Когда опасность взрыва миновала, он опять уселся на погруженном в темноту обдуваемом бризом кокпите. Яхта по-прежнему немного кренговала, с шумом рассекая воду. Я сообщил Баркли скорректированный курс, и он положил ее в еще более глубокий крен.

Он сидел слева от меня, на его узкое лицо падал тусклый свет фонаря.

— Теперь о вахтах, — сказал он. — Джордж, тебе когда-нибудь приходилось управлять парусным судном?

— Нет, — ответил Барфилд, сидевший по другую сторону от меня. — Но если уж с этим делом справляется этот безмозглый, оно должно быть проще простого.

— В сущности, тебе нет необходимости стоять на руле, — продолжал Баркли. — Мэннинг и я будем по очереди нести вахту, тебе только надо быть на палубе, когда он на вахте, а я отдыхаю. Дальний конец каюты мы отведем миссис Маколи, а ты, я и Мэннинг будем спать по очереди на тех двух койках, что ближе к лестнице. При этом ему, конечно, нельзя позволять туда заходить, когда один из нас спит.

Он говорил спокойно и обыденно, как будто речь шла о том, как рассадить гостей за праздничным столом, а не о том, как они будут караулить приговоренного к смерти пленника, пока не придет время его убить.

— Сейчас начало первого, — продолжал он. — Ты, Джордж, ступай вниз и отоспись. Мэннинг может улечься здесь, на кокпите. Первую вахту, до шести утра, буду стоять я. Когда Мэннинг сменит меня, тебе придется выйти на палубу.

Барфилд удалился вместе с саквояжем, что-то ворча себе под нос.

Когда он ушел, Баркли сказал:

— Я бы вам посоветовал больше не провоцировать его. Он весьма и весьма опасен.

Я уселся настолько близко к нему, насколько мог, не вызывая подозрений, и закурил.

— Будет ужасно, не правда ли, если он сорвется и убьет меня до того, как я найду ваш поганый самолет и стану вам не нужен? — спросил я его.

— Зачем нам убивать вас?

— Оставьте, — сказал я. — Может, вы еще дадите мне рекомендательное письмо? Там можно было бы, например, написать: «Рекомендую вам мистера Мэннинга, единственного свидетеля того, что это мы убили Маколи, а его вдова невиновна…»

— Зачем же? — сказал он. — Вы не пойдете в полицию. Ведь на вас самом обвинение в убийстве.

Неужели он думает, что я в это поверю? Конечно, в полицию я, скорее всего, не пойду. Это мне ничего не даст, а потерять я могу все. Но куда надежней, если я буду лежать на дне Мексиканского залива на глубине двухсот морских саженей. К тому же патроны сорок пятого калибра стоят совсем недорого.

Я подвинулся чуть ближе к нему, совсем чуть-чуть, почти незаметно. И тут же глянул ему в лицо. Оно было по-прежнему невозмутимо-спокойно. Я вроде бы потянулся, а сам еще немного придвинулся к нему. Я уже мог дотронуться до него рукой.

В его глазах появилась насмешка.

— Нате, — сказал он, доставая пистолет из кармана пиджака и протягивая мне его рукояткой вперед. — Не стоит елозить туда-сюда. Несолидно как-то.

У меня аж челюсть отвисла. С минуту я пребывал в полной растерянности, потом пришел в себя и схватил пистолет.

— Вам ведь это было нужно, не так ли? — спросил он заботливо.

— Поворачивай назад к бую, — сказал я.

— Ох и любите вы театральные эффекты! — сказал он таким тоном, будто находил все это ужасно забавным.

— А ты не думаешь, что я могу тебя убить?

— По правде сказать, нет.

— Он что, не заряжен?

Совершенно обескураженный, я переложил пистолет в левую руку и передернул затвор. Просто не верилось. Пистолет был заряжен.

— Вы не спустите курок по нескольким причинам, — сказал он. — Во-первых, вам не хочется обратно в Санпорт, потому что вас разыскивает полиция. Во-вторых, я сильно сомневаюсь, что вы можете хладнокровно застрелить человека. Для этого требуется некоторая отстраненность, которой вы не обладаете.

— Ну, что дальше? — спросил я.

— Но главная причина, конечно, в том, что там, внизу в каюте, Барфилд, у него тоже есть пистолет, и он находится между вами и миссис Маколи. Стоит вам выкинуть какой-нибудь фортель, и он тут же ею займется. Если надо, он может доставить человеку массу неприятных ощущений. У него в этом прямо талант.

