В гулкой тишине тюремного коридора любые звуки отдавались отчетливо, многократно отражаясь от каменных стен, и двое наемников у окованной железом двери успели подскочить с места, спешно рассовывая по карманам кости и выигранные медяки, и подхватить недавно выданные им алебарды наизготовку, едва заслышали скрежет отворяемой внешней решетки, ведущей в темницу королевского замка.

Жук покосился на факел, чадивший в стальной скобе слева от двери, – тот не сгорел и на треть, а значит, время смены караула еще не пришло. Сообразив, кем может быть их неурочный гость, наемник выпрямился, придавая своей смуглой уродливой физиономии самое суровое выражение и выпячивая колесом грудь. Барх, его напарник, едва успел последовать примеру приятеля, как в дальнем конце коридора, за поворотом, послышались шаги и отголоски разговора.

Посетители – их оказалось двое – подошли ближе. Одним из них был их капитан Конан, одетый в просторную кожаную куртку и теплый плащ. Он был почти безоружен, только длинный меч, с которым он никогда не расставался, как обычно висел на левом бедре. Он коротко кивнул из-за спины грузного вельможи в богатых одеждах, и Жуку показалось, в уголке губ его мелькнула усмешка.

Его спутник был здешним принцем, по крайней мере так представлялось Жуку. За несколько дней солдат удачи не успел разобраться до конца в хитросплетениях местной политики. Тучный нобиль в пестром костюме с многочисленными украшениями, уловив что-то неладное, повернулся и вытянул шею, стараясь заглянуть в лицо своему провожатому. Похоже, смотреть на того снизу вверх было не очень удобно, и на обрюзгшем лице появилась гримаса досады.

– Не мало ли людей ты поставил на страже, киммериец?

Тот вместо ответа лишь пожал широченными плечами, всем своим видом показывая, какое презрение вызывают у него вопросы невежд. Принц, заметив это, сдвинул брови.

– Когда я задаю вопрос слуге, я рассчитываю получить четкий ответ, киммериец! И тебе бы лучше это запомнить.

Стражники переглянулись украдкой, едва сдерживая веселье. Отлично зная бешеный норов своего капитана, они не сомневались, что сейчас последует взрыв. Однако, к их досаде и разочарованию, ответ Конана оказался сдержанным и кратким.

– Если ты недоволен, то можешь нанять другой отряд! Но, пока мы здесь, придержи язык за зубами, а то придется поучить тебя вежливости, клянусь Кромом!

Северянин сжал свой огромный кулак – принц осекся и побрел по коридору, бормоча что-то себе под нос как потревоженный еж. И хотя толстяк не переставал ворчать о наглецах-варварах, которые слишком быстро забывают свое место, видно было – он побаивается грозного наемника и, поджав хвост, больше не будет тявкать. Стражей это не удивило. Если аквилонская политика и была для них сферой слишком сложной и недоступной, то уж в том, что касалось расстановки сил военных, они разобрались моментально.

Уже в день их появления во дворце, при первом же столкновении с дворцовой гвардией, местный расклад стал им ясен, как собственные пять пальцев. Принц Нумедидес не пользовался симпатией ни в армии, ни тем более среди надменных Черных драконов. Второй принц, который славился боевым прошлым и умением обращаться с людьми, был гвардейцам куда больше по душе. Если бы кто-то спросил мнение самих наемников, то они, пожалуй, согласились с этой оценкой… но, увы, им приходилось служить тому, кто платит. А это редко доставляло удовольствие.

Так что ясно было – этот толстый увалень нигде в столице не найдет поддержки. Иметь же собственную гвардию до сей поры ему не позволял эдикт короля. Поэтому наемный отряд оставался его единственной опорой. Ведь не напрасно же он раскошелился, чтобы киммериец довел численность наемников до трех дюжин. Вольный отряд превратился в грозную силу, которая заставляла считаться с собой даже королевских гвардейцев, и принц не мог позволить себе потерять их.

Капитан отряда, похоже, понимал это лучше всех, и всякий раз, когда он смотрел на вельможу, в его глазах появлялось презрительное выражение. Но служба есть служба, и хозяев не выбирают!

– Двоих здесь достаточно. Еще пару я поставлю у внешней решетки, – небрежно бросил он Нумедидесу.

