, — посоветовал Генрих, — немцы психов не особо жалуют.

* * *

— Что привело вас ко мне в такую рань? — зевая, поинтересовался Штольберг.

— То, что движет всеми нами, дорогой друг, — ответил Генрих, — любовь.

— Вы в своем уме, господин Штраубе? — пятясь назад и с опаской поглядывая на гостя, произнес Эрих и подумал, что же он, черт возьми, такое городит? Неужели он и на самом деле педик, возомнивший, будто спасши мне жизнь, может рассчитывать на взаимность. Этой беды мне только не хватало.

— Любовь к женщине, — уточнил Генрих, — к одной местной даме, из-за которой я уже несколько ночей подряд не могу уснуть. Вы верите в любовь с первого взгляда?

— Безусловно, — звучно выдохнув, ответил успокоившийся Эрих, — но я здесь при чем?

— Сегодня ее арестовали вместе с другими заложниками и завтра утром с вероятностью один к пяти могут расстрелять.

— Гетлинг постарался. Кто она и как ее зовут? — поинтересовался Штольберг, натягивая китель.

— Внучка сапожника Язэпа — местного Леонардо, умельца на все руки, — пояснил гость, — он починил мне не только сапоги, но и дорогие сердцу часы «Павел Буре», подарок дядюшки, барона фон Штраубе. Я понимаю, Эрих, что вас, немецких офицеров, за связь с русскими по головке не погладят, но что делать мне, бастарду, в чьих жилах течет половина, хоть и дворянской, но все-таки русской крови? Я бы и сам никогда не поверил в то, что испытаю столь сильные чувства здесь, в этой глуши… К этой очаровательной простолюдинке… И теперь я очень рассчитываю на вашу помощь.

— Подвезите меня к комендатуре, что-нибудь придумаем, — попросил комендант, выходя на улицу.

— С удовольствием, — ответил Генрих, усаживаясь за руль и заводя двигатель. Он посмотрел на часы. До встречи с Вагнером оставалось двадцать минут, как раз столько, чтобы успеть подвести Эриха к месту службы и успеть в гостиницу.

— Скажите, господин Штраубе, — Штольберг внимательно посмотрел в глаза Генриху, — больше вы мне ничего не желаете сообщить? У вас нет секретов, в которые вы хотели бы меня посвятить?

Генрих снизил скорость, так же внимательно посмотрел на собеседника и ответил:

— Абсолютно никаких, гауптштурмфюрер. Но если вас интересует, чем конкретно мы занимаемся с доктором в подземельях замка, то я предпочту застрелиться, чем выдать важную тайну рейха. Прошу меня извинить, — Генрих нажал на педаль газа и через несколько минут остановил машину у комендатуры.

Эрих вышел. Несколько мгновений назад в кабине «Опеля» он отвел глаза, не в силах выдержать гипнотизирующий, развевающий все сомнения относительно его честности взгляд Генриха. Продлись эта зрительная дуэль еще хоть пару мгновений, Штольберг навсегда бы забыл о мучающих его сомнениях по поводу исчезнувшей фотографии, но выуженная из глубин подсознания любимая поговорка Гетлинга «Никому не верь и никто тебя не обманет» вернула его к действительности.

— Зайдите ко мне после полудня, — сказал Эрих, — я сделаю все, что в моих силах, господин Штраубе. Хайль!

— Хуяйль, — прошептал себе под нос Генрих и рванул с места. Чертов цейтнот, подумал он, еще бы минута и я бы окучил Штольберга не хуже, чем Бекетов профессора Кляйна. Черт с ним, с фото, выкручусь как-нибудь. Лишь бы со Стефанией все обошлось. А теперь главное — не опоздать к Вагнеру.

В назначенное время доктор вышел из гостиницы.

— У вас усталый вид, — сообщил он Генриху, присаживаясь рядом, — но ничего страшного, интуиция мне подсказывает, что нам сегодня не придется бегать по холодным подземельям.

— Отчего такие мысли?

