Раннее утро в Риме. Начало нового погожего дня. Леони и Роб еще в постели – скованные тяжелым сном. После эмоционального накала вчерашнего дня сил хватило лишь на то, чтобы слегка перекусить и тут же лечь спать. Впереди было воскресенье, и оба надеялись, что оно вернет им утраченный покой.

Леони проснулась первой; после изнурительного перелета организм еще не вполне адаптировался к местному времени. Постепенно она начала осознавать, что происходит что-то странное. Воскресенье – единственный день, когда центр Рима был погружен в дремоту. Но сейчас вместо привычной воскресной тишины с улицы доносился невнятный шум. Слегка озадаченная, Леони встала с постели и, накинув халат, подошла к окну. Один взгляд – и она в ужасе отпрянула. Улица была наводнена журналистами и фотографами. Аманда не теряла времени даром.

Поздно – Леони заметили. Разноязычный гомон взорвался резким крещендо, подобно реву диких животных, почуявших запах крови. Тотчас же раздались настойчивые звонки в дверь. Пронзительно зазвонил телефон.

– Черт побери. – Роб стоял рядом, изумленно уставившись в окно. – Что происходит? Они что, по наши души? Я пойду открою дверь.

– Нет, – резко сказала Леони, – не обращай внимания. Они скоро угомонятся. – Она подошла к телефону и, сняв трубку, собиралась тут же ее положить. Но, услышав знакомый голос, передумала. – Найджел, слава Богу, это ты. Здесь поднялся адский шум… Что? В британских газетах? Нет, конечно же, я не видела их… Скажи, что мне делать? – Последовала долгая пауза. – Ты что, шутишь? Я не могу, Найджел, честное слово, не могу. – Взглянув на Роба, она прикрыла рукой трубку и сказала: – Он хочет, чтобы я дала пресс-конференцию… чтобы сделала заявление, рассказав всему миру об Аманде. – И она разрыдалась.

– Ты должна встретиться с ними, Лео. – Роб произнес это с нежностью, но твердо. Леони обратила к нему заплаканное лицо.

– Нет, нет, я не могу, – прошептала она.

– Дорогая, выслушай меня. – Он схватил ее за плечи. – Это единственная возможность достойно выйти из создавшегося положения.

Леони, в изумлении от его слов, отстранилась.

– Я думала, ты понял меня, Роб. Не верится, что это говоришь мне ты.

– Я все понимаю, детка.

Но Леони словно не слушала его.

– Нет, ты не понимаешь, не понимаешь. Ведь это моя тайная печаль. Девятнадцать лет она жила во мне. Ты не знаешь, что это такое. Все эти годы я словно оплакивала умершего ребенка. И вот сейчас… эти стервятники, эти хищники… – яростно выпалила она. – Я не хочу, чтобы эти люди выносили мои страдания на всеобщее обсуждение, не хочу, чтобы их смаковали вперемежку с кукурузными хлопьями. Это слишком дорого мне, это глубоко личное… это мое.

– Я понимаю, что это значит для тебя, Леони, – тихо сказал Роб. – Я знаю, что тебе пришлось испытать, и, мне кажется, понимаю, как ты страдала все эти годы. Но сейчас тебе нужно выйти к этим ублюдкам – только так ты сможешь доказать, что твоей вины здесь нет. И девчонку это не заденет – в конце концов, она мерзавка…

– Я ненавижу ее, Роб, – прошептала Леони, содрогнувшись от своих же слов. – Но как это возможно, что я ненавижу собственную дочь?

– Ты же не растила ее, дорогая, и потом: вспомни, кто ее отец. – В голосе Роба звучала горечь. Теперь, когда он знал все, он втайне завидовал Симону. И уже не в первый раз пожалел о том, что не встретился с Леони молодой. – Если все откроется, больше всех пострадает он. В конце концов, ты не сделала ничего дурного. Ты хотела лучшей участи для своей девочки, отдавая ее на удочерение. А он тебя бросил. Леони посуровела.

– Я уже однажды заплатила страшную цену за свою ошибку. Почему я должна расплачиваться вновь и вновь? – Она сжала кулаки.

– Сделай это, детка. Для собственного же блага, – твердо сказал Роб. – А теперь пойди умойся и приведи себя в порядок. – Пауза. – Я позову их сюда. Это займет не больше часа, и на этом все закончится, навсегда. – Вновь последовала пауза.

Леони глубоко вздохнула и тихо сказала:

– Ты прав, это единственный выход.

– Итак, сейчас?

– Да, сейчас. – Она мужественно улыбнулась. – Надо покончить с этим.

– Когда ты будешь готова?

– Через десять минут.

– Умница. – Роб натянул джинсы, рубашку и вышел из спальни. В дверях он остановился, улыбнулся ей и, подмигнув, сказал: – Через десять минут твой выход. – И ушел.

Леони прошла в ванную, умылась и наложила на опухшее лицо горячий компресс. Затем быстро оделась, выбрав простую белую рубашку мужского покроя и черные джинсы "Левис". Это был как раз тот случай, когда ей совсем не хотелось выглядеть сексуальной. Расчесав волосы, она слегка освежила себя туалетной водой, нанесла легкий румянец на щеки и мысленно приготовилась к самой тяжелой в ее жизни встрече с прессой. Воображение рисовало образы святых Варвары и Катерины и других древнеримских великомучениц. Они словно придали ей сил. "Я докажу им, – твердила себе Леони, – я докажу, что я сильнее их". На мгновение она задумалась, не эти ли слова произносили почти две тысячи лет назад те отважные римские женщины перед лицом своих мучителей. Они прошли через страшные пытки, испытав тяжкую физическую боль. И погибли. Ей же предстояла лишь боль душевная и впереди – целая жизнь.