Принц закивал в знак согласия, не сводя глаз с тяжелой, почерневшей от времени двери, за которой томился со вчерашнего вечера его кузен.

– Поступай, как считаешь нужным.

Конан кивнул, всем своим видом показывая, что и не ожидал другого.

– Не желает ли принц увидеть пленника? – Он уже готов был сделать знак своим парням, чтобы те отодвинули засов. Не в силах устоять перед искушением поизмываться над поверженным противником, Нумедидес сперва кивнул, но, поразмыслив, усмехнулся недобро.

– Нет, пожалуй, не стоит. Пусть поволнуется в неизвестности. – Принц вновь задумался, словно что-то подсчитывая в уме. – Сегодня я официально извещу советников об измене принца Валерия и потребую, чтобы собрался Суд Герольда. Кое-кого это может подтолкнуть к решительным действиям. Так что будьте начеку!

Киммериец пожал плечами.

– Мои парни всегда начеку. Тебе нечего опасаться, принц.

– Хорошо. Когда с допроса приведут того, второго – пусть его запрут вместе с шамарцем.

Конан вопросительно взглянул на принца, сомневаясь в разумности подобного шага, и, заметив это, Нумедидес презрительно передернул плечами.

– Этот мошенник оказался немым, как карп. Эрлик его побери! Да еще, кажется, тронулся умом, когда его начали пытать.

Его передернуло, когда он вспомнил сцену допроса. Запекшаяся кровь. Обвисшее на дыбе тело с вывернутыми конечностями, похожее на огромного белого паука… Бр-р!

– Впрочем, это неважно, ведь тот, кто подослал его, уже схвачен и надежно заперт. У тебя и так не хватает людей, и мы не можем позволить себе роскоши удваивать охрану. Пусть посидят вместе, полюбуются друг на дружку. – Он повернулся к запертой двери каземата.

Внезапно рука его дернулась, вытянулась вперед с растопыренными пальцами, точно принц силился схватить что-то в воздухе, и на мгновение он застыл так, с выпученными глазами, в нелепой позе. Но тут же все прошло, рука упала безвольно, Нумедидес встряхнулся и как ни в чем не бывало продолжил:

– Убийцу ждет четвертование, это ясно и без суда. Так что постарайтесь сохранить его к тому дню в добром здравии. Народ огорчится, ему уж давно не доводилось видеть доброй казни!

Он захохотал и, заметив, что наемники не реагируют, обвел их грозным взглядом. Стражники натянуто заусмехались, но лицо Конана оставалось недвижимым, точно высеченное из камня. Принц нахмурился.

– В общем, запомни, киммериец, за жизнь обоих твои громилы ответят головой! – отчеканил он, обращаясь к северянину.

Конан коротко кивнул. Солдатам его без слов ясно было, что их работодатель не вызывает у капитана ни уважения, ни симпатии. Да и этот налет на замок… Они были закаленными вояками, каждый из них много чего повидал на своем веку, и хорошего, и дурного, но та работа оставила в душе неприятный осадок. Хоть им и обещали, что дело это благое, и едут они выкорчевывать гнездо колдунов – но все свелось к грязной резне.

Конечно, если бы не проклятый гандер Бернан, все обернулось бы иначе. Было бы меньше крови. Так думал каждый, но между собой они не обсуждали тот вечер и старались делать вид, будто ничего не произошло. Но было видно, что новая служба угнетает их всех, и прежде всего, их капитана.

«Чем-то все это кончится?» – хмуро подумал про себя Жук, угрюмо оглядывая грузного принца в роскошных одеждах. Разумнее всего, пожалуй, будет смотаться отсюда, как только им заплатят. Надо будет поговорить с командиром…

Словно читая его мысли, Конан взглянул ему в глаза и улыбнулся ободряюще.

– Вернусь – поговорим, – бросил он коротко. И двинулся вслед за Нумедидесом к выходу из темницы.

Валерий проснулся неожиданно резко, точно его толкнули, с ощущением невидимой опасности, и несколько мгновений лежал неподвижно. Мускулистое тело напружинилось, как в былые времена перед боем. Однако сейчас он был не на поле брани. И, насколько мог судить, сейчас ему ничто не угрожало. По крайней мере, в данный момент.