— Плевать я хотел на то, что будет с миссис Маколи, — сказал я

Он улыбнулся.

— Это вам только кажется. Но при первом же ее крике все будет иначе. Не той вы закваски, чтобы спокойно слушать такое.

— Короче, я — размазня размазней?

— Вовсе нет. Просто чтобы пойти на такое, нельзя быть уязвимым в том, в чем уязвимы вы. После той встречи на озере я провел подробное исследование вашей личности и всего, что связано с вами…

— Так вы знали, что она затевает? Поэтому вы уехали и оставили нас в покое?

— Конечно. Именно поэтому мы задали вам трепку там, на пляже, но так, чтобы не было серьезных увечий. Нам надо было, чтобы вы поскорее раздобыли для них яхту, ведь тогда мы смогли бы узнать, где прячется Маколи. Все было отлично сработано, только вот этот идиот вынудил нас убить его. Ладно, это все в прошлом. А теперь не будете ли вы так любезны вернуть мне пистолет?

У меня на лице выступил пот. Я поднял пистолет, направил его прямо в переносицу Баркли, между насмешливыми карими глазами, и снял его с предохранителя. Рука у меня сильно дрожала, «пушка» прямо-таки ходуном ходила. Стоит мне сейчас мягко нажать на спусковой крючок, и у меня будет только один противник. Он холодно наблюдал за мной. Интересно, хоть какой-то страх он испытывает? У него, похоже, нет никаких слабостей.

Палец на спусковом крючке напрягся. Вообще каждая мышца была напряжена до звона, до боли. Мне ведь все равно, что с ней случится, говорил я себе. И ругательски ругал ее про себя за то, что она жива, за то, что она здесь.

— Джордж, — тихо позвал Баркли.

Я вдруг почувствовал во всем теле жуткую слабость. И отдал ему пистолет.

— Чего? — спросил Барфилд, появляясь на лесенке, ведущей в каюту.

— Ничего, спи спокойно, старина, — ответил Баркли. Я закурил. Руки у меня тряслись.

— Надеюсь, теперь ясно, что и как, — проворковал Баркли.

Он хотел, чтобы я осознал, что бессмысленно нападать на одного из них и отбирать у него пистолет, ведь второй при этом никуда не денется, и она будет у него в руках. Что он за человек? Он знает обо мне такое, чего я сам не знаю. Я презираю ее, может быть, даже ненавижу. Своей ложью она сломала мне жизнь. Меня просто трясет от презрения, когда я думаю о ней. И все же он знал, что, угрожая расправится с ней, надежно связывает мне руки.

Ясно, говорит? Ничего мне не ясно.

— Не стоит расстраиваться, — сказал Баркли. — На войне, в шахматах и, скажем, в теннисе принято пользоваться слабостями противника. Прием этот стар как мир. А она великолепно подходит на роль носителя. Видная дама.

— На роль носителя!

— Да, говоря медицинским языком, она — носитель вируса уязвимости, вызывающего патологические состояния. Видите ли, привязанность к другому человеку — все равно как открытая рана, стоит только тронуть легонько и вызовешь жуткую боль. Попытайтесь представить себе футболиста, который вышел играть, волоча за собой, как одиннадцатифутовый шлейф, обнаженные нервы солнечного сплетения. Не очень-то удобно. Правда? Зато соперникам это на руку, особенно если силы примерно равны.

— Черт с ней, с миссис Маколи, — сказал я.

— Простите мне мою болтливость. Как выйду в море, сразу начинаю философствовать, особенно когда под парусом. Глупая привычка.

— Как вы собираетесь с ней поступить, когда найдете самолет?

— По правде говоря, старина, я об этом не думал. И поскольку, по вашим словам, нам обоим безразлично, что с ней будет, к чему рассуждать на эту тему? Чудесная ночь, правда? Вам нравится Суинберн?

— Это мы уже проходили, — сказал я. — Что натворил Маколи?

— Он пытался украсть у нас, можно даже сказать, украл бриллианты стоимостью семьсот пятьдесят тысяч долларов.

Сумма не имела для меня значения. Что двадцать баксов, что миллиард — мне все равно. Так вот что они с Маколи не поделили! Они-то знали, за что бьются, а меня, простачка, просто вытолкнули на линию огня и раздолбали за здорово живешь.

