Новый 2007 год начался с понедельника. Возможно, именно это событие сразу сказалось и на погоде. Снег выпал лишь в конце января.

Поздно открывший зимний сезон, Платон сумел в этом месяце только дважды сходить на лыжах, с лихвой отыгравшись лишь в феврале, и вовремя закончив сезон в марте.

И это всё так неудачно получилось с лыжами, несмотря на обилие придуманных чиновниками и олигархами январских выходных и праздничных дней.

Так что Платону невольно пришлось, в основном, пусто-праздничное свободное время проводить за компьютером и на вечеринках.

Эти повсеместные российские январские застолья надолго выбивали из колеи всё работающее население страны, не давали ему быстро втянуться в необходимый ритм работы, создавая фору безделью, лености и чисто русскому разгильдяйству.

И теперь, уже традиционно находясь на Рождество в гостях, в «формате два на два», у своей школьной подруги Марины, Ксения и хозяйка дома несколько перебрали норму. Конечно, как часто бывает в таких случаях, без курьёзов не обошлось и здесь. Закусывая выпивку говяжьим языком с хреном, Ксения невольно задала многозначительный тон своим восторгам:

– «А хрен на язык – это так вкусно!».

Произнося тост за тостом, мужчины выпивали понемногу. Платону Петровичу нравилось это делать всегда именно с Юрием Алексеевичем.

Хозяин дома, будучи человеком культурным, воспитанным и тактичным, прежде чем налить, всегда интересовался у сорюмочника, что и сколько.

Платон обычно просил наливать понемногу, на один глоток, но регулярно, без пропусков тостов, но кои оба были мастаки. За вечер они вполне безболезненно и без обид могли легко уговорить бутылку качественной водки, будучи приятно пьяными, но практически трезвыми до конца вечера.

Но это, ни в коей мере, не относилась к их жёнам. Те пили хотя и умеренно, но бессистемно, поддаваясь лишь чувству, прихоти и престижу.

При выключенном звуке телевизора, показывающего хоккей, теперь уже Марина созналась гостям:

– «Сейчас напьюсь!».

– «И буду смотреть хоккей!» – подправил шайбу в её ворота Платон.

Поняв это как намёк, её муж Юрий – настоящий полковник – сразу переключился на канал с эстрадой.

Во весь экран девицы из подтанцовки певца щеголяли своими роскошными телесами, самозабвенно забрасывая в канкане свои изящные, длинные ножки.

Юрий просто прильнул к крану, сразу заполучив комментарий жены на недоумённые взгляды гостей:

– «А он любит смотреть на ножки на сцене!».

– «Его, наверно, интересует только эта часть искусства?» – протянула, было, спасительную соломинку ему Ксения, подразумевая, конечно, эстраду.

– «Да! Нижняя!» – не дал спастись гусару догадливый Платон.

Он понимал, что формы жены Юрия Марины, медленно, но верно искажались, неумолимо увеличиваясь в размерах, постепенно уменьшая её шансы быть желанной для этого давнего любителя изящных женщин.

Одновременно Платон знал и чувствовал, что подруга жены давно положила глаз на него, а её муж Юрий – на Ксению, как на давно заветное, желанное, но пока ещё недоступное.

И это стало исподволь проявляться, как говориться, у пьяных на языке. На внеочередной тост хозяйки:

– «Давайте дружить семьями!».

Платон корректно отказался:

– «Нет! Лучше жёнами!».

Женщины тут же подхватили тему. Марина с гордостью уточнила:

– «Мы дружим с шести лет. Уже сорок два года!».

Набравшаяся вместе с хмелем ещё и юмора, Ксения тут же подправила подругу:

– «Зачем нам напоминать нашим мужьям об их возрасте!».

Постепенно компания перешла на анекдоты.

Видя достаточно фривольное состояние коллектива, Платон поведал, сегодня же им сочинённый, анекдот:

– «Двое мужчин во время застолья вышли покурить, и в беседе постепенно перешли на обсуждение моды и размеров галстуков.

«А почему у тебя галстук какой-то короткий и тонкий?» – спросил, придираясь, первый.

«Ты отстаёшь от жизни! Такая сейчас мода!» – гордо сказал второй, пытаясь достойно ответить нетактичному коллеге.

«Ты, что?! На галстуки не может быть моды! Они ведь говорят о размерах мужского достоинства его обладателя!» – окончательно обидел собеседника первый, указывая на свой длинный и широкий галстук.

«А как быть, у кого вместо галстука… бантик?!» – взволнованно попытался загнать хамчика в тупик второй.

«А у того… хрен бантиком!» – вышел из затруднения первый:

«И если у него – бабочка, то значит он пассивный…» тут же уточнил он, не давая второму возможности продолжать дискуссию».

На смех присутствующих и укоризненный взгляд Ксении, Платон, кося глаза на сидящего рядом без галстука хозяина дома, тихо, будто самого себя, спросил:

– «А… кто без галстука?!».

К счастью тот, всё ещё смеясь над рассказанным, не расслышал оскорбительного вопроса соседа.

Вскоре речь пошла о коньяке.

– «А Вы знаете, что армянский коньяк «Арарат, пят звёздочек» вовсе не коньяк, а бренди?!» – начала генеральская дочка.

– «Да! Ведь настоящий коньяк производят во Франции из винограда шести районов пяти департаментов вокруг города Коньяк!» – поддержал муж их домашнюю заготовку.

Ведь Платону с Ксенией давно надоели повсеместные, немного высокомерные и слегка снобистские высказывания отставного полковника – знатока алкогольной продукции. И они решили теперь взять реванш, сразу захватив инициативу.

Как обычно в компании, праздные разговоры двух пар велись на различные темы и ни о чём конкретно.

Рассказывая о какой-то своей древней знакомой, Ксения заключила:

– «Она в итоге и умерла, ни то от инфаркта, ни то от инсульта…».

– «Или от недержания мочи!» – добавил Платон перца в затянувшийся рассказ жены.

Вскоре отмочила и Марина, под всеобщий смех, комментируя песни известного испанца:

– «У этого Иглесиаса… Хулио какие песни и голос!».

Дошла очередь и до Платона, быстро и к месту перефразировавшего известную поговорку:

– «Дорого яичко… Христа!».

А на, разразившееся со стороны боявшихся бога женщин, обвинение в богохульстве, он обратился за поддержкой к промолчавшему Юрию:

– «Видать, им свыше… не дано?!».

Постепенно коллектив разбился на пары не только по половым признакам, но и по интересам.

Женщины говорили о женском, а мужчины – о разном. Но накал их диалогов вскоре приостановила Ксения, молча убравшая со стола тяжёло-бесцеремонную ладонь мужа.

У Платона с некоторых пор неожиданно выработалась новая, но дурацкая, привычка во время рассказа о чём либо, бить своими крючковатыми и жёсткими пальцами по столу. И когда оратор слишком увлекался, удары его кисти становились чаще и сильней. От очередного такого сильного удара заскорузлой пятернёй по столу даже подпрыгнула посуда у дальнего его края. Поэтому жене Платона пора было и вмешаться.

По окончании приёма, в последнее время, часто недоговаривавшая последних слов предложений, Ксения застопорилась на фразе:

– «Мы Вас тоже приглашаем…».

Платон тут же нашёлся, шуткой отбивая предложение жены:

– «… но не пригласим!».

На удивлёно-обиженный смешок хозяев, мудрая Ксения тут же оправдалась за слова мужа, в которых была доля правды:

– «А у нас с ним всегда всё поперёк, или сикось-накось!».

– «Конечно! Ведь недаром женщина была сделана из ребра Адама!» – тут же внёс, оправдывающую мужчин ясность, Платон и, не дожидаясь ненужных уточнений, убийственно добавил:

– «Ведь рёбра Адама расположены поперёк!».

Но прилично захмелевшая Ксения, со смехом традиционно назидательно покачивая своим весьма сексуальным указательным пальчиком перед лицом мужа, сразу прокомментировала его излишне саркастические высказывания:

– «Много текста!».

На том и расстались.

Старый, как и Новый год, Платон и Ксения встретили дома, но без загулявшего сына. Тут же, опять-таки, подоспел и день рождения Платона.

Но на этот раз Иннокентий был уже со своей Кирюшкой. Заезжали и Даниил с Александрой, и сестра Анастасия.

Заканчивались последние зимние каникулы Иннокентия. Впереди явно маячила подготовка к школьным выпускным экзаменам. По некоторым предметам она уже велась. Его родители были очень довольны, что Кеша променял улицу и соответствующих товарищей на любимую девушку.

На работе у Платона всё шло своим чередом. «Четвёрка отважных» легко справлялась с работой и без убывших. Отметили дни рождений Надежды и Платона, и от обилия праздников перешли к повседневным заботам и хлопотам.

Как-то, при большом стечении помощников, среди которых, помимо сотрудников ООО «Де-ка», был и шофёр, привезший товар, и сын Надежды Алексей с товарищем, вместе срочно наклеивавших акцизные марки на бутылки, Гудин обозвал Платона «ЧМО». Тому ничего не оставалось, как провести разъяснительную работу и, разложив всё по полочкам, доказать всем, что как раз сам Иван Гаврилович, как военврач, и есть самое настоящее ЧМО – часть материального обеспечения. После этого, вызванного им же самим позора, отношения Гудина и Кочета снова стали заметно прохладней.

На этот раз Иван Гаврилович своё зло долго держал в себе. Копя его и готовясь при удобном случае выплеснуть всё своё говно на Платона, он очень сильно отравил свой организм и подорвал своё здоровье. А ведь известно, что любой конфликт для каждой из сторон приводит только к потерям.

От конфликта, как правило, невозможно получить пользы.

Вскоре намечалось очередное участие ООО «Де-ка», в лице Ивана Гавриловича Гудина, в выставке на ВДНХ.

Платон больше не ездил помогать Гудину. Тот управлялся сам.

И глаз Платона больше не радовала орбитальная пилотируемая станция «Алмаз», в своё время, в создании и эксплуатации которой, он принял деятельное участие.

В очередной раз Платон, что только он мог аккуратно делать, наклеивал этикетки на банки. А Гудин, готовящийся к выезду на ВДНХ, попросил того помочь ему отнести всего четыре коробки к машине Алексея.

Но Платон, понимая, что пока он будет переодеваться, снимая халат и надевая кофту, а потом, снова – халат, застёгивая многочисленные пуговицы своими непослушными пальцами, из-за чего его помощь будет уже попросту не нужна, отказал комплексующему глупцу, выполнявшему в этот момент роль грузчика без участия Платона.

– «Бездельник! …твою мать!» – взорвавшись как бак с дерьмом, неожиданно разразился Гудин доселе не слышанной в их коллективе бранью.

Вскипевший, от такой дури и наглости, Платон тут же нашёлся, крикнув в след удаляющемуся, распоясавшемуся хаму:

– «Ты свою сначала отдери, а потом о других мечтай, некрофил!».

Возвратившийся через минуту за очередной коробкой Гудин, видимо успев по дороге что-то обдумать, уже менее экспрессивно ответил:

– «А я с твоей начну!».

– «Тогда тебя пора закапывать!» – поставил Платон жирную точку с запятой:

– «Да если бы она была жива, то на таких, как ты, сморчков, даже б не взглянула!» – углубил он свою мысль.

После этого они долго не разговаривали друг с другом. Гудин даже, входя в комнату к Платону, не здоровался с ним. А Платон решил, чтобы не опускаться до придурка, следующий раз будет говорить Гудину:

– «Пип, твою мать!».

После этого к взаимному холоду добавилось и их гробовое молчание.

На это первой обратила внимание Надежда:

– «Платон! А ты чего с Гаврилычем не разговариваешь?».

– «Так это взаимно, и очень кстати! Я специально молчу! А самое главное – он молчит! Пусть теперь всё своё говно копит, и в себе держит!».

В середине февраля произошло очередное событие с бездомными собаками. Но на этот раз оно оставило заметный след в жизни многих людей.

В один из дней, приехавший на работу позже других, Платон был встречен у входа лучезарно-радостной Надеждой.

– «Платон! Иди скорее, посмотри, что я нашла!».

В офисе уже намечалась ажитация. Около дивана сидела довольно крупная собака. Её белый окрас с редкими серыми пятнами отдалённо напоминал «Белого Бима – Чёрное ухо». Но морда была ужасна. Видя удивление сотрудника, Надежда сразу пояснила:

– «Это щенок американского бульдога! Не бойся, подойди, погладь!».

В принципе не боящийся животных, Платон подошёл, и с брезгливостью глядя на уродскую физиомордию, легонько сначала погладил собаку по лбу, а потом и потрепал её за загривок. А та доверчиво и внимательно уставила на Платона спокойно-выразительные чёрные глазки.

Далее Надежда рассказала, как на перроне метро она спасла животное, уже пытавшееся броситься под прибывающий поезд.

На их счастье, на шее, вместо ошейника, была верёвка. За неё-то Надежда и оттащила собаку.

Находку отвели в более просторное помещение, в цех. Платон постелил картон от коробки и пытался уложить пса на неё, около довольно горячей отопительной трубы. Но, как только его рука с усилием коснулась собачьего торса, в ответ раздалось недружелюбное рычание. Более того, пёс пошёл на Платона, тесня его, сопя и смешно чавкая, выделяя слюну. Тому стало немного жутковато. Ведь ему ещё совсем недавно, в связи с непереносимостью прививок от бешенства, были противопоказаны собачьи укусы.

– «Да ну, тебя, на фиг!» – обиделся он на друга человека.

Тут же вмешалась профессиональная держательница собак Надежда, и выручила незадачливого коллегу. А вскоре Платон вновь отбыл из офиса по работе. Больше он эту находку не видел, но зато много о ней слышал.

С помощью телефона и Интернета Надежда Сергеевна долго разыскивала хозяев пропажи, временно пристраивая свою громоздкую находку у хороших знакомых-собачников. Но тщетно. Хозяин не объявлялся.

Более того, находилось множество желающих заполучить пса, в том числе некоторых сволочей из клубов бойцовских собак, где такая порода иногда ими использовалась, как «боксёрская груша» для бультерьеров.

Но звонили и специалисты, советовавшие, ни в коем случае не отдавать этого царя среди собак случайным людям. Находились и давшие деньги на содержание находки.

Эта проблема полностью захватила Надежду, а за нею и весь коллектив ООО. По мере того, как собака меняла места временного пребывания, постепенно вырисовывался и её характер, привычки, особенности поведения, позволявшие постепенно раскрыть и тайну её появления.

Как определили все, с псом общавшиеся, он жил у богатого молодого бизнесмена, любил играть с маленькими детьми, привык ездить в высоких машинах, джипах, любил вдыхать запах дорогих сигарет и пить шампанское.

Судя по тому, что пёс страшно боялся остановки в лесу и выстрелов, его хозяин был видимо там и убит. Собаку наверно пытались продать, но она вовремя сбежала и долго скиталась по рынкам города.

Со временем, совершенно случайно, кто-то угадал и его имя «Малыш», на что американский бульдог реагировал необыкновенной радостью.

Все поступавшие Надежде предложения она отвергала, пока не позвонили «русские немцы» из Германии. Будущий хозяин очень хорошо знал эту породу, и хотел забрать пса сознательно. Надежда отдала Малыша естественно бесплатно.

Целую неделю, гостившие в России у родственников, немцы привыкали к малышу, а американец к новой семье. По всему было видно, что все друг другу понравились.

За это время породистой собаке, через знакомых Надежды, удалось оформить все необходимые для пересечения границы юридические родословные и медицинские документы.

И Малыш отбыл в Германию на место своей постоянной дислокации.

Периодическими звонками Надежду информировали о жизни Малыша на новой Родине.

К тому же, через Интернет периодически присылались и его фотографии. Там даже он прошёл обучение в собачьем Университете и был занесён в специальную книгу породистых собак Германии.

Единственным минусом для супруги нового хозяина стало оказание мужем большего внимания псу, нежели жене.

Более того, на всех, кто принял активное участие в устройстве жизни «Малыша» опускалась какая-то благодать. Будто бы именно за это бог одаривал всех этих бескорыстных людей различными новыми материальными благами.