Она прошла на кухню и включила электрический чайник. С лестницы донесся шум – словно толпы устремились к ее квартире. Гомон сотен голосов становился все ближе и ближе и наконец прорвался сквозь входную дверь. Леони слышала, как взревел Роб, призывая всех успокоиться и соблюдать порядок. Чей-то воинственный голос спорил с ним, но Роб перекричал упрямца, и тот замолк. Леони улыбнулась про себя. У актеров все-таки много преимуществ, подумала она. Даже в реальной жизни.

Реальная жизнь. Что это на самом деле? Неужели то, что сейчас происходит, и есть реальность? Леони это напоминало, скорее, мерзкий фильм ужасов. Она машинально достала из шкафа чашку и налила кофе. Добавила молока, размешала сахар, едва сознавая, что делает. В дверях появился Роб.

– Дорогая, ты готова? – нервно спросил он. Леони посмотрела на него – взгляд ее был чистым и бесстрашным.

– Да, я готова. – Она глотнула кофе.

– Тогда пойдем, – сказал Роб. И они вышли вместе навстречу тяжелому испытанию.

Войдя в гостиную, Леони увидела перед собой море лиц; комната была заставлена кинокамерами, прожекторами, звукоусилителями. Ее появление было встречено ослепительным залпом фотовспышек, защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры. Леони послушно проследовала за Робом к одному из двух стульев, выставленных перед аудиторией. Воцарилась тишина. Леони поняла, что от нее ждут приветственных слов.

Автоматически она начала говорить.

– Я прощу разрешения, джентльмены, высказать все, что сочту нужным, и надеюсь, что вы выслушаете меня, не перебивая, как это и было обещано. – Слова лились легко и свободно. Что она несет, черт возьми? Перед ней была стена безучастных лиц. Внезапно она поймала себя на том, что произносит речь Марии, королевы Шотландской, на судебном процессе. Эту роль она играла несколько лет назад на сцене одного из репертуарных театров. "О господи, – подумала она, – надо взять себя в руки".

Роб продолжил за нее.

– Мисс О'Брайен намерена сделать заявление, – сказал он. "Боже, неужели?" – лихорадочно подумала Леони. – Если вам потребуются какие-то разъяснения, прошу поднимать руки. Спасибо. – Роб сел рядом с Леони и склонился к ней. – Теперь давай, – прошептал он ей на ухо. – Расскажи им все, что говорила мне, и не будет ни одной пары сухих глаз.

Леони поведала свою историю просто, без лишних эмоций. Она подтвердила, что приходится Аманде матерью и что когда-то отдала ее на удочерение. Сказала и то, что жертва, на которую она решилась девятнадцать лет назад, была самой тяжкой в ее жизни. Что решение это далось ей нелегко. И раскаивалась в этом всю жизнь. Отдав ребенка, она словно похоронила его. И оплакивала все эти долгие годы. Это стало ее личным горем, посвящать в него других она не хотела. Теперь же ее единственным желанием было поставить точку в этом деле и больше не ворошить прошлое.

Закончив, Леони села и приготовилась выслушать вопросы. Тут же взвились, по меньшей мере, два десятка рук. Нетерпеливые репортеры, однако, не стали дожидаться разрешения задавать вопросы.

– Правда ли, что отец ребенка – влиятельный политик?

– Какие у вас планы в отношении дочери?

– Кто отец?

– Как вы намерены компенсировать дочери моральный ущерб?

– Она встречалась с отцом? Вы с ним поддерживаете отношения?

– Мистер Фентон, как вы себя чувствуете в роли отчима?

– Что вы обо всем этом думаете, Роб? Вы собираетесь жениться на мисс О'Брайен?

Вопросы сыпались один за другим. Леони даже при желании не смогла бы на них сразу ответить, но такого желания и не возникало. Роб встал и поднял руки, призывая к тишине.

– Мисс О'Брайен сделала заявление, – сказал он. – Дальнейших комментариев не будет. Всего доброго, леди и джентльмены.

На Леони нашло какое-то оцепенение.

– Пойдем, – проговорил ей Роб. – С тебя довольно. – И Леони позволила увести себя из комнаты. Роб увлек ее на кухню. – Умница, дорогая. Теперь глотни бренди, а я избавлюсь от этих идиотов. – Он плотно прикрыл дверь, и Леони услышала, как он уговаривает всех разойтись. Он, казалось, с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик. Лишь через полчаса удалось ему выпроводить назойливых гостей.

Когда он наконец появился на кухне, Леони все еще стояла на том месте, где он ее оставил.

– Все кончено? – прошептала она, глядя на него затуманенным взглядом.

Роб выглядел измотанным до предела.

– Да, все позади. Они получили все, что им положено. Отныне на все их вопросы ответ будет один: "Без комментариев".

Фойе "Театро дель Опера" быстро заполнялось, и, поначалу приглушенный, шум голосов перерос в галдеж, тон в котором задавали итальянцы, но пробивалась и американская, немецкая, шведская, японская речь. За время путешествия Берил не раз вспоминала добрым словом хозяйку "Кассандры", а сегодня была ей особенно благодарна. В столь изысканном обществе, что собралось в театре, она, в новых туалетах, чувствовала себя уверенной и раскрепощенной. Стоя посреди фойе, она взглядом уловила свое отражение в одном из огромных зеркал, что украшали стены, и с удивлением отметила, что на нее смотрит изящная, элегантная женщина, гораздо моложе, чем она себе представляла, и, надо признать, более эффектная, чем она смела надеяться. Темно-синее платье из шелковистого джерси – еще одна находка "Жана Мюира" – ниспадало к ее коленям мягкими складками, а на загорелой шее тускло поблескивала двойная нитка кремового жемчуга.

