Начавшийся в марте, после окончания лыжного сезона, сильный кашель заставил, вконец замучившегося Платона, в начале мая временно прекратить приём своих лекарств от ревматоидного полиартрита, имевших множество побочных действий, в том числе и в виде астмы и кашля. Одновременно он начал искать возможные причины этого кашля.

Жена Платона Ксения приняла в этом, естественно, самое деятельное участие. В своём анализе и умозаключениях она зашла даже очень далеко:

– «У тебя кашель, скорее всего от… мозгов!».

– «Так может тебе на эту тему докторскую защитить?!» – поинтересовался муж.

Даже в зрелом возрасте Платон иногда относился к жене, как к сопливой девчонке, прощая ей редкие ошибки, шалости и едкие высказывания.

Всё началось с поликлиники по месту жительства. Платон теперь посещал её только вечерами после работы. Его внимание привлёк контингент посетителей. Это были почти одни женщины, причём пожилого возраста. У него невольно мелькнула мысль, что, как по Гоголю, редкий мужчина дойдёт с жалобой на здоровье до врача. Или вообще … доживёт до этого.

А тем временем в России вступил в должность новый президент, и Платона осенило: Из Питера приходит не только погода, но и… президенты! Что теперь будет с Россией?! Надеюсь на лучшее. Для этого теперь есть все основания. Хотя мы никогда богато не жили, да и привыкать не стоит!

Холодным и дождливым маем, Платон дописывал последнюю главу своего романа-эпопеи. Природа словно решила не мешать писателю, не соблазнять его хорошей погодой.

И в этом автор видел знак судьбы! В этот момент он подумал про себя: настоящий воин воюет и … в поле!

Теперь у Платона вечерами появилось больше возможности сидеть за компьютером, так как жена Ксения стала реже сидеть в «Одноклассниках».

Более того, она и несколько успокоилась по поводу излишне большого количества молодых и красивых женщин, влезших на страницу к Платону, где на фотографии 1976 года он выглядел почти, как Ален Делон.

Приехавшая из отпуска в Египте, Нона посоветовала Платону:

– «Платон! Тебе надо обязательно съездить в Египет!».

– «Зачем? На крокодилов я и здесь насмотрюсь!» – пошутил Платон, кивая на Надежду и Гудина.

Позже он уточнил Ноне:

– «Да Надька всё поёт: поезжай в Египет! А сама ведь не пустит, если даже в поликлинику сходить – проблема!».

Но трения в отношениях между Платоном Петровичем и Надеждой Сергеевной заключались и в другом.

Как женщина, чувствуя критическое и даже иногда насмешливое отношение Платона к её высказываниям, Надежда часто неуклюже пыталась обелить себя в его глазах. И иногда дело доходило просто до смешного. Платон часто по пути на работу отоваривался в ближайшем магазинчике, покупая себе еду к обеду. Он это делал, чтобы сэкономить время, и чтобы его, как мальчика, не посылали за кормом для всех, – что он считал уделом Гудина. Когда Надежда узнавала об этом, она немного расстраивалась и часто сама ходила за прикормом.

– «Вот, видишь? Я, как честный и порядочный человек, купила еды на всех!» – с укором как-то объявила она Платону.

Ещё бы! Ты купила еды на всех на общественные деньги, которыми монопольно и распоряжаешься! А я, на какие шиши их купил бы? А потом бы ещё выслушал капризные и беспочвенные претензии, что купил не то, не того качества и свежести! Да ну Вас на хер, с вашей едьбой! – про себя мысленно продолжил диалог с Надеждой Платон.

На следующий день он не стал спешить со своими покупками, и в результате оказался голодным. А всё потому, что Надежда Сергеевна в этот раз решила не тратиться на своих сотрудников, о чём никому заранее ничего не объявила. В этот раз её честность и порядочность куда-то вдруг внезапно исчезли.

Вот и слушай её в следующий раз!? Что «хотит», то и творит! – опять молча сокрушался Платон.

В результате этого и Гудин, готовый даже отравиться дармовщинкой, оказался «на бобах», вернее без оных. Поэтому Платон частенько посмеивался над Гудиным. В ожидании халявы, тот готов был голодать, ждать допоздна, до последнего, лишь бы получить свою бесплатную шакалью похлёбку-пайку из рук царственного Ширхана – Надежды Сергеевны. И Платон лишний раз убедился, что Надежда, по своей сути, даже полное говно. Её лицемерие и ханжество не знали границ.

