Глава 6. Банда на двоих?

Весной 1980 года распахнулись двери гаража с вывеской «Ремонт иномарок» на Ланкастер-стрит, словно поднялся театральный занавес – и настала новая эпоха в жизни преступного мира Бостона. Хауи Уинтер пал, начались преобразования. Их следовало бы назвать «промышленной реорганизацией». На площадке перед гаражом, скрестив руки на груди, стояли Уайти Балджер и Стиви Флемми, готовые выйти на середину сцены и взять от жизни все, что она может дать.

Компаньоны сменили прежнее обиталище, автомастерскую «Маршалл моторс» в Сомервилле, на новый гараж в центре Бостона. Многие из бывших членов банды «Уинтер-Хилл» пустились в бега, но оставшиеся примкнули к Уайти и Стиви. Джордж Кауфман, служивший ширмой для Хауи Уинтера в «Маршалл моторс», заправлял теперь делами в гараже на Ланкастер-стрит, работая на Балджера с Флемми. По утрам в мастерской возились механики с инструментами, слышались стук и лязганье, но после обеда картина резко менялась. Обычно Балджер с Флемми появлялись около половины второго, чтобы взять бразды правления в свои руки. Заехав на пустую площадку, Уайти выходил из своего сверкающего черного «шевроле-каприс» 1979 года. Разговоры тотчас стихали, поток посетителей слабел – весь мир вращался вокруг Балджера и Флемми. Их неизменно сопровождал крупный, мускулистый Ник Фемиа, один из «быков», известный убийца, любитель дробовиков и кокаина. Фемиа, Кауфман и другие гангстеры оставались снаружи и вели наблюдение, пока Балджер с Флемми обсуждали дела у себя в кабинете.

Переезд на Ланкастер-стрит символизировал стремительный взлет, как если бы юридическая фирма или банк, ютившиеся на окраине города, очутились вдруг в деловом центре. Многие бостонцы отдали бы все, чтобы заполучить место в этом районе – в паре кварталов к западу, на другой стороне улицы располагалась арена «Бостон-Гарден». «Селтикс» во главе с многообещающим новичком, форвардом по имени Ларри Берд, только что уступили победу в напряженном финале плей-офф Восточной конференции команде из Филадельфии.

Но что еще существеннее, гараж на Ланкастер-стрит находился в тесном соседстве с центром городской мафии в Норт-Энде. Достаточно было пройтись несколько минут неспешным шагом, чтобы дойти от автомастерской до парадного дома 98 по Принс-стрит, где обосновались Дженнаро Анджуло и четверо его братьев, державшие в своих руках весь рэкет в городе. И наконец, не следовало забывать о добрых соседях Балджера в паре кварталов к югу, в правительственном центре. Гараж на Ланкастер-стрит стоял едва ли не в тени высотного здания, в котором располагался офис бостонского отделения ФБР, где трудились агенты Джон Коннолли и Джон Моррис.

В жизни Балджера настала полоса удач. Хотя громкий обвинительный процесс по делу о мошенничестве на скачках и нанес банде «Уинтер-Хилл» сокрушительный удар, Уайти и Стиви смотрели в будущее с оптимизмом, предпочитая обдумывать новые возможности, а не сокрушаться о провалах. Им уже доводилось слышать о гангстере из Южного Бостона по имени Вито, который занимался азартными играми и ростовщичеством, не испросив разрешения ни у Балджера, ни у коза ностра. Вскоре вооруженный до зубов Фемиа нанес визит Вито и приставил пистолет к его голове. Затем Балджер с Флемми сами потолковали с Вито в подсобном помещении табачного магазинчика в центре города, объяснив ему, что к чему. Вито решил завязать, и Балджер с Флемми и Фемиа стали полновластными хозяевами Южного Бостона.

Разумеется, при необходимости Уайти со Стиви брались за дело сами. Если «клиент» задерживал выплату, они усаживали смутьяна в черный «шевроле» и катались по городу. Флемми вел машину, несговорчивый должник сидел рядом, а Балджер с заднего сиденья внушал ему тихим, но твердым голосом, что нужно «уладить это дело», а иначе «не избежать последствий». Если возникала надобность в повторной беседе, Балджер с Флемми совершали еще одну поездку, а тем временем кто-нибудь вроде Фемиа устраивал погром в доме заупрямившегося должника.

Обычно двух внушений хватало.

В ФБР Коннолли и Моррис стряпали фальшивые отчеты о том, как после поражения Хауи Уинтера шедшие в его кильватере Балджер с Флемми оказались на обочине жизни, однако в действительности оба гангстера отнюдь не бедствовали. Неплохо уживаясь с итальянской мафией, они обложили поборами весь преступный мир. Букмекер Чико Кранц теперь заглядывал к ним каждый месяц, чтобы принести деньги, а однажды даже добавил лишние пять тысяч – дополнительную плату за то, что Балджер уладил его спор с конкурентом. Кранц был лишь одним из множества «черных букмекеров», плативших Балджеру дань.

Только одно событие омрачило безоблачную жизнь Уайти. В первый день нового 1980 года в Центральной больнице Массачусетса после тяжелой продолжительной болезни скончалась его мать. Ей было семьдесят три года. Балджер продолжал жить в Южном Бостоне, в родительской квартире на О’Каллахан-Уэй, в старом квартале муниципальной застройки, где вырос он сам, его брат Билли и Джон Коннолли. Флемми часто перед началом рабочего дня около полудня заезжал туда за Уайти на черном «шевроле».

Балджера окружали заботой и вниманием две женщины. Одна из них, его давняя подруга Тереза Стэнли, жила в Южном Бостоне. Уайти встретил ее в конце шестидесятых годов – двадцатипятилетнюю мать-одиночку с четырьмя детьми и без четкой цели в жизни. Балджер объяснил, что от нее требуется, и каждый вечер в назначенный час она ждала его с готовым обедом. Тереза всегда испытывала благодарность к Балджеру за то, что тот для нее сделал. Он держался с ее детьми строго, требуя, чтобы за обедом все вместе собирались за столом. Но даже в те дни, когда Уайти играл роль отца четырех детей Терезы, он часто проводил ночи в объятиях женщины помоложе, стоматолога-гигиениста Кэтрин Григ из Северного Куинси.

Хотя 1980 год начался для братьев Балджер с тяжелой утраты, он стал для них временем великих свершений. Надежно укрепив свою власть, они уверенно стремились к вершине успеха. Билли Балджер, возглавивший сенат штата в 1978 году, пользовался славой блестящего оратора и ловкого политического маклера, мастера закулисных переговоров. Консервативный в социальных вопросах – ярый противник абортов и сторонник смертной казни, – Балджер открыто отстаивал интересы рабочих, защищая их права. Однако возражений не терпел – любое несогласие или расхождение во взглядах вызывало у него раздражение, чтобы не сказать неприятие. Работавшие с ним политики уверяли, будто в нем уживались «два Билли Балджера» (подобная двойственность отличала и его брата-гангстера).

«Если вы с ним просто приятельствуете, Балджер – очень вежливый, обходительный и милый человек, радушный хозяин и прочее, – отозвался о своем коллеге в сенате Джордж Кевериан, спикер палаты представителей Конгресса. – Но стоит ему возразить, сказать хоть слово поперек, – добавил он, – и вам откроется другая, темная его сторона: свинцовый колючий взгляд и ледяная холодность».

Из-за многочисленных яростных споров, которые немедленно становились всеобщим достоянием, за Билли Балджером окончательно утвердилась репутация мстительного деспота. Однажды судья бостонского суда по жилищным вопросам отказался взять себе в штат людей, отобранных Билли, и тот пришел в бешенство. Возмущенный грубым нажимом, судья обрушился на Балджера, обозвав его «продажным ничтожеством». Местью стала законодательная инициатива, которая урезала жалованье судьи и сократила его штат, а в конечном счете лишила суд самостоятельности, отнеся его к другой ветви судебной власти. Братья Балджер привыкли оставлять последнее слово за собой.

Действительно, Балджеры, каждый на свой манер, пытались покорить сопротивлявшийся город. Экономика страны переживала трудный период, инфляция росла, а в Вашингтоне стареющий Рональд Рейган, бывший актер, готовился вытеснить из Белого дома крайне непопулярного действующего президента Джимми Картера. Близилось время «амбициозных восьмидесятых», десятилетия «я», эры напористых яппи, узких галстуков, кулинарного дизайна и гетр, эпохи жадных акул с Уолл-стрит и ненасытных финансовых воротил – корпоративных рейдеров вроде Карла Икана и Майкла Милкена.

Каждый день Балджер и Флемми гордо входили в гараж на Ланкастер-стрит, чтобы проводить собственные «слияния и поглощения». Джейн Фонда не единственная, кто изнурял себя физическими упражнениями. Уайти и Стиви тоже активно занимались гимнастикой и поднимали штангу, поддерживая форму. Балджер даже в пятьдесят лет уделял повышенное внимание своей внешности. В гараже он появлялся в модных в те годы тесных, облегающих рубашках, поигрывая мускулами и демонстрируя криминальной братии свою силу. Уайти не пропускал ни одного зеркала или витрины. Он обязательно останавливался, чтобы взглянуть на свое отражение. Его не оставляло приятное чувство уверенности, что никто (во всяком случае в бостонском отделении ФБР) не следит за тем, чем он в действительности занят.

Однако кое-кто следил.

Из-за истрепанных занавесок на втором этаже дешевой гостиницы напротив гаража на Ланкастер-стрит за Балджером наблюдали члены оперативной группы полиции штата Массачусетс. Шесть дней в неделю с конца апреля и почти до конца июля полицейские проводили у окна в кишевшем тараканами номере, скрупулезно записывая все, что происходило в логове гангстеров на другой стороне улицы.

Они фиксировали множество мелочей. Видели, как Балджер с Флемми прихорашиваются на ходу, направляясь на очередную встречу, и втягивают животы, когда мимо проходит хорошенькая женщина, или поправляют пряжки брючных ремней, выравнивая их в один ряд с пуговицами на рубашке. Они замечали, как Балджер, выражая недовольство, подкреплял слова жестами – грозно надвигался на собеседника, тыкал его пальцем в грудь и осыпал бранью. Затем в дело вступал Флемми, прибегая к тому же приему. А главное – детективы наблюдали и сцены более любопытные. Видели людей, приходивших в гараж с портфелями и игровыми купонами. Видели, как деньги переходят из рук в руки. Полицейские вели записи и делали фотографии. В целом за одиннадцать недель слежки они зафиксировали более шестидесяти известных персон преступного мира, которые посещали гараж. В действительности практически все заметные криминальные авторитеты Новой Англии побывали в автомастерской на Ланкастер-стрит, чтобы встретиться с Уайти Балджером и Стиви Флемми.

Словно в немом кинофильме, где жесты и мимика актеров заменяют слова, перед глазами оперативников развертывалась широкая панорама преступной жизни Бостона. Живая, красочная картина, разыгрывавшаяся на экране, являла собой резкий контраст с куцыми, скупыми сведениями о Балджере и Флемми, которые агенты бостонского отделения ФБР представляли начальству и подбрасывали всякому, кто интересовался этими гангстерами.

Наблюдение полиции за гаражом началось случайно. Детектив Рик Фрейлик проезжал как-то раз мимо автомастерской, направляясь в соседний квартал, где, по его сведениям, находилась угнанная машина. Повернув на Ланкастер-стрит, он заметил на тротуаре Джорджа Кауфмана в компании нескольких гангстеров. Стараясь не привлекать внимания, он припарковался неподалеку и принялся наблюдать.

Увиденное его крайне заинтересовало. Он узнал других гангстеров, входивших в гараж. Заметил Балджера и Флемми. Вернувшись в отделение, Фрейлик рассказал обо всем сержанту Бобу Лонгу, главе отдела специальных расследований. Лонг совершил вместе с Фрейликом несколько поездок к гаражу, чтобы увидеть бандитские сходки своими глазами. Полицейских охватил охотничий азарт: намечалось крупное дело. Оставалось решить, где оборудовать пункт наблюдения. Прямо напротив гаража стояло обветшалое кирпичное здание, дом 119 по Мерримак-стрит. Первый этаж занимал гей-бар. Комнаты наверху сдавались внаем. Это была настоящая дыра, дешевая ночлежка, где толклись пьяницы. Уединением здесь и не пахло. Тонкие деревянные перегородки между номерами легко можно было пробить кулаком. Изображая гея, Фрейлик снял комнату окнами на Ланкастер-стрит и гараж. С конца апреля он, Лонг и полицейский детектив Джек О’Мэлли начали вести записи наблюдений за махинациями Балджера.

В операции участвовали и другие сотрудники полиции, но эти три детектива отвечали за ее ход. Они приходили каждый день рано утром и занимали пост у окна, обычно работали сменами по два человека. Все трое были из местных. Лонг, лет тридцати пяти, четвертый ребенок в семье с десятью детьми, вырос в Ньютоне, пригороде Бостона. Сын адвоката, он еще мальчишкой мечтал о службе в полиции. В школе он считался неплохим спортсменом и даже завоевал частичную баскетбольную стипендию в местном колледже низшей ступени, но травма колена положила конец спортивной карьере. В 1967 году, менее чем через девять месяцев после окончания Сити колледжа Сан-Франциско, Лонг со степенью бакалавра в области уголовного судопроизводства вернулся в Массачусетс и поступил в полицейскую академию штата.

Лонг лично выбрал себе напарников для проведения операции, включив в свою группу Фрейлика и О’Мэлли. Оба, как и он сам, отличались крепкими мускулами и спортивным сложением. Темноволосый Фрейлик родился и вырос на Северном берегу, а рыжеватый блондин О’Мэлли – в бостонском районе Дорчестер (его отец, полицейский, служил патрульным в Роксбери). Молодых полицейских, которым не исполнилось еще и тридцати, сняли с работы на улицах, чтобы включить в группу Лонга. Часы неподвижного ожидания тянулись мучительно медленно, однако детективы не торопились, терпеливо продолжая наблюдение. О’Мэлли был холостяком, а Фрейлик женился недавно и еще не обзавелся детьми. Лонг растил двоих сыновей. Младшего из них, десятилетнего Брайана, недавно выбрали лицом рекламы Массачусетского благотворительного фонда помощи детям, больным муковисцидозом. Мальчику предстояло фотографироваться рядом с Бобби Орром из «Бостон Брюинз».

В тесной комнатке, где дежурили полицейские, стояла духота, а с наступлением лета погода с каждым днем становилась все жарче. Детективы приходили на работу в шортах и футболках, со спортивными сумками, в которых прятали фотокамеры и журналы для записей. Разговаривать приходилось шепотом, чтобы не услышали другие обитатели убогого клоповника. Местечко было шумным, в соседних комнатах нередко случались драки, но оставалось только терпеть: дело того стоило.

Довольно скоро обнаружилось, что жизнь в гараже подчинена раз навсегда установленному распорядку. Утром автомастерскую открывал Кауфман, а после полудня появлялись Балджер с Флемми. Помимо этих троих и Фемиа здесь постоянно бывали еще несколько человек, включая известных гангстеров вроде Фила Вагенхейма и Ники Джизо, члена коза ностра.

Гараж посещали и более важные персоны. Балджер встречался с капореджиме Донато Анджуло – капитаном клана своего брата. Эффектные визиты Ларри Дзаннино, старого приятеля Флемми, стоявшего лишь одной ступенью ниже младшего босса Дженнаро Анджуло в иерархии бостонской мафии, напоминали сцены из голливудских кинофильмов. Дзаннино подкатывал к автомастерской в новеньком голубом «линкольне-континентале» или в сверкающем коричневом «кадиллаке», за рулем которого сидела какая-нибудь мелкая сошка. Механики в гараже бросались врассыпную, словно муравьи, когда грозный капо шествовал от машины к кабинету Балджера и Флемми. Иногда кричаще разряженный мафиози обнимал Балджера и целовал в щеку. Однако далеко не каждое посещение сопровождалось подобными излияниями дружбы и любви. Как-то раз Дзаннино на выходе из гаража поджидали двое. Одного капитан обнял, но когда второй попытался распахнуть объятия, Дзаннино отвесил ему звонкую пощечину. Мужчина упал на колени, а капо принялся яростно осыпать его бранью. Балджер с Флемми поспешили выйти из кабинета, чтобы взглянуть на представление. Выкрикнув последние проклятия вслед убегавшему мужчине, Дзаннино замолчал, обуздав гнев, затем забрался в голубой «линкольн» и укатил.

Полицейским, наблюдавшим за гаражом на другой стороне улицы, Балджер, Флемми и коза ностра казались одной дружной семьей. Детективы так основательно изучили своих «героев», что нередко могли предугадать, как пойдет дело дальше. Они безошибочно распознавали проштрафившихся, которых Балджер не жаловал. Таких посетителей он заставлял ждать, и те, с застывшими, напряженными лицами, беспокойно расхаживали перед гаражом, поглядывая на часы и озираясь. Когда Балджер наконец появлялся, он начинал разговор с того, что тыкал пальцем в грудь собеседнику. Язык тела подчас красноречивее всяких слов. Несомненно, делами в гараже заправлял Балджер, остальные, включая Флемми, лишь подчинялись ему.

Со временем Лонг, О’Мэлли и Фрейлик научились различать, когда Балджер бывал не в духе. Он становился хмурым, замыкался, отказывался разговаривать и угрюмо сидел в углу, избегая людей. Фанатично заботясь о поддержании спортивной формы, Уайти доставал из гамбургеров мясо и съедал, а булочки выбрасывал. Аккуратный до педантизма, он предпочитал удобную одежду, но не допускал ни малейшей небрежности и тщательно следил, чтобы ни один волосок не выбился из прически. Балджер любил, когда каждая вещь лежала на своем месте, под рукой. Однажды Фемиа отправился в «Макдоналдс» близ «Бостон-Гарден», в конце улицы. Вернувшись, голодный гангстер разложил «Биг-Мак» и картофель фри на капоте черного автомобиля. Балджер вышел из кабинета и, увидев промасленные пакеты с едой, пришел в ярость. Стремительно подойдя к машине, он схватил пакетик с картофелем и принялся хлестать им Фемиа по лицу. Здоровяк подручный, весивший добрых двести сорок фунтов, испуганно попятился. Жестокий убийца-наемник, огромный как медведь, струсил, будто Уайти размахивал не упаковкой с горячим картофелем, а железным ломом. Полицейские навсегда запомнили картофельное побоище и заключенное в нем недвусмысленное послание: с Уайти Балджером лучше не связываться.

Иногда Лонг, О’Мэлли и Фрейлик устраивали слежку за Балджером и Флемми, чтобы внести разнообразие в повседневную рутину. Они заметили, что Флемми часто берет «шевроле» на всю ночь. Как выяснилось, не у одного Уайти складывались запутанные, «многослойные» отношения с женщинами. Флемми следовало бы назвать настоящим ловеласом. Судя по досье, заведенному на него в исправительной колонии для несовершеннолетних преступников, он уже в пятнадцать лет проявлял к противоположному полу отнюдь не детский интерес. В его послужном списке упоминается туманное обвинение в «грубых развратных действиях». О подробностях досье скромно умалчивает. Флемми всегда окружало множество женщин. И даже будучи уже в солидном возрасте, он предпочитал держать возле себя юных девушек.

С 1960-х годов Флемми временами жил с женщиной по имени Марион Хасси в Милтоне, ближнем пригороде Бостона, в доме, принадлежавшем когда-то его родителям. Хасси считалась его гражданской супругой, поскольку он так и не развелся с Дженнет Маклоклин, на которой женился в пятидесятые годы, во время службы в десантных войсках. Позднее, в середине семидесятых, Флемми воспылал страстью к юной красавице, еще подростку, Дебре Дэвис. Она работала продавщицей в одном из ювелирных магазинов Бруклина. Ослепительная блондинка, длинноногая, с белозубой улыбкой, Дебра совершенно покорила любвеобильного гангстера. Он осыпал ее нарядами и драгоценностями, даже подарил машину. Они поселились вместе, играя в семейную жизнь, – вначале в роскошной квартире Флемми в Бруклине, а позднее в более скромном жилище под Бостоном, на Южном берегу, в Рандолфе. К концу 1970-х Флемми поставил в свою конюшню еще одну молодую кобылку – очаровательную блондинку, почти ребенка. Он завел интрижку с Дебби Хасси, дочерью Марион. Их иногда видели вместе – они раскатывали по городу в «ягуаре» Стиви.

Флемми проводил время и с другими женщинами, но эти три оставались его постоянными подругами. Полицейские детективы не могли предсказать, где простоит ночь черный «шевроле» – в Бруклине, в Рандолфе, в Милтоне или в новом, неведомом месте, – однако каждый день около полудня, точный как часы, Стиви заезжал за Балджером в Олд-Харбор. Затем он перебирался на пассажирское сиденье, а Уайти садился за руль. Оперативники замечали, что в Южном Бостоне Балджер держится иначе, чем на Ланкастер-стрит. Здесь он казался мягче, здоровался с детьми, приветливо махал их матерям и останавливал машину, почтительно уступая дорогу пожилым женщинам, переходившим улицу.

Но даже в Саути на Балджера подчас находила блажь. Как-то раз тем летом О’Мэлли вел наблюдение за Уайти и его приятелем. Выехав из дома, гангстеры повернули на Силвер-стрит. Вероятно, Балджеру принадлежала какая-то недвижимость на этой улице, там поселилась его подружка, Тереза Стэнли. На крыльце одного из домов компания немолодых мужчин распивала спиртное. Балджер резко затормозил и выскочил из машины. Пьянчуги поспешили ретироваться, но один замешкался. Уайти с силой ударил его по лицу. Мужчина упал на землю и скрючился, подтянув колени к животу. Балджер нанес удар ногой, потом схватил шляпу выпивохи и швырнул ее на дорогу. Флемми в это время подстраховывал приятеля – вертел головой, оглядывая улицу, но Балджер уже потерял интерес к поверженному противнику. Он вернулся к машине, и друзья, громко смеясь, укатили прочь. О’Мэлли подбежал к окровавленному мужчине, но тот только отмахнулся от полицейского, велев ему убираться: «Я ничего не знаю, оставьте меня в покое». Даже жалкий забулдыга понимал, что к чему.

Ведя наблюдение за Балджером, полицейские собирали сведения о нем и с помощью собственных информаторов из криминального мира. Один осведомитель под кодовым именем Ит-1 сообщил, что с начала года «в гараже на Ланкастер-стрит крутятся большие деньги. Там собираются солидные парни и делят доходы, полученные от азартных игр в Норт-Энде. В этой автомастерской подбивают бабки». По словам другого информатора, известного как Ит-3, «Балджер, бывший лейтенант в банде Уинтера, заправлял всеми делами, пока Хауи отбывал срок». Еще один источник, Ит-4, донес, что «Уайти Балджер и Стиви Флемми прибрали к рукам почти все подпольные лотереи и букмекерские конторы, а также «акулий промысел» в Бостоне, а Сомервилл принадлежит им целиком».

Оперативники расспрашивали и других осведомителей, все в один голос уверяли, будто Балджер с Флемми отлично спелись с коза ностра, и предприятие их процветает. К началу июля Лонг, О’Мэлли и Фрейлик решили, что собрали достаточно материала для первого этапа. Они располагали протоколами оперативного наблюдения, фотографиями и записями видеосъемки. В гараже по другую сторону улицы побывала вся верхушка бостонского преступного мира – объединенные силы банды Балджера и мафии. Доказательная база, добытая в ходе операции, могла стать важной вехой в карьере любого следователя. Группа Лонга предвкушала блестящий успех, хотя путь к нему был долог и тернист. Полицейским пришлось ютиться в жалкой грязной конуре и проводить бесконечные часы на посту перед окном. Пытаясь отвлечься от утомительной рутины, они даже придумали себе весьма эксцентричное развлечение – начали украшать стены комнаты самыми крупными тараканами, которых им удавалось прихлопнуть. «Комнатную нечисть» они превратили в охотничьи трофеи.

К началу июля детективам удалось зафиксировать и описать множество встреч с участием гангстеров и мафиози. Настало время услышать их голоса. Лонг, О’Мэлли и Фрейлик собрали массу информации, им не терпелось приступить к следующему этапу – установить в гараже микрофоны.

Той весной Лонг со своим начальником несколько раз встречался с Джеремайей Т. О’Салливаном, генеральным прокурором штата и главой следственно-прокурорской бригады по борьбе с организованной преступностью в Новой Англии. Лонг доложил О’Салливану о наблюдении за гаражом на Ланкастер-стрит. Они обговорили план дальнейших действий. Полицейскую операцию по установке прослушивающей аппаратуры в автомастерской предстояло финансировать федералам. К делу подключили помощника прокурора округа Суффолк Тима Берка. Ему поручили подготовить документы для получения санкции судьи.

Несмотря на федеральное финансирование, операцию предполагалось провести силами полиции штата, без вмешательства других ведомств. Не то чтобы полицейские не могли работать в команде с федеральными агентами. В конце концов, Лонг руководил целевой группой во время операции «Лобстер», совместном расследовании полиции и ФБР, в котором участвовал Ник Джантурко. Но поползли новые слухи, особенно после того как Балджеру удалось избежать обвинений по делу о мошенничестве на скачках. В других правоохранительных структурах начали задаваться вопросом, что связывает Балджера с ФБР. О’Салливан знал ответ, однако не сказал Лонгу ни слова.

23 июля 1980 года судья окружного суда первой инстанции Роберт А. Бартон удовлетворил ходатайство Берка, подписав ордер на прослушку гаража на Ланкастер-стрит. Лонг, Фрейлик и О’Мэлли с воодушевлением взялись за работу. Ни одному из них прежде не приходилось вести электронное наблюдение, но недостаток опыта они компенсировали кипучей энергией. Прежде всего детективы наведались в «Радио шэк» и купили комплект микрофонов. Затем О’Мэлли предпринял вылазку в стан врага, чтобы осмотреть внутренность гаража и получить представление о планировке. Прикинувшись туристом, которому захотелось облегчиться, он зашел в гараж и принялся озираться с потерянным видом. Навстречу ему выступил Балджер. Заявив, что туалета в мастерской нет, он велел О’Мэлли убираться.

Полицейские действовали методом проб и ошибок.

Свою первую попытку проникнуть в гараж они назвали операцией «Троянский конь». Достав пестро разукрашенный автофургон, детективы разобрали пол кузова и оборудовали укрытие для О’Мэлли, затем вернули пол на место, прикрыв его ворсистым ковриком, и погрузили в фургон мебель. Как-то вечером в середине лета Фрейлик вместе с сотрудницей секретариата полиции подъехал к гаражу. Он объяснил Джорджу Кауфману, что оказался с женой в Бостоне проездом, и пожаловался на неполадки с машиной. Оставлять на ночь фургон со всем содержимым на улицах города мнимые супруги боялись. Они попросили разрешения загнать грузовик в гараж, чтобы утром механики его осмотрели.

Кауфман согласился и позволил Фрейлику въехать в ворота гаража. «Молодожены» поблагодарили Кауфмана и ушли, пообещав вернуться утром. Какое-то время спустя Кауфман закрыл автомастерскую, а затем уехал. Согласно плану, О’Мэлли должен был ночью выбраться из фургона и впустить в гараж оперативную группу для установки микрофонов. Однако полицейские не учли, что какой-то забулдыга – обитатель клоповника, расположенного через улицу, будет околачиваться у самого гаража. Черный от грязи О’Мэлли, обливавшийся потом под полом фургона, понятия не имел, что происходит. Связаться по рации с остальными он не мог, но слышал, как пьянчуга шумит снаружи. Оперативникам пришлось импровизировать. Лонг послал одного из своих людей в магазин за ящиком пива. Усевшись рядом с пьяницей, полицейский принялся угощать его пивом в надежде, что тот отключится и группа сможет приступить к работе. Но ожидание заняло слишком много времени. Когда выпивоха наконец задремал, неожиданно вернулся Кауфман. Увидев двоих мужчин, распивающих пиво возле его гаража, он поднял крик и прогнал их. К тому времени устанавливать жучки было уже поздно. Выбравшись наконец из своего душного укрытия, О’Мэлли узнал, что Лонг отменил операцию.

Следующая попытка оказалась более успешной.

Однажды вечером полицейские припарковали рядом с гаражом самосвал. Грузовик не только помог группе проникнуть в гараж, но и загородил его от обитателей ночлежки, чтобы никто не мог заглянуть во двор. Стояла нестерпимая жара, по ночам беспокойные жители клоповника обычно продолжали шуметь и переругиваться, высовывались из окон. Самосвал служил надежным заслоном, удерживая всякого рода сброд, населявший гостиницу, на расстоянии. Когда Кауфман уехал, два оперативника спрыгнули с самосвала во двор гаража и вышибли нижнюю панель двери. Пробравшись внутрь, полицейские с помощью привлеченного технического специалиста установили три микрофона – в спинке дивана, внутри радиоприемника и на потолке кабинета. Затем они удалились, заменив панель двери.

Боб Лонг и его группа праздновали победу. Но за блистательным началом последовало бесславное продолжение. Операция неожиданно забуксовала. Проверяя качество связи, полицейские столкнулись с техническими проблемами. Вместо разговоров гангстеров они прослушивали звонки в расположенную неподалеку Центральную больницу Массачусетса. Микрофон, установленный в радиоприемнике, молчал. Третий жучок, прикрепленный к спинке дивана, работал, но проку от него было мало – передавал он в основном шумы, напоминавшие рев урагана, когда какой-нибудь гангстер, особенно плечистый громила вроде Ники Фемиа, плюхался на подушки. Однако микрофон в кабинете – самой важной стратегической точке – все же принимал сигнал, и когда удалось избавиться от помех – отсечь больничную линию, – жучок оказался готов к работе.

Но тут все пошло прахом.

Балджер, Флемми и Кауфман по какой-то непостижимой причине начали поглядывать на окна клоповника. Они внезапно изменили привычный распорядок дня. Вдобавок, вместо того чтобы разговаривать в офисе или в открытых ремонтных боксах, Балджер с Флемми стали проводить беседы в черном «шевроле». В кабинет они теперь не заходили вовсе. Полицейские не могли оправиться от изумления. Они продолжали вести прослушку, но вскоре, после того как местом совещаний сделался автомобиль, гангстеры совсем перестали появляться в гараже. У оперативников остались подробные записи наблюдений и пачки фотографий, но больше ничего. Балджер ускользнул.

За несколько дней до того, как попытка Лонга, Фрейлика и О’Мэлли установить жучки в логове Балджера окончательно провалилась, агенты ФБР уже могли с легкостью предсказать исход событий. Все началось со случайной встречи на вечеринке в пятницу. Джон Моррис, с коктейлем в руке, наткнулся на бостонского детектива, широкоплечего здоровяка. Рядом с этим амбалом коротышка Моррис казался жалким хлюпиком, однако в глазах его читалось презрительное высокомерие – федеральный агент стоял неизмеримо выше местного копа.

– Вы что-то затеяли на Ланкастер-стрит? – Моррис заговорщически усмехнулся, будто говоря: «Ну, давай же, можешь мне рассказать».

Застигнутый врасплох детектив сделал каменное лицо, чтобы скрыть удивление. Секретная операция, проводимая чужим ведомством, едва ли подходящая тема для непринужденной болтовни на летней вечеринке с коктейлями. Вопрос повис в воздухе. Но Моррис не унимался.

– Если вы установили там микрофоны, – снисходительно добавил он, – им об этом известно.

После затянувшейся паузы полицейский наконец отозвался:

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

Детектив отошел от Морриса. Сердце его бешено колотилось. На следующее утро он позвонил Бобу Лонгу. Тот не слишком удивился, услышав новость. Он чувствовал: дело разваливается, что-то пошло не так. Жучок, установленный в офисе гаража, тоже оказался пустышкой. С его помощью удалось записать лишь небрежное одобрительное замечание Уайти Балджера о доблестных полицейских, исправно патрулирующих автомагистрали. Что это было – рассчитанная издевка или случайность?

Лонг все еще сомневался, но чем больше он думал о случившемся, тем сильнее утверждался в своих подозрениях. Он со своей группой несколько месяцев вел тайное наблюдение за гаражом и видел, как Балджер с Флемми запугивают задолжавших им содержателей игорных домов и обмениваются шуточками с влиятельными мафиози. И вдруг, на следующий день после того как микрофон в гараже удалось наконец наладить, Балджер начинает возносить хвалы дорожному патрулю, а главное, меняет сложившийся распорядок. Ведет все деловые переговоры не у себя в кабинете, а на заднем сиденье черного «шевроле», припаркованного на площадке перед гаражом.

Вначале Лонг решил, что Балджер с Флемми заметили полицейских в ночлежке напротив и насторожились. Но услышав об эпизоде с Моррисом, он понял, что дело не только в провалившейся слежке, все намного хуже. Лонг не верил, что гангстеры изменили своим привычкам случайно. Здесь попахивало предательством, изменой. Звонок от полицейского детектива подтвердил пугающую правду, о которой распаленный гневом Лонг уже догадывался. Ему не давали покоя два вопроса.

Как Джон Моррис мог прознать о полицейских жучках, установленных в гараже?

И откуда узнали о них Балджер с Флемми?

В понедельник 4 августа 1980 года разразилась война. Высокопоставленный офицер полиции, подполковник Джон О’Донован, позвонив главе бостонского отделения ФБР, пожаловался на утечку информации. Полиции и бюро уже случалось сталкиваться, соперничая за звание непримиримых борцов с преступностью в Массачусетсе, но обвинение такого рода означало, что и без того натянутые отношения и взаимная неприязнь перешли в открытую вражду.

Столкнувшись с ожесточенным конфликтом, руководство правоохранительных органов поступило так, как привыкло поступать в подобных случаях: провело собрание. Встреча состоялась в бостонском отеле «Рамада инн» четыре дня спустя после фортеля Морриса на вечеринке. Присутствовал весь цвет представителей бостонского правопорядка: О’Донован и Лонг от полиции штата, сотрудники окружной прокуратуры, чиновники бостонской полиции, представитель ФБР и Джеремайя Т. О’Салливан.

О’Донован изложил жалобу полиции штата. Окинув взглядом зал, он решился на маленький блеф: заявил, будто жучок действовал «чрезвычайно эффективно», пока операцию не сорвали. «Полиции известно, что Балджер и Флемми осведомители ФБР», – добавил он. Разумеется, полиция не располагала никакими доказательствами конфиденциального сотрудничества гангстеров с бюро, но у О’Донована имелись на сей счет стойкие подозрения, и неспроста. Пару лет назад он зашел в «Маршалл моторс», чтобы потолковать с Балджером об одном головорезе из банды «Уинтер-Хилл». Этот молодчик, подручный Уайти, угрожал полицейскому. Вооружившись двумя пистолетами, подполковник явился в гараж, чтобы убедить Балджера, что наезжать на копа – скверная идея. Уайти поспешил успокоить О’Донована, дескать, бандитские угрозы – пустая болтовня, не более, – чего только не скажешь в запале. Гангстер и полицейский душевно побеседовали о том о сем, коснулись работы полиции, а затем и ФБР. Подполковник заметил, что старая гвардия бостонского отделения бюро нравилась ему куда больше, чем прыткие новички вроде Джона Морриса, которым недостает опыта и знания «местного колорита». Он ясно дал понять, что невысоко ставит Морриса, как и остальных молодых выскочек.

Примерно две недели спустя О’Доновану позвонил разъяренный Джон Моррис. Он желал знать, какого черта подполковник поносит ФБР, болтая с Уайти Балджером. О’Донован поначалу опешил, но потом рассудил, что здесь возможны два варианта. Либо федералы установили прослушку в «Маршалл моторс», либо Балджер – осведомитель бюро.

Опрометчивый звонок Морриса лишь укрепил недоверие полицейского к фэбээровцу. О’Донован видел в агенте ловкого интригана, который прикидывается дружелюбным, а на деле ведет собственную грязную игру. Был случай, когда полиция штата дала Моррису наводку на одного из фигурантов списка из десяти наиболее опасных преступников, объявленных в розыск. В тот же день Моррис и несколько других агентов захватили террориста-подрывника. Не было ни совместного ареста, ни общей пресс-конференции. О’Донована и его людей оттеснили на задний план, их имена даже не упоминались.

Ни одна из этих историй не могла служить доказательством двойной игры ФБР. Однако всякий опытный полицейский на месте О’Донована насторожился бы, заподозрив неладное. Естественно, в отеле «Рамада» подполковник не упоминал о прошлых эпизодах. Умолчал он и о том, что, несмотря на досадное фиаско в гараже на Ланкастер-стрит, полиция планировала чуть позднее, в августе, вновь атаковать Балджера и Флемми. О’Донован с сержантом Лонгом говорили исключительно о неудавшейся операции, утверждая, что прослушку раскрыли стараниями федералов. Прямые обвинения в преступлении на «круглом столе» не звучали, однако между строк отчетливо читалось: агенты ФБР виновны в препятствовании отправлению правосудия.

Но федералы и бровью не повели. Они поднаторели в подобных играх. Представитель бюро, агент по имени Уэлдон Л. Кеннеди, один из помощников главы бостонского отделения, вежливо выслушал О’Донована. Когда тот высказался, Кеннеди отвечал скупо.

«Мы свяжемся с вами» – вот и все, что он сказал.

Однако после собрания шестеренки ФБР бешено завертелись. Вначале бюро настаивало, что Моррис догадался о жучке, сложив два и два: его информаторы из мафии Норт-Энда заметили в округе «новые лица», вдобавок до него дошел слух, что местным патрульным приказали держаться подальше от Ланкастер-стрит. Агенту-профессионалу не составило труда сделать единственно возможное заключение: там проводится какое-то расследование. Моррис даже уверял, будто высказал свою догадку, желая помочь: заговорил на вечеринке с бостонским детективом из лучших побуждений, пытаясь предупредить полицейских.

Но О’Донован и его люди видели в утверждениях Морриса, в лучшем случае, желание выкрутиться. В первые недели после совещания в «Рамада инн» они дали понять, что объяснения ФБР их не удовлетворили. Тогда бюро перешло от обороны к наступлению, еще сильнее обострив яростный спор. Федералы заявили, будто узнали от своих осведомителей, что утечка информации произошла с подачи полиции; в провале операции по прослушке виноваты сами детективы. С этой новой любопытной версией выступил не кто иной, как агент Джон Коннолли.

Детективы полиции штата продолжали обсуждать неудавшуюся операцию, ломая голову, что же пошло не так, подробно разбирая каждый свой шаг. Они не собирались так легко сдаваться. Им слишком много удалось узнать о Балджере и Флемми, чтобы останавливаться на полпути.

Они выждали несколько недель, дав гангстерам почувствовать себя вольготно и развернуться в полную мощь. Затем начали осторожно присматриваться к Уайти и Стиви, кружа поблизости, прежде чем взять след. Подступиться к дьявольски хитрому, изворотливому Балджеру было непросто, а фиаско с гаражом только усложнило задачу. За рулем черного «шевроле» Уайти уходил от слежки, применяя всякий раз какой-нибудь новый ловкий прием из своего обширного арсенала. Приближаясь к светофору, на котором загорелся желтый сигнал, он прибавлял газу и проскакивал перекресток, а порой просто проезжал на красный свет. Он мог ехать в одну сторону, потом неожиданно развернуться – и унестись в противоположном направлении. Иногда Балджер двигался против потока по улице с односторонним движением, а в Саути таких улиц хватало с избытком. В Южном Бостоне он знал каждый закоулок и нередко кружил по району, прежде чем выбрать нужное направление.

Но довольно скоро полицейские его выследили. Накануне Дня труда Лонг, Фрейлик и О’Мэлли установили, что Балджер с Флемми обосновались в новом месте, возле ряда таксофонов у ресторана «Хауард Джонсон», прямо за Юго-восточной автострадой.

Новая схема работала так. Ники Фемиа заезжал на автомобильную стоянку у ресторана, делал круг, затем парковал машину. Неспешным прогулочным шагом он доходил до таксофонов, настороженно озирался по сторонам, бросал в автомат пару монеток и делал звонок. Несколько минут спустя к стоянке подкатывал черный «шевроле» с Балджером и Флемми. Они выходили из автомобиля, оглядывались, потом каждый выбирал себе отдельную будку и начинал звонить. Ведя переговоры, они вертели головами – проверяли стоянку и внимательно присматривались к каждой проезжавшей машине. Покинув будки, оба уезжали. Полицейским удалось проследить за ними до Саути и до Норт-Энда, где гангстеры встречались с теми же воротилами преступного мира, что прежде наведывались в гараж на Ланкастер-стрит.

До сих пор расследование велось вокруг азартных игр и «акульего промысла», но детективы обнаружили и связь Балджера с наркобизнесом. Вначале полицейские не знали, кто такой Фрэнк Лепер: в их материалах набралось немало фотографий с пометкой «неизвестный белый мужчина». Но позднее в одном из безымянных гангстеров удалось опознать Лепера, бывшего боевика из «Уинтер-Хилл», занимавшегося сбытом марихуаны на пару с Кевином Дейли из Южного Бостона. Когда Лепер появился на Ланкастер-стрит с портфелем, опасливо озираясь по сторонам, Лонг и его люди тотчас решили, что принес он «не шоколадные батончики, это уж точно». После Дня труда детективы проследили за Балджером и Флемми от таксофонов до Южного Бостона, где эти гангстеры встретились с Кевином Дейли. На этот раз портфель нес Флемми. Они проговорили час на автостоянке около закрытой заправочной станции напротив фабрики «Жилет», расположенной по другую сторону канала Форт-Пойнт.

На следующий день, в пятницу 5 сентября, полицейские, заранее занявшие наблюдательный пост у ресторана «Хауард Джонсон», заметили, что Фемиа спрятал в карман автоматический пистолет, прежде чем запереть свой синий «малибу». Вскоре на парковку прибыли Балджер с Флемми, и почти сразу показался серый «Мерседес-450». За рулем сидел Мики Каруана, сорока одного года отроду, крупнейший наркоторговец во всей Новой Англии. Отчаянный кутила и дерзкий игрок, Каруана держал в своих руках весь наркобизнес мафии. Занимая особое место в иерархии коза ностра, он подчинялся лишь самому «крестному отцу» Реймонду Л. С. Патриарке из Провиденса. (В 1983 году Каруана был объявлен в розыск по обвинению в торговле наркотиками, принесшей ему 7,7 миллиона долларов только за четыре года – с 1978-го по 1981-й.) Балджер и Флемми приветствовали Каруану, затем все трое вошли в ресторан. Фемиа остался ждать снаружи. Беседа продолжалась около полутора часов. Вернувшись к машинам, Балджер и Каруана обменялись сердечным рукопожатием, прежде чем расстаться.

Дело принимало любопытный оборот. Состоялась еще одна встреча с Кевином Дейли в Саути, а затем с капо Ларри Дзаннино, который прибыл к ресторану «Хауард Джонсон» в своем голубом «линкольне». В сравнении с убогим клоповником на Ланкастер-стрит новый наблюдательный пункт в отеле «Хауард Джонсон» был просто роскошным. Полицейские обосновались в номере на четвертом этаже с видом на таксофоны. Оттуда они вели фото- и видеосъемку, фиксируя все визиты Балджера.

Объединив собранные материалы, детективы вновь обратились в суд за разрешением на электронное наблюдение. 15 сентября 1980 года судья Бартон выдал им ордер. Жучки установили во всех пяти таксофонах. Провода протянули двумя днями раньше, в среду ночью.

Но полицейские опять остались ни с чем. Утром, полные оптимизма, они заняли позицию у окна отеля, с нетерпением ожидая появления гангстеров. Но наступил час пополудни, потом два, затем и три, а Балджер с Флемми так и не появились. Не приехали они и на следующий день, и в другие дни. Уайти снова ускользнул.

Хмурые детективы в гостиничном номере потерпели очередную неудачу. Полученный ими судебный ордер на прослушку действовал до 11 октября, но Балджер больше не появлялся. Оперативники могли бы метать громы и молнии, проклиная злую судьбу, но никто не бесновался, не рвал на себе волосы и не пытался громить все, что попадало под руку. Лонг и его люди ожесточенно обсуждали провал операции, анализировали возможные промахи. Их не оставляло ощущение, что они ходят по замкнутому кругу. Им не давал покоя вопрос: что происходит, черт побери?

Возможно, они слегка помешались на этом проклятом деле или оказались слишком упрямы, на свою беду, но Лонг, Фрейлик и О’Мэлли в который раз внимательно изучили собранные против гангстеров свидетельства и, несмотря на неудачу, решили предпринять третью, последнюю попытку. Расследование длилось уже свыше полугода; руководство требовало от группы Лонга ощутимых результатов, доказательной базы, которая позволила бы возбудить судебный процесс против Балджера и Флемми, оправдав затраты людских и материальных ресурсов. Детективы не обольщались: каждый провал оставлял все меньше надежды на успех. Гангстеры держались настороже, словно звери, почуявшие опасность. Но Лонг и его люди зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Они готовились к решающей атаке на воротил криминального мира. «Мы понимали, что шансы победить невелики, но решили рискнуть, – вспоминал впоследствии Лонг. – В конце концов, какого черта? Если дело не выгорит, мы поставим на нем крест и будем двигаться дальше».

На этот раз они избрали целью черный «шевроле». Жучок в машине Балджера должен был стать решающим финальным броском в жестокой игре. Ведя слежку за Балджером на Ланкастер-стрит и у телефонных автоматов возле ресторана «Хауард Джонсон», полицейские видели, что он использует автомобиль как передвижной рабочий кабинет. Они снова выждали несколько недель, давая гангстерам время расслабиться и забыть об осторожности. Наружное наблюдение в конце 1980 года показало, что Балджер с Флемми продолжают вести значительную часть деловых переговоров в «шевроле».

Теперь Балджер начинал свой день в Норт-Энде. Около полудня он подъезжал к ресторанчику «Джирос». Это заведение, расположенное на одной из оживленных улиц города – Коммершл-стрит, находилось всего в нескольких кварталах от резиденции Анджуло в доме 98 по Принс-стрит. «Джирос» вслед за автомастерской на Ланкастер-стрит стал осью, вокруг которой вращался весь преступный мир Бостона. В послеполуденные часы к ресторану подъезжали один за другим автомобили с гангстерами. Иногда Балджер или Флемми заходили в зал и усаживались за столик, чтобы поговорить с кем-нибудь из криминальных авторитетов, но чаще всего оставались в машине, принимая поток посетителей. Мафиози забирались в «шевроле» и после короткой беседы откланивались.

Ведя слежку за Балджером в Норт-Энде, полицейские чудом не столкнулись с федералами. Детективы, разумеется, об этом не догадывались, но бо́льшую часть 1980 года агенты ФБР готовились к установке жучков в доме 98 по Принс-стрит, они почти осуществили свой грандиозный план. Целью операции под кодовым названием «Бостар» был сам Дженнаро Анджуло и верхушка бостонской коза ностра. На протяжении года федеральные агенты прочесывали Норт-Энд, протоколируя каждый шаг могущественного босса мафии. Операцией руководили глава отдела по борьбе с организованной преступностью Джон Моррис и агент Эдвард М. Куинн. Джон Коннолли с десятком других агентов составляли специальную, особо секретную группу.

К осени 1980 года прокурор Уэнди Коллинз, руководитель сводной целевой следственно-прокурорской бригады, подготовила уже несколько проектов запроса в федеральный суд по форме, предусмотренной третьим разделом закона «О контроле над преступностью и безопасности на улицах», чтобы получить для ФБР разрешение на организацию электронного наблюдения за домом 98 по Принс-стрит. Хотя Балджер с Флемми и считались особо ценными осведомителями Коннолли, эта парочка не слишком старалась помочь прокурору в представлении убедительных обоснований необходимости прослушки. ФБР и Уэнди Коллинз приходилось рассчитывать лишь на показания пяти или шести других информаторов – содержателей игорных притонов и ростовщиков, которые, в отличие от Балджера и Флемми, постоянно встречались с Анджуло в доме на Принс-стрит.

Нельзя сказать, что во время тайных бесед с Коннолли Балджер ничего не рассказывал о мафии. Разумеется, он упоминал Анджуло и других мафиози, но в отчеты ФБР попадала в основном незначительная информация и слухи.

К примеру, в начале 1980 года Балджер описал «разборку», случившуюся во время свадебного торжества, после того как один молодой зубоскал совершил непростительную ошибку, «посмеявшись над Ларри Дзаннино». Несколько парней Дзаннино мгновенно набросились на шутника и хорошенько его отделали, дело кончилось «множеством рваных ран и парой сломанных костей». Балджер рассказал Коннолли о Нике Джизо, посыльном мафии, который ежедневно наведывался в гараж на Ланкастер-стрит, а затем в «Джирос». По словам Балджера, люди Анджуло «выражали недовольство Ником Джизо, поскольку тот пристрастился к кокаину». Уайти, надо отдать ему должное, сообщил ФБР кое-какие сведения о наркодельцах Каруане, Лепере и Дейли. «Мики Каруана и Фрэнк Лепер обеспечивали товаром Мэн, однако недавно поставки внезапно прекратились», – заявил он Коннолли в апреле и даже передал агенту телефонный номер Каруаны. Но в своих беседах с куратором Балджер ни словом не упомянул о собственных крепнущих деловых связях с торговцами марихуаной и кокаином.

В ресторане «Джирос» Балджер и Флемми встречались с наиболее влиятельными фигурами в окружении младшего босса мафии Дженнаро Анджуло, такими как Дзаннино, Дэнни Анджуло, Ники Джизо, Доменик Ф. Изабелла, Рейф Ламаттина по прозвищу Рейфи Чонг, Винсент Роберто, он же Винни Жирдяй, а также с непрерывным потоком букмекеров и ростовщиков. В марте, вооружившись подтвержденными присягой 102-страничными письменными показаниями Рика Фрейлика, а также полученными в ходе наблюдения фотографиями гангстеров и мафиози, полицейские вновь направились в суд.