Внезапно Берил охватило волнение: а вдруг Джованни не придет? Почему она не договорилась встретиться с ним в отеле? Почему ей взбрело в голову назначить свидание в фойе театра? Ответ был один: конечно же, так когда-то было заведено у них с Арнольдом. Он высаживал ее у дверей театра, она сдавала пальто в гардероб и покупала программку, пока он парковал автомобиль. Это являлось своего рода ритуалом. Впервые после смерти мужа Берил предалась нежным воспоминаниям о нем. В их совместной жизни было немало хороших минут, и все они связаны с музыкой. Если бы только он все не испортил. Она вспомнила, как постепенно угасали ее чувства к Арнольду, когда все внимание они переключили на проблемы воспитания Аманды. И вместо того чтобы вместе искать выход, они замкнулись каждый в своем горе.

Берил понимала, что причиной взаимного охлаждения было не только это. Их союзу не хватало сексуальной искры. Берил начинала думать, что секс в супружеской жизни играет далеко не последнюю роль. Внезапно промелькнувшая мысль одновременно и удивила, и напугала ее: а ведь если быть до конца откровенной, надо признать, что к Джованни она испытала именно сексуальное влечение. Было ли оно взаимным? Она едва смела надеяться на это – в конце концов, он ведь был намного моложе нее. Возможно, она неверно истолковала его интерес к себе и он попросту увидел в ней мать. Берил знала, что все итальянцы глубоко привязаны к своим семьям. Да, так оно, пожалуй, и есть – Джованни искал в ней участие, которое способна дать только зрелая женщина. Придя к такому выводу, Берил почувствовала облегчение. И все же она не могла избавиться от ощущения легкого разочарования – да, ни к чему себя обманывать, она хотела, чтобы Джованни желал ее как женщину.

Берил сама себя не узнавала. Неужели это она, Берил Уиллоуби, активистка Эшбурнского хорового общества, член местного союза кулинаров, примерная прихожанка, заядлая теннисистка, сгорает от желания лечь в постель с юношей, который ненамного старше ее приемной дочери? Мысль об этом ужаснула и в то же время взволновала ее, и она вдруг почувствовала на себе любопытствующие взгляды, словно на ее лице было написано, о чем она думает.

Стараясь скрыть смущение, Берил подошла к зеркалу, якобы поправить прическу. Сердце замерло и дыхание перехватило, когда в зеркальном отражении она увидела Джованни, который с трудом протискивался сквозь толпу. На мгновение ее охватила паника, и она даже решила убежать; отвернувшись, в надежде, что Джованни еще не заметил ее, Берил быстрым шагом направилась к гардеробу.

– Синьора. Наконец-то я вас нашел. – Джованни крепко схватил ее за руку.

– А, вот и вы. – Берил нервно рассмеялась. – Я вас не нашла и подумала… – солгала она.

– Я был возле лестницы, как мы и договаривались, – сказал он, и в его голосе прозвучала легкая обида.

– Прошу прощения, я забыла. – Берил чувствовала себя, словно школьница. "К чему это я так разнервничалась?" – подумала она.

Джованни оценивающим взглядом окинул ее с ног до головы.

– Вы выглядите потрясающе.

Не привыкшая к комплиментам, Берил зарделась и смущенно пролепетала:

– Спасибо, большое спасибо.

– Это платье… этот цвет… вам так к лицу. – Джованни смотрел на нее с восхищением. – Вы так красивы и так молодо выглядите.

Берил была сама не своя; Арнольд никогда не делал ей комплиментов. Джованни слегка наклонился и поцеловал ее в щеку; Берил с наслаждением вдохнула аромат дорогого лосьона. Голова пошла кругом. Она была не в силах вымолвить ни слова.

– Билеты у вас? – спросил Джованни, взяв ее под локоть и увлекая в зрительный зал.

Берил судорожно схватилась за вечернюю сумочку из черного бархата.

– Да-да, конечно. Вот они, – забормотала она, поспешно доставая билеты. Ей казалось, что все кругом смотрят на нее, и от волнения она еще крепче прижималась к Джованни. Он словно не обращал внимания. Взяв у нее билеты, он протянул их билетерше. В самой этой процедуре не было ничего необычного, ведь тысячу раз она проходила все это с Арнольдом, но сейчас, в обществе красивого юноши, Берил все казалось удивительным и волнующим.

Места в бельэтаже оказались удобными. Все еще испытывая неловкость, Берил углубилась в программку. Но, поскольку та была составлена на итальянском, овладеть ею было делом нелегким.

– Разрешите, я прочитаю вам? – шепнул ей на ухо Джованни. Он сидел так близко, что она ощущала его теплое дыхание на своей щеке. Выхода не было: поневоле ей пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать его голос. К счастью, в зале становилось все темнее, и Берил могла скрыть румянец.

Оперу "Орфей" Берил хорошо знала. Она была поставлена в традициях семнадцатого века – когда каждую новую сцену открывал вращающийся задник. Голоса певцов были бесподобны, и вскоре Берил оказалась целиком во власти музыки. Она забыла обо всем на свете, в волнении наблюдая за действием. Когда же на сцене появились зловещие декорации подземного царства и реки мертвых Стикс, Джованни воспользовался моментом и нежно накрыл ладонью руку Берил. Берил замерла, дыхание перехватило, и на мгновение радость от музыки померкла. Джованни не выпускал ее руку и, когда она попыталась высвободить ее, лишь крепче сжал. Постепенно, словно смирившись с этим, Берил расслабилась и музыка вновь захватила ее. Опера шла без антракта, и Джованни держал руку Берил, пока действие не подошло к концу – пора было аплодировать.

Он взглянул на раскрасневшуюся от возбуждения Берил.

– Классный спектакль, не правда ли? – спросил он.

Берил вскоре обнаружила, что "классно" было излюбленным словечком Джованни. Она твердо решила научить его и некоторым другим эпитетам. Обернувшись к нему – глаза ее сияли, щеки пылали, – она сказала:

– Да, замечательный.