Постоянно слушая восторженные и красочные рассказы Надежды Сергеевны о Малыше, Платон убедил её начать писать книгу о нём, ибо материалов было предостаточно.

Таким моральным теплом и закончилась зима 2007 года для всего коллектива ООО «Де-ка».

Наступил март, весна, расцвет всего и вся, новые заботы и события.

В один из таких дней влюблённых, Платон и Нона утром случайно оказались вместе перед дверью своего центра. Вошедших в здание, встретил удивлённый возглас Надежды:

– «А чего это Вы вместе?!».

– «Во, даёт! Да встретились на перекрёстке!?» – изумлённо и возмущённо отреагировала Нона.

– «А я смотрю, ты идёшь довольная и прям, мурлычешь!?» – не унималась та.

– «Говорил тебе, что надо было идти порознь!» – тут же схохмил Платон, видя нравственные мучения оправдывающейся Ноны.

– «Да не бери ты в голову! А то из мурки превратишься в жмурку!» – успокоил он, разнервничавшуюся было Нону.

По весне многие люди воспрянули духом, в том числе и противоречия.

Опять обострились отношения между Наталией и Александром, особенно сексуальные.

– «Ты сам всегда трахаешься, как кролик! Тогда теперь трахни меня, как куклу!» – досаждала она мужу.

Об этом Александр поведал Платону при их мартовской короткой встрече у него дома в отсутствии жены.

Разговорившись на эту тему, друзья решили снять стресс хорошо всем известным способом.

– «Выпьем за то, чтобы было кого, когда, где, и чем!» – начал Александр по праву хозяина.

– «А ты знаешь, как изменяются мысли мужчин об этом в зависимости от возраста?» – искренне поинтересовался настоящий друг.

После чего Платон продолжил:

– «Юноша мечтает: было бы кого и где!

Молодой ещё не женатый мужчина: было бы где!

Женатый мужчина: было бы когда!

Пожилой и старый женатый мужчина: было бы чем!

Старый не женатый мужчина: было бы кого и чем!

А старик: было бы!».

Вместе от души посмеялись, особенно не увлекаясь выпивкой.

На ходу слушая информацию о проблемах своего друга от Платона, Иван Гаврилович философски заметил:

– «У старух бывает проруха!».

– «Да какая она старуха? Совсем ещё молодуха!» – не согласился с ветераном Платон.

– «Зато теперь она не будет кричать, что он импотент! Александр уже давно всем рты закрыл!».

– «Да! Ещё как, и скольким!».

Они вместе шли пешком от метро «Китай город» в офис, возвращаясь из совместной поездки, потому были вынуждены общаться.

Впереди них оказалась женщина, невольно ставшая для парочки старых пердунов объектом внимания и обсуждения.

Платон спросил Гудина, кивая головой на эту женщину средних лет и средних достоинств:

– «Ты бы стал её?».

– «Ты что! У меня жена красавица!» – вскипел Иван Гаврилович.

– «И, что?!».

– «Ну, как ты думаешь? Мужик трахнет некрасивую женщину, если у него жена красавица?!» – настаивал Гудин.

– «Хм, почему бы и нет?! Как раз наоборот, если у мужика жена не красавица, то он не будет лезть на такую же некрасивую, а будет искать именно красавицу! Зачем же ему приумножать в своей коллекции число некрасивых женщин? Чем гордиться-то?».

– «Ну, ты и сказанул! Что ты мне этим доказал? Что имеющий некрасивую жену не полезет на такую же некрасивую?! Тогда тем более, имеющий красавицу, на некрасивую не полезет!» – недоумевал Гудин.

– «Ан, нет!» – не унимался философ.

– «Именно имеющий красавицу жену захочет разбавить свою коллекцию. Он же ничего не теряет! Даже, если жена и узнает, то сразу поймёт, что та ей не соперница!

К тому же такие мужчины в заблуждении считают, что раз у него жена красива, то все остальные женщины похуже должны просто штабелями ложиться у его ног.

А нет! Они не даются таким! Хотя и с уважением, и может даже, с вожделением смотрят на них, боясь наверняка быть брошенной.

Ведь женщины в подавляющем большинстве жаждут постоянного мужчину. И это как раз дополнительно возбуждает такого мужика!».

– «Как это?».

– «Ему не дают и он лезет, как завороженный, пытаясь овладеть некрасивой, чтобы доказать самому себе, вернее отстоять свою состоятельность, как мужчины! Вот так!» – завершил Платон свою поучительную тираду.

– «Хе! Действительно! Ты, наверно, прав?!» – смягчился Гаврилыч.

Весна действовала не только на людей, но и на зверей, особенно котов.

Потеряв терпение от почти безостановочных стонов своего любимого кота Тихона, Платон не выдержал, взял того на руки, погладил и, глядя тому в глаза, риторически спросил:

– «Ты чего разорался, как Маугли?!».

На призывы сына, а может и мужа, реагировала старшая кошка, мать всех остальных – Юлька. Она тоже периодически постанывала, иногда даже во время еды. И тут Платон тоже не выдержал:

– «Юль, я тебя буду кормить позже! И давай сделаем это традицией!».

Кстати, о традициях! Этот год так же, как и 2001-ый, начался с понедельника! А в тот год меня и родственников потрясли сразу три смерти наших с Ксенией родителей! А что будет в этом году? – размышлял Платон.

В этом году сильно разболелась старшая сестра Эльвина. По всему было видно, что её болезнь неизлечима.

Третьего марта весьма скромно отметили её семидесятипятилетие.

Платон дал сестре почитать кое-что из новой прозы. Но читала её ей невестка, так как лежачей сестре самой читать было уже трудно. Трагическая развязка неумолимо приближалась.

И действительно, вскоре новые печальные события вновь прервали радужное настроение неистощимого оптимиста. Четырнадцатого апреля Эльвина Петровна Комкова, урождённая Кочет, скончалась в той же 53-ей Городской больнице, в которой в 1988 году умер и их общий с Платоном и Анастасией отец Пётр Петрович Кочет.

Умершую отпевали в церквушке при больнице. Кроме самых близких родственников пришли и самые близкие подруги, и некоторые бывшие сослуживцы. Похоронили усопшую рядом с могилой матери на Ходынском кладбище. На поминках в её опустевшей трёхкомнатной квартире Платон увидел и её дачных соседей, и родственников по материнской линии.

Её двоюродная сестра, тоже пожилая женщина, вдруг изложила свою версию военного детства Эльвины, совершенно исказив факты, причины и следствия развода её родителей. Платон вынужден был вмешаться в это повествование, и изложить истину, сославшись на данные, имеющихся у него архивных документов. Это вызвало уважительные взгляды присутствующих.

В последующие дни он, загрустивший, много думал об ушедшей сестре.

На очереди был и двоюродный брат Олег Борисович Кочет. Тот давно страдал тяжёлым лёгочным заболеванием, и перспектив не было.

Однако он сохранял неиссякаемое чувство юмора, в том числе чёрного, в том же числе и в отношении себя. Когда Платон сообщил ему о печальном событии, тот, погоревав, в заключение попросил:

– «Платон, передай Эльке: До скорой встречи!».

Да! Братан у меня просто неиссякаемый оптимист! – с гордостью подумал Платон о брате.

Олег пригласил Платона и его семью погостить летом на купленной им в прошлом году в Анапе даче. Но Платон чувствовал, что съездить не сможет.

Сидя на трамвайной остановке и раздумывая об Эле и Олеге, Платон невольно наблюдал за копошащейся рядом молодой, смуглой, черноволосой матерью с тремя симпатичными детишками. Полностью отвлекшись от мрачных мыслей, он не удержался от комментария:

– «Молодец! Каких симпатичных нарожала! И сколько!».

– «Мы скоро всю Москву заселим и захватим!» – гордо и с улыбкой продекламировал сидящий на этой же скамье хачик.

– «О нет! Вы просто ассимилируетесь здесь, растворитесь, потеряете свою национальную самобытность, как до Вас много веков происходило со многими: татарами, поляками, немцами, французами и прочими.

Конечно, Вы немного растворите и русскую нацию. Но капля дерьма не сможет осквернить ведро святой воды!

Ваша нация давно стала пленником золотого тельца! И с помощью зелёной бумажки Вами можно легко управлять, и вообще, делать с Вами всё, что угодно!» – произнёс яркий спич Платон.

Выждав паузу, наблюдая за произведённым эффектом, начавшим уже выражаться в надвигающемся возмущении гостя столицы, Платон уже более миролюбиво и даже несколько льстиво, продолжил:

– «А ведь горцы всегда ранее отличались отвагой, честью и гордостью. А теперь эти орлы гор слетели на равнину, превратившись сначала в стервятников, а затем и вообще переродились в просто петушков!».

Это неудачно сказанное Платоном слово, не пользовавшегося уголовной феней, мгновенно вывело из себя кавказца. Он резко вскочил, вплотную приблизив свою, искажённую гримасой гнева, физиономию к удивлённому лицу Платона:

– «Ты, что, русский! Да я тебя сейчас порежу!» – взревел хачик, демонстративно засовывая руку за пазуху.

– «Чебурек, твою мать!» – вскипел Платон, резко вставая и толкая того в грудь.

От силы толчка, помноженной на возмущённо резко встающую массу Платона, оппонент перелетел через тротуар почти до проезжей части, ударившись плечом о бордюр, а головой об асфальт.

Испугавшись содеянного, Платон подскочил к своей невольной жертве и резко поднял его, испуганного, за отвороты куртки.

Он испытующе взглянул в удивлённо-испуганные глаза парня, пытаясь понять, нет ли у того сотрясения мозга. Но у того было лишь сотрясение сознания. Извинившись перед ним, Платон усадил несчастного на скамью.

В этот момент вмешалась и многодетная мать, которой только что пел дифирамбы Платон.

Она набросилась на него чуть ли не с кулаками, что-то бормоча по своему, злобно сверкая карими глазами.

Платон этого от неё не ожидал, а напрасно. Может это был её муж, или родственник? Во всяком случае, соплеменник.

А малые народы, в отличие от русских, всегда друг за друга горой.

– «Да отстань ты, чю́ркесска! Береги вон лучше своих детёнышей!» – невольно вырвалось у него оскорбительное.

Та ошалело отшатнулась и отступила назад, боязливо сгребая в охапку своих детёнышей.

С очередным интернационалом и дружбой между народами опять что-то обломилось. Столкнувшись с грубой русской силой, кавказец уже и не помышлял о каких-либо угрозах московскому аборигену. Отряхивая грязь с куртки, он что-то бурчал себе под нос на своём родной языке. Наверно ругал Платона и всех русских, москвичей.

Наконец подошёл трамвай. Садясь в него, Платон искоса наблюдал за своим недавним оппонентом, боясь вероломной мести потомка бывших посланцев гор. Платон сел, а тот встал неподалёку от него, постоянно держа своего обидчика в поле зрения.

Вскоре московский гость направился к выходу, напоследок одаривая Платона недружелюбным взглядом. Однако мудрый и гостеприимный хозяин столицы ответил дружелюбной квази улыбкой с прикладыванием к груди ладони и легкой имитацией поклона в знак искреннего извинения. И это тем было оценено гримасой, слегка искривившей рот, вымученной улыбки, несколько успокоившей бывшего горца.

В апреле Платон, наконец, перебросил по электронной почте первую часть своего произведения в давно ему знакомое издательство «Вагриус».

А предварительно он имел телефонный разговор с их руководителем Алексеем Львовичем Посаняном.

На пространное предложение Платона тот ответил, что их издательство вообще-то печатает только известных авторов, и не рискует с новыми, неизвестными. Однако будучи заинтригованным планируемым объёмом нового автора, он, в порядке исключения, всё-таки решил ознакомиться с текстом произведения Платона, а ему самому обязательно сообщить о своём решении. Прождав обещанный срок и ещё немного, Платон связался с издательством по телефону.

Через несколько дней поисков концов Платон получил по электронной почте ответ: «Издательство рукописи не принимает на рассмотрение». Удивлённый и возмущённый автор бросился к телефону.

– «Как же так?! А чем тогда вообще занимается Ваше издательство, как не изданием произведений?!» – вопрошал возмущённый писатель.

Дежурный секретарь издательства представившись, как Айгуль, объяснила Платону, что это именно она послала ему дежурный ответ.

Надо же! Теперь простые Айгули решают, печатать автора, или нет! – возмутился про себя Платон.

Однако, выслушав объяснение, что Алексей Львович обещал ознакомиться с текстом, она тут же сменила тактику:

– «Ну, это совсем другое дело! Что же Вы сразу об этом не сказали?!».

– «Так Вы не спрашивали!».

Платон опять прождал месяц и стал названивать. Теперь уже вместо Айгуль с ним вела дело Катя.

Через некоторое время новых проволочек он получил от неё ответ, что произведение уже изучено специалистами и сейчас находится у Алексея Львовича. Вскоре состоялся и завершающий телефонный разговор автора с издателем.

На прямой вопрос Платона, будут ли они его печатать, последовал такой же прямой ответ, «Нет!». Тогда графоман уточнил: «Что? Вам оно не понравилось?». На что последовал не совсем понятный, но вселяющий некоторую надежду ответ: «Не совсем!».

Но Платон не унывал. Ведь его об этом предупредили ещё в самом начале, в самом первом телефонном разговоре. Сенсации не произошло! Ведь теперь впереди были хоть и обыденные, но зато летние, тёплые дни.

Вместе с майскими днями начался и дачный сезон. Наработавшись, подуставший Платон возвращался домой на электричке. Была суббота, потому народу было немного. Напротив него села обыкновенная девушка, но с необыкновенно интересным лицом. Немного помаявшись, Платон решился всё же заговорить с нею:

– «Девушка, извините! У Вас такое лицо! Очень интересное! Ну, просто сказочное! Вам бы в кино играть кого-нибудь!».

– «Бабу-ягу что ли?!» – неожиданно ответила та невежливо.

Сконфуженный Платон не нашёлся сразу, что и ответить.

Дома он сразу же сел отдохнуть за компьютер – пообщаться со своими героями. В такие моменты, как в безбрежный океан, Платон глубоко погружался в свою прозу, искренне и с упоеньем общаясь с придуманными им персонажами. Многие из них несли черты характеров его знакомых и близких, эпизоды из жизни которых, становились составной частью его произведения. Платону доставляло особое удовольствие домысливать известные ему события, эпизоды и фразы, доводя их до «потребного уровня».

Иногда на работе, нет, нет, да и заглядывал Иван Гаврилович Гудин через плечо Платона, пытаясь что-нибудь прочесть из новенького. Хотя до этого он неоднократно повторял, что любит читать только полностью готовое произведение.

Ощущая некоторую неловкость от ещё недописанного, Платон невольно оправдывался перед Гудиным:

– «Там много идиоматических выражений!».

– «Да, да! Там много идиотических выражений!» – пытаясь показать себя знатоком и не попав в тему, неожиданно высказался Гудин.

Выслушав объяснение автора на только что сказанное, Гудин по привычке принялся оправдываться:

– «Тебе пятьдесят восемь, а мне шестьдесят пять! Значит я тебя опытнее на семь лет!

– «Так это пи́сать и какать, а в делах ещё неизвестно!» – по существу возразил ему Платон.

Вскоре автор сменил своё домашнее занятие на гараж и автомобиль.

Ещё в конце апреля Платон оформил через знакомых Даниила ОСАГО, и теперь вплотную начал готовиться к очередному годовому техосмотру.

Подсевший за зиму аккумулятор требовал значительного времени для подзарядки.

В ожидании процесса, Платон решил пока набросать хоть небольшое стихотворение. Почти в течение полугода ему ничего не пришло в, без конца занятую прозой, голову.

Но вот, наконец, процесс пошёл.

Он вспомнил давнюю историю в метро, и строчка за строчкой, полилось лирическое стихотворение о, давно некоторыми людьми забытой, человеческой доброте.

Но, в отличие от стихотворения, аккумулятор уже на следующий день не давал нужной мощности, и приходилось всё начинать сначала.

С помощью соседского ареометра Платону удалось замерить плотность электролита. В одной из шести колб она была явно много ниже нормы.

Но пока Платон всё это выяснял, первый раз на дачу с вещами пришлось съездить на машине Даниила и его жены.