Темница его была совершенно пуста, – и на первый взгляд, все в ней оставалось так же, как накануне, а значит, никто не заходил сюда, пока он спал. Нетронутым оставался и вчерашний ужин: накануне он так и не нашел в себе сил прикоснуться к еде, и поднос остался стоять на полу у двери. Валерий сел, пытаясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке, опираясь спиной о стену. Пожалуй, поесть действительно стоило, – однако пока он не мог найти в себе сил пошевелиться. Да и спешить, впрочем, было решительно некуда.

Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком пропускало достаточно света, и по положению солнца он определил, что время близится к полудню. Лучи светила падали почти отвесно, бросая белесо-желтые блики на гладкую каменную стену и пол у самой стены. В узилище не было ничего, кроме единственной подстилки – хвала Митре, достаточно чистой и плотной, чтобы не пропускать сырости, – колченогого табурета да деревянного ведра в противоположном углу для отправления естественных потребностей.

Сама камера небольшая: тридцать локтей в длину, и пять в ширину, – однако сравнительно чистая и не холодная. Валерий не сомневался, что в замке имелись темницы и похуже, хотя при Вилере почти все они пришли в запустение, и оставалось лишь гадать, чем вызвано столь неожиданное милосердие со стороны его кузена.

Впрочем, Валерий ни на миг не сомневался, что и здесь кроется некий весьма тонкий расчет.

Подтянув поднос поближе, он принялся за еду. Это, по крайней мере, отвлекало от необходимости думать о чем бы то ни было. Принц стыдился в душе своего малодушия… однако в последние годы он слишком привык потакать собственным слабостям, чтобы обрести нужную силу духа сейчас. Все равно волнения и страхи ничего не решат, философски сказал он себе. Рано или поздно судьба его прояснится.

Оставалось только ждать.

О прочих возможностях он предпочитал не задумываться. Мысль о побеге мелькнула непрошенной гостьей, – но он тут же отогнал ее прочь. Бежать невозможно, сказал он себе твердо. Но, скорее, истинная причина была в ином. Побег необходимо было спланировать, осуществить… но мало того. Необходимо было решить, что делать затем. Предпринимать какие-то действия, прятаться, искать сторонников, возможно даже, собирать армию и вести ее против брата.

Принц Шамарский не чувствовал в себе сил даже просто думать об этом. Наконец был избавлен от необходимости делать что бы то ни было, чего, похоже, ждали от него все окружающие, что-то решать, проявлять активность, пытаться разобраться в так немыслимо запутавшемся своем существовании. Слишком много узлов завязалось… одна мысль о том, чтобы пытаться развязать их, вызывала душевную усталость. Теперь же он мог с чистой совестью позволить себе не предпринимать ничего.

Засохший сыр, краюха хлеба и вода стали его завтраком. Он был рад и этому. В его полной превратностей жизни приходилось довольствоваться и худшим. И, закинув руки за голову, принц Шамарский откинулся на подстилку, следя бездумно за тем, как медленно ползет по стене пятно солнечного света.

Внезапно послышался скрежет засова.

Узник вздрогнул. Похоже, сам того не заметив, он задремал… Валерий сел, хмуро косясь на дверь. Кто бы это ни был, он сомневался, что ему принесли добрые вести. Говорить ни с кем не хотелось. Пожалуй, даже больше, чем прихода Нумедидеса, он опасался появления кого-то из друзей. Они примутся ободрять его, строить планы освобождения, утомлять пылкими речами, поносить коварство кузена.

Ничего этого не хотелось.

Однако судьба оказалась к нему милосердна. На пороге, когда дверь наконец распахнулась, оказались двое стражников. Первый опустил на пол перед Валерием поднос с едой и вышел, унося пустые плошки. Другой втащил и бросил в противоположный угол камеры еще одну подстилку. Принц с недоумением проследил за ним взглядом.

– Эй, послушай… – обратился он к вошедшему, но тот, не обращая ни малейшего внимания на пленника, выпрямился и махнул кому-то рукой.

Пораженный, Валерий увидел, что в камеру к нему вносят человека. Тот был без сознания. Увидев следы запекшейся крови на лице и одежде, принц понял, что его подвергли пыткам. Он невольно содрогнулся. При Вилере пытать пленников было запрещено и, насколько ему было известно, до сих пор приказ этот ни разу не нарушался.

