– Видимо я все же чем-то прогневал Всевышнего… – тяжело вздохнув, размышлял Темиш-паша.

Идти одному к наместнику совсем не хотелось.

– О Аллах! Избавь меня от сей доли. Клянусь, если все получится, как я задумал, то построю самую большую мечеть в Семендере!

Гвардия Фархада остановила отряд Темиша у самых ворот Анжи-крепости. Хмурый начальник стражи наотрез отказывался пропустить внутрь прибывших.

– У меня приказ, пропустить тебя одного, светлейший Темиш-паша, – в который раз устало твердил он, никак не поддаваясь на уговоры.

Темиш-паша заметно приуныл:

– Что делать? Скоро откроются городские ворота, и кипчаки хлынут в Семендер. Идти сейчас одному к Фархаду просто безумие. Если ввязаться в бой со стражей, то потеряю много времени. – Внезапно в голове созрела смелая мысль. – А что если самому заколоть Фархада? Мои люди тем временем обезоружат стражу, и я стану полноценным хозяином в Анжи-крепости. Если наместник будет мертв, то вряд ли кто-то посмеет оспорить мою власть?

Быстро взвесив все за и против, Темиш-паша смело шагнул вперед и через некоторое время оказался в красном зале Анжи-крепости. За стенами этой цитадели, горожане боялись его, Темиша, почти, так же как и Фархад Абу-Салима, но сейчас, идя навстречу с наместником, он все же испытывал страх, ибо нельзя было предугадать, зачем вызвал его Фархад и что придет ему в голову.

На широкой тахте, лежа на подушках расшитых золотым шитьем, наместник Абескунской низменности в ожидании Темиш-паши скучал. По бокам тахты стояли двое охранников, кроме которых в зале находилось еще человек восемь приближенных к Фархаду чиновников. Темиш-паша, не доходя трех шагов до тахты, остановился, обвел зал внимательным взглядом, оценивая обстановку вокруг.

– Этих бояться незачем, они немногим умнее ослов и им все равно из чьих рук они станут питаться, – презрительно подумал он о приближенных Фархада, – но охранники заслуживают внимания. Раньше Фархад никогда не держал их при себе. Да, времена меняются, – горько усмехнулся Темиш-паша, – нужно отвести Фархад Абу-Салима подальше к окну, а затем нанести ему смертельный удар.

– Чего нового в городе? Не собираются ли кочевники снимать осаду? – бросив презрительный взгляд на Темиша, произнес Фархад.

– Город по-прежнему в плотном кольце окружения. Ситуация в Семендере с днем ото дня становится все хуже, но, хвала Аллаху, у меня есть добрая весть!

– Вот как! И что же это?

– Послание от падишаха, блистательный!

– Откуда? О чем? Почему я ничего не знаю?

– Его только полчаса назад доставили в город морем. Помощь близка, в этом ты можешь убедиться сам, когда прочитаешь письмо.

Темиш-паша засунул руку за полу халата и крепко сжал рукоять обоюдно острого ножа.

– Давай суда послание, я сам зачитаю его содержимое в слух.

Темиш-паша отрицательно покачал головой:

– Нет Фархад. Содержимое письма не предназначено для посторонних ушей. Лучше давай отойдем к окну и обсудим его вдвоем.

Наместник поднялся с тахты. Охрана напряглась.

– Хорошо. Но, что-то ты долго нес радостную весть?

– Прошу прощения, светлейший, но я хотел самолично принести это известие, но неотложные дела задержали меня в пути, – ответил Темиш-паша и направился к раскрытому окну.

Снизу, со двора крепости послышался шум и лязг оружия.

– О шайтан, как это не ко времени, – пронеслось в голове предателя.

– Измена, измена! – раздались крики за дверями красного зала, и в тот же миг в помещение вбежал бледный, как смерть, начальник гвардии Фархада.

На полпути к окну наместник остановился и замер:

– Что ты несешь, пес шелудивый?

– О повелитель, измена. Городские ворота настежь открыты, кипчаки ворвались в Семендер и скоро будут тут!

– Ждать больше нельзя, – подумал Темиш и, выхватив нож, с криком бросился на Фархада.

Наместник Абескунской низменности ловко уклонился от удара. В бешенстве, резким движением, не свойственным для его комплекции, он выхватил из ножен арабскую саблю, до этого момента спокойно висевшую у него на поясе. Свист рассекаемого воздуха, сдавленный крик и голова Темиш-паши, в бьющих из перерезанных вен струях крови, отделилась от туловища и упала на мраморный мозаичный пол.

Реакция придворных была однозначной, все как один они распростерлись ниц, пытаясь спрятаться от гнева Фархада, поглубже вжавшись в пол.

– Чего вы лежите, как бараны? Все на защиту Анжи-крепости! – размахивая окровавленной саблей с пылающим яростью криком, Фархад Абу-Салим бросился во двор.