Джованни во второй раз за вечер посмотрел на нее с восхищением.

– А теперь пойдем искать какую-нибудь еду?

Берил отметила про себя, что надо будет подучить его и грамматике.

– Да, – коротко ответила она.

– Я знаю одно место, – уверенно сказал он, когда они, покинув свои места, двинулись к выходу. Берил промолчала, вновь ощутив беспокойство. Когда и где закончится этот вечер? Она мысленно одернула себя.

Господи, ведь взрослая же женщина и вполне может за себя постоять.

Джованни, держа Берил под руку, направил ее к выходу и, когда они оказались на улице, спросил:

– Мы гуляем? Да?

Берил рассмеялась.

– Прогуляемся? – поправила она его.

– Да, я это и имел в виду, – согласился Джованни.

– Я знаю, – улыбнулась она. – Я просто подсказываю, как правильнее это произносить.

– О'кей, понял. – От Джованни не ускользнуло, что Берил подсмеивается над ним. – Passegiamo, хорошо. Я тоже учу вас говорить правильно.

Берил от души расхохоталась.

– Passegiamo, – тихо отозвалась она. – Конечно, почему бы нет?

Джованни взял ее за руку. Они пересекли улицу.

– О'кей, а теперь, может, поужинаем? – тщательно подбирая слова, спросил он.

– Да, с удовольствием, – счастливо сказала Берил.

От театра до ресторана "Джордж" было совсем недалеко – надо было лишь спуститься по Виа Венето. В ресторане их, казалось, ожидали, и Берил была тронута тем, что Джованни предусмотрительно заказал заранее столик. Они ужинали на веранде – в ароматной вечерней прохладе. Джованни выбрал блюда и вино. Он настоял на том, чтобы Берил отведала лучшие блюда итальянской кухни. Почти весь вечер легко и весело говорили они о музыке. Берил приятно удивило, что Джованни оказался весьма сведущ в этой области. Его же поразило, что Берил слушала оперы только на английском, а значит, и не смогла оценить в полной мере романтику музыки. Нет, уверял он, настоящий язык музыки – итальянский. И даже оперы немецких композиторов лучше звучат на итальянском.

Возбужденная вином, Берил готова была спорить с ним, хотя и должна была признать, что никогда не слышала опер на немецком языке на сцене – лишь в записях или по радио. Джованни был неумолим: итальянский язык – лучший, Италия – самая прекрасная, Рим – самый удивительный. Берил посмеивалась.

– Почему вы в конце каждого предложения говорите "о'кей"? – спросила она.

– "О'кей" – это первое английское слово, которое я выучил, – с гордостью ответил Джованни.

– Но это вовсе не английское слово, – продолжала подтрунивать над ним Берил. – Оно американское.

– В самом деле? – Джованни был очень удивлен. Берил рассмешило изумленное выражение его лица.

– Да, в самом деле.

Внезапно Джованни перегнулся через стол и взял Берил за руку.

– Вот видите, синьора, как многому вы можете научить меня, – сказал он, заглядывая ей в глаза. Берил словно застыла, завороженная его взглядом.

– Чему же я могу вас научить? – наконец произнесла она.

– Вы женщина опытная… вы многое знаете… и можете научить меня. – В его голосе звучала настойчивость.

Берил не смела поднять глаз. Она была в полной растерянности, не знала, что сказать. Так она и сидела – не отнимая руки, опустив взгляд в тарелку, и молчала. Джованни, словно уловив ее настроение, тут же начал каяться.

– Я так виноват перед вами, синьора. Я сказал лишнее, вы должны простить меня.

– Пожалуйста, – медленно произнесла она, – не называйте меня синьорой. Меня зовут Берил.

Джованни расплылся в улыбке.

– Тогда пойдем, Берил, полюбуемся прекрасным городом – Он щелкнул пальцами, подзывая официанта, и попросил счет. – Вы видели Рим?

Берил вспомнила бесконечные экскурсии по городу, которыми были заполнены последние несколько дней.

– Да, думаю, что да.

– Но ночной Рим вы не видели. – Подошел официант со счетом. Без тени колебания или смущения Джованни вручил его Берил. Она изумленно взглянула на него, замешкалась на мгновение, но потом все-таки осознала, что от нее требуется. Чтобы скрыть растерянность, она наклонилась достать с пола сумку и долго рылась в ее глубинах в поисках кошелька. Никогда еще не доводилось ей ужинать с мужчиной и самой же расплачиваться. Она отсчитала несколько тысяч лир – еда была дорогая, хотя вкусная и стоила того, – и положила деньги вместе с чеком на тарелку.

Когда улыбчивый официант откланялся, Джованни вновь взял ее руку и, слегка нахмурившись, сказал:

– Ваше имя… Берил… мне оно не нравится. Подобная дерзость изумила Берил.

– О, милый мой, – рассмеялась она. Джованни задумчиво посмотрел на нее.

– Я буду звать вас Карина – на итальянском это значит "дорогая".

Берил удивленно разглядывала юношу и едва осознавала, что происходит.

– Если вам так хочется… – прошептала она. Особой радости в ее ответе не прозвучало, но ничего другого она придумать не смогла.

Официант принес сдачу. Джованни залпом допил свое вино, и Берил, воспользовавшись моментом, высвободила руку. Достав из сумки компакт-пудру, она придирчиво осмотрела себя в зеркальце. "Щеки, пожалуй, слишком пылают", – подумала она и поспешно припудрилась.

Джованни с интересом наблюдал за ней.

– Зачем ты это делаешь, Карина? Ты выглядишь прекрасно, – с нескрываемым восхищением сказал он. Берил вспыхнула.

– Боюсь, от вина я слишком раскраснелась, – смутившись, ответила она. – Не могу же я бродить по городу с такими пунцовыми щеками.