Он давно и внимательно присматривался к ней. В образе Александры зоркому, опытному и намётанному взгляду Платона смутно открывались коварные повадки хитрой и хищной лисички-сестрички.

Она была чуть меньше, чем на год, младше Данилы, но по-женски мудрее. Платон видел, как во время незлобных ворчаний мужа, в голубых глазках молчащей подруги будто бы бегали чёртики в калькуляторе. Кроме того Саше явно не хватало простого воспитания. Зачастую она не знала, как себя правильно вести в той, или иной ситуации, что говорить и делать.

Платон всё больше смотрел на Александру, как на девушку из глухой деревни. Она даже в фамилии своего мужа поначалу делала неправильное ударение: Коче́т.

Позже молодые несколько раз приезжали самостоятельно. Зная лихой нрав сыночка-автогонщика, Платон успокаивался, лишь тогда, когда вороной Даниила оказывался в дачной конюшне.

В своё самое первое посещение Саша с Данилой привезли к отцу на дачу своего рыжего кота Сеньку, породы бобтейл. Тот ранее уже бывал здесь. Но сейчас он неожиданно сбежал. Поэтому в поисках любимца Александра с Даниилом зачастили к отцу. Но все поиски рыжего беглеца пока не давали результата. Особенно после того, как его уже один раз находили. Но тот, «засранец», опять сбегал.

И вот тут неожиданно и проявилась женская интуиция Александры.

Ей приснился сон, как к ней приходит её рыжий Сенька, и её внутренний голос позвал хозяйку в последний, решающий поход.

Поэтому она настояла на срочной поездке на дачу к Платону. И это, несмотря на несколько до этого безуспешных попыток найти и поймать беглеца, и слова мужчин, что он, мол, сам когда-нибудь придёт.

На дачу прибыли поздновато, в сумерки. Поэтому поиски решили оставить на завтра, на субботу. Во время после ужинного чаепития Платон увлечённо разговорился с Даниилом. Александра сидела рядом и практически не говорила, думая о своём.

Вдруг она, молча, снялась и вышла, Мало ли куда, после чаепития-то! – подумал внимательный свёкор.

Но время шло, Александра не появлялась. Забеседовавшиеся отец и сын даже не заметили этого. Вдруг тишину прервал её громкий голос:

– «Открывайте скорее! Я кота несу!».

Платон с Даниилом пулей слетели с крыльца, распахивая тугую металлическую калитку и пропуская на террасу, уже уставшую от своих усилий, Сашу. Под восторженные возгласы мужчин, с широко открытыми зелёно-голубыми глазами полными слёз радости, Александра внесла, руками прижатого к груди, своего настрадавшегося любимого рыжика. Входную дверь сразу плотно закрыли, а недельную пропажу развалили на диване. Тот, теперь нисколько не смущаясь окружающей обстановки, заурчал, и дал специалисту Платону извлечь из его тела сразу четырёх клещей. И тут Александра рассказала все подробности.

Во время чаепития она вспомнила сон, и поняла, что он потихоньку начинает сбываться. Уже наступил вечер, пора было идти к известному зелёному забору с серым бетонным основанием. Она вышла из калитки и пошла к той самой даче, где несколько дней назад уже ловила своего Сеньку.

Тогда, с помощью соседей – мужа племянницы маршала В.И.Чуйкова – кота, как фрица, удалось поймать. Но дома он снова сбежал из рук, от счастья потерявшей бдительность Александры, и спрятался под дом. Несмотря на уговоры мужа и свёкра, отчаянная Саша всё-таки полезла в подпол, в итоге спугнув кота, вообще удравшего с участка в неизвестном направлении.

Развешанные вскоре объявления и расспросы жителей дачного посёлка не дали результатов ни на следующий выходной, ни в вечерние будни после него. Но сейчас было совсем другое! Саша шла по памяти своего вещего сна!

Так и есть! Деревянный забор был зелёный и стоял на бетонном фундаменте! Вдруг она увидела выходящего из-под этого забора серого кота! Того самого, за которым, по её сну, должен был идти и её Сенька! И тут Саша услышала еле различимое, лёгкое треньканье колокольчика на груди своего бобтейла.

Она позвала Сеньку одному ему приятными и понятными звуками, на что тот стремглав бросился к своей хозяйке-спасительнице, как танк, сметая всё на своём пути, но с победно-радостным котячьим кличем!

Вот тебе и вещий сон! Вот тебе и интуиция любящей женщины! – часто потом этим случаем восторгался Платон.

Вслух же он говорил знакомым:

– «Признай в кошке… человека! Относись к ней по-человечески, с любовью и лаской, и она ответит тебе тем же! Я даже разговариваю со своими кошками, как с людьми, и они мне отвечают своими мяуканьем и урчанием!».

Через несколько дней вызрела первая клубника.

Платон собрал небольшой урожай ягод, помыл их и убрал для детей в холодильник, чтобы те, по приезде, смогли усладиться их свежим вкусом.

При очередном вечернем приезде, не успев войти на участок, как дикая лань, Александра бросилась на грядки с клубникой, пытаясь удовлетворить неожиданно возникшую страсть чревоугодия.

Но не тут то было. Время большого урожая ещё не подошло.

Безуспешно поковырявшись в листве, с недовольной миной разочарования на лице, она повернулась к тестю, с любопытством наблюдавшим за её несанкционированным рейдом по ухоженным грядкам, и безуспешными потугами что-то найти, и виновато улыбнулась.

В этот год Александра практически почему-то перестала участвовать в спортивной жизни дачников, чем так же несколько расстроила Платона.

Наступило окончание школы и младшим сыном Платона Иннокентием.

Очень впечатляющим выдался «Последний звонок». В школу были приглашены родители учеников единственного выпускного класса. Платон и Ксения впервые пришли в школу вместе. До этого они практически регулярно посещали лишь родительские собрания, на которых чаще естественно бывала мать. И не только из-за того, что это была и её выпускная школа.

Всех зрителей-родителей собрали в украшенном по случаю праздника актовом зале. Под марш колонна выпускников прошла по длинному коридору сквозь строй учащихся младших классов. Когда показался Кеша, в глаза бросилось обилие букетов цветов у него в руках. Их было явно больше, чем у его товарищей, даже нескольких вместе взятых, включая девочек. Поначалу это было родителями не понято. Но когда Иннокентий, как и другие ученики, передал всё это в их руки, стало ясно, что цветы адресованы именно Кеше, а не предназначаются для кого-то другого. Платон с трудом разместил все их у себя на коленях, так как жена взяла на себя роль кинохроникёра. Платону лишь изредка удавалось одной рукой что-нибудь щёлкнуть фотоаппаратом.

Лишь позже родители услышали от сына причину столь огромного количества цветов в его руках, как оказалось, подаренных учениками младших классов. Оказывается, по не уточнённым причинам, Иннокентий иногда проводил уроки в младших классах, замещая учителей. Более того, ему каким-то непостижимым образом удалось добиться просто-таки железной дисциплины в ранее, в смысле поведения, разболтанных классах.

Исторически, педагогические гены «Большого учителя» сказались теперь и на самом младшем сыне Платона.

После вступительного и поздравительного слова директрисы, началось театрализованное представление.

Сначала выступили ученики младших классов, а затем и сами выпускники устроили небольшой спектакль. Платона больше всего поразила активность Кеши в художественной самодеятельности. Он часто солировал. А в спектакле вообще исполнил главную роль нерадивого ученика.

Успех сына был заметен и по реакции зала, и по его же коллегам-соученикам.

В заключение Кеша исполнил реп речитативом, и даже жалостливую песню о прощании со школой.

А некоторые впечатлительные, с художественным восприятием действительности, родители даже очень прослезились, и кричали Кеше «браво»!

Вот так Платон узнал и о театральных способностях своего самого младшего, о наличии коих он лишь подозревал.

После окончания спектакля, под звуки вальса, директриса поочерёдно прошлась по кругу лишь с некоторыми, самыми видными молодыми людьми из выпускного класса, среди которых и здесь умением танцевать, даже вальс, блеснул Иннокентий Кочет.

Наверно втайне от меня его подучила Ксюха!? – решил тогда довольный и гордый за сына отец.

Из актового зала выпускники с малой частью родителей спустились в школьную столовую, где был накрыт стол для чаепития с пирогами.

После чего на автобусах, в сопровождении специально отобранных родителей, среди которых была и Ксения, процессия выехала на Воробьёвы горы и дальше на пикник в пойму Москвы-реки.

Но в этом Платон уже не участвовал. Гордый и счастливый, он нёс просто скопище цветочных букетов домой, по дороге рассуждая:

Да! Мне цветы в школе вообще никто и никогда не дарил, хотя я тоже, будучи старшеклассником, замещал изредка некоторые уроки. Пожалуй за спорт Кешка тоже бы не получил столько цветов, или цветы вообще! Вот, так, папаша! Гордись сыночком! Далеко пойдёт и без твоих подпорок! Дай-то бог! Чтобы всё у него было хорошо и удачно!

Его мысль перебил разговор ученицы начальных классов с бабушкой:

– «Смотри, а почему у дяди столько цветов?!».

– «А это… наверняка… хороший учитель!».

Наверняка! – про себя обрадовался Платон.

Фактически не утруждая себя особым прилежанием все десять лет учёбы, Кеша в нужный момент собрался и довольно успешно сдал школьные выпускные экзамены.

Все письменные: Алгебру, Русский язык (ЕГЭ) и Литературу, он сдал на твёрдые четвёрки, а свои коронные: Обществознание и Экономику – не только на отлично, а даже блестяще!

Более того, экзаменационная комиссия отметила, что она ещё не слышала более полного и чёткого ответа по экономике.

А все учителя дружно предрекали Иннокентию успешную карьеру юриста-экономиста.

В начале июня к удивлению родителей Кеша показал им сертификат о его зачислении в Московскую Финансово-Промышленную Академию!

Оказалось, что ещё в марте, в школе, Иннокентий прошёл весьма успешное тестирование у представителей этой академии по Обществознанию и Русскому языку.

На основании этого сын решил не мучиться и не искушать судьбу в лотерее поступления на бюджетное отделение другого ВУЗа, и не садиться ещё на пять лет на шею родителей.

На семейном совете Платон и Ксения поддержали решение Кеши пойти работать и учиться, а также самому платить за своё обучение. На том и порешили.

Однако Платон, в качестве поощрения сына и обеспечения ему финансового задела, сам оплатил первое полугодие его учёбы.

С августа Иннокентий пошёл работать, с сентября – учиться. Он долгое время скрывал от родителей, что работает барменом. Но, когда это неожиданно вскрылось, к его радости, реакция родителей была вполне адекватной и доброжелательной. Кеша планировал на этом месте проработать до совершеннолетия.

А пока вернулась из первого отпуска Надежда Сергеевна, и сразу же ударилась в рассказы. Однако Платон, пользуясь технической возможностью, старался почаще отсутствовать в своём соседнем помещении, но не всегда это удавалось. Со временем на болтовню Надежды он стал реагировать, как на шум дождя.

Теперь же, наслушавшись её восторженных рассказов, Платон подумал:

Да! Неплохо было бы съездить и мне в туристическую поездку по Египту, посмотреть на родину своих древних прародителей!

Теперь также стало совершенно очевидным, что свой ревматоидный полиартрит (RA) ему необходимо лечить в климате жарких стран.

Для этой цели вполне подходил и хорошо освоенный российскими туроператорами Египет.

От RA к богу Солнца Ра: горячим пескам под Солнце Египта – шутил про себя Платон. Впереди его бы ждала земля далёких предков.

И так заканчивался бы почти трёх с половиной тысячелетний круг истории.

С началом летнего сезона Платон вывез кошек на дачу.

Кот, испорченный городской жизнью, по приезде за город вскоре отметился точкой когтей не на коре дерева, что с видимым удовольствием делали ранее его приехавшие кошки – его мать Юлька и старшая сестра Муська, а привычным дранием жёстких матерчатых подстилок на стульях.

Но более всего Тихона ждал шок в другом.

Удивлённый Тихон никак не мог понять, как это? Три кошки: всегда привычная к оплодотворению мать, хоть и разные, но все красавицы сёстры, а толку нет. Никак у него с ними не получается.

Полный своих сексуальных забот, кот и не подумал направить свою похоть за пределы дачного участка в поисках других кошек.

Поутру Платон пытался пошалить с женой, но та не далась, ссылаясь на недосып.

– «Ну, ладно! Я пошёл выносить тогда туалетную воду!» – хоть как-то отшутился озадаченный муж.

Через несколько дней Платон спросил жену:

– «Ксюх, а ты знаешь, что я сейчас подумал?».

– «Что?».

– «У нас с тобой сексуальные отношения стали как у Тишки с Муськой!».

– «Как это?».

– «Ну, он хочет, а ему не дают! А она не хочет уже, или не может?!».

– «А-а! Может быть, сексуальный ты мой!».

– «Ну, ты, наконец, завелась! Ну, прям, как твоя «Волга»!».

Однако летнее тепло, свежий воздух за окном, пение птиц, и иногда и ночное звёздное небо и, главное, уединённость от сына – позволяли супругам спокойно, без спешки и напряжения, хотя бы иногда заниматься любимым хобби всех народов Земли. Иногда погостить на дачу заезжала и Анастасия.

И, как всегда, она удивляла всех своей хапужьей сущностью и бесцеремонной беспринципностью богомолки.

– «Да! Анастасии палец в рот не клади!» – подытожила её визит Ксения.

А ещё перед отъездом на жительство на дачу Платон с Ксенией как-то вечерком навестили Олега Борисовича в Малаховке. Почаёвничали вчетвером. Поговорили о том, о сём. Естественно не обошлось без юмора и сарказма.

И если Олег был востёр на язык в силу своей профессии и работы, в своё время регулярно и постоянно оттачивая свои остроты, то Платон использовал свои комментарии редко, но зато не только метко, но и просто убийственно, и без всякой предварительной подготовки, тренировки и репетиции.

Четырнадцатого июля у Платона на даче отметили двадцатипятилетие его четвёртого ребёнка, третьего сына, Даниила Платоновича Кочета.

Кроме Платона, Ксении, Иннокентия и Киры, а также виновника торжества с супругой Александрой, на этот раз приехавших на «серебристом бумере», в гости на дачу заблаговременно прибыла и Анастасия.

В разгар торжества подъехали на недавно купленном внедорожнике «УАЗ-Патриот» её сын, великан Василий Олыпин с женой – беременной очередным ребёнком Дарьей, и их детьми – малышами Гаврюшей и Ксюшей.

В общем, собрались, в основном, все, выросшие на даче, в разных поколениях, дети.

В дневном застолье на террасе отец одарил сына денежным подарком и поздравил стихотворением:

Василий привёз своим двоюродным братьям по увесистому мачете, которые тут же были опробованы в деле.

Ведь через десять дней, в один день, должны были быть дни рождения и у Васи с Кешей, и у Виталия – мужа Екатерины.

Так что подарками обменялись заблаговременно.

Пострелять в этот раз не получилось, так как увлекшиеся Саша и Данила ещё в июне расстреляли в чужих котов все пульки.

При этом они не забыли рукой и глазом Даниила, не знавшим азов аэродинамики, разбить стекло в окне второго этажа, но забыв позже пополнить боезапас и вставить новое стекло.

Зато наигрались в бильярд. Тон здесь задавали, соскучившийся по нему Вася, и впервые взявшая кий, любознательная Даша. Она особенно обрадовала Платона, заявив, что ей очень понравилось играть с ним.

А он её тем, что детишки просто влюбились в дедушку Платона.

Тем временем на работе Платона наступило относительное затишье.

Алексей, взяв кредит, наконец-то купил долгожданную иномарку «Шкоду-Фабиа», которую зарегистрировали на Ольгу, дабы на неё не смогла покуситься Светлана, с коей Алексей ещё не оформил развод.

Алексей покатал всех коллег на новинке, покупку коей все единодушно одобрили.

В очередной раз, выходя из офиса на обед, и любуясь своей последней красавицей, разыгравшийся Алёша начал комментировать, где и чья, работников какой фирмы, здесь стоит машина.

– «А это машина одной девушки. Леной зовут! Дать телефончик?!» – начал он ёрничать перед Платоном, Ноной и Гудиным.