Стражники опустили юношу на ложе из соломы. Третий, войдя вслед за ними, поставил у стены ведро с водой, и Валерий подумал, что, когда солдаты уйдут, надо будет смыть кровь и посмотреть, насколько плох раненый. Едва ли можно рассчитывать, что к нему позовут лекаря…

Но зачем этого человека бросили к нему? Неужто нет больше свободных камер? Но, чтобы забить до отказа темницу, Нумедидесу пришлось бы арестовать полгорода.

Нет, здесь было что-то иное.

Внезапно он обратил внимание на одежду пленника, грязную, превратившуюся в лохмотья. Но в тряпье этом смутно угадывался белый с черной каймой балахон.

Митра, да ведь это тот самый безумец, что заколол короля! Валерий сжал кулаки. Он готов был наброситься на мерзавца, удушить его голыми руками… Лишь присутствие стражников остановило его.

Двое первых вышли, тяжелая дверь со скрежетом закрылась за ними. Принц обернулся к оставшемуся.

– Зачем вы принесли сюда этого человека?

– Это приказ! – раздался ответ.

Как знаком показался ему этот голос…

Как ужаленный, Валерий вскочил – и оказался лицом к лицу с Конаном из Киммерии.

Несколько томительных мгновений он молча смотрел на выходца из давнего прошлого, не в силах поверить своим глазам. Мимолетную их встречу ночью во дворе он выбросил из головы, почти убедив себя, что ошибся во тьме, встретив кого-то похожего на северянина.

Но теперь сомнений быть не могло. Перед ним действительно был киммериец. И, судя по всему, варвар поступил на службу к Нумедидесу, его ненавистному кузену!

– Что тебе здесь надо? – сдавленно промолвил он наконец.

Варвар чуть заметно пожал плечами.

– Хозяин приказал поместить сюда этого парня.

– Хозяин? – Валерий не смог сдержать язвительной насмешки. – С каких это пор у тебя появились хозяева, варвар? Я что-то не припомню за тобой такого подобострастия!

Тот несколько секунд молчал, оценивающе разглядывая пленника. Еще мгновение назад Валерий готов был поручиться, что киммериец узнал его, но теперь по лицу варвара невозможно было прочесть ничего. Оно было бесстрастным, точно лик древнего идола.

– Ты прав, шамарец, у меня нет хозяев, – невозмутимо промолвил он, словно и не заметив издевки в словах Валерия. – Но этот… – он презрительно кивнул в сторону двери, – …этот отныне хозяин во дворце. И пока он платит, я выполняю его приказы.

Нумедидес – хозяин во дворце! Валерий сжал кулаки.

– И какие приказы ты выполняешь? Приказ разорить мирный замок и сжечь его вместе со всеми обитателями, не щадя ни женщин, ни детей?!

Принц и сам не мог сказать, откуда пришло к нему это прозрение, однако теперь он был уверен, что не ошибся, даже хотя единственной реакцией Конана были на мгновение опущенные веки. Но он знал!..

– Раньше ты был другим, киммериец! Капитан наемников пожал плечами.

– Все мы были другими, Валерий из Аквилонии. Принц Шамарский…

Последнее прозвучало с явной насмешкой, но Валерий не принял вызова, сознавая, что задел киммерийца, и тот лишь старается сейчас ранить его в ответ:

– Пути Митры меняют человека, что идет по ним.

– Да? Только ты, похоже, двинулся по путям Сета!

Конан угрожающе надвинулся на него. На миг у Валерия перехватило дыхание – ему показалось, что тот сейчас ударит его. Но варвар лишь с шумом втянул в себя воздух, стараясь успокоиться, и опустился на колченогий табурет. И голос его, когда он заговорил, звучал почти спокойно, лишь с тенью скрытого напряжения.

– Клянусь Владыкой Могил, я выполнял приказ, принц! Нам было сказано, что в замке свили гнездо чернокнижники, готовящие погибель Аквилонии. И поверь, мы нашли тому доказательства! Но и тогда мы не намеревались убивать безоружных. – Он нахмурил лоб, точно собирался добавить еще что-то, но передумал. – И вообще, не тебе судить меня, шамарец И не тебе вспоминать о Сете. Потроха Нергала, можно подумать, это я, а не ты продал душу Тьме.