То она по-дружески подсказывала Платону диагнозы его болезней, чем и как лечиться, куда для этого следует обратиться.

А то, вдруг, возмущалась тем, что Платон ходит по врачам иногда в рабочее время. Как будто многие из них принимают в другое время?

Хотя она сама, вставляя зубы, отсутствовала целыми днями, причём в течение почти месяца, при этом гордясь тем, что ей делают тщательно, долго и дорого.

Так, в основном, и протекала совместная работа Платона и трёх его сослуживцев, сидящих от него за стеной. Как обычно, через стену отчётливо слышались гул Гудина, иногда надолго перебиваемый громким, почти визгом, Надежды Сергеевны. Когда же за стеной вдруг становилось тихо, Платон понимал, что это, скорее всего, своим негромким голосом их поучает гениальный Алексей.

Тридцать три дня и тридцать три ночи мучился Платон от сковывающей всё тело, становившейся всё нестерпимей боли. Особенно, почему-то, пострадала область правого колена. И болело оно, главным образом, ночью, во, вроде бы, покое, в то время как его хозяин никак не мог найти ему места.

Лежание на любом боку почти тут же вызывало сильную боль в правой ноге, иногда, неожиданно проявлявшуюся даже в стонах во время сна. А лежание на спине неизменно приводил к храпу и, как следствие этого, лёгким толчкам, а то и к шутливым, даже ночью, посвистываниям озорной жены Ксении.

Чувствуя неудобство и некоторый стыд перед женой, Платон сразу переворачивался на бок в ожидании скорого нового прилива боли. Каждый день жить с болью – это, в принципе, невыносимо.

Но Платон выносил, и это, и другое…

Поиск причин кашля Платон решил вести как раз в то время, когда его участковый терапевт ушла в отпуск.

Ксения надоумила мужа воспользоваться поликлиникой РАМН, к которой Платон был давно прикреплён, но очень редко ею пользовался.

И вот такой редкий, опять летний, случай представился.

Платон добросовестно прошёл поликлинику по цепочке: терапевт – обычные анализы – рентген – функция внешнего дыхания (ФВД) – УЗИ – и снова терапевт. После чего он был направлен в противотуберкулёзный диспансер.

Но и там ничего подозрительного не обнаружили.

Затем последовал пульмонолог в окружном диагностическом центре. Опять ФВД – рентгенолог. Затем томография лёгких в платном диагностическом центре. Результат тот же – ничего нет!

И только по собственной инициативе совершённый Платоном поход к отоларингологу и платный тест на микрофлору горла дал некоторый результат. У Платона в горле обнаружили пресловутый, очень популярный в народе и на телеэкране, грибок «Candida albicans».

В конце концов, стала было вырисовываться и причина кашля. Во всяком случае, одна из них.

После этого диагноза Платон возвращался домой просто окрылённый.

Не успев войти в дом, он с порога радостно прокричал жене:

– «Ксюха! А во мне нашли грибницу! Я теперь – гриб!».

– «Какой? Подберёзовик, или подосиновик?!» – удивилась радостной шутке мужа Ксения.

– «Судя по волосам – белый!» – ответил Платон.

– «Или сморчок?!» – посудила она не по волосам.

– «Нет! Скорее боровичок!» – подумал он не о том, о чём подумала его проницательная жена.

Платон теперь снова вернулся к своим традиционным нестероидным противовоспалительным средствам (НПВС), и результат не замедлил сказаться.

Боль стала понемногу стихать. Платон надеялся, что уже в приближающемся отпуске сможет играть в любимый с детства футбол и кататься на велосипеде.

Лишь позже радость Платона была несколько омрачена новостью от специалистов, что «Candida albicans» на его кашель может и не влиять.

Надежда Сергеевна с жаром объясняла Платону, что врачи ничего не знают и не понимают, а у него явно, как, главное, было у неё самой, начало астмы.

Заботливая начальница сразу «прописала» своему подопечному лекарства, и каждый день спрашивала, начал ли он их принимать.

В доказательство своей правоты, Надежда громко, чуть ли визгливо, почти кричала, приводя примеры и аргументы, в том числе наверняка ею только что придуманные.

Увлекшись, она не заметила какого-то вопроса или просьбы Гудина.