– «Мне не надо!» – первым ответил быстро реагирующий Платон.

– «Мне тоже!» – под стать ему среагировала Нона.

– «А ему – Платон указал на замешкавшегося с ответом Гудина – уже не надо!».

А тот не нашёл ничего лучшего, как не к месту схохмить:

– «Курица – не птица! Баба – не водитель!».

– «Это ты про Галю, что ли?!» – убил его наповал Алексей.

В последнее время Алексей почему-то стал недолюбливать не только Гудина, но и Платона и периодически это демонстрировать своим отношением к коллеге.

– «А ты проводи даму в офис!» – как-то дал он ценное указание Платону, отоваривавшего покупательницу в своём помещении.

Другой раз он упрекнул Платона за что-то им, по вине того же Алексея, не сделанное:

– «А всё идёт от головы!».

На что Платон, думая о своём, лукаво возразил, опять вызвав смех Гудина:

– «Да, нет! Всё идёт от генов!».

При задержке Платона в поликлинике Алексей с издёвкой, но утвердительно, якобы спросил:

– «Проспал?».

На объяснения Платона он тут же менторски заметил:

– «А у нас рабочий день с десяти до семнадцати!».

– «Это у Вас! А у нас он ненормированный!» – поиздевался теперь над хамом Платон, использовав редко применяемую терминологию Надежды Сергеевны, с пиететом почитаемой Алексеем.

И уж совсем угрожающе звучало из уст молодого дарования, на что-то неприготовленное для него, мстительное и злобное:

– «Ну… ладно!».

Как-то Платон не выдержал и иносказательно высказался Алексею:

– «Упрекнуть меня в плохой работе, или отлынивании от неё, может только подлый лицемер! Ведь я, даже будучи три недели на больничном, ходил на работу и работал один за всех Вас, гулявших в отпусках!».

К удовольствию для Платона ответ оппонента был перебит фразой Надежды, громко сказанной Ноне:

– «Нон! Я тут недавно упала с зонтиком и его ручкой часть зуба выбила!».

– «Так ты, значит, не упала, а… пипнулась!» – ответила та с раздражением от напряжения между Платоном и Алексеем и давно всем надоевших медицинских подробностей в рассказах мужской начальницы.

В начале августа Платон с Надеждой некоторое время работали одни.

Иногда начальница сама захаживала к Платону и рассказывала о чём-нибудь своём. Тому естественно было неудобно её не слушать.

В конце очередного рассказа о своих собаках:

– «Тогда Челсик пошёл к другой калитке, и…» – Надежда вдруг замолчала.

После минутной паузы Платон спросил её:

– «Ну, как?».

– «Что, как?».

– «Дошёл?!».

– «Кто?».

– «Челсик до калитки!».

– «Дошёл! А почему ты спрашиваешь?».

– «Так ты же замолчала!?».

Летом на даче, соседка Платона Татьяна Кошина отмечала какую-то годовщину смерти своей матери Аиды Арсентьевны, которую все в округе хорошо знали, уважали и даже любили. Были приглашены ближайшие дачные соседи из своего поколения, в том числе и Платон с Ксенией.

Собралось восемь человек, из них трое мужчин. Двое других оказались старше Платона и оба были преподавателями ВУЗов, один из них был даже доцент.

После выпитого и произнесённого, как обычно, людей потянуло на всякого рода вольности. И первую скрипку взялся играть именно доцент. Он сразу взял быка за рога и начал со скабрезных анекдотов. И видимо этому послужили сразу две причины.

Постоянное нахождение в состоянии чопорности при преподавании толкало на разрядку в своём кругу.

И привычное чувство превосходства начальника-преподавателя перед аудиторией слушателей-студентов невольно переносилось и на коллектив своих друзей.

После вечеринки, уже у себя на даче, Ксения высказала ряд критических замечаний по поводу поведения доцента.

Но Платон защитил интеллектуала.

– «Да! Каждый хвалит своего петуха!» – вставила своего… Ксения.

В один из дождливых августовских вечеров Платон на даче чуть было сам себя не отправил к праотцам.

Пытаясь на террасе сложить старый, уже подсохший зонтик, он по привычке упёр рукоять того в свой давно тренированный пресс, и надавил.

Но не тут-то было. Зонт не складывался.

Тогда Платон повторил попытку, но уже резко и с силой. Зонт-то сложился. Но в этот самый момент страшной боли двойной, с интервалом в доли секунды, болевой удар в солнечное сплетение просто сокрушил несчастного.

От адской боли он чуть было не потерял сознание. На какое-то мгновение ему показалось, что вокруг него всё померкло, но открылась какая-то дверь, окно, или форточка, наверное в космос, вид которого своим спокойным безмолвием сразу успокоил его, тут же вернувшегося назад, в реальную действительность.

Да! Я чуть было сейчас не отбросил концы! Наверно попал в болевую, или даже смертельную, согласно «Дин Маку», точку своего живота? Но, слава Богу, обошлось! – наконец понял непутёвый.

Он ещё некоторое время полежал на диване, анализируя происшедшее, и делая правильные выводы на будущее.

Этот случай произвёл на Платона такое большое впечатление, что он даже описал его в стихотворении «Чуть было»:

Но, как известно, беда, или даже её предтеча, как было в случае с Платоном, не приходит одна.

По старым делам бывшего шефа и соседа Платона, его в течение трёх лет несколько раз вызывали в разные прокуратуры по одному и тому же вопросу.

Вот и сейчас, в августе, Платона вызвали в теперь уже Московскую городскую прокуратуру.

– «Присаживайтесь!» – шаблонно предложил следователь.

– «Нет, я лучше сяду!».

– «Садятся, обычно, в тюрьму! Так что лучше присаживайтесь!» – уверенный в своей правоте, настаивал тот.

– «Не-ет! В тюрьму не садятся, а сажают! А присаживают… на край стула, чтобы человек знал своё место перед чиновником. Так что я лучше всё же сяду по-человечески!».

Удивлённый следователь пожал плечами, на всякий случай, начав задавать вопросы Платону с подчёркнутой вежливостью.

Он объяснил ему, что идёт расследование дела о принудительном банкротстве государственных предприятий, в которых замешан один из депутатов Государственной Думы.

Поэтому руководством им дано задание «Копать шире и глубже».

Платон естественно ответил на все вопросы, касавшиеся его личного участия в регистрации новых ООО.

У него также взяли образцы почерка и попросили принести какие-нибудь бумаги, написанные, или подписанные им ещё в конце 90-ых годов.

Из этого Платон сделал вывод, что Сергей Александрович Сулисов – его бывший работодатель и сосед – замешан в использовании подписей Платона лихими людьми в своих корыстных целях.

Но после этого допроса Платона пока больше не вызывали.

После возвращения Платона на работу, и его короткого отчёта, Надежда рассказала ему, что после экзаменов её сын Алексей вернулся в родной дом, где во время семейного застолья произнёс так понравившийся ей тост:

– «Есть такое понятие – рай! Для меня рай – наш дом! Мне так приятно быть в моей семье!».

– «Так понравилось не только тебе, но и всей семье, и даже животным!» – прокомментировал Платон.

В конце августа отметили юбилей Гудина. Надежда дала подарок деньгами, так как капризному старцу было трудно угодить.

Пошли в «Дрова» на Покровке. На этот раз разместились удобнее – в дальнем углу зала, на подиуме около окон. Платон первым предложил тост за Гудина, предварив его коротким стишком:

Передав поздравительную открытку юбиляру, Платон поднял бокал:

– «Выпьем за то, чтобы твои желания совпадали с твоими способностями!».

Многозначительный тост мастера слова никто толком не понял, а переспросить постеснялись, боясь показаться недалёкими.

Пили пиво, потому тостов было много. Очередь снова дошла до Платона:

– «Выпьем хотя бы за периодическое присутствие того, что пока, к сожалению, всё ещё отсутствует!».

Этот, ещё более многозначительный, тост на этот раз вызвал бурную реакцию одобрения уже изрядно смягчившихся сокружников.

Праздничный вечер прошёл весело, но быстро. С него Платон сразу отбыл на дачу.

Но в заключение виновник торжества выдал правдоподобную шутку, чуть было не подорвавшую здоровье Платона и женщин.

Отходя от стола вместе с Алексеем, он вскоре вернулся с неприятной новостью:

– «Оказывается туалет на ремонте!».

Поэтому женщины сразу рванули в офис, а Платон, боясь расплескать, – сразу на электричку. И как назло поезд метро до «Выхино» шёл медленно и с остановками. Но и электричка, к счастью для Платона, пришла с опозданием. Так что он на неё успел. А как только он сошёл на своей станции «Загорново», так почти сразу же рванул налево, в лес, долго и счастливо опустошаясь.

Почти в конце августа Платон пригласил на два выходных к себе на дачу Александра с Натальей. Он очень хотел пообщаться с, фактически ставшим последним, другом. К тому же Саша полностью разделял увлечения Платона.

В субботу они играли в бильярд, настольный теннис, бадминтон, немного пожонглировали мячом, а вечером съездили на велосипедах и вместе с младшими друзьями Платона сыграли в футбол против команды Алексея Грендаля.

Вечером они подбили женщин на рэндзю, карты и домино, а потом допоздна засиделись за шахматами. Легли за полночь.

Тем временем двоюродные сёстры, при включенном на какой-то фильм телевизоре, ставили старые пластинки, и вели неспешную праздную беседу.

На следующий день, в воскресенье, Платону удалось уговорить Наталию прокатиться с мужем на велосипедах, а потом и втянуть гостей в парные игры в бадминтон и настольный теннис.

Платон заведомо знал, что Александр, как натура творческая, тоже жуир, с удовольствием разделит его увлечения, и составит ему, наконец, компанию в отличие от других старо-пресных и инертных их с Ксенией друзей и родственников, которых практически ни на что невозможно было раскачать. После воскресного обеда Платон с Александром, расположившись в шатре, по инициативе последнего, повели разговор об искусстве и их месте в нём.

Женщин решили не напрягать, ибо тогда разговор пошёл бы в другом русле и потерял бы всякий смысл.

– «Хоть мы с тобой литературных «академиев» не кончали, но к литературе, надеюсь, имеем самое прямое отношение!» – как хозяин, начал разговор Платон.

– «Да! Мы ведь пишем о том, что знаем, видим и слышим, с чем сталкиваемся, что нас волнует, в конце концов, о чём хотим писать!» – согласился Александр.

– «У нас получается, что искусство – это жизнь, которая рассказывает сама о себе!».

– «Ну, мы с тобой и нарассказали! Особенно ты!» – отдал пальму первенства Платону Александр.

– «А мне кажется, что искусство должно не только нравиться, но и волновать, будоражить, возбуждать и возмущать, и даже бесить!» – в мыслях вознёсся Платон.

– «Согласен! Но в тоже время оно должно, видимо, находиться в каких-то рамках. Например, традиций, каких-то литературных законов, ещё чего-нибудь, нравственности, морали, наконец, что ли?!» – несколько возразил боле умеренный Александр.

– «Меня это совсем не волнует! Я пишу, что хочу и как хочу! А что про это скажут другие, мне всё равно! Потому, что скажут разное, даже полностью противоположное, даже взаимоисключающее!» – объяснил свою позицию хозяин.

– «А меня этот вопрос очень волнует! Зачем мне писать и рисовать то, что никому не нужно, никем не понимается? Поэтому я иногда и пытаюсь кому-то подражать!» – немного разволновался и разоткровенничался гость.

– «А я не хочу никому подражать и быть на кого-то похожим! Я сам по себе! Не нравится – не читайте! Мне лично нравится! Я от своего творчества получаю удовольствие! А читая давно написанное мною, я даже вспоминаю и ощущаю ту атмосферу своего чувства и переживания, даже мысли!» – стоял на своём Платон.

– «Всё это, может быть, от нашей с тобой невостребованности, как инженеров, учёных, руководителей?! Мы с тобой недоработали на оборонку и науку, не выдохлись ещё интеллектуально!» – предположил Саша.

– «Да это конечно так! Согласен! Но я чувствовал свой тайный потенциал и когда работал инженером. Мне всё время чего-то не хватало. Я только не знал чего. Какого-то нового творчества! И вот, прорвало!» – вспомнил молодость хозяин.

– «Да, уж! Но все люди разные и смотрят на одно и то же по-разному! На них всех не угодишь! Но к этому надо стремиться!» – наседал Александр.

– «А я с тобой в этом не соглашусь! Не надо стремиться нравиться всем, даже некоторым. Надо просто самовыражаться и получать от этого удовольствие!

У тебя ведь больше никогда в жизни не будет такой возможности, быть самим собой!

А почитатели всё равно когда-нибудь найдутся, хоть через многие года!».

– «Наверняка!» – обрадовался Александр.

– «Так что будем самовыражаться!» – добавил он.

– «Будем и дальше так!» – резюмировал Платон.

– «Да! Всегда, в любом произведении присутствует и сам художник, как бы он не хотел спрятаться от зрителей!» – начал развивать тему Саша.

– «Да, но художник, мне кажется, должен и может быть разным?!» – сделал шаг навстречу другу Платон.

– «Но это вовсе необязательно! Кто-то может уже нашёл свой стиль, свою стезю, и лепит под копирку!».

– «А может поиск своей стези – это и есть искусство?!» – вдруг неожиданно повернул Платон.

– «Да, ведь искусство – это жизнь, которая рассказывает сама о себе!» – процитировал Александр недавнее высказывание друга.

– «И не только! Это может быть и придуманный миф, и только сочинённое автором!» – углубил свою мысль новоиспечённый классик.

– «Но фрагменты этого, сочинённого, будут взяты из жизни!» – вывернулся и снова сел на своего коня пытливый Александр.

– «Да!» – обрадовал друга Платон.

Но беседу друзей прервали их жёны.

– «О чём это Вы тут секретничаете?» – ласково спросила Ксения.

– «Да скулят о старых, девичьих делах!» – грубовато цитировала старое выражение друзей Наталия.

На этом разговор был завершён.

Впереди их ждали другие, более приятные развлечения.

После проводов гостей Платон спросил жену:

– «Ну, и о чём Вы с Наталией поболтали?».

– «А так… о разном».

– «Небось, нам косточки перемывали?».

– «Нет! Только Сашке! Наташка как всегда его грязью поливала! В общем…, о низком! Ну, а Вы о чём?».

– «Да, как всегда… о высоком!».

А тем временем супруги Александровы на своём авто через пробки приближались к Москве.

Уставшая в гостях Наталия, по обыкновению отчитывала мужа.

Тот молчал, делая вид, что сосредоточен на дороге.

Он действительно был сосредоточен, но на своих мыслях, и почти не слушал привычно верещавшую жену.

– «Чего молчишь?!» – риторически возмущённо не выдержала Наташа.

– «А….».

– «Мне не нужны твои ответы!».

А в самом конце августа, на даче, Платона и Ксению с ответным визитом посетила Марина со своим настоящим, но отставным полковником, но теперь уже не на новой Волге, а на старой иномарке.

Два последних выходных лета пролетели совершенно незаметно в шашлыках и песнях ретро. Хотя эта парочка и была на редкость равнодушна к спорту, но зато она вполне отыгралась на пластинках и отремонтированном радиоинженером Юрием Алексеевичем Палевым проигрывателе.

Закончилось очередное лето, наступил сентябрь. В дополнение к работе Иннокентий теперь пошёл ещё и учиться. Наполнившее его чувство ответственности и ощущение взрослости поначалу сыграло с ним даже злую шутку. Он начал хамить уже и отцу.

Платону стало обидно.

Ни один его ребёнок не позволял этого.

Хотя причина того, скорее всего, была в том, что другие дети с Платоном до такого возраста никогда и не жили.

Утром он шёл в поликлинику за очередными анализами, думая о поведении Кеши, о своём и его будущем.

В голове невольно, сами собой, стали рождаться строки.

В течение последующих дней он вернулся к набросанному и дописал стихотворение «Сыну»:

Строки Платона невольно стали в чём-то пророческими. Восьмого сентября была шестая годовщина смерти его матери.