— Интуиция, я же вам говорю, — ответил Вагнер, — сейчас мы в этом убедимся…

Во внутреннем дворе замка возле входа в подвал, ведущий к лаборатории, лежала дюжина накрытых белыми простынями трупов. Прогуливающиеся мимо раненые офицеры люфтваффе в больничных халатах и медицинский персонал с грустью созерцали печальную картину. Они ненадолго останавливались перед покойниками, перебирая в голове все возможные догадки по поводу происшествия, и неспешно следовали дальше по своим делам.

Генрих и Вагнер подошли к телам и остановились рядом, изобразив на лицах недоумение и глубокую скорбь. В ту же секунду из замка появился еле держащийся на ногах начальник лаборатории и сообщил доктору, что отныне и навсегда доступ в подземелье замка для него и его челяди закрыт.

— Отчего такие драконовские меры? — поинтересовался Вагнер, — или вы ничего не слышали о Черной Даме и ее проклятии?

— До тех пор, пока вы тут не появились, мы со Шварц-фрау вполне мирно сосуществовали. Она здесь не причем. Желаю и вам обвенчаться с этим привидением и жить с ним в любви и согласии, — размахивая руками и шатаясь из стороны в сторону, изрек начальник лаборатории и продолжил, — задохнулись шестеро моих лучших сотрудников. Метаном! Да, да, болотным газом, а не говном собачьим! А то, что это был именно метан, подтверждает то, что людей, посланных на спасение моим ученым, не спасли даже противогазы! Они сейчас тоже мертвы. Вот они, полюбуйтесь!

— Извините, штурмбанфюрер, но мы здесь причем? Я не вижу логики в ваших рассуждениях, — попытался возразить Вагнер.

— Думайте, что хотите, но вниз вы больше не попадете, — отрезал начальник лаборатории. — В этом вам не поможет ни Гиммлер, ни фюрер, ни даже сам Люцифер. А лучше всего — поцелуйте меня в задницу!

Начальник лаборатории повернулся к Генриху и Вагнеру тылом, согнулся, и, тыча большими пальцами рук в обтянутые армейским сукном ягодицы, еще раз во всю глотку проорал свои пожелания. «Лекен зи мих ам арш» — пронеслось над замком раскатистое эхо. После чего начальник лаборатории рухнул на мостовую и уснул богатырским сном, провожая залихватским храпом эхо, все еще висящее змеиным шипением над стенами замка. Два ожидавших финала фельдфебеля подхватили своего командира и утащили в замок. Через секунду они уже стояли у подъезда, нервно теребя снятые с предохранителя автоматы МП-38.

— Уважаю таких парней, — подытожил Вагнер, выходя со двора замка, — настоящий солдат. Сдохнет, но врага не пропустит. Нет смысла таким перечить. Все случилось так, как я и предполагал. Значит так, Генрих, я тут сделал несколько полезных звонков. И вдобавок сам поразмыслил кое о чем… Предположим, что тени от башен указывают не на конкретное место, где зарыты Апостолы, а лишь намекают на направление поисков.

— Это как понимать, доктор? — исключительно для поддержания диалога спросил Генрих. Его мозги сегодня были заняты совершенно другим. Хотелось краткости, и обмениваться с Вагнером интеллектуальными эпистолами не было никакого желания.

— Я говорю о том, что стоит пройтись в направлении теней и поискать что-либо выбивающееся из пейзажа. Образно говоря, нечто нелогичное, как, например, пирамиду Хеопса под Барановичами или грибы среди антарктических льдов, — немного подумав, предположил доктор. — Хотя последнее не кажется мне таким уж странным… Вполне логично, что замаскированный вход в туннель лежит за пределами замка, чтобы можно было незаметно уйти в случае осады. Также бытует мнение, что под замком существует подземный ход, который связывает Несвижский замок с другими радзивиловскими владениями — замком в городке Мир. И я не удивлюсь, если Золотых Апостолов мы найдем там.