– Но, Карина, ты зря тратишь на это время. Все равно я своими поцелуями сотру всю краску.

От его прямоты Берил вновь запылала. Она перевела взгляд на сдачу, оставленную официантом на тарелке, и спросила:

– Сколько я должна оставить?

Джованни отсчитал мелочь.

– Этого достаточно. Пойдем.

Взявшись за руки, они побрели по римским улочкам, и Берил все спрашивала себя, были ли в ее жизни более счастливые мгновения. Когда они подошли к площади, где выстроились пони, запряженные в тележки, она вопросительно взглянула на Джованни.

– Конечно, Карина, мы обязательно прокатимся. – Он подвел ее к серой лошадке и пробормотал что-то усталому кучеру. Потом дал знак Берил, чтобы она поднималась в тележку, и помог ей взобраться. Одним прыжком он вскочил сам и устроился рядом. Несмотря на то, что вечер был теплым, Джованни настоял на том, чтобы Берил укрыла ноги пледом. Прокатиться на лошади по вечному городу, полюбоваться красотами Древнего Рима теплым июньским вечером, да еще рядом с таким молодым красавцем – это превосходило все самые смелые фантазии, и Берил знала, что этот вечер она не забудет никогда. Уловив момент, когда Джованни отвел от нее взгляд, Берил даже ущипнула себя, проверяя, не сон ли все это.

Джованни оказался очаровательным и весьма осведомленным гидом, но не только это приводило ее в восторг. Когда они проезжали мимо залитого лунным светом форума, Берил поймала себя на том, что ее приключение гораздо интереснее самых экзотических романов, которыми она зачитывалась дома. Свободная и счастливая, она даже осмелилась прильнуть к своему спутнику, и он обнял ее, крепко прижимая к себе. Берил казалось таким естественным, что она сидит в этой тележке, положив голову на плечо Джованни, любуясь великолепными видами города и весело наблюдая за тем, как пони прядет ушами всякий раз, как Джованни обращается к ней, словно пытаясь подслушать их разговор. Берил хотелось, чтобы эта поездка длилась вечно.

– Ты устала, Карина, – нежно прошептал Джованни спустя какое-то время. – Пора уже в постель, да?

Пока он по-итальянски что-то скороговоркой объяснял кучеру, Берил очнулась от грез. Постель. Что он хотел этим сказать? Намеревался ли он отвезти ее в отель и оставить там? Или у него были другие планы? Он, возможно, даже захочет проводить ее в номер. Она лихорадочно обдумывала все возможные варианты и с удивлением поймала себя на том, что не столько напугана, сколько взволнована, даже возбуждена перспективой оказаться в постели с таким красивым юношей. Ее вдруг охватило странное чувство – она поняла, что судьба дает ей последний шанс вкусить запретный плод.

И в одном она была уверена: нельзя упускать его. В сознании пронеслись давно забытые образы: Аманда, со злорадством рассказывающая приемным родителям о своих сенсуальных победах; убогие и редкие сексуальные позывы Арнольда; и самые яркие – те мерзкие картинки в порножурналах, которые она обнаружила в его кабинете.

Пони развернулся, и они направились обратно в центр Рима. Джованни что-то нежно бормотал Берил на итальянском, и уши пони шевелились все быстрее. Берил это развеселило. Джованни, отстранившись, обиженно спросил:

– Что такое, Карина? Я выгляжу смешным?

– Нет, конечно нет, – поспешно сказала Берил, пожав его руку. – Просто мне щекотно, вот и все. – Она захихикала и добавила: – Я очень счастлива.

Наконец пони остановился на маленькой улочке. Берил не имела ни малейшего представления о том, где находится, да ее это и не волновало – она чувствовала себя беспечной и смелой. Когда она попыталась расплатиться, Джованни с оскорбленным видом вынул из своего кармана деньги, и Берил вновь рассмеялась, не в силах понять логики его поступков. Видимо, подразумевалось, что она берет на себя дорогие траты, а он платит по мелочам. "Отлично, – подумала она, – пусть будет так. Сегодня я действую вопреки всем правилам".

Джованни увлек ее за собой, и они оказались в темной подворотне.

– На самый верх взбираться довольно долго, – сказал он. – Хочешь, я понесу тебя на руках?

Берил от возбуждения уже была близка к истерике.

– Конечно же нет, – нервно хихикнула она, – я справлюсь. – И, подобрав длинную юбку, начала подниматься по крутым ступеням.

Джованни не преувеличивал, когда говорил, что путь наверх неблизкий, и, взбираясь все выше и выше, Берил задавала себе вопрос, не совершает ли она непростительную глупость. Но, прогнав прочь сомнения, она устремилась вперед и вскоре оказалась на самом верхнем этаже здания. Джованни прошел первым и открыл дверь, включив свет и пропуская Берил в квартиру. Это была одна комната с минимальной обстановкой. Вдоль стен стояли низкая софа, маленький столик с парой стульев, шкаф. Крохотная кухонька располагалась здесь же, за перегородкой.

Джованни направился прямо туда и достал из шкафа над мойкой стаканы.

– Карина, я приготовлю тебе особый напиток, – с драматизмом в голосе объявил он.

– Как чудесно, – сказала Берил. Оглядевшись в поисках еще одной двери, она спросила: – Можно мне воспользоваться ванной?

– Конечно. Пойдем, я покажу. – К ее удивлению, Джованни вновь провел ее к входной двери и, выйдя, указал на нижний этаж. – Вон та дверь – в ванную. Она у нас общая, но, думаю, сейчас свободна, – непринужденно сказал он. – Не задерживайся, – добавил он, возвращаясь в квартиру.