******

В назначенный час ворота отворились, и половецкая вольница широким потоком беспрепятственно хлынула на улицы города, быстро занимая квартал за кварталом. Кара-Кумуч не доверял Темиш-паше, поэтому он заранее отдал приказ:

– Пока город полностью не будет в наших руках о грабеже и не помышлять!

Город опустел. Жители Семендера в страхе попрятались по своим жилищам, молясь богам о том, чтобы захватчики поскорее покинули город. Половецкие сотни, одна за другой стекались к базарной площади. Кара-Кумуч терпеливо дожидался того момента, когда город полностью окажется в его руках.

– Хан, наши воины нигде не встретили сопротивления, осталась только Анжи-крепость! – отрапортовал один из сотников.

– Семендер мой! Сегодня сбылось, наконец, предсказание кама Берке! – думал в этот момент Кара-Кумуч. – Вперед! Раздавим это осиное гнездо! – повелительно указывая рукой на последний оплот персов, он повел своих людей на приступ Анжи-крепости.

Окованные железом ворота были распахнуты настежь. Во внутреннем дворе крепости шел бой, Фархад Абу-Салим с остатками своей гвардии отчаянно отбивался от наседавших предателей. Когда во главе своей сотни Кара-Кумуч ворвался во внутрь Анжи-крепости, бой как по волшебству затих. Молодой хан осадил коня и с презрением посмотрел на Фархада. Он давно жаждал этой встречи с правителем Семендера и этот момент, наконец, настал. Видя, что сопротивление бессмысленно, персы начали складывать оружие.

– Взять его! Он нужен мне живым! – отдал своим воинам приказ Кара-Кумуч.

Фархад Абу-Салим и не думал сдаваться. В окружении остатков преданной ему охраны, он отчаянно отбивался, но силы были неравны. Один за другим его воины падали на землю под ударами половецких сабель и вскоре Фархад Абу-Салим остался один. Его схватили, завернули руки за спину, потащили и бросили на колени под копыта коня Кара-Кумуча.

Молодой хан спешился и пристально посмотрел в лицо поверженному врагу. Фархад Абу-Салим молчал. В ожидании своего конца, он склонил голову и тихо шептал слова молитвы.

– Ты помнишь нашу последнюю встречу? – задал вопрос Кара-Кумуч.

Фархад Абу-Салим прервал молитву, поднял голову и с ненавистью посмотрел на половецкого хана. Горько ухмыльнувшись, он предпочел промолчать.

– Помнишь, я дал клятву, что в случае победы я поступлю с тобою так же, как задумал ты? Время выполнять свои обещания настало. Однако я не вижу здесь того кола, на который ты грозился меня посадить? Что это, твое упущение, Фархад, или ты решил, что я забуду данную тебе клятву? Эй, вы, приготовьте подходящий кол для наместника Абескунской низменности, да поживей! – обратился он к понуро стоящим в отдалении плененным персам.

Подходящую для этого случая деревянную жердь нашли быстро, заострили верхний конец, а тупой закопали на три локтя в землю и утрамбовали грунт.

– Если бы ты, Фархад, сдал город сразу, то я вполне бы смог забыть про свое обещание, а теперь, если я нарушу клятву сейчас, то мои люди неправильно меня поймут. К сожалению, участь предводителей народов такова, что они иногда становятся заложниками своих слов. Прощай, Фархад Абу-Салим! – жестко произнес Кара-Кумуч, наблюдая, как с бывшего наместника сдирают одежду.

Половецкий хан взмахнул рукой, отдавая приказ. Упирающегося связанными руками и ногами Фархада поволокли по земле. Дотащили до кола и усилиями трех человек его подняли и насадили на острую жердь.

– Аааааа!!! – Заорал Фархад Абу-Салим.

От дикой боли тело яростно билось в конвульсиях, но слезть с пронизывающего его деревянного кола оно не могло.

– Да будь ты проклят, грязный степной шакал! Чтобы тебя предали так же, как и меня, те, кому ты больше всех доверяешь! Чтоб не увидел ты никогда своих детей! Чтоб смерть моя показалась тебе счастьем! Будь проклят ты и твой род на все времена!

– Я не боюсь твоих проклятий, Фархад. Кстати, кажется, у тебя есть дочь? Вот она то и нарожает мне детей!

– Шайтан, будь ты проклят! Но я не дам тебе возможности насладиться моими мучениями!

Посаженный на кол наместник проявил недюжинную храбрость и стойкость. Волевым усилием, превозмогая ужасную боль, он расслабил все мышцы тела, которые рефлекторно сжимались, чтобы хоть как-то сдержать проникающее острие кола, а стопами ног, наоборот, крепко обнял кол и резко, всей тяжестью тела, дернулся вниз.