Валерий сел на свою подстилку, отворачиваясь, чтобы лицо не выдало его истинных чувств.

– Я не продавал душу Тьме, киммериец, – произнес он глухо. Боль вновь нахлынула на него, такая же пронзительно-острая, как и в те далекие дни. – А виноват я лишь в том, что живу прошлым и не вижу, что творится кругом. Не проходит дня, чтобы я не вспомнил… ее.

Аромат волос Тарамис. Черные глаза с поволокой. Высокая грудь и острые соски, бесстыдно просвечивающие сквозь тонкое одеяние радужного шелка. Память о ней жила в его сердце, такая яркая, точно он не больше часа назад расстался с принцессой. И представить грубые лапы варвара, касающиеся ее кожи, обнимающие гибкий стан… Он стиснул зубы, – и был поражен, заметив удивление на лице киммерийца.

– Кого? Саломею? Крепко, видать, запала тебе в душу проклятая ведьма!

Валерий недоуменно уставился на наемника.

– Я не о ней. Ты разве не помнишь ту, другую… – Даже сейчас он не мог заставить себя вслух произнести ее имя.

Конан задумчиво нахмурил брови.

– Ах, да! Королева Тамис…

– Тарамис, – чуть слышно поправил Валерий, но тот даже не расслышал его.

– Славная крошка. Жаль, что не довелось отведать ее ласк! – Он прищелкнул языком, неожиданно лукаво подмигивая принцу, точно они были равны с ним – два солдата на поле боя, вспоминающие нежных, уступчивых девушек, что ожидали их где-то за тридевять земель, в другой жизни.

Это было одновременно так знакомо, вызывая в памяти почти забытые деньки, – и одновременно так странно, так чудовищно сегодня, что Валерий поймал себя на том, что смеется, не зная, как реагировать на нелепость ситуации. Конан, однако, принял его веселость за чистую монету и расплылся в ухмылке.

Пришел черед принца пожимать плечами. Похоже, он утратил за последние несколько секунд способность испытывать любые эмоции, и даже то, что этот грубый неотесанный варвар назвал девкой его принцессу, его сладостную гурию, единственную любовь его жизни. Но почему он говорит, что Тарамис не была его возлюбленной… Впрочем, какая теперь разница. Почему-то это тоже оставило его равнодушным.

Кысмет, говорили на Востоке. В Хауране тоже, насколько он помнил. Кысмет. Судьба. И ничего тут не поделаешь. Каждый идет своим путем, и ничто, в конце концов, не имеет смысла. Ему вдруг пришло на ум – а ведь он почему-то бессознательно все это время он считал ее мертвой, – что его Тарамис, на самом деле, сейчас жива-здорова и, скорее всего, наслаждается жизнью, замужем за каким-нибудь местным князьком. Располнела, обзавелась детишками, сечет неугодных слуг, держит двор железной рукой, и если и вспоминает когда прошлое, то, должно быть, лишь жалеет, какого любовника могла приобрести в лице Конана.

Валерий со вздохом поднял глаза на воителя. Даже сидя, тот возвышался над ним настолько, что невольно приходилось запрокидывать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Массивная фигура точно заполнила собой все свободное пространство, и на миг принцу показалось, будто он задыхается. Ему захотелось, чтобы варвар ушел.

Они помолчали еще немного. Киммериец наконец поднялся с места. В два шага он преодолел расстояние до двери, но Валерий даже не повернул ему вслед головы. Лишь слух подсказал ему, что тот медлит и не уходит.

– Уходи, киммериец, – попросил он устало. – Прошлое мертво, и ничто не связывает нас больше. Я ни о чем не стану просить тебя, ибо ни в чем не нуждаюсь. То же самое можешь передать и своему… хозяину. Он услышал, как хмыкнул в дверях Конан.

– Да, принц, прошлое мертво. Это я знаю. – Слова эти были сказаны с неожиданной теплотой. – А поносить меня ни к чему. Не я виноват, что ты влип в такую грязную историю с колдовством. Видно, жизнь тебя ничему не научила…

Валерий хотел было возразить, крикнуть Конану, что тот ничего не знает о нем, что неверно судит его… Но в этот миг раненый на другом конце темницы, о котором, погруженные в прошлое, принц с киммерийцем успели забыть, застонал и пошевелился. Северянин бросил на него озабоченный взгляд.