А вечером в воскресенье, десятого сентября, его неумолимо потянуло к брату. Тот тяжело болел и по телефонным разговорам с ним Платон понял, что дни дорогого Борисыча уже сочтены.

Хоть бы он дотянул до конца октября, до своего семидесятилетия! – невольно проносилась в его голове.

И вот, к концу дня, Платон неожиданно предстал перед его помутневшим взором. Олег конечно очень обрадовался. Он взял руку младшего и долго не отпускал, расспрашивая о делах еле шевелящимся языком, от чего вскоре устал и попросил оставить его пока одного, отдыхать.

Платон переключился на Елену, в разговоре с которой выяснил подробности последних мучительных дней жизни Олега.

Однако вскоре тот очнулся и попросил жену ему помочь. От него Елена вышла сильно расстроенная. У мужа начались новые боли в районе печени.

Пришлось опять вызывать скорую помощь, ибо прежние обезболивающие лекарства уже не помогали. Пока ждали, Платон подсел к брату и незаметно для него создал своей пятернёй тепловое и биологическое поле над больным местом. Олег почувствовал родную руку и поблагодарил братишку. Но вскоре попросил опять оставить его одного.

Приехала скорая, которая была и накануне. Осмотрели. Поговорили с ещё шутившим больным. Сделали укол и рекомендовали сильные обезболивающие. Уходя, тихо заметили, что всё это уже бесполезно, финиш близок.

Уже было поздновато и на улице. Олег несколько раз прощался с Платоном. Но тому что-то не уходилось.

Он то и дело садился к постели умирающего, и они долго молчали, взявшись рука за руку.

Олег словно пытался с помощью своего любимого младшего двоюродного братишки задержаться на этом свете.

Так и держались они друг за друга: огромная, ко всему привычная, много повидавшая и пощупавшая, тёплая, хотя и с немного скрюченными, жёсткими пальцами, кисть Платона, и интеллигентно узкая, но сильная и жёсткая, худая и даже костлявая, уже прохладная ладонь Олега.

Ему всё-таки удалось окончательно проститься с Платоном, и тот, расстроенный, один ушёл во мрак спасительной ночи.

Всю дорогу до станции он думал о брате, чуть ли не молился за его выздоровление, всё же не веря в чудо, вспоминая недавно умершую их сестру Эльвину.

Надо же? Как, оказывается, Олег чувствовал ситуацию! Ещё и привет ей на тот свет передавал! – сокрушался мысленно Платон.

Рано утром позвонила Елена и сообщила о ночной, во сне, кончине самого старшего из семьи Кочет.

Платон невольно вспомнил все последние дела Олега и его семьи.

Тот словно торопился сделать их.

Ещё весной, под его руководством и контролем была полностью перекрыта крыша всего их большого дома.

Жена Елена поменяла старую иномарку на новую.

Незадолго до смерти отца, старшая дочь Юлия порадовала его, став главным редактором нового модного журнала об индустрии красоты и здоровья «Beauty guide».

И только грандиозным планам Олега по размещению многочисленных родственников в его новом доме в Анапе не суждено было сбыться.

На похороны известного в былые годы радиожурналиста Олега Борисовича Кочета собралось множество народа. Гроб поставили в обширном приусадебном саду родового дома большой семьи Кочет. Платон прибыл в Малаховку вовремя, с Ксенией и Иннокентием. Практически тут же подъехал Данила, за ним на своём автомобиле Саша. Чуть позже – Василий. Остальные родственники Платона по разным причинам не смогли приехать.

Ему было особенно неприятно, что никто не приехал от Григория и его родни. Если и раньше семьи Олега и Эльвины никогда не общались, за исключением их самих, изредка поздравлявших друг друга с праздниками, то теперь этого не будет и подавно!

А как же быть с родственными узами? – недоумевал Платон.

Опять мне, что ли, одному этим заниматься? Ну, Григорий! Нет на тебя Константина!

И вообще, в последнее время Платон стал ощущать и отдаление от себя потомков семьи старшей сестры Эльвины.

Ни Григорий, ни его жена Галина, так и не удосужились, хотя бы из уважения, хоть бегло ознакомиться с длительно у них находившимся произведением Платона. Ну, бог с ними, с верующими, опеку над которыми уверенно взяла, охмурившая их, сестра Настасья Петровна.

А пока слово взял действующий чиновник радиовещания. Он красочно описал трудовой путь Олега, его талант журналиста и новаторство руководителя.

Выступило также довольно много бывших коллег Олега и школьные, малаховские товарищи. Затем длинная процессия из множества автомобилей двинулась на новое кладбище. Только тут Платон узнал, что женщинам так и не удалось разыскать могилы родителей Олега на старом кладбище.

Тогда он молча возмутился: Как это так? Меня бы позвали! Я бы точно нашёл! А ведь теперь на эти могилы предков никто и никогда больше не придёт! Они тоже не блюдут корни своих прародителей?!

Началось прощание на кладбище.

Народу было много, места – чуть меньше. Родственники подошли поближе. Процедуру начали верующие.

Сестра Елены – Мария, была хоть и биологически образованной, но набожной. Под стать ей был и её муж Виктор – преподаватель МГУ, и тоже верующий кандидат биологических наук.

Их четверо детей, две девочки и два мальчика, были воспитаны соответственно. Они пропели у гроба соответствующие молитвы, и путь на последнее свидание с остывшим телом был открыт.

Первыми попрощались самые старые товарищи Олега, некоторые даже старше его по возрасту. Потом стали подходить и родственники. Платон показал пример своим, а затем встал у изголовья рядом с вдовой, слегка поддерживая её. Но Елена была уже спокойна. Всё, что было можно, она перестрадала. Дошла очередь и до второй дочери Виктора и Марии, Татьяны. Наклонившись для прощания с некровным дядей Олегом, она в итоге просто разрыдалась. Платону было неловко смотреть на страдания молоденькой девушки, но почти рядом стоял пока ничего не предпринимавший её отец.

В конце концов, жалость пересилила этикет и неловкость, и Платон привлёк своей пятернёй рыдающую девчушку за талию к себе, дав её красивому заплаканному лицу возможность скрыться от посторонних глаз, уткнуться в мужественную грудь, успокаивающую своей твердью и теплом.

Платон на время освободил левую руку, поддерживавшую Елену, и стал легонько гладить Танюшку по почти льняным, с золотистым отливом, прямым волосам.

При этом старый ловелас почувствовал необычайный прилив давно забытой, какой-то необыкновенной нежности. На всякий случай он искоса взглянул на Ксению. Не ревнует ли? Но та всё ещё была в образе и под впечатлением.

Таня постепенно успокоилась и Платон, дабы не провоцировать ненужных домыслов и вопросов, нежно и ненавязчиво направил её к уже отошедшей в сторонку Елене.

Та это сделала скорее по инерции, по привычке отходить от мужчины, обнимающего другую женщину.

– «Ну, иди теперь к тёте!».

Прощание закончилось. Кто-то наблюдал за ним издалека. Рабочие забили крышку гроба, навеки спрятав за ней застывшие черты «последнего из могикан» рода Кочет.

Бросание пядей земли на крышку уже низко опущенного гроба завершало процесс прощание с телом усопшего. Разбившись на мелкие группы, побрели к машинам. Платон невольно поймал себя на желании ещё раз, сейчас увидеть Татьяну. Но её уже не было видно.

Этот мелкий эпизод произвёл на впечатлительного Платона большое воздействие. Танюшка теперь не выходила у него из головы. То и дело он возвращался к происшедшему и смаковал свои ощущения.

И теперь его также волновал вопрос последствий происшедшего, поведения жены Ксении.

Но никаких, видимых его намётанному глазу, событий больше не происходило.

Колонна машин из похоронной процессии быстро домчала всех оставшихся на поминки обратно в осиротевший дом.

Из-за обилия народа, к столу пришлось даже установить очерёдность.

Сначала запустили всех оставшихся коллег, друзей и знакомых, а также тех родственников, кто торопился по делам.

В их числе оказалась и вся молодёжь Кочет. Александра, спешившая на работу, по той же причине увезла с собой и Иннокентия. После застолья отбыли Даниил и Василий. Из ветви Петра Петровича остались только Анастасия и Платон с Ксенией. Засиделись допоздна.

Прощаясь со всеми, Татьяна с теплотой и изяществом высказала Платону благодарность за её поддержку в трудную минуту.

На девятый день Платон прибыл один. Анастасии и Ксении что-то нездоровилось. Дети были заняты на работе.

Сразу попал к ещё никем не занятому столу. Сел первым посередине. Тут же явилась и Танюшка, спросив разрешения сесть рядом, справа. Начали подтягиваться и остальные. Некоторые с интересом и, как показалось Платону, с лёгкой саркастической улыбочкой поглядывали на беседующую парочку.

Но в самый разгар поминок Татьяна неожиданно, по примеру своих сестры и братьев, по-детски пролезла под столом, и, попрощавшись со всеми, отбыла домой в относительно далёкие Химки. Платон даже не успел толком ничего ей сказать. А надо ли было?!

В этот день он передал женщинам умершего брата экземпляры стихотворения о нём.

На том же листе было стихотворение и о сестре Эльвине. Да и дописаны и написаны они были в один день – 11 сентября:

А стихотворение о брате получилось у него в два раза длиннее.

Да и их отношения с Олегом были одновременно и проще и сложнее, чем с Эльвиной.

Через несколько дней Платон написал новое стихотворение о брате, назвав его «P.S.» о брате:

На сороковой день Платон был уже с Ксенией.

Как ему показалось, Татьяна подчёркнута была с нею вежлива и приветлива.

Но этим событиям предшествовало другое, произведшее на Платона не меньшее впечатление, чем смерть брата и внезапно возникшая симпатия к Татьяне. И событие это произошло опять с собакой.

Ещё в середине сентября, в попутной машине своего знакомого, Платон повёз в Москву Мусю, сидевшую в любимой ею старой спортивной сумке.

Та стояла на коленях у Платона, а Муся до поры до времени не подавала никаких существенных признаков беспокойства. Только один раз она повернулась головой в сторону водителя. На крутом левом повороте перегрузка вынудила кошку высунуть голову из сумки и удивлённо обернуться назад, словно молчаливо спрашивая:

Кто это меня так сильно тащит назад? Затем она снова перевернулась головой в сторону возможной потенциальной опасности.

Так как Тишку и Соньку Платон отвёз домой ранее, то теперь на даче оставалась только одна кошка – самая старая Юлька, всё время куда-то надолго уходившая.

На работе коллеги сочувствовали Платону, за полгода потерявшего сразу сестру и брата.

– «Да! В жизни всякое бывает! Сегодня человек живёт, живёт, а завтра… умирает!» – на редкость философски заметил Гудин.

– «Ешьте боярышник! От него голова не болит!» – решила обрадовать загрустивших коллег, расщедрившаяся Надежда.

– «Зато жопа…!» – начал, было, Платон ставить ту на место из-за её не к месту высказываний, но понял, что сейчас это тоже не к месту.

И вот, в один из сентябрьских дней Надежда позвала Платона на улицу. Там, около стены их здания, в груде брошенного строителями мусора, кто-то копошился и скулил.

Надежда грубо стала звать собачьего детёныша. Из-под обломков сначала показалась любопытная мордочка симпатичного щеночка, который пошёл было навстречу её голосу. Но тут же, испугавшись, щенок спряталась обратно. На этот раз он залез в обрубок оцинкованной водосточной трубы. Платону пришлось взять её и буквально высыпать щенка на улицу.

Он взял на руки доверчивый тёплый комочек, и, в сопровождении Надежды, понёс в офис.

По всему было видно, что той не дают покоя лавры спасительницы бездомных собак, но зачастую чужими руками. Платон даже уточнил, а правильно ли они поступают?

Ведь наверняка где-то бегает мать щенка.

Но Надежда была непреклонна:

– «Что ты?! Ты же видишь, что он потерялся! Если его оставить, то прибегут собаки из другой стаи и просто загрызут его!».

Платон не стал спорить с заядлой собачницей.

Опять Надежда раскошелилась на покупку Платоном еды для щенка. Опять подготовили коробку и тряпку. Всё шло по уже отработанному сценарию. Опять Надежда брала к себе в офис щенка поиграть, но тот прятался от навязчивой незнакомки.

Несмотря на протесты Платона, Надежда навязчиво уговорила его забрать щенка, как оказалось девочку, к себе на дачу для сторожей, или для жителей в соседнюю деревню. Тот согласился. И решающим здесь стало чувство, сразу же нахлынувшее в, изголодавшуюся без забот о слабых ближних, душу Платона. Платон тайно мечтал, что Ксения согласиться.

После работы он посадил щенка в сумку и на плече повёз в метро. При подъезде к «Выхино» собачонка высунула любопытную мордочку, благодаря чему один очередной знаток собак сразу определил её пол и возраст. Более того, он сказал, что пёс породистый. Поскольку Надежда Платона отпустила пораньше, то в электричке народу было мало. Доехали спокойно.

Однако старший сторож садоводческого товарищества Платона Василиса Васильевна объяснила ему, что им нужен только кобель и желательно весеннего рождения, чтобы успел за лето вырасти и окрепнуть.

Так что Платону пришлось принести собаку на свой участок.

Да он в то время, в принципе, и не возражал. Он уже проникся к собачонке очень тёплым чувством. Вспомнив о Тане, недолго думая, назвал щеночка Маня.

Внимательно вгляделся в её мордочку. Да, очень ей подходит такое имя! – решил новоиспечённый крёстный.

Но та оказалась большой трусихой.

Она даже боялась самого Платона.

Скорее всего, действовал инстинкт самосохранения.

Из большой коробки, поставленной в шатре, Платон сделал Мане домик с узеньким лазом. Причём сам он мог открывать эту коробку сверху, и размещать в ней что-либо. На дно он положил полиэтиленовую плёнку. На неё – в два слоя тряпок. Поставил поилку и миску для еды.

В качестве царственного дара, Надежда дала с собой Платону много специального собачьего сухого корма для щенков, и вдобавок баночку вкусных собачьих консервов. Так что еды хватило бы надолго.

Платон решил не приучать Маню к дому и к себе. К тому же где-то поблизости бродила старшая кошка Юлька, которая иногда вечерами наведывалась к Платону поужинать. Она могла приревновать, что, кстати, позже всё-таки и случилось.

Приезжая после работы, Платон видел съеденное и выпитое, но неизвестно кем. Более того все плошки были перевёрнуты и разбросаны по саду.

Платон также наблюдал многое, растущими и чешущимися зубами щенка растрёпанное, и кругом разбросанное.

Маня вытащила тряпки из своего домика и сама себе сделала лежанку в саду, под яблоней. Причём её место оказалось равноудалённым от всех возможных опасностей. Маня возлежала на своей тряпочке, часто трепя и покусывая её, всё время тайком наблюдая за Платоном и всем окружающим её пространством. Когда же Платон куда-то уходил, та тайком сзади подкрадывалась к нему и шла за ним буквально по пятам. Если Платон вдруг бежал, то Маня тоже бежала следом, натыкаясь на его ноги после резкой остановки. Именно таким образом ему изредка удавалось поймать её и поласкать. Но из этого щенок делал выводы, и ловить его с каждым разом становилось всё затруднительней.

На работе Платон сообщил Надежде, что щенка не удалось пристроить. Но та была почти до истерики непреклонна:

– «Ищи, Платон! Ищи! Собака должна быть пристроена! Ни в коем случае не бросай её!».

И так продолжалось несколько дней. Платон всё-таки кое-кого поспрашивал в деревне. Но ему объяснили, что те, кто хотел иметь собаку – уже её имеет, а другим она значит и задаром не нужна.

Таким образом, все варианты пристройки щенка, включая категорическое несогласие Ксении взять его себе, оказались исчерпанными.

И тогда Платон сообщил Надежде, что скоро съезжает с дачи и не будет там больше ночевать, соответственно регулярно ездить вечерами и кормить собаку, в заключение, напугав вероломную начальницу тем, что теперь он будет вынужден привезти Маню обратно. Более того, ссылаясь на холод, через несколько дней Платон действительно перестал ночевать на даче.

В последний вечерний заезд, в электричке, почти напротив Платона, сидела средних девичьих лет и выше средней симпатичности девушка.