Мучительная, невыносимо острая, но не долгая боль стала ему наградой. Дикий, глухой крик сорвался с уст приговоренного к смерти. Умеющие ценить мужество, половецкие воины уважительно покачивали головами. Обычно смерть на колу приходила на второй-четвертый день мучений от кровопотери. Только самые сильные духом люди могли превозмочь такую боль и задавить в себе желание жить и насильно протолкнуть кол вовнутрь, до самого сердца, спасая себя от длительных мук.

Кара-Кумуч разочарованно смотрел на бьющееся в агонии тело врага, затем он резко развернулся, сел на коня и, рысью вылетел из ворот Анжи-крепости…

******

Любая победа приятна вдвойне, если она долгожданна. Разграбление Семендера длилось ровно три дня. Трофеи вывозились за город в половецкий стан и сортировались по кучам. Добра было так много, что не было необходимости насильно вытрясать его из прежних хозяев, старавшихся припрятать что-нибудь на черный день. Рассчитывая в дальнейшем править этими землями, Кара-Кумуч запретил брать людской полон, и когда срок вольного разбоя истек, свободные жители Семендера вздохнули с облегчением. Водоснабжение было восстановлено, город постепенно приходил в себя, обретая прежний облик.

Для завоевателей настал сладкий день дележа. Вся добыча была свалена в несколько десятков огромных куч, сортируясь по видам. Никто из воинов и не помышлял утаить что-нибудь для себя, все терпеливо ждали честного распределения, которым должен был заняться Верховный совет Тенглик. Урус хана меньше всего интересовала богатая добыча. Ему нужна была только одна единственная вещь. В ожидании того момента, когда он сможет завладеть "Звездой Хазарии", он внимательно следил за кучей с дорогим оружием.

Наконец, совет собрался в полном составе и приступил к долгожданному дележу:

– Перед членами совета стоит не простая задача, – обратился с пламенной речью к воинам мудрый Ата хан. – Добычи в этот раз столь много, что если бы ее сложить в одну кучу получился бы огромный курган! Я думаю, будет справедливо, если треть всего будет разделена между ханами трех родов, а остальное – по долям, согласно положения утвержденного до начала похода.

Гул одобрения разнесся над полем. Как и было заведено в старь, все самое лучшее и дорогое было отдано ханам, затем, начиная с глав родов, старейшин кочевий, сотников и заканчивая последним воином калекой, который тоже принимал посильное участие в походе, каждый подходил к кучам, громко называл свое имя, род и положенную долю. По очереди, члены совета так же громко спрашивали у собравшихся воинов:

– Храбро ли сражался такой-то? Проявил ли себя в бою? Достоин ли он своей доли?

Любой присутствующий мог выкрикнуть из толпы:

– Нет!

Тогда требовалось пояснить, какой проступок совершил претендент на свою долю. Но такое бывало редко. Трусость и страх не были присущи воинам куманам. Таких, которые не хотели сражаться или увиливали от общего дела, просто не было. Бывали случаи, когда на один трофей претендовало несколько претендентов. Тогда его получал самый старший по возрасту и статусу воин, но младший всегда мог выкупить потом понравившуюся вещь.

Добыча, доставшаяся на долю Урус хана была огромной. Ее хватило бы, чтобы снарядить несколько больших торговых караванов, однако она не радовала его глаз. Среди всего этого добра "Звезды Хазарии" или "Ока кагана" так и не нашлось.

– Что делать? Где теперь искать, этот чертов камень? Где Алексей и жив ли он? – Размышлял Урус хан. – Вероятней всего Алексей должен быть где-то поблизости? Он знает, что Патруль не бросит его в беде и на выручку кто-нибудь, да придет.

Кара-Кумуч тоже ходил мрачнее тучи:

– Поход закончен. Богатая добыча и обширные земли завоеваны ратным трудом. Предсказание кама Берке сбылось! Но что теперь делать дальше? Как разместить людей на завоеванных землях? Как всем этим управлять? Кто будет править, теперь уже новым, единым народом?

Кара-Кумуч не мог найти ответов на эти вопросы. На выручку молодому предводителю, как всегда, пришел отец.

Занимаемая территория охватывала значительное пространство, занимая западный берег Абескунского моря от нижнего течения реки Терек и до нижнего течения реки Дарвагчай на юге, включая прилегающие к ним предгорья. Ата хан двинул передовые сотни на юг, но, встретив там упорное сопротивление лезгин, был вынужден остановить половецкую орду. Справедливо разделив завоеванные земли между родами, основав поселения Эндирей и Эсги Яхсай на севере и Бойнак и Карабудак на юге, завоеватели остановились и осели на завоеванной территории, центром которой стало поселение Тарку, расположенное на горе, нависавшей над Семендером.

******

Военные действия закончились. С приходом новых хозяев, Абескунская низменность приобрела такой долгожданный для нее мир. По ее дорогам вновь стали ходить торговые караваны, Семендер ожил, принимая свой прежний облик. В суете ратных и неотложных дел Кара-Кумуч совсем позабыл об отдыхе и покое. Но друзья не забыли молодого хана и приготовили для него сюрприз. Оторвать от очередных дел Кара-Кумуча было чрезвычайно трудно, но Урус и Мурта ханы справились с этой задачей.