– «Да помолчи, ты! Я тебе говорю!» – не выдержав, гаркнул Гудин на Надежду.

Платон, не исключая её правоту, всё-таки всегда доверял врачам.

Да и в лечении он всегда был дисциплинирован. К тому же от обилия и разнообразия принимаемых лекарств можно было не понять, от какого из них началось улучшение. По этой причине, кстати, он не стал пока принимать лекарства Надежды, которые с её слов должны были сразу дать эффект.

Ксения же предложила, во всяком случае пока, плюнуть на все добрые-вредные советы, и заняться излечением кашля и его возможных причин.

Платон не стал «грузить» своих детей лишней информацией о болезни их родителя. Ибо для него не было ничего более приятного, чем улыбки на лицах его наследников.

Платон сходил в гараж, отремонтировал пусковое реле стартёра, подзарядил аккумулятор, и сходу завёл машину. Та слушалась. Перед техосмотром предстояло лишь отремонтировать звуковой сигнал. Но у Платона не было под рукой необходимых справочников. И в поиске их или специалистов он отложил ремонт на неопределённое время.

Наконец в Москве началась жара. Проезжая на трамвае, Платон увидел, как на зелёных обочинах вдоль периферийных дорог, в тени редких деревьев стали появляться отдыхающие от зноя бомжи и собаки. Сморенные жарой и случайным куском хлеба, они спали, как убитые.

Возвращаясь пешком с работы, Платон шёл по Устьинскому мосту. Лёгкий, свежий ветерок обдувал всё его тело, доставляя ему истинное наслаждение от всё же наступившего тепла.

На этот раз московский воздух на редкость был чист и свеж. В его запахе даже ощущался привкус не так давно прошедшего дождя.

Готовясь к летнему, дачному сезону, Платон приобрёл диктофон, позволявший ему теперь оперативно фиксировать на аудио плёнку всё ценное, пришедшее в его голову. Автор не мог не порадоваться этому приобретению.

Теперь ни одна идея, фраза, мысль не могли проскочить незамеченными мимо бесстрастно фиксирующего их технического устройства.

С каждым годом Платон всё больше замечал, как преобразуется, просто преображается земля русская, в частности московская и подмосковная. Мир богател, богатела земля, страна и люди.

И всё это происходило вокруг Платона. Особенный прогресс был в области электроники, про который даже и говорить-то нечего, просто фантастический! Одни мобильные телефоны чего стоили.

В ожидании Ксении, ходящей по магазинам станции Бронницы, Платон присел на горизонтальную металлическую трубу, предназначенную для крепления лишь велосипедов, для чего к ней были приварены под углом небольшие обрубки арматуры. Однако Платон нашёл где-то место и для своего зада.

Когда появилась Ксения, Платон, поднимаясь с места, гордо заявил ей:

– «Вот видишь, какое преимущество моего треугольного зада? А ты всё недовольна!».

– «Ха-ха-ха!».

Лишь в ночь с 12 на 13 июня, в связи с затянувшимися прохладными ночами лета, Платон с Ксенией впервые ночевали на даче.

Вечером хозяин ощутил, как различные приятные запахи лета, перебивая друг друга, наполняли воздух, вызывая чувства радости и наслаждения.

И уже поздно вечером, на втором этаже, в уютной спальне, созданной заботливыми и умелыми руками супругов, Платон и Ксения лежали на широкой кровати перед цветным телевизором в верхнем, правом углу, и наслаждались негой тёплого, вкусного воздуха и пением соловья.

Чуть позже Ксения начала втирать в область правых колена и голени мужа мазь «Хондроксид». Когда её движения стали более осмысленными и ритмичными, Платону вдруг что-то вспомнилось давно призабытое, но очень приятное. И он в томлении закрыл глаза, вспоминая то самое, приятное время, надеясь теперь в связи с отказом уставшей жены, лишь на утренние сексуальные утехи.

Наступило утро субботы – первого выходного дня после ночёвки на даче. Опорожнившись и размяв больные конечности, Платон поинтересовался у Ксении:

– «Ну, ты, как? Готова?!».

– «Нет! Рука сильно болит!».

– «А зачем тебе рука? Она делу не помеха!» – несколько слукавил муж, вспоминая вечерние грёзы.

– «А ты, что, сам сможешь?».