Ветер дул почти точно с траверза. Время от времени волны захлестывали палубу, немного воды попало и на кокпит. Баркли здорово управлялся с яхтой. У рулевого похуже кокпит был бы уже весь залит. Я нагнулся и снова принялся прикуривать, закрывая огонек зажигалки ладонями от ветра. При этом я посмотрел на него. Он задумчиво глядел на компас. Это был самый удивительный человек из всех, кого мне приходилось встречать. Даже если бы мы провели остаток своих дней вдвоем на этой яхте, я все равно не смог бы его понять. Холодный, равнодушный, лишенный всякой совести, он был почти симпатичен мне. Чем, сам не знаю.

— Поскольку вы занимаетесь спасательными работами, — продолжал он, — наверное, помните «Шетланд Куин».

Я удивленно взглянул на него.

— Конечно, помню, — говорю.

«Шетланд Куин» попал прошлой осенью в шторм в тропиках. У него был поврежден руль, и он налетел на риф где-то у северной оконечности банки Кампече. Вроде бы его унесло волнами с рифа, но пробоины ниже ватерлинии были настолько серьезны, что через несколько часов он затонул. Команда спаслась. Судно лежало на глубине десять морских саженей, и страховая компания наняла людей спасать ту часть груза, которая не была повреждена. Они подняли какое-то оборудование да несколько тысяч ящиков виски, которые почему-то совсем не пострадали.

— Значит, тогда ваши бриллианты затонули в первый раз, — сказал я. — А при чем тут Маколи?

Не успел я произнести эти слова, как сам стал догадываться, как было дело. Страховая компания, работы по подъему грузов. Тут она не солгала. Он действительно работал в компании, страхующей суда и морские перевозки.

— Правильно, — сказал он. — Они были на борту «Шетланд Куин». Но… — Тут он поднял на меня глаза и улыбнулся, блеснув зубами в тусклом свете пакгаузного фонаря. — Так случилось — наверное, по недоразумению, — что они не были указаны ни в транспортной накладной, ни в таможенной декларации. Они находились в банках с какао, которые были отгружены в Голландии на адрес небольшой новоорлеанской экспортно-импортной фирмы. Это самый дешевый способ перевозить алмазы, вот только не ясно, что делать, случись что с кораблем. А в данном случае это как раз и произошло. Помнится, какао было застраховано на сумму не то двести, не то триста долларов. Представляете, что было бы, если бы мы стали объяснять представителю страховой компании, что речь идет не о какао, а об алмазах, и что мы хотим получить семьсот пятьдесят тысяч, хотя груз застрахован всего на триста долларов. Было бы трудно рассчитывать на понимание с их стороны. Я уж не говорю о неприятном объяснении с таможенниками. Они почему-то совершенно не умеют ценить творческий подход в таких делах.

Как вы понимаете, положение было практически безвыходным. Компания «Бенсон и Тин» выплатила все страховки, включая нашу, и организовала спасение уцелевшей части груза, но жалкие банки какао поднимать не было смысла. Они уплатили за них страховку и списали эти деньги в чистый убыток. Мы, конечно, пытались как-то уладить дело. Попробовали сказать им, что, раз они все равно ведут работы на судне, а давление воды там, вероятно, недостаточное, чтобы раздавить банки, может быть, они поднимут наше какао, а мы не будем требовать страхового возмещения. Но они тут же отмели наши доводы: знаем ли мы, сколько стоят спасательные работы в открытом море? Они не могут позволить себе возиться с такими мелочами. Мы не стали настаивать, чтобы не возбуждать подозрений. Решили подождать, пока они закончат там работы, а потом поднять груз своими силами.

Но, к несчастью, наши, так сказать, конкуренты начали догадываться, что происходит, и попытались приобрести это какао у «Бенсон и Тин». Занимавшийся этим делом служащий компании (а это был покойный Фрэнсис Л. Маколи) сразу заподозрил неладное. Он заинтересовался столь ценным какао и послал в Мексику, к месту проведения работ, своего личного представителя разобраться, в чем дело (по-тихому, конечно).

Тот приказал поднять груз какао, и этот приказ был немедленно выполнен, так как он якобы действовал от лица компании «Бенсон и Тин». Он, конечно, быстро понял, что делало какао таким ценным. Никому ничего не сказав, он тут же выписал документ о списании какао как непригодного и, вернувшись в небольшой мексиканский порт, куда доставляй поднятый с «Шетланд Куин» груз, позвонил Маколи.