– Ну, говорите скорей, что за подарок вы для меня приготовили? – удивленно спросил Кара-Кумуч, сопровождаемый ехидными намекающими смешками приятелей.

– Сейчас узнаешь, – ответил Урус хан, подталкивая Кара-Кумуча в спину у входа в его юрту.

Молодой хан откинул полог своего походного шатра и в изумлении застыл на месте. Подарок друзей пришелся ему действительно по нраву.

– Та самая Айгыз! Дочь Фархад Абу-Салима!

При виде дочери врага, кровь ударила ему в голову.

– Сейчас я отправлю ее вслед за отцом!

Кара-Кумуч привычным движением потянулся за саблей, но рука схватила пустоту. Кинжал тоже отсутствовал на поясе.

– Похоже, Урус и Мурта ханы специально обезоружили меня? – раздраженно подумал он.

Собираясь уйти, чтобы найти хоть какое-то колющее оружие, Кара-Кумуч отвернулся от Айгыз, но какое-то чувство заставило его обернуться обратно.

Девушка была просто великолепна. Ее природную красоту и стать не могла даже скрыть грязная полуободранная одежда, которая дразнящее открывала то, что должна была скрывать. Последние дни суровых испытаний, выпавших на ее долю, сделали Айгыз немного старше и серьезней. От бывшей детской непосредственности и беззаботности не осталось и следа, от чего черты, ее и без того красивого лица, стали более женственными и соблазнительно-манящими.

– Наконец-то дочь врага в моей власти!

Кара-Кумуч не мог оторвать от нее самовольно притягивающийся взгляд.

Длинные черные волосы были распущены и спутаны. Огромные черные глаза Айгыз с вызовом смотрели на Кара-Кумуча. На чуть приоткрытых верхних манящих полушариях, высоко приподнятой девичьей груди, было совсем мало одежды. Кара-Кумуч облизнул сухие губы и протянул руку, чтобы содрать с нее остатки жалкого тряпья. Неожиданно в памяти всплыл образ Ай-наазы, который остановил его порыв:

– Она ни в чем не виновата! Неужели я уподобляюсь Абаасы!

Держа руки за спиной, Айгыз стояла напротив хана и с ненавистью смотрела на своего врага, крепко сжимая в руке рукоять небольшого кинжала.

Удар был молненостно быстрым и хорошо поставленным. Кара-Кумуч едва успел увернуться и отпрянуть в сторону. Пятясь назад, Айгыз уперлась спиной в стену юрты и застыла в противоположном углу шатра, держа впереди себя вытянутую руку с крепко зажатым кинжалом.

– А подарок то мне достался с изюминкой?

Эта мысль дополнительно придала Кара-Кумучу настроения. Девушка была настолько неотразима в своей яростной страстной беспомощности, что Кара-Кумуч не смог больше себя сдерживать.

Молненостным броском он перехватил руку Айгыз, завел ее за спину и, обнимая при этом Айгыз, крепко сжал ей запястья, заставляя выронить от боли кинжал. Отбив неудачную попытку выцарапать ему глаза, он схватил девушку за плечи, встряхнул и отбросил от себя на ковер с разбросанными подушками, служащий ему постелью. Глядя на перепуганную до ужаса Айгыз, Кара-Кумуч задумался:

– А она не дурна собой! Сильный волевой характер, пожалуй, это то, что мне нужно. Не зря ведь Темиш-паша хотел оставить ее за собой? Кажется стоит подумать и приглядеться получше к ней? Возможно, женитьба на Айгыз упрочит мое положение в глазах местного населения…

В последующие дни Айгыз была мягка и покорна. От яростного сопротивления первого раза не осталось и следа. С каждым днем половецкий хан нравился ей все больше и больше. Чувство ненависти к завоевателю Семендера со временем притупилось и сменилось привязанностью, которая с каждым прожитым днем стремительно перерастала в нечто большее и, в конце концов, Айгыз начала грустить, когда Кара-Кумуч был занят неотложными делами и подолгу не посещал ее.

******

– Где я? Почему так темно? Откуда идет этот голос? Сильный и властный, он где-то далеко и в тоже время совсем близко. Этот голос звучит как приказ: – "Протяни руку, ищи дорогу"!