Своими светло-карими невыразительными глазами она исподтишка, тупо-надменно, периодически разглядывала окружающих. На соседней скамье, через проход, Платон увидел другую, только что присевшую девушку. Она была постарше, и, как иногда говориться, немного пострашнее, но весьма обаятельная. Смелый взгляд её открытых серых глаз сразу же приковал к себе внимание окружающих. И даже два верхних заячьих зуба, мешавшим сомкнуться вполне обыкновенным губам, не портили этого её магического обаяния.

Надо же, как природа устроила! – заметил наблюдательный бывший художник.

Съездив пару раз вечером для кормёжки щенка, он объявил Надежде, что больше не сможет этого делать.

Возможно, наконец, испугавшись, через своих знакомых Надежда быстро нашла временный квартирный приют для бездомных собак и кошек, и по её наводке Платон отвёз бедолагу Маню в надёжные и профессиональные руки.

Но этому предшествовало решение проблемы поимки щенка. Вечером Платону так и не удалось приманить Маню.

По договорённости с Надеждой он поехал на дачу через день, утром. Расчёт был на то, что голодный щенок станет покладистей. Но приехав туда утром, Платон обнаружил под соседским забором пустую миску из-под супа.

Оказывается соседка Татьяна прикармливала, как она назвала щенка, Дэзи, до этого долго изводившего её своим скулением.

В этот раз Платону удалась хитрость. Он заманил сухим кормом, не дававшуюся в руки Маню, на террасу. Долго он пытался зайти за спину, жующему вкусные гранулы щенку, но Манька всякий раз прекращала есть, и пятилась к двери, не давая Платону зайти ей в тыл. Такие манёвры продолжались довольно длительное время.

Наконец человек переиграл животное. Он подсыпал всё новые кусочки корма всё дальше и дальше от двери, ближе к себе. Наконец Платон быстро встал и бросился к двери. Он пытался было быстро закрыть её, но голова шустрого животного уже начала просовываться в щель. Пришлось Маню немного пугнуть. Довольный хитрец плотно закрыл за собой дверь, надёжно спрятав за нею арестанта.

В ожидании окончания перерыва в движении электричек, Платон пока поделал в саду какие-то дела. Наконец пошёл за Маней.

Да! Лучше бы я тебя не запирал! – решил он, увидевший последствия игр щенка.

Он посадил Маню в старую, спортивную, Мусину сумку и, довольный решением проблемы, понёс её на плече на станцию.

В поезде Маня долго спала, но после «Выхино» проснулась и разыгралась. Платону пришлось дать ей «соску» – свой палец, и чуть ли не пожалеть об этом.

В офисе Маню опять покормили и Патон вновь продолжил свой путь спасителя.

С одной стороны, он был доволен, что доказал Надежде свою правоту, и вынудил её саму заняться пристройкой щенка.

С другой стороны, он был немного обижен на жену. И не за её отказ в принципе, а за слишком безапелляционную форму этого отказа.

Через несколько дней собачья тема вновь всплыла и весьма забавным образом.

– «Иван Гаврилович! Идите, понюхайте, как Платон столовкой пахнет!» – привычно требовательно вскричала Надежда, увидев входящего в офис отобедавшего коллегу.

Гудин тут же вскочил, и как шавка, как старый, потерявший нюх пёс, смешно вытягивая вперёд шею, засеменил к Платону, по пути набивая себе цену:

– «А я издалека чую!».

– «А может мне ещё и брюки расстегнуть?!» – язвительно остановил его Платон.

С весны этого года Платон стал пользоваться ближайшей столовой. Его сразу приметили её сотрудницы и при следующем посещении им общепита не преминули попытаться наладить с ним более тесную связь:

– «Приходите ещё! У нас готовят по-домашнему!».

– «Что? Так не профессионально?!» – ответил пересмешник, проходя вдоль раздачи и приветливо улыбаясь.

Не заметив недоумение обидевшихся, но услышав лёгкие смешки понявших, и получив в ответ их очаровательные улыбки, Платон прошёл в зал, глазами ища свободный стол. Но тщетно.

Не найдя искомого, он подсел к ещё не средних лет, но уже средних показателей, женщине, собирающейся уже уходить, спросив её, не свободно ли место.

Та ответила на всё согласием, приветливо улыбаясь и кокетливо уточняя хитрому мужчине:

– «К тому же я уже ухожу. Приятного Вам аппетита!».

– «Спасибо! А Вам – послевкусия!» – неожиданно даже для самого себя выпалил, потешившийся своей вежливостью, Платон.

Но вскоре, неожиданно, его, оставшегося наедине со своими мыслями и обедом, прервала фраза, донесшаяся из-за соседнего стола:

– «Да! Москва, наверное, самый дорой город в Мире?!».

Не успев услышать ответа собеседника, патриот столицы Платон, невольно не выдержал:

– «Да! Недаром в известной песне поётся – дорогая моя столица, золотая моя Москва!».

Рассказывая об этом Гудину, Платон совсем не ожидал от того пакости.

– «Ну, ты же пожрать любишь!» – попытался тот подколоть Платона.

– «А ты нет?».

– «Конечно, нет!» – горделиво ответил Иван Гаврилович.

– «А я вот люблю! Как всякий молодой и здоровый!» – в очередной раз поставил на место своего постоянного оппонента Платон.

– «Ты давай на это… не это!» – промычал в ответ Гудин.

– «От тебя даже столовкой пахнет!» – использовал он для надёжности и Надеждин перл.

– «Ванёк! А знаешь, почему ты дед? Потому, что уже мужиком и не пахнешь!» – совсем заткнул Гудина Платон.

Вечером, как обычно, он дома решил покачать пресс, лёжа поперёк на широко разложенном диване.

Но прилегшая на своё место перед телевизором Ксения, несколько мешала зарядке мужа своими ножками под пледом.

– «Убери копыта! Я пресс покачаю!» – отомстил он жене за её прежние неуважительные обращения к его ногам.

Закончив бесплодные попытки ужатия уже намечающегося живота, Платон возвратился к теме, дав новое указание до этого поджавшей ножки жене:

– «Ну, всё! Можешь теперь копыта обратно отбросить!».

Начав ещё в сентябре, в начале октября Платон излил свои, накопившиеся за сентябрь, чувства и переживания, и уже завершил их в виде большого стихотворения, назвав его:

Такие душевные порывы Платона были теперь вполне объяснимы.

Его жена Ксения не только мужала, матерела, но и, как все, старела, причём не только телом, но и душой.

Она всё менее нуждалась в ласках мужа, всё реже и реже сама вызывала и провоцировала их, всё меньше млела под ними, редкими и эпизодическими, а то и вовсе обходилась без них.

Дети и внуки Платона, повзрослев, жили отдельно. Теперь вот и Кеша завёл любимую девушку и с отцом виделся редко. А когда виделся, то им не хватало времени всё обсудить, в том числе и самое важное.

Да и с Ксенией дела и отношения всё больше становились обыденно-повседневными, заключающимися всё более во взаимном сотрудничестве.

Поэтому в большой душе Платона образовался избыток не отданной людям любви, тепла, ласки и нежности. И всё это требовало своего приложения, и отразилось в отношениях Платона к Тане и заботе о Мане.

Но осенние трудовые будни постепенно успокоили взбудораженную душу поэта. Опять состоялась большая перегрузка товара с нижегородской на минскую машину, причём в непогоду.

– «Сиклон на юге принёс дожди!» – на всякий случай проинформировала Надежда своих коллег.

В перерыве работы, в процессе перекура и разговора о разном, Иван Гаврилович начал исподволь, в перспективе, на всякий случай набиваться в гости к шофёру Владимиру из Нижегородской области:

– «Володь! А у тебя куры есть?».

– «Да! Три!».

– «А петух?».

– «Два!».

– «А ради гостей одного можно и забить!?».

– «Легко!».

– «Вместе с гостями!» – подсказал Платон хозяину выход из положения.

Повеселившись, вновь принялись за работу.

Позади было тёплое и плодородное, хотя и для Платона омрачённое смертями близких, лето.

Оно стало последним загульным и для кота Тихона. Приехав на дачу позже своих кошек, и почуяв на своей территории запахи чужих котов, Тиша рьяно принялся тогда за выведение крамолы.

Он стал не только успешно гонять и драть чужаков, но и усиленно орошать, метить свою территорию. И в этом порыве он так увлекался, что иногда метил и посторонние предметы, включая ноги своей хозяйки, чем вызвал её гнев.

Поэтому приговор ему был обеспечен.

И хотя Платон долгое время был категорически против порчи кота, но теперь и он был вынужден согласиться. Ксения, наплакавшись, свозила беднягу на экзекуцию, которую Тихон перенёс стоически.

Позже, поглядывая на успокоившегося, кастрированного кота Тишку, хозяйка прозвала его Омлетиком.

Осень тоже выдалась тёплой и, в основном, сухой, но с избыточным атмосферным давлением.

Это, видимо, сказалось на некоторой престарелой части некогда интеллигентного населения столицы.

При подходящем к остановке трамвае, пожилой, неполный мужчина болезненно-интеллигентного вида и такой же национальности, упираясь в висящую через правое плечо Платона сумку, пытался сдвинуть её владельца, и пролезть в щель между ним и трамваем.

После второй, более назойливой и ощутимой попытки Платон не выдержал:

– «Ну, куда?».

– «В шизду!» – неожиданно, и очень тихо объяснил неподдающемуся бывший интеллигентный человек.

– «Куда-а?!» – больше удивился, чем возмутился Платон.

– «В шизду-у!» – также тихо и вкрадчиво продолжил изощрённый нахал.

– «А! Помнишь ещё!?».

– «И ты туда же!» – пытался тот взять к себе в партнёры Платона, возможно и не слыша его ответа.

– «Нет! Я в трамвай!» – отодвинул хама Платон.

В трамвае Платон, про себя рассуждая о посетившем некоторые слои, якобы интеллигенции, хамстве, вспомнил одно из последних коллективных посещений, так одно время всем понравившейся, ближайшей столовой.

Уже во время приёма пищи, на безобидную, но интеллектуально шутливую реплику Платона последовало зычное и привычное от Надежды:

– «Ты, что, дурак?!» – как всегда, та схамила не по злобе, а по обыкновению.

Начавшая было смеяться над шуткой Платона, Нона, от неожиданности и удивления, чуть было не выплюнула содержимое своего невольно открывшегося рта в тарелку.

Судорожно проглотив вываливающееся, она не выдержала:

– «Надь! Ну а ты-то…, что?!».

Давно привыкший к перлам невоспитанной хамки, Иван Гаврилович тоже сменил свою улыбку.

Он вздохнул и сумрачно закряхтел, глядя не на неё, а на Платона.

– «Надь, ты обратила внимание, что я на тебя не обижаюсь?!» – не желая портить трапезу товарищам более решительным и фривольным ответом, вежливо и участливо спросил Платон.

– «Делай выводы!» – вовремя и радостно поставил на место начальницу и точки над «и» нетерпеливый Иван Гаврилович.

– «Так это ты же на меня обижаешься, а я на тебя нет!» – словно пропустив мимо ушей обидное уточнение Гудина, обращаясь к Платону, пыталась лицемерно примазаться к интеллигентам и отмазаться от дураков, удивлённая таким дружным ответом коллег, Надежда.

Специально приотстав от женщин, уже поднимаясь из-за стола, Гудин с Платоном всё ещё зубоскалили по поводу происшедшего.

Платон, кивнув на соседний стол, где по свинячьи ело лицо выраженной национальности, почти риторически произнёс:

– «Ваньк! Будь на моём месте, например… еврей, он бы, наверно, своим недопитым компотом плеснул бы невзначай Надежде в рожу?!» – под гогот Гудина отвёл душу всё ещё обиженный на самодурку Платон.

– «О чём это Вы?!» – уже на улице насторожилась начальница.

– «Да о… компоте» – первым нашёлся Платон.

– «От… обиды, что ли?!» – второй потерялась Нона.

Внутренне всё же не уважая всех своих подчинённых, Надежда, как человек недалёкий, сама издавна очень боялась всяческого начальства.

Поэтому, когда в офис заходили покупатели из властных структур, она относилась к ним с подчёркнутым пиететом.

По очередному такому случаю Платона обуял смех, и он решил шуткой несколько разрядить обстановку. Воспользовавшись тем, что Надежда Сергеевна никак не решит, каким числом отметить очередную серию выпускаемой продукции, Платон вошёл в её кабинет в самый не подходящий для Надежды момент и с серьёзным видом объявил:

– «Надь! Тут звонили из ЦК и просили следующую серию сделать седьмого ноября, в честь 90-летия революции!».

Даже, несмотря на улыбки гостей, Надежда, улыбаясь и сама, замахала на шутника руками.

Дабы не смущать начальницу, Платону пришлось выйти.

Осеннее межсезонье стало вполне подходящим для начала комплексного лечения зубов Платоном, в том числе протезирования. Надежда дала ему телефон стоматологической поликлиники, в которой знакомые врачи протезировали всех ведущих специалистов их НИИ.

Платон спросил у Гудина, как доехать до этой стоматологической поликлиники. А тот, скорее нарочно, из-за зависти, показал чёрте куда. Платона возмутила такая «компетентность». А тот скатился до элементарной подлости:

– «Да отшебись ты от меня со своими детскими проблемами. Мне не до тебя. Здесь у нас другие проблемы, побольше твоих!».

– «А ты от меня – со своими стариковскими!».

– «Отстань, зануда!».

По выходным Платон ещё ездил на дачу, готовил дом и участок к зиме.

В последние озимые дни он успел не только убрать последствия урожая, но и подготовить грядки к новому сезону, законсервировать садовую мебель и инвентарь.

Сделанное из всего им запланированного, успокоило дачника до весны, до следующего сезона.

В стране наступала пора политической активности. Впереди были Думские выборы. В электричках всё чаще и чаще слышались разговоры о политике. В одну из таких полемик невольно влез со своим комментарием и острый на язык. По поводу преимущества нашего современного кинематографа над западным, Платон подсказал трём беседовавшим пожилым дамам, вызвав их неподдельный смех:

– «Да и герои западных фильмов то самосудчики, то камасутрщики!».

Постепенно разговор стал более политизированным. В него вступила и тяжёлая идеологическая артиллерия. Сидевший через проход от Платона и дам дед с лёгкой иронической улыбкой начал первым. Как мудрый главнокомандующий, он ударил встык частей вражеских войск, то бишь разговора, прорвал оборону, то есть органично поменял тему, и устремился на оперативный простор мысли в тыл интеллекта воображаемого неприятеля:

– «Советская власть, или «Власть Советов» – это когда весь народ выбирает в «Советы» своих, заранее подобранных чиновниками представителей, возможно и лучших. И они им, народом, якобы, управляют! Хотя на деле управляют сами те же чиновники!

А демократия – это уже власть, якобы, всего народа, или просто большинства из проголосовавших! Но, как известно, если нечто принадлежит всем, то фактически – никому! А на деле – одному, или нескольким лидерам, которые осуществляют свою личную, групповую власть над всем оставшимся народом уже своими чиновниками, прикрываясь лишь лозунгами демократии!».

Платон кивком головы дал знак о своём согласии, и в полудрёме от наконец навалившейся усталости, закрыл глаза.

На следующий вечер он, довольный успешным завершением очередного дачного сезона, прошёлся по торговым точкам ближайших окрестностей.

Это была та часть вечера, когда посетители театров, ресторанов, кафе и баров уже прочно заняли свои места, и лишь запоздалые прохожие, в основном шастающие по магазинам, и трудоголики, едущие домой с работы, составляли основную часть вечернего населения столицы.

Это было время, когда одинокие женщины выгуливали собак, а кавалеры – дам, когда никто уже никуда не спешил.

Ибо трудоголики уже достигли своих домов, а алкоголики – своих подворотен.

Платон шёл и записывал, набегающие будто бы ниоткуда, впечатления. Как настоящий художник – мастер слова, он несколькими мазками, вернее словами, описал окружавшую его обстановку. И освобождая место следующей мысли, он тут же судорожно записывал предыдущую.

Уже дома, поздним вечером и ранней ночью, когда его, тоже припозднившиеся, домашние уже улеглись и забылись первым сном, Платон сел на кухне в уединении и стал обрабатывать записанное за день.