Берил осторожно спустилась по каменной лестнице. Ванная была старомодной, но довольно чистой и удобной. Моя руки, она разглядывала свое отражение в маленьком зеркале. "Берил Уиллоуби, что ты себе думаешь?" – задалась она вопросом. После тщетной попытки найти полотенце она отряхнула руки. Вопрос ее так и остался без ответа.

Когда она вернулась в комнату, на столе уже стояли напитки.

– Особый напиток по особому случаю, – сказал Джованни, вручая ей стакан и поднимая свой. – За нас, Карина.

Берил молча подняла стакан и сделала глоток. Это было шампанское с каким-то фруктовым соком – с персиковым, скорее всего, подумала она. Пока они пили, Джованни неотрывно смотрел ей в глаза. Потом наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Берил почувствовала, как разливается по телу сладкое волнение. Джованни взял из ее рун стакан и вместе со своим поставил на стол. Хорошо отработанным с годами движением он заключил ее в объятия и страстно поцеловал. Берил была вне себя от счастья; никогда в жизни ее так не целовали. Она даже не пыталась сопротивляться, отдавшись во власть его опыта.

Джованни становился все более настойчив.

– О, Карина, Карина, – дышал он ей в ухо, осыпая поцелуями шею. Внезапно он подхватил ее на руки и понес в спальню, которую отделяла от комнаты тяжелая портьера. Единственным предметом обстановки здесь была большая двуспальная кровать. Одурманенная вином и волнением, Берил все-таки успела заметить, что простыни чистые и постель аккуратно заправлена.

Джованни осторожно положил ее на кровать и склонился над ней, продолжая покрывать поцелуями ее лицо и шею. Его руки скользнули по спине; он расстегнул молнию платья и осторожно стянул его с плеч вместе с бюстгальтером. Берил лежала не шевелясь, груди ее были обнажены, и он какое-то время смотрел на них бесстрастным взглядом. Потом благоговейно коснулся их поцелуем, нежно обхватив руками. Берил вновь ощутила давно забытое волнение. Она почувствовала прохладу – Джованни спустил платье ниже, горячими поцелуями выписывая контуры ее тела. Берил закрыла глаза и погрузилась в омут сладострастных ощущений.

Когда Джованни вошел в нее, она громко вскрикнула. Она прижимала его к себе все сильнее, и он погружался все глубже, мощными рывками, повергая ее в трепетную дрожь.

– Скажи, что ты любишь меня, Карина, – дышал он ей в ухо, – ты ведь любишь меня? Скажи, что любишь.

– О Боже, да, – закричала Берил, задыхаясь от вожделения. Казалось, каждая клеточка ее тела была охвачена пламенем – пламенем страсти, бушевавшим в них обоих. Его движения становились все более резкими, он проникал глубже и глубже, пока не содрогнулся в оргазме, увлекая вместе с собой и Берил в пучину неизъяснимого блаженства.

Берил разбудил утренний перезвон церковных колоколов. Она не сразу сообразила, где находится. Окинув взглядом крохотную спальню, куда едва пробивался солнечный свет, она сладко потянулась в постели, улыбнувшись воспоминаниям о прошедшей ночи. Чувствовала она себя превосходно. Джованни рядом не было, но на кухне слышались его шаги, позвякивала посуда. У Берил возникло непреодолимое желание выпить чашку чая.

Портьера приоткрылась, и в спальне появился сияющий Джованни с двумя чашками в руках. На нем была пестрая – черная с красным – шелковая пижама, которая очень шла ему.

– А, ты проснулась, Карина. Я принес тебе чаю. Я знаю, что все английские дамы любят чай. Надеюсь, тебе понравится.

Берил вдруг подумала о том, что, если бы она не успела влюбиться в него ночью, то сейчас это произошло бы наверняка.

– Как чудесно, я как раз мечтала о том, чтобы выпить чаю.

– И, как видишь, твоя мечта сбылась, – сказал он, протягивая ей дымящуюся чашку. Берил с жадностью припала к ней губами. Жидкость была похожа на чай, но вкус был ей незнаком.

Джованни с удовольствием наблюдал, как она пьет.

– Видишь, я кое-что соображаю в этом, – самодовольно заметил он.

– Но откуда? – улыбнулась она в ответ. Джованни отвел взгляд и переменил тему.

– Ты сегодня очень красивая, Карина, – сказал он. И, словно вдруг вспомнив, добавил: – Конечно, от Леони, она мне обо всем этом рассказывала. Она очень любит чай.

– Леони? – спросила ошеломленная Берил.

– Мисс О'Брайен, – объяснил Джованни. – Я работаю на нее.

– Ты знаком с Леони О'Брайен, кинозвездой? – Берил казалось это невероятным.

– Да, я очень хорошо ее знаю. Она замечательная женщина. Она – мой босс, – с гордостью сказал он.

– Она здесь, в Риме? – спросила Берил.

– Конечно. Она снимает здесь фильм с Робом Фентоном. – Джованни присел на краешек кровати рядом с Берил.

– А кто такой Роб Фентон? – спросила Берил.

– Ее приятель, – сказал Джованни, отхлебывая чай.

– Ну да, конечно, я забыла, – проговорила Берил. – Да, я читала о них. – Она вдруг задумалась. – А Аманда знает Леони О'Брайен?

– Нет, но очень хочет познакомиться.

– О да, я представляю, – сказала Берил.

– А еще, – радостно воскликнул Джованни, – я знаю, что английские дамы любят читать английские газеты. Я пойду куплю их, а заодно прихвачу и рогаликов к завтраку. А потом решим, чем сегодня займемся.

– Превосходная идея, Джованни, – сказала Берил, со счастливым вздохом вновь откидываясь на подушки.