Завулон протянул руку в пустоту и нащупал холод:

– Темная бездна. Там ничего нет, но голос слышится вновь: – "Ты должен найти выход"! – Холодно. – Завулон поднес руку к глазам. – Это моя ладонь, она вся испещрена глубокими бороздами. Это линии моей судьбы и жизни. Их много, но какую из этих линий выбрать, какой дорогой пойти дальше? Выбрать наугад? Откуда во мне это щемящее чувство незавершенности? Я словно осколок разбитой амфоры, брошенной кем-то в бездну времени – осколок утерянных цивилизаций! Так не должно быть… Ничего не видно. Мрачная пустота. Рука исследует каждую пядь, но натыкается только на вселенский холод…

С каждой минутой в сознании начало становиться все светлее. Этот свет ласково защекотал лицо Завулона, вынудив его открыть глаза. Он очнулся, хотя все еще находился во власти странного сна. Яркие, красивые, иногда ужасные, в последнее время они часто приходили к нему, но всегда резко обрывались, сменяя собой, друг друга. За мгновение он вспомнил, что произошло с ним вчерашней ночью. Рука непроизвольно спустилась вниз и нащупала у пояса кисет с "Оком кагана":

– Слава Создателю, синхронизатор времени на месте! Это сон, всего лишь плохой сон. Однако следует поскорее уходить из этого города. Семендер во власти диких кочевников. Три дня разгула, грабежа и бесчинств, хвала Всевышнему, что я остался жив. Теперь положение уже стабилизируется. Торговые пути снова открыты, нужно уходить в Шемахи с первым же караваном. Если Патруль станет искать "Око кагана", то соответственно выйдут и на меня…

Завулон точно рассчитал, когда следует отправиться на базарную площадь. Рынок уже ожил, и робкие первые торговые караваны пришли в Семендер. Толпа людей заполнила перед обедом базарную площадь. Кого здесь только не было, местные и заезжие торговцы, крестьяне из окрестных селений, верховые и пешие, горожане и, конечно же, новые хозяева-кипчаки, пытавшиеся сбыть заезжим предприимчивым купцам награбленное по дешевой цене.

– Не даром мудрецы изрекали, что нет ничего нового под луной! – усмехнувшись, подумал про себя Завулон, разглядывая груженные разной всячиной повозки и напряженные лица их хозяев. – Это я правильно подметил! Как и прежде, люди просто стараются жить. Торгуют, покупают, работают, в общем, выживают, как могут. Скорее бы выбраться из этого проклятого города! По-моему найти караван, который отправится сегодня к Дербенту, не составит большого труда.

В поисках людей направляющихся в сторону Дербента, Завулон долго бродил по базару Семендера. Было очень холодно. Слабый ветерок разносил неприятные запахи навоза и смрад от еще не убранных с улиц разлагающихся и гниющих туш, падшего во время осады скота, вызывая тошнотворные ощущения. Усталый скиталец поднял к небу взгляд и перевел дух. Тот же самый ветерок гнал по небу рваные облака. Прислонившись к навесу лавки торговца пряностями, Завулон закрыл глаза и с тоской подумал о том, как хорошо было бы очутиться сейчас в Академии времени. Ноги гудели от усталости. Куда идти и что делать дальше, он представлял смутно, но знал точно, что идти одному в Дербент опасно, поэтому Завулон решил немного передохнуть и собраться с мыслями.

Внезапно базарная площадь зашумела, пришла в движение и люди стали разбегаться в разные стороны, освобождая для кого-то дорогу. Завулон также отошел вместе со всеми, стараясь ни чем не выделяться из толпы. Неожиданно он почувствовал на своем плече тяжелое прикосновение чужой руки. Он резко обернулся. Улыбаясь, на него смотрела наглая физиономия смуглого черноволосого мужчины в засаленной одежде. Завулон сразу узнал его:

– Палач Мамед! – вихрем пронеслось в мозгу.

Завулон бросил презрительный взгляд на Мамеда и резко отпрянул в сторону, надвигая грубый капюшон плаща на голову. Стать пленником Мамеда ему совсем не хотелось. Ничто не предвещало неприятностей в этот день, на него особо никто и не смотрел. Кому интересен бедный несчастный иудей? Длинный мешковатый плащ и стоптанная обувь изменили облик Завулона до неузнаваемости. К тому же при нем не было никакого оружия. Вид бедного иудея, вооруженного саблей, обязательно бы привлек излишнее внимание и вызвал бы ненужные подозрения.

Сделав несколько шагов в сторону, Завулон споткнулся о камень, – длинный подол плаща тоже сыграл свою трагическую роль. Потеряв равновесие, он упал. Быстро поднявшись на ноги, он бросился бежать, расталкивая толпу руками. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что нужно спасаться. Его ругали, пинали, но Завулон ничего не замечал, кроме своих стоптанных сандалий:

– Главное не упасть еще раз!

Его остановила резкая боль. Спину словно рассекли на две части и, задыхаясь, Завулон замер на миг. Все потемнело в глазах и приняло не четкие очертания. Боль снова пронзила его тело. Падая на землю, он обернулся. Знакомое одутловато-обрюзгшее лицо и бегающий взгляд маслянистых глаз надменно смотрели на него.

– Я вижу, ты узнал меня, мудрец! В прошлую нашу встречу, ты был намного смелее!