День выдался пасмурным, но это не помешало искателям. Поиски начали от того места, где недавно они созерцали очертания замкового флюгера в пруду. Прищурив глаз и соединив точку расположения тени с верхушкой башни, доктор переместился чуть влево, потом немного вправо, повернулся кругом, еще раз оглянулся назад, мысленно внося в направление маршрута дополнительные коррективы, и указав пальцем в сторону парка, скомандовал:

— Нам туда.

Пройдя около пятисот метров и ничего не обнаружив, Вагнер с Генрихом переместились на несколько десятков метров вправо, развернулись и, пристально разглядывая окрестности, неспешно последовали назад по направлению к башне.

— Как думаете, Генрих, быть может, эти Радзивиллы вели отсчет времени по Гринвичскому меридиану? И тогда положение тени нужно отсчитывать не в 14, ав 17 часов по местному времени? — предположил Вагнер.

— Не уверен, доктор, — возразил Генрих, — во всяком случае, я предлагаю еще раз прогуляться в парк и взять на пару градусов левее.

Через триста метров, в зарослях кустов обнаружилось едва заметное возвышение, чем-то напоминающее захоронение, перекрытое небольшой, поросшей мхом плитой. Не будь поверхность такой горизонтально-ровной, доктор с Генрихом, быть может, и прошли бы мимо, но в их поисках это было именно то, что не сильно, но все-таки выделялось среди паркового ландшафта.

— Ну что, мой друг, по-моему, мы на правильном пути, — произнес Вагнер, сковырнув каблуком мох, скрывающий небольшую каменную плиту. Будьте добры принести из машины лом, лопату, фонари, веревки и запасные батареи.

Пока Генрих ходил за снаряжением, Вагнер расчистил плиту от растительности и без помощи вспомогательных средств даже слегка сдвинул ее в сторону. Подоспевший Генрих, успел слегка помочь доктору ломиком. Мощности двух включенных фонарей не хватало для того, чтобы разглядеть, что именно находилось на дне колодца. Вагнер, как заправский альпинист при помощи веревки ловко соорудил вокруг своих ног и туловища страховочную систему, перекинул один конец веревки вокруг растущего рядом с колодцем огромного дерева, и, приладив на грудь фонарь, ловко спустился на дно.

«Ишь как засуетился, — подумал Генрих, — не доверяет, сам полез — наверно, чувствует добычу, хищник хренов».

На дне колодца обозначился металлический люк с прилаженным к нему массивным кованым кольцом, которое всем своим видом как бы призывало — а ну-ка, потяни за меня, дружок. Вагнер немного поразмыслил, привязал к кольцу спущенный сверху страховочный трос, и прокричал Штраубе, чтобы тот помог ему выбраться. Наверху доктор освободился от веревок, схватился за трос и, призвав на помощь Генриха, потянул его вверх. Послышался легкий скрежет, вслед за которым последовал взрыв с мощным выбросом огня. Люк вылетел наверх и будто огромная, подброшенная вверх монета, совершив над доктором с Генрихом пируэт, рухнул в траву.

— Вот черт, кажется, я потерял свой амулет, — проведя рукой у себя по груди под распахнутой курткой, произнес Вагнер, — похоже, что он улетел вниз. Жаль, если не найдется, мне дорога эта штука. Запахло паленым.

— Что это было, доктор? Партизаны?

— Нет, — ответил доктор, поднимая на Генриха лицо с опаленными ресницами и бровями, — обычный пороховой взрыв безоболочного устройства. Такие ловушки применяли еще древние китайцы. Под люком устанавливаются глиняные сосуды с порохом, который поджигает кремниевый механизм, зажаривая любопытных визитеров. Будь это партизаны, то уж поверьте, они непременно начинили бы подобный фугас костылями и гайками от железнодорожного полотна. Тогда бы нам действительно не поздоровилось. Недавних следов пребывания я внизу не обнаружил, поэтому и взял на себя смелость действовать подобным образом. Да и взрыва, честно говоря, не особо ожидал. По идее все должно было отсыреть.