19 марта 1981 года судья окружного суда первой инстанции Джон Т. Ронан поддержал третье ходатайство детективов, разрешив организацию электронного наблюдения за гангстерами. Судебный ордер предписывал установить жучок в автомобиле Балджера в пятидневный срок. Но пять дней спустя полицейские снова явились в суд с просьбой о продлении срока действия ордера. Им не удалось подобраться к машине на достаточно продолжительное время, чтобы установить передающий микрофон и устройство слежения. Флемми брал «шевроле» на ночь, оставляя его то в Милтоне, то в Бруклине, в жилом комплексе «Лонгвуд Тауэрс». Оба этих места оказались недоступны. В Милтоне каждый раз, когда детективы под покровом темноты пытались приблизиться к машине, собака Флемми заходилась бешеным лаем. В «Лонгвуд Тауэрс» полицейскому технику удалось забраться в «шевроле», но внезапно с задержкой сработала сигнализация. Фрейлик набросил тряпку на камеру видеонаблюдения, сгреб техника в охапку и потащил прочь – они еле унесли ноги от охранника и самого Флемми.

Судья продлил срок действия ордера, и оперативники, надежды которых стремительно таяли, разработали свой самый отчаянный план. Патрульный остановит Флемми якобы за нарушение правил дорожного движения. Затем проверит номер автомобиля, заявит, что «шевроле» числится в угоне и распорядится его эвакуировать. Детективы успеют установить жучок, прежде чем Флемми вернет себе машину.

Патрульный Билли Горман остановил Флемми в середине дня на перекрестке в Роксбери. Лонг и его люди вели наблюдение из укрытия неподалеку, полицейская рация позволяла им слышать каждое слово. Гормана не случайно выбрали для выполнения задания: он отличался редкостным хладнокровием и прекрасно владел собой, а операция требовала исключительной выдержки – патрульный не должен был вступать в пререкания со взбешенным гангстером.

Патрульная машина посигналила, требуя остановиться, и Флемми съехал на обочину. Полицейский вышел, гангстер тоже. Они направились навстречу друг другу. Горман заговорил первым:

– Вы заметили, что едва не сбили пожилую женщину?

Долгие месяцы детективы лишь наблюдали за гангстерами издали, изучая их жесты и мимику: язык тела, подчас весьма выразительный, – и вот наконец они услышали голос одного из своих объектов. Первые слова Флемми едва ли могли порадовать слух.

– Какого хрена? Что это еще за дерьмо? – взревел он. Гангстер не принадлежал к числу простых смертных, на него не произвели впечатление ни форма Гормана, ни полицейский жетон. Он распалялся все больше. – Да ты хоть знаешь, кто я такой? Ты, придурок чертов? Ты кого пугать вздумал?

Горман невозмутимо попросил у Флемми водительские права и документы на машину.

– На хрена мне чертовы бумаги? – прорычал Флемми. – Эти номера были выданы при покупке автомобиля, ты что, сам не видишь? – Полицейский спокойно объяснил Флемми, что тот должен иметь при себе документ о регистрации. Затем добавил, что номер следует проверить, и Флемми придется подождать. Горман вернулся к патрульной машине, а гангстер ворвался в ближайший магазин и принялся звонить по телефону.

В машине Горман связался по рации с Лонгом. Вызвали эвакуатор. Команда технических специалистов с прослушивающим устройством дожидалась на пустынной площадке возле больницы Маттапана.

Флемми вышел из магазина, и патрульный объявил ему, что автомобиль числится в угоне. Горман и Лонг даже разыграли сценку, переговариваясь по рации.

– Довожу до вашего сведения, что заявление об угоне поступило в июле 1979 года из округа Нассау, штат Нью-Йорк, – предупредил Лонг по громкой связи.

Горман уведомил гангстера, что автомобиль будет эвакуирован.

Флемми побагровел от бешенства. Затем произнес слова, от которых у Лонга и остальных полицейских потемнело в глазах, а желудок свело судорогой.

– Можешь передать этому придурку О’Доновану: если он собрался поставить жучок на мою машину, я отгоню ее прямиком к вашему долбаному 1010.

Флемми несомненно имел в виду подполковника Джона О’Донована, начальника Лонга, а под «1010» подразумевалось Главное управление полиции штата. Флемми все знал.

Это означало, что все кончено.

Стиви вернулся в магазин. «Шевроле» увезли, но еще до того как машина прибыла на площадку позади больницы, адвокат Флемми уже позвонил О’Доновану и поднял крик по поводу возмутительного захвата автомобиля под надуманным нелепым предлогом. Подполковник мужественно встретил удар, сохраняя присутствие духа. Он объяснил адвокату, что машина была задержана, поскольку числится в угоне. Но полицейские понимали: игра проиграна. Лонг приказал своим людям не устанавливать жучок. Не хотелось давать Балджеру и Флемми повода злорадствовать, когда они, разобрав машину по винтикам, найдут микрофон. Пусть лучше терзаются сомнениями, не развилась ли у них паранойя.

Только этим и оставалось утешаться детективам. Они сделали решающий бросок и потерпели неудачу: мяч не долетел до ворот. После долгих месяцев успешного наблюдения им пришлось сложить оружие. Они убедились, что Балджер и Флемми тесно связаны с бостонской мафией, но не смогли довести дело до суда. Гангстеры всякий раз опережали их на шаг. Однако даже проиграв битву, полицейские, сами того не подозревая, подтолкнули ФБР к глубочайшему внутреннему кризису, самому острому за всю многолетнюю историю нежной дружбы Балджера и Флемми с бюро. Драгоценное соглашение о сотрудничестве, прочно связавшее Коннолли и Морриса с гангстерами, оказалось под ударом.

 

Глава 7. Предательство

Ответственность за утечку информации о полицейском расследовании, которое могло уничтожить Балджера и Флемми, лежала на ФБР, точнее, на одном из агентов. «Это был Коннолли», – признался позднее Флемми. Но Коннолли не единственный, кто зорко оглядывался, оберегая Уайти Балджера, словно спасатель, патрулирующий воды бухты, где водятся акулы. По словам Стиви, Джон Моррис тоже предупредил осведомителей об угрозе. Глава отдела по борьбе с организованной преступностью сообщил Балджеру о визите другого агента, который интересовался двумя гангстерами и запрашивал информацию о них. Моррис предположил, что кто-то из коллег в силовых ведомствах планирует установить за Уайти электронное наблюдение.

На самом деле Флемми еще раньше узнал о возможной прослушке. Его предостерег один из букмекеров, с которым они с Балджером вели дела. Букмекер уверял, будто слышал это от знакомого полицейского. Однако Флемми не принял его слова всерьез, решив, что это всего лишь пустые сплетни. Другое дело, когда слух вскоре подтвердил Коннолли. «Его работа состояла в том, чтобы защищать нас», – так объяснил Стиви помощь агента.

Много лет спустя Коннолли все-таки признал, что предупредил Балджера с Флемми, но, излагая свою версию, поспешил обелить себя. Он заявил, будто сообщил информаторам о жучках, исполняя просьбу О’Салливана. Флемми под присягой подтвердил показания Коннолли. «Джеремайя Т. О’Салливан рассказал Джону Коннолли о прослушке на Ланкастер-стрит и просил передать эту информацию нам».

Сотрудники прокуратуры опровергли версию Коннолли, которая показалась им надуманной. За О’Салливаном закрепилась репутация несгибаемого борца с преступностью, готового на все, чтобы отправить гангстеров за решетку. Вдобавок он активно поддерживал полицейскую операцию, проводя регулярные встречи с детективами. В показаниях Флемми прокуратура усмотрела попытку вступиться за агента, который годами прикрывал его самого. По мнению полиции штата, О’Салливан, возможно, сообщил Коннолли конфиденциальные сведения, следуя кодексу профессиональной этики, поскольку помнил, что тот курирует осведомителей Балджера и Флемми, а агент ФБР обманул доверие прокурора. Давние подозрения полицейских, что бюро ведет двойную игру, переросли в уверенность, когда один из детективов, следя за объектом в Южном Бостоне, заметил Балджера и Коннолли, сидящих бок о бок в машине. Версии расходились в деталях, однако суть оставалась неизменной: агенты Моррис и Коннолли предупредили главарей бостонской ирландской банды, и по вине ФБР сорвалась операция, проводимая другим силовым ведомством.

Но в прочной броне, которой Моррис с Коннолли окружили своих информаторов, образовалась брешь. У О’Донована неожиданно нашелся союзник в лице руководителя бостонского отделения бюро Лоренса Сархатта, которого не убедили сомнительные объяснения Морриса. Чем больше Сархатт думал об этом деле, тем чаще задавался опасным вопросом: не слишком ли много хлопот доставляет Балджер? Возможно, от осведомителя больше неприятностей, чем пользы? Похоже, этот гангстер из Южного Бостона завязал чересчур тесные отношения со своими кураторами. Расследуя обстоятельства утечки, Сархатт начал расспрашивать Морриса и Коннолли о «целесообразности привлечения» Балджера к конфиденциальному сотрудничеству. Дело об утечке информации неожиданно приняло новое направление, и сделка, заключенная с гангстером пятью годами ранее, оказалась под угрозой.

Служебное расследование свалилось на Морриса не в лучшее время. У него выдался непростой период: его брак рушился. Опрометчивая болтовня на вечеринке и телефонный звонок О’Доновану едва не погубили карьеру. А операция шла полным ходом. Моррис добивался разрешения суда на прослушку офиса Дженнаро Анджуло в доме 98 по Принс-стрит. Его многочисленному отделу предстояло работать день и ночь. И в довершение всего, Сархатт замахнулся на основу основ, стержень работы отдела по борьбе с организованной преступностью – осведомителей из высшего эшелона. Вдобавок Моррис понимал, что теряет контроль над изворотливым, непредсказуемым агентом Коннолли, от которого можно было ожидать чего угодно.

Безрассудная выходка Морриса на летней вечеринке привела Коннолли в ярость, и с тех пор их отношения дали трещину. Моррис пытался загладить вину. Во время внутреннего расследования, связанного с утечкой, он не упомянул в своих рапортах, что Коннолли тоже знал о жучках задолго до злосчастной вечеринки. Благодаря отчетам Морриса, имя Коннолли не попало в составленный ФБР список наиболее вероятных виновников разглашения информации. Но напыщенный выскочка Коннолли с его обширными связями постепенно обретал все бо́льшую власть над своим замкнутым, неразговорчивым шефом. «Мне следовало сказать Коннолли “нет”, – признал впоследствии Моррис. – Но не хотелось вступать с ним в конфликт». Выдержав бурю, поднявшуюся из-за собственного досадного промаха, Моррис начал побаиваться Джона Коннолли, ловкача из Южного Бостона, водившего дружбу с мстительным Билли Балджером и с беспощадным Уайти.

В конце 1980 года, когда служебное расследование возможной утечки информации внезапно приняло опасное направление и мишенью его оказался Балджер, Моррис, по примеру Коннолли, включился в войну против чужаков, следуя священному закону Саути «либо мы – либо они». Стремясь развеять сомнения Сархатта, агенты принялись яростно доказывать, что Балджер с Флемми – бесценные поставщики информации, против которых полиция штата из зависти строит козни. Защищая своих осведомителей перед руководством ФБР, Коннолли с Моррисом расписывали потенциал Балджера в самых радужных красках, старательно затушевывая его преступную деятельность. Для достижения цели все средства хороши, пытались они внушить Сархатту.

Сархатт, человек в городе новый, довольно скоро понял, что похожий на кипящий котел Бостон разительно отличается от сонного Ноксвилла в штате Теннесси – последнего места его службы. За два десятилетия своей карьеры он впервые столкнулся с чудовищным клубком предательств и вероломства. Однако Сархатт не собирался отступать. Едва ли не единственный в ФБР, он увидел в О’Доноване из полиции штата честного офицера, сражавшегося за правое дело и ставшего жертвой измены. По настоянию О’Донована, Сархатт требовал от Морриса убедительных объяснений, но слышал в ответ лживые оправдания и увертки. Неделя за неделей расследование двигалось по замкнутому кругу, число невнятных рапортов все росло, и Сархатт начал склоняться к мысли, что заключенный с Балджером контракт о конфиденциальном сотрудничестве следует расторгнуть. Если о связях гангстера с ФБР известно полиции штата, рассуждал он, значит, о нем знают и все остальные участники «круглого стола» в «Рамада инн». А если все государственные и полицейские чиновники посвящены в это дело, то в конечном счете информация повышенной секретности неизбежно просочится в криминальные структуры города. Сархатт не на шутку встревожился. Возможно, по Бостону уже поползли слухи о сотрудничестве Балджера с ФБР, гангстера могли убить, и вина за это легла бы на всех. Кроме того, Сархатт сомневался, что Уайти и впрямь ценный источник. У него все чаще мелькала еретическая мысль покончить с Балджером.

Однако Моррис с Коннолли нашли решение. Они задумали привлечь Балджера и Флемми к самому крупному делу в истории бостонского отделения ФБР – к организации электронного наблюдения за обиталищем Анджуло. Этот блестящий план позволял Джону Моррису занять чрезвычайно выгодную позицию. Он выступал в роли регулировщика, способного мановением жезла повернуть течение событий в нужное русло. Моррис мог вести собственную игру без малейшего ущерба для отдела по борьбе с организованной преступностью.

Чтобы получить разрешение суда на установление прослушки, требовалось изрядно попотеть, прыгая через преграды юридических предписаний, то есть представить судье подробнейшую информацию о бандитском логове, которое ФБР выбрало объектом атаки, ведь речь шла о нарушении неприкосновенности частной жизни. Агентам ФБР, работавшим в сотрудничестве с прокурорами из офиса Джеремайи Т. О’Салливана, надлежало доказать суду, что у них имеются «резонные основания» покуситься на конституционные права мафиози. Иными словами, фэбээровцам предстояло убедить судью, что братья Анджуло используют квартиру как своего рода командный пункт, где проворачивают свои темные дела.

Информация о масштабной преступной деятельности Дженнаро Анджуло поступала к Моррису от осведомителей, которые часто бывали в доме 98 по Принс-стрит. Примерно шесть владельцев игорных притонов и «черных» букмекеров, регулярно наведывавшихся к влиятельному мафиози, представили ФБР массу полезных сведений. Большинство информаторов поддерживало контакты с Коннолли, но один, лучший из всех, работал с Моррисом. Этот источник, процветающий букмекер из Челси – небольшого города к северу от Бостона, отличался блестящими финансовыми способностями и деловой хваткой, за что Анджуло ценил его особенно высоко.

Уайти редко переступал порог офиса Анджуло, если ему вообще доводилось там бывать. К дерзкому, напористому гангстеру мафия относилась настороженно. Балджер был ирландцем, вдобавок приберегал для себя все доходы от Южного Бостона. Другое дело итальянец Флемми. Тот всегда пользовался особым расположением мафиози. Стиви не один год собирал долги для ростовщиков Норт-Энда, действуя предельно жестко, но весьма эффективно. Однако даже Флемми бывал в кабинете Анджуло всего раза четыре или пять.

К осени 1980 года один из федеральных прокуроров, привлеченных к работе с ФБР, почти завершил подготовку ходатайства по форме Т-3 о выдаче санкции суда на организацию электронного наблюдения за домом 98 по Принс-стрит. К запросу были приобщены подробные отчеты агентов Морриса и их осведомителей. Имена Балджера и Флемми в материалах не упоминались.

Коннолли и его начальника подобное положение вещей не устраивало, они собирались извлечь все выгоды из дела Анджуло. Хотя работа над ходатайством и близилась к завершению, время еще оставалось. Приходилось действовать безотлагательно, пока документ не передали в суд. План состоял в том, чтобы приписать Балджеру и Флемми часть заслуг в сборе информации.

Вначале Моррис подчистил кое-какие документы. Со времени расследования дела о мошенничестве на скачках подписанный Флемми контракт о конфиденциальном сотрудничестве считался расторгнутым. (В 1979 году Моррис вернул статус информатора ФБР одному лишь Уайти, но не Стиви.) Флемми продолжал, как прежде, встречаться с кураторами, не подозревая, что его досье в бюро закрыто. Гангстера официально восстановили в «ранге» осведомителя, чтобы подшить его показания к делу мафии Норт-Энда. Моррис передал по телетайпу соответствующий рапорт в Главное управление ФБР в Вашингтоне. Флемми выбрал себе кодовое имя Сегун, титул полководца и военного правителя древней Японии, вершившего власть от лица императора – фигуры куда более слабой.

Десятого октября состоялась встреча Морриса с Сархаттом. Глава бостонского отделения ФБР прямо объявил Моррису, что склоняется к мысли о прекращении сотрудничества с Балджером. Пугающее предупреждение Сархатта заставило Морриса с Коннолли засуетиться. Тем же вечером они созвали экстренное совещание в кондоминиуме Балджера в Куинси. Изворотливые агенты сообщили гангстерам о надвигающейся катастрофе и изложили свой план – включить Уайти со Стиви в число источников, предоставивших ФБР ценную информацию о логове мафии на Принс-стрит, и подшить их показания к ходатайству прокуратуры.

Стремясь развеять сомнения Сархатта в значимости Балджера для бюро, Моррис и Коннолли задумали мастерский ход – блистательный эпизод, исполняемый звездами на авансцене. Флемми запросто мог заглянуть к Анджуло на Принс-стрит, но на этот раз ему предстояло прихватить с собой Балджера, чтобы агенты превратили коротенькую репризу в ключевую сцену. Это была гениальная находка: спасти Балджера, утопив Анджуло. В случае удачного исхода Сархатт не сможет пойти против агентов и отвергнуть с презрением двух информаторов, которые помогли ФБР добыть Священный Грааль – готовое дело против бостонской коза ностра.

Последним препятствием на пути к победе стало легкое волнение Балджера и Флемми перед выходом на сцену. Смышленая парочка мгновенно сообразила, что жучок в офисе Анджуло неизбежно раскроет их связи с мафией – азартные игры и ростовщичество, а возможно, даже старые убийства, совершенные Флемми. Позднее Стиви признался, что они с Уайти обсуждали этот вопрос с федеральными агентами. Гангстеры хотели знать, ждет ли их судебное преследование, если перехваченные разговоры в доме 98 по Принс-стрит докажут их причастность к организованной преступной деятельности. По словам Флемми, агенты заверили их, «что проблем не будет, и можно не беспокоиться». Они пообещали закрыть глаза на все, кроме убийства.

Обнадеженный Балджер заметно приободрился. От предостережений полиции штата, что слухи уже поползли по городу, и теперь ему грозит опасность, Уайти отмахнулся. Он знал: те, кто мог бы его «убрать» – люди Анджуло, – нипочем не поверят, что он осведомитель ФБР, а остальным такая задача не по плечу. Его больше заботило, что, после того как банду «Уинтер-Хилл» разгромили и часть ее главарей угодила за решетку, а другая ударилась в бега, силы ирландцев ослабели. Уайти боялся, что Анджуло попытается потеснить его, отвоевать территорию и укрепить свою власть. Угроза со стороны силовых ведомств, по мнению Балджера, едва ли заслуживала даже упоминания.

В ФБР Коннолли с Балджером состряпали докладную записку, причем идейным вдохновителем был гангстер, а агент лишь излагал казенным канцелярским языком его мысли, выступая в роли литературного раба. Конфликт с полицией они представили как политическую атаку. В заявлении говорилось, что Балджер считает полицейскую операцию частью заговора, направленного на то, чтобы бросить тень на его брата Билли. Записка представляла собой смягченную версию передовицы «Саут Бостон трибюн», обрушившейся на чужаков по ту сторону канала Форт-Пойнт. В ней ясно читалось: «либо мы – либо они».

Уайти убежден, подчеркивалось в «меморандуме», что полицейские пытаются превратить Коннолли в козла отпущения, прикрывая собственный провал – сорванную операцию в гараже на Ланкастер-стрит. Взгляните, кто участвует в грязной кампании, призывали Балджер с Коннолли, – все те же полицейские, которые в свое время работали с прокурором округа Норфолк Уильямом Делахантом. Они жаждут мести после недавнего успешного расследования Коннолли, поскольку агенту удалось разоблачить их информатора, кровавого убийцу Майлза Коннора, пытавшегося свалить вину за собственные преступления на других.

Балджер и Коннолли зашли так далеко, что даже позволили себе обвинить в заговоре палату представителей. В заявлении утверждалось, что Делахант и его политический союзник, генеральный прокурор штата Фрэнсис Белотти, плетут интриги против Билли, поскольку тот провалил законопроект, который позволил бы Белотти свободно распоряжаться восьмисоттысячным фондом избирательной кампании. Уайти гневно опроверг «распускаемые полицейскими» слухи, будто Коннолли передавал ему информацию через Билли.

Составляя докладную записку, Коннолли следовал непреложному закону Южного Бостона: всегда отвечай ударом на удар, заставь чужака поплатиться. Но выстрел не достиг цели. Сархатт счел заявление странной, вздорной выходкой самонадеянного агента, который решился на злобный выпад в попытке защитить титулованного осведомителя. Записка, полная бездоказательных обвинений, походила на бред безумца, в особенности пассажи о политических врагах, жаждущих мести. Тревога Сархатта не улеглась, а только усилилась. Его все больше одолевали сомнения.

Дав выход злобе и отведя душу, Балджер занялся наконец делом – передал ФБР кое-какие сведения о бостонской коза ностра. Он не сказал ничего существенного, но это роли не играло. Коннолли включил его показания в отчет, приукрасив и подав в выигрышном свете. Он хорошо знал: главное – не реальность, а видимость.

Морозным днем в конце ноября пара гангстеров наведалась на Принс-стрит. Флемми заранее договорился о встрече. Они побеседовали с Дэнни Анджуло. Глава клана Дженнаро даже не появился. Дэнни пожаловался, что футбольная лотерея в текущем сезоне не оправдала надежд. Потом речь зашла о Винсенте Ферраре, по прозвищу Зверь, многообещающем новичке, который вызвался «призвать к порядку» Билли Сеттипане – тот, увлекшись игрой в блэкджек, задолжал Ларри Дзаннино шестьдесят пять тысяч долларов.

В дальнейшем Коннолли представил данное Ферраре поручение как жизненно важное для Анджуло, однако в первоначальном отчете не упомянул об этом ни слова. Более того, он даже указал, что информацию о Ферраре сообщил Флемми, а не Балджер. Но несколько месяцев спустя, стряпая пространный рапорт с перечислением заслуг Балджера, Коннолли включил в него и ничего не значивший визит на Принс-стрит, заявив, что Уайти представил подробную и необычайно важную информацию (какую именно, агент не уточнил). Впоследствии Моррис и другие засвидетельствовали, что Балджер с Флемми изучили систему безопасности в офисе Анджуло, оказав ФБР неоценимую помощь, а Стиви нарисовал вдобавок план дома.

В действительности бесценные осведомители сообщили федералам лишь то, что и без них было известно – расположение дверей и окон, никаких следов сигнализации они не заметили. Позднее Моррис признал, что показания гангстеров оказались полезны, однако получить судебный ордер на прослушку можно было и без них. И все же агенты добились своей цели: имена Балджера и Флемми попали в многостраничное ходатайство по форме Т-3.

Моррис и Коннолли постарались приписать гангстерам едва ли не решающую роль в деле Анджуло, однако Сархатта это не убедило. Он пожелал лично встретиться с криминальным авторитетом из Южного Бостона, чтобы решить, стоит ли продолжать сотрудничество. Коннолли, воспользовавшись своими связями, немедленно забронировал номер в отеле аэропорта Логан.

Уайти прибыл на судьбоносную встречу один. Держался он по обыкновению нагло и уверенно. Балджер занял место между двумя своими кураторами из ФБР. Он единственный в тесном номере отеля выглядел спокойным и безмятежным. Развалившись в дешевом кресле напротив Сархатта, он заложил руки за голову и забросил на низкий столик ноги в ковбойских сапогах. Балджер четыре часа разглагольствовал о своих отношениях с бюро и о собственной преступной жизни.

Он объявил себя бойцом старой гвардии, преданным делу ФБР. По словам Уайти, вся его семья издавна питала к бюро глубочайшее уважение, благодаря доброте агента Пола Рико, бывшего куратора Флемми. Тот в 1956 году явился в дом Балджера в Саути, чтобы утешить убитых горем родителей, чей сын оказался в тюрьме по обвинению в ограблении банка. «С этого дня все изменилось», – с бесстрастным лицом заявил Балджер Сархатту. Его «застарелая ненависть ко всем органам правопорядка» исчезла. Уайти не забыл пропеть панегирик доброму другу, выросшему по соседству. Как выяснилось, «теплое чувство» к Коннолли укрепило связь Балджера с ФБР.

Балджер не преминул бросить камешек в огород полиции штата, обвинив в предвзятом отношении к жителям Южного Бостона. Он заверил Сархатта, что нисколько не опасается за собственную безопасность, хотя полицейским и известно о его сотрудничестве с ФБР. Уайти повторил свой излюбленный аргумент: ни один гангстер не поверит, что он доносчик. «Это просто немыслимо», – заявил он главе бостонского отделения бюро, после чего заговорил о своем страстном желании продолжить негласное сотрудничество. Балджер оклеветал О’Донована, сказав, будто тот уничижительно отзывался о ФБР, когда заходил в «Маршалл моторс» в конце 1970-х. Следуя примеру Коннолли, Уайти почувствовал себя «глубоко оскорбленным» нападками подполковника. Разумеется, он бросился отстаивать честь бюро, утверждая, что Моррис и Коннолли «крепкие профессионалы, достойные во всех отношениях».

Подойдя наконец к цели беседы, Балджер опроверг утверждение, будто о полицейской операции ему сообщил кто-то из ФБР. Он заявил, что узнал о прослушке от одного сотрудника полиции. В нарушение всех правил конфиденциального сотрудничества Балджер отказался назвать имя детектива, отметив только, что получил предупреждение по дружбе, а не с помощью подкупа, так что «о коррупции речи нет». Полицейские пришли бы в ярость, услышав подобный ответ. Нежелание Балджера указать предателя в их рядах сочли бы наглым блефом, возмутительным и противозаконным. Сархатту следовало применить к зарвавшемуся гангстеру стандартные административные меры: ты выдаешь доносчика, или наше соглашение на этом расторгается. В противном случае Балджер и впредь получал бы сведения от мифического «оборотня в погонах», а честные детективы вроде Боба Лонга, Джека О’Мэлли и Рика Фрейлика рисковали бы жизнью, выслеживая врага, который знал наперед о каждом их шаге.

Но Сархатт лишь поморгал и продолжил беседу.

Встреча в отеле аэропорта только усилила беспокойство Сархатта. В машине по пути в офис он продолжал размышлять, можно ли доверять Балджеру. Новый человек в городе, Сархатт не успел еще обзавестись союзниками. Его агенты из отдела по борьбе с организованной преступностью явно хотели сохранить контакт с Балджером и использовать его в предстоящем расследовании против мафии. Не зная, как поступить, Сархатт обратился к О’Салливану с вопросом: что будет, если прекратить сотрудничество с Балджером?

О’Салливан с возмущением набросился на него, крича, что разразится настоящая катастрофа. Прокурор в присущей ему резкой, самоуверенной манере заявил Сархатту, будто Балджер – ключевая фигура в главном деле против коза ностра, в организации электронного наблюдения за домом 98 по Принс-стрит. Слова «ключевая фигура» стали надежным щитом, охранявшим Балджера от любых нападок. Тайное соглашение ФБР с особо ценным осведомителем осталось в силе. Удивительным образом за какие-то несколько недель Балджер из досадной обузы и нарушителя спокойствия, сеющего вражду между правоохранительными ведомствами, превратился в ключ к светлому будущему. Коннолли и Моррис славно потрудились.

Конечно, О’Салливан, одержимый стремлением уничтожить бостонскую мафию, рассматривал дело Балджера под своим углом зрения. Он хватался за все, что могло помочь в нейтрализации братьев Анджуло, и собирался при помощи агентов отдела по борьбе с организованной преступностью подобраться к мафиози поближе. Прокурор видел в Балджере средство для достижения цели, потому и посоветовал Сархатту держать информатора при себе, «невзирая на род его занятий», иными словами – закрыть глаза на темные дела гангстера. Рекомендация О’Салливана решила исход дела. Сархатт мог бы примириться с недовольством агентов, но приобрести врага в лице генерального прокурора ему совсем не улыбалось.

Использовав тактику двойной атаки, Коннолли поспешил отослать Сархатту пространную служебную записку, в которой обосновал необходимость продолжения сотрудничества с Балджером, перечислив все его заслуги за истекшие пять лет. Хотя недавний визит Уайти в логово Анджуло оказался бесплодным – новых сведений агенты не получили, – Коннолли представил посещение Принс-стрит как выдающееся достижение, объявив Балджера одним из «наиболее ценных источников информации» в истории ФБР последних лет.

Записка была откровенным пиаровским ходом. Увлекшись пустословием, Коннолли изобразил Уайти Балджера едва ли не борцом с преступностью. Изрядно приукрасив скромные заслуги гангстера, Джон приписал ему и мнимые подвиги – помощь в раскрытии убийств, спасение жизни двум федеральным агентам и предоставление особо важных, сенсационных сведений в громком деле об ограблении банка. Моррис внес свою лепту, поддержав Коннолли. Он заявил, что исключение Балджера из списков осведомителей ФБР нанесет «серьезный удар» по отделу.

Второго декабря 1980 года записка легла Сархатту на стол. К тому времени глава бостонского отделения бюро уже обсудил дело Балджера со всеми заинтересованными сторонами. Настало время принять решение. Сархатт лично встретился с информатором, выслушал яростные протесты двух ведущих агентов и выдержал натиск самого влиятельного прокурора в городе. В итоге все его возражения свелись к единственному замечанию, нацарапанному в уголке пламенного послания Коннолли. Пытаясь сохранить лицо, Сархатт распорядился, чтобы «щекотливый вопрос» о целесообразности дальнейшего сотрудничества занесли в досье Балджера и через три месяца рассмотрели вновь. Однако речь шла об обычной бумажной рутине. Коннолли облегченно перевел дыхание. Ему предстояло состряпать еще один рапорт, на котором Моррис поставит свою резолюцию. Уайти одержал победу.

В битве с полицией штата Коннолли умудрился взять верх и, более того, заработал кое-какие очки – получил благодарность за тайное задание, выполненное Балджером на Принс-стрит. Подобную форму официального признания высоко ценили в бюро. Агент получал премиальные, если его осведомитель предоставил материал, вошедший в ходатайство по форме Т-3.

В конце концов переделка на Ланкастер-стрит получила печальное завершение в духе фильма «Французский связной», в котором наркодельцам удается ускользнуть, а полицейских переводят на новое место службы.

Детективы получили, по выражению одного из них, «дырку от бублика». Отважная попытка предать суду главарей банды «Уинтер-Хилл» и правящую верхушку мафии провалилась из-за предательства.

Сержанта Боба Лонга перевели в Управление по борьбе с наркотиками.

Несколько месяцев спустя кое-кто в Генеральном совете попытался сместить руководителей полицейского Управления по борьбе с организованной преступностью, включая О’Донована и четырех других офицеров.

Во время одного из поздних ночных совещаний, которыми запомнилось долгое царствование Билли Балджера на посту председателя сената, его палата приняла анонимную поправку к бюджету штата, нанеся ответный удар О’Доновану. Этот простой и изящный ход был изощренной личной местью. Короткое дополнение, автор которого остался неизвестен, вынуждало офицеров в возрасте пятидесяти лет и старше (то есть подполковника О’Донована, одного майора и трех капитанов) сделать выбор: согласиться на сокращение жалованья и понижение в звании или уйти в отставку. Под действие поправки подпал также главный детектив из ведомства окружного прокурора Делаханта, майор Джон Риган.

Посыпались возмущенные протесты, крупные чиновники силовых ведомств открыто заговорили о происках мафии, и несколько дней спустя губернатор наложил вето на поправку. Однако грозное предупреждение прозвучало.

 

Глава 8. Наемник коза ностра

Прошло немало времени с тех пор, как федеральные агенты впервые установили наблюдение за домом Дженнаро Анджуло и отрапортовали, что «конференц-зал» мафии – темная квартира на тихой улице Норт-Энда, и вот однажды около полуночи оперативная группа ФБР выдвинулась на задание. Пункт назначения находился в Норт-Энде, примерно в миле от отделения.

Свыше десятка федеральных агентов провели вечер в просторном офисе бюро, дожидаясь назначенного часа. Они пили кофе и перекидывались остротами, сидя на письменных столах. Одни обсуждали игру «Селтикс», которым в тот день с трудом удалось одержать победу над лос-анджелесской командой (матч получился интересным, хотя Ларри Берд проявил себя неважно). Другие высказывали догадки, с чего вдруг начальник, Ларри Сархатт, собрался участвовать в ночной операции. Что это означало? Возможно, он сомневался в успехе плана? Или Сархатту, как большинству фэбээровцев с многолетним стажем, хотелось оказаться причастным к великому событию? Точного ответа никто не знал.

Командование операцией взял на себя Джон Моррис, как глава отдела по борьбе с организованной преступностью. Он отдавал приказы по рации, сидя в автомобиле по другую сторону небольшой горки, напротив обиталища Анджуло. В последние дни Моррис девяносто восемь процентов времени посвящал расследованию, а оставшиеся два – тревожным размышлениям о положении Уайти Балджера в бюро и о связях гангстера с заносчивым наглецом Джоном Коннолли.

Тепло одетый по случаю морозной январской ночи и взвинченный до предела, Моррис устроился на переднем пассажирском сиденье машины, принимая донесения и отдавая приказы. Агенты вели наблюдение из автомобилей, окружавших дом 98 по Принс-стрит. В два часа ночи из-за горки поступило сообщение: «Все тихо». Обернувшись к сидевшим сзади агентам Эду Куинну и Деборе Ричардс, а также специалисту ФБР по замкам, Моррис дал команду приступить к действиям. Фэбээровцы должны были проникнуть в логово Анджуло. Наблюдение показало, что ночь с воскресенья на понедельник – самое спокойное время в этом районе с обилием ресторанов, пекарен, пиццерий и многоквартирных зданий. По обеим сторонам сонной улицы тянулись ряды припаркованных машин. Даже гангстеры после воскресного дня обычно проводили ночь дома. В этот час обитатели пятиэтажных доходных домов, теснившихся вдоль узких улочек, уже спали.

Зябко подняв воротник, Куинн подхватил под руку Ричардс и зашагал по Сноу-Хилл-стрит в сторону Принс-стрит, третий агент шел рядом. Девушка держала в руках бутылку шотландского виски, захваченную Куинном из дома. Со стороны эту троицу можно было принять за подгулявшую компанию, возвращающуюся с вечеринки. Они неторопливо спустились с горки, но, оказавшись на улице, ускорили шаг и быстро проскользнули к слабо освещенной двери дома 98. Куинн и Ричардс не изображали больше подвыпившую парочку. Они встали у двери, сложив руки на груди поверх бронежилетов. Третий агент, опустившись на одно колено, принялся возиться с замком. На другой стороне улицы в ледяной кабине припаркованного автофургона два фэбээровца следили за тем, как троица благополучно готовится войти в подъезд. Оставалось открыть еще одну дверь.

Моррис, воспользовавшись радиокодом, отдал приказ перекрыть улицу. Агенты, которых отделяли друг от друга несколько домов, выехали на перекрестки и подняли капоты «неисправных» машин, перегораживая движение, в то время как их коллеги проникали в святая святых бостонской мафии. Ларри Сархатт стоял возле своего синего «бьюика», пока не получил донесение, что Эд Куинн ступил в темный, пропахший чесноком офис Джерри Анджуло. Постепенно во мраке начали проступать очертания предметов обстановки – ресторанные плиты у задней стены, большой стол посередине комнаты и дешевые виниловые кресла у окна, напротив телевизора.

Моррис распорядился, чтобы выдвигалась вторая команда. На этот раз никто не прогуливался по улице с бутылкой скотча. В дело вступила группа технических спецов. Они действовали четко, по-военному. Трое мужчин с тяжелыми рюкзаками, заполненными оборудованием, стремительно, одним броском преодолели расстояние до подъезда. Они напоминали парашютистов-десантников, готовящихся захватить береговой плацдарм. Все подступы к дому 98 по Принс-стрит были блокированы автофургонами и легковыми автомобилями. Куинн открыл дверь, чтобы впустить подкрепление, и в неприступную крепость Анджуло проникли еще три агента. Теперь их стало шесть. Десять минут они простояли неподвижно, чтобы убедиться, что не сработает скрытая сигнализация, и дать глазам привыкнуть к темноте.

Затем техники достали фонарики и приступили к работе. Потребовалось три часа, чтобы установить два микрофона наверху в боковой стене и протянуть провода к крупным батареям, спрятанным в потолочном перекрытии. Зашифрованный сигнал поступал от жучков в передающее устройство, и разговоры Анджуло слушали в Чарльзтауне, в тесной квартире, битком набитой агентами ФБР. После нескольких пробных проверок качества связи Эд Куинн смог наконец установить контакт с агентом Джо Келли из кухни Джерри Анджуло. Бобины с магнитофонной лентой, смертельно опасной для подручного «крестного отца» мафии, ждали своего часа.

Вконец измочаленный Эд Куинн вышел из офиса на Принс-стрит в предрассветную мглу. Перед уходом он убедился, что пыль от просверленных отверстий тщательно вытерта. В пять часов утра он поднялся на Сноу-Хилл-стрит, подошел к машине Морриса и скользнул на заднее сиденье. Агенты обошлись без шумного ликования, лишь обменялись рукопожатием. Оба широко улыбались, но не визжали от радости. В конце концов, они ведь служили в ФБР.

Четыре часа спустя в доме на Принс-стрит появился Фрэнки Анджуло, «дневной администратор» мафии, в чьи обязанности входило присматривать за местными букмекерами. Пока федеральные агенты устанавливали жучки в темном офисе, Фрэнки мирно спал примерно в тридцати ярдах от них в обветшалой квартире в пустующем здании – он прибегал к этой уловке, чтобы скрыть огромные суммы наличных, спрятанные в надежных сейфах. Каждое утро в девять Фрэнки начинал свой день с того, что сплевывал в кухонную раковину, а затем варил кофе.

Джерри Анджуло, «начальник ночной смены», прибыл в четыре часа пополудни, чтобы взять бразды правления в свои руки, как привык делать последние тридцать лет. Все его мысли занимала поездка во Флориду. Холода затянулись, казалось, зиме не будет конца, Дженнаро мечтал сбежать из промозглого Бостона и погреться на солнышке. Он не знал, что скверная погода станет вскоре наименьшей из его забот.

Негласное наблюдение за верхушкой коза ностра в беспокойном квартале Норт-Энда велось уже больше года, когда у ФБР появилась новая проблема – оглушительный шум в доме 98 по Принс-стрит. В пяти милях от офиса мафии, в чарльзтаунской квартире, федеральные агенты, занятые прослушкой, старались в адской какофонии различить голоса пяти братьев Анджуло и их подручных. Мафиози говорили все разом под непрерывно орущее радио, не умолкавшее ни днем, ни ночью (братья предпочитали разговорные передачи). Работа требовала изрядного терпения.

Некоторые, вроде Джона Морриса, так и не овладели этой премудростью. А Джон Коннолли даже и не пытался. Ему неизменно удавалось увильнуть от скучной повинности, ссылаясь на более важные дела. Однако остальные агенты понемногу научились разбирать чудовищную речь мафиози, способную свести с ума иных, с менее крепкими нервами. Им удалось приноровиться к отрывистым выкрикам и полуфразам, к грубой брани, крепким итальянским словечкам и бандитскому жаргону, к бурным вспышкам ярости и резким сменам направления разговора. Звездой эфира считался, безусловно, Дженнаро Анджуло, глава клана. Во-первых, он всегда кричал, перекрывая зычным голосом звуки радио. Во-вторых, он чаще всего излагал свои мысли связно и доходчиво. Эгоцентричный, самоуверенный, не знающий жалости, Джерри говорил прямо, без обиняков. К примеру, он высказался предельно ясно, когда зашла речь о нескольких мелких сошках, арестованных во время полицейской облавы в подпольном игорном заведении: «Один из тех парней, что работают на нас, начинает зарываться. Такого терпеть мы не станем. Завалим чертова ублюдка, и дело с концом. Найдем кого-нибудь еще».

Обычно прослушивание разговоров на Принс-стрит до четырех часов шло довольно вяло, однако с появлением главы клана затишье сменялось оживлением. Анджуло приезжал в Норт-Энд из своего особняка на побережье, в Наханте, городке к северу от Бостона. Его серебристый с красным «пейсер» компании «Американ моторс» или небесно-голубой «кадиллак» подкатывал к подъезду, Дженнаро входил в дом, и пустая болтовня тотчас смолкала. Младший босс с порога начинал бросать отрывистые вопросы о еде, азартных играх, деньгах и убийствах, вынося вердикты с надменным, властным нетерпением судьи, засидевшегося в своем кресле. В половине восьмого он прерывался на ужин, который чаще всего готовил Майки, младший из братьев Анджуло. Второй раз он отвлекался на научно-популярный телесериал «Удивительный мир диких животных». Подручный «крестного отца» не пропустил ни одной серии, сопровождая просмотр нескончаемыми комментариями, шумно выражая изумление и восхищаясь силой рептилий.

Благополучно избежав обвинения в преступном сговоре во время долгого судебного процесса в 1960-е годы, Анджуло стал держаться настороженно, опасаясь внимания вездесущих органов правопорядка. Он не напрасно тревожился. Прослушка ФБР перехватила однажды горестный рев Анджуло, прозвучавший зловещим пророчеством: «Они могут впаять мне срок по закону РИКО». Однако никто из окружения Дженнаро не понял, о чем тот говорит. Всесильный мафиози признался вслух, что против преступной организации, которой он заправлял долгие годы, можно без труда возбудить дело о рэкете. Он один сознавал опасность.

С годами Анджуло привык считать себя прозорливым и изворотливым, но статут РИКО, это мощное и опасное оружие, не стоило недооценивать. Дженнаро вырезал и зачитывал вслух равнодушным приспешникам статьи об одном гангстере из Массачусетса – тот был осужден на двадцать лет за рэкет и подал жалобу в апелляционный суд. Джерри поучал братьев, призывая к осторожности. Стоит прокуратуре доказать, что Анджуло в течение десяти лет совершили хотя бы два из тридцати двух предусмотренных статутом преступлений, нарушив федеральное законодательство или кодекс штата, и семейство обвинят в организованной преступной деятельности. «Если ты сработал дело в нынешнем году, а другое в ближайшие десять лет, тебе снесут башку к чертям собачьим», – жаловался Дженнаро.

Анджуло, школьником мечтавший стать адвокатом по уголовным делам, нашел утешение в ошибочной уверенности, будто действие статута РИКО распространяется лишь на тех, кто нарушил закон, занимаясь легальным бизнесом, как часто поступали нью-йоркские мафиози. Не дав себе труда разобраться в юридических тонкостях, Анджуло продолжал сетовать, а потайные микрофоны ловили каждое его слово.

Затем он совершил роковую ошибку, которая и определила его судьбу. Беседой с Дзаннино он невольно сам вырыл себе могилу – помог ФБР построить дело по обвинению в рэкетирской деятельности. Бессвязное перечисление преступлений – собственное признание Анджуло – легло в основу обвинений, предъявленных ему два года спустя.

– У нас нелегальный бизнес. Вот наш главный козырь, – заявил он Дзаннино.

– Но мы ростовщики, – отозвался Дзаннино, семейный советник – консильери.

– Да, мы ростовщики, – эхом откликнулся Анджуло, которому явно понравилась эта мысль.

– Да, – повторил Дзаннино.

– Мы долбаные букмекеры, – продолжал Анджуло.

– Букмекеры, – подтвердил консильери.

– Мы продаем марихуану, – не унимался Дженнаро.

– Нам не вывернуться, – хмуро изрек Дзаннино.

– Но мы же не вмешиваемся в легальный бизнес, ничего законного. Поджоги, то да се. Словом, занимаемся всякой хренью, – возразил Анджуло, довольный своими доводами.

– У нас сутенеры, проститутки, – добавил Дзаннино, возвращая разговор в деловое русло.

– Закон на нас не распространяется, – объявил Анджуло, после чего насмешливо поинтересовался: – Ведь так?

– Это не факт, – хмуро бросил консильери.

В конечном счете «главный козырь» оказался битым. Позднее тем же вечером Анджуло, выслушав все аргументы Дзаннино, признал жестокую реальность.

– Закон писался для таких, как мы, – уныло заключил он.

В последнее время дела у Анджуло шли неважно. Раздумывая над причинами неудач, он обнаружил одно любопытное совпадение: в последний раз Стиви и Уайти заглянули на Принс-стрит, чтобы поговорить о возвращении долга, но после того визита больше не появлялись. Анджуло пожаловался братьям, что гангстеры не показываются уже «два долбаных месяца». Действительно, Балджер с Флемми сторонились мафиози Норт-Энда со времени секретной разведывательной операции по заказу ФБР в ноябре 1980 года. Анджуло решил, что исчезновение обоих приятелей связано с деньгами, как это чаще всего бывает в их кругу. Но все объяснялось не так просто. Балджер с Флемми больше не беспокоились о деньгах, которые задолжали Анджуло, этому жалкому недоумку, живому покойнику, обретавшемуся в квартире, нашпигованной жучками. По совету своих кураторов они держались подальше от коза ностра. Гангстеры знали, что все разговоры в офисе Анджуло записываются на пленку, обсуждать совместные дела с мафией под магнитофонную запись им вовсе не улыбалось. Им объяснили: для ФБР разговоры мафиози – не более чем слухи, на них обвинение не построишь, другое дело – собственные слова Балджера или Флемми.

Кураторы сделали все возможное, чтобы прикрыть Уайти со Стиви, когда в 1981 году в записях прослушки появились свидетельства преступлений осведомителей ФБР. История повторилась и позднее, во время судебного процесса против Анджуло по обвинению в рэкетирской деятельности, когда распечатка записей оказалась приобщена к материалам прокуратуры. Коннолли с Моррисом подправили исходный отчет, в котором говорилось об участии Балджера в подпольном игорном бизнесе, ростовщичестве и вымогательствах, а также о возможном привлечении его в качестве наемного убийцы мафии. В Главное управление ФБР поступила «отредактированная» версия. Коннолли решился на грубое вмешательство, исказив истинные факты. Например, на одной из записей Дзаннино убеждал Анджуло воспользоваться услугами Уайти и Стиви для убийства мелкого гангстера. В другом случае консильери с почтением отзывался о новых главарях «Уинтер-Хилл» – надежных партнерах в «акульем промысле» и организации азартных игр. В действительности братья Анджуло постоянно обсуждали дела, ставшие предметом неудавшегося полицейского расследования, – совместный грязный бизнес мафии и гангстеров из «Уинтер-Хилл». Верхушку мафиозного клана занимал вопрос раздела территории с Уайти и Стиви, эта тема часто мелькала в разговорах братьев. Джерри Анджуло произнес знаменательную фразу, когда речь зашла о миллионах долларов, добытых парой особо ценных осведомителей ФБР путем вымогательства: «Уайти принадлежит весь Южный Бостон, а Стиви – весь Саут-Энд».

Бюро не только объявило эти «вотчины» заповедными, но вдобавок тщательно их охраняло. Защита ФБР простиралась далеко за пределы игорного бизнеса, не связанного с насилием. Бо́льшую часть доходов Балджеру и Флемми приносили поборы с наркоторговцев и «черных» букмекеров, которым каждый месяц предъявляли ультиматум: «заплати или умрешь».

Дзаннино знал Стиви еще со времен гангстерских войн шестидесятых годов, когда тот убивал по заказу воротил преступного мира. Ларри с удовольствием вспоминал, как Флемми прикончил Уильяма Беннетта, ростовщика из Дорчестера, которому вздумалось морочить мафию. (Уилли был одним из трех братьев Беннетт, убитых по приказу Дзаннино из-за денежных и территориальных споров.) Кровожадный консильери не видел Балджера в деле, но достаточно слышал о нем: Уайти предпочитал действовать издалека, расчетливо и жестоко.

Зная о репутации гангстеров, Дзаннино надумал обратиться к ним, когда потребовалось решить вопрос с мелким бандитом Анджело Патрицци. Этот туповатый костолом, недавно бежавший из тюрьмы, поклялся отомстить двум бойцам коза ностра, которые убили его брата, задолжавшего ростовщикам. Угрозы слышали многие, главари мафии не могли оставить без внимания подобную дерзость. С Патрицци нужно было разобраться немедленно. Тридцативосьмилетний беглый заключенный, кое-как окончивший восемь классов, не отличался живостью ума: он увлекался наркотиками и алкоголем, вдобавок в голове у него застряла пуля. Однако, когда в гараж, где он работал, стал наведываться с «дружескими визитами» Фредди Симоне, подручный Дзаннино, Патрицци тотчас смекнул, что это значит, и залег на дно в Саути. Дзаннино предложил Анджуло привлечь к делу Балджера. Тому ничего не стоило отыскать беглеца на своей территории. «Уайти и Стиви снесут на хрен башку подонку», – пообещал он.

Но Анджуло не захотел обращаться к Балджеру с просьбой, тем более что тому предстояло еще выплатить мафии солидную сумму в 245 тысяч. Считая досадное осложнение с Патрицци «внутрисемейным» делом, Дженнаро предпочел безопасное решение – послать несколько бойцов мафии, чтобы расправиться с недоумком, которому вздумалось сыпать угрозами. Осторожный Анджуло всегда помнил о тех, кто мог бы свидетельствовать против него, если что-то пойдет не так. Балджер не принадлежал к коза ностра и не был связан клятвой верности «семье». Анджуло не пожелал даже привлечь Балджера к поискам Патрицци, с тем чтобы остальное взял на себя солдат мафии Конни Фрицци.