Плеть снова поднялась над головой Мамеда. Завулон успел закрыть лицо и голову руками, и в тот же миг плеть снова опустилась на него. Окружающие люди больше не смеялись, а лишь с интересом наблюдали за тем, как вновь избранный новыми хозяевами Семендера бывший палач Мамед, а ныне член городского совета избивает кнутом несчастного иудея, и тихо высказывались по этому поводу.

Несправедливость и безразличие окружающих, потрясли Завулона. Он не кричал, хорошо понимая, что в этом городе закон не распространяется на него, и никому ничего не докажешь. Сопротивляться жестокой судьбе было выше его сил. Чей-то низкий голос заглушил гул толпы. Этот голос прозвучал властно и грубо. Люди начали торопливо расходиться, очищая дорогу. Звонкое цоканье конских копыт приближалось, но впавшему от боли почти в беспамятство Завулону было уже все равно, что с ним будет дальше.

На расчищенную дорогу выехал половецкий конный отряд, сопровождавший Кара-Кумуча и Урус хана.

– Будь прокляты эти персы! – процедил сквозь зубы предводитель отряда.

Зычный низкий голос принадлежал именно ему.

– Прочь с дороги скоты! – гаркнул он на тюркском.

Гнедой конь, почуяв гнев хозяина, встал на дыбы, чуть не задев при этом копытами зазевавшегося горожанина.

– Не горячись, Кара-Кумуч, – обратился к нему всадник, ехавший за ним следом, – ты же знаешь, это подлое и трусливое быдло!

Предводитель громко рассмеялся, поправляя висевшую на поясе дорогую саблю. Его роскошная одежда выделялась богатством, а конь – дорогим изысканным снаряжением.

– Как же тут не горячиться, дорогой Урус хан. Ты только посмотри, ни какого уважения к нам. Еще недавно эти люди трепетали, умоляя меня пощадить их!

Кара-Кумуч указал рукой в то место, где палач Мамед в окружении развлекающейся толпы, сводил счеты с несчастным Завулоном.

– Расправа без суда для персов дело обычное.

Урус хан внимательно пригляделся и неожиданно воскликнул:

– О, Тэнгри!!! – пришпорив коня, он быстро бросился вперед.

Спрыгнув с коня, он грубо схватил Мамеда за шиворот и отшвырнул в сторону. Склонившись над Завулоном, Урус хан оторвал от его головы, судорожно прижатые окровавленные руки и взглянул в лицо:

– Алексей!? – непроизвольно сорвалось с его губ.

На какой-то миг Завулон пришел в себя. Глаза их встретились, и он узнал друга…

Урус хан перевел взор с вновь впавшего в беспамятство Завулона и хмуро посмотрел на Мамеда. Дрожа словно осиновый лист, бывший палач, невольно вызвавший гнев половецкого хана, раболепно начал оправдываться:

– Достопочтимый хан! Я член вновь избранного городского совета Семендера. Мое имя Мамед. Этот человек совсем не тот, за кого он себя выдает! Вели заключить его под стражу, и ты узнаешь великую тайну, которую не смог разгадать бывший хозяин этих земель. Недостойный Фархад Абу-Салим, которого вы посадили на кол, долго искал этого человека, но так и не смог выведать истину! Пусть стадо диких ишаков осквернят его могилу!

– Взять его и содрать с него с живого кожу! – отдал распоряжения Урус хан, подоспевшей к тому времени охране сопровождения.

Те в нерешительности застыли на месте.

– Я сказал взять! Исполняйте! – с ненавистью процедил сквозь зубы хан.

– Не стоит так горячиться из-за какого-то нищего, мой дорогой друг! – ложа руку на плечо разгневанного Урус хана, произнес подоспевший Кара-Кумуч. – Этот человек член нового городского совета. Что скажут люди? С него будет достаточно пятидесяти ударов кнутом, раз он вызвал твой гнев. Потом, если останется живым после наказания, пусть выбросят его за городские ворота. Я полагаю, это будет справедливо!

– Я сам стану его пороть! – трясясь от гнева, произнес Урус хан.

– Не стоит, дружище, не ханское это дело наказывать какого-то прохвоста. Эй, вы! – Крикнул Кара-Кумуч охране – Возьмите его и всыпьте, чтобы другим не повадно было! Я надеюсь, инцидент исчерпан, и мы можем ехать дальше?

– Прости, Кара-Кумуч, но я возвращаюсь в наш стан.

– Ну, что же, воля твоя, ты хан, – разочарованно ответил Кара-Кумуч, – но я надеюсь, к ужину ты будешь у меня? Айгыз обещала порадовать меня пловом, приготовленным ею собственноручно!

– Я обязательно буду. Эй, вы! – обратился он к своим воинам, – помогите мне положить этого несчастного на коня…

Усилиями деда Махора и старой Олуш, Завулон очнулся на следующее утро и быстро пошел на поправку. Когда он окончательно пришел в себя Урус хан крепко, по-мужски обнял друга:

– Наконец-то я тебя нашел!