Перед ними стояли две проблемы. Первая — та же, с какой прежде столкнулись мы: как доставить алмазы в Штаты, не платя таможенной пошлины и не давая властям объяснений, откуда взялись камушки. Вторая — удрать с ними от нас. Мы оставили в этом порту в Мексике двух человек следить за привозимым грузом. Маколи одним махом решил обе проблемы. Во время второй мировой войны он был пилотом бомбардировщика, и у него остались права на вождение самолета. Он приехал на побережье Мексиканского залива, взял напрокат самолет-амфибию и полетел на нем за своим коллегой. Они должны были встретиться в лагуне, милях в десяти — пятнадцати от порта. Они и встретились, но наши люди тоже там были (они начали подозревать посланца Маколи и, когда он отправился на моторной лодке, решили за ним проследить). Они было потеряли его В джунглях, но потом увидели заходящий на посадку самолет и подоспели к месту встречи как раз в тот момент, когда тот парень забирался на борт. Маколи помогал ему, и наши люди его узнали. Они открыли огонь и убили того, другого парня, а Маколи улетел.

— Вместе с вашими дурацкими алмазами, — сказал я. Он кивнул.

— Мы и сами так думали. В Нью-Йорк Маколи не вернулся, справедливо полагая, что раз наши люди поняли, что он вел самолет, участвуя, таким образом, в краже у нас алмазов, мы можем иметь на него зуб. Его жена тоже исчезла, В компании нам объяснили, что он уволился по состоянию здоровья (у него якобы был сердечный приступ). А еще раньше, когда уезжал, он им сказал, что ему надо съездить на Западное побережье: заболел кто-то из родных или что-то в этом роде. Мы стали его искать. Пару раз чуть было не поймали его, однако в последний момент ему удавалось скрыться. Но самое удивительное было в том, что он ни разу не попытался продать алмазы. Примерно в то время, как мы засекли его в Санпорте, мы начали понимать почему: у него их просто не было. Он удрал от нас в Санпорте, опять улетел на самолете. Мы выяснили, что с ним полетел еще один человек, у которого был акваланг. Кстати, Маколи совсем не умел плавать. Как только мы узнали о водолазе, сразу поняли, как было дело. Металлический ящик с алмазами упал в лагуну, когда был убит друг Маколи.

Нам не оставалось ничего другого, как только следить за миссис Маколи и надеяться, что рано или поздно она приведет нас к мужу. Но тут у нас возникло серьезное подозрение, что Маколи вернулся в Санпорт. Вы, вероятно, не обратили внимания на небольшую заметку в газете (она появилась спустя пять дней после отлета Маколи) о том, что баркас привез в порт человека, которого сняли с надувного плота в районе банки Кампече. По словам капитана, тип этот назвался пилотом мексиканской авиакомпании и сказал, что попал в авиакатастрофу, когда летел один на акваплане из Тампико в Прогрессо. Как ни странно, он исчез, как только баркас причалил к берегу.

— Я понял, — сказал я. — Как только она вошла в контакт со мной, вы догадались, что эта жертва авиакатастрофы был Маколи. Он полетел с водолазом искать ящик в лагуне. Но откуда вы узнали, нашел ли он ящик и вообще добрался ли до места? Может, самолет упал на пути туда.

— Нет, он упал на обратном пути. Ящик в самолете.

— Понятно. Узнав, что он хочет нанять меня для выполнения водолазных работ, вы сделали вывод, что он знает, где самолет, и может найти его.

Баркли кивнул.

— Верно. Мы также предполагали, что он прячется прямо в доме, но догадывались, что взять его живым будет непросто. Он был вооружен и очень напуган.

— Одного я никак не могу взять в толк, — сказал я, — почему вы и ваши пустоголовые головорезы не захватили его жену и не получили нужную информацию от нее? Вы убеждены, что она знает местонахождение самолета. Почему же вы позволили ей целую неделю, даже больше, ходить туда-сюда у вас под носом?

— Тогда мы не были уверены, что она знает, где самолет.

— Но теперь-то вы уверены. Почему?

Он прикурил, придерживая руль ногой. Огни Сан-порта уже исчезали за горизонтом.

— Это совсем просто, — объяснил он, затягиваясь, и, по правде сказать, мне немного стыдно, что я раньше до этого не додумался. Два дня назад я написал Маколи письмо, в котором объяснил, что будет разумней сообщить ей, где самолет.

Я покачал головой.