Коннолли ловко выдернул из контекста этот эпизод, интерпретировав его на свой лад. Он заявил, будто разногласия между Анджуло и его консильери опровергают вздорные слухи об участии Балджера в заказных убийствах. Коннолли доложил начальству, что перехваченные в ходе операции разговоры мафиози на Принс-стрит позволили установить два «неопровержимых факта»: Балджер никогда не выступал в роли наемника, а опасения полиции, что о негласном сотрудничестве Уайти с ФБР всем известно, сильно преувеличены. Коннолли приложил к рапорту две сводки электронного наблюдения и направил шефу, недавно переведенному в Бостон из Ноксвилла.

«А. Доказательство, что источник [Балджер] не наемник Джерри Анджуло, как утверждалось.

В. Доказательство, что верхушка коза ностра не считает источник осведомителем ФБР, вопреки утверждениям О’Донована, полковника полиции штата Массачусетс».

Моррис, как глава отдела по борьбе с организованной преступностью, подкрепил рапорт Коннолли собственным заключением. Он надергал цитат из записей прослушки и отчетов информаторов ФБР, полностью извратив подлинный смысл свидетельств. Моррис заявил, что банда «Уинтер-Хилл» приказала долго жить, когда Хауи отправился за решетку. Оставшаяся от нее бледная тень всего лишь пустая оболочка, «не заслуживает внимания в настоящее время и едва ли может представлять интерес для бюро в обозримом будущем».

Разумеется, Коннолли не упомянул в своем рапорте о мотивах Анджуло, настоявшего, чтобы с Патрицци разобрались верные бойцы коза ностра, однако сводки наблюдения ФБР могли нанести Балджеру непоправимый урон, если бы кто-то обратил внимание на некоторые подробности и начал двигаться в опасном направлении. Анджуло недвусмысленно высказал свои истинные взгляды, упомянув о людях, готовых убить по его приказу, о чем свидетельствует более ранняя запись прослушки. В разговоре с одним из солдат мафии о Балджере и Флемми Дженнаро сказал: «С этими парнями можно иметь дело. Я хоть сейчас могу позвонить им, и они завалят любого долбаного урода, какого мы укажем». Коннолли не оставалось ничего другого, как пустить в ход шулерский прием – подтасовать свидетельства.

В конечном счете мафия отыскала Патрицци по прозвищу Дырявая Башка, которого Фредди Симоне аттестовал как «законченного кретина». Девять человек выволокли его из частного клуба. Они прикрутили ему веревкой ноги к шее, затолкали в багажник угнанной машины и оставили медленно умирать от удушья. Его тело нашли несколько месяцев спустя в дальнем углу парковки за вечно пустым мотелем к северу от Бостона. Федеральные агенты, занимавшиеся прослушкой, знали о готовящемся покушении на Патрицци (Дзаннино часто заводил об этом речь, опасаясь, что полиция найдет беглого заключенного раньше мафии), однако бюро и не подумало вмешаться. Семь лет спустя прокуратура предъявила Анджуло обвинение в убийстве, но ФБР не сделало ничего, чтобы предотвратить преступление.

Федералы пропускали мимо ушей и яростную брань Анджуло, твердившего с маниакальным упорством, что Балджер задолжал ему 245 тысяч, с тех пор как в 1978 году возглавил банду «Уинтер-Хилл». Давая деньги в рост, гангстеры получали пять процентов прибыли в неделю, но не выплачивали Анджуло его один процент. Балджер настаивал, что сумма долга составляет 195 тысяч, и Анджуло начал подозревать, что тот вообще не собирается платить. В мире коза ностра подобных обид не прощали, здесь действовали жестокие законы: невозвращенный долг означал объявление войны. Но в пылу битвы могло пролиться слишком много крови, чего обозленный Анджуло вовсе не желал.

Помимо ожесточенного спора по поводу денег от «акульего промысла» Анджуло сцепился с Балджером из-за букмекера Ричи Брауна из Уотертауна. После того как Хауи Уинтер оказался за решеткой, Уайти обложил данью всех букмекеров, обретавшихся на его территории. Гангстеры не знали жалости: плати или умри. Уайти объявил Брауну, что впредь плата составит тысячу в неделю, иначе тот не сможет вести свои дела, и велел передать боссу, букмекеру мафии Чарльзу Ташьяну, чтобы зашел потолковать. Строго следуя уставу, Ташьян напомнил Балджеру, что «все вопросы решают на Принс-стрит». «Надо уладить дело с Дэнни Анджуло», – добавил он.

Конфликтующие стороны зачитали друг другу Правило Миранды на гангстерский манер. Противостояние оказалось неизбежно. Уайти и Стиви не оставалось ничего другого, как встретиться с Дэнни, самым свирепым из братьев. Жестокий убийца, знаменитый своим крутым нравом, тот, в отличие от вспыльчивого, говорливого Джерри, прошел боевое крещение на улицах Бостона. Отношения братьев давно оставляли желать лучшего. Временами между ними вспыхивали ссоры, Дэнни срывался на яростный крик, а затем какое-то время не появлялся на Принс-стрит. Позднее он завел поблизости собственный офис, расположенный на задворках кафе «Помпеи».

В нарушение протокола Балджер с Флемми нанесли Дэнни неожиданный визит, чтобы поговорить о Ричи Брауне, что привело в бешенство обидчивого Джерри, чрезвычайно чувствительного к подобной демонстрации пренебрежения. Передавая со слов брата содержание беседы своим подручным на Принс-стрит, Дженнаро рассказал, что Балджер пожаловался, будто «Уинтер-Хилл» не хватает средств, и потому им со Стиви нужен Браун. «Не говори мне, что ты не при деньгах, – возразил ему Дэнни. – Я слышал о пятидесяти парнях, которые божатся, что ежемесячно платят тебе по тысяче… в сумме выходит пятьдесят тысяч в месяц». В конечном счете они сошлись на том, что Браун останется под «опекой» мафии. Однако произведенный Дэнни анализ доходов Уайти, нажитых вымогательством, плохо вязался с состряпанным Моррисом рапортом, в котором агент уверял своего начальника, будто банда «Уинтер-Хилл» отходит в вечность и ФБР не стоит тратить время на погоню за призраками.

Гангстеры и мафиози по разные стороны границы хорохорились, поигрывая мускулами, однако все понимали: осторожное сотрудничество Балджера с коза ностра – краеугольный камень, на котором держится организованная преступность Бостона. Как-то раз подвыпивший Дзаннино, узнав, что один из его людей, Джерри Матрича, присвоил деньги Балджера и Флемми, устроил ему выволочку. Гангстеры из «Уинтер-Хилл» поручили Матриче одно дело в Лас-Вегасе. Тот должен был поставить пятьдесят одну тысячу на победителя в договорном забеге, а сам спустил все дочиста в кости. Дзаннино гневно обрушился на Матричу за то, что тот едва не разрушил хрупкий мир между мафией и «Уинтер-Хилл». Подобная выходка могла привести к войне. «Если вздумаешь нагреть кого-то из тех, кто связан с нами, я из тебя дух вышибу, – заявил Дзаннино. – Ты знаешь, что [банда] «Уинтер-Хилл» – это мы?»

Отослав на время Матричу, Дзаннино посоветовался со своими подельниками, и те согласились, что Балджер такого не спустит, прикончит наглеца. Вызвав Матричу, мафиози строго его отчитали. «Быстро достань деньги для Стиви, – велели они. – Для начала хватит нескольких сотен, но тебе придется выплатить долг». Дзаннино завершил тираду отеческим советом, подчеркнув важность дружбы с гангстерами. «Они славные парни, – сказал он трясущемуся от ужаса Матриче. – Из тех, что умеют улаживать дела. Их можно попросить о чем угодно. Какого дьявола? Они с нами. Мы вместе. И мы не потерпим, чтобы их разводили. Ясно?»

Мафиози постоянно говорили о своих связях с гангстерами из «Уинтер-Хилл», но федеральные агенты притворялись глухими, оставляя эти свидетельства без внимания. Записи электронного наблюдения использовались исключительно для сбора доказательной базы против коза ностра. ФБР удалось привлечь к суду и отправить за решетку пару десятков мафиози, включая всех братьев Анджуло и Джейсона, сына Джерри. Однако единственное, что предпринял Коннолли в отношении гангстеров после завершения операции на Принс-стрит, – сообщил Балджеру, что опасность миновала: дорога открыта, можно возвращаться к привычной жизни.

Несмотря на блестящий успех операции, руководитель отдела Джон Моррис походил на пилота, ведущего самолет вслепую. Сияние дела Анджуло немного разогнало мглу, но бортовой компас вышел из строя. После благополучного окончания эпопеи на Принс-стрит Моррис устроил небольшое «семейное» торжество с Балджером и Флемми в номере бостонского отеля «Колоннада». Балджер принес на встречу две бутылки вина для друга Винцо. В следующие два часа Балджер с Флемми выпили по бокалу, не более, остальное прикончил Моррис.

Изрядно накачавшись, федеральный агент включил информаторам запись прослушки с разговором Анджуло и Дзаннино. Мафиози говорили, что надо бы разобраться с излишне разговорчивой подружкой Ники Джизо, поскольку та весьма опрометчиво болтала об одном из подручных Анджуло, который убил и расчленил кое-кого в Норт-Энде.

Конечно, Джон Моррис только что завершил масштабную операцию. Более сорока агентов под его руководством круглосуточно, семь дней в неделю вели электронное наблюдение. Ежедневно на протяжении четырех месяцев Моррису приходилось принимать ответственные решения. Операция «Бостар» уничтожила преступный клан Анджуло. Моррис надеялся, что блистательный триумф принесет ему должность главы отделения ФБР в одном из крупных городов. Но успехам сопутствовал распад, звезда Морриса уже катилась к закату. Вечер, проведенный в номере отеля «Колоннада», – красноречивое свидетельство медленно приближавшегося краха. Моррис осушил более двух бутылок вина и пошатываясь вышел из отеля, забыв в номере служебный материал – запись особой секретности, которую с гордостью демонстрировал гангстерам. Позднее Флемми вспомнил о забытой пленке и сам забрал ее из номера.

Хотя точка невозврата была пройдена много раньше, конец этого вечера, пожалуй, наиболее ярко показывает, сколь искусно Балджер поменялся ролями со своим куратором и как далеко зашла тяжелая болезнь, поразившая ФБР. Захмелевшего Морриса в его собственной машине доставил домой Уайти Балджер. Флемми следовал за ними в черном «шевроле». Возможно, Моррис с Коннолли когда-то воображали, будто им принадлежит главенствующая роль в отношениях с гангстерами, но они, как и все бюро, оказались лишь подвыпившими пассажирами на заднем сиденье. За рулем сидел Балджер.

В Бостоне настала полночь.

 

Глава 9. Роскошное угощение, отменное вино и грязные деньги

Джон Коннолли и Джон Моррис стали верными оруженосцами Балджера в ФБР.

Для грозной и могущественной бостонской четверки – Коннолли, Моррис, Балджер и Флемми – наступила пора единодушия и взаимопонимания, стерлись границы между хорошими и плохими парнями.

Впрочем, возможно, границы эти всегда были размытыми. Флемми замечал, что Коннолли с Уайти Балджером связывают особые тесные узы. Разумеется, оба выросли в Южном Бостоне, но к их отношениям примешивалось и нечто иное, похожее на близость отца с сыном. Флемми ничего не имел против, ему по-своему нравился Коннолли. «Этот парень с характером», – говорил он о нагловатом агенте. Балджер с Флемми прониклись симпатией и к Моррису. Коннолли поспешил сообщить шефу приятную новость. «Ты нравишься этим ребятам, они все для тебя сделают, – объявил он, как рассказал позднее Моррис. – Если тебе что-то понадобится, только дай знать, и они помогут».

Агенты и гангстеры образовали «общество взаимного восхваления».

И все же Моррис продолжал завидовать надменной самоуверенности Коннолли, его связям и влиянию. Казалось, у агента есть приятели повсюду. Коннолли не ходил в любимчиках ни у Сархатта, ни у его преемника Джеймса Гринлифа, возглавившего бостонское отделение в конце 1982 года, однако тесно дружил со многими коллегами из отдела по борьбе с организованной преступностью, как и с руководством других отделов. Ник Джантурко, к примеру, отзывался о нем с нескрываемым восхищением: «Он безусловно лучше всех в бюро работал с осведомителями, никто не мог с ним сравниться». А главное, Коннолли поддерживал отношения с ведущими агентами ФБР, своими бывшими нью-йоркскими коллегами, занимавшими теперь солидные посты в Главном управлении бюро, большей частью в Управлении криминальных расследований. Джон Моррис хорошо понимал, что друзья Коннолли в Вашингтоне «способны оказать влияние» на его карьеру и судьбу.

Вдобавок не следовало забывать и о Билли Балджере, ставшем самым могущественным и грозным политиком в Массачусетсе, с тех пор как в 1978 году его избрали председателем сената штата. Коннолли пригласил Морриса на встречу с Биллом Балджером, и на специального агента произвела впечатление легкость в обращении старых приятелей: «Похоже, он знал множество политиков».

Коннолли нравилось хвастать влиятельными знакомствами, вспоминал впоследствии Моррис. Агенты порой разговаривали о будущем, о жизни после выхода в отставку, и Коннолли всякий раз упоминал о своих обширных связях, подчеркивая, что «найти приличную работу не составит труда, кругом масса блестящих возможностей». Бесчисленные друзья по всему городу и в бюро были для Коннолли надежным капиталом.

Моррис внимательно слушал излияния своего приятеля. Он тоже отличался честолюбием и жаждал создать себе имя. Но Коннолли, похоже, обладал всем, о чем его начальник мог лишь мечтать. Самолюбивый Моррис завидовал легкости, с которой дерзкий агент перекладывал собственные проблемы на плечи других. Он видел в Коннолли ловкого манипулятора и все же признавал: «Для меня было важно, что я ему нравился».

В то время оба хватких агента могли считать себя счастливцами, дела у них складывались превосходно. Коннолли подправил материалы следствия, а Моррис его прикрыл. Вдвоем им удалось отбить атаку на Балджера и Флемми, начавшуюся в конце 1980 года и продолжившуюся в 1981, – проверку целесообразности дальнейшего негласного сотрудничества. Они проявили чудеса изворотливости, удерживая Сархатта на безопасном расстоянии и умело пользуясь лазейками в правилах работы ФБР с информаторами.

Казалось, Коннолли вполне был доволен жизнью.

Обычно куратор ФБР работает обособленно, в своего рода изоляции – это часть защиты конфиденциальности источника. Как правило, Коннолли приходил на встречи с Балджером и Флемми один. Чаще всего они встречались в чьей-нибудь квартире, а в хорошую погоду – в районе Олд-Харбор, где выросли Джон с Уайти, или же на пляже Сэвин-Хилл, а бывало, и на крошечном полуострове Касл-Айленд – самой восточной точке Южного Бостона, в старой крепости времен войны за независимость.

Однако в отделе по борьбе с организованной преступностью едва ли не все знали, что осведомитель Коннолли – не кто иной, как легендарный Балджер, и, похоже, куратору это нравилось. Помимо Морриса и Джантурко, в избранный круг посвященных входили агенты Эд Куинн, Майк Бакли и Джек Клоэрти. Слухи бродили даже за пределами отдела. Казалось, Коннолли хотел, чтобы о его триумфе узнало как можно больше коллег из ФБР. Он рисовался перед публикой.

«У меня есть двое знакомых, с которыми тебе, возможно, захочется встретиться», – сказал он как-то в бюро Джону Ньютону, новичку, переведенному в Бостон в 1980 году. Молодой агент, как многие начинающие, выполнял мелкие поручения и занимался в основном проверкой сведений о лицах, принимаемых на работу в правительственные учреждения. Огромная дистанция отделяла его от агентов из вожделенного гангстерского отдела, небожителей вроде Коннолли. Подыскивая жилье, Ньютон по совету знакомых обратился к Джону Коннолли, и тот помог ему найти квартиру в Южном Бостоне. Агенты подружились. Коннолли узнал, что до прихода в ФБР Ньютон служил в войсках специального назначения.

«Похоже, Джона это заинтересовало, – вспоминал позднее Ньютон. – Он сказал, что у него есть два осведомителя, Джимми Балджер и Стиви Флемми, интересные парни». Зная об армейском прошлом Флемми, Коннолли решил, что у них с Ньютоном, возможно, «найдется много общего».

Он спросил бывшего десантника, не хочет ли тот присоединиться к ним, и Ньютон подумал: «Почему бы и нет».

Договорились встретиться у Уайти около полуночи. Ньютон приехал вместе с Коннолли, который знал Саути как свои пять пальцев и мог бы вести машину с закрытыми глазами. Наверное, куратор по пути разглагольствовал о том, насколько ценен Балджер для бюро, быть может, даже описывал волнующее рандеву на Уолластон-Бич. О вербовке Балджера в ФБР ходили легенды, Коннолли нравилось подчеркивать, что соглашение с бесценным источником – исключительно его заслуга.

Коннолли остановил машину в нескольких кварталах от квартиры, в которую переехал Балджер после смерти матери. Оказавшись в доме Уайти, Ньютон первый час просидел молча, пока трое друзей беседовали о делах – в основном о братьях Анджуло. Затем, по словам Ньютона, все четверо «просто разговаривали об армейской службе и тому подобном». Они откупорили бутылку вина. Выпили все, включая Уайти. Это означало, что тот чувствовал себя совершенно свободно.

Эта дружеская пирушка стала первой в длинной череде других, когда Ньютон приходил на встречу куратора с обоими информаторами. Так Коннолли понемногу расширял свой круг.

К тому времени ведущий агент ФБР уже переехал обратно в старый район. В 1980 году он купил дом 48 по Томас-Парк на вершине одного из холмов Саути, в квартале куда более престижном, нежели Олд-Харбор. Два столетия назад эти открытые всем ветрам высоты, поросшие густой сочной травой, служили пастбищем. Но со временем все окрестные улицы обросли тесными рядами малоэтажек и домиков с гонтовыми крышами. Строения стояли плотной стеной, цепляясь друг за дружку, как и их обитатели – сплоченная община американцев ирландского происхождения. Новый дом агента ФБР находился напротив средней школы Южного Бостона, которая несколькими годами ранее оказалась на переднем крае войны, развернувшейся из-за решения федерального суда о принудительных перевозках учащихся.

Коннолли работал в основном по ночам. Обычно Балджер приходил к нему на тайные встречи далеко за полночь, когда весь Бостон уже спал. Иногда Коннолли случалось даже задремать на диване перед включенным телевизором. Он оставлял для Балджера и Флемми дверь незапертой; гангстеры свободно входили, чувствуя себя как дома.

Коннолли был рад их обществу. В сорок с небольшим он стал наконец официально свободен. В январе 1982 года его жена после четырех лет жизни порознь подала на развод, ссылаясь на то, что «брак непоправимо распался». Марианна, дипломированная медсестра, сама зарабатывала себе на жизнь. Супруги уже давно поделили имущество, детей у них не было, и развод стал простой формальностью, благополучно завершившейся несколько месяцев спустя. В бюро Коннолли считался дамским угодником и волокитой. Подобно Балджеру и Флемми, он оказывал явное предпочтение женщинам помоложе. Внимание агента-фанфарона привлекла двадцатитрехлетняя стенографистка из его офиса, Элизабет Л. Мур, – и парочка начала встречаться. Вскоре они отправились вместе отдыхать на Кейп-Код, на Нижний мыс, в Брюстер, где Коннолли приобрел кондоминиум ценой в восемьдесят тысяч долларов, осуществив заветную мечту многих бостонцев.

Моррис завидовал счастливой паре. Его собственный брак тоже безнадежно рухнул, и специальный агент исходил желчью, видя, как Коннолли свободно разгуливает по городу с новой юной подружкой, тогда как ему самому приходится прятать свою любовницу Дебби Ноузуорти, сотрудницу секретариата ФБР, работавшую непосредственно на Морриса и его отдел. Адюльтер спецагента давно стал в бостонском отделении секретом полишинеля, но вынужденная ложь изнутри пожирала Морриса. Впрочем, довольно скоро этот мутный ручеек сменился потоком, и супружеская неверность стала лишь каплей в море.

Хотя Моррис с Коннолли ловко отвели удар Сархатта, устроившего проверку благонадежности информаторов, они больше не желали рисковать. Им хотелось заручиться гарантиями, что впредь никто не заинтересуется их тесной связью с Балджером и Флемми. Но для осуществления этого плана пришлось бы пренебречь высокими принципами, заложенными в основу свода предписаний ФБР о работе с негласными источниками. Оба комбинатора решили воспользоваться фундаментальным противоречием в этих правилах. Должностные инструкции призывали агентов собирать информацию, привлекая к сотрудничеству гангстеров вроде Балджера и Флемми. Однако сделка становилась возможной лишь при условии, что осведомители будут пользоваться определенной свободой.

В то же время было неясно, где проходят границы этой свободы. Насколько терпимо бюро к преступной деятельности источника? Теоретически всякое соглашение предполагает некие установленные рамки. Руководству ФБР и кураторам предписывалось строго контролировать каждый шаг своих информаторов. Суть надзора сводилась к соблюдению баланса между ценностью поставляемой источником информации и тяжестью совершаемых им правонарушений. Хитроумная политика бостонских агентов заключалась в ловком манипулировании чашами весов, а если кто-то в местном отделении и был способен искусно управлять руководством, так это Коннолли и его начальник – с тактической точки зрения они занимали идеальную позицию.

Коннолли и Моррис уже поднаторели в подобных мистификациях. Они принялись кропать отчеты, смягчая теневую сторону жизни своих «подопечных» и преувеличивая их заслуги перед ФБР. Автором героических летописей выступал Коннолли, а Моррис их подписывал, добавляя собственный комментарий. Подчинив своему влиянию всю структуру управления ФБР, они контролировали каждое звено и неустанно подбрасывали в топку дрова, не давая пламени погаснуть. Ирландцы из Южного Бостона издавна слыли великими выдумщиками и замечательными рассказчиками. Фабрикуя досье Балджера, истинный сын Саути, Джон Коннолли показал себя вдохновенным сочинителем небылиц. Джон Моррис тоже неплохо выступал в этом жанре.

Не стесняясь в средствах, агенты прибегали и к откровенной лжи.

В конце семидесятых, когда доверие ФБР к Балджеру и Флемми пошатнулось, Моррис продемонстрировал чудеса изворотливости, состряпав фальшивые рапорты о роли Балджера в деле о мошенничестве на скачках. Он доложил начальству, что все контакты с Балджером прекращены, тогда как в действительности Коннолли регулярно виделся с осведомителем. Позднее, во время внутреннего расследования возможной утечки информации о провалившейся полицейской операции на Ланкастер-стрит, Моррис направлял Сархатту лживые служебные записки. В свою очередь, Коннолли, стремясь соблюсти предписания ФБР, строчил поддельные отчеты, как впоследствии признал его начальник. К примеру, куратор описал профилактическую беседу с Балджером и Флемми, которую якобы провели они с Моррисом в строгом соответствии с инструкцией, предписывающей ежегодно сообщать информаторам о предупреждениях и разъяснять основные принципы негласного сотрудничества. В деле появился подробный протокол мероприятия с указанием времени и даты, однако годы спустя Моррис заявил: «Я не верю, что подобная встреча имела место».

Более искусные действия предпринимались для сокрытия размаха преступлений Балджера. Важно было не столько слегка обелить его в глазах бюро, сколько соблюсти директивы ФБР с требованиями строгого пресечения всякой «несанкционированной» противозаконной деятельности. Кураторы точно рассчитали: если удастся представить все обвинения в адрес осведомителя как необоснованные, жалобы на него объявить сомнительными, а слухи о нем туманными, то у ФБР не будет достаточного повода для расследования. Тогда Моррис с Коннолли смогут и впредь делать вид, будто следуют служебным инструкциям, уверяя начальство, что стоит им получить сигнал, подтвержденный убедительными доводами, и они немедленно примут необходимые меры – исполнят долг любой ценой.

Но каким-то непостижимым образом все свидетельства виновности Балджера и Флемми неизменно рассыпались в пыль. Коннолли пользовался старыми проверенными приемами, к которым прибегал прежде, в истории с торговыми автоматами, когда владельцы компании обратились в бюро в поисках защиты от рэкетиров, силой вытеснивших их с рынка, и в случае с Фрэнсисом Грином, внезапно отказавшимся от обвинений в вымогательстве, после того как дело передали в ФБР.

В начале 1980-х годов комбинаторы столкнулись с новыми осложнениями. Криминальная империя Балджера и Флемми разрасталась, обретая все бо́льшую мощь. Другие агенты узнавали о ней от своих негласных источников. Так, один информатор сообщил, что гангстеры прибрали к рукам весь игорный бизнес в пригородах Бостона. В начале 1981 года другой осведомитель доложил, что «Джеймс Балджер, он же Уайти, известный грабитель банков, пытается теперь вкладывать полученные от ограблений деньги в азартные игры».

Но информация, поступившая позднее, открыла новую страницу в пухлом деле гангстеров. До Морриса впервые дошли сведения о том, что Балджер заполучил долю в торговле кокаином. Этот наркотик, весьма популярный в начале восьмидесятых, приносил теневым дельцам баснословные прибыли. Как выяснилось, в этом отношении Южный Бостон ничем не отличался от других районов города: по всему Бродвею бойко торговали порошком, несмотря на хваленую репутацию Балджера – пламенного защитника родного района. Уайти продолжал называть себя противником наркотиков, но подростки с исколотыми венами, нюхавшие «кокс» в переулках Саути, думали иначе. Они не имели дела с Балджером лично и видели его редко, если вообще встречали, но каждый знал, что без его благословения «товара» не будет. Оседлав новую, набирающую мощь волну, Уайти стал кокаиновым королем Южного Бостона.

В феврале 1981 года некий осведомитель рассказал одному из агентов Морриса, что Брайан Халлоран, бостонский бандит, «толкает кокаин для Уайти Балджера и Стиви Флемми». Халлорана связывали давние отношения с обоими, но чаще он имел дело с Флемми. Обычно гангстер сопровождал Стиви и нередко заменял Ники Фемиа, приезжая заранее в клуб или на место встречи, чтобы осмотреться и убедиться, что безопасности хозяина ничто не угрожает. Месяц спустя другой информатор показал, что Брайан Халлоран торгует кокаином для криминальных боссов. «Ник Фемиа тоже в деле, он собирает мзду примерно с тридцати наркодилеров. В городе ходят слухи, что каждый торговец коксом должен платить долю Балджеру и Флемми, если не хочет, чтобы его вышибли с улицы».

В июне 1982 года еще один источник уведомил ФБР, что некий гангстер из Южного Бостона, владелец бара, промышляет ростовщичеством и торговлей наркотиками: «Говорят, он зашибает пять тысяч в неделю, сбывая наркоту, и платит Уайти Балджеру огромный процент за право вести дела».

Когда эти отчеты легли на стол Моррису, он их просмотрел, завизировал и отправил на самую дальнюю полку картотеки. Обычно документы ФБР, в которых содержатся обвинения в правонарушениях, помечаются именем фигуранта, с тем чтобы другие агенты могли отыскать нужную информацию в следственном архиве. Но Моррис нередко саботировал служебные предписания, не проставляя на обличительных отчетах соответствующий код, что существенно затрудняло, а то и вовсе делало невозможным их поиск. Этот маневр фактически позволял прятать концы в воду. Полиция штата установила связи Балджера с крупными наркоторговцами, а показания негласных источников ФБР подтвердили эту информацию, однако Моррис оставил тревожные сигналы без внимания. Он и не подумал провести проверку или направить рапорт руководству. Глава отдела предпочел убрать опасные документы подальше.

С глаз долой – из сердца вон.

Пока Моррис выступал в роли регулировщика, помахивая жезлом на посту руководителя отдела, Коннолли старательно пополнял пухлое досье Балджера ловко состряпанными отчетами. В начале 1983 года после полицейской облавы на товарном складе в Южном Бостоне, где нашли партию марихуаны, Коннолли подшил к делу заявление Уайти, «возмущенного» действиями наркоторговцев, которые посмели «хранить траву в его районе». Во всех документах Коннолли неизменно изображал гангстера убежденным противником наркотиков, поддерживая миф, созданный самим Балджером.

По очевидным причинам Коннолли считался в бюро экспертом по гангстерам из Южного Бостона, эдаким «балджероведом». Если кому-то из агентов требовалось уточнить ту или иную подробность персонального дела Уайти, его отсылали к Джону Коннолли, причем рекомендовал «специалиста» чаще всего Моррис. «Какое место занимает Уайти в преступной иерархии?» – «Поговорите с Коннолли». – «Уайти и наркотики?» – «Спросите у Коннолли».

Многие отчеты о Балджере были чистым вымыслом, Коннолли достиг в этом искусстве известного мастерства. Часто, взяв тусклый кусок руды с крупицами информации о Балджере, он превращал его в блестящий золотой слиток. К примеру, в докладе Сархатту он упомянул о помощи, которую Балджер оказал ФБР в деле об ограблении банка в Медфорде, штат Массачусетс, в День поминовения 1980 года. Коннолли провозгласил Уайти «главным источником», сообщившим имена грабителей. Однако это не соответствовало действительности. Имена подозреваемых стали известны на следующее утро после ограбления благодаря звонкам в полицию и показаниям других осведомителей. «Честно говоря, я получил информацию не от Уайти Балджера», – признался начальник городского управления полиции Медфорда, Джейк Китинг, говоря о полученной наводке. Потребовалось несколько лет, чтобы привлечь грабителей к суду, но их имена, по словам Китинга, «ни для кого не составляли секрета».

Коннолли приписал Балджеру в заслугу и раскрытие убийства. Пока Уайти не протянул руку помощи, уверял агент в служебной записке, у ФБР не было «ни малейшей зацепки» в деле Джозефа Барбозы Барона, гангстера, ставшего ключевым свидетелем обвинения. Барона застрелили в Сан-Франциско. В своем рапорте Коннолли заявил, что три месяца спустя после убийства Балджер указал, кто совершил преступление – некий бандит по имени Джимми Чалмас. На самом деле о роли Чалмаса стало известно задолго до того, как Уайти заговорил о нем. Тот с самого начала считался главным подозреваемым. Барона застрелили возле дома Чалмаса. Детективы городской уголовной полиции допрашивали гангстера в вечер убийства. Возможно, получив от Балджера наводку, федеральные агенты взяли наконец Чалмаса в оборот, но все нити расследования вели к нему и прежде. Разумеется, в отчетах Коннолли ни словом не упомянул об этом. Сархатту, проводившему внутреннее расследование благонадежности Балджера, следовало бы копнуть глубже и навести справки о деле Барона, но тот удовольствовался рапортами Коннолли. Теоретически глава отделения должен был убедиться, что может доверять информации, поступавшей от его ведущего агента. Однако на практике Сархатт предпочел принять сторону Коннолли, который со всем пылом и рвением отстаивал интересы Балджера.

Агент знал, как задеть чувствительную струнку начальника. Он сообщил Сархатту, что в конце 1970-х годов Балджер спас жизнь двум агентам ФБР под прикрытием, задействованным в двух различных операциях. Пожалуй, это самое любопытное из заявлений Коннолли, отчасти потому, что тот не мог предъявить никаких документальных подтверждений своей легенды. За годы кураторства агент написал сотни так называемых «отчетов по форме 209», протоколируя информацию, поступавшую от Балджера. Некоторые из них содержали действительно ценные сведения, к примеру доклады о важных встречах «коза ностра», на которых обсуждались дальнейшие планы мафиози. Другие, курьезные, со всевозможными байками вроде подробного рассказа о вспышке гнева Дзаннино, не представляли особого интереса для бюро. Если жизни агентов и вправду висели на волоске, и лишь вмешательство Балджера помогло избежать трагедии, как вышло, что Коннолли не удосужился своевременно упомянуть об этом в отчете? История казалась несколько странной, а точнее сказать – невероятной. Позднее, объясняя досадное упущение, агент настаивал, будто в составлении письменного рапорта не было необходимости. Моррис же возражал, что протоколировать подобные свидетельства – стандартная процедура, принятая в ФБР.

Первым из двух героических подвигов Балджера Коннолли назвал старое дело об ограблениях грузовиков – операцию «Лобстер». В служебной записке Сархатту он изложил приукрашенную версию событий 1978 года, подчеркнув, что сообщение Балджера позволило ФБР «принять меры по обеспечению безопасности специального агента Николаса Д. Джантурко». В следующем рапорте Коннолли напомнил шефу о бесценном вкладе Уайти, добавив, что источник передал информацию, стремясь защитить сотрудников ФБР, хотя при этом «подверг серьезному риску» собственную жизнь.

В дальнейшем рассказ Коннолли о доблести гангстеров претерпел некоторые изменения. «Они спасли жизнь одному из моих друзей», – любил говорить агент. Он мог рассчитывать на поддержку Джантурко… до известной степени. Тот подтвердил, что Коннолли позвонил ему и посоветовал не ходить на встречу с налетчиками: «Джон сказал, они собираются меня убить». Однако на прямой вопрос, считает ли он, что обязан жизнью Балджеру и Флемми, Джантурко отвечал уклончиво: «Я был рад, что мистер Балджер и мистер Флемми предостерегли меня». Он не спешил приписать собственное спасение в заслугу Уайти. Что же до Флемми, тот и вовсе разрушил красивую легенду Коннолли, назвав позднее сведения, переданные Балджером, «случайным слушком» о возможном вымогательстве, но не о планируемом убийстве.

Весьма примечательно, что впоследствии полицейские офицеры, принимавшие участие в операции «Лобстер», не смогли припомнить, чтобы Джантурко когда-либо грозила смертельная опасность. «Покушение на жизнь федерального агента? Такое едва ли забудешь», – сказали они. В ответ на сигнал о готовившемся убийстве неизбежно последовал бы приказ привести опергруппу в состояние повышенной боевой готовности, вдобавок в материалах дела остались бы соответствующие документы, а не служебная записка Коннолли, составленная два года спустя.

«Если бы нечто подобное тому, о чем говорит Коннолли, действительно произошло, – заявил полицейский Боб Лонг, участвовавший в операции «Лобстер», – трудно поверить, что тот не предупредил бы непосредственных руководителей Джантурко, отвечавших за безопасность агента под прикрытием. Если к вам поступила информация, что кто-то собирается убить федерального агента, разве вам не захочется проследить дальнейшие действия подозреваемых? Пусть первая попытка не удалась, за ней может последовать вторая, успешная. Преступник не успокоится, пока не достигнет цели». Ни за одним из грабителей грузовиков убийств не числилось. Полицейским слабо верилось, что на Джантурко готовилось покушение.

Цветистые россказни Коннолли защитили Балджера от служебного расследования, а нескончаемый поток записок, рапортов и отчетов добавил глянца к светлому образу двух гангстеров, сложившемуся в бюро стараниями куратора и его начальника. Моррис в совершенстве овладел искусством притворства и обмана, этот предмет давно занимал его мысли. У себя в кабинете он держал экземпляр книги «Ложь: нравственный выбор в общественной и частной жизни». Он наткнулся на томик Сисселы Бок, готовясь к экзамену по этике в магистратуре Северо-Восточного университета. Книга, полная сложных философских рассуждений, не походила на практическое руководство для лжецов, однако Морриса она заинтересовала. Он всегда держал ее под рукой, делая пометки на полях и подчеркивая некоторые абзацы. Занимаясь фальсификациями на пару с Коннолли и помогая подельнику морочить руководство ФБР, Моррис частенько обращался к главам: «Ложь в критических обстоятельствах», «Ложь в защиту коллег и клиентов» и «Оправдание лжи».

В начале 1980-х годов агенты не только строчили фальшивые отчеты, но и наслаждались изысканной домашней кухней в кругу друзей. Памятный праздничный обед 1979 года в доме Морриса в Лексингтоне по случаю благополучного исхода дела о мошенничестве на скачках стал первым пробным шагом. С тех пор Моррис нередко устраивал подобные пирушки. Джантурко тоже принимал дорогих гостей в своем загородном доме в Пибоди, к северу от Бостона. Не отставал от них и Флемми, заставляя мать готовить блюда итальянской кухни для Балджера, Морриса, Коннолли, Джантурко и других агентов. Свои первые дела Стиви затевал в отцовском доме, в бостонском районе Маттапан, но к началу 1980-х годов его родители переехали в Южный Бостон, и соседом их стал не кто иной, как Билли Балджер. (Дома стояли друг напротив друга, через улицу.) Флемми закатывал вечеринки в двух шагах от самого влиятельного политика Массачусетса. Вместе с Уайти он превратил дом своей матери в склад оружия. В садовом сарае, где домовладельцы, как правило, держат газонокосилки, гангстеры устроили небольшой арсенал. В потайном хранилище в глубине сарая за фальшивой стеной они держали пистолеты, винтовки, автоматы, дробовики, боеприпасы всех калибров и даже взрывные устройства.

За угощением и выпивкой стиралась грань между развлечениями и делами. Джон Коннолли неизменно выступал в роли распорядителя, договариваясь о времени и месте пирушки, а также о составе гостей. «Я никогда этим не занимался, – признался впоследствии Моррис, хотя дружеская компания часто собиралась в его доме. – Я не знал, как с ними связаться». Коннолли суетился, стараясь угодить дорогим гостям. Уговорив Морриса и Джантурко радушно распахнуть свои двери перед гангстерами, он желал убедиться, что коллеги не ударят в грязь лицом. Коннолли не хотел, чтобы агенты ФБР обращались с Уайти Балджером и Стиви Флемми как с «простыми стукачами», вспоминал позднее Моррис. Гангстерам следовало оказывать «особое уважение», которого те заслуживали.

Хотя правила ФБР категорически запрещали агентам поддерживать неформальные отношения с осведомителями, Коннолли предложил (а Моррис охотно принял) рациональное объяснение, почему устав можно нарушить. По словам Морриса, Балджера Флемми «слишком хорошо знали в криминальном мире, и найти безопасное место для встречи было не так уж легко. Проводить беседы в номере отеля, как это обычно делается, Коннолли не хотел. Он предпочитал более непринужденную, приятную, расслабляющую атмосферу, а выбирать особо не приходилось». Так Моррис согласился принимать гангстеров у себя.

Полиция штата продолжала охотиться за Балджером и Флемми. Годы спустя следователи других силовых ведомств с едкой иронией описывали потрясение своих коллег, детективов, следивших за гангстерами. Те испытали настоящий шок, обнаружив, что закоренелых убийц охотно привечают в хлебосольных домах агентов ФБР.

О дружеских обедах не упоминалось в официальных отчетах. За отменной едой и тонкими винами приятели предавались воспоминаниям о былых временах. По свидетельству Флемми, они говорили о «событиях прошлого, вроде дела о мошенничестве на скачках». В теплых, задушевных беседах порой заходила речь «о самых неожиданных вещах», отметил Моррис. Если Коннолли брал на себя обязанности организатора, то возглавлял собрание всегда Балджер. «Он рассказывал об Алькатрасе, рассуждал о жизни, о том, каково жить в бегах. Говорил о семейных делах и вообще о людях». Уайти развлекал остальных, описывая, как принимал ЛСД, отбывая срок в пятидесятые годы. «Во время пребывания его в Алькатрасе тюрьму закрыли, – объяснил Флемми. – И его перевели в Левенуэрт, там он и участвовал в программе ЦРУ. Она называлась “МК-Ультра”. Уайти сам вызвался и полтора года за решеткой принимал ЛСД. Его отобрали, потому что он… у него высокий ай-кью».

Флемми тоже мог бы рассказать пару занятных историй о своей жизни в бегах на просторах Канады, но Уайти не сходил с авансцены. «Джим Балджер любил поговорить и был отличным рассказчиком. Это вам подтвердит всякий, кто его знает», – заявил Стиви.

Коннолли часто встречался с Балджером и Флемми – находилось множество поводов, но традиционные праздничные обеды с агентами ФБР устраивались дважды в году. Федералы и гангстеры принимали меры предосторожности. Как-то раз, приехав к Балджеру в Южный Бостон, чтобы посидеть за бутылочкой пива, Коннолли с Моррисом припарковали машину в нескольких кварталах от дома. По словам Морриса, «Коннолли знал все окрестные закоулки». Однако сам начальник отдела довольно быстро запутался в хитросплетениях улочек Саути: «Я понятия не имел, куда забрел. Мы пробирались какими-то дворами и подошли к дому с задней стороны». Агенты предприняли символическую попытку замаскироваться – надвинули на глаза шляпы, чтобы скрыть лица. Балджер тепло приветствовал гостей. Пока он выставлял на стол пиво, Моррис рассеянно листал лежавшие под рукой журналы «Солдат удачи».

Принимая друзей у себя в Лексингтоне, Моррис меньше заботился о безопасности: здесь, в пригороде, можно было не опасаться любопытных глаз и ушей. «Мои соседи совершенно не догадываются, кто такие Балджер и Флемми», – уверял он. Однако гости не забывали об осторожности. «Они приходили, когда стемнеет. Иногда въезжали в гараж. И всегда надевали шляпы».

Жену Морриса Ребекку эти вечеринки приводили в ужас. Ей не слишком нравилось принимать у себя известных убийц. Брак Моррисов и без того трещал по швам, первый же визит «дорогих гостей» вызвал семейную бурю. За все годы службы в ФБР Моррис не позволял себе ничего подобного. Бывало, он приносил с работы служебные документы, но никогда еще не приводил домой гангстеров. Теперь Балджер и Флемми знали, где он живет, видели его жену и детей. Наверное, они задавались вопросом, не приглашает ли Моррис к себе и других осведомителей. А вдруг они начнут следить за его домом, опасаясь за свою безопасность? Ребекка Моррис сочла затею мужа безумием. Но супруг, выдержав скандал, настоял на своем. Он уверял, что этот исключительный шаг оправдан, поскольку Балджер и Флемми необычайно важны для ФБР. Конечно, одиозная пара принадлежит к лагерю «плохих парней», признал Моррис, но обед «нужен, чтобы завоевать их доверие».

В основе дружбы гангстеров с агентами лежало тщеславие Балджера и Флемми. Морриса не удивляло, что жена не способна оценить уникальность этого союза. Она не понимала или не желала видеть, что связь мужа с криминальными приятелями становится все крепче, все прочнее. Со временем к обедам добавились подношения. В начале 1980-х годов агенты и информаторы начали обмениваться подарками по случаю праздников, особых событий, да и без всякого повода. «Ребекка просто не замечала очевидного», – думал, должно быть, Джон Моррис.

Коннолли выступал в роли посыльного, вручая агентам подарки от гангстеров и наоборот. К примеру, Джантурко перепали черный кожаный портфель, стеклянная статуэтка и бутылка коньяка. Агент вспоминал позднее, что, придя к нему в гости во второй раз, Балджер принес набор бокалов для вина. «Думаю, те, что были у меня, стоили доллар с четвертью в супермаркете «Стоп энд шоп». Мистер Балджер купил бокалы подороже. Обычно, приходя в дом, он приносил бутылку вина или шампанское».

Джантурко поспешил ответить любезностью на любезность. Разглядывая витрины во время поездки в Сан-Франциско, он заметил пряжку для ремня с выгравированным изображением Алькатраса и подумал о Балджере. Купив пряжку, он отдал ее Коннолли, чтобы тот передал Уайти. Гангстеру пряжка понравилась, он охотно ее носил. Коннолли с Балджером тоже обменивались сувенирами, чаще всего – книгами и вином. А как-то раз Уайти преподнес своему куратору охотничий нож с гравировкой.

«Я получил от Ника Джантурко спортивный джемпер, а от Коннолли книгу», – признавался позднее Флемми. А Моррис однажды подарил ему пейзаж с видами Кореи – работу корейского художника. «Это была красивая вещь, – рассказывал Моррис. – Я купил ее во время службы в армии. Мы с Флемми оба воевали в Корее, вот я и подарил ему ту картину».

Заметив, что у Морриса на столе нет сосуда для охлаждения вина, Балджер сделал ему сюрприз – серебряное ведерко для льда. Богатый подарок привел в ярость жену Морриса, вызвав очередную семейную баталию. Ребекка не нуждалась в щедрых подношениях Балджера и не желала, чтобы муж принимал их. Но Моррис не вернул презент, снова сославшись на интересы дела и заявив, что важнее всего сохранить доверие информатора. Ребекка Моррис запретила держать ведерко в доме, и кончилось тем, что Моррис втайне от гангстера тихонько выбросил дорогой сувенир.

Балджер и Флемми часто дарили Моррису изысканные вина вроде французского бордо по 25–30 долларов за бутылку. «Не то чтобы я поощрял их. Вряд ли я когда-нибудь даже упоминал, что люблю хорошее вино, – говорил впоследствии Моррис. – Думаю, об этом случайно зашла речь, когда они впервые принесли бутылочку. Разговор перекинулся на мой интерес к винам».

Однажды два криминальных авторитета даже отправили Моррису посылку в офис ФБР, в правительственный центр. «Мне передал ее Коннолли, – вспоминал позднее Моррис. – Он сказал, что у него для меня кое-что есть. От тех парней. – Следуя инструкции приятеля, Моррис спустился на подземную стоянку и подошел к машине Коннолли. – Я открыл багажник, а там стоял ящик с вином».

Гангстеры нащупали слабое место Морриса. Случай в отеле «Колоннада» показал, что агент способен пойти вразнос, полностью потерять контроль над собой. Флемми оставил себе на память магнитофонную пленку, забытую Моррисом тем вечером в номере. Моррис отлично понимал, что все более укреплявшаяся дружба и обмен подарками с гангстерами недопустимы, но не мог остановиться. Казалось, он получал удовольствие от немыслимого союза с Балджером и Флемми. Немного спиртного – и тревожное чувство притуплялось. Моррису нравились приятели-гангстеры. Нравился Коннолли. Всех их связывала общая важная тайна.

В начале июня 1982 года Моррис покинул Бостон, отправившись на двухнедельные курсы повышения квалификации в Глинко, штат Джорджия, в Учебный центр федеральных правоохранительных органов. Поездку утвердили Сархатт и Боб Фицпатрик, заместитель руководителя бостонского отделения ФБР. Морриса зачислили на учебную программу «Подготовка специалистов по борьбе с наркотиками». Хотя противодействием незаконному обороту наркотических веществ занимается другое федеральное ведомство, Управление по борьбе с наркотиками (УБН), в начале 1980-х годов ФБР позаботилось об усилении этого направления своей деятельности. Оказавшись в Джорджии, Моррис почти сразу начал скучать по своей подружке Дебби Ноузуорти, и ему пришла в голову идея.

Позвонив Коннолли, он напомнил о предложении Балджера и Флемми – смело обращаться, если что-то понадобится. «Я спросил Коннолли: думаешь, они смогут устроить билет на самолет? Он сказал: да».

Звонок Морриса застал Джона Коннолли в офисе бюро. Дебби сидела рядом, за столом перед кабинетом главы отдела по борьбе с организованной преступностью. Она могла лишь гадать, о чем разговаривает Коннолли с ее любовником. Повесив трубку, Коннолли вышел. Он вернулся чуть позже и, подойдя к мисс Ноузуорти, вручил ей конверт, который та позднее отнесла в секретариат ФБР.

«Он сказал, что Джон просил передать мне кое-что, – вспоминала Дебби годы спустя. – Я спросила, что это, а он ответил: сама взгляни». Дебби открыла простой белый конверт и обнаружила в нем тысячу долларов наличными. Ошеломленная, она задала вопрос, откуда деньги. Коннолли выдал ей легенду, состряпанную им на пару с Моррисом, дескать, ее дружок откладывал деньги, пряча их в рабочем столе, как раз на подобный случай. Коннолли объяснил: Моррис хотел, чтобы девушка взяла билет и вылетела в Джорджию.

Дебби не видела, чтобы Коннолли заходил в кабинет Морриса и открывал ящики стола. Она не раз бывала в кабинете начальника и не замечала никаких денег. Но мисс Ноузуорти не собиралась отказываться от свалившейся на нее удачи. Она уже предвкушала захватывающее путешествие. «Разве не замечательно, что ты летишь в Джорджию?» – усмехнулся Коннолли. Дебби срочно взяла на работе отпуск на несколько дней. Потом бросилась в аэропорт Логан, купила билет и села в самолет. Благодаря «добрым феям», Коннолли и Балджеру, счастливая парочка устроила себе романтический отдых в Джорджии.

Спустя полгода после того, как Моррис впервые попросил гангстеров об одолжении, руководство отделом по борьбе с организованной преступностью перешло к Джиму Рингу. Морриса поставили во главе нового подразделения ФБР по расследованию наркопреступлений. Наступил 1983 год, и Моррис чувствовал, что начал сдавать. Стороннему наблюдателю усталость его показалась бы естественной и объяснимой. Группа Морриса недавно завершила грандиозную изматывающую операцию, организовав электронное наблюдение за логовом бостонской мафии. Теперь расследование возглавил Эд Куинн. Группа агентов под его началом скрупулезно прослушивала и расшифровывала магнитофонные записи. ФБР удалось собрать неопровержимые доказательства виновности Дженнаро Анджуло и его подручных – признания мафиози в совершенных ими преступлениях. Однако подавленность Морриса объяснялась и скрытыми причинами – он полностью себя скомпрометировал.

Принимая подарки от гангстеров, он слишком далеко зашел.

Теперь над четверкой приятелей нависла опасность. В их тесный круг вторглись два агента с безупречным послужным списком. Моррис попытался предостеречь своего преемника Джима Ринга насчет Балджера. Разумеется, о деньгах Моррис не упоминал. Заведя разговор о текущих делах, он заметил, что Балджер с Флемми, возможно, «исчерпали свой ресурс и не представляют ценности для бюро», после чего предложил новому начальнику отдела расторгнуть с ними договор о конфиденциальном сотрудничестве. Моррис понимал, что заварил кашу, которую придется расхлебывать Рингу, и втайне надеялся, что тот сумеет разгрести сор. Позднее Ринг заявил, что Моррис никогда не писал ему служебных записок с рекомендацией закрыть досье Балджера. В бюро эти двое считались скорее соперниками, нежели друзьями. Ринг стремился отличиться, его не устраивала роль хранителя чужих объедков, оставшихся от дела Анджуло.