Затем он стал записывать и новые строчки. Строка за строкой – время пролетело незаметно. Завершил надолго за полночь, уже после двух часов ночи, только тут почувствовав нестерпимое желание сна.

– «Пора мне заканчивать с такими ночными… бздениями!» – пошутил он про себя.

Но перед сном он заново перечитал, написанное опять Татьяне, но на этот раз прощальное стихотворение:

Начался ноябрь.

В один из вечеров после работы Платон отправился за редким лекарством на «Первомайскую». Получив относительный дефицит, он в прекрасном расположении духа ожидал свой автобус.

Но его внимание привлёк молодой кавказец, вальяжно разговаривавший по мобильнику, очевидно с соблазняемой им девушкой.

– «Тебе мама это велела, или как?!» – невольно услышал Платон обрывок разговора.

И пока тот слушал ответ, Платон не выдержал и вслух для окружающих пояснил:

– «И как, тоже!».

Кто слышал – рассмеялись. Тогда насмешник вспомнил почти только что состоявшийся его разговор в аптеке с таким же пожилым представителем технической интеллигенции. Тогда его реплика по поводу Зурабова – умелого потоководца, вызвала просто неописуемый восторг у собеседника.

Но прошло около месяца, и даже такой опытный и умелый потоководец, как Зурабов, долгое время находившийся на плаву, несмотря на постоянное получение пробоин в его корабле, в конце концов, всё-таки был потоплен.

Невольно анализируя внутриполитическую обстановку в стране, Платон всё больше удивлялся происшедшему и не сразу им замеченному.

Опять начали разбиваться банки.

Из-за рабского отношения многих людей к деньгам, из-за своего негативного воздействия на людей, они вызвали к себе отвращение, вылившееся в презрительное их прозвище: «бабло».

В России вновь, но на этот раз не вводилась, а на более высоком уровне развивалась сама, «карточная система». Различными карточками поголовно пользовались в метро и другом городском транспорте, для получения денег и для безналичной оплаты товара, для пенсионного и медицинского обслуживания, и многого другого.

Деньги теперь превратились из «нальных» в «безнальные», часть которых наверняка ещё была и «анальная».

Почти каждый прыщ на ровном месте, не говоря уже о буграх, норовил обзавестись визитками, чтобы потом с понтом их всучать кому ни попадя при первом, и даже втором удобном случае.

Страна семенящими шажками подходила к думским выборам.

И за месяц до голосования началось!

По телевидению партии пытались перещеголять друг друга, ничего не говоря по существу, пытаясь заработать дешёвый авторитет у избирателей. У телезрителей могло создаться впечатление, что их держат за идиотов.

В.В.Путин определился с «Единой Россией». Конечно, его аргументы звучали убедительно, и понять его можно было. Но всё-таки…

К Платону в почтовый ящик положили памятку с адресом для голосования, соблазнениями подарка для первых ста голосующих и дешёвых продуктов без наценки магазина. При этом в тексте агитки была ещё и допущена грамматическая ошибка: «… выбрать лучше́ю из лучших партию».

Это вызвало у Платона чуть ли не истерический хохот.

Ведь это сделали неграмотные и безответственные чиновники! Кто нами управляет? Оказывается «Единая Россия» к тому же ещё и неграмотная?!

И они ещё хотят нами и дальше управлять, спекулируя на популярности президента?! А нас завлекают на выборы разовыми дешёвыми продуктами и подарками?! За кого они нас держат? За быдло?! Нет, ребята! Давайте отделим мух от котлет! За Путина – Да! За «Единую Россию» – Нет! Наш народ, в принципе, по определению, не может быть един! У нас у всех по-разному набиты карманы! – про себя искренне возмущался Платон.

Вся Москва была обвешена дорогими рекламными щитами, призывающими: «Голосуй за № 10, за Единую Россию!», а это уже напоминало просто истерию.

Сколько ж денег было потрачено попусту?!

Да и обращение к избирателям на «ты» выглядело некультурным, чисто казённым, не уважительно-чиновничьим! – возмущённо продолжал он свою мысль.

Спекулируя на популярности В.В.Путина, чиновники надеялись так и победить.

Но такой подход к людям мог дать и обратный эффект.

Избиратели могли быть за В.В. Путина, но против чиновничье-бюрократической «Единой России», и в сложившейся оголтелой обстановке просто на зло проголосовать за какую-либо другую партию.

К таким людям относился Платон и некоторые его ближайшие коллеги-интеллигенты. Они прекрасно понимали, что в этой партии очень много хороших, порядочных, заслуженных людей, но во многом это всё же была партия бюрократов и приспособленцев всех мастей. И они решили проголосовать за КПРФ, несмотря на исподволь продолжавшуюся её травлю.

Кстати, приехавшие из Санкт-Петербурга смежники, сообщили, что Питер, в основном, весь за КПРФ!

Коммунистов могут хаять только те, кто не знаком с их идеологией, целями и программой; те, кому плевать на свой народ и историю великой Родины; и те, кто просто, не имея достаточной идейной устойчивости, потерялся в этом идеологическом хаосе. Это псевдодемократы подняли новый старый лозунг «Бей коммунистов», и одичавшее стадо баранов, перед уготованной ему скотобойней, бросилось в бой, не понимая, что бьёт своё будущее – свою тайно заветную и светлую мечту. И некоторые интеллигенты, после загнивания переспевшего «Яблока» и захвата «Родины», не сразу сориентировались и по инерции, частично одурманенные телевидением, ещё не знали с кем они в действительности. Цель власти в тот момент временно была достигнута. Оппозиция была раздроблена, а её голоса разделились на множество малых партий. И шансы искушённых в такой борьбе бюрократов резко возросли.

При таком раскладе, большинство «Единой России» в думе может привести к простому, даже без обсуждения, штампованию угодных власти и бюрократам законов. Не будет даже видимости демократии. Следовательно, и нужна хоть какая-нибудь оппозиционная партия, борющаяся за интересы трудового народа.

И кто это может быть?

Ответ однозначен и очевиден, только КПРФ!

Не понимают эти дурачки, о чём в своё время прозорливо предупреждал В.И.Ленин, что развитая бюрократия сама же себя и сожрёт, не говоря уже и о существующем строе.

Это случилось с СССР, это может ожидать и Российскую Федерацию! – мысленно продолжал Платон гневно клеймить, по его мнению недоумков.

На работе Платон невольно вынужден был обсуждать предвыборную политическую ситуации и с Гудиным.

– «Санкт Петербург!? Какая к чёрту северная столица?! Это та же провинция!» – возмущался, генетически ненавидевший ленинградцев, Гудин.

– «Бывшее её царское село!» – добавил, смягчив гнев старца, Платон.

На следующий день, войдя утром в кабинет, Гудин, как всегда, не здороваясь первым, боясь претензий со стороны Надежды за опоздание, сразу с места в карьер начал:

– «Лёш! А на твоём грязном авто написано – Удачи Вам!».

А после невольного, но короткого обсуждения всеми коллегами возможных вариантов продолжения озвученного события, Иван Гаврилович, направляясь к своему столу, сделал многозначительный вывод:

– «Надо всегда бдеть! …и бздеть!».

– «Кто тут наложил?!» – возмущённо, но опрометчиво почти тут же спросил он, показывая на чужие бумаги на своём столе.

Голова Ивана Гавриловича была забита мыслями, как нос – козявками. Поэтому до него так и не дошёл истинный смысл им же сказанного.

Незаметно подошёл и декабрь – выборы в Государственную Думу Российской Федерации.

И вот наступило утро блудного дня. Как назло, электробритва Платона почти разрядилась и он не смог чисто выбриться. После лыжной прогулки и душа он оделся в самую простую, гаражную одежду, в которой он также специально ходил и по магазинам, и пошёл голосовать. Взлохмаченный, недобритый, весьма скромно одетый, с распахнутым воротом куртки, из-под которой нагло светился, оголённый декольте кофты, седо-лохматый фрагмент его груди, Платон, на охранявших избирательный участок милиционеров, произвёл впечатление бомжа. Но внимательный взгляд напрягшегося стража порядка всё же узрел наличие необходимого интеллекта и интеллигентности в его мятом лике.

Конфуз не состоялся.

Платон подчёркнуто чётко и быстро проголосовал, как хотел.

Бедные деревни и дальние города России проявили большую активность в голосовании в отличие от сытой Москвы и не к месту чопорного Санкт-Петербурга. Новые сторонники коммунистов, среди которых был и Платона, и другие традиционные левые, проголосовали за КПРФ.

А многие порядочные, но не определившиеся, люди были вынуждены, в качестве протеста, голосовать за ЛДПР.

За эту, по мнению Платона, люмпен демократическую партию России, кроме того проголосовала и квази, и люмпен-интеллигенция.

Итоги выборов невольно обсудили старые избиратели.

– «В этом ходе Путина за «Единую Россию» всё-таки проявилось провинциальное плебейство. Ушки уже вылезли и торчат!» – дал свой комментарий происшедшему Платон.

– «Точно! Ты, как всегда, попал в точку! Ты дал просто великолепную оценку ситуации!» – восторгался Гудин.

Иван Гаврилович в последнее время как-то смягчился к Платону.

Войдя вместе с Надеждой к нему, зашивающему свои перчатки, Гудин, присаживаясь на стол, тихо спросил его почти елейным голоском:

– «Платош! Можно я присяду на стол?».

– «Можно!».

– «А то вроде некультурно?!».

– «Ничего! Стареньким можно!».

– «Платон, а чего это ты сам перчатки зашиваешь, а Ксюхе не даёшь? Я вот всегда сама делаю!» – не удержалась с нравоучениями опять влезть в разговор себялюбивая Надежда.

– «Ещё бы! Сравнила свои руки крестьянки, которые проткнут не только кожу, и Ксюхины руки, изнеженные пианинной!» – начав за здравие, кончив за упокой, неожиданно отрезал Платон.

Как-то раз он вместо Гудина съездил за деньгами в одно ООО при Даниловском монастыре.

В ожидании руководства Платон невольно разглядывал накладную, и вдруг обнаружил ошибку.

– «А почему в Вашей печати написано Ставропигнальный, а не Ставропигиальный?» – задал он вопрос затрапезного вида работнику, вертевшемуся неподалёку.

Примазанник божий внимательно и удивлёно посмотрел на печать, поначалу так ничего и не сказав.

Тогда Платон продолжил свою мысль, анализируя возможную причину ошибки:

– «Ошибка, видно, была допущена при передаче информации изготовителям печати. Те, не разобрали почерк, перепутали «и» с «н», а Ваши не проверили!».

И тут вдруг встрепенулся его молчаливый собеседник:

– «Так на то может воля божья?!» – почти патетически заметил он, картинно воздев кривой перст к небу.

И тут есть лицемерные придурки! Впрочем, здесь ведь всё же монастырь! – решил тогда Платон.

Удивительно, но зима началась со снегом!

С первого декабря Платон открыл очередной лыжный сезон.

Но потом началось!

Опять потепление, потом обледенение.

Последние два дня уходящего года он катался по ледяному насту, отшлифованному сотнями подошв лесных пешеходов, к тому же усыпанному опавшими листьями и прочим мусором, создававшими неожиданное торможение. Единственному в лесу лыжнику постоянно приходилось бороться с потерей устойчивости. И это ему удавалось. Падений удалось избежать. Но вот средняя скорость передвижения оказалась ниже пешеходной. Свои мучения на отсутствующей лыжне в последние дни года Платон объяснил семье желанием выполнить лыжный план. И это ему удалось. Однако сил и желания продолжать издевательства над собой и уже сильно потёртыми лыжами в Новом году Крысы у упорного Платона уже не осталось. По этому поводу он даже придумал соответствующий ответ на традиционное приветствие:

– «Привет! Как дела!».

– «Привет! Крыска пока жива!».

В один из дней, неожиданно расщедрившаяся Надежда пообещала сводить коллег в ресторан «Ёлки-палки», но не получилось.

– «Так, что? Ресторан обломился?» – торжествовал прозорливый Гудин.

– «Так смотри, какой снегопад! Палка у ёлки то и обломилась!» – в тон ему отбился, тешивший себя в прямом и переносном смыслах надеждой, Платон.

Но период нормальных, даже тёплых отношений между Платоном и Иваном Гавриловичем Гудиным нет-нет, да и прерывался очередной пакостью последнего из когорты.

Он всё время пытался подколоть, обидеть Платона, с целью принизить того перед коллегами.

Поэтому иногда доставалось даже вещам Платона.

То во время начавшегося ремонта в офисе Иван Гаврилович убрал от пыли свою сумку, оставив пылиться сумку отсутствовавшего в то время Платона, и не сказав тому ничего об этом.

То называл вещи Платона барахлом, а упомянутую сумку – мешком. Насмотревшись на потуги старца, Платон всё же решил его прилюдно опустить, чтобы тому впредь было неповадно.

Эх, бедный Гаврилыч! Не знал он, что с Платоном нельзя было воевать, да даже ругаться было опасно…

Как-то раз, после очередной мелкой пакости доцента, Платон не выдержал и уел подлеца:

– «Ну, ты и экскримал!».

На что удивившийся и растерявшийся учёный отреагировал целой смесью поговорок:

– «Ну, ты и сказанул! Не в бровь, а прям… по яйцам!».

Другой раз Платон спросил уходящего Гудина:

– «А трамваи ходят?».

– «Да!» – видимо забывшись, неосторожно ответил тот, получив тут же обратно свою любимую присказку:

– «Тогда… шиздуй!».

В связи с ремонтом Платон пересел на место Гудина клеить этикетки на банки, поставив рядом с его столом ещё и несколько коробок.

Тогда как Гудин временно подсел к Алексею, но без стола.

Оглядев весь свой уместившийся в одной комнате коллектив, Надежда восторженно высказалась:

– «Сколько же в одной комнате может уместиться людей?!».

– «И каких людей!?» – слюбезничал Платон.

И только, когда он из-за капитального ремонта в цехе надолго уселся на рабочее место Гудина клеить этикетки, при его длительном отсутствии по курьерским обязанностям, а Алексея – по экспедиторским, многое в разговорах «тет на тет» с Надеждой Сергеевной неожиданно и вскрылось. Это касалось истинного отношения к Платону других двух мужчин, прежде всего Ивана Гавриловича.

Словно в подтверждение своих слов Надежда вдруг чихнула. Платон промолчал.

– «А ты почему мне не говоришь, будь здорова?!» – не удержалась она.

– «А я не подслушиваю!» – отпустил он, зная, что на пожелание «Будь здорова», Надежда ответит «Ага!».

В одно утро Гудин не пришёл на работу. Ближе к обеду он позвонил и сообщил, что упал в подъезде, потеряв сознание.

Однако на следующий день Иван Гаврилович явился.

Входя к Платону, который отсутствовал по малой нужде и через стены всё слышал, Иван Гаврилович каким-то скрипучим, слабеньким голоском позвал его:

– «Платош! Платоша! Ты где?».

– «Что? Сладкий мой!» – неожиданно даже для самого себя сжалился над стариком Платон, быстро входя вслед за Гаврилычем, чуть ли не на ходу застёгивая ширинку.

– «Вот видишь, что со мной приключилось?!» – поделился он с верным товарищем своими проблемами.

Далее Иван Гаврилович подробно рассказал о происшествии, находя у Платона искреннее сочувствие и поддержку. В заключение Платон обрадовал старика:

– «Вань! К сожалению, смертность среди людей составляет 100 %!».

– «Фу, ты! От таких твоих слов давление подскочит! Кофейку попить, что ли? А то сил совсем нет!».

– «Вань! Не надо тебе пить кофе! Не надо лишний раз поднимать себе тонус! Он ведь может и не опуститься!».

Посмеялись и по инициативе Гудина опять перевели разговор на Надежду. Дошла очередь и до её одежды, без надобности висевшей на забитой до отказа переносной вешалке.

Из-за чего часто приходивший последним Иван Гаврилович никак не мог найти даже часть свободного крючка для своей куртки.

– «Были бы здесь бомжи, мы бы им вынесли эту одежду, и они тут же её бы и напялили – начал мечтать Гудин.