– Я скажу, чтобы прислали к нему лекаря.

Было в тоне его что-то такое, что невольно заставило Валерия поднять глаза и внимательнее взглянуть на старого знакомца. На лице Конана отразилась внутренняя борьба, но внезапно, решившись, он произнес негромко, но весомо, так что каждое слово камнем падало в душу пленника.

– Поосторожнее с этим парнем, аквилонец. Не знаю, как уж вы с ним повязаны, но лучше не болтай лишнего. Ничего такого, что ты не мог бы сказать прямо в глаза своему жирному братцу!

Валерий с благодарностью кивнул. Это не имело особого значения, ибо, вопреки тому, что думал о нем Конан, он никак не был связан и даже просто знаком с убийцей, но он благодарен был северянину за заботу.

– Спасибо, Конан, – произнес он с чувством. – Похоже, я ошибался. Прошлое еще живет.

Ему показалось, варвар хочет что-то спросить или сказать ему, мгновенная напряженность возникла между ними… но, как видно, природная сдержанность северянина взяла верх.

– Может, ты и прав, шамарец, – бросил он коротко, закрывая за собой дверь. Вновь заскрежетал, опускаясь, тяжелый засов.

И Валерий, принц Шамарский, остался один на один с убийцей короля Вилера.

Нумедидес, расставшись с капитаном Вольного Отряда, вернулся к себе. Он был доволен тем, как надежно охраняется темница, и даже жалел в душе, что никому как будто и дела нет до опального принца. Если бы кто-то пытался освободить пленника, это дало бы Нумедидесу возможность выявить тайных врагов и расправиться со всеми разом, а так приходилось надеяться лишь на сикофантов и собственную проницательность. Правда, напомнил он себе, когда оправится от ран граф Троцеро, придется держаться начеку. Пуантенец был дружен с Валерием. Наверняка, он не пожелает стать равнодушным свидетелем его гибели.

Но пока о Троцеро можно было не тревожиться. Раненый не покидал своих покоев и, допросив пользовавшего его лекаря, принц убедился, что южанин еще не скоро встанет на ноги. Так что пока, сняв с себя эту заботу, Нумедидес вполне мог уделить время остальным.

От своего дворецкого он узнал что, за время его отсутствия было доставлено несколько прошений об аудиенции. Разглядывая желтоватые листы пергамента, исписанные на лэйо, с печатями и гербами, принц не мог скрыть удовлетворения. Как мальчишка, он помахал пачкой листков в воздухе.

– Все! Все они здесь! Все приползли на брюхе… псы! – Не скрывая удовлетворения, он принялся раскладывать прошения на каминной доске, отбирая наиболее важные. Нахмурившись, он отметил, что не получил ничего от Фельона Тауранского, который прямо из Золотого Храма двинулся в свою вотчину, и от нескольких его приспешников.

Но остальные все были здесь. Эти трусливые болваны молили его об аудиенции, приносили искренние поздравления в связи с грядущей коронацией и уже оказывали принцу поистине королевские почести. Для них не существовало больше ни Вилера, ни второго претендента на престол… Никого, кроме Нумедидеса!

Нумедидес расхохотался. Похоже эти ублюдки забыли, что король еще не похоронен, а новый владыка Рубинового Трона не назначен. Что ж, тем лучше. Значит, среди тарантийских нобилей нет тех, кто сочувствует его братцу!

Хотя, если бы Валерий одержал верх, то такие же послания слали бы ему…

Разумеется, каждый из этих глупцов рассчитывал использовать принца в своих целях. Одни желали получить земли и титулы в награду за поддержку, которая им самим ничего не стоила. Другие надеялись его руками расправиться с недругами. Третьи стояли за Нумедидеса, ибо, устами Амальрика, он обещал им победоносную войну и богатую добычу. И теперь каждый, просивший встречи с принцем, был уверен, что время его пришло. Они были преисполнены надежд и грандиозных замыслов на будущее.

Нумедидес не мог сдержать усмешки.