День уже был в разгаре, когда Леони разбудил зуммер внутреннего телефона. Не обращая на него внимания, она с наслаждением растянулась в постели, ощущая удивительное умиротворение. В памяти проносились события последних нескольких часов. Видит Бог, ей пришлось многое пережить за это время, но ничто не могло сравниться с облегчением, которое она испытала, сумев достойно принять вызов. Словно тяжкую ношу скинула она со своих плеч. Все эти годы Леони оставалась заложницей прошлого. Теперь с этим покончено, и она наконец чувствовала себя легко и свободно, как будто избавилась от преследовавшего ее призрака.

Зуммер не смолкал. Леони удивилась: почему Роб не ответит? Повернув голову, она увидела на подушке записку: "Дорогая, пошел в магазин. Люблю тебя. Р.". Она улыбнулась и, неохотно спрыгнув с кровати, подошла к телефону.

В трубке раздался незнакомый женский голос, явно принадлежавший англичанке:

– Здравствуйте. Извините, что беспокою вас, меня зовут Берил Уиллоуби.

– Да? – "Неужели опять репортеры?" – подумала Леони, намереваясь отделаться от непрошеной гостьи.

– Мне очень неловко обременять вас своим присутствием, но мне необходимо поговорить с вами. Дело в том, что я – мать Аманды.

– Что?! – Леони не верила ушам своим.

– Я должна увидеться с вами, – отчаянно умолял голос в трубке, – пожалуйста. Здесь кругом слоняются репортеры… Пожалуйста, впустите меня.

– Хорошо, поднимайтесь, – коротко сказала Леони и повесила трубку. Вполне возможно, что эта женщина и сама репортер, но интуиция подсказывала Леони, что нет. Она очень надеялась, что не ошибается.

Леони вернулась в спальню и оглядела себя в зеркале. Вид немножко помятый, но в целом неплохой, отметила она. Ей даже показалось, что она помолодела – может, потому, что на лице не было грима. Раздался звонок, и Леони подошла к двери, осторожно приоткрыв ее. Женщина, стоявшая на пороге, выглядела довольно респектабельно – просто, но со вкусом одетая в лиловое хлопчатобумажное платье-рубашку; тонную талию подчеркивал широкий темно-фиолетовый замшевый пояс. У нее было миловидное, тронутое легким загаром лицо, на котором выделялись большие серые глаза, красивые платиновые волосы. "Далеко за сорок", – подумала Леони и распахнула дверь шире.

– Здравствуйте. – Тон ее был сдержанным, но довольно приветливым. Ей не хотелось выглядеть недружелюбной – женщина ведь могла на самом деле оказаться репортером. Леони же всегда гордилась тем, что сохраняла вежливость в отношении прессы, независимо от ее объективности.

– Извините, что беспокою вас, – робко сказала женщина. Леони готова была поклясться, что никогда раньше не видела ее.

– Ну что вы. – Она улыбнулась. – Входите, пожалуйста.

Берил вошла в квартиру и огляделась.

– О, как все здесь красиво, – восхищенно сказала она. – У вас, должно быть, очень хороший вкус. – И в ее голосе прозвучала легкая зависть.

– Вы очень любезны. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– Да, с удовольствием. Шерри, если можно.

– Конечно, – сказала Леони. Она направилась к бару, жестом приглашая Берил в гостиную. – Пожалуйста, располагайтесь, где вам будет удобнее.

Берил мягко погрузилась в уютные кожаные подушки роскошного итальянского дивана и с интересом разглядывала обстановку, пока Леони готовила напитки. Она протянула хрустальный бокал гостье, которая явно испытывала неловкость. Леони же, наоборот, чувствовала себя хозяйкой положения. Сон пошел ей на пользу, а после пресс-конференции еще остался заряд бодрости и уверенности в себе.

Она пристально посмотрела на Берил.

– Я никогда не думала, что встречусь с вами, – медленно произнесла она, – и меньше всего я ожидала этого в Риме. Что вы здесь делаете?

Берил решила ничего не скрывать.

– Я здесь как туристка. Мой муж умер, и мне необходимо было вырваться из дома.

– Простите, – коротко сказала Леони.

Берил вдруг растерялась. Сможет ли она найти нужные слова, осмелится ли сказать то, что должна была сказать, – сейчас, когда встретилась лицом к лицу с настоящей матерью Аманды? Она всегда знала, что Леони хороша собой, но оказалась совершенно неподготовленной к встрече с такой красивой и уверенной в себе женщиной. Подобно всем кинозвездам, в жизни она казалась какой-то неземной; гораздо ниже ростом, чем представляла Берил, и очень хрупкой, почти невесомой.

– Так трудно начать… – пробормотала Берил, глотнув шерри. Она вновь взглянула на Леони. "Есть в ней какая-то ранимость, незащищенность", – мелькнуло у нее в голове. В памяти вдруг ожили воспоминания о том, с какой радостью взяла она когда-то на руки новорожденную девочку. Тогда ее удивляло, как могла мать расстаться с таким крохотным существом. Теперь она понимала, какую боль пронесла эта женщина через всю свою жизнь. Слезы подступили к глазам.

Леони с тревогой наблюдала за ней.

– Вам нехорошо? Может быть, вы выпьете чаю?

– Нет, вы не поймете, – тихо сказала Берил. – Я просто вспомнила, как появилась у меня Аманда…

Леони застыла в напряженном внимании, когда Берил наконец заговорила. В голове вертелось: эта женщина ухаживала за ее ребенком, воспитывала его, любила, нянчила.

Берил была искренна.

– Не могу передать, как я вам благодарна за то, что вы отдали мне Аманду. И я страшно огорчена, что она так изменилась за последние годы. Мы отдавали ей все – может быть, в этом и была наша ошибка. В прошлом году умер мой муж – с ним случился удар, – и отчасти в этом виновата она. Произошел ужасный скандал… и… ну, вскоре после этого он умер. – Берил все говорила и говорила, словно выплескивала накопившееся с годами. Взглянув на Леони, она заметила, что и ее глаза полны слез.