— Полезем вниз сейчас? — поинтересовался Генрих, осторожно взглянув на часы и моля Бога о том, чтобы Отто перенес спуск на завтра. Время уже перевалило далеко за полдень, и требовалось срочно возвращаться в город выручать Стефанию.

— Завтра полезем, — заключил Вагнер, — мне нужно еще кое над чем поразмыслить, а вам кое-что подсобрать. В подземельях полно метана или другого неизвестного газа, поэтому нам в качестве индикатора необходима канарейка.

— Боюсь, что возникнут сложности, доктор. Здесь не Канары.

— А вы постарайтесь, — нахмурился доктор, — сходите в библиотеку, почитайте, быть может, на каких-нибудь других птиц этот газ действует так же. Соловьев, или, к примеру, дроздов. А может удодов. Короче сделайте все что нужно, черт вас возьми…

* * *

Дверь с лязгом отворилась. Бронивецкий окинул взглядом заложников и, найдя Стефанию, поманил ее пальцем.

— И еще вы трое, — указал он на трех девушек примерно одного с ней возраста. — На выход.

— Куда гэта их? Няужта на расстрэл…, — пронесся по подвалу легкий шепот, — эй, Казик!

— Не вем, адчапитесь, — буркнул Бронивецкий и вывел девушек наружу.

Через несколько минут Стефанию ввели в кабинет. У окна спиной ко входу стоял незнакомец в перемазанной землей одежде, а за столом под портретом Гитлера сидел знакомый всем жителям города комендант Штольберг.

— Молите о вашем спасении вот этого господина, — выдержав длительную паузу, произнес Эрих. — Чего не сделаешь ради друга. Вы свободны.

Генрих обернулся. Стефания ахнула и со слезами на глазах бросилась своему спасителю на шею.

— Ну, все… успокойся… все кончено… ну же, — прижав к себе Стефу, говорил он ей на улице. — Скоро все закончится и тебе нужно будет уйти в отряд. Здесь оставаться опасно. Штольберг хоть и отпустил тебя, но он явно что-то подозревает.

— Как же я теперь людям в глаза смотреть буду, — причитала Стефания, — меня одну отпустили, а остальных под пули?

— Насчет этого можешь не переживать, — заверил ее Генрих, усаживая девушку в машину, — вместе с тобой выпустили еще троих, — он указал на убегающих от комендатуры девчонок, которых полицай вывел из застенков вместе со Стефанией. — Мне удалось убедить Штольберга, что не вполне цивилизовано лишать жизни таких молодых дам, которые принесут гораздо больше пользы, трудясь в Германии во имя ее блага.

— Их действительно угонят в Германию?

— Если им некуда будет спрятаться — да. Причем, в ближайшие дни. Но тебе это не грозит, я думаю, что командир отряда позаботится о тебе. Хотя, черт возьми, мне бы так хотелось увезти тебя с собой… Я хочу, чтобы ты знала, что я влюблен в тебя с той самой минуты, как впервые увидел. Как-то так…

— Прости меня, но это невозможно, — уткнувшись мокрым носом Генриху в щеку и покрывая его поцелуями, заплакала Стефания. — Ну почему ты не появился здесь раньше? А теперь уже поздно, я беременна и, наверное, люблю Адама… Ковальчика. Настоящего, а не того, чью фотографию ты принес. Вернее, люблю вас обоих. Никогда бы не подумала, что подобное может в моей жизни произойти. Ни-ког-да, — по слогам добавила девушка.

— Да, — горько улыбнувшись, вздохнул Генрих, — вот оно все как вышло. Никогда бы не подумал, что этот лысый клоун будет мне конкурентом. Но ты успокойся, — Генрих грустно подмигнул Стефании, и подбодрил ее легким щелчком по носу, — коли так все обернулось, то одному из нас нужно отойти в сторону. И теперь я знаю кому. Приехали, — произнес Генрих, останавливая «Опель» возле мастерской Язэпа. Он помог Стефании выбраться из машины, галантно распахнув перед ней дверь.

На звук колокольчика из конторки показалась лысая голова Адама.