Коннолли поспешил пригласить Ринга на встречу с Балджером и Флемми, открыв новую главу в отношениях ФБР с «особо ценными» осведомителями. Коннолли решил, что для первого знакомства лучше всего подойдет его квартира. Ринг показался гангстерам не таким дружелюбным и мягким, как Моррис. «С Джоном Моррисом я чувствовал себя совершенно свободно, но Джим Ринг не из тех парней, – признался позднее Флемми. – Он говорил только о деле, дотошно выпытывал подробности и, похоже, не слишком-то хотел общаться».

Однако довольно скоро Ринг присоединился к остальным любителям дружеских пирушек. Он сидел за обеденным столом и в тот памятный вечер, когда в доме матери Флемми появился ближайший сосед, Билли Балджер. Изумленный глава отдела ФБР вытаращил глаза, увидев, как председатель сената пересекает улицу, заглядывает в кухню и запросто проходит в гостиную, чтобы показать Уайти семейные фотографии. (Позднее Билли отрицал, что подобный эпизод имел место, но Ринг подтвердил свои показания под присягой.)

Передав отдел Рингу, Джон Моррис перестал быть руководителем Коннолли, однако последующие начальники и кураторы не заняли его место в тесном дружеском кругу. Коннолли, Балджер и Флемми приклеились к нему намертво. Они взяли Морриса в тиски, и тот достался им дешево – в обмен на авиабилет для тайной подружки. Агент довольно скоро почувствовал, что попал в капкан. Он понимал: в тот миг, когда Дебби Ноузуорти пристегнулась ремнем в кресле самолета, вылетевшего из аэропорта Логан, все было кончено. Он погиб безвозвратно, а к середине восьмидесятых тучи сгустились еще плотнее. Моррис отчаянно пытался, подражая Коннолли, находить себе оправдания. Глубокомысленно рассуждать о важном соглашении с осведомителями и об особой задаче, которую они сообща выполняют, борясь с коза ностра. Но правда заключалась в том, что бюро предоставляло защиту Балджеру и Флемми не ради информации о мире преступности – гангстеры охотно делились ею, однако кураторы в своих отчетах сильно преувеличивали ее истинную ценность. Прикрывая осведомителей, ФБР скрывало коррупцию в своих рядах.

Моррис давно потерял всякую власть над собой: попойка в отеле «Колоннада», роскошные обеды и подарки, сокрытие совершенных гангстерами преступлений, разглашение информации о полицейской операции и в заключение денежная взятка, – однажды переступив черту, федеральный агент увязал все глубже. Он хорошо понимал, что точка невозврата уже пройдена. Фальшивые рапорты, подтасовка фактов, лживые отчеты начальству, в которых Балджер представал едва ли не героем, замалчивание и сокрытие опасных свидетельств – все это было лишь началом.

Агенты ФБР превратились в преступников. Все восемнадцать месяцев, с конца 1980 года до середины 1982-го, кураторы помогали гангстерам безнаказанно творить зло – прикрывали все их темные дела, включая убийства.

 

Глава 10. Корпорация убийц

Однажды в начале нового, 1981 года Брайан Халлоран припарковал свой потрепанный «кадиллак» на стоянке напротив популярного ресторана «Ржавый желоб» в Норт-Энде и поднялся в лофт, принадлежавший его приятелю и собутыльнику из мира больших денег. Бухгалтер Джон Каллахан попросил его зайти поговорить о делах, и вечно безденежный Халлоран почуял, что наклевывается возможность заработать.

Эти двое – поджарый, мускулистый Халлоран, костолом из банды «Уинтер-Хилл», и Каллахан, приземистый полноватый финансист, консультант крупнейших банков Бостона – представляли собой странную пару. Их невероятная дружба завязалась в известном беспокойной ночной жизнью Саут-Энде. Впервые они столкнулись в начале 1970-х в ресторане «Чандлер», традиционном месте сборищ гангстеров – владелец заведения платил дань банде Хауи Уинтера. Общительному Каллахану нравилось бывать в подобных сомнительных заведениях, где околачивались, словно неприкаянные, молодчики вроде Халлорана. Неряшливый, всегда немного под хмельком, он зарабатывал на жизнь, выбивая деньги из должников по приказу рэкетиров, и немедленно спускал полученное в ближайшем баре, кое-как перебиваясь от одной попойки до другой.

Каллахан целыми днями общался с банкирами, а по вечерам проводил время в обществе бандитов. Как и Халлоран, он любил выпить и повеселиться. Гангстеры считали его большим транжирой, умевшим делать деньги, а главное – отмывать их. Покрутившись пару лет в «Чандлере», Каллахан попробовал свести мир бизнеса с миром преступности, предложив, к удивлению Халлорана, одну необычную сделку. Как-то вечером в середине семидесятых Каллахан предложил приятелю «ограбить» его, когда он понесет мешок с деньгами из офиса своего главного клиента, компании «Мир джай-алай», той «кладовой», куда стекались доходы от игорного бизнеса. Халлоран должен был напасть на Каллахана перед бронированным автофургоном «Бринкс» для перевозки наличных, а затем друзья поделили бы добычу. Ложное ограбление так и не состоялось, но Халлоран понял, что его приятель не просто забавный парень с толстым бумажником – он игрок.

Поднявшись в квартиру Каллахана с видом на Бостонскую бухту, Халлоран с удивлением обнаружил там Уайти Балджера и Стиви Флемми. Каллахан бурно приветствовал приятеля. Стиви поздоровался. Балджер промолчал. Он Халлорана не жаловал и не скрывал этого. Бостонские бандиты считали, что зловещее молчание Балджера сродни «поцелую смерти».

Халлоран быстро справился с эмоциями. В последние месяцы Каллахан не раз похвалялся, что Балджер с Флемми хотят стать партнерами в афере с «Мир джай-алай», которую он затеял. Ушлый финансист прибрал к рукам часть доходов компании от ставок в популярной игре, напоминавшей ракетбол, которая с успехом шла на особых кортах – фронтонах Коннектикута и Флориды. Для Халлорана присутствие Балджера и Флемми означало, что подготовительный период завершился, условия сделки определены, и Каллахан отныне не просто преуспевающий бухгалтер с обширными связями в банковских кругах, любитель шумных попоек. Он отмывал деньги Балджера и Флемми, а значит, сознавая это или нет, совершил небывалый скачок – перенесся из финансового центра города в район Уинтер-Хилл.

Немного потоптавшись вокруг да около, попытавшись вести светскую беседу, Каллахан перешел к сути дела. Нервной скороговоркой он рассказал о серьезной проблеме в лице нового владельца и главного исполнительного директора компании «Мир джай-алай», Роджера Уиллера из Талсы, штат Оклахома. На редкость въедливый и придирчивый бизнесмен «обнаружил кое-какие нестыковки». Он понял, что кто-то ежегодно на миллион долларов облегчает битком набитые сундуки его фирмы. Уиллер задумал избавиться от финансового руководства компании и заменить его своими людьми. Этот человек опасен, подчеркнул Каллахан, добавив, что боится оказаться за решеткой, поскольку директор собрался провести жесткий внутренний аудит.

Затем Джон Каллахан предложил решение. Брайан Халлоран мог бы «вывести Уиллера из игры», иными словами, физически устранить его. Каллахан заверил, что единственный способ остановить проверку и избежать обвинения в хищениях и растрате – это «убрать» директора. «Хорошо бы привлечь надежного бойца банды «Уинтер-Хилл» Джонни Марторано, – добавил бухгалтер. – В таком деле опыт незаменим». Развалившийся на диване Флемми недоверчиво фыркнул. А не сломаются ли «наши друзья» в «Мир джай-алай», если в дело вмешается полиция, поинтересовался он с изрядной долей скепсиса. Едва ли стоило рисковать, не зная наверняка, что на подельников можно рассчитывать. Вдруг те выступят со свидетельствами против Каллахана? Вдобавок неясным оставался вопрос, способен ли сам бухгалтер держать удар.

Балджер отмалчивался, внимательно наблюдая. Он выжидал, не принимая участия в разговоре. К тому времени он и думать забыл о тревожных днях 1972 года, когда за ним охотилась банда «Маллен», а сам он довольствовался долей от подпольного игорного бизнеса и ростовщичества в Саути. За последние годы он сумел подняться на самый верх, став главой разветвленной преступной империи, деньги текли к нему рекой. Он урвал кусок пирога, которого хватило бы с избытком на целую гангстерскую банду. И немалая заслуга в этом принадлежала его бесценному другу, федеральному агенту Джону Коннолли, который надежно прикрывал тылы Уайти, ограждая от внимания правоохранительных структур.

Получив карт-бланш от ФБР, Балджер смог развернуться на полную мощь. Он добрался до вершины, тщательно выстраивая стратегию и рассчитывая каждый свой шаг. Небывалая свобода действий в сочетании с полнейшей безнаказанностью позволяли ему заметать следы, какими бы кровавыми они ни были. Со дня заключения сделки с ФБР в 1975 году гангстеры совершили множество убийств, убирая с пути мелких боссов криминального мира Бостона, но растущая гора трупов так и не привела полицию к порогу Балджера. Буря не разразилась даже после того, как Стиви расправился с одной из своих подружек. Двадцатишестилетняя Дебра Дэвис, ослепительная блондинка с роскошной фигурой, пробыв с Флемми семь лет, решила его оставить. Отдыхая в Акапулько, она влюбилась в молодого мексиканского коммерсанта, торговца оливковым маслом и мясом птицы. Дэвис хотела замуж, но отношения с Флемми не предполагали брака, семья оставалась для нее несбыточной мечтой. Однако Стиви не мог принять разрыв, слишком сильно было в нем ревнивое чувство собственника, и 17 сентября 1981 года Дэвис бесследно исчезла. Утром она сходила с матерью в магазин за покупками, а затем попрощалась, сказав, что собирается увидеться с Флемми. Больше никто ее не видел. Мать и братья девушки обращались за помощью в ФБР, но загадочное исчезновение Дебры ни у кого не вызвало беспокойства, агентов куда больше интересовало, что она могла знать о Стиви. Балджер и Флемми убедились, что в пределах их сферы влияния дозволено все, нужно лишь соблюдать осторожность, не нарушать демаркационную линию.

Теперь Уайти предстояло решить вопрос, как далеко он может зайти. Не слишком ли много шума наделает убийство в Оклахоме? Смогут ли Коннолли с Моррисом заставить ФБР закрыть глаза на преступление, совершенное за границами криминальной империи Южного Бостона, где кровопролитие давно стало обыденностью вроде ежеквартального финансового отчета компании?

А впрочем, почему бы и нет? Балджер твердо верил, что Коннолли поможет ему выкрутиться. Роджеру Уиллеру, промышленному магнату, мультимиллионеру из Талсы, принадлежало семь крупных корпораций во всех ведущих отраслях экономики – от нефтедобычи до электроники, но в начале 1981 года Уиллер стал всего лишь очередным парнем, которого угораздило перейти дорогу Уайти Балджеру.

Халлорану пришлось крепко задуматься. Мелкий игрок низшей лиги, он успел совершить ограбление нескольких банков, прежде чем примкнул к «Уинтер-Хилл». Это произошло в 1967 году, в конце жестокой кровавой войны между ирландскими бандами, развязавшейся из-за того, что какой-то подвыпивший гангстер оскорбил чью-то подружку на пляже. Все последние годы Халлоран болтал о совершенных им всевозможных подвигах, но все, что он умел, – это калечить незадачливых бедолаг, задолжавших ростовщикам. Он числился запасным «игроком» команды, Балджер использовал его лишь для выбивания долгов и торговли кокаином. Халлоран никогда еще никого не убивал.

Впрочем, он участвовал в убийстве одного из самых известных букмекеров Южного Бостона. Эта жестокая расправа показала всем, как опасно становиться Балджеру поперек дороги. В апреле 1980 года Халлоран отвез Луи Литифа к бару «Три О», расположенному на главной улице Саути, в Западном Бродвее.

Преуспевающий букмекер Литиф долгие годы платил Балджеру внушительные суммы и считался едва ли не лучшим в своем деле, однако неожиданно занялся наркоторговлей и совершил роковую ошибку – убил другого дилера, не получив разрешения Уайти. Высадив Литифа у входа в бар, Халлоран припарковал «линкольн» на заднем дворе и принялся ждать. Вскоре через служебную дверь вышел Балджер с еще одним мужчиной. Они волокли тяжелый зеленый мешок для мусора. Свою ношу гангстеры запихнули в багажник «линкольна». Халлоран доехал до Саут-Энда и оставил машину там. Позднее Литифа нашли в багажнике с пулей в голове.

Когда в квартире Каллахана разговор пошел об убийстве, Халлоран понял, что это не пустая болтовня. Только на этот раз ему придется самому спустить курок, а не просто перегнать машину с трупом. Халлоран откашлялся и спросил, пряча глаза, нет ли другого выхода, кроме как «завалить парня». Ответом ему был знаменитый ледяной взгляд Балджера. Встреча продлилась час. Уайти положил конец разговору, сказав, что должен немного подумать, но Халлоран уехал из Норт-Энда в полной уверенности, что Роджера Уиллера можно считать покойником.

В разношерстной империи Уиллера ключевая роль принадлежала электронике. Это направление успешно представляла компания «Телекс», ведущий производитель компьютерных терминалов и аудиоаппаратуры. Уиллер вырос в Массачусетсе, но продолжил образование в Техасе, получив профессию инженера-электротехника. К концу 1970-х кипучая энергия и честолюбие привели его к успеху: компания «Телекс» зарабатывала 86,5 миллиона долларов в год, при этом чистая прибыль составляла 8,1 миллиона. Однако в последние годы Уиллер попробовал себя в новой, куда более прибыльной сфере: его завораживал игорный бизнес – источник быстрых денег.

Примерный семьянин, отец пятерых детей, он исправно посещал церковь, но пай-мальчиком не был. Уиллер мог вести себя грубо, бесцеремонно, требовательно и обращаться с людьми надменно, в начальственной манере. Игорная индустрия привлекала его стабильно высоким потоком наличности при относительно низких капитальных вложениях. Он несколько лет осторожно присматривался к этому бизнесу: в 1976 году его внимание привлек ипподром «Шенандоа» в штате Виргиния, а в 1977-м – казино в Лас-Вегасе. Уиллер приобрел компанию «Мир джай-алай» с отделениями в Коннектикуте и Флориде, где принимались ставки на игру, похожую на ракетбол, потому что не смог устоять перед соблазнительным предложением Первого национального банка Бостона, предоставившего финансирование на сумму 50 миллионов долларов.

Джон Каллахан оказывал банку консультационные услуги, что и нашло отражение в соглашении о кредитовании. Вдобавок, несмотря на возражения Уиллера, банк потребовал, чтобы Ричарда Донована, давнего делового партнера Каллахана, назначили президентом «Мир джай-алай», а отставного агента Пола Рико – главой службы безопасности.

Остальные условия договора Уиллера вполне устраивали, и желание приобрести компанию перевесило: он воспользовался ссудой. Каллахану неожиданно повезло. Всего за два года до этого совет директоров «Мир джай-алай» отказался от его услуг из-за неоправданного расходования средств компании и сомнительных связей с личностями вроде Брайана Халлорана и Джонни Марторано.

Хотя некоторые зловещие знаки вызывали у Уиллера беспокойство, его привлекала возможность войти наконец в игорную индустрию, став обладателем компании с годовой прибылью в пять миллионов, что составляло ни много ни мало шестнадцать процентов. Перспектива казалась заманчивой, однако репутация Каллахана и его старинного бизнес-партнера вызывала подозрения.

Тем не менее Уиллер решил рискнуть. Он думал, что сможет сохранить свое имя незапятнанным, при этом получая солидные доходы от игорного бизнеса. Успешный предприниматель верил, что деловая хватка и чутье помогут ему совладать с «темными личностями». Впоследствии, однако, он с опозданием убедился, что недооценивал угрозу. Уиллер начал понимать, во что ввязался. По словам его деловых партнеров, он стал опасаться за свою жизнь. Мультимиллионер окружил себя многочисленной свитой из бывших федеральных агентов, сотрудников службы охраны «Мир джай-алай» во главе с заслуженным ветераном ФБР Полом Рико.

Примерно неделю спустя после встречи с Балджером Халлоран наткнулся на Каллахана в одной из пивнушек, где они обычно проводили время. «Чем кончилось дело с Уиллером?» – спросил он. Каллахан отвечал уклончиво. Заявил, что они «прорабатывают детали», как будто речь шла о процедуре поглощения компании. Каллахан сменил тему разговора, и приятели крепко выпили.

Еще через пару недель Каллахан позвонил Халлорану и снова попросил заглянуть к нему в Норт-Энд. На этот раз Каллахан принимал гостя один. Он предложил утешительный приз приятелю, не пожелавшему войти в карательный отряд. Вручив Халлорану сумку с двадцатью тысячами наличными – две пачки стодолларовых банкнот, Каллахан объяснил, что гангстеры позаботятся об Уиллере сами. «Возьми деньги, – сказал он. – Это к лучшему, что в деле Уиллера решили обойтись без тебя. – Похлопав друга по плечу, он добавил: – Тебя вообще не надо было втягивать».

Халлорана не пришлось долго уговаривать взять деньги. Ему не понадобилось убивать человека, которого он даже не знал, и жирный куш достался даром. Он расценил этот щедрый жест как дань вежливости со стороны великого транжиры, которому некуда девать деньги. Халлоран спустил всю сумму в рекордно короткий срок. Обставил мебелью квартиру в Куинси, купил новую машину и провел бурную неделю в Форт-Лодердейле.

Сбросив Халлорана со счетов, парни из «Уинтер-Хилл» спустя три месяца прибыли в Талсу. Ясным весенним днем Уиллер вышел из раздевалки респектабельного загородного гольф-клуба после игры, которой наслаждался каждую неделю, и неспешно направился к автостоянке. Там его поджидали двое мужчин в арендованном «понтиаке» 1981 года выпуска с крадеными номерными знаками. Они проследили, как элегантный владелец компании «Мир джай-алай» садится в свой «кадиллак». Затем один из мужчин, в темных очках и с накладной бородой, быстро подошел к машине. Одну руку он запустил в коричневый бумажный пакет, на его хмуром лице застыло выражение решимости. Когда он приблизился к «кадиллаку», бизнесмен повернул голову. Джонни Марторано поднес пакет к окну и выстрелил Уиллеру между глаз из длинноствольного револьвера тридцать восьмого калибра. Потом так же быстро вернулся к рыжевато-коричневому «седану». «Понтиак» унесся прочь, а молодые люди у бассейна неподалеку вертели головами, пытаясь понять, что за шум они слышали буквально секунду назад.

Халлоран чувствовал, что достиг Рубикона, делившего Южный Бостон на две части. Натянутые отношения с Балджером сильно осложняли жизнь. Халлоран зарабатывал продажей кокаина, однако с некоторых пор он больше беспокоился о том, как бы достать «марафет» для собственных нужд. Он отчаянно цеплялся за свою работу, на которой держался только милостью Балджера. Халлорану лучше удавалось ладить со старой гвардией «Уинтер-Хилл» – Хауи Уинтером, Джо Макдоналдом и Джимми Симзом, но бойцы былых времен сидели за решеткой или подались в бега.

После убийства Уиллера Халлоран, хорошо знакомый с жестокими законами бостонских улиц, держался настороже, понимая, что они с Каллаханом соучастники, а Балджер не знает жалости. Однажды осенним утром 1981 года кто-то пальнул в Халлорана, когда тот выносил мусор у своего дома в Куинси. Брайан получил предупреждение.

Несколько недель спустя положение Халлорана стало совсем уж шатким, на сей раз по его собственной вине. Не поделив что-то с наркодилером Джорджем Паппасом, Халлоран застрелил его в упор в китайском ресторане, куда они зашли поесть. Это случилось в четыре часа утра. Паппас сидел за столом напротив Халлорана. Убийство произошло на глазах у мафиози Джеки Салемме, младшего брата Фрэнка. Сцена напоминала эпизод из фильма «Крестный отец», когда Майкл Корлеоне, сделав выстрел, бросает на пол пистолет и стремительно выходит из ресторана, чтобы сесть в поджидавшую его машину, а затем скрыться на Сицилии – сын, далекий от криминального бизнеса отца, неожиданно становится героем, спасителем семьи. Что же до Халлорана, автомобиль доставил его не на Сицилию, а всего лишь домой в Куинси, где его ожидало незавидное будущее. Расправа в китайском квартале еще больше отдалила Халлорана от его подельников, решивших, что тот окончательно вышел из повиновения. Вдобавок убийство неизбежно влекло за собой неприятности с законом.

Халлоран залег на дно и месяц скрывался, но в ноябре 1981 года добровольно сдался властям. Его выпустили на поруки. Вконец опустившийся, измученный ломкой наркоман, обвиненный в предумышленном убийстве солдата мафии, по собственной вине сделался персоной нон грата в криминальном мире Бостона. Он умудрился восстановить против себя и коза ностра, и Балджера – ситуацию хуже придумать было нельзя. Халлоран мешал слишком многим. Однако Уайти задумал обратить его появление себе на пользу – подвернулась прекрасная возможность решить кое-какие проблемы.

Осенью 1981 года Коннолли представил в отчетах ФБР свидетельства информаторов Балджера и Флемми, усугубив и без того непростое положение Халлорана. Балджер заявил Коннолли, что мафия собирается «прострелить башку» Халлорану с целью убрать лжесвидетеля, обвинившего Салемме в убийстве. Два месяца спустя Флемми подкрепил показания Балджера, сообщив, что мафиози прячут Салемме, пока не «уберут» Халлорана. Свидетельство было частью задуманного Флемми сценария. Стиви предвидел, что у него могут возникнуть осложнения из-за давней истории 1968 года с бостонским букмекером Уильямом Беннеттом, и нанес упреждающий удар: передал якобы дошедший до него слух. Он уже убил Беннетта и выбросил его труп из автомобиля на полном ходу. Флемми воспользовался проверенным приемом – замел следы и направил следствие по ложному пути, свалив собственную вину на другого.

Халлоран придерживался своей стратегии. Оказавшись меж двух огней и чувствуя себя в ловушке, он решил, что настало время заключить сделку с органами правопорядка. Он обратился за помощью в ФБР, рассчитывая на смягчение наказания за убийство в китайском квартале в обмен на информацию о продажном бухгалтере – любителе вечеринок, промышленном магнате из Талсы и убийце из Южного Бостона.

Почти год спустя после памятной встречи в квартире Каллахана в Норт-Энде, когда впервые зашла речь об убийстве Уиллера, Халлоран начал давать показания ФБР. Он говорил не умолкая с 3 января по 19 февраля 1982 года. Его допрашивали на трех конспиративных квартирах, перевозя с места на место. Агенты тщетно добивались от него доказательств, которые тот не мог представить. Халлорана вынудили надеть микрофон, но это тоже ничего не дало: казалось, гангстеры всегда знали, когда он был поблизости. Федералы потребовали, чтобы свидетель прошел проверку на полиграфе, но Халлоран отказался. Ситуация сложилась патовая. Агенты верили, что Халлоран говорит правду, однако слова его нуждались в подтверждении, и здесь следствие зашло в тупик.

Халлоран угодил под пресс ФБР, приведенный в движение Балджером, когда агент Лео Бранник обратился к неизменно любезному Моррису с вопросом, не купился ли тот на россказни Халлорана. Моррис мгновенно понял, что история Халлорана таит смертельную угрозу «нечестивому союзу» бюро с Балджером. Правила ФБР запрещали конфиденциальное сотрудничество с источником, попавшим под следствие. Моррис поспешил подорвать доверие к Халлорану.

Пока Халлоран разливался соловьем перед федералами, переезжая из одного укрытия в другое, Моррис уведомил Коннолли, что Балджера обвиняют в организации убийства Уиллера. Моррис знал, что куратор предупредит Уайти об опасности, и понимал, к каким последствиям это может привести, однако позднее заявил, будто не верил в реальность угрозы, поскольку правдивость показаний Халлорана вызывала сомнения.

Ситуация осложнилась. Агентам, стоявшим на стороне Халлорана, требовалась санкция прокурора Джеремайи Т. О’Салливана, чтобы включить осведомителя из банды «Уинтер-Хилл» в программу защиты свидетелей. Подписанный обвинителем документ позволил бы начать процедуру. Но О’Салливан упорно не желал предоставить Халлорану возможность начать новую жизнь под другим именем. В ненадежном свидетеле он видел лишь досадную помеху. Прокурор занял жесткую позицию, заявив, что представленных доказательств для возбуждения дела недостаточно. Конечно, положение Халлорана оказалось шатким. Его слово, решительно ничем не подкрепленное, против слова Каллахана недорого стоило, вдобавок он отказался пройти допрос на детекторе лжи, а попытки добыть свидетельства других членов банды, нацепив на себя микрофон, не увенчались успехом.

Однако О’Салливану явно застило глаза дело братьев Анджуло, вытеснявшее все остальное как несущественное. «Входил ли он в круг защитников Балджера? – задал позднее риторический вопрос другой прокурор. – Нет, во всяком случае, умышленно. О’Салливан отказался поддержать бездоказательные обвинения в недавно совершенном убийстве. Добиться смягчения наказания, не имея подтверждения правдивости показаний свидетеля, – дело безнадежное. Не думаю, что он мог поступить иначе».

Тем не менее следователи, работавшие над делом Уиллера, сочли, что О’Салливан не принял во внимание опасность, которой подвергался свидетель, – Халлоран представил конфиденциальную информацию о тяжком преступлении. По словам Роберта Фицпатрика, занимавшего в то время пост заместителя руководителя бостонского отделения ФБР, некоторые агенты были убеждены, что Халлорану грозит смерть, если не включить его в программу защиты свидетелей.

Фицпатрик высказал свои опасения прокурору, но наткнулся на глухую стену. «О’Салливан не поверил Халлорану, – вспоминал позднее агент. – Он видел в Халлоране пустозвона, любителя пустить пыль в глаза, жалкого пьяницу, на которого не стоило тратить время. Я пришел к нему снова и сказал: “Мои парни просят взять его под защиту, ему грозит опасность”. А он ответил: “Мы уже говорили об этом, я выслушал ваше мнение и сообщу о своем решении”. Это означало “нет”».

Судьба Халлорана тревожила Фицпатрика все больше, и в мае 1982 года он решился напрямую обратиться к недавно назначенному федеральному прокурору, Уильяму Уэлду. «Я предупредил его: этого парня могут пристрелить. Агенты постоянно напоминают мне о нем. Мы должны что-то сделать». Годы спустя Уэлд подтвердил, что Фицпатрик приходил к нему. «Фици сказал: сами знаете, агенты вечно твердят, что тому или иному стукачу грозит опасность. Их могут убить за сотрудничество с властями. Но что до этого парня – не хотел бы я стоять с ним рядом». Однако Уэлд не вмешался и не дал указаний О’Салливану, который поначалу играл при нем роль наставника, помогая освоиться на высокой должности.

Расследование близилось к концу, когда Халлоран узнал, что Уайти Балджер – осведомитель ФБР. Брайана охватила паника. Он почувствовал, что ему некуда скрыться: опасность подстерегала повсюду, даже в офисе бюро. «Эта свора вела нечестную игру, – возмущенно заявила Морин Кейтон, кузина Халлорана. – Однажды они просто обронили: “Да, кстати, Балджер – наш информатор”. Забудьте об Уэйко. Поглядите, что случилось с Брайаном Халлораном».

В итоге растерянный, перепуганный насмерть Халлоран оказался предоставлен самому себе. Ему предстояло выживать в одиночку, ходить крадучись и с оглядкой в ожидании рокового выстрела, пока два отдела ФБР ожесточенно спорили о его судьбе. Агенты, работавшие с Халлораном, неожиданно угодили на поле битвы: им пришлось сдерживать натиск Коннолли, который с презрением отмахнулся от скандальных разоблачений мелкого бандита и наркоторговца, назвав их своекорыстными измышлениями опустившегося забулдыги. Хотя у сторонников Халлорана имелись некоторые сомнения в том, какую именно роль играл их подопечный в преступлениях банды «Уинтер-Хилл», они твердо верили, что, наткнувшись на него, вытянули счастливый билет, а их истинная цель – Балджер. Бой разгорался стремительно. Два агента обвинили Коннолли в том, что тот рылся в их досье на Халлорана, и взбешенный Фицпатрик был вынужден хранить материалы дела в своем сейфе.

«На самом деле Коннолли никогда не отрицал, что заглядывал через плечо коллегам, собиравшим информацию о Балджере», – вспоминал впоследствии Фицпатрик. Куратор воинственно выпячивал челюсть, заявляя: «Или вы доверяете мне, как агенту, или нет. Речь идет о моем парне, и я должен знать, что его ждет».

По словам Фицпатрика, Коннолли допросил Балджера и Флемми по делу Уиллера. В нарушение стандартной процедуры он вызвал их одновременно. Таким образом, следователи лишились возможности сыграть на противоречиях в показаниях гангстеров друг против друга. Бесполезный протокол допроса отправился в архив.

К началу весны 1982 года жизнь Халлорана превратилась в нескончаемый кошмар. Он поминутно оглядывался и всматривался в зеркало заднего вида. Домой к жене и маленькому сыну он вернуться не мог из страха, что бандиты вышибут дверь и перебьют всю семью. О семье Халлорана заботились его отец и дядя. Они оплачивали жилье и еженедельно приносили продукты.

Брайан залег на дно. Так прошло некоторое время. Жену его забрали в больницу – она ждала второго ребенка, подошло время родов. По свидетельству родственников, Халлорану неожиданно позвонили и сообщили, что его хочет видеть сестра, жившая в прибрежном районе Южного Бостона. Один из друзей довез его до Саути, хотя Халлоран старался избегать этого места. Около шести часов вечера, когда Брайан с другом припарковали свой «датсун» напротив ресторана, рядом остановился автомобиль с Балджером и Флемми. Послышались крики, затем прозвучали два выстрела, за которыми последовала беспорядочная пальба. Раненый Халлоран, выбравшись из машины, упал на мостовую. Один из убийц подбежал и выстрелил в лежавшего еще несколько раз. Из тела мертвого Халлорана извлекли двенадцать пуль, выпущенных из двух разных стволов. Балджер и Флемми расправились с доносчиком. Как всегда, они действовали с беспощадной жестокостью. Завершающим аккордом кровавой истории стала встреча Стиви Флемми с Коннолли на следующий день после убийства. Агент написал в коротком рапорте, со слов осведомителя, что преступление, возможно, дело рук гангстеров из Чарльзтауна.

Некий детектив городской полиции, прибывший на место убийства, заявил, будто перед смертью Халлоран назвал имя стрелявшего – указал на Джимми Флинна, гангстера из Чарльзтауна. Согласно полицейскому досье, у Флинна имелся веский мотив – они с Халлораном постоянно враждовали, хотя оба входили в банду «Уинтер-Хилл». Неприязнь переросла в ненависть, когда Флинн узнал, что Халлоран донес на него, выложив все об участии дружка в ограблении банка. Флинн ударился в бега, его удалось схватить лишь спустя два года после убийства. В действительности он не стрелял в Халлорана и даже не был на месте преступления. Детективы заключили, что Флинна выбрали козлом отпущения, чтобы направить следствие по ложному пути. Балджер сам выполнил грязную работу, разделавшись со стукачом. Против обыкновения, он вышел из тени, чтобы собственноручно спустить курок.

Парадоксально, но после убийства Халлорана раздоры в офисе ФБР утихли. Лишь изредка сотрудники двух отделов зло посматривали друг на друга из разных концов просторного помещения. Они напоминали погрязшее в пороке семейство, скрывающее постыдное кровосмешение. Убили информатора – и агенты испытывали неловкость, живя с этим грузом.

Руководство бюро махнуло безнадежно рукой на Балджера. Глава бостонского отделения Ларри Сархатт, пытавшийся в 1980 году докопаться до правды в деле о гараже на Ланкастер-стрит, превратился в измотанного начальника, которому не терпелось выйти в отставку после двадцати лет службы.

Как быть с Балджером, преследовать или защищать? Неразрешимая дилемма – побочный результат стараний начальства сгладить служебный конфликт – повисла на бюро чугунной гирей, постоянно причиняя неудобство. Большинство руководителей не слишком доверяли Коннолли, но никто не хотел навлекать на себя бурю всеобщего недовольства, выступив против него. Возможно, Коннолли слишком тесно сошелся с осведомителем, но стоило ли раздувать из этого скандал? Подобные вещи случаются.

«Коннолли жил по своим законам. Считал, что ему все дозволено, – вспоминал позднее Фицпатрик. – В постоянно меняющейся системе он всегда держался на плаву. Один начальник сменялся другим, а Коннолли оставался на месте. Он знал, как угодить другим агентам. Его считали своим парнем, который с легкостью достанет билеты на любой матч или договорится в секретариате, чтобы вам дали выходной. Через Билли Балджера Коннолли мог помочь приятелю найти приличную работу после отставки – он никогда не делал из этого секрета. Но агентом он был никудышным. Даже рапорт толком не мог написать. В руководители Коннолли тоже не годился. Умел только языком болтать, нес всякую чушь без зазрения совести. В известной мере мы попустительствовали ему. Никто не решался присмотреться внимательнее к его художествам. Нам просто не хватало духу схлестнуться с этим парнем».

Моррис тоже чувствовал себя неуютно. История с Халлораном не шла у него из головы. Он нашел оправдание своему пассивному участию в жестокой расправе, однако его терзала тревога, ведь он понимал, кто стоит за случившимся. Моррис даже счел себя обязанным предостеречь гангстеров против убийства, когда в приватной беседе с Балджером и Флемми сообщил, что за одним из их букмекеров другие федеральные агенты установили слежку. «Держитесь подальше от того букмекера, – попросил он. – Довольно кровопролития».

У Морриса были все основания опасаться худшего. Он знал, кто виновен в смерти Уиллера и Халлорана. Вдобавок хорошо помнил, какая судьба постигла еще одного представителя криминального мира, который имел неосторожность задеть Балджера. Опытный медвежатник, мастер по взлому замков и сейфов, Артур Барретт по кличке Баки оказался между молотом и наковальней – Балджер и ФБР взяли его в клещи. В 1980-м Баки с пятью подельниками совершил дерзкое ограбление, похитив полтора миллиона долларов наличными из банковских ячеек. Вскоре после этого к нему явились Моррис и Коннолли по наводке Балджера. Они пришли с предложением весьма деликатного свойства. Вначале агенты передали дружеское «предупреждение», что Уайти ждет свою долю от выручки, а затем посулили медвежатнику защиту ФБР, если тот согласится стать осведомителем. Этот визит – возмутительный пример коррупции. Два заслуженных федеральных агента выступили в роли эмиссаров Уайти Балджера.

Барретт отказался сотрудничать с бюро, и хотя отдал Балджеру значительную часть добытых грабежом денег, чтобы уладить дело полюбовно, это не спасло его от расправы. В 1983 году Баки похитили, пытали, а затем отволокли в подвал одного из домов в Саути – больше живым его не видели.

Барретт стал очередной безымянной жертвой бандитской войны. Он просто исчез, и никто не хватился незадачливого грабителя-медвежатника, разве что жена и дети. Но воспоминания о трупе Брайана Халлорана, найденном на Северной авеню, не стерлись из памяти агентов бостонского отделения. Фицпатрик признался, что, оглядываясь назад, остро сознает свое поражение: «Я все еще думаю об этом и отгоняю прочь призраки прошлого».

Майкл Хафф, полицейский детектив из убойного отдела полиции города Талсы, первым оказавшийся рядом с трупом Уиллера в 1981 году, довольно быстро понял, что за убийством, возможно, стоят Джон Каллахан и компания «Мир джай-алай», а след ведет к банде «Уинтер-Хилл». Однако достоверную информацию из Бостона ему не удалось получить. Телефонные звонки оставались без ответа, назначаемые встречи отменялись или бесконечно переносились. В полиции штата Массачусетс Хаффу сказали, что в деле, скорее всего, замешаны гангстеры из «Уинтер-Хилл», но помощи от ФБР он добиться не смог – агенты не желали делиться информацией о членах банды. До смерти Халлорана Хафф даже не слышал имени Балджера.

Каллахан первым оказался в центре внимания Хаффа и группы полицейских штата Коннектикут, которые уже несколько лет присматривались к бухгалтеру, ведущему двойную жизнь: их подозрения вызвал грязный след, тянувшийся к представительству «Мир джай-алай» в Хартфорде. Они начали изучать финансовую деятельность Каллахана и отчетность компании, ища доказательства злоупотреблений, чтобы заставить бухгалтера заговорить об убийстве Уиллера. Детективы даже съездили в Швейцарию – проверили счета Каллахана и навели справки о его пребывании в этой стране. Видя, как следователи двух штатов копаются в его бумагах, Каллахан с ужасом понял, что отныне он последний живой свидетель, который мог бы обвинить Балджера в убийстве.

Главный зачинщик аферы с «Мир джай-алай» оказался под прицелом. Однако в Бостоне следствие, как обычно, застопорилось. Когда в конце 1981 года полиция впервые заинтересовалась Каллаханом, Хафф начал сотрудничать с отделением ФБР в Талсе. Местные агенты обратились к своим бостонским коллегам за информацией о гангстерах из «Уинтер-Хилл» – сообщниках подозреваемого. И разумеется, делом этим занялся не кто иной, как Моррис. В ответ на запрос из Талсы он отправил Коннолли допросить Каллахана. Позднее, защищая себя, Моррис утверждал, что «вполне логично» было поручить Коннолли выяснить у Каллахана, не замешаны ли гангстеры в убийстве бизнесмена из Оклахомы. Как и следовало ожидать, Коннолли написал в своем рапорте, что Каллахан никоим образом не связан с «Уинтер-Хилл», а Балджер не имеет ни малейшего отношения к смерти Уиллера. Повторилась привычная схема: Коннолли в очередной раз заявил, будто Уайти ни в чем не замешан, и услужливый Моррис поспешил закрыть дело.

Быстрота, с которой бостонские агенты провернули эту операцию, смутила Хаффа. Он допускал, что убедительных доказательств причастности «Уинтер-Хилл» к убийству может и не быть, но закрыть дело… Его возмутило, что смерть Уиллера оставила бостонцев равнодушными. У себя в городе бизнесмен считался «чертовски крупной шишкой». Он обеспечивал работой сотни жителей и щедро жертвовал на благотворительность. Что-то здесь не так, решил Хафф. Известный промышленный магнат убит среди бела дня, отчего же никто не хочет говорить об этом? Его семья вправе требовать ответа на свои вопросы.

Хаффу и его коллегам из Коннектикута не оставалось ничего другого, как продолжать расследование, недоумевая по поводу происходящего в бостонском отделении бюро. Они сосредоточили внимание на представительстве «Мир джай-алай» в Майами, рассчитывая собрать изобличающую информацию о Каллахане. В начале июля 1982 года Хафф и другие детективы решили, что в их распоряжении достаточно доказательств, чтобы отправить бухгалтера в тюрьму по обвинению в финансовых нарушениях уже к концу месяца. Первого августа они прибыли во Флориду, но Джонни Марторано, один из старых дружков-собутыльников Каллахана, их опередил. Когда самолет с Хаффом и полицейскими из Коннектикута приземлился в аэропорту Майами, труп Джона Каллахана уже лежал в багажнике взятого напрокат «кадиллака» в гараже того же аэропорта. Любитель острых ощущений, водивший компанию с гангстерами, умер как один из них, не дожив до сорока шести лет.

Он стал третьим мертвецом, найденным в машине с пулей в голове. Эта страшная участь ожидала всякого, кто переходил дорогу Уайти Балджеру.

Каллахан считался ключевой фигурой в деле об убийстве Уиллера, он мог вывести на след «Уинтер-Хилл». Но каждый раз, попадая в Бостон, Хафф, уроженец Среднего Запада, человек прямой и открытый, с досадой замечал, что местные агенты ФБР смотрят на него свысока. Они скупо улыбались, снисходительно похлопывали по плечу и указывали на дверь. Хафф почувствовал, что его доводы принимают всерьез, лишь когда начал работать с детективами из Коннектикута и Флориды. Полицейские разделяли его смутные подозрения, что в Бостоне дело нечисто, но, по правде говоря, понятия не имели, кого в этом винить.

В ФБР Коннолли жестко держал оборону против всех желавших разузнать что-то о Халлоране. После долгой волокиты он с опозданием на два года помог провести допрос Балджера и Флемми по делу об убийстве Уиллера. В отчете ФБР об этой беседе есть протокол речи Балджера. Уайти объявил агентам, что согласился дать показания с единственной целью – отмести все беспочвенные обвинения. Он ораторствовал словно его брат Билли, выступавший перед журналистами с трибуны парламента. Балджер навязал федералам свои правила. Отказался проходить проверку на полиграфе и заявил, что не позволит себя фотографировать без предписания суда. Тем дело и кончилось.

 

Глава 11. Балджертаун, США

Джулия Мискел Рейкс и ее муж Стивен походили на многие другие семейные пары, жившие по соседству: они уважали семейные ценности, были трудолюбивы и полны решимости проложить свой собственный скромный путь в жизни. Оба выросли в Саути. Джулия, как и Балджеры с Джоном Коннолли, жила в районе новостроек, ее семья относилась к тому же приходу, что и Балджеры, и ходила в церковь Святой Моники, расположенную на внешней границе жилого комплекса Олд-Харбор, по другую сторону транспортной развязки около жилого комплекса Олд-Колони.

Хотя между ними было всего два года разницы, Джулия и Стивен, учась в старшей школе Южного Бостона, толком не знали друг друга. Они познакомились позже, когда Джулии было двадцать, а Стивену – двадцать два, и он управлял своим первым (из множества последующих) бизнесом – «Сандвичи и деликатесы от Стиппо». «Стиппо» было прозвище Стивена, и его популярная лавка на углу торговала кофе, пончиками и бакалеей. Она была открыта с рассвета до полуночи – брат, сестра, мать и отец Стивена работали в ней посменно. Особенно старательно трудился отец Стивена. Страдая бессонницей, он шел в лавку и включал в ней свет в три часа ночи. «Мы подшучивали над ним, потому что он открывался в три часа ночи, хотя мог бы подождать и до шести утра, – вспоминала Джулия. – Но он хотел всегда быть наготове».

Джулия начала работать в лавке в 1977 г. Стивен был владельцем и управляющим, он отвечал за закупки, решал все вопросы с банком, устанавливал цены и размещал товары на полках. Очень скоро эти двое начали встречаться, а затем, в 1978 г., Рейксы и Мискелы собрали друзей, чтобы отпраздновать свадьбу Джулии и Стивена Рейкса. Это было традиционное южнобостонское семейное торжество.

Стивена нельзя было назвать пай-мальчиком: в прошлом он и его братья имели неприятности с полицией. Но женившись на Джулии, он решил покончить с этим раз и навсегда. Спустя два года после свадьбы родилась их первая дочь, Николь, а вторая дочь, Мередит, родилась в ноябре 1982-го. К этому времени Стивен продал свой магазинчик деликатесов и стал партнером в винном магазине, но к 1983 г. они с Джулией решили, что готовы заняться бизнесом самостоятельно. Джулия предлагала открыть салон видеопроката, но Стивен убедил ее, что торговать спиртным намного выгоднее.

Поискав немного, Стивен наткнулся на заброшенную заправочную станцию «Тексако» прямо у транспортной развязки возле церкви Святой Моники. Заправка располагалась весьма удачно, на главной улице, авеню Олд-Колони. По Олд-Колони сплошным потоком шел транспорт, непременно выезжая на развязку, а у заправки имелось преимущество, редкое для слишком плотно застроенных деловых районов Южного Бостона, – парковка. Джулия со Стивеном вместе изучили документы о недвижимости Бостона, чтобы выяснить, кто владелец. Заправка принадлежала женщине, Абигейл А. Бернс. Джулия Рейкс с трудом запоминала это имя. «Я называла ее Абигейл Адамс». Она путала фамилию владелицы с фамилией одной из первых леди нации – женой Джона Адамса, второго президента Соединенных Штатов. Это забавное недоразумение стало их семейной шуткой.

– Мы собирались развернуться там как следует, – вспоминала Джулия. – Магазин должен был стать источником дохода, дающим нам возможность вести такую жизнь, какую мы хотели, до конца наших дней.

Но, несмотря на все их надежды и тяжелый труд, возникла проблема. Уайти Балджер в своем черном «шевроле» был вынужден покинуть гараж на Ланкастер-стрит, преследуемый полицией штата. Кроме того, его недавно объявили в розыск как подозреваемого в убийстве. Ему с Флемми пора было перестать мотаться туда-сюда, требовалось найти новую штаб-квартиру. Балджер смотрел на это так: почему бы не подыскать уютное местечко в старом районе? Ничем нельзя заменить привычное ощущение обособленности Южного Бостона. К несчастью, Рейксы ничего об этом не знали, и меньше всего им хотелось пересекаться с интересами Балджера в городе, где Уайти всегда получал то, что хотел.

Осень 1983 года стала для супругов временем сумасшедшей гонки. Они пытались сделать все необходимое для того, чтобы успеть открыть свое дело к сезону праздников. В течение сравнительно недолгого времени все шло довольно гладко, причем началось это с успешного участия в торгах за лицензию на реализацию спиртного. Аукцион состоялся летом. Стивен, следивший за официальными уведомлениями в газете, заметил объявление об аукционе на лицензию от винного магазина, закрывавшегося в связи со сносом. В одну из суббот нетерпеливая семейная пара нарядилась и отправилась в деловую часть города, в юридическую фирму, наблюдавшую за торгами.

– Я очень нервничала, – рассказывала Джулия Рейкс. – Это был мой первый аукцион. – Стивен больше привык к особенностям управления винным магазином, поскольку какое-то время был партнером в таком бизнесе, но супруги решили, что заявку подаст Джулия. – Он сказал – вперед, действуй. Ты справишься, – рассказывала Джулия. – А я спросила: «А что нужно делать? Что делать?» Было очень весело. И захватывающе. Стивен говорил: «Действуй! Подними руку. Подними руку!»

Джулия послушалась. Торги начались с тысячи долларов. Лицензией интересовались и другие, но Джулия не отступала. Внезапно торги закончились, и Рейксы покинули аукцион с лицензией на торговлю спиртным, доставшейся им по относительно дешевой цене – 3 000 долларов.

Это было прекрасное начало, возможно, доброе знамение. Они основали торговую корпорацию, «Стиппо Инк.», сотрудниками которой являлись только члены семьи. «Я была президентом, – рассказывала Джулия, – и мы много шутили на эту тему». Стивен взял на себя обязанности казначея, клерка и директора. Затем появилась еще одна хорошая новость – Джулия забеременела третьим ребенком. К концу сентября супруги обратились к подрядчику – другу, проживавшему по соседству, Брайану Берку. Берк приступил к самой сложной части проекта – превращению заправочной станции в винный магазин. Требовалось все перестроить, убрать огромные цистерны с топливом – в соответствии с природоохранным законодательством штата. Берк расчистил участок, заменил крышу и придал новый вид зданию. «Ушла куча цемента», – рассказывала Джулия. Рейксы не собирались становиться первопроходцами в вопросах дизайна или эстетики, карманы у них были не бездонными. Перед ними стояла цель провести базовую реконструкцию и добиться функциональности: получить чистое здание со стеклянными витринами и хорошим освещением. Супруги ощутили прилив возбуждения, когда водрузили на место вывеску: «Винный магазин Стиппо».

Но в последние дни перед открытием строительную площадку стали посещать не только члены семьи и друзья. За их успехами следили также Балджер и Флемми. Под покровом тьмы гангстеры приходили и проверяли, как идет работа. Поздней ночью, когда вокруг никого не оставалось, они проскальзывали на парковку. С ними обычно приходил и третий, Кевин Уикс, заменивший Ники Фемиа в роли закадычного дружка, водителя, а иногда и бойца. Балджер прогнал прочь помешавшегося из-за кокаина Фемиа, и тот, уйдя на вольные хлеба и окончательно вырвавшись из-под контроля, в начале декабря попытался ограбить кузовную мастерскую, но одна из жертв выстрелила и вышибла ему мозги. Уикс, в два раза младше Балджера, имел превосходный послужной список. Этот лохматый юнец, ростом чуть выше шести футов, обладал мускулистым телом, а самое главное – был ловким и исполнительным. Сын тренера по боксу, он вырос на рингах этого города. Как и Джон Коннолли, он провел свое детство, очарованный загадочностью Балджера. Подростком он заслушивался историями о гангстере из Саути, но впервые одним глазком увидел человека, о котором говорили только шепотом, когда Уайти побывал в их жилом квартале.

Закончив в 1974 году старшую школу Южного Бостона, Уикс получил первую работу, ту, для которой, казалось, был создан – место «вышибалы», или охранника в своей альма-матер. Он патрулировал коридоры и пресекал драки между черными и белыми учащимися, ставшие обыденностью вследствие предписания суда об интеграции. Следующей зимой, за несколько дней до Дня святого Патрика, восемнадцатилетний Уикс переместился в мир Уайти, приступив к работе в «Три О». Начал он за барной стойкой, поднося лед. Но как-то вечером здоровенные вышибалы бара не смогли справиться с драчунами. Кевин выскочил из-за барной стойки и уложил нарушителей спокойствия несколькими блестящими ударами. Уайти это заметил. Уикса повысили сначала до охранника в «Три О», а затем Балджер приблизил его к себе. К началу 80-х Балджер сделался наставником Уикса, а Уикс стал ему кем-то вроде приемного сына. Уикс любил демонстрировать свою преданность, говоря окружающим, что скорее вытерпит любые тяжелые времена, даже допустит, чтобы пострадала его семья, но не скажет ни единого дурного слова об Уайти Балджере.