– «Да! Я готов совершать развратно-поступательные движения!».

Ксения засмеялась. А Платон тут же уточнил:

– «Хотя не во всех позициях. Плечи, вот, всё ещё болят!».

И в который раз любимое занятие всякого народа пришлось отложить.

Вскоре по мобильнику Ксении позвонил Кеша. В конце разговора Платон попросил жену передать привет сыну.

– «Папа тебе привет передаёт!».

– «И в щёчку целует!» – добавил Платон.

– «Спроси, а она у него бритая?».

– «Нет!» – передала Ксения довольный ответ сыночка.

– «Тогда в другую!» – добавил неугомонный отец.

– «Ха-ха-ха!» – зашлись на обоих мобильниках.

Уже на улице, в саду, Платон шёл по главной дорожке, всё ещё ощущая боль и утреннюю скованность.

Глядя вслед оголённому торсу мужа, Ксения вдруг подумала:

– «Да! От той косой сажени его былых плеч осталось чуть больше двух третей, или половины!».

Но она продолжила, улыбаясь вслед Платону:

– «Да! Старый конь борозды не портит, хотя и новой не прокладывает» – несколько сокрушённо пробурчала она.

Однако Платон уговорил жену вместе сделать утреннюю зарядку.

После её окончания он изрёк:

– «Хорошо на даче! Работаешь себе и работаешь! Мысли какие-то другие в голове! А то и вовсе нет!».

А зарядку супруги делали около давно ими выращиваемой Туи.

Этим летом она, давно посаженная взамен нечаянно сожжённого Кешей можжевельника, но в другом месте, на другом конце главной дорожки, наконец, переросла Платона.

Так что компенсация утерянного можжевельника, привезённого Платоном с родины матери в 1979 году, состоялась.

За завтраком, дремавший на диване кот Тихон, вдруг встрепенулся и насторожился, с прищуром посматривая на стол и на Платона, который как раз начал делать бутерброд с сыром. Так, немного посмотрев прищуренными глазами, кот успокоился. В этот раз ему обломилось.

Днём Платон наблюдал интересную картину. Частично-полосатые на крыльях птицы, семейства трясогузок, испугавшись стоявшего поблизости под сенью яблони Платона, резко взмыли с дорожки вверх, и, на мгновение зависнув, стремглав, как мессершмиты, разлетелись в разные стороны.

Всё ещё полный дачных впечатлений, в очередной раз Платон возвращался домой с работы по Большому Устьинскому мосту. Был понедельник, 16 июня. И он вдруг явственно почувствовал запах реки – типичный запах прибрежной тины.

Вот, это да! – удивился он.

Наверно вода созрела для купания?! – решил он.

Через два дня начинался отпуск.

Хорошее предзнаменование! – вновь посетила его приятная мысль.

Дома, войдя в прихожую, Платон сразу увидел распластавшуюся на спине, на линолеумном полу, самую пушистую, серую, сибирскую кошку Мусю. Она развалилась, широко раскинув лапы, и блаженствовала. Хозяин дома и кошек не удержался от комментария:

– «Мусь! Ты что развалилась, как пьяный дворник в своём чисто подметённом дворе во времена царизма?!».

На следующее утро, наконец, состоялось долгожданное – почти месяц в очереди – посещение для консультации ревматолога в 1-ой Городской Клинической Больнице им. Н. И. Пирогова. Доложив своё состояние и предпринятые меры по поиску причин кашля, после его тщательного осмотра врачом, Платон услышал заключение: необходима госпитализация в 10-ую ГКБ, которая одновременно является и реабилитационным центром, с целью подбора нового лекарства для базисной терапии.

По прибытии на работу, Платон сообщил новость Надежде Сергеевне. Та восприняла её, как должное и ожидаемое.

Вечером Платон посетил своего участкового терапевта с целью получения направления в больницу.

На следующий день Платон уже пошёл в отпуск, который был несколько смазан неважной погодой и сбором необходимых бумаг, справок и анализов для больницы, в которую предстояло ещё пройти отборочный конкурс в одной из поликлиник.

С учётом неудовлетворительного состояния Платона, терапевт дала ему больничный на две недели, с целью несколько улучшить его состояние перед госпитализацией, и сохранения своего профессионального лица.