– Конечно, это не ваша вина, – пробормотала Леони. – Я должна быть благодарна вам…

– Нет, – настаивала Берил, – вы подарили мне такое счастье, вы даже представить себе не можете, какая радость… эта малышка… – Она заметно дрожала, но старалась держать себя в руках. Леони вновь подумала о том, какую жертву принесла она девятнадцать лет назад, и опять из глубин сознания выплыли знакомые до боли образы прошлого: последний взгляд, брошенный на малютку в колыбельке, купающуюся в солнечных лучах; плач ребенка в магазине, болью отзывающийся в душе (а вдруг это ее ребенок?); маленькая девочка, резвящаяся на детской площадке среди других детей. Она тогда подолгу стояла рядом, всматриваясь, пытаясь угадать, кто из малышей мог быть ее ребенком, усилием воли заставляла себя уходить, а детский смех так и стоял в ушах.

– Я принесла кое-какие фотографии. Они всегда со мной. Хотите взглянуть? – Леони молча кивнула, и Берил открыла сумку и достала толстый бумажник. В нем, в желтом пластиковом кармашке, было с полдюжины маленьких снимков. Дрожащими руками Леони взяла фотографии. Сквозь пелену слез она едва могла разглядеть их: вот Берил держит на руках ее малютку; а вот маленькая девочка устроилась в песке, зажав в руках ведро и лопатку; хрупкая фигурка в школьной форме, беззубое смеющееся личико; школьница с косичками, беззаботно хихикающая с подружкой; красивая девочка-подросток у машины, рядом с ней – пожилой мужчина.

– Это Арнольд, мой покойный муж, – объяснила Берил. – Он обожал ее, – коротко добавила она.

С последней фотографии на Леони смотрела уже совсем другая Аманда – хмурое бледное лицо, напряженный взгляд из-под густо накрашенных черных ресниц. Вместо некогда красивых каштановых локонов – иссиня-черные безжизненные пряди; черные колготы со спущенной петлей, черные ботинки с заостренными мысами, черная кожаная мини-юбка и вся в заклепках хлопчатобумажная куртка усиливали впечатление.

– Она хотела, чтобы у меня хранилась именно эта фотография. Здесь ей семнадцать, – объяснила Берил. Девице на фотографии можно было дать все тридцать пять. – Этот период длился у нее почти три года, – с горечью добавила она.

Щелкнул замок входной двери. Вошел Роб, в руке у него была большая хозяйственная сумка. Он с интересом посмотрел на женщин.

– Роб, дорогой, – Леони вскочила с дивана. – Это мать Аманды – я имею в виду, ее приемная мать… Берил, это мой друг Роб Фентон.

Роб подошел к Берил, протянув руку, и следом за ним в дверях появился Джованни.

– Я счастлив встретиться с вами, Берил. Полагаю, вы уже знакомы с моим другом Джоном. – Берил улыбнулась и слегка покраснела.

Леони с удивлением смотрела на них.

– Вы знакомы с Джованни? – изумленно спросила она.

– Да. – Берил все сильнее заливалась краской.

– Это долгая история, Лео, – сказал Роб, целуя ее, – возможно, Джон посвятит тебя в подробности, но потом. А сейчас мы приготовим вам что-нибудь поесть, не так ли? – сказал он, многозначительно подмигнув приятелю.

– О'кей, – радостно подхватил Джованни. Он послал Берил воздушный поцелуй и проследовал за Робом на кухню.

– Мне следовало бы все объяснить, – сказала Берил. – Аманда познакомила меня с Джованни. Вчера вечером мы с ним были в опере, а сегодня утром… – она смущенно взглянула на Леони, – сегодня утром мы прочитали, что пишут о вас в газетах. Я почувствовала, что должна непременно поговорить с вами, ну и, конечно, Джованни проводил меня к вам. Он ждал меня на улице.

Леони шаловливо улыбнулась ей.

– Он прекрасный парень, этот Джованни, вы не находите?

– Замечательный, – сказала Берил. – Он был так добр ко мне. – Она хихикнула. – Знаете, он зовет меня Карина. Ну не глупый ли?

На кухне Роб шепнул Джованни:

– Помалкивай насчет вечеринки, договорились? С Амандой ничего не было, ты понимаешь. Так, покуролесили немного – я же был пьян в стельку.

– Ничего не было? Ты уверен? – простодушно спросил Джованни.

– Ты шутишь, должно быть. А ты бы стал с ней связываться, когда дома есть Леони? Во всяком случае, она слишком молода. Ты не единственный, кто предпочитает женщин постарше.

Джованни рассмеялся, сверкнув безупречно белыми зубами.

– Она такая милая, эта Берил. Но я в любом случае ничего не скажу, потому что и в самом деле ничего не видел. Знаешь Лауру из гримерной? Она рано утащила меня к себе, и мы славно провели время.

– О'кей, отлично, – просиял Роб. – Как бы то ни было, – добавил он, – в конечном итоге во всем виноват ты. – Роб произнес это с улыбкой, но в голосе его проскользнули угрожающие нотки.

– Я? – спросил ошеломленный Джованни.

– Да, ты. Ты же первый притащил ее на студию, не так ли? – Роб ухмыльнулся, и Джованни успокоился. – Не волнуйся, Джон, я же шучу. Она бы так или иначе все равно добралась до нас. Боже, ты все еще возишься с луком?

– Извини, да. – Джованни вернулся к своим обязанностям. – Роб, – спросил он, деловито орудуя ножом, – а что с этим человеком? Я имею в виду отца. Кто он? Берил говорит, что он занимает какой-то пост в британском правительстве.

– Кто, ты спрашиваешь? Достопочтенный Симон Брентфорд, – с сарказмом произнес Роб. – Его ждут большие неприятности, это уж точно.