Для проверки хода строительства троица покидала машину и обходила площадку. Балджеру как раз пора было подумать о новой штаб-квартире. Дела у них с Флемми шли хорошо – пожалуй, лучше, чем когда-либо. Местная мафия была нейтрализована: Дженнаро Ангвило сидел в тюрьме вместе со многими ведущими мафиози. Собственный бизнес Балджера на рэкете процветал после того, как ФБР стала прослушивать банду. «Чем больше мы работали на мафию, тем меньшую угрозу мафия для них представляла», – признавал Джон Моррис. Суммы ренты – или дани, – взимаемой Балджером, постоянно росли, как и число букмекеров и наркодилеров, плативших эти деньги. Балджер и Флемми сильнее, чем прежде, хотели помочь ФБР расчистить бардак и навести порядок в криминальном мире города. Это шло на пользу их бизнесу.

При поисках новой штаб-квартиры главным приоритетом Балджера и Флемми было место, включающее в себя действующий легальный бизнес. Управляя реальным бизнесом, можно отмывать доходы от незаконной игорной деятельности, гангстерского ростовщичества – так называемого «акульего промысла», и торговли наркотиками. Балджер часто пользовался комнатами над баром «Три О», даже почту ему доставляли туда. Но бары – места общественные, переполненные посетителями, и зачастую в них происходили беспорядки. Драки, то и дело случавшиеся в «Три О», привлекали внимание полиции. Поэтому им с Флемми требовалось место, более подходящее и спокойное, и новый винный магазин у транспортной развязки сразу привлек внимание Балджера.

Конец года у Джулии и Стивена Рейксов прошел в особенной спешке. Они уже пропустили Рождество и не собирались и дальше откладывать грандиозное открытие. Две сестры Джулии, ее мать и родители Стивена помогали обустроить внутренние помещения и заполнить товаром полки. Рейксы лично наблюдали за установкой холодильников – самым крупным вложением к главной дате. Чтобы захватить хотя бы часть праздников, они в спешке открылись к Новому году.

Родственники прислали супругам растения в горшках с повязанными на них ленточками, чтобы украсить прилавок в честь такого важного события, но и без этого супруги Рейкс просто открыли двери своего заведения и начали работать. Стивен поместил в «Саут Бостон трибюн» рекламное объявление, гласящее, что магазин, расположенный у транспортной развязки Южного Бостона, уже открылся: «Имеются парковочные места». В объявлении были указаны часы работы: «Понедельник – суббота, с 9.00 до 23.00». Это был стандартный текст. Но в самом конце объявления Стивен поместил соблазнительный пункт в надежде, что это привлечет внимание читателей Южного Бостона: «Выиграй путешествие на двоих на Гавайи или 1000 долларов в лотерею, которая состоится в магазине в среду, 8 февраля 1984 г. в 17.00». Это была собственная идея Стивена с целью привлечь в магазин покупателей. «В местных магазинчиках никогда не предлагали ничего вроде такого путешествия, – рассказывала Джулия Рейкс, – поэтому мы подумали, что идея неплохая и должна привлечь внимание».

Покупатели пришли. Муж с женой работали единой командой, мечась между магазином и домом, справляясь и с бизнесом, и с детьми. Родственники всегда были на подхвате, но только на добровольных началах, не числясь партнерами и ни за что не отвечая. Магазин выматывал, отнимая все силы, но это был их собственный бизнес, и кассовый аппарат весело звякал.

Но Рейксам не удалось продержаться хотя бы неделю – они не протянули даже до объявленной лотереи. Уайти и Стиви не собирались бесплатно слетать на Гавайи.

Джулия набросила пальто и вышла в зимний вечер, вечер, начавшийся как и множество прочих, деловой и суматошный. Один супруг приходит, второй уходит – они так менялись все время, пока шел ремонт магазина, да и после того, как открылись. Небо затянули тучи, прогноз погоды по радио обещал возможные снегопады. Но для них казалось слишком сыро и тепло – температура держалась около сорока градусов. Все разговоры в городе крутились вокруг нового мэра, Рэя Флинна, «народного мэра», ирландского сына Саути, приступившего к новой должности в эти первые дни 1984 года.

Джулия ехала к магазину от дома, расположенного на Четвертой улице, – недолгий путь по маршруту, знакомому ей всю жизнь, мимо домов, магазинов и баров на авеню Олд-Колони. Это был единственный известный ей мир, и думала она только о хорошем – о семье, о новом бизнесе, о Стивене. Доехав до магазина, поболтала со служащим, нанятым для работы в кладовой и доставки товаров. Затем зазвонил телефон.

Это был Стивен.

– Как я пойму, что баранина уже готова?

Стивен. Они с Джулией учились подменять друг друга – она в магазине, он дома. Джулия выдала подробные инструкции о жарко́м, повесила трубку и обслужила нескольких покупателей. В середине недели в магазине было довольно спокойно. Джулия как раз решила передохнуть и подумать о том, чего они со Стивеном сумели добиться, как около девяти часов телефон зазвенел снова. «Стивен? – подумала она. – Что на этот раз?»

– Джулия?

– Да?

Джулия не узнала низкий, хриплый голос в трубке.

– Я тебя знаю, ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Кто это?

Ее вопрос проигнорировали.

– Уходи из лавки.

– Кто это?

– Твой магазин ждут большие неприятности. Могут подложить бомбу.

– Зачем вы это делаете? – Джулия в тревоге повысила голос. – Если я вам нравлюсь, почему не говорите, как вас зовут? – Она уже кричала. – Почему не называете свое имя? – Но кричала она в пустоту. Собеседник уже повесил трубку.

Джулия испугалась. Она оглядела почти пустой магазин, чувствуя, что за ней как будто наблюдают. Она снова схватила трубку и позвонила мужу, в расстройстве рассказывая о странном анонимном звонке, и чем больше говорила, тем сильнее переживала. Стивен пытался ее успокоить. Джулия слышала, что дома работает телевизор, слышала голоса детей. Но, повесив трубку, вдруг подумала, что голос Стивена звучал очень напряженно.

У Стивена Рейкса были на это все основания. В это самое время в собственной кухне он принимал незваных посетителей. Стивен убрал со стола после ужина, поиграл с дочерьми, помог им переодеться в пижамы и как раз позволил девочкам немного посмотреть перед сном телевизор, как в дверь постучались. Стивен никого не ждал. Он подошел к двери и распахнул ее. В темноте стояли трое, и Рейкс узнал их всех. С Кевином Уиксом он был знаком с детства, хотя они никогда не были близки: по обычному для Саути совпадению один из его братьев женился на одной из сестер Уикса. Стивен и Джулия иногда заходили в «Три О» выпить по глоточку, и Уикс часто бывал там – его жена работала в баре. Но лично он с супругами знаком не был, не имел никаких общих дел, и до сих пор они никогда не появлялись в его доме. Просто Уайти Балджера и Стиви Флемми знали все.

И выглядело это скверно. Все трое сразу зашли в дом и увели Стивена на кухню. Балджер и Флемми уселись, Уикс остался стоять. Балджер заговорил первым.

– У тебя проблемы, – заявил он Рейксу.

По словам Уайти, все дело в конкуренции. Некий владелец другого винного магазина заказал Стивена. Но у Балджера имелось предложение.

– Мы не будем тебя убивать, – сказал он, – а просто выкупим у тебя лавку.

Рейкс задергался.

– Но мы не собираемся ее продавать!

Это был последний слабый протест со стороны Стивена Рейкса. Балджер взорвался, заявил, что тогда они просто убьют его, а магазин все равно заберут. Балджер выскочил из дома, Флемми и Уикс – за ним. В панике Рейкс позвонил жене и рассказал о неожиданном визите. Они не знали, что делать, но прежде чем Стивен сумел успокоиться и начать мыслить ясно, в дверь снова забарабанили.

Балджер вернулся. Он, сжимая коричневый бумажный пакет, оттолкнул Рейкса (Флемми и Уикс шли следом) и опять прошел на кухню. Там Балджер положил пакет и навис над Рейксом. В руке он держал складной нож, открывая и закрывая, словно иллюстрируя свои слова. Маленькая дочь Стивена вышла на кухню посмотреть, что происходит. Флемми вытащил пистолет, положил его на стол и посадил девочку к себе на колени.

– Какая хорошенькая, – сказал гангстер, взъерошив ее белокурые волосы. Внимание девочки привлек резкий металлический блеск оружия, она потянулась к пистолету. Флемми позволил ей взять его, и малышка даже сунула оружие в рот. – Просто грешно, если она больше никогда тебя не увидит.

Стивен Рейкс в ужасе смотрел на происходящее. Балджер продолжал: или мы тебя убьем, или покупаем магазин. Рейкс сидел неподвижно и слушал. Балджер объяснил, что в бумажном пакете аккуратными пачками лежат 67 000 долларов наличными. И не имело значения, что Стивен и Джулия уже потратили на свой новый бизнес около 100 000 долларов (стоимость аренды, ремонта, холодильников и товара) и рассчитывали вернуть все это (и гораздо больше) сполна. Балджер назвал свою цену, и это был Балджертаун, его город.

– Тебе повезло, ты получишь обратно все вложенное, – сказал Рейксу Балджер. Повезло? Уайти как бы между прочим добавил, что если все пойдет хорошо, они добавят еще 25 000. – А теперь убирайся, – заявил он Рейксу.

Трое незваных гостей собрались уходить.

– Лавка наша, – заявил Флемми.

Рейкс сидел, как пригвожденный к месту, и счастливым вовсе не выглядел. Он буквально рассыпался на части. Время приближалось к полуночи, и там, в винном магазине, Джулия Рейкс, пытавшаяся сохранить здравый рассудок, отчаянно хотела закрыться на ночь. Зазвонил телефон. Она схватила трубку.

Это снова звонил Стивен, на этот раз он был не просто напряженным. Голос его звучал странно, будто издалека, и тогда Джулия Рейкс поняла, что ее муж плачет. Стивен рассказал о неожиданном повороте, о новой сделке, буквально свалившейся ему на голову. Джулия слушала в гробовой тишине и почти полном оцепенении. Вот что такое шок – ощущение невесомости, словно ты лишился тела. Стивен, всхлипывая, бормотал вещи, в которые просто невозможно было поверить, и объяснял, что произойдет дальше и что она должна сделать.

Джулия Рейкс подняла взгляд и увидела, как в магазин входит здоровенный мужчина – куда выше шести футов и очень крупного сложения. Это был Джейми Флэннери, которого она знала еще по старшей школе. Тогда они дружили. Кроме того, Флэннери был завсегдатаем в «Три О». У него имелись проблемы с алкоголем, иногда он подрабатывал вышибалой в баре. Джулия видела его там с Уайти Балджером. Внезапно все случившееся обрело страшный смысл.

Джулия положила трубку. Флэннери говорил коротко. Он велел ей собрать свои вещи, сообщил, что приехал доставить ее домой. Велел не задавать вопросов, и Джулия Рейкс повиновалась. Она торопливо вытащила часть денег из кассы, забрала растения, присланные родственниками к открытию магазина. Флэннери помог ей отнести в машину вино, которое Джулия и Стивен купили у друга – тот сам его делал и нуждался в помощи в реализации. Все сложили в машину, Джулия дрожащими руками выключила свет и заперла магазин, а затем они быстро уехали.

Она больше никогда не заходила в свой винный магазин. В машине Джулию трясло, но Флэннери почти ничего не говорил, просто вел автомобиль, а когда выехал на Четвертую авеню и замедлил ход, Джулия увидела впереди, в темноте, троих незнакомцев, стоявших у дверей ее дома. Она захотела узнать, кто это такие. Флэннери назвал всех – того, что стоял на парадном крыльце (Балджер), того, что уже спустился со ступеней (Флемми), и третьего, стоявшего у машины, припаркованной у тротуара (Уикс). Когда они подъехали ближе, Джулия и сама узнала двоих, Балджера и Уикса. В дверях дома застыл муж Джулии, Стивен.

– Проезжай, проезжай мимо! – закричала она, слишком испуганная, чтобы встретиться с этими людьми, и Флэннери действительно проехал мимо дома. Это было самое меньшее, что он мог для нее сделать. Флэннери объехал вокруг квартала, а когда вернулся обратно, троица уже исчезла. Теперь на тротуаре стоял только Стивен Рейкс, дожидаясь жену. Он даже не дал ей выйти из машины, просто протянул бумажный пакет и велел ехать к матери. «Немедленно», – произнес он сквозь стиснутые зубы.

– Я должна поехать к маме так поздно ночью? – заорала окончательно выведенная из равновесия Джулия.

Стивен сказал, что в пакете лежат наличные, и повторил свое требование: «Просто убирайся отсюда и отвези это к своей матери».

– Да что здесь происходит? Почему вообще все это случилось?

Стивен ничем не мог ей помочь.

Растерянная Джулия едва не обезумела.

– Я не могу поехать к маме. Сейчас почти полночь. О чем ты вообще говоришь?

Держась из последних сил, Стивен сказал, что уже позвонил матери Джулии, та ее ждет. «Уезжай» – голос его звучал непреклонно. Глаза все еще были мокрыми от недавних слез.

– Твоя мать тебя ждет. – Лицо и фигура его просто кричали: делай, как тебе велено!

Деньги, сказал он, получены от Уайти Балджера.

– Это в порядке возмещения наших вложений, – механически повторил он слова Балджера. – Нам повезло, что мы их получили, – как под гипнозом добавил Стивен.

Джулия поехала в дом своих родителей на авеню Олд-Колони. Отец с матерью дожидались ее в дверях с, каменным выражением лица. Они услышали от Стивена достаточно, чтобы понять – супруги связались с Балджером, а это была совсем новая территория для родителей Джулии, причем та, осваивать которую им совершенно не хотелось. В бумажном пакете денег лежало больше, чем они когда-либо видели. Джулия протянула пакет матери.

– Спрячь это.

Мать взяла пакет, отнесла в спальню и засунула поглубже в сундук с приданым. Войдя в дом, Джулия сломалась, в истерике упав в объятия к отцу.

– Я просто не могу в это поверить! – воскликнула она и разрыдалась.

Семье Рейксов потребовалось несколько дней, чтобы осознать случившееся, понять наконец, что бомба и в самом деле взорвалась. Частично такая задержка произошла из-за некоторых рассказов, точнее, мифов о Балджере. В городе часто говорили, что Балджер исключительно предан жителям Саути, любит помогать людям, что помощь местным приводит его в хорошее настроение. Говорилось, что Балджер не любит тех, кто запугивает других, и ставит их на место. Говорилось, что Балджер, пусть и не требует напрямую придерживаться закона, все же рекомендует искать удовольствий вне этой округи. Предположительно, если он слышит, что кто-то ограбил дом в Южном Бостоне, то хватает злоумышленника и преподает ему Этику Балджера 101 – первое правило, гласящее, что можно грабить дома в роскошных пригородах вроде Бруклина или Уэллсли, но не в своем родном городе. Люди вроде Кевина Уикса были теми из многих, кто часто продвигал подобные истории о Балджере в массы, а Рейксы знали Уикса много лет. Рейксы, пусть и не были знакомы с Балджером, были наслышаны о его репутации. Но теперь супруги из первых рук узнали, что все, прежде слышанное, неправда – Балджер просто отнял у них винный магазин.

Вторая причина такой задержки – своего рода паралич. Сначала был просто шок от случившегося, от внезапности нападения Балджера. Затем пришел гнев на этот неожиданный захват их собственности. Следующей стадией должно было быть принятие – примирение с реальностью и понимание, что они ничего не могут поделать. Но прежде, чем у гнева появился шанс перейти в тихое отчаяние, Рейксы, в особенности Джулия, решили бороться. Говоря задним числом, ей, конечно, следовало подумать хорошенько и более здраво рассуждать о некоторых событиях из жизни в Южном Бостоне. Но никто – ни Рейксы, ни их семьи, в общем, никто по-настоящему не понимал, как ловко Балджер подчинил себе этот район, и, если уж на то пошло, не только его.

Вскоре после полуночного нападения Джулия со Стивеном отправились повидаться со своим дядей, бостонским полицейским детективом Джозефом Ландбомом. Ландбом, коп-ветеран, пришедший на службу в 1958 году, теперь служил в убойном отделе. Он был братом матери Джулии и жил со своей семьей в Куинси, к югу от Бостона. Он был на свадьбе Джулии и Стивена и время от времени встречался с ними на семейных праздниках.

Ландбом уже знал о новом магазине, открытом супругами, – добрая весть быстро разлетелась среди родственников. Но больше он ничего не знал. Он провел племянницу с мужем на кухню, все сели. Говорила в основном Джулия, она буквально изливала душу, рассказывая обо всем дяде, вспоминал Ландбом: «О трех мужчинах, явившихся в ее дом и заявивших, что намерены купить магазин». Она упомянула Флемми, маленькую дочку и пистолет, и Ландбом резко выпрямился – угроза была слишком откровенной. Воспоминания обо всем этом сильно расстроили Джулию. Когда она закончила, Ландбом несколько минут молчал, давая ей время успокоиться.

Джулия спросила дядю, может ли он что-нибудь сделать сам или к кому им следует обратиться. Ландбом ответил, что знает кое-кого, кому «доверяет, и это агент ФБР». Он рассуждал так – подобными вымогательствами как раз и занимается ФБР. В конце концов, у федерального агентства куда больше возможностей – человеческих ресурсов и технического обеспечения, такого как, к примеру, отличное электронное оборудование для наблюдения. Более того, Балджер и Флемми боссы организованной преступной группировки. ФБР, а не бостонская полиция, специализируется на ведении дел против организованной преступности. ФБР – это успех, а агент, с которым Ландбом знаком, как раз служит в отделе по борьбе с организованной преступностью.

Рейксы дали ему свое согласие и ушли.

Ландбом вскоре позвонил агенту. Через несколько дней двое официальных представителей органов правопорядка сидели за завтраком в бостонском ресторане – полицейский детектив Бостона Ландбом и агент ФБР Джон Коннолли.

После обмена любезностями агент спросил, что беспокоит Ландбома. Тот рассказал Коннолли обо всем – о том, что племянница и ее муж только что начали новый бизнес, о пистолете, о девочке и деньгах. Коннолли слушал. В отличие от других, это преступление нельзя было оправдать, как необходимое Балджеру для укрепления своего положения в криминальном мире с целью снабжать ФБР информацией о мафии. Этот захват собственности Рейксов не имел никакого отношения к мафии.

Столкнувшись с дилеммой, Коннолли решил действовать, подчиняясь тому, что уже стало рефлексом. Агент ФБР позволил полицейскому детективу договорить и спросил:

– Рейксы согласятся на микрофон?

Из всех возможных вариантов он выбрал наиболее устрашающий. Коннолли не заикнулся о том, что агенты ФБР могут просто допросить Рейксов. Не сказал, что бюро может осторожно расследовать деятельность Балджера. Он играл жестко, зная, что именно эта возможность наиболее опасна и вряд ли будет принята с энтузиазмом.

– Они побоятся, – тотчас же ответил Ландбом. Он знал (собственно, любой коп знает), что прослушка кого-то вроде Уайти Балджера связана с огромным риском и очень опасна. Полицейские агенты не могли убедить даже умников, ставших их осведомителями, вступить в воды Балджера с микрофоном, прикрепленным на теле. Идея подвергнуть такому риску обычных граждан была безрассудной. Рейксы не профессионалы. Кроме того, в памяти копов вроде Ландбома еще было свежо убийство Брайана Халлорана всего два года назад. Все сводилось к тому, что его застрелили сразу после того, как он пошел в ФБР. Ландбом отмахнулся от предложения Коннолли о прослушке – это все равно, что просить кого-нибудь спрыгнуть с моста «Тобин».

– Думаю, они не согласятся, да я и сам им не посоветую.

– Тогда тут вряд ли что-нибудь можно сделать, Джо. – Встреча была окончена. – Но я попытаюсь разобраться.

Коннолли, конечно, даже не думал этого делать. Он не включил полученную от Ландбома информацию в свой отчет ФБР. Не поделился сведениями со своим новым инспектором, Джимом Рингом, хотя бы просто для того, чтобы обсудить, как сгладить обвинение, выдвинутое против двоих тайных осведомителей. Вместо этого Коннолли самолично решил, что вымогательство со стороны Балджера и Флемми не имеет отношения к бюро, – разумеется, он не имел права самостоятельно принимать подобное решение. «Безусловно, ему следовало прийти с этим ко мне, – говорил позже Джим Ринг. – В этом и заключалась его работа. Имелось заявление, что происходит вымогательство, и от него ожидали именно этого. Он должен был прийти и поговорить со мной. У него не было полномочий решать такие вопросы самостоятельно».

Однако с одним человеком Коннолли поделился. Он рассказал обо всем Уайти.

После завтрака с Коннолли Ландбом позвонил Джулии Рейкс и сказал, что хотя он отверг идею Коннолли прикрепить к Стивену микрофон, дело теперь в руках ФБР, и ФБР с ними свяжется.

Но буквально через несколько дней после встречи Ландбома с Коннолли, придя в гости к Ландбому, Стивен Рейкс отвел того в сторону, подальше от ушей Джулии Рейкс и жены Ландбома. Рейкс при этом ужасно нервничал.

– Уайти велел все прекратить, – сказал он Ландбому. Уайти, продолжал потрясенный Рейкс, остановил его на улице в Южном Бостоне и сказал: «Передай Ландбому, чтобы перестал соваться, куда не просят».

У Ландбома возникла единственная мысль: Балджер знает о его разговоре с Коннолли, и теперь Джулии со Стивеном угрожает еще бо́льшая опасность. Правда поразила его точно гром – все дорожки ведут к Балджеру.

Вскоре после этого предупреждения Стивен Рейкс сдался. В течение последующих недель Балджер несколько раз вызывал его в магазин, и Рейкс подписал все документы, чтобы захват магазина выглядел как законная сделка. В какой-то момент Рейксу хватило храбрости упомянуть об обещанных дополнительных 25 000 долларов. Балджер начал на него орать, и про деньги больше не заговаривали. Документ о передаче собственности был составлен на имя Кевина Уикса, хотя позже Уикс составил документы о равных долях владения на имя Балджера и матери Флемми, Мэри. Стиви Флемми позднее говорил, что винный магазин служил доказательством того, что у них с Балджером имеется законный бизнес – абсурдное заявление. Оно было бы смешным, не скрывайся за ним грязное вымогательство.

Еще до окончательного оформления документов Уикс появлялся в магазине и сам вставал за прилавок. Балджер терся рядом. Вывеску вскоре сменили со «Стиппо» на «Винный магазин Южного Бостона». Затем на бетонном фасаде нарисовали большой зеленый трилистник. В конце концов, с подачи Джона Коннолли, работники отделения ФБР в Бостоне стали покупать спиртное к рождественским вечеринкам в винном магазине Балджера.

Слухи быстро распространились по Южному Бостону. Шептались о том, что Стивена Рейкса подвесили за ноги на мосту Бродвей. Ходили сплетни о том, что к голове Стивена приставляли пистолет, слухи, что он проиграл свой магазин в карты. Но теперь Рейкс старался отмахиваться от сплетен и не высовываться.

Средства на жизнь Стивен с Джулией брали из бумажного пакета, набитого наличными и спрятанного в сундуке с приданым матери Джулии. Они лечили свои раны, делая себе подарки – новый «додж-караван», поездка в Диснейленд, а на следующий год потратили часть наличных, чтобы убраться прочь из Южного Бостона, – на первый взнос за дом в пригороде Милтона. Их сын Колби родился 5 июня 1984 года. Стивен Рейкс проявил осмотрительность: он отступился.

Пока Рейксы ездили во Флориду, по городу пошел слух, что Балджер убил Стивена. Уикс последовал за ними в Диснейленд, отыскал Рейкса и приказал вернуться. Рейкс оставил семью, прилетел домой и, чтобы прекратить разговоры, постоял рядом с Балджером, Флемми и Уиксом на оживленном перекрестке – пусть прохожие видят, что он жив.

Рейкс подчинился, как и многие другие в Саути. В конце концов ему пришлось предстать перед Большим федеральным жюри, расследовавшим дело о вымогательстве и отмывании денег в винном магазине Балджера. Его вызывали дважды, в 1991 и 1995 годах. Спустя несколько дней после второго вызова Балджер притормозил рядом, когда Стивен шел по улице Южного Бостона, и крикнул с пассажирского места:

– Эй, я за тобой слежу!

Но на самом деле Уайти не стоило беспокоиться из-за Стивена Рейкса. Оба раза тот рассказывал Большому жюри, что добровольно и с радостью продал магазин Кевину Уиксу буквально через несколько дней после открытия. Почему? Рейкс под присягой сообщил, что все это оказалось для него чересчур сложно – он слишком глубоко залез в долги, и ему не нравилось проводить долгие часы, разбираясь в трудностях бизнеса. Согласно его свидетельским показаниям, Уикс заплатил ему 5 000 долларов, а затем еще 20 000, которые он вложил в магазин, итого 25 000 долларов. Этой глупой лжи не поверил никто, несмотря на все усилия Рейкса выглядеть спокойным и убедительным. И у лжи есть своя цена.

Против Рейкса выдвинули обвинение в лжесвидетельстве и чинении препятствий следствию. В 1988 году в федеральном суде США его признали виновным в обоих преступлениях. Таким образом, Рейкс пострадал дважды – правительство, которое его не защитило, его же и обвинило, а Балджер вышел сухим из воды. Но Стивен предпочел такую судьбу, лишь бы больше не сталкиваться с Балджером.

 

Глава 12. Миф о Балджере

Детектив Дик Бергерон из полицейского отдела Куинси придвинулся ближе к пишущей машинке «Ройял», стоявшей на металлическом письменном столе. Его жизненным призванием было бродить по улицам и выслеживать гангстеров, а не печатать на машинке. Он поерзал на стуле и положил руки на клавиатуру.

Детектив напечатал слова: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

Далее последовало: «ТЕМА: Объекты расследования, предложенные для усовершенствованного наблюдения с использованием электронных средств».

Потом напечатал следующее:

1. Джеймс Дж. (известный как Уайти) Балджер.

Д/р: 03.09.1929 г.

НСС: 018—22—4149.

2. Стивен Джозеф (известный как Стрелок) Флемми.

Д/р: 09.06.1934 г.

НСС: 026—24—1413.

Все это происходило 19 июня 1983 года, по столу Бергерона были разбросаны записи и отчеты наблюдения. Бергерон рылся в материалах, составляя для своего начальства из полиции Куинси отчет (семь листов с одинарным интервалом) о двух «печально известных лидерах организованной преступной группировки». Пришло время копам сделать с ними что-нибудь.

Бергерон много месяцев следил за Балджером и Флемми. Как он выяснил, Балджер не только руководил рэкетом в Южном Бостоне, но также контролировал организованную преступность в Куинси и «дальше, на южном побережье». Более того, следя за Уайти, Бергерон и другие детективы отдела по борьбе с организованной преступностью выяснили, что Балджер поселился прямо среди них. Как писал Бергерон: «Объект Балджер проживает в кондоминиуме по адресу 160 Куинси Шор-Драйв, Куинси, расположенном в роскошном многоквартирном комплексе под названием Луисбург-сквер. Номер квартиры 101». Как выяснил Бергерон, кондо числился не за Балджером. Владелицей считалась Кэтрин Грейг, подруга Балджера. Апартаменты были куплены в 1982 году за 96 000 долларов – наличными, не в ипотеку. «Наши осведомители сообщают, что занавески в апартаментах обычно задернуты, а небольшие окошки на входной двери прикрыты картоном». (В то время Бергерон еще не знал о жутковатом соседстве кондо с местом захоронения. Всего в сотне ярдов от кондо, на берегу реки Непонсет, Балджер и Флемми восемь лет назад закопали труп Томми Кинга.)

Копы выяснили, что Балджер заправляет рэкетом в Куинси и часто проводит тут ночи – а этой причины достаточно, чтобы предпринять против него какие-то действия. Но тут Бергерон наткнулся на интригующий и совершенно новый поворот в деле криминального босса. Проконсультировавшись с собственной сетью тайных осведомителей, Бергерон узнал, что Балджер и Флемми «сейчас расширяют свои горизонты, занявшись контрабандой наркотиков». «Внедрившись на рынок наркотиков, – пишет Бергерон сухим, официальным языком, – они будут помогать людям губить свои жизни».

Бергерон закончил печатать отчет, отдал начальнику и вернулся на улицу. Он вместе с другими детективами продолжал следить за Балджером, который в основном перемещался между их городом и Южным Бостоном и регулярно встречался с Флемми, некоторыми другими гангстерами и Джорджем Кауфманом, числившимся владельцем их гаражей и часто служившим для них «ширмой». В начале 1984 года Бергерон лично видел, как Балджер с Флемми меняли вывеску на винном магазине, расположенном у транспортной развязки, на новую, гласившую: «Винный магазин Южного Бостона».

В конце концов письменное предложение Бергерона, проплутав по многочисленным каналам органов правопорядка, легло на стол в федеральном агентстве, занимающемся вопросами наркотиков – Агентстве по борьбе с наркотиками, АБН. Отчет Бергерона совпадал с уже известными АБН сведениями. АБН арестовало крупного наркодилера, Арнольда Каца, и тот рассказал агентам АБН о бизнесе Балджера, связывающим его с другим крупным наркоторговцем, Фрэнком Лепером. Лепер был тем самым дилером, которого полиция штата видела с Балджером у гаража на Ланкастер-стрит, когда вела наблюдение в 1980 году. Теперь Кац рассказывал АБН, что в начале 1980 года Лепер создал «альянс с Уайти и его партнером, Стиви Флемми. Лепер соглашался платить Уайти и Стиви за каждую привезенную им партию наркотиков в обмен на их покровительство». Кац сообщил, что Лепер сам рассказывал ему об этой сделке, в том числе и о том, что привозил Балджеру наличные в кейсе.

АБН знало даже больше. В начале 1981 года надежный тайный источник сообщил, что Балджер и Флемми постоянно находятся в разъездах, «пытаясь контролировать наркотрафик в регионе и требуя наличных выплат и/или процент от доходов за то, что разрешают дилерам работать». Получив секретный отчет полиции Куинси, АБН назначило двоих своих агентов, Эла Рейли и Стива Берри, сотрудничать с Бергероном. Рейли и Берри быстро сумели многое добавить ко все растущей стопке сведений о Балджере. В феврале 1984 года Рейли встретился с одним из своих осведомителей, в отчетах проходившим под кодовым шифром «С-2», и тот рассказал, что торговцы кокаином жалуются, что вынуждены «платить Уайти деньги за крышу». Осведомитель опознал владельца паба в Южном Бостоне, платившего Балджеру за право продавать «небольшие партии кокаина и героина в баре». Затем агент Берри встретился со своим осведомителем под кодовым именем «С-3», знавшим Балджера уже два десятка лет, и тот сообщил, что амбициозный гангстер «совсем недавно» взял под свой контроль «распространение наркотиков в Южном Бостоне».

Тему наркотиков подхватил и «С-4», а также многие другие тайные осведомители, и к началу 1984 года отдельные части совместного расследования наркобизнеса Балджера стали занимать свои места. В это дело, названное «Операция „Бобы”», были в основном вовлечены АБН и детективы из Куинси.

Работа шла «снизу вверх», от полицейских, состоя преимущественно из скучной до зубовного скрежета деятельности Бергерона и его коллег. Ночь за ночью ведя наблюдение в течение всего 1983 и в начале 1984 года, Бергерон выяснил о Балджере очень многое. Роясь в мусоре, выброшенном из кондо, Бергерон мог найти список покупок, составленный витиеватым почерком Грейг: «спаржа, куриные грудки, шербет, рикотта, оливковое масло», – но иногда находил бумаги Балджера, порванные на мелкие кусочки или сожженные. Он узнал, что Балджер «раб привычек» – тот уезжал из кондо в Куинси каждый день примерно в одно и то же время, направляясь на обед к Терезе в Южный Бостон. Затем следовала целая ночь тайных деловых встреч, в основном в винном магазине. Если следующий день выдавался солнечным, Балджер после полудня частенько появлялся в патио на втором этаже, подышать свежим воздухом, иногда все еще в пижаме.

Бергерон обнаружил, что этот человек ведет двойную жизнь. Было очевидно, что Тереза ничего не знает о Кэтрин. Но помимо этих двух женщин, Балджер обманывал и свое окружение, чему Бергерон тоже стал очевидцем. Балджер держал все передвижения наркотиков через Южный Бостон и дальше в железном кулаке. Он заставлял дилеров платить ему «ренту» за каждый грамм «Санта-Клауса», как называли в Саути кокаин. Он требовал долю со всего – от четверти унции до килограммов, от приблудного косяка до джутовых тюков с марихуаной. В любое время дня и ночи посетители стучались в определенные квартиры жилого комплекса Олд-Колони (того самого комплекса в Олд-Харборе, рядом с которым Балджер вырос), расположенного прямо напротив винного магазина. Молодые люди, иногда женщины, торговали наркотиками на дому – ангельской пылью, мескалином, валиумом, спидами, кокаином и героином, но ничто не продавалось без одобрения Балджера. (Пол Хорек Мор, один из мелких подручных Балджера в наркобизнесе, держал такую точку в Олд-Колони.) Балджер часто высказывался о наркотиках, как о «гребаном дерьме», но отвращение не мешало ему делать большие деньги на наркоторговле, процветавшей в двух жилых комплексах у транспортной развязки куда круче, чем на большинстве улиц Сити-Пойнта, населенного представителями среднего класса. Дошло до того, что П-допинг (героиновая смесь) стоил четыре доллара за дозу, дешевле, чем упаковка пива.

Потребовалось еще десять лет, чтобы нарушить кодекс молчания: когда жертвы начали «прорастать» и восставать против Балджера; когда на улицах появились социальные работники, обращавшиеся к окрестным детям и побуждавшие их перестать нюхать кокаин и колоть героин; когда бывшие наркоманы стали их поддерживать.

Один восемнадцатилетний парень из Саути открыто рассказывал, что не видел своего отца восемь лет, что его мать умерла от передозировки, что сам он пытался повеситься в коридоре жилого комплекса. Но пройдя через все это, он считал себя везунчиком, потому что не кололся уже четырнадцать месяцев. Еще один девятнадцатилетний парень по имени Крис описывал семь лет, отнятые наркотиками, – спираль, начавшуяся с выпивки и плана, затем последователи ЛСД, кокаин и героин. Он отбыл срок, но теперь был полон решимости завязать. «Если я начну сначала, на этом пути меня ничего не ждет – ничего, кроме могилы с моим именем». Патрик, выздоравливающий наркоман, говорил о скользком пути, на который ступают подростки-наркоманы. «Когда им четырнадцать или пятнадцать, они начинают нюхать. Они говорят – я никогда не буду втыкать иголки себе в руку. Потом, начав колоться, говорят – я никогда не буду использовать грязные иглы. Но очень скоро они уже колются ржавыми иголками, лишь бы ощутить приход».

К сожалению, происходило не только выздоровление. Слишком часто поступали плохие новости. Шон Т. Задира Остин, двадцатичетырехлетний парень, выросший в Олд-Колони, однажды был найден в меблированных комнатах мертвым, предположительно из-за передозировки. Рядом с трупом нашли пустой пакет из-под героина и шприц. «Я помню его еще маленьким мальчиком, катавшимся на велосипеде, – сказала одна из обитательниц Олд-Колони, добавив, что в последний раз видела Задиру всего несколько недель назад: – Он говорил, что его друзья умирают один за другим, что он теперь только и делает, что ходит на похороны. И только подумать…» Патриции Мюррей, двадцатидевятилетней жительнице Саути, когда-то бросившей школу не доучившись и ставшей глубоко зависимой героиновой наркоманкой, в конце 1980-х были предъявлены обвинения в проституции. «Думаете, мне нравится выходить на улицу? – сказала она. Ее тощие ноги были густо покрыты язвами. – Так вот, мне это не нравится».

Но в 1990-х впервые люди начали борьбу с наркотиками. Майкл Макдональд, тоже выросший в жилом комплексе Олд-Колони и позже написавший бестселлер – мемуары о жизни в Саути, – основал «Дежурную группу Южного Бостона». Наркотики разорвали на части его семью, двое братьев умерли, играя с огнем, который подпитывал Уайти. «В этом районе слишком много боли, которую мы раньше игнорировали, – сказал он однажды. – Если вы взглянете на это сообщество так же, как смотрите на наркоманов, то поймете – мы на той стадии, когда наркоман признает, что у него есть проблема».

Бывшие наркоманы, как, например, Лео Ралл, вышли на передовую линию новой войны Саути против наркотиков. Раньше, в середине 1980-х, когда ему было восемнадцать, он крепко подсел на ангельскую пыль и кокаин, а десятилетием позже описывал себя как «человека с миссией». Он пытался спасти жизни нового поколения детей из жилого комплекса, отыскивая в переулках ребятишек с передозировкой и отвозя их в больницу, а потом помогая советами. Ралл работал на агентство, имеющее федеральный грант, которое старалось разорвать порочный круг нищеты и наркомании в беднейших районах Саути и Роксбери (довольно ироническое сочетание, учитывая их вражду в прошлом). Во времена интеграции школьников в одной из песен Саути говорилось, что Роксбери зачумлено проблемами, каких нет в округе, которую двадцать девять тысяч ее обитателей (а в особенности местные политики) считают самым лучшим и благословенным местом для жизни.

Позднее, в 1990-х в Бостоне планировалось открыть первый государственный реабилитационный центр для лечения наркоманов исключительно подросткового и юношеского возраста. В бывшем доме приходского священника церкви Святой Моники, у транспортной развязки рядом с винным магазином Уайти, католическая благотворительная организация открыла дом временного пребывания, компромиссное заведение с дюжиной коек для мальчиков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, присланных по направлению суда Южного Бостона или центров для лечения наркоманов.

Даже если некоторые и считали, что черные и интеграция – это двойная сила, уничтожающая их округу, это было еще не все – кое-кто из их среды тоже старался изо всех сил. Саути страдал, зажатый в хватке Уайти. Это была реальность, о которой знал Бергерон, знали агенты АБН, знала полиция штата и все окрестные дилеры. Если хочешь обеспечивать наркотиками Саути, сказал позднее один из дилеров тайному агенту АБН, «ты либо платишь Уайти Балджеру, либо не работаешь, либо погибаешь».

Но тогда, в 1980-х, округа отказывалась признавать эту истину. Совсем напротив, простые горожане крепко держались мнения, что Уайти – их защитник. Более могущественный, чем любой политик, он мог управлять и охранять. Подобное мнение вызывало у них воодушевление; стремление иметь защитника никогда не было сильнее, чем после начала интеграции, когда бо́льшая часть Бостона и даже всей нации несправедливо считала Саути расистским захолустным городишком. Пусть Уайти видели редко, но его присутствие было весьма ощутимо и для многих являлось источником утешения. Он мог, к примеру, послать цветы или возместить затраты на похороны семье, потерявшей кого-то из-за наркотиков или насилия. Он знал, что делает: держался в тени, и руки его были чисты. «Наркотики и проституция могут быть образом жизни в других частях города, но в Южном Бостоне их не потерпят», – самонадеянно заявил информационный центр Южного Бостона в одной из своих новостных рассылок, хотя криминальная статистика демонстрировала, что Саути ничем не отличается от остальных районов города и купается в наркотиках. Между 1980 и 1990 годами число ежегодных наркоарестов в Саути утроилось. Число дел о наркотиках в окружном суде Южного Бостона удвоилось в период между 1985 и 1990 годами, и один бостонский полицейский детектив сказал, что, по его мнению, в Саути больше кокаина на душу населения, чем в любом другом месте Бостона. Под конец особенности округи – замкнутость на себе и глубокое недоверие к чужакам – еще сильнее играли на руку Уайти.

Но пока Саути все отрицал, ФБР в Бостоне не желало знать правду о наркотиках, Балджере и забытых жертвах вроде Патриции Мюррей. Вместо правды по улицам Саути и коридорам ФБР гуляла гладкая версия об Уайти-благодетеле: Уайти ненавидит наркотики, ненавидит наркодилеров и делает все возможное, чтобы Саути оставался зоной, запретной для наркотиков.

Классическая коллизия между реальностью и мифом.

Байка об Уайти Балджере – борце с наркотиками всегда была одной из самых живучих. Такого положения дел они добились, пользуясь словесными манипуляциями. Для якобы гангстера – борца за нравственность – деньги, полученные от торговли наркотиками, не были никак связаны с самими наркотиками. Он мог вымогать «ренту» у дилеров, ссужать их начальным капиталом и требовать, чтобы они покупали товар только у тех оптовиков, которые работали с ним и Флемми. Он был готов обезопасить деятельность дилеров в обмен на долю в деле, но сам не нюхал кокаин и не курил марихуану. Эта отличительная особенность и стала основой для шумихи вокруг Балджера: Уайти не занимается наркотиками.

Это был некий извращенный семантический кульбит, но имелся прецедент: отношение Балджера к алкоголю. Балджер выпивал лишь от случая к случаю и не больше одного-двух бокалов вина. Он терпеть не мог пьяных. Даже в День святого Патрика он выражал недовольство празднующими, напивавшимися уже к полудню. Однажды он сказал, что «не доверяет ни одному выпивохе». Пьяницы, говорил он, «слабы» и могут его заложить.

За два десятилетия, проведенные вместе, Балджер лишь однажды ударил Терезу Стэнли, когда она надолго задержалась у подруги, где пила вино. Если она делала два глотка, Балджер вел себя так, будто она сделала дюжину. «Он меня чуть не убил за пару бокалов вина», – вспоминала Стэнли. Однако, браня свою подругу за бокал вина, Балджер в то же время сделался самым крупным поставщиком алкоголя в округе. Он с удовольствием выгребал деньги из кассы в винном магазине, отжатом у Стивена и Джулии Рейкс, и однажды похвалялся бостонскому патрульному копу: «У нас самая оживленная винная лавка в округе». Были и такие, кого не одурачило его лицемерие. Все больше наркоманов и алкоголиков шутили насчет плаката, висевшего в одном из магазинов, находившихся под контролем Балджера: «Скажи нет допингу». Винный магазин, отнятый Балджером, получил прозвище «Лавка ирландской мафии».

В конце концов сам Флемми был уличен в подобном словесном шулерстве, и его поймали на горячем. Он под присягой заявил, что его нельзя судить за нелегальную деятельность в области азартных игр, которую они с Балджером вели в 1980-х, потому что ФБР все об этом знало и даже «санкционировало» ее. Как часть своего заявления, Флемми описал эту игорную деятельность следующим образом: они с Балджером в основном требовали, чтобы букмекеры выплачивали им «ренту» за покровительство. «Значит, ваше участие в игорном бизнесе заключалось в том, что вы вымогали деньги у букмекеров?» – спросил у Флемми прокурор. Флемми ответил: «Правильно».

Тогда прокурор атаковал его:

– Раз вы вымогали деньги у наркодилеров, значит, принимали участие в наркобизнесе, так?

– Тут я обращаюсь к пятой поправке, – заявил Флемми.

Флемми завяз. Внезапно столкнувшись с тем, что ту же логику применили к наркотикам, он только моргал. Не растеряйся он, сумел бы обрезать прокурора все той же удобной выдумкой, верой и правдой служившей им с Балджером долгие годы: заявить, что они не имели отношения к наркотикам.

Согласно инструкции ФБР по работе с осведомителями, наркодеятельность Балджера должна была привести к немедленному расторжению сделки, за которую они с Конноли и Моррисом так усердно цеплялись. Но вместо этого было решено, что все увеличивающийся поток тайных сообщений, связывавших Балджера с наркотиками, следует обесценить и отвергнуть, а мог ли быть для этого лучший способ, чем потворство все тому же определению наркодеятельности, что отделяло деньги от товара? Таким образом, Балджер, Флемми и Конноли могли повторять рефреном одно и то же: вымогание денег из наркодилеров не делало Балджера тем, кем он фактически был – наркобароном.

С самого начала Балджер и Конноли создавали портрет Уайти – противника наркотиков. Во время критического совещания 25 ноября 1980 года, когда Ларри Сархайт представлял свой экспертный отчет о возможности дальнейшего использования Балджера, гангстер заявил, что «он не имеет отношения к наркобизнесу и ненавидит тех, кто [этим занимается], поэтому ни он сам, ни его компаньоны никак с наркотиками не связаны». В бюро слова Балджера принимались всегда без проверок: если Балджер что-то сказал, так оно и есть. И в январе 1981 года, когда другие полицейские агентства стали документировать связь Балджера с наркоторговцем Фрэнком Лепером, Джон Коннолли забивал файлы ФБР совершенно противоположной информацией. Коннолли докладывал, что Балджер и Флемми, наоборот, дистанцируются от Лепера именно из-за пристрастия последнего к наркотикам. Балджер, писал Коннолли, раньше сотрудничал с Лепером, но недавно «вымел его прочь из-за участия в бизнесе с марихуаной».

В 1984 году он в очередной раз вышел сухим из воды.

ФБР не принимало особого участия в подготовке АБН и полицией Куинси операции «Бобы». Но в порядке любезности бостонское отделение ФБР получило от АБН извещение об их намерениях. И тут бостонское отделение оказалось в затруднительном положении: что делать с Балджером и Флемми? Чтобы принять решение, руководство ФБР в Бостоне, естественно, обратилось к тем агентам, которые лучше всего могли оценить, что на уме у Балджера и Флемми: к Джону Коннолли и Джиму Рингу, сменившему Джона Морриса на посту начальника дела по борьбе с организованной преступностью. Сорокалетний Ринг почти десять лет боролся с мафией в Новой Англии, но в основном из Вустера, города в центральном Массачусетсе, который агенты считали аванпостом низшей лиги. С момента, как он принял отдел, вспоминал Ринг, Коннолли настаивал, что «Балджер и Флемми не участвуют в наркобизнесе, они не торгуют наркотиками, ненавидят наркодилеров – и никогда не допустят, чтобы наркотики проникли в Южный Бостон». Когда руководство начало задавать вопросы, Коннолли, считавшийся в бюро главным специалистом по Балджеру, появился, вооруженный документами ФБР, отметающими любую возможную связь гангстера с наркотиками.

Вынужденный известить о планах АБН головной офис ФБР в Вашингтоне, округ Колумбия, бостонский отдел 12 апреля 1984 года отправил в головной офис телекс на двух листах, объясняющий, что АБН нацелилось на Балджера и Флемми, «которым АБН приписывает контроль над группой, перевозящей и распространяющей наркотики». ФБР в Бостоне сохраняло спокойствие. Они заклеймили заявление АБН как «необоснованное, и АБН не предоставило никакой определенной информации об их участии». Балджер, заключалось в телексе, не должен быть «арестован на основании его прошлого, настоящего и будущего ценного содействия».

Позже в этом же году Ринг составил более подробную докладную записку, объясняя в ней позицию невмешательства бостонского отделения в операцию «Бобы», и опять бостонское ФБР продемонстрировало свою поддержку антинаркотической версии о Балджере. «Обоснование расследования АБН, – писал Ринг в октябре, – хотя, возможно, и безупречное, не согласуется с нашей информацией касательно деятельности этих личностей». Направляемое в основном Коннолли, но также и Рингом, фэбээровское начальство в Бостоне просто отказывалось прислушиваться к разговорам о наркотиках, ведущимся вокруг Балджера.

Но за спиной Ринга даже Коннолли шептался с другими фэбээровцами о Балджере и наркотиках. В начале апреля 1983 года на складе в Южном Бостоне, 342 Д-стрит, перехватили 15 тонн марихуаны. Марихуана принадлежала торговцу по имени Джо Мюррей, и после рейда Коннолли разговорился с агентом Родом Кеннеди. Позднее Кеннеди рассказывал, что Коннолли подробно описал своему коллеге, какую выгоду Балджер получает от бизнеса Мюррея.

«В основном разговор крутился вокруг того, что от Джо Мюррея потребовали платить ренту мистеру Балджеру и мистеру Флемми за использование Южного Бостона как места хранения наркотиков и их продажи», – вспоминал Кеннеди. «Коннолли рассказал, – говорил Кеннеди, – что за тот конкретный груз Мюррей заплатил Балджеру и Флемми что-то около 60 000 – 90 000 долларов». «Это была как бы арендная плата за использование, понимаете, за то, что он явился в Южный Бостон и использовал это место для незаконного наркобизнеса», – сказал Кеннеди, добавив, что эта сумма шла в довесок к регулярным платежам.

Но в отчете этого не было. В отчете, составленном после той облавы, Коннолли ни слова не написал о выплатах Мюрреем денег Балджеру и Флемми. Напротив, Коннолли утверждал, будто «команда Мюррея» беспокоилась, что Балджер «сердился на них из-за хранения травы в городе».

Кеннеди, успевший немного поработать связником с АБН при подготовке операции «Бобы», поделился кое-какими сведениями о наркодеятельности Балджера с агентами АБН Рейли и Берри. (У Кеннеди имелся осведомитель, сообщивший, что южнобостонский наркодилер по имени Хобарт Уиллис служит посредником между доверяющим ему Балджером и Мюрреем.) Но Кеннеди ничего не рассказал руководителю ФБР Рингу. Также он не сообщил ни Рингу, ни агентам АБН об откровениях Коннолли касательно Мюррея и Балджера. Кеннеди считал, что это не его ответственность, а Коннолли. Кроме того, Коннолли, вероятно, рассчитывал, что Кеннеди «ничего никому не передаст», а он не хотел действовать наперекор Коннолли.