А ведь все они считали его безвольным слабаком, недоумком, которым каждый сможет вертеть по своей воле, с легкостью добиваясь от суверена-марионетки любых желаемых благ! Как они просчитались!

Сидя в кресле и протягивая к очагу вечно зябнущие руки, принц Нумедидес покачал головой в задумчивости, прикидывая в уме, что предстоит сделать ему в первую очередь.

Разумеется, никаких активных шагов до коронации. Если не считать, конечно, расправы над Валерием, – но это можно считать делом решенным. Из семерых советников, что наденут в ближайшее новолуние мантии герольдов, дабы вершить правый суд, в Золотом Храме были лишь трое. Нумедидесу не составило труда по дороге в столицу убедить их в том, что его версия событий была единственно верной. И теперь они, как донесли принцу слуги, уже рассказывали направо и налево каждому, кто желал слушать, как якобы Нумедидес самолично пытался удержать руку злодея Валерия, когда тот вонзил нож в грудь возлюбленного самодержца Аквилонии…

Запирательства жреца-убийцы он также сумел обернуть себе на пользу. Еще неизвестно, что бы наболтал этот безумец, если бы мог говорить… Но Нумедидес самолично убедился в немоте жреца. То, как стонал он, извиваясь под ударами палача, мыча и обливаясь слезами, не могло быть притворством. Этот человек действительно был лишен дара речи. Должно быть, именно поэтому враги Вилера избрали его своим орудием.

Теперь тайна их схоронена надежно; впрочем, Нумедидес и не испытывал особого желания докапываться до истины. Главное, при дворе все были уверены в том, что убийца – пособник шамарского принца. А большего ему и не требовалось. Жрец был лишь жертвенным бараном на алтаре великого будущего.

А как забавно, что нашла подтверждение его давняя ложь! Чтобы придать достоверности обвинениям Винсента Амилийского, он, Нумедидес, заявил, помнится, будто Валерий готов был на все ради дочери Тиберия – и что же! В покоях принца находят статуэтку, изображающую Релату, да сделанную столь искусно, что невольно вспомнишь о ведовстве. Так что принца можно будет судить не только как цареубийцу, но и как злостного чернокнижника!

В общем, казнь Валерия – дело решенное.

Нумедидес не испытывал ни малейших угрызений совести, обдумывая убийство кузена. Принц Шамарский был врагом. Он злоумышлял против короны и его, Нумедидеса, лично – а стало быть, его должно раздавить, как ядовитую гадину. Как змею, притаившуюся под палой листвой, чтобы ядовитым укусом поразить оленя, владыку леса.

Да! Нумедидес удовлетворенно кивнул. Этот образ, явившийся невесть откуда, показался ему на диво отчетливым и таил в себе необъяснимую притягательность. Олень-владыка, вот кто он такой! Рога его упираются в небосвод. Острые копыта попирают землю и гадов ползучих, что таятся в ней. И нет ему удержу в стремительном беге его…

Принц потер руки. Ладони понемногу согревались, однако пальцы стыли и немели по-прежнему, и это внушало смутную тревогу. Он поднес их как мог близко к огню, но даже это не принесло облегчения. Кажется, за последние дни рукам его лишь однажды было тепло, – когда он выдернул кинжал из груди короля и на пальцы попала кровь. Ему подумалось вдруг, что было бы, если целиком погрузить в кровь руки… Мысль показалась приятной, хотя и несколько непривычной. С сожалением он сказал себе, что до коронации от подобных экспериментов придется отказаться, – дабы не возбуждать ненужных слухов.

…И все же еще несколько раз в течение дня ловил себя на том, что мысли его невольно возвращались к этому, и, не отдавая себе в том отчета, он принимался размышлять над преимуществами крови разных животных – и даже человеческой. С каждым разом мысли эти вызывали все меньшее отвращение, покуда наконец он не принял их как совершенно естественные…

Что же касается высокопоставленных заговорщиков – с ними вопрос решался еще проще, чем с принцем Шамарским. Все до единого отправятся на плаху.