– «Кого? Надежду?!» – не удержался от ёрничества Платон.

Утром следующего дня, в отсутствие Надежды, Гудин ответил на звонок, забывшись, представляя себя неизвестному Платону звонившему, как начальника Надежды:

– «Пока сказать не могу. Как задание выполнит, так и приедет!».

Услышав это, Платон чуть не упал со стула.

Ну, и наглец!

А через несколько минут Гудин семенил уже за Ноной и Алексеем, переносившим постельное бельё на новое место для приезжающего водителя, будто бы помогая им, но при этом лишь комментируя:

– «Супер…!»

На следующий день, когда Платон Петрович и Иван Гаврилович мирно беседовали за большим рабочим столом Платона, мимо них на склад быстро прошёл Алексей, не закрыв за собой дверь.

Платон встал, прошёл мимо Гудина, и закрыл дверь.

Только он сел на место, как Алексей продефилировал в обратном направлении, опять не закрыв за собой дверь.

Платон вновь совершил свои действия.

Через несколько минут снова пришёл Алексей, и всё повторилось, как и до этого.

Теперь уже встрепенулся и Иван Гаврилович:

– «Платон! А чего это ты за Алексеем всё время дверь закрываешь? Пусть сам!».

– «Так бесполезно! Он никогда не закрывает! А так я его приучаю, как собачонку. Вырабатываю у него условный рефлекс на, всегда закрытую, дверь. Прошёл через дверь – закрой за собой!».

– «Ну, ты и Павлов!».

– «Нет! Не так! Недаром у меня начальник Павлова!».

Гудин засмеялся и доверительно продолжил, наклоняясь к Платону:

– «Нам с тобой, пожилым…».

Но Платон не дал ему договорить:

– «Нет, Ванёк! Не нам с тобой, а тебе одному! Я слышал разъяснение по телевизору, что до шестидесяти лет – зрелый возраст. А до семидесяти пяти – пожилой! А свыше – уже старость! Так что ты у нас – пожилой, ну а я, пока ещё – зрелый!».

– «Перезрелый!» – обрадовался своей находке Иван Гаврилович.

– «Пусть так, но не пожилой! Тем более, не вредный, шестидесятипятилетний!» – нарочито горделиво возразил Платон.

Вскоре всем коллективом выехали на традиционное празднование дня рождения вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.

По пути в машине Надежда вдруг попросила Платона придумать хотя бы поздравительное четверостишие, что он и сделал, перевыполнив задание:

Дошла очередь произнести тост и до автора.

Когда профессор Прозорловский по своей инициативе представил Платона и дал ему слово, не удержалась и Надежда, ревниво влезшая и с хозяйской гордостью сообщившая всем, что сейчас будут стихи.

И Платон, чуть запинаясь из-за своего неразборчивого почерка на клочке бумажки, произнёс здравицу в честь именинницы.

Её завистники своими злыми языками пытались умалить достижения способной женщины, в кулуарах, за её спиной утверждая, что та буквально проложила себе путь наверх под штыками и вся напичканная картечью нужных мужчин.

Ближе к концу пиршества к Платону подсел, заинтересовавшийся его личностью, доктор наук Владимир Николаевич Прозорловский. Профессор повёл заумные около физические разговоры об энергетике Солнца и Вселенной, и несоответствия некоторых известных формул и понятий. Платон, разбиравшийся в физике и в небесной механике, достойно поддержал разговор. Профессор сразу признал в нём своего.

Ведь Платон был достойным представителем, ещё не потерявшего совесть, первого послевоенного поколения советских людей.

Более того, разговорившись, и узнав, что Платон пишет прозу, в том числе о нашей действительности, Владимир Николаевич изъявил желание тоже стать одним из героев романа:

– «У меня есть, что сказать людям!» – резюмировал он.

Но впоследствии задуманное как-то не сложилось. Ведь работали они территориально далеко друг от друга, и по самой работе никогда не пересекались. Да и Ксения почему-то не советовала с ним связываться.

Уже в коридоре, узнав, что Платон раньше занимался научно-исследовательскими работами в области оборонки, радостно удивлённый профессор Прозорловский спросил его:

– «А почему же ты теперь работаешь с таким говном?!».

Внезапно оказавшийся рядом Гудин, от неожиданности приоткрыл рот с прилипшей к нижней губе сигаретой и, округляя от удивления единственный глаз, кривя от обиды губы и чуть шепелявя от выдавленного орехом зуба, возмущённо спросил:

– «Так это ты же про меня говоришь!?».

– «Да нет, что ты!» – тут же нашёлся профессор, поглаживая неожиданно, из-за спины возникшего, курьера по кличке «Доцент» по плечу.

После чего, уже на выходе, профессор поделился своим впечатлением о Платоне с Надеждой:

– «Какой же у Вас интересный человек работает! Умный! Я от него просто в восторге! Да и красив он, как Бог!».

Уже на троллейбусной остановке, прощаясь с Надеждой и Гудиным после окончания празднования, триумфально прошедшего для всех коллег Платона и, особенно для него самого, тот весело заметил:

– «А на их фураж мы ответили своим фурором!».

На следующий день Гудин первым подошёл к Платону и принялся обсуждать вчерашнее.

Этим он как бы выразил возросшее к коллеге уважение.

Говоря о разговоре профессора Прозорловского и Надежды, Иван Гаврилович завистливо заметил:

– «Он этим, наверно, просто вогнал её в краску?!».

– «…в зелёную?!» – прозорливо и риторически, якобы спросил Платон Гудина.

Вечером, вдохновлённый высокой оценкой мудрого профессора, поэт вновь сел за стихи.

Поздней ночью Платон, медленно передвигаясь по тёмной комнате к секретеру, хотел без шума убрать в него свои бумаги.

Но осторожно выдвигаемый им ящик, всё же разбудил Ксению, тут же не пропустившую возможность посоветовать мужу:

– «Платон! Хватит партизанить!».

А на утро его вдобавок обрадовала и интеллигентная сменная дежурная Галина Александровна:

– «Платон Петрович! А мне Ваше произведение, тем более, как египтологу, очень понравилось! Я даже не ожидала! Вы меня приятно удивили, даже очень, просто шокировали!».

– «Я очень доволен, что Вам это понравилось, а то некоторые мои читатели проявляют для меня просто непонятную реакцию, и вообще ничего не могут сказать, правда, про предыдущие части романа!» – бурно, радостно и откровенно среагировал автор.

– «А я Вам объясню, почему так реагируют некоторые Ваши друзья! Дело в том, что в своих произведениях Вы многих своих читателей просто задавили интеллектом.

И не каждый может с этим смириться. Это так!».

– «Понятно!» – протянул, довольный такой оценкой, Платон.

– «Ну, прям бальзам на душу!» – завершила свои дифирамбы Галина Александровна.

– «Галина Александровна! Бальзам надо не на душу, а на язык!» – поставил точку в обсуждении польщённый и смущённый автор.

Пользуясь недолгим отсутствием работы и начальницы, Платон сел за компьютер.

Но не тут-то было! Принтер опять не работал.

Платон давно заметил, что периодически с их компьютером, но чаще с принтером, что-нибудь случалось и мешало Платону распечатывать его произведения.

И это были явные происки его коллег, прежде всего Алексея.

Видимо он, по своей инициативе, или по указанию Надежды, но наверняка подстрекаемый Гудиным, каждый раз опускался до такой низости.

Поначалу испытывавший затруднения, постепенно Платон стал находить выход. Такая их незримая игра, хоть и с паузами, продолжалась довольно долго, пока у Платона не лопнуло терпение, и не взыграло чувство возмутившейся гордости.

Но Платон так заразил коллег своим творчеством, что те не только ревновали, но и сами пытались хоть что-то из себя выдавить.

Алексей и Иван Гаврилович в разное время продемонстрировали ему свои способности к стихосложению, после чего Платон понял, что от дураков лучше держаться подальше, и перестал их знакомить со своими дорогими произведениями, дабы не замарать их наивными творениями графоманов.

– «Вы теперь мои соратники! В смысле… со «перники». Нас теперь два пера! Нет, точнее три пера!» – пел им дифирамбы в глаза Платон.

Но с этого, 2007 года, заработок Платона существенно возрос, позволив ему, наконец, купить для своего домашнего компьютера новое устройство, включающее в себя принтер, копир и сканер, то есть, три в одном.

И Платон стал теперь независимым от принтера на работе. Это позволило ему и более того, дало право не посвящать больше коллег в своё творчество, больше не занимаясь печатанием своих трудов на работе.

Он стал полностью автономным от остальной части коллектива.

Более того, расцвела и его жена Ксения, никогда и ни от кого не скрывавшая своей лености и некоторой избалованности, как младшей дочери генерала.

Купив WEB-камеру, позволявшую ей теперь вести видеотелефонные разговоры с подругами через интернет, в том числе и с заграницей, она долгими часами просиживала в разговорах за компьютером, мешая мужу заниматься его делом.

Из-за этой камеры и новых широких возможностей активизировалась в общении и канадская семья Клавдии.

Все трое членов семьи Платона с удовольствием и интересом стали членами сайта «Одноклассники». Сразу объявились и некоторые давние знакомые.

Увидев на страничке Платона его фотографию 1976 года, где он очень похож на Алена Делона, к Платону по ошибке стали заскакивать и очень красивые молодые женщины, поначалу вызывая ревность у, самой спровоцировавшей этот процесс, Ксении.

С помощью многофункционального устройства Ксения поместила в компьютер множество интересных и красивых фотографий, в том числе и своих.

Она теперь с удовольствием позировала перед WEB-камерой, выбирая лучшую композицию.

Увеличились и технические возможности для Платона. Он теперь мог любую фотографию и любой рисунок поместить в компьютер, а затем перебросить и закрепить их в нужном месте текста своего произведения.

Вскоре Платона вечерком навестил Александр.

Оторвавшись от компьютера, Платон предложил другу пройти на кухню и пообщаться за столом.

Расположившись за приготовленным Ксенией ужином, друзья продолжили задушевный разговор.

– «Ну, рассказывай, дружище, как там твоя Наташка? Тебя ещё раз опустила?».

Наталья своими наскоками постоянно провоцировала Александра. А когда он изредка срывался, называла его подлым.

– «А она обо мне, знаешь, что говорит? Ты, как старый дед стал! Тебе только на печи лежать и меня за жопу щипать!».

– «А ты ей предложи следующий раз – пойдём, жопку пощиплем!».

Вошедшая на кухню Ксения невольно прервала разговор друзей, предложив мужу «свернуть» пока на компьютере его текст.

– «Ни в коем случае… помнёшь!» – нашёлся сразу, как всегда сыгравший на публику, шутник.

Разговор тут же невольно перешёл и на писательское творчество:

– «А мне уже удалось очистить свой литературный огород от сухих, опавших листьев!» – поделился, щепетильный в своём творчестве Александр.

– «А для меня пришло время собрать камни, заброшенные в мой огород и выбросить их обратно!» – в пику другу засмеялся хозяин дома.

– «А человек всегда критикует другого, ориентируясь на некоторый абстрактный уровень, который и сам-то достичь не может!» – поняв слова друга, высказался Александр о творчестве своём и Платона.

Вышедшая к ним и слышавшая обрывок фразы Александра, Ксения добавила Платону:

– «Запомни, что ты не от мира сего! Не такой, как все! При всех своих, пусть и выше среднестатистических внешних данных!».

Продолжая свой монолог в диалоге с Платоном, Ксении высказала мужу:

– «Ты всё время живёшь в мире иллюзий, которые сам себе и создаёшь!».

– «Так вся жизнь, и сама жизнь, – сплошная иллюзия! Ты думаешь, что ты живёшь, а на самом деле ты ведь медленно и верно умираешь!» – заумно возразил философ.

– «Вот гляжу я на Вас, ребята, и завидую! Я со своей Наташкой так побеседовать не могу, хотя и хочу! У нас всё быстро переходит на ругань!» – искренне сокрушался Саша.

Со временем Александр научился легко управлять женой. Та легко, как обезьянка, поддавалась рефлексивному управлению. В любом споре Наталья всегда стремилась сказать последнее слово. Она не могла промолчать в нужный момент, не имела чувство меры и такта.

Поскольку она часто вредничала, то у него всегда был выбор, или погасить конфликт и сотрудничать, или поссориться и разбежаться по своим делам. Так он и делал всегда, когда хотел побыть наедине со своими мыслями, творениями и делами. Вот и сегодня они ещё утром повздорили по пустякам и к вечеру разбежались по своим делам и интересам.

– «Ну, а ты хоть что-нибудь делаешь, чтобы с Натальей всё-таки найти общий язык?» – побеспокоилась за двоюродную сестру Ксения.

– «Так я ей иногда и объясняю! Я ей говорю: у тебя ведь психология плебейки! Ты постоянно дерёшься за свои права, авторитет, имидж, и т. д. И, самое смешное, ты борешься со своими самыми близкими, которые и так готовы на всё для тебя!?».

– «Да-а! Сложно у Вас!» – протянул Платон.

– «А она, небось, всё больше о материальном? А Вы с Платоном оба, конечно, не от мира сего!» – добавила риторики Ксения.

Ещё в конце прошлого века умные, солидные, высокоинтеллектуальные, образованные и законопослушные честные граждане России вынуждены были пойти в услужение к «шустрым мальчикам» лишь для того, чтобы прокормить свои семьи. Но постепенно многие из них нашли своё место в новой экономической системе России. Среди них оказался и Платон.

– «А, кстати, не от мира сего! У тебя бывает, как будто кто-то водит твоей рукой, или управляет мыслями?» – поинтересовался у друга Саша.

– «Да бывало, и не раз. Но я также понял, что и Космос от меня тоже питается информацией! Бывало во сне или в дрёме придумаешь какую-нибудь строчку, четверостишие, предложение или целый абзац, но потом вдруг полностью и безвозвратно забудешь это, отвлечённый новой мыслью. Наверно, когда-нибудь, какому-нибудь поэту-писателю они явятся из Космоса, как божье озарение?!».

– «Ну, ты и сказанул! Прям философ! Платон, а ведь ты, по сути, настоящий учитель!» – восторгался Александр.

– «Да! Пожалуй, и я соглашусь! Есть у него что-то такое! Наверно гены сказываются!» – заключила Ксения.

Платону было очень приятно услышать такую оценку от своих самых умных, дорогих, верных и близких друзей, коими для него всегда были Александр и Ксения.

А знали бы они, на сколь их слова верны в историческом плане! – подвёл он итог их глубокой мысли.

Таким образом, Платон, как и его древний предок, наконец, получил наивысшее в Мире звание – УЧИТЕЛЬ!

Под Новый год Платон с Ксенией посетили высотку на Котельнической.

Пообщались вдоволь. Обсудили всё, что только можно.

Но самое главное! Наконец появилась весточка о Славке! На днях к Варваре заезжал высокопоставленный чин из СВР с радостной вестью, что Вячеслав Платонович Гаврилов-Кочет жив! А их служба вместе с МИД делает всё возможное по его скорейшему освобождению или обмену, и возвращению на Родину!

В заключение Егор исполнил короткий сольный концерт. Платон только лишь вторым номером ассистировал ему на гитаре. Вдруг Егор запел известную песню из кинофильма «Бриллиантовая рука», дойдя до слов:

– «Что б они не делали – не идут дела! Видно в понедельник их мама родила?!».

Уж не про наш ли век сочинили эту песню? Он ведь и начался в понедельник тоже! Да, нет! Новый век всегда всё равно лучше старого! Закон жизни – закон развития! Это видно… старость надвигается?! – размышлял сам с собою, всё ещё бренчащий на гитаре Платон.

На кого? – вдруг в глубине сознания испугался лукавый.

На кого, на кого?! Как будто сам не знаешь?! – расстроил его Платон.

В своём творчестве теперь он ощущал себя истинно свободным.

Но, главное было для него сейчас – начать издаваться.

Ведь следующий чёрный год, начинающийся с понедельника, будет только 2018!

А вся надежда на издание его трудов после того, как… только на верную жену Ксению.

Она теперь относилась к творчеству мужа с уважением и даже пиететом.

Время есть! Но успеть бы!

Вот только не давал ему покоя ещё один вопрос: а продолжение следует?