Но все больше и больше агентов ФБР в Бостоне получали от своих осведомителей информацию о Балджере и наркотиках. К середине 1990-х даже некоторые рядовые дилеры, работавшие непосредственно с Балджером – как, например, Хорек Мор, – решили свидетельствовать против него. И другие тоже. Дэвид Линдхольм сообщил следователям, что в 1983 году его вызвали в Восточный Бостон, где Балджер и Флемми приставили ему пушку к голове и потребовали выплачивать им долю от его незаконной наркодеятельности. В 1998 году судья Марк Вольф постановил, что в 1984 году Флемми обманул руководителя ФБР Джима Ринга, отрицая свое и Балджера участие в накробизнесе. «Насколько я понимаю, он [Флемми] по меньшей мере участвовал… в вымогательстве денег у наркодилеров», – заявил Вольф 2 сентября 1998 года.

Но Коннолли не сдавался. Он сыграл ключевую роль в создании мифа и теперь крепко за него держался. «Видите ли, я никогда не видел никаких доказательств того, что они были хоть каким-то образом втянуты в дела с наркотиками», – бравировал он в 1998 году, через шесть недель после заявления Вольфа в суде. И плевать на свидетельские показания, доказательства, данные федерального судьи. «Я имею в виду – связываться с наркодилерами, брать с них плату; да они же низшая форма животной жизни! Парни вроде Флемми или Балджера никогда не опустятся до того, чтобы иметь с такими дело».

Отрицание – наше все.

Бергерон вскоре обнаружил еще одно основание для ареста Балджера и Флемми. Он считал, что из-за них потерял многообещающего информанта. Все началось воскресным вечером в начале октября 1984 года, когда детектив получил сообщение, что ему необходимо поспешить в участок. Он приехал и узнал, что копы Куинси доставили туда тридцатидвухлетнего Джона Макинтайра, армейского ветерана, за которым тянулась цепочка незначительных нарушений закона. Его собирались допросить, поскольку он пытался вторгнуться в дом своей проживавшей отдельно жены. Запертый в одной из тесных, плохо освещенных камер, Макинтайр очень быстро разговорился, и сказанное им явно не входило в компетенцию патрульных полицейских. Он бессвязно болтал о марихуане, плавучих базах, незаконной торговле оружием и, что особенно шокировало, о «Вальгалле».

Рыболовецкий траулер «Вальгалла» вышел из Глостера, Массачусетс, 14 сентября, чтобы в течение нескольких недель ловить рыбу-меч. По крайней мере, такова была легенда. На самом деле траулер перевозил семь тонн оружия на кругленькую сумму в миллион долларов – 163 единицы огнестрельного оружия и несколько тысяч комплектов патронов, – предназначенного для ИРА в Северной Ирландии. За две сотни миль до побережья Ирландии «Вальгалла» встретилась с ирландским рыболовецким судном «Марита Энн». Оружие перегрузили, и вся операция вроде бы прошла успешно. Но ирландский военный флот получил наводку и перехватил «Мариту Энн» в море. Захват предназначенного ИРА арсенала стал главной темой первых страниц всех газет по обе стороны Атлантики.

Бергерон вызвал Берри, и они устроились с Макинтайром в кабинете главы детективов полицейского участка Куинси, включив магнитофон. Бергерон сидел как пригвожденный к месту, а с губ Макинтайра срывались имена некоторых из тех, на кого он давно нацелился. Джо Мюррей, крупный наркоторговец из Чарлстона; Патрик Ни из Саути, служивший посредником между Балджером и Мюрреем. Назвавшись членом «ячейки» Мюррея, Макинтайр описал несколько операций по контрабанде марихуаны. Он рассказывал, как за прошедшие пару лет группа Мюррея слилась с «организацией Южного Бостона», а это означало, что Ни теперь появлялся намного чаще, потому что «они хотели перетащить сюда несколько своих людей, чтобы те за всем приглядывали».

Упомянув о провале операции по передаче оружия ИРА, о которой недавно трубили все газеты, Макинтайр признался, что лично помогал грузить оружие, а затем выполнял обязанности корабельного механика. Он сказал, что всего на траулере плыли шестеро – он сам, капитан, член ИРА по имени Шон и трое парней из команды Саути. Он знал их только по кличкам, и они ему не понравились. «Было сразу понятно, что они из себя представляют. На всех плоские кепочки, спортивные костюмы Адидас, и ни на ком ни пятнышка грязи. Они вообще ничего не понимали в судне. Каждый день два-три раза принимали душ. Эти гребаные парни расхаживали туда-сюда, сверкали зубами и принимали душ! Нас накрыл шторм, такой сильный, что мы с капитаном не сходили с мостика два дня – нет, три. А эти даже носа из кают не высунули».

За поставкой оружия стояли Мюррей, Ни и «парни из винного магазина» – и, добавил Макинтайр, это такая банда, к которой нельзя относиться с легкостью. «Они просто свяжут тебя рояльными струнами и бросят. Это у них шутки такие».

В ту ночь, когда «Вальгалла» вышла из порта, Кевин Уикс стоял на страже. Кевин очень крутой, сказал Макинтайр, но «над ним есть еще один парень». Скажи ему слово поперек, вспоминал Макинтайр, «и он просто выпустит пулю тебе в башку». Бергерон видел, что Макинтайр дрожит, он боялся до оцепенения. «Я бы хотел начать нормальную жизнь, – сказал он чуть раньше. – А то живешь, будто в тебя воткнули нож. После нескольких лет просто не знаешь, чем все закончится и какая смерть тебя ждет. Я хочу сказать, не для того я родился, чтобы кончить вот так».

Он ни разу не назвал имя «одного парня над Уиксом», который следил за контрабандой наркотиков и за «Вальгаллой», но все присутствовавшие в комнате точно знали, кого он имеет в виду: это был Балджер.

Считалось, что Балджер изо всех сил симпатизирует ИРА, но в конце концов некоторые следователи пришли к выводу, что Балджер предал ИРА точно так же, как предал и свой район, представляясь эдаким борцом с наркотиками. Он вполне мог играть ключевую роль, собирая оружие для продажи ИРА, но как только с ним расплатились, настучал на партнеров. «Уайти помахал «Вальгалле» на прощание, а потом пошел и позвонил», – рассказывал позже некий представитель власти. Даже если это правда, Балджер был не единственным источником утечки информации. Бывший глава ИРА в Керри позднее признавался, что подверг риску передачу оружия в море. Шон О’Каллаган, киллер, ставший информатором, сказал, что сделал это, чтобы отомстить ИРА. Подтвердив свое предательство, он немедленно получил черную метку.

В то время Бергерон ничего этого не знал. Он принимал к сведению слова Макинтайра и чувствовал себя так, будто выиграл в лотерею. «Кажется, мне только что вручили чертовски большой подарок», – думал он. В течение следующих нескольких дней они с Берри уведомили АБН, таможню и даже ФБР. Макинтайр изъявил готовность сотрудничать, и его планировали использовать, чтобы получить больше информации об этой банде и торговле наркотиками. Затем, через несколько недель после казавшегося грандиозным прорыва, Макинтайр ушел из дома своих родителей в Куинси, сказав, что должен повидаться с Патриком Ни. Больше Макинтайра никто не видел. Его машину и бумажник нашли на парковке. Бергерон был просто раздавлен. Снова Халлоран. Снова Баки Барретт. Исчезновения, непременно следующие за разговорами о Балджере и Флемми. Той осенью произошло еще одно исчезновение, не попавшее под юрисдикцию Бергерона. Стиви Флемми и Дебора Хасси переживали скверные времена. Они постоянно ссорились, и Дебора пригрозила, что расскажет о романе с Флемми своей матери. Разумеется, это очень осложнило бы жизнь Стиви. Внезапно Дебора Хасси исчезает. Как и Дебре Дэвис до нее, ей было двадцать шесть. Флемми поехал к Марион Хасси в Мильтон. Он совершенно не собирался сообщать Марион, что только что похоронил Дебору в подвале в Южном Бостоне, месте, которым они с Балджером воспользовались несколько недель назад, чтобы избавиться от тела Джона Макинтайра, а до него – Баки Барретта. Флемми просто пожал плечами и, как мог, постарался утешить мать девушки.

Бергерон не сомневался, что Балджер с Флемми убили Макинтайра. Он не знал точно, откуда те узнали об их сотрудничестве, но подозревал ФБР. Бергерон, а в особенности агенты АБН Рейли и Берри, уже знали о слухах, циркулировавших в органах правопорядка Бостона, что Балджер и Флемми – осведомители ФБР. Планируя операцию «Бобы», они консультировались с полицейским Риком Фрейликом, обеспечившим новую команду следователей фотографиями объектов, докладами осведомителей и прочей информацией, собранной полицейскими штата. Также он передал полный отчет о проваленной попытке установить электронное наблюдение в гараже на Ланкастер-стрит в Бостоне. Фрейлик был убежден, что это ФБР «на них настучало».

Новые следователи не были наивными. У них уже имелись подозрения о возможных связях Балджера с ФБР, но ни одного твердого доказательства. От своих собственных информантов они также знали, что Балджер чувствует себя вполне уверенно и любит похваляться, что может обвести вокруг пальца любого, кто попытается его преследовать. Он посмеивался над полицейскими штата, называл неудавшуюся попытку в гараже на Ланкастер-стрит «шуткой». Это очень походило на бахвальство криминального авторитета, которое полицейские наблюдали со своего места в меблированных комнатах, следя, как Балджер выпендривается перед гаражом, втягивая живот.

На самом деле Балджер принял ту историю в гараже на Ланкастер-стрит близко к сердцу. После Ланкастер-стрит Балджер и Флемми, и без того подозрительные, сделались особенно осторожными. Уайти установил мудреную сигнализацию в своем кондо, где жил с Грейг. То же самое он сделал с черным «шевроле-каприс» 1984 года, на котором они с Флемми ездили. (Машина была зарегистрирована на сестру Кевина Уикса, Патрицию, работавшую секретарем в полиции Бостона.) В кондо Балджер постоянно держал включенными телевизор и стереосистему. В машине у него постоянно громко работало радио и трещал полицейский сканер, заглушая негромкие разговоры. А в конце дня Балджер парковал машину прямо у дверей кондо, где всегда мог за ней следить.

Более того, Балджер и Флемми все больше отдалялись от других, особенно Балджер. Вместо того чтобы выделяться в устойчивом потоке прочих криминальных личностей, как он делал это в гараже на Ланкастер-стрит, Балджер словно отошел в сторону. Как сообщил следователям один из информаторов в 1984 году, Балджер «разговаривает с подчиненными только в случае крайней необходимости. Подчиненные не могут напрямую обращаться к Балджеру или Флемми. Все контакты происходят через Джорджа Кауфмана, а уже Кауфман передает им необходимую информацию».

Эти особые предосторожности дополняли уже принятые Балджером надежные меры борьбы с возможным наблюдением за ним, такие как манера вождения автомобиля с целью проверить, не едет ли кто следом: он мог внезапно остановиться, внезапно повернуть в противоположную сторону, в особенности на улице с односторонним движением, внезапно съехать со скоростной полосы на хайвее и вообще свернуть с автострады. Бергерон и агенты АБН Рейли и Берри отмечали, что Балджер и Флемми постоянно держатся настороже.

Балджер с Флемми и новые следователи время от времени натыкались друг на друга. Однажды летней ночью Бергерон и Берри ехали следом за Балджером по Дорчестер-авеню в Саути, когда он их заметил. Балджер помахал им и улыбнулся. Но Уайти не всегда вел себя так беспечно. Однажды ночью Бергерон с еще одним детективом вели наблюдение за кондо в Куинси из белого «форда»-фургона, выделенного им АБН. В 2.02 ночи Балджер вышел из номера 101, сел в машину и поехал вокруг парковки, с подозрением глядя на «форд». Затем припарковался, вышел и заглянул в заднее стекло фургона, обошел вокруг машины, посмотрел на нее спереди и, заметно взволновавшись, вернулся в кондо. Следователи торопливо отъехали, и в эту же минуту увидели в зеркале заднего вида Балджера в автомобиле, выехавшем из тени мусорного бака.

Из этой игры в кошки-мышки следователи сделали вывод, что Балджеру и Флемми известно о проявленном к ним интересе. Но даже понимая, что «Операция „Бобы”» развивается в атмосфере высочайшего риска, они не допускали мысли отказаться от нее. Бергерон, Рейли и Берри часто обсуждали возможность того, что Балджер и Флемми являются осведомителями ФБР. Но в конце концов – и что с того? В 1984 году основная идея была проста. Балджер и Флемми, как заключил Рейли, «были крупнейшими криминальными фигурами, оставшимися в Бостоне после недавнего краха организации Анджуло». Даже если они и являлись информаторами, заметил Рейли, «информаторам никто не дает зеленой улицы». Все сходились в одном – будет намного проще выстроить дело, если они сумеют убедить свидетелей дать показания против Балджера и Флемми в суде, но это было нереально: из-за замкнутого образа жизни Балджера, из-за того, что Балджера в преступном мире очень боялись; из-за того, что люди вроде Джона Макинтайра просто бесследно исчезали. Таким образом, основной стратегией операции «Бобы» была необходимость зафиксировать собственные слова Балджера. Бо́льшую часть 1984 года следователи провели, пытаясь набрать уважительных оснований для того, чтобы убедить судью дать разрешение на установку прослушки.

И хотя в виде любезности они уведомили ФБР в апреле 1984 года, при подготовке операции «Бобы» следователи ставили перед собой цель ограничить доступ ФБР к собранной информации, в том числе о наркодеятельности Балджера. «Я хотел не допустить к этой информации ФБР и продолжать работу», – рассказывал Рейли. «Это дело, – сказал он, – было инициировано АБН, проводилось АБН, финансировалось АБН. Мы делали все». Вся операция была организована так, чтобы не дать некоторым конкретным агентам бостонского отделения ФБР узнать о ней. Той осенью, когда из Нью-Йорка прибыла первоклассная техкоманда ФБР, чтобы проконсультировать АБН на предмет установки жучков в машине и кондо Балджера, этим прибывшим агентам запретили отмечаться в бостонском отделении. Двое местных агентов ФБР, которых АБН все-таки пришлось привлечь к работе – они должны были помочь прослушивать разговоры, – были в городе новичками. Даже штаб-квартиру операции «Бобы» перенесли в дом «Фарго» в даунтауне Бостона, подальше от комплекса правительственных зданий имени Джона Ф. Кеннеди, где агенты АБН и ФБР частенько пересекались, вместе ходили на ленч и могли начать сплетничать о делах, которые разрабатывали.

Но ФБР все равно знало, и с точки зрения Флемми, роль ФБР в операции «Бобы» была не более чем «тайной попыткой сделать так, чтобы расследование в конечном итоге оказалось безуспешным». Коннолли, как оказалось, с самого начала понял, откуда ветер дует – в самом начале 1984 года, еще до того, как у операции появилось название, и до того, как АБН разработало план действий. Сразу же после того как из Бостона прислали телекс, уведомлявший штаб-квартиру ФБР о запланированной разработке АБН, один из высших чинов ФБР в Вашингтоне, округ Колумбия, человек по имени Шон Маккуини, поднял телефонную трубку и позвонил Джиму Рингу. Маккуини был главой отдела по борьбе с организованной преступностью в головном офисе ФБР.

Вместо Ринга на звонок ответил Джон Коннолли.

– Это не ваши парни? – спросил его Маккуини.

А то, что знал Коннолли, знали и Балджер с Флемми. Они продолжали регулярно встречаться в течение всего года и, как сказал Флемми, разговоры часто обращались ко все возрастающему к ним интересу со стороны АБН и полиции Куинси. Между ними происходило нечто вроде взаимного сотрудничества – каждый делился с остальными любой добытой информацией. Коннолли получал дополнительную информацию от других агентов либо напрямую, либо через Ринга. Было бы неплохо, чтобы свой вклад вносил и Джон Моррис, но Моррис не только не руководил больше отделом, но и вовсе уехал из города: бывшего куратора отправили со спецзаданием во Флориду, и он вернулся только в начале 1985 года.

Во время одной из важных встреч в сентябре 1984 года Балджер, Флемми, Ринг и Коннолли собрались в квартире Коннолли в Южном Бостоне. Это место выбрали, потому что копы ночами напролет следили за кондо Балджера. Четверка, как вспоминал Флемми, вела «оживленную дискуссию» об операции «Бобы». Флемми и Балджер, обращаясь к Рингу, категорически отрицали свое участие в наркодеятельности. Ринг и Коннолли сказали, чтобы они не волновались, настаивая на том, чтобы Флемми с Балджером «держались и оставались – ну, вы понимаете, оставались в команде». Вдобавок Балджеру и Флемми сообщили, что над операцией «Бобы» теперь работают в доме «Фарго» в Бостоне. Это дало возможность Балджеру наблюдать за зданием и отследить все до единой марки, модели и все номерные знаки тайных автомобилей, на которых ездили агенты.

К тому времени, как в канун Рождества следователи АБН получили разрешение суда подключить прослушку к телефону Джорджа Кауфмана, Флемми и Балджер на шаг их опережали. Джон Коннолли сделал им своего рода подарок к празднику – предупредил о прослушке, так что вместо записи переговоров гангстеров агенты АБН Рейли и Берри слушали только полную чушь, которую Флемми нес по телефону, или же кодированные переговоры с Джорджем Кауфманом. Балджер же телефоном вообще не пользовался.

Учитывая все заблаговременные предупреждения, удивительно, что Бергерону, Рейли и Берри из АБН все-таки удалось установить микрофоны в кондо и машине Балджера. И они это сделали, пусть и не на долгий срок – на несколько недель 1985 года. После того как техническая команда ФБР, вызванная для консультации, оказалась неспособна предложить хотя бы один надежный способ установки микрофонов в машине и кондо Балджера, агенты АБН и Бергерон оказались предоставлены сами себе. И в машине, и в кондо была установлена сложная система сигнализации, способная обнаружить любое вторжение. Техническая команда, посмотрев на жилье и машину издалека, вынесла заключение, что нет ни малейшей возможности проникнуть внутрь и установить жучки, разве только агенты выяснят коды отключения сигнализации. Кроме того, ФБР предложило заменить машину Балджера точной ее копией с уже установленной прослушкой. Рейли счел это предложение смехотворным. Через день техкоманда вернулась в Нью-Йорк. Их жалкие дежурные предложения только усилили тревогу Рейли насчет ФБР, хотя техкоманде было приказано не сообщать местным агентам о своем пребывании в городе. «Я считал, что они не особенно старались».

Так что Рейли, Берри и Бергерон взяли дело в свои руки. Они раздобыли «шеви», в точности такой, как у Балджера, и начали его изучать, пытаясь найти способ установить жучок, не вскрывая машину. Обнаружив точку входа внизу на панели одной из дверок, они начали практиковаться, высверливая там отверстие, и в конце концов сумели вставить в него рабочий микрофон. Точно так же они поступили и с кондо – учились высверливать отверстия в подоконниках, чтобы просунуть жучок снаружи и установить его.

В начале 1985 года, под покровом ночи, агенты установили жучок в подоконник кондо. «Жучок работал прекрасно», – рассказывал Бергерон. «Проблема, – сказал он, – заключалась в том, что как только приезжал Флемми, Балджер включал на полную мощность одновременно стереосистему и телевизор, и оба гангстера уходили наверх, чтобы вести разговоры там». Попытка провалилась.

Затем, 2 февраля 1985 года, пока Балджер еще спал, агенты установили жучок в дверной панели черного «шеви». Но на следующий день, когда Балджер уселся в свою машину и поехал в Южный Бостон, агенты услышали только дорожный шум. Микрофон передавал толчки и скрежет, когда автомобиль поворачивал на хайвее. Даже после того как на следующую ночь они переустановили жучок, агентам по-прежнему не хватало «четкости и разборчивости» в перехвате разговоров Балджера. Частично проблема заключалась в ощутимой ограниченности технологий, которыми приходилось пользоваться. Они использовали крошечный прибор, передававший сигнал в автомобиль слежения, где, собственно, и записывались разговоры. А это означало, что возможность записать хоть что-нибудь зависела от того, как близко их фургон находился к машине Балджера – совсем не простая задача. Более того, агентам приходилось постоянно конкурировать с дорожными шумами и привычкой Балджера громко включать радио, пока они с Флемми тихонько разговаривали, обсуждая свои дела в атмосфере постоянной настороженности.

Было очень сложно понять, кто именно разговаривает в машине и что именно говорится. Лучший вечер выпал им 17 февраля 1985 года, когда два агента АБН и Бергерон проследили за Балджером и Флемми до бара «Три О», где те встречались с Джорджем Кауфманом. В начале одиннадцатого Балджер и Флемми вышли из бара и поехали прочь. Продираясь сквозь звуки радио и дорожные шумы, агенты услышали, как Балджер и Флемми разговаривают об изменившемся порядке подчинения в криминальном мире. Гангстеры говорили о Хауи Уинтере, который должен был скоро выйти из тюрьмы. «Гребаный Хауи», – произнес Балджер.

Агенты услышали, что разговор ненадолго свернул на наркотики.

– Этот долбаный кокаинщик, – сказал Флемми.

– Я веду бизнес и все прочее по телефону, – отозвался Балджер.

Раздражающие обрывки сведений, словно над ними издеваются. Они выхватывали кусочки разговора о деньгах, о «сбыте наркотиков», об игорных операциях Балджера. Услышали даже то, что сочли упоминанием о местных агентах ФБР, но не поняли, что это означает. «Конноли, мать его, стал слегка нервничать», – заметил Флемми.

Агенты продолжали прослушку, но одна ночь сменялась другой, а они больше так и не сумели уловить достаточно, чтобы объединить все в единую криминальную структуру. Они видели Балджера в машине с Патриком Ни, служившим связным между Балджером и Джо Мюрреем, но так толком и не поняли, о чем там говорилось. Видели подчиненного Балджера, севшего в машину с пачкой денег для криминального босса, но опять же разговор был заглушен. Слышали, как разъяренный Балджер обрушился на еще одну мелкую сошку за то, что тот осмелился явиться к нему в квартиру Терезы Стэнли. Балджер устроил нарушителю настоящий разнос, сказав, что «грохнет» любого, кто посмеет появиться здесь. «Семья не имеет никакого отношения к бизнесу», – заявил он.

Ни один следователь до сих пор не записывал разговоры Балджера на магнитофон, даже обрывочно, но агенты понимали, что если они хотят создать доказательную базу, с которой можно передать дело в суд, им придется улучшить качество записей. 7 марта в 2:40 ночи Рейли и Бергерон совершили последнюю попытку удачнее переустановить микрофон. «Мы думали, он спит, потому что обычно засыпал примерно в половине третьего ночи, – вспоминал Рейли. – Мы обошли дом, и тут он вышел из кондо. Он увидел нас, а мы увидели его и рванули прочь». Бергерон добавил, что возбужденный Балджер прыгнул в машину вместе со своей подругой Грейг и начал кружить по парковке. «Он нарезал круги, как сумасшедший, и орал на Грейг, реально взвинченный и полный подозрений, орал, что все знает о копах».

Флемми уехал в Мексику, а дерганый Балджер затаился. Ускользнув от следователей, он на следующий же день, 8 марта, встретился с Джоном Коннолли. Затем, спустя три дня, агенты АБН Рейли и Берри следили за Балджером, когда тот в своем черном «шеви» въехал в гараж рядом с винным магазином в Саути.

Следующие слова, услышанные ими от Балджера, означали, что все кончено.

– Он прав – они в самом деле засунули в машину жучок.

Агенты выпрыгнули из фургона и помчались вытаскивать свое электронное оборудование. Последнее, что они могли бы желать – это чтобы объекты наблюдения узнали, какие именно технологии против них использовались. Они увидели, что Балджер отдирает дверную панель, а Кевин Уикс стоит рядом с детектором радиочастотных излучений, который мог засечь как раз такие жучки, какие использовало АБН. Увидев в своем гараже Рейли, Берри и двух других агентов АБН, Балджер тут же перешел на задиристую манеру поведения, какой всегда отличалось его общение с копами. Он сказал, он удивлен, что им удалось установить жучок. «У меня очень неплохая система сигнализации», – заявил Уайти. Рейли шагнул вперед, пошарил в дверной панели и вытащил микрофон. Балджер заметил, что после недавнего столкновения с Рейли и Берри на парковке у кондо понял, что что-то происходит. Однако ни словом не упомянул о своих контактах с ФБР.

Берри заметил, что на Балджере ремень с интересной пряжкой – с выгравированными на ней словами «АЛЬКАТРАС: 1934–1963». Продолжая вежливую беседу, агент показал на красивую пряжку, но Балджер не рискнул объяснить, откуда она у него.

Криминальный босс и агенты продолжали подтрунивать друг над другом, Балджер пытался вытянуть у них подробности о том, когда поставили жучок и сколько времени он работает. Он высказал догадку: «От семи до девяти дней». Уикс, в свою очередь, предположил, что жучок стоит около двух месяцев. Вероятно, в его машине тоже стоит жучок, добавил Уикс.

– Хотите купить мою машину по дешевке? – сострил Уикс.

Берри спросил у Балджера, где сейчас Флемми.

– Да тут, неподалеку, – солгал Балджер.

Разговор шел по кругу.

– Эй, – в какой-то миг заявил Балджер агентам АБН, – мы тут все хорошие парни.

– Это как?

– Вы – хорошие хорошие парни. Мы – плохие хорошие парни.

Агенты забрали свое оборудование и отправились по домам. Спустя два дня Берри и Бергерон проезжали мимо дома Терезы, и Балджер помахал им, предлагая остановиться. Продолжая рисоваться, он посоветовал следователям не верить во все, что о нем болтают. Показал, что дверная панель расшаталась, и попросил их помочь ее закрепить.

– Очень изобретательная установка, – сказал Балджер Берри, снова возвращаясь к теме жучков – он очень надеялся выудить нужную информацию.

Флемми вернулся из Мексики и наткнулся на Берри и Рейли на парковке у клуба «Маркони» в Роксбери, где частенько околачивался. Они немного поговорили о недавнем «волнении» в гараже из-за жучка. Флемми поинтересовался качеством передачи. «Разве холодная погода не влияет на батареи?» – спросил он. Агенты ответили, что все работало прекрасно. Они не собирались уступать ни дюйма.

Флемми настаивал на том, что все они должны между собой ладить. Не выслеживать друг друга, а жить по принципу «ты мне, я тебе». «Вот чего вы хотите? – острил он. – Нам не нужно Правило Миранды. Мы можем накинуть веревку на чью угодно шею. Просто скажите, чего вам нужно». Затем поинтересовался, к чему все это ведет, и выразил надежду, что агенты не будут их больше беспокоить. «Вы же не собираетесь устроить мне и Джимми пожизненное расследование?»

– Ну, вообще-то мы только начали, – ответил Берри.

Балджер и Флемми знали, что это блеф. Оба гангстера уже снова успели посовещаться с Коннолли. «Джон Коннолли сказал, что Джим Ринг ему сообщил, что расследование АБН уже сворачивается, точнее – потерпело полный крах, – заявил Флемми. – Коннолли сообщил мне лично. Мы часто встречались в доме Коннолли, это помимо встреч с его руководством».

В гараже, в ту самую секунду, как Балджер произнес: «Он прав – они в самом деле засунули в машину жучок», – агент АБН Рейли окончательно убедился, что именно ФБР заложило их Балджеру. Рейли и раньше это подозревал, но не мог сказать точно, на кого именно из ФБР ссылается Балджер. Но эти его слова были как восклицательный знак, поставленный в конце давнего беспокойства о возможных связях Балджера с ФБР. С этой минуты Рейли, Берри и Бергерон точно знали, что все их старания пошли прахом.

Но несмотря на это, не было предпринято никакого правительственного расследования, чтобы проверить их убежденность. Не провели никакого обсуждения, чтобы выяснить, почему именно провалилась операция «Бобы». Все просто перешли к другим делам. Все выглядело так, словно очередное безрезультатное расследование привело к какой-то пассивности, и органы полиции незаметно оказались готовы принять покровительство, которым ФБР прикрывало Балджера и Флемми, как данность, как элемент городской жизни – как делалось все в Бостоне.

Внешне гангстеры никак не проявили тревоги. «На мой взгляд, они ничуть не обеспокоились», – вспоминал Ринг. Балджер и Флемми вели себя так, будто жучок в их машине – это всего лишь забавная шутка. «Скорее я бы назвал это “попались”».

Но на самом деле они висели на волоске, и ничего забавного в этом не было. Годичная охота сказалась на Балджере и Флемми далеко не лучшим образом: они вздрагивали на каждом шагу. Несмотря на ФБР, АБН сумело осуществить небывалое – прицепить жучка на Балджера. Детектив Бергерон и агенты АБН Рейли и Берри разоблачили миф об этом человеке, пусть и не в том смысле, который мог привести к предъявлению обвинительного заключения. Но то, что узнали Бергерон и агенты, оставалось надежно скрыто в конфиденциальных документах органов правопорядка. Джон Коннолли, Балджер и Флемми снова начали твердить свою антинаркотическую мантру. Они победили АБН, операция «Бобы» понесла сокрушительное поражение.

Но они шкурой ощущали угрозу. Пристальное внимание к ним изматывало, вовсе не являясь элементом спокойной жизни, на которую рассчитывали гангстеры, заключая сделку с бостонским ФБР. Так что в апреле 1985 года, буквально через несколько дней после того, как Флемми обменивался шуточками с агентами АБН в клубе «Маркони», Балджер и Флемми начали искать подтверждение тому, что все по-прежнему в порядке и так и останется. Джон Моррис вернулся в город, и настало время нанести ему визит.

 

Глава 13. Черная месса

Необщительный и усердный, Джон Моррис в 1985 году все еще наслаждался отблесками былой славы 1981 года – времени, когда он контролировал успешную прослушку штаб-квартиры мафии. Его считали закаленным ветераном, вдумчивым и решительным. А еще он вел двойную жизнь человека, которому все позволено, как и прочие члены группы заговорщиков – Джон Коннолли, Уайти Балджер и Стиви Флемми. У каждого имелся публичный имидж, резко контрастировавший с неофициальной реальностью. Днем Моррис и Коннолли были агентами ФБР, а ночами кутили с двумя гангстерами, которых ревностно защищали, хотя для этого приходилось пренебрегать правилами и нарушать закон. Балджер и Флемми наслаждались репутацией крутых парней, умеющих ловко морочить голову полиции на каждом шагу, что они, собственно, и делали долгие годы, пользуясь подсказками ФБР о друзьях и врагах в криминальном мире и крышей, любезно предоставленной им высшим правоохранительным органом государства.

Моррис, по сути, оказался в кармане у Балджера, получив в 1982 году тысячу долларов для путешествия Дебби Ноузуорти в Джорджию. А в начале 1984 года, как раз когда АБН только начинала операцию «Бобы», Моррис второй раз откусил от яблока, протянутого ему Балджером.

«Коннолли позвонил и сказал – у меня есть кое-что для тебя от тех парней. Почему бы тебе не заскочить и не забрать это? Я зашел и забрал. Это был ящик вина. Когда я уже выходил, он проговорил – только смотри, осторожно, там на дне для тебя кое-что есть. Я унес этот ящик. А когда открыл его, обнаружил на дне конверт, а в нем тысячу долларов». Это было так, словно Моррису снова и снова требовались подобные ситуации, чтобы поддерживать высокий уровень своей жизни. Он думал вовсе не о том, что должен немедленно сообщить о происшествии специальному ответственному агенту бостонского офиса и отдать все ему. Напротив, он метнул взгляд прищуренных глаз в одну сторону, в другую, желая убедиться в отсутствии слежки, затем взял штопор, откупорил бутылку и спрятал в карман деньги Балджера, наслаждаясь моментом.

Но если Балджер относился к этому ящику вина как к вознаграждению в дополнение к программе страхования от ФБР, его ждало жестокое разочарование. ФБР, считавшее Морриса образцом честности и неподкупности, перевело его в Майами контролировать работу специальной группы агентов, расследующих – из всех возможных дел! – продажность одного из агентов ФБР во Флориде. Время было выбрано ужасно неподходящее, учитывая заметно возросшее внимание к Балджеру и Флемми со стороны агентов по борьбе с наркотиками и полиции Куинси. Весь остаток года и начало 1985-го Балджер и Флемми выдерживали натиск операции «Бобы» с помощью Коннолли и, хотя и в меньшей степени, Джима Ринга. Однако это было непросто, и теперь, когда федеральных агентов по борьбе с наркотиками загнали в угол, а Джон Моррис вернулся, гангстерам показалось, что настало время для воссоединения. Время, чтобы за хорошей трапезой прояснить все вопросы, связанные с их тайным альянсом. Время пересмотреть кое-какие старые дела – операцию «Бобы», – а также обсудить новые неотложные вопросы, такие как долго откладываемый, но все же приближающийся процесс о рэкетирской деятельности мафиози Дженнаро Анджуло, на котором будут представлены ценные магнитофонные записи переговоров мафии на Принс-стрит, 98. Процесс – самый крупный в Бостоне за несколько десятилетий – наконец должен был начаться с недели на неделю, и Балджер с Флемми весьма опасались тех записей.

Отправляясь на званый обед, Коннолли уже знал, что на этих пленках мафиозные главари Джерри Анджуло и Ларри Дзаннино частенько упоминали о Балджере и Флемми; «разговоры», сказал Флемми, велись о «разных криминальных делах». Особые опасения Флемми испытывал по поводу обсуждения мафиози его роли в убийстве троих братьев Беннетт в 1967 году. Но это было еще далеко не все. Коннолли полностью пересказал им диалоги гангстеров. «На пленках упоминались Беннетты», – сообщил Флемми, а Джон Коннолли также «упомянул азартные игры, если я правильно припоминаю, и некоторых букмекеров, в которых мы… в которых мы принимали участие. Думаю, Джерри [Анджуло] упомянул тот факт, что Уайти подмял под себя весь Южный Бостон, Стиви – весь Саут-Энд, и то, что мы изымали у букмекеров определенные суммы долларов. Он упомянул и количество – Уайти, пожалуй, получал… 50 000 долларов в неделю, отбирая их у букмекеров».

Флемми и Балджер встревожились. Ситуация сложилась один в один как в 1981 году, когда велась прослушка мафии. Балджер и Флемми вслух высказывали свои опасения – даже если им и удалось ни разу не засветиться на Принс-стрит, 98, главари мафии все равно разговаривали об их общих деловых интересах. Им требовалось, чтобы Моррис и Коннолли подтвердили свое обещание, данное раньше, что в обмен на их помощь в деле Анджуло записи не будут использованы против них.

Пока Моррис был в Майами, гангстеры снова и снова обсуждали все это с Коннолли, выпытывая у фэбээровца, какую опасность могут представлять для них эти пленки. Коннолли пытался их успокоить. «Именно тогда он и сказал, чтобы мы на этот счет не волновались», – вспоминал Флемми. Но им хотелось услышать то же самое и от Морриса, услышать подтверждение прежнего обещания.

«Встречу устроил Коннолли», – вспоминал Флемми. Коннолли связался с Балджером, а Балджер позвал Флемми. «Мы сразу же согласились». Выбрали будний вечер в начале весны. Город выползал из зимней темноты, погода была теплая и сырая, будто в преддверии лета. Коннолли забрал Балджера и Флемми с парковки в Южном Бостоне и сказал, что к ним присоединится один старый друг, Деннис Кондон, бывший агент ФБР, который был с ними в 1975 году, когда сделка еще только заключалась, а теперь государственный чиновник высшего ранга из департамента по обеспечению общественной безопасности, контролирующий полицию штата. Кондон был солидным политическим деятелем, участником провокаций ФБР, проводимых в 1960-х годах. «Они знали друг друга, – вспоминал Моррис, – и мы с Коннолли почувствовали, что Кондон обрадовался возможности с ними увидеться». Само собой разумелось, что появление Денниса Кондона для «стандартного техосмотра после пятидесяти тысяч миль пробега» – контрольной проверки сделки Балджера с ФБР – имело прямой смысл. Кондон был отставным фэбээровцем, ныне занимавшим пост много выше уровня полиции штата, а Балджер и Флемми постоянно нервничали из-за того, что привлекают к себе внимание разных полицейских агентств. Так почему не попытаться пройти столько баз, сколько возможно?

Влившись в оживленное движение, Коннолли, Балджер и Флемми поехали прочь из города на встречу с Джоном Моррисом.

Моррис тем временем хлопотал на кухне своего дома в Лексингтоне. Он замариновал стейки, теперь их оставалось только сунуть в духовку. Стол был накрыт к пяти часам. Его жена Ребекка на обеде присутствовать не собиралась. «Я отказалась для них готовить», – сказала она позже. Может, Джон и был исполнен оптимизма, но его жена была подавлена. Они кружили друг за другом по кухне, настороженные и полные недоверия. Качая головой, Ребекка снова высказала свое решительное нежелание привечать в доме обоих гангстеров и упомянула о детях – про сына с дочерью Джон подумал? Тот опять попытался спокойно объяснить необходимость сохранить доверие Балджера и Флемми. Ребекка ничего не знала ни о деньгах Балджера, ни о прочих «мелочах», связавших ее мужа с криминальными боссами, зато точно знала, что происходит что-то не то. Ребекка слишком долго пробыла женой фэбээровца, чтобы не почувствовать нечто странное в таком затянувшемся сотрудничестве.

Поэтому она не хотела ничего этого. Джон пытался сгладить разногласия, всегда отзываясь о Балджере и Флемми, как о «плохих парнях», словно бы признавался, делая уступку жене, что всегда помнит, кто такие Балджер и Флемми, поэтому, можно не сомневаться, он точно знает, что делает, приглашая их в дом. Он даже сказал, что его искренне беспокоит Коннолли и близость его к Балджеру, и что он, как друг Коннолли и бывший его начальник, просто обязан контролировать происходящее. Но Ребекку это не впечатлило. Она не хотела видеть в своем доме ни агентов мужа, ни их подарки.

На кленах во дворе набухали почки, а в кухне Джон Моррис изо всех сил старался разрядить напряжение, возникшее между ним и женой. Все остальное было прекрасно – он добился профессионального успеха, выполняя особое задание во Флориде, итоги которого теперь подводил. Моррис думал обо всем том, чего достиг там, на юге. Агент, дело которого он расследовал, Дэн Митрионе, считался примером для подражания – умный, всегда в прекрасной физической форме, бывший морской пехотинец, ветеран войны во Вьетнаме, из известной династии работников правоохранительных органов. Он был сыном бывшего начальника полиции, впоследствии служащего госдепартамента, убитого террористами в Уругвае в 1970 году. В начале 1980-х Дэн Митрионе начал работать под прикрытием во время расследования ФБР крупного дела о наркотиках. Митрионе сумел внедриться во внутренний круг крупного кокаинового картеля, но подпал под обаяние главаря контрабандистов, пожилого мужчины, отнесшегося к Митрионе как к сыну. Митрионе начал помогать наркодельцам, которых должен был ловить. К 1984 году Митрионе угодил под следствие.

Джон Моррис стоял во главе группы агентов ФБР, собранных по всей стране для участия в расследовании случившегося. Осенью 1984 года Митрионе признался особой временной оперативной группе, что в общей сложности получил от наркоконтрабандистов взяток на сумму 850 000 долларов. В федеральном суде Митрионе признал себя виновным и был приговорен к десяти годам тюремного заключения. Читая приговор, федеральный судья был шокирован, наблюдая крах агента с такой образцовой карьерой. «Возможно, у леди Фемиды на глазах повязка, но сегодня по ее щеке катится слеза», – сказал судья.

Моррис вернулся домой под аплодисменты своего начальства. Работа была проделана отлично, но это был довольно зловещий опыт. Он отправился во Флориду спустя несколько недель после того, как взял от Балджера вино и тысячу долларов. Моррис понимал, что полученные им деньги ничто по сравнению с 850 000 долларов Митрионе, от которых глаза на лоб лезли. Но страшно представить последствия, если шишки из ФБР узнают, что отправили одного продажного агента расследовать дело другого. Кроме того, его тяготили и другие тайны, в том числе скрываемая от Ребекки романтическая интрижка со своей секретаршей Дебби.

На кухне загородного дома супругов, казалось, сковал арктический холод, и тут часов в семь в дверь позвонили. Прибыли особые гости. Ребекка замерла. Джон окинул взглядом кухню, убедился, что все прекрасно, и поспешил к парадной двери. «Мне казалось, что мой дом – это очень безопасное место, – сказал Моррис по поводу того, что принимал гангстеров у себя в гостях. – Я не считал, что они представляли непосредственную угрозу для моей семьи. Позже я обеспокоился тем, что они знают, где я живу, но тогда ничуть не волновался за безопасность жены и детей». Было так славно снова встретиться с Коннолли, Балджером и Флемми. В конторе Моррис уже слышал разговоры о том, что группа совсем не рада видеть на его месте Джима Ринга.

Моррис распахнул дверь и сердечно приветствовал гостей. Все пожимали друг другу руки. «Добро пожаловать, добро пожаловать». Гангстеры привезли с собой не только вино, но еще и шампанское. Джон Моррис и Флемми прошли на кухню, чтобы положить шипучку в ведерко со льдом. Ребекка Моррис стояла у раковины и мыла руки. Как только Флемми вошел в кухню, она закрыла кран и стремительно вышла. Моррис пожал плечами и снова занялся гостями. Слабо улыбнувшись, он спросил, как идут дела.

Троица Коннолли, Балджер и Флемми была так же счастлива видеть Морриса, как и он их. Особенно Коннолли. Джим Ринг оказался крепким орешком. Коннолли изо всех сил пытался сойтись с ним на дружеской ноге, устраивая общие посиделки, чтобы все смогли поближе познакомиться. («Джон Коннолли неоднократно подходил ко мне и говорил: ребята хотят с тобой встретиться», – вспоминал позже Ринг.) Но Ринг присматривался к Коннолли, все больше настораживался, видя беззаботный настрой агента, и буквально лишился дара речи, когда однажды, под конец обеда в доме миссис Флемми, «когда мы уже собирались уходить», вошел в кухню брат Уайти Балджера, Билл Балджер, и протянул ему какие-то фотографии.

– Что за чертовщина происходит? – накинулся Ринг на Конноли, имея в виду нагромождение нарушений в «протоколе» – непринужденную атмосферу обеда с двумя криминальными боссами, участие во всем этом матери осведомителя, появление одной из наиболее могущественных публичных государственных персон. Коннолли не понял беспокойства Ринга. Он просто напомнил своему начальнику, что Билл Балджер живет по соседству – якобы в этом и заключается причина его неожиданного появления.

Смятение Ринга достигло апогея во время приватной встречи с главным куратором осведомителей бостонского офиса. Список претензий начальника затрагивал буквально каждое базовое правило работы с информаторами, принятое в ФБР и в любом полицейском участке. «Я встретился с Джоном Коннолли в моем кабинете, – рассказывал позже Ринг, – и сказал, что, по моим наблюдениям, его контакты с мистером Флемми и мистером Балджером проходят с нарушениями, каких не допустит ни один агент-новичок». Ринг выразил недовольство по поводу того, что в демонстрации своего дружеского к ним отношения Коннолли определенно хватил через край, и вместо того чтобы обращаться с обоими осведомителями, как с преступниками, он относится к ним как к коллегам из ФБР.

Ринг немедленно заметил, что информация уходит не туда, куда следует – к Балджеру и Флемми. Коннолли, говорил Ринг, «выдает им слишком многое. Он мог бы задавать вопросы совсем по-другому. Можно замаскировать нужный вопрос среди пяти прочих, к тому же была одна вещь – кажется, во время нашей второй встречи – которая меня просто потрясла. Коннолли повернулся ко мне и сказал что-то вроде: “О, да расскажи им про это и это”».

Встречи в доме Коннолли в Южном Бостоне тоже создавали проблемы. «Это было просто безумие», – рассказывал Ринг. Он приказал Коннолли прекратить принимать Балджера и Флемми у себя дома. Конноли же повел себя как проказливый школьник-озорник, надумавший одурачить строгого, лишенного чувства юмора учителя. Он выбрал другого агента, Джона Ньютона, и спросил, нельзя ли перенести встречи в его квартиру в Южном Бостоне. Ньютон, агент, с которым Коннолли подружился, когда тот впервые приехал в Бостон, был только счастлив помочь. Он открыл двери своего дома своему другу из ФБР, и когда компания собиралась у него в квартире для этих несанкционированных встреч, Ньютон забирал двух своих собак и шел с ними на прогулку. Предупредительный Балджер в конце концов стал приносить с собой собачье печенье.

Коннолли доложил Рингу, что выполнил приказ и прекратил встречи у себя в квартире. Но до Ринга быстро дошел слух, что Коннолли попросту перенес их в другое место, чуть дальше по этой же улице. «Непрофессионально, глупо, агенты ФБР так дела не делают. Я этому вовсе не радовался, – рассказывал Ринг. – Зачем встречаться там, где все знают твоих осведомителей? Можно поехать в Нью-Йорк. Можно поехать в Канаду. Да куда угодно! Это все от лени».

И это Ринг еще не знал об их «дружеских» обедах – в доме Ника Джантурко, в доме Джима Морриса. Вдобавок ко всему Ринг заметил, что встречаться с обоими гангстерами одновременно (доказанный факт в истории сделки ФБР с Балджером и Флемми) в высшей степени неправильно. «Если бы ты контролировал ситуацию, – заметил он, – ты бы встречался с Балджером и Флемми по отдельности». Но, разумеется, ФБР уже ничего не контролировало.

В ответ на критику Ринга Коннолли снова завел свою уже хорошо известную песню, доказывая, что Балджер и Флемми просто незаменимы в войне ФБР против мафии, и включив в нее самолично состряпанную историю о том, как Балджер и Флемми спасли жизнь Ника Джантурко – историю, которая задела бы чувства любого агента ФБР.

Но Ринг дерзнул подвергнуть сомнению и эту навязчивую рекламу. Вместо того чтобы поверить Коннолли на слово, он просто расспросил самого Джантурко. «Я спросил его, что за история там была. И он начал вспоминать и рассказал, что участвовал в операции под прикрытием и должен был отправиться на какую-то запланированную встречу, но, как стало известно, мистер Балджер и мистер Флемми передали ему информацию с предупреждением не ходить туда.

Я ему говорю: «Ты не ответил на мой вопрос. А вопрос такой – ты заявляешь, что уверен, будто эти двое спасли тебе жизнь?» Но в ответ услышал только, что дело давно закончено». Ринг так и не получил прямого ответа на свой вопрос.

Но несмотря на все растущее беспокойство, между Рингом и Коннолли все оставалось по-прежнему. Ринг не оформил свои замечания документально, не поделился своими тревогами с кем-нибудь из начальства бостонского отделения ФБР. Не подверг Коннолли взысканию. Ринг не думал, что дисциплинарное взыскание гарантирует «отказ от совершения глупых поступков. Я считал, что мне необходимо научиться руководить своими людьми и начать делать это как можно быстрее». Тем временем собственные папки Коннолли по-прежнему заполнялись блистательными отчетами о его работе.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что весной 1985 года Джим Ринг не присутствовал на кухне в доме Джона Морриса вместе с Балджером, Флемми и Коннолли. Более того, примерно в эти же дни Ринг и Коннолли обсуждали вопрос о том, что «я не нравлюсь мистеру Балджеру и мистеру Флемми, – вспоминал Ринг, – и мне это совершенно безразлично, потому что они всего лишь осведомители». Зато Моррис хотел нравиться – всем без исключения.

«Коннолли, Флемми и Балджер приехали вместе», – вспоминал Моррис. Деннис Кондон появился полчаса спустя, примерно в 19:30. Он приехал прямо с работы, из своего кабинета в департаменте общественной безопасности Бостона. Моррис метался между гостиной и кухней как радушный хозяин и повар.

Все перешли в гостиную. Прошло уже несколько лет с тех пор, как Балджер и Флемми виделись с Кондоном. Вечер в Лексингтоне стал вехой, «моей первой с 1974 года встречей с Деннисом Кондоном», – вспоминал Флемми. 1974 год, безусловно, был поворотным для Флемми. Он вернулся в Бостон, проведя пять лет в бегах – после вынужденного отъезда, вызванного предъявленным ему обвинением во взрыве машины и убийстве Уильяма Беннета. Флемми был уверен, что именно Кондон обеспечил ему возвращение из Канады, сделав так, чтобы два главных обвинения были сняты одновременно с третьим, которое предъявили, как только он покинул страну, стремясь избежать уголовного преследования. После возвращения Флемми в кофейне состоялась встреча с Кондоном, где Флемми передали с рук на руки очень полезному Коннолли. В глазах Флемми Кондон был кем-то вроде режиссера, руководившего всеми этими передвижениями, и он был ему очень благодарен. «Мы с ним довольно давно не виделись. Я спросил, как у него дела, как он себя чувствует. Поблагодарил за то, что он отозвал ордер на арест за побег. Спросил, как поживает мистер Рико, его напарник, и еще сказал: если вы с ним увидитесь, передавайте от меня привет».

Мужчины сели за стол. Моррис подал стейки. Налили еще вина и примерно с час просто ели и болтали о прежних временах.

«Это была легкая шутливая беседа», – вспоминал Флемми. Балджер рассказывал байки о том, как в конце 1950-х сидел в тюрьме за ограбление банков. «В основном говорил он, – сказал Флемми о Балджере. – О самых разных вещах. Он вообще очень умный и много знает. Просто покоряет аудиторию».

Но если Балджер не закрывал рта, то Кондон вел себя совсем иначе. Седеющий ветеран бостонских правоохранительных органов сидел, поклевывая еду, и вежливо слушал. «Он почувствовал, что на него устроили засаду», – сказал Кондон, весьма удивившийся, когда увидел в доме Морриса Балджера и Флемми. Приглашение он получил в этот самый день, ближе к вечеру, по телефону – мол, давай заходи по дороге домой. По его словам, ему сообщили, что будут Моррис и Коннолли «и еще пара человек – они проходили мимо и решили зайти поздороваться».