– Илья! Откуда ты свалился, дружище?! – возрадовался неожиданной встрече Завулон.

– Лучше не спрашивай. Ты, я вижу, то же сменил прошлый презентабельный вид русского дворянина на обличье иудейского мудреца?

Оба весело рассмеялись.

– Не надо о грустном. Теперь такой факт имеется в моей биографии. Я гляжу, и ты перевоплотился в половецкого хана?

Старая Олуш принесла обед, и бурдюк веселящего душу кумыса. Время летело быстро. Почти не замечая его, друзья так увлеклись разговором, что не заметили, как на землю опустилась ночь. Каждый из них пересказывая свои приключения, хотел узнать о другом, как можно больше…

******

Тарки-Тау не очень высокая гора, но она хорошо известна всем народам, населяющим эти территории. Это ориентир для путника и моряка. Издали она кажется огромной взметнувшейся каменной волной, и, когда еще не видно крепостных стен, с радостью ожидаешь, что скоро покажется Семендер. Тарки-Тау – платовидная гора, поверхность которой напоминает слегка не ровный прогнутый стол, и только на западе выдается ее лесистая вершина Тик-Тюбе. Края Тарки-Тау скалистыми обрывами падают вниз к склонам, поросшим кустарниковым лесом. С плата хорошо виден Семендер и далекая панорама Абескунского моря.

– Отец, почему ты решил поселиться именно здесь, на склоне этой горы, в этом маленьком бедном селении?

– Ты слишком молод, Кара-Кумуч и не можешь понять меня, но придет время, и ты по достоинству оценишь правильность выбранного мною решения. Тесными и душными представляются мне каменные стены города. Мне нужен вольный ветер и поэтому я назову это маленькое поселение Таргъу, тут будет мой последний стан!

– Если ты считаешь, что каменные дома вредны для здоровья, то, как же ты разобьешь юрты на склоне горы?

– Человек привыкает ко всему, Кара-Кумуч. Многое придется изменить в нашем быту. До завоевания этих земель наш народ, словно ветер пронесся по жизни, почти не оставив материальных следов на дороге времени… А как упрекнуть ветер за его норов? За то, что он такой, какой есть? Поэтому нам придется крепко зацепиться за эти земли и пустить глубокие корни. Хватит странствий, время пришло, пора уже окончательно начать вести оседлую жизнь!

******

С окончанием цикла зимних холодов, окрестные низменности и склоны горы резко изменились. Все это время новые хозяева этих земель вели непрерывное строительство своих новых поселений. Дел было много, но с наступлением нового года и праздника Навруза, ханы – главы родов и старейшины, съехались в Таргъу на празднества.

По узкой тропе Кара-Кумуч и Урус хан поднимались на плато горы Тарки-Тау, чтобы взглянуть оттуда вниз и по достоинству оценить произошедшие изменения. Отсюда, С вершины плато, открывалась прекрасная панорама, которая поражала воображение. Со страшной высоты взор оббегал окружные горы, живописно волнующиеся одна за другой, скользил по алачыкам Таргъу, представляющимися отсюда в очаровательном беспорядке. Спускался вниз к каменным стенам Семендера, и далее стелился по необъятной равнине моря, сливающегося с линией горизонта.

В верхней части Таргъу, как и прежде, тесно ютились грубые каменные сакли, заселенные прежними жителями селения. В средней и нижней части, выделялись новые дома алачыки. Это были большие, довольно массивные, цилиндрической формы сооружения, плотно сплетенные из прутьев, обмазанные глиной, с конической крышей, сделанной из жердей и прутьев и покрытой соломой. В верхней части конуса изнутри укреплялось колесо, надетое на высокую жердь и укрепленную по середине помещения. Сверху на колесо опирались жерди конуса. Алачыки имели небольшие двери и оконные отверстия. По своей форме эти сооружения очень напоминали юрты кочевников, хотя они были не войлочными, а плетенными.

– Я хочу покинуть вас, – первым нарушил молчание Урус хан.

– Я уже давно заметил это. С того самого момента, как ты встретил этого иудея на базарной площади Семендера, ты очень изменился, Урус хан. Ответь мне, что связывает тебя, хана кипчака, главу целого рода и этого полоумного иудея? Я понимаю, за чередой неотложных дел, мы редко видимся последнее время, но что тебе мешает жить, как и прежде среди нас?