В душе Нумедидеса на этот счет не крылось ни малейших сомнений, ибо тот, кто предал одного короля, с легкостью предаст и другого. И даже те, кто, подобно Феспию или графу Аскаланте, были его друзьями детства и наперсниками юности, разделят общую судьбу. У короля не должно быть друзей. Не может быть доверенных лиц. Правитель – единственное, священное вместилище воли богов. Он ни с кем не может быть близок. Он должен вызывать у окружающих лишь трепет и поклонение, – иные чувства попросту неприемлемы. И двору предстояло очень быстро усвоить эту истину.

Скрестив руки на груди, Нумедидес прикрыл глаза, размышляя над тем, что скажет вельможам, с кем встретится сегодня вечером. Каждого, принц знал, он сумеет задобрить, переманить на свою сторону, некоторых даже запугать. У каждого найдется чувствительная струнка; стоит лишь легонько задеть ее – и человек будет плясать под его дудку. До смешного просто… Нумедидес недоумевал, как мог не видеть всего этого ранее, как мог не уметь столь простейших вещей. Теперь же ему достаточно было взглянуть на человека, и еще прежде, чем тот успевал раскрыть рот, он уже видел его насквозь. И с каждым днем поражался все больше, до чего ущербны те, кто его окружают. Он управлялся с ними, точно балаганный фокусник – со своими куклами-перчатками. Все они не имели иной воли, кроме его.

Или не все?

Мысль эта была неприятна, и Нумедидес раз за разом пытался отогнать ее, однако она возвращалась, назойливая, точно осенняя муха, и он поморщился, сознавая, что от этой проблемы ему все же не уйти.

Скажем, немедийский посланник. Как быть с ним? До сих пор они действовали заодно, и тот верно служил ему. Да и, если уж на то пошло, барон Торский ему попросту необходим в эти дни: в его руках лучшая сеть соглядатаев по всей Аквилонии, у него свои люди в армии и в провинциях. Он просто не может позволить себе потерять столь ценного союзника!

И все же доводы разума меркли перед тем, что говорила интуиция. Да что там говорила – она кричала, что немедиец представляет собой огромную опасность!

Единственный, кому под силу разрушить его планы!

Хотя зачем ему делать это, Нумедидес искренне не понимал. Но когда он смотрел на посланника, он не видел ничего. Ни тайных струн, ни слабостей, ни явных стремлений. Для его внутреннего взора Амальрик был непроницаем, точно базальтовый монолит, точно кокон, скрывающий куколку неведомого чудовища, и это внушало принцу ужас, перед которым отступали все доводы рассудка. Немедиец, единственный среди всех, был непонятен, – а стало быть, смертельно опасен.

И пока он не найдет способа разделаться с ним, принц знал, что ему не будет покоя.

Отвернувшись от каминной полки и смахнув небрежно пергаментные листки с прошениями, рассыпавшиеся листопадом по комнате, принц позвонил в колокольчик. Дворецкий возник в дверях почти мгновенно, кланяясь до земли.

– Кто еще просил сегодня встречи? – спросил его господин. Он надеялся еще, что успел прислать прошение владетель Таурана – это сняло бы массу проблем…

Не поднимая глаз, слуга принялся перечислять:

– Граф Феспий. Советник Ведерик. Казначей Публий. Советник…

– Довольно! – Нетерпеливым жестом Нумедидес оборвал слугу. – А не было ли чего от Фельона?

Дворецкий отрицательно покачал головой, и принц с досадой стукнул кулаком по изголовью кресла.

– Значит, ничего. Ну ладно же… – В голосе его была угроза. – А немедиец?

– Амальрик, барон Торский, посланник августейшего короля Нимеда?

– Да, Эрлик тебя побери, он самый! – Нумедидеса всегда выводило из себя, когда при нем принимались перечислять чужие титулы. Обычно слуги помнили это, но лишь в отношении немедийского дуайена, неведомо почему, всегда делали исключение. Точно язык у них не поворачивался называть его короче. – Просил он о встрече?

– Именно так, господин. Слуга от него приходил дважды, но официального прошения не оставил.

В отличие от прочих придворных, которые уже обращались к Нумедидесу как к королю! Ну, ничего, за эту дерзость барон еще ответит…

И, постукивая задумчиво пальцами по деревянному изголовью кресла, Нумедидес холодно произнес, уставившись куда-то вдаль.

– Ну что ж, пусть пошлют за немедийцем. Я желаю видеть его через поворот клепсидры!

Аой.