Разумеется, внешне это походило на простую встречу старых друзей, решивших немного выпить вместе и повспоминать истории из боевого прошлого. Но под внешней легкостью скрывалось острое беспокойство Балджера и Флемми, опасавшихся за свою неприкосновенность. В некотором роде каждый официальный представитель правоохранительных органов, присутствовавший на том обеде, символизировал историю и возможности альянса. Прошлое, настоящее и, как криминальная парочка надеялась, будущее были представлены за столом в лице Кондона, Морриса и Коннолли. Но Кондон, который, по идее, обеспечивал защиту сразу от двух полицейских агентств – ФБР и полиции штата, – вряд ли ностальгировал о старых добрых временах. Моррис сказал о Кондоне: «Я понял это по его взгляду, когда он вошел… он чувствовал себя довольно неловко».

«Я подумал, что это в высшей степени необычно – то, что и миссис Моррис там была, и я, а ведь мы с ней не были работниками ФБР, – вспоминал Кондон. – И еще я чувствовал, что, учитывая занимаемое положение, мне там находиться не следует».

Деннис Кондон, однако, не стал возражать, не отвел в сторону Морриса и Коннолли и не потребовал объяснений. «Я остался, если можно так выразиться, из вежливости и из дипломатических соображений». (Кроме того, он сохранил факт этого обеда в тайне, не сообщая о нем ни единому официальному лицу по меньшей мере еще десять лет.) Но остальные, сидевшие в тот вечер за столом, не получили от него ни поддержки, ни одобрения. Доев обед, Кондон ушел меньше чем через час после своего появления. Флемми был неприятно поражен. С его точки зрения, Кондон «не выглядел человеком, чувствующим себя неловко», и он искренне сожалел, когда тот ушел.

Минус один в компании.

Тем не менее в распоряжении Балджера и Флемми все еще оставались Коннолли и Моррис. Налили еще вина и приступили к обсуждению деловых вопросов.

Джон Коннолли, позже говорил Флемми, обеспечил их свежей информацией о том, каких контактов оба криминальных главаря должны избегать в своей преступной деятельности. Назвал нескольких полицейских осведомителей. Затем разговор перешел на приближающийся суд над мафией, пленки ФБР, возможные уязвимые места Балджера, и самое важное – соблюдение обещаний, данных когда-то агентами.

«Не помню, кто поднял эту тему, – рассказывал Флемми. – Мы волновались, потому что считали, что во время разговора о Принс-стрит наши имена непременно будут упомянуты в связи с криминальными делами. В то время я знал, что на пленках имелась запись разговора между Джерри [Анджуло] и Ларри [Дзаннино], они говорили о Джиме Балджере и обо мне. Я опасался, что в один прекрасный момент это будет использовано против нас, и спросил об этом Джона Морриса и Джона Коннолли. Но они ответили, что волноваться не о чем, потому что никто не будет предъявлять мне обвинений ни в чем, что может оказаться на этих пленках. Ну а раз уж мы обсуждали эти записи, разговор привел к обещанию, данному Джоном Моррисом мне и Джиму Балджеру».

Это заявление оказалось самым лучшим из всего обещанного им Моррисом и Коннолли раньше. Моррис, совершенно трезвый, несмотря на бокал с вином в руке, сказал: «Вы можете делать все, что угодно, если при этом никого не грохнете».

Флемми понравилось услышанное. «Я сказал Джону, ну, в смысле, говорю ему: “Джон, так давай ударим по рукам?” И он сказал: “Давай”».

«И мы пожали друг другу руки, и Джим Балджер тоже пожал ему руку».

Наконец-то пришло время шампанского.

Обед длился три часа. Балджер, Флемми и Коннолли уехали около половины одиннадцатого. Прежде чем отправиться в постель, Моррис навел в доме полный порядок.

Пусть Кондон и ушел слишком рано, не в силах наслаждаться таким важным вечером, но Балджер и Флемми все равно чувствовали себя превосходно. Гангстеры решили, что агенты ФБР дали добро на то, что у них получалось лучше всего: организацию преступлений.

«Я истолковал это именно так, – говорил позже Флемми о чудесной жизни, которую ему пообещали. – За исключением убийств, да, я думал, они могли дать нам такую гарантию».

По мнению Флемми, агенты вновь подтвердили свою политику поддержки группы, включающую полный перечень услуг: урегулирование неприятностей до возможного начала расследования, как они делали в прошлом – в случае с торговым автоматом «Мелотон», вымогательством у Фрэнка Грина, многими нераскрытыми убийствами, захватом винной лавки у Рейксов; информирование о прослушке, как они поступили в случае с гаражом на Ланкастер-стрит и, совсем недавно, с операцией «Бобы» от АБН; спасение их в случае возбуждения уголовного дела, как это было с прокурором Джеремайей Т. О’Салливаном и обвинением в махинациях на скачках; и наконец, если все остальное не поможет и Балджеру с Флемми в самом деле будет грозить официальное обвинение, обеспечение им хорошей форы.

Все выглядело так, будто на десятую годовщину их тайной сделки они снова повторили свои обеты. Балджер и Флемми вышли из-за стола, воспрявшие духом и полные сил. Ринг, возможно, и был непредсказуем и потому ненадежен, но они могли рассчитывать на Морриса и Коннолли. Но ни один из них тем вечером не сообразил, что другому Балджеру, Билли, тоже вот-вот потребуется дружественная рука в ФБР.

 

Глава 14. Оттенки Уайти

К 1984 году Билли Балджер прочно сидел во главе сената штата, управляя им уверенно и решительно, применяя политику кнута и пряника. А вот частную адвокатскую практику, которую содержал на пару с другом детства, игнорировал, кроме того, испытывал финансовые затруднения в обеспечении своего сумасшедшего семейства с девятью детьми. Он беспокоился из-за обветшавшей крыши дома, полного детей, переживал из-за трудностей в оплате их обучения. Опасался, что видавшая виды машина может заглохнуть на обочине, и жена Мэри, храбро возившая детей туда-сюда, окажется в сложном положении. Хотя в тот год он заработал что-то между 75 000 и 100 000 долларов, он словно плыл против течения, тратя денег больше, чем получал. В своих мемуарах Билли сетовал, что хотя еще и не обанкротился, но был «очень близок к тому».

Затем, по словам Билли, в его городскую юридическую контору совершенно неожиданно вошел чудо-клиент. Двое братьев хотели выкупить у него свою собственность, и Балджер получил для них ссуду в 2,8 миллиона долларов у дружественного банка в Южном Бостоне. В обмен на помощь в переговорах с банком и выкупе собственности Билли предложили непомерно большую оплату. Перспектива наполнила сознание Билли чудесными видениями: «Новая машина для Мэри… новая крыша».

Занимаясь выкупом довольно спорадически, Балджер все же решил вопрос в 1985 году и согласился на вознаграждение в размере 267 000 долларов – этого было более чем достаточно, чтобы они с Мэри перестали волноваться из-за машины и платы за обучение. Но проблемы с наличными продолжались, поскольку Балджер согласился на выплату гонорара только в 1986 году. Он сказал своему коллеге-юристу из Южного Бостона, Томасу Финнерти, что будет «обнищавшим богачом» до тех пор, пока эти деньги к нему не поступят.

Но Том пришел на выручку. Он предложил Балджеру заем в размере 240 000 тысяч долларов в обмен на гонорар. Билли был в восторге, но облегчение оказалось недолгим. Спустя несколько недель после того, как он взял эти деньги, выяснилось, что Финнерти сотрудничает с бостонским застройщиком Гарольдом Брауном. Балджера чуть удар не хватил от тревоги, когда выяснилось, что Финнерти имеет дело с людьми, подобными Брауну, и предупредил коллегу, что этот сомнительный домовладелец – источник больших неприятностей. Но Финнерти только рассмеялся и поддразнил Балджера, назвав его неисправимым паникером. Кроме того, добавил он, вознаграждение от застройщика в размере 500 000 долларов уже лежит в доверительном фонде, основанном Финнерти.

Вздрогнув при упоминании фонда, Балджер понял, что его недавний заем – это деньги Брауна. «Ты мне этого не говорил, – возмутился Балджер. – Я верну все до последнего цента, причем немедленно. Не хочу иметь с Брауном ничего общего, даже косвенно». К концу 1985 года деньги Брауна в сумме 254 000 долларов (включая проценты) были возвращены. Мэри он сказал, что с планами на безбедное существование придется подождать.

На следующий год Балджер понял, что не ошибся в своих предположениях – федеральный суд признал Брауна виновным в подкупе должностных лиц. Браун стал носить на себе микрофон от ФБР и пытался заводить разговоры с политиками. Балджер и Финнерти шутили, что теперь нужно избегать Брауна во время грозы, чтобы не ударило электричеством, и здорово повеселились по этому поводу.

Но Гарольд Браун рассказал совершенно другую историю.

Дело Билла Балджера началось в 1983 году, когда федеральные следователи поймали коррумпированного городского инспектора на взятке и заставили стать их тайным агентом. В 1985 году он ходил с потайным микрофоном, записывая разговоры и навещая своих обычных клиентов, в том числе Гарольда Брауна. Практичный домовладелец заплатил инспектору 1 000 долларов, чтобы занизить стоимость жилого комплекса и таким образом сэкономить 24 000 долларов на сборе на патент.

Затем Браун сам шагнул в ловушку после того как его пригласили дать показания перед Большим жюри. Он не знал, что имеется запись его разговора с инспектором, и думал, что дело в каком-то бестолковом полицейском расследовании. Он начал лгать, заявив Большому жюри, что никогда никому и десяти центов не дал. Ему быстро предъявили обвинение в лжесвидетельстве и даче взяток и так же быстро превратили его в правительственного агента с микрофоном и всеми прочими атрибутами. Браун искал возможности заключить сделку о признании вины, чтобы не отбывать тюремный срок. Прокурор спросил, что тот может предложить взамен, и Браун ответил – Тома Финнерти и Билла Балджера.

Отношения Брауна с Финнерти начались в середине 1970-х годов, когда Браун увидел возможность построить небоскреб в дальнем конце захудалой Стейт-стрит, бывшей одним из бостонских бульваров в колониальные времена. Он начал скупать землю, по одному бесхозному участку за раз. Будучи одним из крупнейших землевладельцев штата с собственностью стоимостью от 500 миллионов до миллиарда долларов, Браун предвидел строительный бум 1980-х и ждал, когда тот наступит.

Необходимость развивать строительство возникла в 1982 году, когда город, еще не оправившийся от очередного сокращения в штате департамента по налогам на недвижимость, задолжал владельцам коммерческой недвижимости 45 миллионов долларов налоговых льгот. Мэр Кевин Уайт нуждался в помощи законодателей, чтобы заставить казначейство обеспечить возврат налогов, и Балджер добился этой помощи с оговоркой, что город продаст собственность штату, чтобы основать администрацию конференц-залов. Новое агентство штата было немедленно взято под контроль ставленниками Балджера и Уайта.

Другая часть законопроекта требовала, чтобы город продал пять парковочных комплексов, в том числе тот, что стал частью проекта Брауна. Гаражи не выставлялись на аукцион для получения за них высшей цены, но были просто переданы городской администрации, в отдел реконструкции и перестройки, а уж тот мог продать их застройщикам, как пожелает. Это был «закрытый цех», а Балджер принимал непосредственное участие в планировании процесса.

После того как Уайт с Балджером ударили по рукам, Браун и его партнер, выдающийся архитектор, получили преимущественное право на застройку Стейт-стрит. У архитектора имелось одобрение бостонского союза архитекторов, а Браун владел большей частью земли. Затем к Брауну обратилось доверенное лицо Уайта, бывший генеральный прокурор Массачусетса, Эдвард Маккормак. Маккормак запросил непомерную долю в предприятии в обмен на предложенную им услугу – присматривать за «правильной» работой мэрии. Когда его предложение отклонили, Финнерти внезапно обнаружил, что превратился в малоизвестного адвоката с невысокими гонорарами.

К тому времени, как Финнерти начал переговоры, надеясь получить кусочек небоскреба, он был адвокатом по уголовным делам без какого-либо опыта работы в сфере недвижимости. Переход настолько рискованный, что в Бостоне мало кто на него решался. Эти две юридические специальности требовали слишком разных умений – неброская учтивость против непримиримого заступничества. Финнерти, бывший окружной прокурор, вел себя грубовато, в традициях Южного Бостона, и имел мало общего с вышколенными юристами из фирм «высшего дивизиона», которые обычно и занимались застройкой и развитием даунтауна. В период между концом 1983 года и февралем 1985 года Браун месяцами водил Финнерти за нос, не говоря ни да, ни нет, проталкивая свой проект в мэрии и ведя пустые разговоры.

Когда Финнерти понял, что Браун самостоятельно устремился к финишной прямой, переговоры сделались более интенсивными. Браун сдался в 1985 году, согласившись «купить» самопровозглашенный пай Финнерти, которого никогда не существовало, за сумму примерно в 1,8 миллиона долларов. Финнерти ни разу не появился ни на одном слушании по поводу проекта или его развития, не представлял он интересов Брауна и тогда, когда другой застройщик предъявил тому иск по поводу высоты административного здания.

Тем не менее Финнерти в июле депонировал свой первый взнос в банк в размере 500 000 долларов. Затем Билли и Томми, два старых друга по Олд-Харбору, быстро поделили между собой 450 000 в августе и еще 30 000 в октябре. Но месяц спустя для Балджера наступила расплата. В ноябре Большое жюри предъявило Брауну обвинение в подкупе городского инспектора и «других официальных лиц». Балджер вернул деньги в траст через три дня, назвав это возвратом займа.

К тому времени, как в 1988 году эти денежные операции стали предметом публичного скандала, Финнерти окончательно перестал притворяться адвокатом по недвижимости в большом проекте. Он сказал, что присоединился к коллективу разработчиков Брауна для придания проекту респектабельности, используя свои связи в правоохранительных органах, чтобы никто не вспоминал о былом сотрудничестве Брауна с поджигателями. Респектабельность он оценил в 1,8 миллиона долларов и фактически возбудил иск против Брауна, чтобы получить эти деньги.

Но землевладельцу хватило нескольких недель общественного возмущения по поводу сделки, чтобы пойти на попятный и закрыть вопрос с иском. Браун назвал это практичным решением, чтобы в конечном итоге заплатить меньше. «Я бизнесмен, и не мое дело заниматься расследованиями», – заявил он и больше никогда не произнес ни слова на эту тему.

Несмотря на дерзость его гражданской позиции, скандал вокруг небоскреба на Стейт-стрит, 75, оказался для Балджера тяжелым испытанием. Когда общественное негодование достигло апогея, на президента сената напал «черный пес меланхолии». В конце 1988 года он вышел из Капитолия и отправился в парк Бостон Коммон, где мрачно опустился на скамейку. Он смотрел, как люди на соседних скамейках едят свой ленч, и, погрузившись в свои безутешные мысли, вдруг разозлился на безразличное отношение общественности к неправомерному поведению СМИ. Он думал: «Неужели эти люди, что ходят по улицам или дорожкам в парке… не видят, что творят городские газеты?» Впрочем, это настроение быстро прошло, стоило ему понять, что у незнакомых людей нет никаких причин переживать из-за его проблем. Тоска улеглась, и он вернулся в свой кабинет «легкой походкой, готовый ко всему, что его ждет».

Билли Балджер дал письменные показания, где утверждал, что занял деньги у Финнерти, не зная об их происхождении. Со временем его версия того скандала стала общепризнанной частью его агрессивного имиджа в Южном Бостоне. Снова Билли Балджер дал отпор чужакам, а газеты подвергли его за это преследованию. Как всегда, он одержал над всеми верх.

Но его версию истории о небоскребе на Стейт-стрит, 75, можно считать состоятельной только в случае, если закрыть глаза на факты. Балджер вовсе не был невинной жертвой. Ею был владелец трущоб. И ФБР, в точности так же, как в течение пятнадцати лет защищало Уайти Балджера, встало на защиту Уильяма Балджера, не дав причинить ему вред.

Во время федерального пересмотра нескольких дел о строительстве в даунтауне, в том числе о Стейт-стрит, 75, следователи обнаружили документы, не оставлявшие камня на камне от утверждений президента сената. Документы – до сих пор скрытые в федеральном архиве – доказывают, что в действительности Балджер поимел немалую долю от денег Брауна. Хотя он «вернул» займ, Финнерти отмыл деньги через счета другой юридической фирмы и отдал их Балджеру. Таким кружным путем Балджер получил примерно половину от первоначальных 500 000 долларов.

Более того, Балджер не получил и половины той суммы, под залог которой брал кредит: вместо заявленных им 267 000 долларов, его гонорар составил лишь 110 000 долларов.

Документы не доказывают вымогательство, но полностью разрушают сказку о том, что деньги занимались на починку крыши и машину для Мэри. Вместо того чтобы пустить эти деньги на приведение в порядок домашнего хозяйства, Балджер вложил их в необлагаемый налогами облигационный фонд. Если бы это вылезло наружу, не понравилось бы Саути. В конце концов, Билли перестал бы быть Билли, если бы взял деньги. Брать деньги – это свойство Уайти.

Но Балджер получал помощь от ФБР. Несмотря на общественный скандал, дело Брауна о вымогательстве уже считалось в бюро вопросом исчерпанным. Все тот же Джон Моррис, прикрывавший Уайти Балджера и бравший у него деньги, был теперь инспектором отряда, занимавшегося борьбой с коррупцией. В 1988 году Моррис подсуетился и отвел опасность от Билли Балджера, закрыв дело незадолго до того, как «Бостон глоуб» опубликовала сенсационный материал о сделке, связанной с небоскребом.

Моррису опять пришлось бороться с собственной совестью. Затянувшееся дело Брауна стало еще одним пунктом во все удлиняющейся череде решений, требовавших, чтобы он просчитал риск и понял, стоит ли совершать правильный поступок, точно зная, что этим навлечешь на себя гнев безжалостного преступника, множество раз дававшего ему взятки и постепенно соблазнявшего его превосходным вином и странным товариществом. Но Моррис знал – Балджер, не колеблясь, обратит его слабости против него же. И действительно, на самом последнем званом обеде, который Моррис устраивал для осведомителей (небольшая вечеринка в квартире Дебби Ноузуорти в Вобурне), Уайти поднял ставки. Джон Коннолли и Стиви Флемми уже ушли, но Балджер задержался возле вешалки. «Надевая пальто, – вспоминал Моррис, – он вытащил конверт и протянул его мне. Сказал: “Держи, это тебя немного поддержит” – и направился к двери». В конверте лежали 5 000 долларов наличными.

Вспомнив этот случай, Моррис закрыл папку с делом о небоскребе по адресу: Стейт-стрит, 75. Но история продолжалась, тем более после того, как стало известно, что ФБР даже не допросило Билли Балджера. Генеральный прокурор Массачусетса, Джеймс Шэннон, призвал к еще одной попытке расставить все по своим местам.

Вступает Джон Коннолли. Поскольку Билли Балджер оказался прямо на линии огня, Коннолли отвел Морриса в сторонку, настойчиво спрашивая, стоит ли президенту сената соглашаться на допрос. Моррис вспоминал, что «Коннолли подошел ко мне и спросил, что делать президенту сената, когда от него требуют согласиться на допрос, и что я посоветую ему делать». Моррис сказал, что Балджер должен согласиться, потому что благодаря голословным, ничем не подтвержденным заявлениям Брауна это дело дохлое. «Я не чувствовал, чтобы дело было выигрышным, – продолжал Моррис. – И не думал, что он может навредить себе. Я считал, что для него же лучше согласиться на допрос и положить конец публичному скандалу». Лучше еще одно расследование, чем бесконечная война на передовой.

Все время прикрывая Уайти, вплоть до того, что предупреждал его о прочих информантах ФБР, Коннолли теперь ринулся спасать брата Билла – своего настоящего героя. Уайти ассоциировался в основном с бизнесом, но Билли был чем-то вроде идола. Долгие годы Коннолли скрывал свои отношения с Уайти, но никогда – дружбу с Билли. Коннолли выставлял ее напоказ, бурно радуясь своей связи с министрантом из церкви Святой Моники. Коннолли верил, что именно его дружба с Билли убедила Уайти стать осведомителем. Он называл Билли «друг на всю жизнь… наставник… очень близкий друг». Коннолли всячески подчеркивал в ФБР свои с Билли отношения, приводил агентов в сенатский офис Балджера, чтобы лично познакомить их с председателем. Однажды во время сессии Балджер представил его своим коллегам-сенаторам, и те, стоя, устроили Коннолли овацию. Зная, что многие агенты похожи на стареющих бейсболистов, боящихся обычной жизни после многих лет славы, Коннолли часто говорил коллегам, что Балджер поможет им получить высокооплачиваемую работу после того, как они выйдут на пенсию. Поэтому он ни под каким видом не мог допустить жесткого допроса Билли в ФБР, уж не говоря о беспощадном выяснении правды.

В этих обстоятельствах не было ничего удивительного в том, что второе расследование ФБР ограничилось беседой с Балджером в его юридической конторе. Прокуроры и агент ФБР выслушали двухчасовую речь Балджера, в которой тот отрицал любые возможные связи с Брауном и твердо держался истории о займе и гонораре. Он сказал, что Финнерти «поклялся» ему никогда не использовать имя Балджера, чтобы добиться какого-то преимущества. Кроме того, Балджер добавил новый поворот в байку о займе, на этот раз вплетя в нее не расходы на домашнее хозяйство, а принятие упреждающих мер, поскольку он-де не доверял Финнерти и считал, что тот не выплатит ему вознаграждение целиком. Балджер просто хотел получить свои деньги, пока возник благоприятный момент.

Доброжелательная беседа Балджера с ФБР стала основанием для того, чтобы навсегда прекратить расследование. Джеремайя Т. О’Салливан, временно исполнявший обязанности прокурора, сказал, что в деле просматривается тема посредничества, но оно не дотягивает до вымогательства. На вопрос, пытается ли он сказать, что преступление произошло без запроса, О’Салливан ответил, что это уже не его работа и все дальнейшие действия должны производиться властями штата.

Несмотря на свое закулисное вмешательство в дела на стороне Уайти Балджера, О’Салливан не взял самоотвод. Он удачно и вовремя «отвернулся» во время истории со скачками и предупредил ФБР об установленном полицией штата наблюдении на Ланкастер-стрит. О’Салливан сыграл ключевую роль в спасении Балджера от внутреннего расследования ФБР, затеянного Сархаттом, и именно он исключил обреченного и отчаявшегося Брайана Халлорана из программы защиты свидетелей. Теперь самоуверенный прокурор заявил, что дело Билла Балджера дохлое с самого начала, что его нельзя считать даже спорным. Это было прощальное слово О’Салливана, покинувшего правоохранительные органы.

Одним из вопросов, которые О’Салливан направил на рассмотрение нижестоящим агентствам, был вопрос об оборотной стороне пребывания Билла Балджера в Капитолии Бостона. В опровержение представления о Балджере как о публичной персоне, достойной доверия и исполненной добродетели, ему выплачивались непомерно высокие адвокатские гонорары за сомнительные услуги. Например, в дополнение к 250 000 долларов от Брауна, перечисленных ему Финнерти, Балджер делил гонорары с одним из лоббистов палаты представителей, поставлявшим ему клиентов, нуждавшихся в поддержке влиятельных персон. Лоббистом этим был Ричард Макдонох, сын легендарного мошенника от политики, Патрика Сынка Макдоноха. Хотя сыну недоставало грубоватого обаяния Сынка, он все же обладал смекалкой уличного мальчишки, был человеком энергичным и отлично изучил обходные пути в Капитолии. Собственно, именно Дикки Макдонох раздобыл для Балджера тот волшебный заказ от подрядчиков, нуждавшихся в банковском кредите в 2,8 миллиона долларов. И именно Дикки получил 70 000 долларов за посредничество. Он также привел к Балджеру и другого клиента, калифорнийскую компанию, выпускавшую продукцию для похудения, которой требовалось содействие в том, чтобы убрать один из их продуктов из списка канцерогенной продукции, составленного Управлением по контролю за продуктами и лекарствами. Компания рассчитывала, что Балджер сумеет помочь с УКПЛ, но единственное, что он смог сделать – это добиться встречи с малозначащим бюрократом в другом агентстве. Несмотря на отсутствие результата, Балджер с Макдонохом получили на двоих 100 000 долларов.

Во время бесед с федеральными следователями ни Балджер, ни Макдонох не сумели предоставить документы для обоснования этих гонораров. Макдонох практически ничего не знал о работе, выполненной для клиентов, опосредованно заплативших ему 120 000 долларов.

Спустя два месяца после того, как О’Салливан перекрыл все возможности дальнейшего проведения следствия, президент сената выступил приглашенным докладчиком на приеме, посвященном уходу в отставку агента ФБР Джона Клоэрти. Именно Клоэрти отвечал за связи с прессой, когда бюро отказалось от пересмотра дела по Стейт-стрит, 75. Кроме того, он служил когда-то в отделе по борьбе с организованной преступностью под началом Морриса и был другом Коннолли. Время провели отлично.

Примерно через год после того, как Билл Балджер и Том Финнерти поделили между собой 500 000 долларов, полученные от крупнейшего землевладельца штата, некий мелкий риелтор из Южного Бостона получил предложение, от которого не смог отказаться. Как утверждают, деньги опять были стребованы под принуждением, но условия в Саути были совершенно другими. Реймонду Слингеру предложили альтернативу – либо он выплатит 50 000 долларов, либо ему разнесут вдребезги голову.

Начиная дела с Уайти Балджером осенью 1986 года, Слингер думал, что ему крупно повезло. Балджер неожиданно заглянул к нему в контору для короткой консультации. Он хотел узнать, как можно получить выгоду в период внезапного роста местного рынка недвижимости. Они проговорили минут двадцать, и Слингер уже представлял, как вместе с Балджером заключает сделки по недвижимости.

Но этому не суждено было произойти. Полгода спустя Слингеру велели явиться в наводящий ужас бар «Три О». Он робко вошел в сырое, вызывающее клаустрофобию помещение бара с покоробленным полом и низким потолком, темными стенами и липкими столами. В этом месте кто-нибудь обязательно играл в бильярд, потягивая спиртное, а одинокие посетители сидели, уставившись в свои стопки и пивные кружки. Слингера проводили в офис на втором этаже, где его поджидал Балджер, скрестив руки на груди. Он поднял взгляд и заявил: «У нас проблема».

Балджер сказал, что его наняли, чтобы убить Слингера, для чего ему придется прийти в контору Слингера в Олд-Харборе «с пушками, в масках и все такое».

Балджер не стал отвечать на вопросы, в том числе и о том, кто и почему хочет убрать Слингера. Он говорил только о том, что можно сделать – заплатить ему, Балджеру, чтобы тот разорвал контракт. Слингер, у которого имелись крупные долги и достаточное количество врагов, сглотнул и спросил, не сумеет ли он выкрутиться за 2 000 долларов. Но Балджер захохотал и ответил, что его сапоги стоят дороже.

БАЛДЖЕР: 50 000 долларов больше похожи на правду.

СЛИНГЕР: У меня нет таких денег.

БАЛДЖЕР: Что ж, думаю, тебе их лучше найти.

Слингер направился прямо в бар этажом ниже, чтобы собраться с духом перед возвращением в контору на Ист-Бродвей. В отчаянии он обратился за помощью к члену городского совета Джеймсу Келли. Поговорив с Балджером, Келли заверил Слингера, что все будет в порядке.

Но не тут-то было. Два дня спустя со Слингером связался Кевин О’Нил, сообщник Балджера, управляющий баром «Три О». О’Нил сообщил, что «хозяин» снова хочет его видеть. Ожидая самого худшего, Слингер вошел в «Три О» с колотящимся сердцем и с пистолетом, который одолжил у приятеля. Едва он оказался внутри, двое головорезов Балджера схватили его и тычками заставили подняться на второй этаж, где уже дожидался рассерженный Балджер. Слингер вспоминал, что «они схватили меня и поволокли наверх, обыскали, разорвали рубашку, отняли пистолет и начали меня бить». Он точно помнил, что Балджер пинал его ногами.

Затем Балджер и его подручные швырнули Слингера на стул. Убедившись, что на нем нет микрофона, они накинулись на него за то, что обратился к Келли. Балджер схватил отнятый пистолет и приставил его к макушке Слингера, объяснив, что пуля пройдет вниз по хребту, так что кровавого месива не будет. Затем приказал подручным принести «мешок для тела», и Слингер от ужаса чуть не потерял сознание. «Я думал, мне конец».

Прошло несколько мгновений, и Слингеру дали второй шанс раздобыть деньги. В разорванной рубашке, с израненной душой, Слингер, спотыкаясь, снова спустился в бар. Вернувшись в контору, он позвонил сестре и жене и наскреб 10 000 долларов, чтобы заплатить. Кроме того, он согласился платить еженедельно.

Через два месяца после того, как Балджер его избил и запугал, Слингер уже изнемогал под бременем еженедельных платежей в размере 2 000 долларов, которые клал в бумажный пакет и отдавал О’Нилу, ждущему в машине возле его конторы. Слингер выплатил половину долга, но был в таком отчаянии, что решил обратиться в правоохранительные органы. Весной 1987 года он обратился в ФБР.

Два агента ФБР появились в его конторе в Олд-Харборе без предварительной договоренности. Слингер открыл дверь Джону Ньютону и Родерику Кеннеди.

Позднее Ньютон скажет, что Слингер был готов давать показания по поводу вымогательства со стороны Кевина О’Нила. Но он утверждал, что Слингер ни разу не упомянул имя Балджера. Кеннеди со своей стороны не смог вспомнить ни единой детали того разговора, не помнил даже, был ли такой разговор. И, отступив от стандартной процедуры, ни один из агентов не написал рапорт о встрече со Слингером.

Словно в классическом примере о том, чего нельзя делать в подобных случаях, Ньютон обсудил историю Слингера со своим боссом, а тот сообщил о ней помощнику оперативного ответственного агента. Руководители высшего звена тут же отмахнулись от дела, игнорируя внутренние инструкции, требующие, чтобы они либо обратились к прокурору, либо объяснили Главному управлению ФБР свое решение не давать делу ход.

Как ни парадоксально, безрезультатная беседа в ФБР помогла Слингеру соскочить с крючка и прекратить эти непредвиденные «деловые» отношения с Уайти Балджером. После того как агенты покинули его контору, встревоженный Слингер немедленно позвонил О’Нилу, чтобы подстраховаться. Он объяснил, что не имеет никакого отношения к неожиданному визиту фэбээровцев. На следующий день О’Нил перезвонил и сказал, что тот может перестать платить. Уже выплаченных 25 000 долларов достаточно – редкая возможность за полцены выйти из «Балджер Энтерпрайсез».

Несколько лет спустя Ньютон признался, что бюро проморгало то, что могло стать солидным делом о вымогательстве. В суде его спросили, имелась ли связь между закрытием дела и осведомительской деятельностью Балджера.

«Когда осведомитель оказывается вовлечен в преступление, – ответил Ньютон, – ты либо начинаешь расследование, либо тебе приходится что-нибудь придумывать, чтобы выкрутиться».

Придуманным, чтобы выкрутиться, стал агент Джон Коннолли, велевший Уайти отказаться от денег Слингера. Это и значит быть верным другом.

 

Глава 15. Коннолли говорит

Поздним утром в понедельник, 8 февраля 1988 года, агент ФБР Джон Коннолли вышел из скобяной лавки рядом с офисом ФБР и наткнулся на Дика Лера, репортера «Бостон глоуб» (и одного из авторов этой книги). Коннолли заходил в лавку, чтобы заказать дубликат ключей, а Лер проходил мимо, направляясь на встречу с источником.

Случайная встреча в холодный зимний день.

Коннолли, узнав репортера, остановился, чтобы поздороваться. Они не очень хорошо знали друг друга, хотя Коннолли был отлично известен бостонским репортерам, систематически освещавшим вопросы организованной преступности. Из всех агентов ФБР Коннолли был наиболее доступен и всегда готов поговорить с представителями прессы о своей работе и о ФБР.

Преступность не относилась к сфере интересов Лера. Но он познакомился с Коннолли год назад, в 1987 году, Лер тогда входил в команду репортеров «Глоуб», которые провели несколько месяцев, интервьюируя агентов ФБР из отдела по борьбе с организованной преступностью о прослушке Анджуло. Лер и его коллеги встречались почти с дюжиной агентов – Коннолли, Джоном Моррисом, Эдом Куинном, Ником Джантурко, Джеком Клоэрти, Шоном Рафферти, Майком Бакли, Биллом Шопперлем, Питом Кеннеди, Биллом Реджи и Томом Донланом. Эти репортажи стали хитом как для читателей газет, так и для бюро, поскольку показывали ФБР с лучшей технической стороны: ведь сумели проникнуть в святая святых мафии и установить там прослушивающие устройства. После того как проект год назад завершился, Лер с Коннолли больше не встречался. Они поздоровались, и репортер поинтересовался у фэбээровца, как идут дела.

Коннолли, позвякивая блестящими ключами, не заставил себя упрашивать. Он начал рассказывать о новой прослушке от ФБР, нацеленной на мафиози, появившихся после Анджуло и хитростью пытавшихся добиться прочного положения и власти. Коннолли сообщил, что уже почти полгода, с конца 1986 года и до середины 1987 года, ФБР следит за новым руководящим составом мафии, ведущей дела в заднем помещении забегаловки, расположенной в торговом центре на нижнем этаже знаменитой Пруденшл-Тауэр.

«Это было здорово», – сказал агент о жучке, который они поставили в «Итальянской еде у Ванессы».

Лер слушал внимательно, сразу же поняв, что из этой информации получится отличная история. Но, кроме того, репортера ошеломила небрежность Коннолли. Ни единого слова о том, что при публикации нельзя упоминать об источнике или что беседа идет «не под запись» – никаких ограничений, принятых, когда общаешься с репортером. Агент рассказывал о «Ванессе» так, будто говорил про «Бостон Брюинз», накануне победивших «Калгари Флэймз» со счетом 6:3 и занявших первое место в своей категории в НХЛ. Или о политике. В тот самый день проходило закрытое собрание демократической партии Айовы – шла борьба за статус фаворита между губернатором Массачусетса Майклом Дукакисом и Ричардом Гепхардтом. Складывалось впечатление, что Коннолли привык запускать на орбиту пикантные новости, но не следил за тем, как они к нему возвращались.

В газетах не писали о том, что ФБР устанавливало жучки в закусочной, расположенной в районе Бэк-Бей. Более того, бостонские репортеры, освещавшие вопросы организованной преступности, были в замешательстве относительно положения мафии после операции на Принс-стрит, 98. Все знали, что после устранения многолетнего мафиозного лидера вроде Анджуло в рядах мафии неизбежно наступает неразбериха; уже начали всплывать имена сравнительно мало известных мафиозных фигур: Винсент М. Феррара, удачно сочетавший диплом по специальности «бизнес-администрирование» Бостонского колледжа с «любовью к крови»; пожилой мафиози по имени Дж. Р. Руссо и сводный брат Руссо, Бобби Карроцца из Восточного Бостона. Эти трое в пытающейся удержаться на плаву мафии считались capo de regimes, или лейтенантами, но про них мало что было известно. Вдобавок домой наконец-то должен был вернуться Фрэнк Кадиллак Салемме, отбывший пятнадцать лет в федеральной тюрьме за взрыв машины юриста в 1968 году – попытку убийства, за которую его сообщнику и дружку Стиви Флемми даже не предъявили обвинения.

Вышедший из скобяной лавки Коннолли жизнерадостно разглагольствовал о том, как бюро сумело проследить мафиози от их традиционной базы в Норт-Энд до шикарного торгового центра в Бэк-Бей. Размещение «У Ванессы» в Бэк-Бей стало совершенно новым поворотом; это было весьма неподходящее место для мафии, неуклюжих слонов в посудной лавке. Элегантные покупатели и молодые городские интеллектуалы наскоро перекусывали у стойки в то время, как в заднем помещении вспыльчивый Феррара изрыгал грубые ультиматумы букмекерам, объясняя, что для мафии занимается новый день.

Комната без окон была полностью изолирована от закусочной, и попасть в нее можно было только очень непростым путем. Гангстеры парковались в подземном гараже Пру-центра, и никто не мог последовать за ними незаметно. Коннолли радовался тому, что наглецы Феррара, Руссо и Карроцца считали, будто нашли для встреч идеальное место, и с наслаждением представлял, как собьет спесь с Феррара. Тот был «заносчивым» и «оборзевшим», настоящим смутьяном. Подельники ненавидели его за злобность и пренебрежительность. Собственно, заметил Коннолли, Феррара уже был бы трупом, стоило только пустить в преступном сообществе Бостона слух, что ФБР сидит у него на хвосте. Остальные гангстеры, сказал Коннолли, могут просто «расслабиться и дать нам перемолоть его и выплюнуть».

Позже Лер объединился со своим приятелем, репортером Кевином Калленом, и, собрав побольше данных, подтверждавших рассказ Коннолли, написал сенсационную статью о закусочной «У Ванессы». Статья вышла в воскресенье, 17 апреля 1987 года, на первой полосе и начиналась так: «Это было идеальное место. Копы никак не могли сесть тебе на хвост – ты парковался в подземном гараже, входил в грузовой лифт и тайно поднимался наверх». Хотя в статье содержалось много информации, у репортеров не имелось записей прослушки «У Ванессы». Это означало, что они не смогли ознакомиться с любимой записью Коннолли: как Феррара вымогает деньги у Дока Сагански.

«У многих наших парней проблемы, Док», – сказал Феррара Сагански. Он решил подойти к своей цели аккуратно, поскольку восьмидесятилетний Сагански был старейшиной букмекеров. Родившийся в конце XIX столетия, Док, выпускник медицинского университета Тафтса, в молодости был практикующим дантистом, но миллионером стал, будучи главным букмекером города. К 1940-м годам полиция считала его «главной финансовой шишкой» в городском рэкете. К этому времени он владел частично собственностью в двух бостонских ночных клубах и кредитной фирмой. В 1941 году он ссудил 8 500 долларов Джеймсу Майклу Керли, легендарному мэру Бостона, впоследствии конгрессмену. Взамен Сагански был указан бенефициаром в договоре страхования жизни на 50 000 долларов, который Керли предоставил в обеспечение ссуды. То, что эти двое оказались официально связаны, вызвало у многих недоумение и попало в газеты. Имя Сагански всплывало при каждом крупном расследовании игорной деятельности в Бостоне после Великой депрессии. В подсобке «У Ванессы» Феррара 14 января 1987 года пытался вести себя со стариком рассудительно, объясняя, что мафия переживает тяжелые времена – пятеро братьев Анджуло и многие рядовые солдаты оказались за решеткой.

«Мы должны им помочь, – настаивал Феррара. – Семьи, адвокаты. И у некоторых из нас тоже неприятности». Феррара хотел, чтобы Сагански и его компаньон, во всем ему помогавший, еще один престарелый букмекер по имени Мо Вайнштайн, начали платить «ренту». Во времена правления Дженнаро Анджуло от Сагански никто этого не требовал. Но Феррара заявил, что те дни прошли, и хотел подтверждения преданности в размере 500 000 долларов. Он заметил Сагански, что такая сумма ничто для миллионера вроде него и что у Сагански есть «класс». «Помоги нам», – сказал Феррара.

Сагански не желал. Хотя и сидел в каморке без окон, окруженный Феррара и его головорезами, Сагански пытался убедить Феррара, что его игорному бизнесу пришел конец, что он «сошел к нулю».

Обе стороны какое-то время препирались, затем Док решил, что с него хватит. «Я тебе денег не дам», – заявил он.

Феррара взорвался. Мордоворот из братков, Деннис Лепор, приблизился вплотную к восьмидесятилетнему старику: «У тебя нет выбора. Часть денег нам нужна сейчас, и радуйся, что мы не потребовали больше. Все очень серьезно, понял? – Изо рта Лепора, казалось, изливался настоящий яд. – Мы по-твоему что, играем тут в гребаные игрушки, приятель? Ты собирал урожай все эти долбаные годы? Так что теперь заплатишь. Нам это нужно, мы этого хотим. Мы не просим».

Чтобы окончательно убедить Сагански, разъяренный Феррара начал угрожать, что они будут держать в заложниках его друга Вайнштайна до тех пор, пока Сагански не принесет 500 000 долларов. Дока и Мо на некоторое время оставили в подсобке одних. «Я тебя больше никогда не увижу, – сказал Док. – Что делать-то?» Вайнштайн произнес очевидное: «Думаю, тебе придется заплатить». Старики пообещали принести деньги, и Феррара их отпустил.

На следующий день (следователи незаметно наблюдали со стороны) Вайнштайн явился в ресторан отеля «Парк Плаза» с белым пластиковым пакетом и отдал его Ферраре и Лепору. В пакете лежали 250 000 долларов – первая половина взноса. Гангстеры торопливо вернулись в подсобку «У Ванессы» и, злорадствуя, поделили деньги на шесть равных долей. «Для старых ослов будет лучше, если деньги не фальшивые», – пошутил раскрасневшийся, довольный таким количеством налички Феррара, обращаясь к Лепору.

Но даже без цитирования этих диалогов статья в «Глоуб» вызвала целую бурю. Руководство ФБР и федеральные прокуроры, в особенности Джеремайя Т. О’Салливан из ударной группы по борьбе с организованной преступностью, пришли в ярость. Расследование деятельности Феррары еще продолжалось, и они хотели знать, каким образом выплыла наружу информация о закусочной «У Ванессы». Но репортеры не были обязаны объяснять властям, откуда у них эти сведения, и не видели никаких причин делать это. Они вовсе не собирались жаловаться на то, что Коннолли оказался любителем поболтать.

На поверку оказалось, что Коннолли очень хотелось поговорить о закусочной «У Ванессы» или, как говорилось в официальных документах, об операции «Туман в джунглях». Агент выдал напыщенную речь, заявив, что закусочная «У Ванессы» вторая в «триаде» основных объектов прослушки мафии (первым был дом 98 по Принс-стрит) и что ФБР ни за что не сумела бы поставить там жучки, если бы не его сотрудничество с Балджером и Флемми. «Вне всякого сомнения, это были два самых важных источника, которые у нас когда-либо имелись», – хвастливо заявил Коннолли в конце своей речи.

Но, как это часто случалось, при тщательной проверке выяснилось, что Коннолли явно преувеличил. Балджер и Флемми были теми безымянными осведомителями, на которых ссылался Коннолли во время случайной встречи с Лером из «Глоуба» в начале 1988 года. В этом смысле это и вправду был ярчайший миг получения от них истинной, исключительно важной информации. Записи с пленок позднее помогли вынести Ферраре, Лепору, Руссо и Кароцце приговор за вымогательство и рэкетирство. Безусловно, ФБР подсказали, что стоит обратить внимание на закусочную «У Ванессы», но основная заслуга принадлежала тут не Балджеру, а Флемми.

Хотя в регистрационных документах владельцами закусочной числилась семейная пара, проживающая в богатом пригороде Бельмонт, фактически эту забегаловку контролировал Сынок Меркурио, солдат мафии, амнистированный убийца. (Позднее Меркурио и сам станет осведомителем ФБР.)

В апреле 1986 года Флемми заговорил о Винни Феррара, о том, что он вместе с Меркурио, Дж. Р. Руссо и Бобби Карацца бывает в итальянской закусочной. Флемми, а не Балджер, посещал эти встречи, где распределялись текущие задачи между группировкой Феррары и бандой Балджера. После одной из таких встреч в начале августа Флемми упомянул, что Меркурио с ним и Балджером «на дружеской ноге еще с тех времен, когда был гонцом и связным между “Уинтер-Хилл” и Джерри Анджуло». Флемми добавил, что именно Меркурио назначал совещания группировок, где обсуждались изменения в выплатах по нелегальной ежедневной лотерее, чтобы всем им доставалось как можно больше доходов.

Неделю спустя Флемми присутствовал еще на одной встрече, после которой предоставил Коннолли полный отчет – о том, как проходят переговоры на предмет изменения выплат по нелегальной ежедневной лотерее, о планах по распространению нелегальных карточек футбольного тотализатора на время осеннего футбольного сезона. Он рассказывал Коннолли: «Мафия намерена подмять под себя весь город, контролируя независимых букмекеров». Сообщил, что «мафия наступает» на пригороды, и сказал, что бывает на тайных совещаниях «в лифте с уровня пять до подсобки».

Встречи продолжались, и Флемми сообщал все более подробные сведения о месте расположения тайного убежища, его планировке и охране. «Кладовка расположена через две двери от закусочной «У Ванессы», – сообщил он Коннолли 18 августа 1986 года, – и используется для встреч, в ней установлена система сигнализации, но она вроде бы не особенно эффективна. Вдобавок к сигнализации, все вокруг патрулируется охраной». Во время одного из совещаний, проходивших в доме Коннолли поздней ночью в конце августа (присутствовали Балджер и Джим Ринг), Флемми даже начертил приблизительный план этажа, где располагалась закусочная «У Ванессы».

Эта информация обеспечила ФБР возможность добиться судебного разрешения установить жучок в подсобке закусочной – и сделать это. План, к примеру, сказал Ринг позднее, был уже лишним. «Я думаю, это уж и вовсе глупо, – высказался он по поводу творчества Флемми. – Мне не нужен чертеж, чтобы понять, как они туда попадают». Лучше позволить агентам вести наблюдение, чем выдавать планы ФБР осведомителям-преступникам.

«Вы зашли слишком далеко в подобных обсуждениях, осведомитель очень многое узнает из ваших вопросов, – заметил Ринг. – Несмотря на величайшие таланты мистера Флемми, – добавил он саркастически, – наши люди куда толковее, и я полагаюсь на наших техников. Они установят жучки в нужных местах, и те будут работать».

К тому времени, как на Хэллоуин ФБР начало прослушку, Флемми, что не удивило и не явилось совпадением, перестал посещать совещания в кладовке «У Ванессы». И опять ФБР могло арестовать мафиози, но Флемми и Балджер остались бы в тени. «Меня не схватили, потому что я знал, что его [жучок] вот-вот поставят, – говорил Флемми. – Как раз перед началом прослушки Джон Коннолли предупредил меня, что он уже стоит». В течение нескольких месяцев во встречах «У Ванессы» участвовали две мощные организованные преступные группировки Бостона, мафия и банда Балджера. Но как только начал работать магнитофон ФБР, все стало выглядеть так, будто в Бостоне действует только мафия.

Вымогание денег у Сагански совпало с появлением нового специального агента, отвечавшего за бостонское отделение. Джим Ахерн, ветеран борьбы с организованной преступностью в Калифорнии, приехал в Бостон в ноябре 1986 года, как раз когда бостонская группа собирала записанные на пленку свидетельства против группировки Феррары. Его очень впечатлила работа отдела по борьбе с организованной преступностью, в особенности Джона Коннолли, который ясно дал всем понять, что информанты, стоящие за этой прослушкой, подконтрольны ему.

Однако, если верить Флемми, ФБР при этом было вынуждено игнорировать все увеличивающуюся гору информации от других своих осведомителей про обоих криминальных главарей. «Стиви Флемми из банды “Уинтер-Хилл” разыскивает агентов нелегальной лотереи „номера”, чтобы подмять их под себя, пока мафия ослаблена и растеряна», – сообщил один из осведомителей Джону Моррису 20 апреля 1986 года. Флемми начал подводить Коннолли к закусочной «У Ванессы» как раз тогда, когда они с Балджером расхаживали по городу, поигрывая мускулами. «Люди из “Уинтер-Хилл” представляют угрозу для режима Анджуло, и Флемми уже подмял под себя город, – продолжал осведомитель. – Анджуло теперь не в том положении, чтобы остановить Флемми».

В этом смысле подсказка Флемми насчет сборищ «У Ванессы» была сделана исключительно в его интересах – способ серьезно воздействовать на мафию, причем всю грязную работу делало ФБР.

Был и третий случай применения жучков от ФБР, о котором Коннолли напомнил в 1990 году с целью доказать, что Уайти Балджер по-прежнему круче всех. Сама операция прослушки, проведенная в течение одной ночи, 29 октября 1989 года, в самом деле заслуживает места в зале славы ФБР, потому что тогда агенты впервые в жизни тайно записали церемонию посвящения в мафию. Присутствовали Винни Феррара, Дж. Р. Руссо, Бобби Карроцца, еще тринадцать мафиози и, самое главное, босс мафии Новой Англии Реймонд Дж. Патриарка, сын покойного Реймонда Л. С. Патриарки. В столовой дома одного из мафиози в Медфорде, штат Массачусетс, криминальная банда провела свой легендарный ритуал – прокалывание пальца, обмен клятвами на крови, – явившийся кульминацией церемонии вступления в состав преступной «семьи» четырех новых солдат. Кроме того, это действо являлось одной из попыток гангстеров удержаться на плаву без Анджуло, ослабить напряжение между конкурирующими группировками и установить более удачный рабочий порядок.

«Мы собрались, чтобы принять в нашу Семью новых членов, – приветствовал всех председательствующий Патриарка, – и более того, чтобы открыть новую страницу, потому что они входят в нашу Семью, чтобы начать вместе с нами новую жизнь». Один за другим четверо новичков принесли клятву мафии. Каждый выдавил кровь из своего указательного пальца для проведения церемонии. «Я, Кармен, хочу вступить в эту организацию, чтобы защищать свою Семью и своих Друзей. Клянусь не разглашать эту тайну и повиноваться с любовью и omerta». Каждому затем сказали, что он стал «братом на всю жизнь», и каждый ответил: «Я хочу вступить в эту организацию живым и покинуть ее мертвым».

Кармен Тортора, как и остальные трое, подвергся проверке на преданность.