Урус хан замялся. Он с трудом подбирал нужные слова. В конце концов, собравшись с мыслями, он начал говорить:

– Мое решение досталось мне не легко, но оно бесповоротно. Не знаю, поймешь ли ты меня, но мне нужно уйти. Говорят, что большое видится на расстоянии. Нельзя по-настоящему оценить красоту и великолепие горы, когда ты стоишь у ее подножья… Когда проводишь рукой по неровностям базальтовой породы, а миллионы лет в истории этого камня, как табуны диких лошадей, проносятся перед мысленным взором, кажется, вот оно, постиг!…Но нет, ты еще не обрел способности видеть главного. Чтобы увидеть гору по-настоящему, тебе нужно отойти от нее, удалиться на приличное расстояние, достаточное для целостного восприятия. Только тогда можно увидеть, что эта большая и неприступная гора является составной частью чего-то большего, и такого громадного, что невозможно выразить словами. Тоже самое и с человеческими отношениями. Прежде, чем приблизиться к пониманию и постигнуть суть людской природы, необходимо сначала научиться ценить каждый миг своего пребывания рядом с ними. Особенно, если это близкие для тебя люди. Все это возможно правильно оценить только через расставания. Нужно пройти этот длительный путь до конца, потратить не один десяток лет, чтобы придти, наконец, к пониманию этого, чтобы понять, для чего в нашей жизни бывают расставания…

– Ты говоришь точно так же, как говорил много лет назад великий кам Берке. Иногда мне кажется, что ты, Урус хан, как и он, можешь предвидеть будущее наперед? Если это действительно так, то расскажи мне, что будет дальше с нами? Как сложится судьба моего народа?

Урус хан задумался:

– Я не в праве говорить о будущем, – после долгой паузы произнес он, – но я все же попытаюсь обрисовать тебе хронику ближайших событий. Надеюсь, это в чем-то поможет тебе. Ваше решение уйти из Великой Степи было правильным: Уже пришло то время – и медленно, словно ледник с гор, движется с востока на Дешт-и-Кипчак могущественные племена монголов. Страшная сила пришла в движение. Монголы скоро сомнут прежних хозяев степи и утвердят за собой огромные территории. С грозными кличами бросятся половецкие воины в атаку на врага. Тактика их боя оттачивалась веками. Ни в чем не уступят кипчаки монголам, ведь ваш народ не знал по существу никаких мирных занятий, только войны, бесконечные войны. Однако кипчаки проиграют и в полной мере заплатят за свое поражение. Великая Степь превратится вскоре в конюшню монгольской империи, откуда завоеватели, словно коней, будут отлавливать арканами живой товар и перепродавать на невольничьих рынках востока. Судьба отвернется от гордых детей степи. Некоторое время они еще смогут сопротивляться и держать в руках сабли, но вскоре они сольются с завоевателями, они разбавят кровь монголов своею кровью.

Судьба твоего народа, Кара-Кумуч не так трагична. Через несколько десятилетий завоеватели с востока доберутся и до этих мест. Бесследно исчезнет с лица земли древний Семендер, через много веков на его месте возникнет другой город, но селение Таргъу будет существовать всегда. Твой народ выстоит в эти тяжелые времена, сохранит свою самобытность и независимость и не растворится в потоке монгольских завоевателей, сохраняя свою культуру и нравы. В честь твоего имени твои предки станут называться кумыками, гордо неся в веках это наименование своего народа. Пожалуй, я рассказал тебе все, что знаю.

Урус хан умолк, молчал и погруженный в размышления Кара-Кумуч. Они долго так стояли на обдуваемом ветрами плато Тарки-Тау. Наконец, Кара-Кумуч первым нарушил молчание:

– Я понял тебя, Урус хан. У настоящего мужчины должно быть только одно слово, и ты его произнес. Как мне не тяжело и грустно, но я не стану тебя уговаривать и задерживать. Ты принял свое решение, а я принял свое. Все на этом свете находится в воле Великого Тэнгри! Поступай, как считаешь нужным, но помни, что если ты когда-нибудь надумаешь вернуться назад, я с радостью приму тебя. Крепко, по-мужски обнявшись на прощание, они стали спускаться с горы…

******

В назначенный Урус ханом день расставания, погода неожиданно снова уступила свои права зимней стуже. Пронизывающий холодный ветер зло сек лица колючим снегом, слепил глаза, танцевал и кружил в вихре, как свора злых демонов, застилая все вокруг густой белесой пеленой. Усталые кони с трудом преодолевали снежный круговорот, с натугой взбираясь на крутые вершины гор. А в горных долинах, в глубоких оврагах окунались по грудь в пушистые сугробы как в свежее пенистое молоко.

Двое всадников тоже устали, но ехали молча. Урус хан прокладывал путь, пристально вглядываясь в неясные очертания гор, стараясь найти в снежной мгле какую-нибудь пещеру или грот. Метель не утихала. Небо дрожало в неистовом гневе и, будто гигантская мельница, без устали непрерывно швыряла на землю из-под невидимого жернова гигантские потоки ледяной крупы, которые сразу же подхватывал ледяной ветер. Завулон поплотнее запахнул полы своего плаща и снял рукавицу, вытирая ладонью с лица налипший снег.

– Нашел! – раздался окрик Урус хана.- Вон там под нависшей скалой есть какое-то углубление. Полагаю там небольшая пещера, в ней мы и откроем временной портал.

Всадники подстегнули уставших коней, но мысленно они уже были там, в просторных и светлых залах Академии Времени…