Первые дни больничного – отпуска выдались неудачными, в смысле погоды. Было прохладно и дождливо. Ксения ещё работала, и Платону приходилось всё время мотаться между дачей с котом Тихоном – с одного конца, и поликлиникой с анализами, процедурами, справками, и квартирой со всеми домашними животными и ремонтами – с другого.

Но, как говориться, всё, что не делается, всё к лучшему! Как раз в это время Ксения, с санкции мужа, купила новую современную электроплиту, и Платону довольно долго пришлось возиться, исправляя огрехи электриков и строителей, допущенные ещё до 1994 года.

Во время укладки за плитой дополнительного ряда из пяти плиток, чудом сохранившихся на даче, супруги вдруг обнаружили, что от капель воды из раствора коротит электропровод под плинтусом.

В результате анализа, воспоминаний, умозаключений, и опытных отключений электричества, она нашли не только причину замыкания, но и причину обесточенности розетки у пола за плитой, и лишнего конца провода, подключенного к аналогичной розетке у противоположной стены кухни.

Перебитый гвоздём под плинтусом ещё солдатами-строителями провод был обрезан, а затем и обесточен от другой розетки.

Плиту на неровном полу установили ровно.

Но на этом фокусы не закончились. Удивительно вовремя, во время случайного присутствия дома Платона, полностью сломался главный замок входной металлической двери. Хозяину пришлось задержаться до вечера от поездки на дачу, и в течение дня купить новый замок и установить его более капитально, чем был установлен халтурщиками-строителями предыдущий.

При этом Платон использовал свои инженерные знания и большой практический опыт.

Удалось ещё и модернизировать в одном месте элементы крепления обивки к металлической двери.

Параллельно Платон днём, а Ксения вечерами разобрали барахло в стенных шкафах, соответственно на лоджии и в прихожей, куда теперь уместился и новый пылесос. Повезло Платону и с вывозом старой плиты. Не успел он об этом сообщить консьержке и подъездной уборщице, как через полчаса в его квартиру раздался звонок. И дворник с большим удовольствием забрал ещё частично работающую плиту, и всё её оснащение.

Так что дни, потраченные на медицинские дела, не пропали, а были одновременно использованы и на срочные домашние ремонты.

На даче, в ночь с 28 на 29 июня, Платон спал крепко. Лишь к утру его сон несколько нарушил громкий говор пьяных мужиков, расходившихся от застолья. Не успели, после мелькнувшего в окне наступающего рассвета, веки Платона вновь сомкнуться, как ударившая по ушам сверх громкая музыка чуть ли не сбросила его с постели.

Даже через закрытое наглухо, из-за излишне прохладных ночей последнего времени, окно Платон чётко услышал, словно издевательство над спящими, громкое объявление по автомобильному радио:

– «Московское время 4 часа! Москва спит, а мы продолжаем…».

Во! Гады! Они, ети их мать, продолжают… – ошпарило его сознание истовое возмущение.

Он вскочил с кровати, открыл окно и прокричал из него во весь голос, влево, наискось:

– «Эй! Аллё! Глуши шарманку!».

А через несколько мгновений он докричал уточняющее, решив тоже похулиганить:

– «Пиздилевичи! Глушите музыку!».

Однако реакции не последовало. Может не слышат?

Платон встал и в своём спортивно-нижнем белье выскочил на улицу.

Удивительно! В этот момент у него совершенно ничего не болело.

Видимо на 4 часа ночи приходился пик действия его НПВС «Мелоксикам». Или же, испытанный им шок, тут же мобилизовал весь организм. Пока было неясно.

Платон подошёл к почти сплошному забору дачи Дибилевичей, за которым просматривались два автомобиля. С ближнего из них, со всеми открытыми дверями, и доносилась, разбудившая его громкая музыка.

Платон поначалу решил, что в этом виноваты великовозрастные сыны хозяина, и вновь прокричал, на этот раз в щель в заборе:

– «Аллё! Позови отца!».

И через секундную паузу вновь:

– «Аллё! Валер!?».

Но никаких изменений.

Платон попытался открыть калитку.

Но та оказалась запертой изнутри, из-за чего разгневанный гость чуть было не сломал её.

Платон уже было начал подумывать о «камне в окошко» дома глухих, но тут через щель в заборе увидел, наконец, какое-то движение.