— Не совсем понимаю. Куда вы послали это письмо?

— По его домашнему адресу, конечно. Даже если его не было в доме, она бы ему передала.

— Станет он выполнять ваши указания! Не смешите меня. С какой стати ему слушаться вас?

Он опять улыбнулся.

— Тут я с вами не соглашусь, старина. У него были все основания сказать ей. Если помните, Маколи работал в страховой компании. Он не занимался страхованием жизни, но, будучи женатым человеком, лучше других знал, как важно иметь такой полис. Я просто указал ему на тот факт, что с ним может что-то случиться, и он обязан подумать о том, чтобы защитить жену.

— Защитить, сказав ей, где находится самолет? — переспросил я, не веря своим ушам.

— Да, — сказал он.

— Просто здорово! — сказал я. — Таким образом, он гарантирует ей похищение, побои и всяческие издевательства, которым подвергнете ее вы и ваши садисты-подручные…

Он покачал головой.

— Боюсь, вы все-таки не поняли всего; по крайней мере, не поняли, как все это виделось Маколи. Он знал, что допроса ей не избежать. Но что было бы с ней, если бы она не знала ответа на вопрос?

Я повернулся и посмотрел на него. Прошло не меньше секунды, прежде чем кошмарный смысл его слов стал доходить до меня.

— Боже…

— Вот именно, старина. Это как страхование жизни. Он оставил ей единственное, что могло прекратить все расспросы.

Тут я понял, что, должно быть, пережил Маколи в свои последние часы. Он не мог обратиться в полицию, потому что больше не мог рассчитывать на защиту со стороны закона. Было очень и очень вероятно, что он будет убит, и тогда она останется в их руках.

— Тот, кто имеет жену и детей, оставляет заложников судьбе, знаете ли, — проворковал Баркли. — Тут мы опять видим обнаженный нерв.

Я смотрел на него как завороженный.

— Ах ты, сволочь поганая…

Я не стал продолжать. Я вообще забыл о нем. В голове у меня многое вдруг встало на свои места. Она сказала мне правду о том, где работал Маколи. Она сказала правду и о том, что они собирались бежать в Центральную Америку. Баркли послал Маколи это письмо только два дня назад. В своей фирме Маколи наврал насчет того, куда уезжает. Может быть…

Нет. Авария самолета произошла на обратном пути. Она лгала, когда говорила, что он хотел добраться на самолете в Центральную Америку. И все равно мне необходимо поговорить с ней. Я встал.

— Я иду вниз, говорю.

— Нельзя, — Баркли покачал головой, — Джордж спит.

Меня захлестнула волна ярости.

— Я сказал, иду вниз. Разбуди его. Скажи ему, пусть держится за свою чертову пушку обеими руками. Пусть засунет ее себе под задницу. Пусть выползет наверх и прыгнет за борт. Я иду вниз.

— Зачем? — спросил он.

— Мне надо поговорить с Шэннон Маколи.

Я хорошо видел его лицо при свете фонаря. Он был умен, пожалуй, умнее всех, кого мне доводилось встречать. Он сразу догадался, о чем я хочу ее спросить. И дело было не только в этом. Мое желание поговорить с ней он уже зачислил себе в актив. Он с самого начала не стремился доказать, что она лгала мне. Ему надо было увеличить мою уязвимость, а не уменьшить ее.

— Джордж, — крикнул он. — Ты не спишь?

— Нет, — ответил тот устало. — Что еще надо этому тупице?

Я спустился в каюту и зажег фонарь над столиком для карт. Барфилд лежал на койке, той, что с правого борта, сняв пиджак и галстук и расстегнув воротник. Он курил. Пистолет у него был в кобуре под левой мышкой.

— Слушай, перестань все время приставать с глупостями, — сказал он.

Я подошел к койке и сказал ему, глядя на него сверху вниз:

— Пошел вон!

Он начал подниматься:

— Ты, придурок…

— Джордж, пойди сюда на минуту, — раздался голос Баркли с кокпита.

— Беги, беги, крошка, — сказал я. — Слышишь, босс зовет.

Он медленно спустил ноги и уселся на койке. С минуту он жадно смотрел на меня. Баркли снова позвал его.

— Ох, нарвешься у меня, ублюдок, — процедил он. Потом повернулся и вышел.

Я раздвинул занавески и прошел в дальнюю часть каюты. Шэннон лежала на кушетке с правого борта, уткнувшись лицом в руки.