– Если я скажу, что твой брат не прав, он крыса, собирается причинить одному из нас вред и ты должен убить его, ты сделаешь это ради меня, Кармен?

– Да.

– Любого из присутствующих здесь?

– Да.

– Значит, ты знаешь, как сурово Наше Дело?

– Да.

– И хочешь этого отчаянно сильно? Твоя мать умирает, но ты вынужден оставить ее, потому что мы срочно призвали тебя. Тебе придется уйти. Ты сделаешь это, Кармен?

– Да.

В 1990-х знаменитая церемония посвящения сделалась неотъемлемой составной частью оды Коннолли Балджеру. Но опять факты были представлены в угодном Коннолли виде. Из документов ФБР видно, что среди четырех информантов, упомянутых ФБР в аффидевите, поданном для получения разрешения суда на запись церемонии, Балджер не указан. Вероятная причина в том, что ФБР преимущественно опиралось на сведения, полученные от другого информанта Коннолли, Сынка Меркурио. У Сынка имелась вся информация о времени и месте проведения церемонии посвящения в мафию, но не у Балджера. Флемми, со своей стороны, был одним из тех четверых информантов, но его вклад в дело меркнет по сравнению с вкладом Меркурио. Собственно, позднее Флемми признал, что ранней осенью 1989 года те крохи информации, что он сумел собрать для Коннолли, стали ему доступны только после того, как агент рассказал о предстоящем событии. До этого момента Флемми понятия не имел о грядущей церемонии. «Он попросил меня следить за всеми источниками и сообщать любую информацию, какую только сумею раздобыть. Что я и делал». Затем, после того как ФБР сумело записать церемонию на пленку, Флемми добавил, что ему рассказали об успехе бюро – о разоблачении, неудивительном для самого Флемми, но сильно нарушавшем порядки ФБР. Кто ему рассказал? «Джон Коннолли», – сказал Флемми.

Пожалуй, в последующих напыщенных речах Коннолли отражалась не только его привычка пускать пыль в глаза, но и желание приукрасить Балджера за счет Флемми. В течение долгих лет Коннолли не раз составлял двойные отчеты, приписывая одно и то же в совершенно одинаковых выражениях как Балджеру, так и Флемми. Единственным отличием в этих отчетах были использованные им пишущие машинки. Иногда выражения были не совсем одинаковыми, но информация всегда одна и та же, и лавры доставались обоим. Объясняя наличие двойных отчетов, Коннолли говорил, что не особенно аккуратно вел записи и считал, что все поступает из одного источника. «Они зачастую сливались воедино, – говорил он. – Информация шла как одно целое».

Эти его методы были выгодны Балджеру, поскольку из них двух именно Флемми был связан с мафией давними узами. Флемми, а не Балджер, имел там влияние, именно он часто бывал в логове мафии. Флемми, а не Балджер, позднее сумел описать Коннолли планировку помещения и предоставил чертежи этажа. Ларри Дзаннино, Патриарка и другие главари мафии постоянно пытались убедить Флемми присоединиться к коза ностра. И благодаря именно таким «слияниям» Коннолли приписывал успехи Уайти, выделяя своего давнего друга и таким образом защищая его.

Наводки, вроде сделанной на подсобку «У Ванессы», следовало ценить очень высоко, и, в отличие от двух других прослушек ФБР, то и дело приводимых в пример Коннолли, случай с закусочной действительно был результатом сотрудничества с Флемми и Балджером. Без собранной ими информации не было бы и жучков в Бэк-Бей, не узнали бы и о том, как новая мафиозная группировка вымогала деньги у Дока Сагански.

Но какой ценой этого достигли.

Сделка между бостонским отделением ФБР и Балджером к концу 1980-х настолько вышла из-под контроля, что любая польза, полученная ФБР, тут же уничтожалась потоком уступок и продажностью. Разумеется, эти аспекты сделки никогда не отражались в официальных документах ФБР, более того, в годовых отчетах, небрежно составляемых Коннолли и Моррисом, всегда подчеркивалось, что Балджер и Флемми следуют указаниям ФБР в точности так же, как и все прочие осведомители. Никаких любимчиков. Никаких «лицензий» на совершение преступлений. Никакого замалчивания. К примеру: «Осведомитель не должен принимать участие в актах насилия, или пользоваться незаконными способами получения информации от ФБР, или составлять планы совершения преступных действий». Каждый год Коннолли подписывал внутренний циркуляр ФБР, в котором говорилось, что он получил это и еще с десяток «предупреждений» касательно Балджера и Флемми, в том числе: «Информант осведомлен о том, что его отношения с ФБР не защищают его от ареста и выдвижения обвинения за любое нарушение федерального, государственного или местного закона, за исключением тех случаев, когда действия информанта одобрены руководителем специального агента, ведущего дело, в соответствии с указаниями генерального прокурора». Но ни в одном документе ФБР, касающемся Балджера и Флемми (за два с лишним десятилетия там набралось много сотен страниц), никогда не отражалось, что преступная деятельность гангстеров была санкционирована.

Вместо этого Коннолли, Моррис и бостонское отделение ФБР как бы заключили еще одну, незаконную сделку, своего рода дополнение, написанное мелким шрифтом или невидимыми чернилами, простое и довольно откровенное. Оно призывало агентов совершать должностные преступления с целью уберечь этих двоих информантов. Все перевернулось с ног на голову.

Иногда рвение ФБР простиралось настолько далеко, что под его крыло попадали закадычные дружки Балджера. Поздней ночью, почти под утро, в День матери в 1986 году бары в нижнем конце Вест-Бродвея уже закрывались. Раздался выстрел, и в машине, припаркованной напротив входа в «Три О», обмяк, упав лицом вперед, Тим Болдуин, двадцати трех лет, выходец из Южного Бостона, только что выпущенный из тюрьмы. Покойник.

Очень быстро у детективов из убойного отдела бостонской полиции появился подозреваемый – двадцатишестилетний Марк Эстес, еще один вышедший из тюрьмы преступник. Он выпивал в «Три О» как раз перед убийством. Полиция выяснила, что за две недели до этого Болдуин, поссорившись с Эстесом из-за девушки, избил того монтировкой. Среди примерно сотни человек, выходивших из закрывавшихся баров, полиция отыскала свидетелей стрельбы. Они сообщили, что видели, как Эстес застрелил Болдуина, видели, как Эстес на бегу стрелял и в прохожих, видели, как Болдуин в тщетной попытке спастись остановил автомобиль, в котором ехала какая-то женщина, вытолкал ее, сел за руль и попытался сбежать.

Но во время судебного разбирательства в конце июня дело против Эстеса наткнулось на серьезное препятствие. Свидетели отказывались от своих показаний. Обвинение в убийстве сняли, а полиция потом жаловалась на давнишнюю «круговую поруку», принятую в здешних местах: жители не желали сотрудничать с властями. «Я из Южного Бостона, – пожал плечами один из свидетелей, пытаясь объяснить судье такой резкий поворот. – Мы предпочитаем не выносить сор из дома».

Прокуроры поклялись продолжить расследование, и ко Дню труда Кевину О’Нилу вручили повестку. Он должен был предстать перед Большим жюри. Протеже Балджера работал в «Три О» в ночь убийства, и детектив-сержант Брендан Брэдли из убойного отдела бостонской полиции сказал, что получил информацию о том, что «О’Нилу известны все подробности убийства, в том числе и имя преступника». Прокуроры хотели, чтобы О’Нил отдал им Эстеса.

Но банда Балджера и ФБР смотрели на повестку как на досадную помеху. 5 сентября 1986 года Брэдли пришел на работу и обнаружил телефонное сообщение. Звонил агент ФБР Джон Коннолли. Брэдли связался с ним. «Коннолли сказал, что хочет поговорить». Они договорились через три дня встретиться за чашкой кофе в холле комплекса правительственных зданий имени Джона Ф. Кеннеди, где располагалось бостонское отделение ФБР.

Брэдли пришел первым. «Коннолли вышел из лифта с чашкой кофе для себя». Агент извинился, что чашка только одна, сказав: «Девушки в конторе меня просто обожают и всегда покупают мне кофе». Что же с этим поделаешь? Следователи пошли раздобыли кофе для Брэдли и устроились с ним в сторонке. «Что это вы делаете с моим другом?» – спросил Коннолли копа.

Агент сообщил, что ему известно о повестке, врученной О’Нилу. О’Нил, заметил Коннолли, из хорошей южнобостонской семьи, а его брат – пострадавший на службе бостонский пожарный. В общем, он «классный ублюдок».

Брэдли объяснил, что речь идет о расследовании убийства, а О’Нил может помочь полиции. Коннолли это оставило равнодушным. «Он хороший парень». Кроме того, добавил Коннолли, убитый был «просто кусок дерьма».

Намек был прозрачным: «классный ублюдок» может убрать «кусок дерьма» в любое время.

Коннолли не стал «напрямую просить отозвать повестку», но Брэдли ушел с ощущением, что «это и была цель встречи». В конечном итоге О’Нил предстал перед Большим жюри, но свидетельствовать отказался. Он процитировал Пятую поправку, позволяющую не давать невыгодных для себя показаний. «Убойные» детективы пытались отыскать другие зацепки, но ничего не нашли, и расследование провалилось. Эстес остался на свободе.

Сразу же после этого Брэдли рассказал одному своему коллеге и двоим прокурорам из убойного отдела о беспокоящей попытке давления на него в интересах протеже Балджера, очевидно, для того, чтобы «выбросить повестку Большого жюри». Годы спустя один из тех прокуроров заявил, что не помнит жалоб Брэдли на Коннолли. Джон Кирнан, называвший себя другом Коннолли, заявил, что «не верит, будто Коннолли мог сделать что-либо подобное». Но второй прокурор ясно помнит, что слышал об этом от Брэдли сразу после того, как детектив пил кофе с агентом ФБР.

Джеймс Хэмрок упоминал, что всерьез рассматривал вероятность повесткой заставить Коннолли предстать перед Большим жюри, «чтобы дать показания о том, что ему известно об этом деле, и о его роли в нем». Но чтобы не ухудшать и без того плохие отношения между ФБР и местными прокурорами, Хэмрок этого не сделал. Как и прочие до него, он позволил Коннолли трепать языком и дальше.

С точки зрения служебных действий ФБР Джон Коннолли не в одиночку старался держать «дом» Балджера в порядке. Джон Моррис теперь был руководителем отдела «белых воротничков», в основном занимавшимся коррупцией среди государственных служащих, и в начале 1985 года вел расследование, начавшееся, как дело об организованной преступности. Изначально целью были два ветерана-букмекера, действовавшие в Роксбери, Бостон – Джон Багароян и Стив Пулео. Багароян занимался игорным бизнесом в захудалом «Авеню всякой всячины» на Блю-Хилл-авеню. Полки были покрыты пылью и заставлены товарами с давно истекшим сроком годности.

Следователи знали, что магазинчик служит прикрытием для одного из самых оживленных букмекерских притонов в этой части города. Кроме того, они считали, что Багароян платит долю Флемми. Но затем начали поступать сведения, что Багароян также платит нескольким бостонским полицейским в обмен на их защиту. Сразу после этого дело перешло в отдел Морриса с требованием уделить особое внимание продажным полицейским.

В конце зимы 1988 года агенты Морриса разрабатывали план прослушки телефона Багарояна. Моррис тревожился, что Флемми, а возможно, и Балджер тоже будут записаны на пленку, но не мог об этом никому рассказать. Эта вероятность вновь разбудила его самый большой страх – что арест Балджера и Флемми приведет к его собственному задержанию, если гангстеры, добиваясь снисхождения, его сдадут. Он решил предупредить их.

Моррис сообщил Коннолли о неминуемой опасности, сказал, чтобы Флемми и Балджер держались подальше от телефонов и Багарояна. «Нам всем нужно встретиться», – ответил Коннолли. «Коннолли, – вспоминал Моррис, – думал, что они захотят услышать все это от меня. Он хотел, чтобы я сам, а не он, сообщил им всю эту информацию или хотя бы встретился с ними, чтобы обсудить все лично».

«Отлично, – ответил Моррис. – Встретиться можно». Но Морриса тревожила еще одна вещь. Пусть эти обстоятельства были не совсем такими же, Моррис помнил, что, когда в прошлый раз он раскрыл им следственную тайну, последствия были ужасными, по-настоящему ужасными. «Я не хочу еще одного Халлорана», – сказал Моррис Коннолли.

Коннолли подготовил очередную встречу, на этот раз в городском доме Морриса в Лексингтоне, куда тот переехал. Казалось, что вся его жизнь идет ко дну. Брак уже нельзя было спасти, и он страшно переживал за свою дочь-подростка. Но пока Моррис тревожился, Коннолли чувствовал себя превосходно, да и Балджер с Флемми тоже. Они совершенно определенно ждали от него именно такого вклада – сообщений о расследованиях, прослушках, жучках, об именах тех гангстеров, кто сотрудничает с полицией. «Как только возникала необходимость и я оказывался в определенной ситуации, – рассказывал Флемми, – я задавал ему [Коннолли] вопрос об определенных людях, и он давал мне совет». Казалось, что двое агентов служат их consiglieri (так мафия называет своих советников).

Но личные причины Морриса оберегать Балджера и Флемми возросли в несколько раз. Он отчаянно искал возможность прикрыть самого себя. «К этому времени я был полностью скомпрометирован и боялся, что мистера Флемми подслушают, а он начнет распространяться о том, что происходило только между ним и мной», – говорил Моррис. Он знал, что нарушает закон и препятствует правосудию. «Я понимал, что дело Багарояна было явным нарушением всех инструкций». Но еще он видел собственную голову на плахе в случае, если агенты запишут Флемми или Балджера на пленку. Коннолли, Балджер и Флемми приехали в его дом, и Моррис приступил прямо к делу, рассказав обоим информантам, что «мы уже применили к Багарояну раздел III, и я предупредил, чтобы они избегали мистера Багарояна».

Флемми оценил предостережение. «Моррис сказал, что сможет уберечь меня от предъявления обвинения, но не сможет сделать то же самое для других участников операции, имея в виду Багарояна и Пулео».

ФБР прослушивало Багарояна с 22 июня по 26 сентября 1988 года. Записи и другие свидетельства привели к предъявлению обвинения Багарояну, Пулео и нескольким бостонским офицерам полиции. Багароян сумел вывернуться и на суде давал показания против полиции. Пленки прослушали, голоса букмекеров и копов опознаны. Но не Флемми и не Балджера: эти двое знали, когда можно говорить, а когда лучше помолчать.

 

Глава 16. Разоблачение тайн

Если Коннолли был Элмером Гантри бостонского отделения ФБР, человеком, силой своего слова привлекавшим новых партнеров, то Джон Моррис – это совсем другая история. Не в силах удержаться от соблазна, но терзаясь своими грехами, Моррис походил на ребенка, играющего в видеогонки – его машина ударяется в стену, он тут же поворачивает, на огромной скорости несется в другую сторону и врезается в противоположную стену. Хаотично двигаясь и не в состоянии удержаться в рамках, он стремительно приближается к концу игры. К 1988 году брак Морриса распался. Он рисковал своей карьерой в ФБР. Даже дружба с Коннолли, стремившимся всех обратить в свою веру, рушилась на глазах. Тот претендовал на повышение. Моррис, пообещав свою поддержку, на самом деле выступил против. Коннолли почувствовал, что его предали – и не без оснований. Морриса в свою очередь одолевали обоснованные опасения по поводу агента, который игнорировал дисциплину, редко бывал на рабочем месте и имел в подчинении других агентов, перекладывая всю скучную бумажную работу на них.

Но, что гораздо важнее, возражения Морриса проистекали из причин, о которых он не смел упоминать. В своем обращении к карьерной комиссии Моррис не собирался затрагивать вопросы коррупции или объяснять, что повышение Коннолли только укрепит неприкосновенность становящегося все более опасным Балджера. «Я не думаю, что ему следует быть руководителем, и точка. – Так, по словам Морриса, он написал в своей служебной записке. – Я не считал, что он для этого подходит».

Решение карьерной комиссии отказать в повышении, естественно, расстроило Коннолли. Но спустя некоторое время он решил действовать. Он обратился к Джиму Ахерну, служившему в бостонском отделении руководящим специальным агентом чуть больше года, с 1986 года. Коннолли и Ахерн крепко сдружились. Ахерн, в отличие от многих других своих коллег, руководивших бостонским отделением, был тем самым начальником, на которого Коннолли мог положиться.

«Они были, – заметил Моррис, – очень, очень близки». В бостонском отделении служило больше двухсот агентов ФБР, но Моррис видел, что новый руководитель «делал для Коннолли такое, чего за всю мою карьеру никто для простого агента не делал». В частности, выполняя все желания Коннолли. «Я никогда в жизни не видел, чтобы руководящий специальный агент обратился в штаб-квартиру ФБР и порекомендовал назначить руководителем того, кому отказала карьерная комиссия. Никогда». Но Коннолли получил желаемое, и весь 1988 год работал руководителем оперативной группы по борьбе с наркотиками. Джим Ахерн и тут пришел на выручку.

Теперь, воспрепятствовав Коннолли, Моррис сильнее, чем прежде, опасался влияния агента, взлетевшего на небывалую высоту. «Я боялся, что он меня просто уничтожит». Моррис чувствовал, что вот-вот окажется за бортом, что его изолируют. А из-за новой утечки информации о прослушке Багарояна его терзало чувство вины.

Моррис решил дать себе обет. «Понимаете, я больше не собирался ничего делать, в смысле оберегать их, чтобы уберечь себя». Моррис решил положить всему этому конец.

Был конец весны 1988 года, и на Морриса с новой силой навалились проблемы, в это же время группа репортеров «Глоуб» занялась Балджером и ФБР. Лер, Джерард О’Нил (авторы этой книги), Кристин Чинлунд и Кевин Каллен трудились над серией статей о братьях Балджер. Каллен высказал предположение, что Уайти – осведомитель ФБР, это единственное, что объясняло его неуязвимость.

Репортеры расспрашивали всех владевших хоть какой-то информацией. Ветераны полиции вроде Денниса Кондона, высокопоставленного государственного полицейского чиновника и бывшего агента ФБР, давая тем летом интервью, просто уходили от главного вопроса. Выдав гору материала по истории бостонской мафии и, в частности, банды «Уинтер-Хилл», Кондон откинулся на спинку стула и вздохнул. «Ну, я ушел из ФБР в 1977 году и никогда не рассчитывал ни на какую помощь от Уайти Балджера или Стиви Флемми», – не моргнув глазом, сказал он.

Джеремайя Т. О’Салливан, все еще занимавший пост шефа ударной группы по борьбе с организованной преступностью, повел себя агрессивно. «Я на это не поведусь», – рявкнул он, когда спросили его мнение о предположении, что Балджер – информант ФБР. А затем обрушился на копов, что соглашались на беседы с репортерами. «Вокруг полно людей с синими мигалками и пушками, и они получают неплохую зарплату. Да только мало кто из них занимается делом, зато сеют распри, пакостничают и постоянно чем-то недовольны».

Лер мог наткнуться на Коннолли на улице, и Каллен разговаривал с Коннолли на разные темы, но репортеры точно знали, что в своем расследовании от него помощи не дождутся. Коннолли как раз был из тех агентов ФБР, на которых жаловались другие копы.

Так что в мае 1988 года О’Нил позвонил инспектору ФБР Джону Моррису. Эти двое познакомились, когда «Глоуб» готовил серию статей о прослушке дома номер 98 по Принс-стрит.

Моррис ответил на звонок О’Нила, но резко отверг осторожное предположение о том, что Балджер – осведомитель ФБР. Моррис согласился на встречу за ленчем. О’Нил рассказал ему о проекте о братьях Балджер и сообщил, что хочет услышать от Морриса кое-какую информацию, словом, то, что репортеры называют «колоритом», о жизни Уайти в преступном мире Бостона.

О’Нил и Моррис встретились в июне в «Венеции», ресторане с видом на Дорчестер-Бей. Моррис явился в строгом костюме и вроде бы даже обрадовался, увидев О’Нила. Они немного поболтали ни о чем, а затем О’Нил снова затронул тему сотрудничества Балджера с бюро. «Ты даже не представляешь, насколько он может быть опасен», – сказал Моррис. Казалось, он пришел на ленч в ожидании этого момента. Балджер конечно осведомитель, внезапно объявил Моррис, и эта сделка стала ужасным бременем; он боится, что это все кончится плохо. Слова хлынули потоком, перегоняя друг друга. Коннолли и Балджер близки, вероятно, очень близки. Бывало для него и Коннолли, объяснял Моррис, устраивались обеды в доме матери партнера Балджера. Однажды на один из пиров, что приготовила миссис Флемми, явился даже Билли Балджер. (Это было в другой раз, не та встреча, на которой присутствовал Джим Ринг.) «И там были мы все – по одну сторону стола оба брата, по другую – два агента ФБР».

О’Нил сидел ошеломленный. Ни он, ни Моррис не замечали ничего вокруг. О’Нил надеялся получить подтверждение своих предположений, а услышал исповедь. Инспектор ФБР выглядел изнуренным, был мертвенно-бледен, из него словно выпустили весь воздух. Будто внутри что-то сломалось. Они закончили ленч, перемежая пустую болтовню новыми и новыми упоминаниями о Балджере. Моррис открыто беспокоился, как «Глоуб» использует эту информацию, и предупреждал о последствиях раскрытия источника сведений – об опасности, ожидающей в этом случае Балджера, его самого и репортеров «Глоуб».

О’Нил сказал, что пока не знает, что из этого выйдет. Но оба они понимали – что-то произошло, что-то очень важное. Это был тот редкий случай, когда информация провоцирует события, что приводит к изменениям в той истории города, которая известна его жителям, и в конечном итоге одну версию истории заменяет другая, более полная и правдивая.

Незнакомый с репортерами, Моррис тем не менее узнал о проекте «Глоуб» еще до того, как ему позвонил О’Нил. Коннолли сообщил Моррису, что Билли Балджер, президент сената, согласился на сотрудничество и дает интервью о своей жизни в Саути. Но Коннолли испытывал определенные опасения по поводу направления расследования журналистов: до него дошли слухи, что «Глоуб» интересуется Уайти и ФБР. Коннолли предложил – раз Моррис знаком с О’Нилом лучше прочих агентов ФБР, он должен позвонить и направить его в нужную им сторону, отвлекая от «горячих точек». Коннолли, вспоминал Моррис, «просил войти с О’Нилом в контакт, попытаться выяснить, к чему могут привести эти публикации, и направить его в нужное русло».

Решение инспектора подтвердить информацию из репортажей «Глоуб» вряд ли можно назвать благородным. «Я думал в первую очередь о собственной шкуре, – признавался он. – Пытался смягчить удар по моей карьере». По его расчетам, «сдать» Балджера означало предложить новое решение. Гласность могла остановить ФБР и в конечном итоге привести к прекращению контактов с двумя осведомителями. Если бы это произошло, его собственные преступления – «то, что я принимал деньги, подарки, а в ответ шел на компромисс во время расследований» – могли бы быть навеки преданы забвению. Имелась, конечно, и более мрачная возможность – что мафия или еще кто-нибудь уберет «сданного» Балджера. Это бы точно исключило вероятность того, что Балджер может разоблачить Морриса. Но Моррис утверждал, что даже не рассматривал всерьез подобного исхода. «Я просто хотел, чтобы их упрятали за решетку», – говорил он.

Однако он понимал, что лжет себе, когда считает, что окажется в полной безопасности, если ФБР упрячет Балджера за решетку. «В то время я не мог соображать ясно, – говорил он. – Думаю, частично потому, что решил – если Коннолли разоблачат, то и меня тоже, и, думаю, в то время я и в самом деле хотел, чтобы о моем участии стало известно». Исполненный страха и отвращения к себе, Моррис тем не менее так и не решился во всем признаться властям.

Вернувшись в «Глоуб», О’Нил рассказал обо всем коллегам. Все были потрясены, и началась дискуссия о том, можно ли подобную информацию предать гласности, не спровоцирует ли это кровавые разборки в криминальном мире. Но репортеры понимали, что, прежде чем принимать решение о публикации, придется как следует потрудиться. Пока у них только один источник. Бывают случаи, когда одного анонимного, но надежного источника достаточно, чтобы создать свою историю, но только не для громкого разоблачения вроде этого. Информацию Морриса необходимо проверить.

В июле О’Нил и Каллен полетели в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы встретиться с Уильямом Ф. Уэльдом. Уэльд только что ушел в отставку с поста главы Управления по уголовным делам министерства юстиции в результате огласки политической дискуссии с Эдом Мизом, генеральным прокурором. За ленчем Уэльд вел себя настороженно. Он сказал, что до него доходили слухи из агентств вроде полиции штата. И заметил, что, по его мнению, эти слухи правдивы. Но доказательств у него не было, и репортеры не получили бы ничего, что смогли бы использовать.

Затем, в последнюю неделю июля, Лер позвонил Бобу Фицпатрику (это имя то и дело всплывало во время расследования). Уроженец Нью-Йорка, тот вступил в ФБР в 1965 году. Он служил в Новом Орлеане, Мемфисе, Джексоне, Миссисипи и Майами, преподавал в академии ФБР в Куантико, штат Вирджиния. С 1980 по 1987 год этот, теперь уже бывший, агент служил помощником руководящего специального агента в бостонском отделении, был в это время начальником Морриса и контролировал отдел по борьбе с организованной преступностью. В 1988 году он работал в Бостоне частным следователем.

Лер приехал в дом Фицпатрика на Род-Айленде, и хозяин повел его прогуляться по пляжу. День был сырой и облачный, на пляже ни души. Далеко в Атланте демократы на своем съезде выдвигали губернатора Массачусетса Майка Дукакиса.

– Что вам известно? – резко спросил Фицпатрик.

– Известно многое.

Расхаживая по песку, Фицпатрик выглядел раздраженным. А затем заговорил, и следующие несколько часов рассказывал об Уайти Балджере и ФБР, о Коннолли и Моррисе.

«Он стал гребаной обузой», – сказал Фицпатрик о Балджере. Он говорил, что во время службы в бостонском отделении его все сильнее беспокоило качество информации, получаемой от Балджера, взлет Балджера на самый верх и превращение в самого влиятельного гангстера в городе. «Ни в коем случае нельзя иметь в осведомителях главного бандита, – проговорил Фицпатрик, гневно повысив голос. – Этот мафиози станет проводить свою политику и завладеет вами. Он станет вашим боссом!»

Начался дождь, разговор пришлось перенести в машину Лера, а затем и в дом Фицпатрика. Беседа, затрагивавшая широкий спектр вопросов, постепенно превратилась в краткую лекцию о том, как следует обращаться с информантом, об опасности и пользе зависимости бюро от осведомителей, о том, насколько можно доверять информантам. Фицпатрик то и дело сожалел о том, что так и не занялся тем, что считал крупнейшим внутриведомственным скандалом. В тех редких случаях, когда обсуждался вопрос о дальнейшем использовании Балджера, верх одерживали пробалджеровские силы.

«ФБР скомпрометировано, вот что меня бесит до усрачки. Я имею в виду – ФБР просто использовали». Корень проблемы, сказал он, таится в самом искушении, с которым сталкивается каждый агент ФБР, долго контактировавший с одним и тем же осведомителем. Коннолли, сказал он, давно «отождествил себя с парнем, которым должен был управлять, и тот взял над ним верх». Агент, сказал Фицпатрик, «перенял его образ мышления».

Два месяца спустя в «Бостон глоуб» была напечатана серия из четырех статей о братьях Балджер, включавшая в себя описание того, как формировались «особые отношения» между Уайти Балджером и ФБР.

За несколько недель до опубликования статей Каллен и фотограф «Глоуб» Джон Тлумаки, действуя по подсказке местного копа, однажды солнечным днем успешно сделали несколько свежих фотографий Уайти Балджера в городском парке Дорчестера, неподалеку от Непонсет Серкл. Балджер в своих фирменных солнечных очках и бейсболке выгуливал пуделя Кэтрин Грейг.

К этому времени ФБР уже все знало об основной сюжетной линии статей «Глоуб» и решило сделать предупредительный выстрел. Том Дейли, агент-ветеран, как-то днем позвонил Каллену в офис. Дейли разговаривал раздраженно, допытывался, зачем Лер пытается войти в контакт с Толстяком Тони Чулла, бывшим свидетелем обвинения по делу Хауи Уинтера о махинациях на скачках в 1979 году. Затем разговор перешел на Балджера. В первую очередь Дейли заявил, что если его когда-нибудь спросят, «этого разговора никогда не было». (Верный своему слову, десять лет спустя Дейли отрицал, что звонил Каллену.) Кроме того, Дейли подчеркнул, что звонит как «друг», хотя Каллен его едва знал.

Дейли сказал, что Чулла предупредил – Балджер не потерпит, если о нем напишут что-нибудь ложное или компрометирующее его семью. «Парень с этим не смирится, – предупредил Дейли. – Ему ничего не стоит тебя замочить».

Тактика запугивания слегка вывела Каллена из равновесия. Но на следующий же день репортеры и редакторы пришли к единому мнению – Уайти Балджер достиг своего положения не благодаря убийству репортеров, а сама история казалась им слишком важной, ее просто необходимо было предать огласке.

Серия статей появилась в газете в конце сентября 1988 года, через несколько недель после того, как Балджеру исполнилось пятьдесят девять. В публикациях указывалось, что должностные лица ФБР категорически отрицают все написанное. В своих публичных заявлениях Джим Ахерн, старший агент бостонского отделения, выражал уверенность, что: «Все это абсолютная неправда, в частности мы отрицаем то, что к этому индивидууму относились как-то по-особенному».

Однако в кулуарах начались лихорадочные попытки оценить нежелательные последствия. «Я прочитал статью, – говорил Флемми. – И обсудил ее с Джимом Балджером». Пока им было не до того, чтобы выяснять, как «Глоуб» все это раскопала, прежде всего необходимо нейтрализовать последствия. «Он здорово расстроился, – говорил Флемми о Балджере. – Но не помню, чтобы в это время он сказал хоть слово о том, кто слил информацию. Не думаю, что он знал виновника».

«Она была короткой», – продолжал Флемми, говоря о последней встрече Балджера и Флемми с Моррисом. Агенты, вспоминал Флемми, «говорили о том, что им пора от нас отмежеваться». Но Флемми также заметил, что Коннолли этому разговору совсем не радовался и говорил как будто по принуждению. Он был против разрыва. «Джон Коннолли хотел, чтобы все оставалось как есть, ну, мы так и сделали», – сказал Флемми.

На самом деле Коннолли и Моррис уже обсудили статью и решили, что им, скорее всего, ничего не угрожает. Несмотря на то что содержание статей «не оставляло простора для воображения» относительно статуса Балджера, «Глоуб», как заметил Моррис, ни разу не использовала слово на букву «о» – осведомитель. В статье соглашение называлось «особыми отношениями». Аргументом в их пользу было и то, что после публикации статей ФБР выступило с официальными опровержениями. Может быть, думали агенты, им удастся выпутаться. Может быть, их главный козырь – это сам Балджер и миф, согласно которому он самый что ни на есть «свой парень». «Мы с Коннолли оба думали, что с нашим информантом все будет в порядке, потому что никто в криминальном мире в эту историю не поверит», – говорил Моррис, снова пытаясь замести следы.

Несколько недель после выхода статей показали, что предчувствия их не обманули. Флемми и Балджер заявляли направо и налево, что вся эта история – ложь. Агенты ФБР тем временем держали руку на пульсе криминального мира. В конце сентября Сынок Меркурио сообщил Коннолли, что его подельники считают всю эту историю «дерьмом собачьим». Меркурио сказал, что Феррара и Дж. Р. Руссо говорят о тайных замыслах, мол, на самом деле газетные статьи направлены на то, чтобы скомпрометировать Билли Балджера. Агенты даже предположили, что мафия так быстро пришла к этому выводу из-за своего подспудного страха перед Уайти. Если бы мафиози поверили, что Балджер и в самом деле осведомитель ФБР, им пришлось бы действовать и, вероятно, избавиться от Балджера. Возможно, мафия просто не хотела в это верить.

В октябре еще один официальный источник указал, что разоблачение не спровоцировало чрезмерных волнений. Источник, на самом деле сообщавший, что Балджер по-прежнему получает доходы от наркотиков, упомянул также, что Балджер и Флемми, хотя все еще «очень озабочены статьей в газете», теперь уверены, что «бурю пережили». Два преступных главаря, сообщил источник, теперь называют всю историю ложью, сочиненной их врагами и теми осведомителями, кто на них охотится.

Какое-то время в городе только об этом и говорили, однако к концу октября волнения улеглись. Коннолли в срочном порядке занялся другим важным делом. Они познакомились в конторе почти десять лет назад, и 5 ноября 1988 года Коннолли оказался у алтаря, вступая в брак с Элизабет Л. Мур. В толпе гостей, любовавшихся счастливой четой, были многие приятели Коннолли по конторе, в особенности из прежнего отдела по борьбе с организованной преступностью, среди них Ник Джантурко, Джек Клоэрти и Эд Куинн. Событие было радостным, и Коннолли даже начал подумывать об отставке. Но даже если и пришлось бы остаться в бюро, что ж – несмотря на неприятную огласку соглашения между ФБР и Балджером, горизонт казался ему совершенно чистым.

К этому времени Коннолли и остальные, включая расколовшегося Джона Морриса, отточили свое умение устранять любые неприятности. Они занимались этим тринадцать лет и с каждым днем становились все искуснее. Теперь к списку своих врагов, включавшему полицию штата, агентов по борьбе с наркотиками и копов, заявлявших о своей ненависти к нему, Коннолли добавил репортеров. Он ничего не понимал. Почему те не любят агента ФБР, всегда готового поделиться красочной историей о своей борьбе с мафией? Чтобы опровергнуть информацию о Балджере, он даже добился личной встречи с главным редактором «Глоуб» и бросил пробный мяч. Как могут все эти истории быть правдивы, объяснял Коннолли Джеку Дрисколлу, если он ни разу в жизни даже не разговаривал с Уайти Балджером!

Конноли и прочие выработали стратегию борьбы с пристальным вниманием прессы: просто продолжай усердно работать на улицах. Они не сомневались, что смогут потушить любой угрожающий им пожар, в том числе и тот, что потихоньку разгорался изнутри.

Этот пожар устроил Билл Уэльд. Еще до ухода из министерства юстиции ему начала звонить какая-то женщина из Бостона, сообщая интригующие подробности о Балджере и ФБР. В первый раз она позвонила 6 января 1988 года и разговаривала с кем-то из ассистентов Уэльда. Она была «явно испугана и звонила с платного телефона», и пообещала позвонить снова, чтобы сообщить «информацию о том, кто состоит на довольствии у Стиви Флемми и Уайти Балджера, то есть кто из бостонских полицейских и федеральных агентов». Уэльд составил памятную записку и разослал нескольким высокопоставленным чиновникам министерства, написав на полях рядом с упоминанием имени Балджера: «ОК, это нужно проверить – возможно, не ерунда». В офисе Уэльда было вовсе не редкостью отвечать на звонки людей, жалующихся, что ЦРУ прослушивает пломбы у них в зубах, но Уэльд чувствовал, что этот звонок не из таких. Следующий звонок поступил 20 января, и звонившая указала «агента Джона Коннолли – ФБР» и должностное лицо из полиции Бостона, как тех двоих, кто «продал информацию о прослушке» Балджеру и Флемми. Уэльд снова написал на полях: «Мне все это известно! Так что тут все “на уровне”». Звонки последовали 27 января, 3 февраля, 10 февраля, и всякий раз поступала информация, от которой слюнки текли, вроде такой: «У меня имеются сведения об убийстве Брайана Халлорана. Его убили Уайти Балджер и Пат Ни».

Несмотря на свои эмоциональные пометки, Уэльд не был до конца уверен, правдивы ли эти сообщения, но считал, что к ним нужно отнестись серьезно и провести расследование. «Я чувствовал, что между мистером Балджером и мистером Коннолли может быть некая связь».

Уэльд ушел со своего поста 27 марта, но его бывшие помощники продолжали принимать звонки – 15 августа и 27 октября. Звонившая сообщила, что еще один агент ФБР, Джон Ньютон, также раскрывал государственные тайны Балджеру. Выяснилось, что это женщина по имени Сью Мюррей, которая борется за своего мужа, Джо Мюррея, гангстера, занимавшегося перевозкой наркотиков и оружия для ИРА и иногда сотрудничавшего с Балджером. Мюррей, сидевший в тюрьме после ареста в 1983 году, пытался обменять информацию на смягчение наказания.

Еще до выхода в отставку Уэльд отправил весь имевшийся у него материал в Бостон для дальнейшего расследования. «Но все бумаги оказались прямо на столе у друзей Коннолли и давних хранителей сведений о соглашении с Балджером, таких как Джеремайя Т. О’Салливан и новый лучший друг Коннолли Джим Ахерн. Бостонский РСА лично контролировал внутреннее дознание по делу Коннолли, тянувшееся весь 1988 год и часть 1989-го. К этому дознанию не допускались люди со стороны или беспристрастные агенты из других отделений, только сослуживцы Коннолли. Все равно что Коннолли лично попросили рассмотреть все претензии к нему».

Ахерн ясно дал понять, что считает всю эту информацию безосновательной. В своем письме к директору ФБР Уильяму Сэшшнсу он жаловался, что во время этого дознания по поводу поведения Коннолли было предъявлено «больше голословных бездоказательных обвинений, чем за все предыдущие годы». Ахерн заверил своего босса, что не станет спешить с выводами, но тут же именно это и сделал. Он написал Сэшшнсу: «Хотя я не собираюсь выносить решение без предварительного разбирательства, все результаты предыдущих расследований оказались беспочвенными, а [агента] Коннолли исключительно высоко ценят как управление по уголовным делам, так и я лично – за все его достижения». Будущее было предопределено.

Джо Мюррея из федеральной тюрьмы в Данбери, штат Коннектикут, в июне перевели в Бостон для допроса агентами из бостонского отделения. Напротив Мюррея в тот день сидели Эд Кларк и Эд Куинн. Оба агента дружили с Коннолли, особенно Куинн, много лет работавший в тесном сотрудничестве с Коннолли и всего несколько месяцев назад поднимавший бокал в честь Джона на его свадьбе.

Мюррей сообщил агентам, что слышал – Балджер и Коннолли вместе ездили на Кейп-Код, кроме того, вместе снимают квартиру в бостонском районе Брайтон. Он сказал, что многим сообщникам Балджера, таким как Пат Ни, отлично известно, что Балджер и Коннолли очень близки и что Балджер держит Коннолли на коротком поводке. «Коннолли не проблема», – подчеркивал Ни. Он заявил: «Балджер и Флемми виноваты в смерти Баки Барретта в 1983 году», – и рассказал все, что знал о последних сутках перед исчезновением Барретта.

Бостонские агенты ФБР кивали и делали записи, но не задали ни единого дополнительного вопроса – о Коннолли, о роли Балджера в убийстве Халлорана и Барретта или о том, что еще Мюррей может сообщить о криминальном боссе.

Кларк впоследствии описывал свое участие в этом допросе так, словно он был простым стенографистом, а не опытным агентом ФБР, который провел множество допросов. В его изложении это выглядело так, будто он присутствовал только для того, чтобы услышать слова Мюррея и передать это кому-то другому, кто оценит сказанное и решит, требуются ли тут какие-нибудь дальнейшие действия. Кларк сказал, будто он даже подумал, что из Мюррея получится «потрясающий осведомитель». Но вместо дальнейшей его разработки Мюррея просто отправили обратно в Данбери. Кларк заявил, что его никто не просил разбираться с тем, что наговорил Мюррей.

Тем временем Джим Ахерн и его заместители взяли отчет Кларка и отправили в штаб-квартиру, настойчиво рекомендуя начальству «захлопнуть дверь» и не предпринимать больше никаких разбирательств по Коннолли. В сопроводительном письме от комментариев Мюррея отмахивались, как от «слухов и догадок», и заключали: «Бостон рекомендует прекратить это дознание и не предпринимать никаких административных мер».

Все было кончено. Все документы глубоко зарыты – как и трупы Халлорана и Барретта, а негативные отзывы о Коннолли преданы забвению. Всего лишь очередное мелкое неудобство.

Похоже, у Коннолли, Балджера и Флемми крепло чувство собственной непогрешимости. Город принадлежал им, но однажды в аэропорту Логан Балджер просто взорвался, когда его вместе с подругой, Терезой Стэнли, задержали во время посадки на самолет компании «Дельта Эйрлайнс» рейсом на Монреаль.

Было примерно 7:10 вечера. Тереза наличными заплатила за два билета первого класса. Балджер, одетый в черный спортивный костюм, нес черный кожаный чемодан. В чемодане лежало не меньше 50 000 долларов наличными, которые он пытался контрабандой вывезти из страны. Но когда чемодан оказался в рентгеновском аппарате для досмотра багажа, охранница заметила несколько неопознаваемых комков. Открыв чемодан, она обнаружила пачки денег. Сообразив, что сумма заметно превышает 10 000 долларов (федеральный закон требует декларировать провоз наличных свыше 10 000 долларов), охранница велела Стэнли и Балджеру отойти в сторону, потому что придется поставить в известность полицию штата.

– Да пошла ты, – бросил Балджер охраннице.

Он подхватил чемодан с наличными, быстро зашагал прочь и передал чемодан какому-то мужчине, сказав: «Ну-ка, Кевин, забери это». Кевин Уикс быстро выскочил за дверь, впрыгнул в черный «шеви-блейзер» и уехал. Балджер подставил ногу под вращающуюся дверь аэропорта, чтобы задержать второго охранника, бросившегося в погоню за чемоданом с деньгами.

Балджер спорил с охранниками, когда прибыл одетый в штатское полицейский Билли Джонсон из аэродромной казармы полиции штата Массачусетс. Никто из них не узнал Балджера, глумившегося над охранниками. Тереза стояла рядом.

– Эй ты там, иди сюда! – крикнул Балджер.

Джонсон назвался, и охранница принялась объяснять ситуацию, но Балджер ее перебил, ткнув в нее пальцем. «Заткнись на хрен, – рявкнул он. – Ты врешь». Джонсон потребовал назваться, и Балджер показал водительские права: «Джеймс Дж. Балджер, 17 Твоми-Корт, Южный Бостон».

Охранница снова попыталась заговорить с Джонсоном, но Балджер опять ее перебил: «Заткнись на хрен».

Джонсон повернулся к Балджеру. «Это ты заткнись. – Он прижал Балджера к стене, вероятно, будучи одним из небольшого числа тех, кто когда-либо посмел прикоснуться к гангстеру. – Еще одно слово, и отправишься в каталажку».

Балджер не отступил. «Ах вот как ты обращаешься с жителями города? – рявкнул он. – Вот как ты с горожанами обращаешься?» – заорал он. Джонсон его проигнорировал. Он забрал у Терезы наличные в сумме 9 923 доллара. Известили таможенников, но сумма была чуть ниже той, что требует декларация. В конце концов, после совещания с другими агентами, Джонсон понял, что у него нет оснований задерживать Балджера. Вероятно, он мог бы обвинить его в нарушении общественного порядка, но решил, что это будет «дешевый прием». Он отпустил Балджера и Стэнли. Балджер выскочил на улицу, взял такси и уехал.

Жизнь текла гладко. Флемми теперь частенько отвлекался от криминальной деятельности, потакая своей страсти к парашютному спорту – посещал встречи однополчан, вступил в Международную ассоциацию воздушно-десантных войск. Он начал путешествовать по всему миру, чтобы прыгать там с парашютом, – в Южную Африку, Восточную Германию, Таиланд, Израиль. Возобновил дружбу с другими ветеранами войны в Корее. Тем временем в мире Джона Коннолли тоже все шло без сбоев – новый брак, повышение до инспектора оперативной группы по борьбе с наркотиками, в перспективе выход в отставку. Благодаря записанной на пленку в конце 1989 года знаменитой церемонии посвящения в мафию директор ФБР Уильям Сэшшнс прибыл в Бостон, чтобы лично поздравить тамошних агентов и отметить персонально Коннолли за успешную работу с осведомителями. Коннолли продвигался вверх и перемещался – в буквальном смысле слова. В 1990 году он продал свой дом в Томас-Парке и ненадолго переехал в дом в Южном Бостоне – шестиквартирный жилой комплекс, где у Балджера и Уикса тоже были квартиры. Но Коннолли уже приглядывался к Норт-Шору, вскоре купил землю в Линфилде и построил там большой двухэтажный дом из красного кирпича.

Хотя Джим Ринг приказал Коннолли прекратить встречи с осведомителями у него дома, посиделки продолжались, просто переместились в дом агента Джона Ньютона или Ника Джантурко. Джантурко однажды на несколько дней пригласил в город двоих знаменитых агентов ФБР из Нью-Йорка. Джозеф Д. Пистоун, уволившись из бюро, написал книгу «Донни Браско: моя жизнь в мафии под прикрытием». Книга, изданная в 1987 году, стала бестселлером, по ней сняли фильм с Аль Пачино в главной роли. Вместе с Пистоуном приехал Джулс Бонаволонта, ветеран борьбы с мафией, который в конце концов тоже написал книгу. Джантурко готовил еду, а Коннолли с гордостью представил заезжим гостям Балджера и Флемми. «Было совершенно очевидно, – вспоминал Бонаволонта, – что Балджер и Стив – друзья Коннолли». Коннолли начал разглагольствовать о том, что в один прекрасный день тоже напишет книгу о своих триумфальных успехах в ФБР.

Моррис же стал персоной нон грата. В 1989 году он давал объяснения во время внутреннего дознания по поводу того, как в «Глоуб» просочилась информация о расследовании дела о доме 75 по Стейт-стрит. Он отказался пройти проверку на детекторе лжи и изо всех сил пытался выбраться из неприятностей при помощи вранья – писал фальшивые отчеты и отказывался признать перед важными фэбээровскими шишками, что сам и есть источник утечки информации. И все это время Коннолли охотился за скальпом своего бывшего друга. «Он меня подозревал», – сказал Моррис о Коннолли. Но Моррис сумел после внутреннего расследования отделаться лишь выговором и двумя неделями неоплаченного отпуска.

В задних помещениях винной лавки и соседнего с ней галантерейного магазина Балджер и Флемми по-прежнему занимались грязными делами, укрепляя свою криминальную империю – призывали на разборки непокорных должников, вероятно, потрясали оружием, подкрепляя свои требования и демонстрируя последствия задержек с выплатами. У парадного входа в праздничные дни появлялись агенты ФБР, чтобы забрать свои «рождественские подарки». «Дик Бейкер, друг Джона Коннолли» – было написано в чеке на сумму в 205 долларов за алкоголь, купленный агентом Бейкером в 1989 году.

Коннолли и прочим казалось, что все идет как надо. Джим Ахерн высмеивал любую критику. Вскоре после прибытия в Бостон он приказал своему заместителю пересмотреть статус Балджера, чтобы подавить любые проявления недовольства и злословия в конторе. И результат – настойчивая рекомендация продолжать сотрудничество с Балджером – вряд ли стал для кого-нибудь сюрпризом. Разбирательство состояло в основном из изучения документов Коннолли и бесед с самим Коннолли. 10 февраля 1989 года Ахерн написал директору ФБР, хвастаясь, что Уайти Балджер «уже много лет считается самым важным осведомителем отдела по борьбе с организованной преступностью». (Флемми в этой памятной записке не упоминался даже по имени, хотя именно у Стиви был наиболее полный доступ к делам мафии.) Коннолли, писал Ахерн, обладает «выдающейся репутацией, как агент, разрабатывающий информантов, и его успехи и достижения хорошо известны во всех правоохранительных органах Массачусетса».

Памятная записка РСА Сэшшнсу имела особую цель: опротестовать очередную попытку Агентства по борьбе с наркотиками и полицейского управления Бостона провести проверку наркодеятельности Балджера. Ахерн всего за день узнал об этом совместном расследовании, но, что еще хуже, оно тянулось аж с 1987 года. Ахерн был просто вне себя – злился, что его оставили за бортом, и был в бешенстве из-за того, что какое-то второсортное Агентство по борьбе с наркотиками осмеливается подобным образом относиться к Федеральному бюро расследований.

Но решение оставить ФБР ни с чем было тщательно продумано. «Я был просто счастлив не подпустить ФБР к этому расследованию, – говорил Билл Уэльд, в то время глава Управления по уголовным делам министерства юстиции. – Я предполагал, что проблема вполне может таиться где-то в ФБР. Думал, что на нижнем уровне, где-то на уровне Джона Коннолли. Полагал, что она уже в прошлом, но все же это проблема».

Но Джима Ахерна это не волновало. Он заявил директору ФБР, что поведение АБН «предосудительно». Он был «глубоко разочарован». Его слова были «вызывающе агрессивны»: бостонское отделение и Джон Коннолли вне всяких подозрений, а Уайти Балджер – это самое лучшее, что вообще когда-либо случалось в ФБР.

Это было время, когда очковтирательство со стороны Балджера и бравада ФБР достигли своего пика. И снова Уайти переждал бурю у себя на заднем дворе. Расследование АБН помогло захватить крутых бойцов, таких как Джон Ши Рыжий и Пол Хорек Мор, а также несколько десятков дилеров. Но не Уайти. А теперь настало время возвращаться домой. Ближе к отставке Коннолли написал отчет, указав, что Балджер и Флемми тоже подумывают о том, что пора заканчивать, «сворачиваться и заняться своим легальным бизнесом». Флемми, к примеру, потратил больше миллиона долларов – наличными! – для покупки недвижимости в богатом районе Бэк-Бей.

Но то, что Коннолли считал «легальным бизнесом», новая команда федеральных прокуроров скоро сочтет отмыванием денег. Несмотря на то как славно все выглядело в конце десятилетия, Коннолли и его банда уже никогда больше не смогут жить так же хорошо.