Хозяин дома – более чем сорокалетний предприниматель Валерий Дибилевич не без труда отпер калитку и уставил свои невинные, светло-серые, стеклянные глаза на слишком смелого соседа.

– «Валер! Я думал, это твои дети шалят, а оказывается ты сам!?» – начал Платон диалог, с трудом сдерживая свой гнев, чтобы не обрушить на хама потоки матерной брани.

– «А что? Нельзя, что ли, музыку слушать?!» – впился тот холодными глазами в пустоту позади Платона.

– «Можно, но тихо, не мешая соседям!» – слегка успокоившись, перешёл Платон на поучения.

– «Так ты, чего не спишь?!» – начал было тот глупо изворачиваться.

– «Так ты разбудил меня! Я вскочил, как ошпаренный!» – начал объяснять элементарное соседу, ударившемуся в дебилизм.

– «Ты ведь, вроде, мужик нормальный?» – попытался перехватить инициативу старший из Дибилевичей.

– «Ну, ты даёшь! Не ожидал я от тебя! Удивил ты меня!» – заканчивал Платон своё бесполезное возмущение уже в виде монолога, уходя от замолчавшего, возможно от растерянности, собеседника на свой участок.

Тут же замолчала и музыка. Запирая калитку и поглядывая на виновника конфликта, Платон вновь повторил, но на этот раз твёрже и как будто угрожающе:

– «Да! Удивил ты меня!».

Почти час Платон не мог заснуть, но природа вскоре всё же взяла своё.

А до этого он в возмущении и в сердцах ещё успел подумать: Вот бы не приезжали Вы сюда больше!

И его пожелание в какой-то степени сбылось. Несколько выходных этих соседей не было видно, тем более слышно.

Да! Права Ксения! Не повезло нам с новыми соседями. Слишком шумливые оказались. Да и не культурными совсем. Ведь не первый раз их замечали за нарушением ночной тишины.

В общем, у них, как говорится, полное отсутствие всякого присутствия. Никакой культуры вообще, и тем более культуры общения и поведения! – в полудрёме сокрушался Платон.

Третью, теперь уже настоящую неделю отпуска, после двух больничных недель, Платон провёл уже вместе с женой.

До этого он сделал на даче все необходимые текущие дела, в том числе многие по ее расконсервации.

Трава была скошена, грядки прополоты, мусор сожжён, вывезен и закомпостирован.

Огурцы в парнике росли, а хлам из разобранного в сарае, вывезен на свалку, а старый инструмент подарен таджикам.

И супруги принялись к совместной работе по настилке линолеума в доме: в прихожей и кухне.

Ещё до приезда жены, Платон долго и тщательно вымерял выкройку из двух частей оргалита для вырезания единого листа из линолеума.

Получался весьма заковыристый лист. Даже после вырезки пластин оргалита, Платон нанёс на них метки, компенсирующие некоторые неточности, позволившие, в конечном счете, вырезать единый кусок линолеума почти без поправок и лишь с незначительными подрезами.

После того, как супруги убедились в правильности формы вырезанного листа, они приступили к обивке пола оргалитом.

А поскольку у Платона болело правое колено, не позволявшее ему даже наклоняться, обивку мелкими гвоздями производила Ксения, но под руководством мужа.

Затем прокрасили под цвет линолеума штапик.

Потом прибили его через линолеум, кое-где заранее приклеенный двусторонним скотчем, к оргалиту.

Получилось здорово.

На следующий день супруги, купив необходимый крепёж и соединения, не без приключений смонтировали от водопровода по забору к бочке в середине огорода, где был расположен распределительный узел, и далее опять по забору, под дорожкой, к кухне дома – поливочный, полудюймовый полосатый, зелёный шланг, похожий на змею.

Это теперь позволило не пользоваться вёдрами, за исключением пока питьевой воды, при наполнении ею кухонных ёмкостей и поливочных бочек.

Теперь Ксения могла пользоваться водой и в отсутствие Платона.

Вскоре, но с задержкой, созрела клубника, за ней сразу начала созревать малина, а параллельно – чёрная смородина, а за нею и вишня.

И ещё до отъезда в больницу Платона, успевшего полакомиться результатом своего труда – пересаженной осенью клубникой, Ксения успела кое-что заготовить на зиму.

В общем, к отъезду в больницу, Платон, как дачник, теперь был готов.

На ночь он выпил аспирин УПСА и тут же разродился четверостишьем: