– Прости. Когда ты доживёшь до моего возраста, плакать становится всё легче, – сказал старик.

Йоко ничего не сказала, только покачала головой в ответ.

– Так… в каком году это случилось?

– В каком году? – отозвалась Йоко.

Старик как-то непонятно посмотрел на неё.

– Когда закончилась Великая Война? – спросил он.

– Это было в 1945.

– Шова?

– Э-э… – Йоко пришлось на минутку задуматься, вытаскивая из памяти хронологические таблицы, которые она заучивала на школьные экзамены, – Думаю, двадцатый год Шова.

– Двадцатый год Шова? – уставился тот на неё, – Я попал сюда в двадцатом году Шова. Когда в двадцатом Шова?

– В августе… Это было 15-го августа.

Старик сжал кулаки.

– Август? 15-го августа, 20-го Шова?

– Да…

– Меня выбросило за борт 28-го июля! – он свирепо взглянул на неё – Не больше чем за полмесяца до этого!

Не имея ни малейшего представления, что сказать, Йоко могла только склонить голову, тихо и терпеливо, пока старик продолжал без остановки расписывать все горести, которые ему пришлось пережить из-за войны.

Было уже около полуночи, когда он наконец начал расспрашивать Йоко о ней самой. О её семье, её доме, как он выглядел, какую она вела жизнь. Было немного больно отвечать на эти вопросы. Она неожиданно осознала, что перед ней находится человек, родившийся задолго до неё, который был перенесён сюда и никогда больше не вернулся.

Уготована ли и ей такая же участь? Суждено ли ей провести всю жизнь в этой странной стране, не имея возможности вернуться домой? По крайней мере, ей повезло встретить собрата кайкъяку. Если подумать над тем, сколько времени этот старик провёл в одиночестве, это и в самом деле было подарком судьбы.

– Скажи мне, за что мне всё это? – старик сидел, подогнув под себя ноги и, упёршись локтями в колени, подпирал голову руками, – Я потерял своих друзей и всю семью, очутившись в этом странном месте. Я всё едино думал, что умру в один из этих налётов, но, только подумать, что всё это закончилось через полмесяца, каких-то полмесяца.

Йоко всё ещё не нашлась, что сказать.

– Конец войне и всё снова встало бы на свои места. А я, вместо этого, очутился здесь, не получая никакой радости от жизни, даже хорошей еды.

– Да, но…

– Я уже много раз говорил, что было бы лучше, если бы я погиб в одном из этих налётов, всё лучше, чем попасть в это странное место, где я понятия не имею, что и где находится, и ничегошеньки не понимаю из того, о чём говорят.

Йоко взглянула на него с изумлением.

– Вы не понимаете, что они говорят?

– Ничего. Только несколько слов, тут и там. Поэтому-то это единственная работа, которую я могу заполучить, – он подозрительно посмотрел на Йоко, – Ты понимаешь, что они говорят?

– Да… – уверенно сказала Йоко, – Для меня это звучит, как японский.

– Глупости, – сказал старик, с потрясённым лицом, – Единственный раз, когда я услышал японский, кроме как, разговаривая сам с собой, было сегодня, от тебя. Понятия не имею, что за слова они произносят, но для меня это нечто вроде китайского. Но уж и близко не японский, это точно!

– Но разве они пишут не иероглифами?

– Да, ими. Но китайскими знаками. В порту работали несколько китайцев, и они разговаривали в том же духе.

– Но это невозможно! – Йоко смотрела на старика, обуреваемая смятением чувств, – У меня не было никакой проблемы с языком с тех самых пор, как я попала сюда, ни одной. Если бы они разговаривали на любом другом языке, кроме как японского, я ни за что не смогла бы их понять.

– Значит, ты поняла, о чём они там внизу разговаривали до того?

– Конечно.

Старик покачал головой.

– Что бы ты не слышала, это не мог быть японский. Никто здесь не говорит по-японски.

Что, чёрт возьми, происходит, удивилась Йоко, всё более сбившись с толку. Она нисколько не сомневалась, что язык, который она слышала, был японским. Но старик продолжал утверждать, что это не так. Она не могла обнаружить никакой существенной разницы между тем, что она слышала повсеместно и языком, на котором разговаривал он.

Она сказала:

– Это царство Ко. Слово Ко пишется иероглифом, означающем «умелый», верно?

– Да.

– Мы кайкъяку и мы пришли из-за Къйокай. Слово Къйокай означает «море пустоты».

– Снова верно.

– Этот город – столица префектуры.

– Столица префектуры? Это крепостной город. Феод, ты имеешь в виду.

– Нет, как префектурные власти в Японии.

– Как префектурные власти?

– Ну, где живёт губернатор.

– Губернатор, говоришь? Нет здесь никакого губернатора. Тут самый главный это мировой судья.

О чём это он, пробормотала себе под нос Йоко.

– Я всегда слышала, как его называли губернатором.

– Нету такого.

– Зимой люди живут в местечке, а, с приходом весны, возвращаются в деревню.

– Люди живут в деревнях, а весной возвращаются обратно в поселения.

– Да, но я…

Старик свирепо уставился на неё.

– Кто ты такая, чёрт побери?

– Я…

– Ты не такая же кайкъяку, как я! Я здесь один, в этой странной стране, уже целую вечность! Заброшенный сюда посреди войны, не зная ни языка, ни всех этих обычаев, ни жены, ни детей, один-одинёшенек!

Почему это так? Йоко отчаянно пыталась найти ответ. Но как бы она не старалась, ничего из того, что она слышала до сих пор, не давало ей ни малейшего объяснения.

– С огня да в полымя, вот как было со мной! Мы столько перенесли во время войны, а вам досталась лёгкая жизнь! За что?!

– Я не знаю! – закричала Йоко в ответ.

Из коридора за дверью донёсся голос:

– Что-то не так?

Старик поспешно приложил палец к губам. Йоко повернулась к двери и сказала:

– Ничего, извините.

– Здесь люди пытаются заснуть.

– Я буду по тише теперь.

За дверью послышались удаляющиеся шаги. Йоко вздохнула. Старик с изумлением посмотрел на Йоко.

– Ты поняла, что он сказал?

Он имел в виду язык, на котором это произнесли. Йоко кивнула.

– Поняла.

– Ты говорила на нашем языке!

– На каком языке я говорила?

– Ты говорила по-японски!

– Но человек, с которым я разговаривала, он меня понял.

– Кажется да.

Йоко говорила на том же языке, что и раньше, она слышала те же слова, что и раньше. Что могло объяснить столь странный феномен?

Лицо старика несколько смягчилось.

– Как бы то ни было, ты не кайкъяку. Нисколечко. Уж во всяком случае, не обычная кайкъяку.

Он произнёс слово «кайкъяку» как-то иначе, и дело было не только в интонации. Теперь, когда Йоко привыкла к его голосу, стало заметно, что он немного по-другому произносит слова.

– Как это ты их понимаешь?

– Я не знаю.

– Хм, не знаешь?

– Честное слово, понятия не имею. Я не знаю, как я вообще сюда попала, и почему мы отличаемся друг от друга.

И почему изменилась её внешность? Задав себе этот вопрос, она коснулась своих, теперь жёстких на ощупь, крашеных волос.

– Как мы можем вернуться обратно? – спросила она.

– Я тоже искал выход. Все они говорят, никак. Это единственный ответ.

Он бросил на Йоко удрученный взгляд.

– Если бы была какая возможность вернуться назад, я бы давно уже это сделал. Теперь же, если бы я вернулся, то был бы как Урашимо Таро. Так что… куда путь держите, девушка?

– Да никуда собственно. Могу я вас кое-что спросить?

– Что именно?

– Вас арестовывали, когда вы сюда попали?

– Арестовывали?

Сейзо распахнул на неё глаза, затем призадумался.

– Верно. Здесь же арестовывают кайкъяку. Нет, меня нет. Меня выбросило на берег в Кей.

– Что? А какая разница?

– А та, что разные царства обращаются с кайкъяку по-разному. Я попал в Кей и там получил свои документы. И проживал там до прошлого года. Затем умер царь и всё царство пошло прахом. Жить там стало невозможно, и я сбежал, пришёл сюда.

Йоко вспомнила беженцев, которых она видала в городе.

– Значит… в Кей можно жить, не будучи арестованным?

Сейзо кивнул.

– Верно, но жить там сейчас нельзя. Там идёт гражданская война, повсюду беспорядки. На местечко, в котором я жил, напали йома, и убили половину людей.

– Их убили йома? Не на войне?

– Когда царство летит в тартарары, вот тогда-то йома и появляются. И не только йома. Засуха, наводнения и землетрясения, вдобавок. Одни только напасти. Так что я быстро оттуда сбежал.

Йоко отвернулась. Значит, в Кей можно было жить, не будучи постоянно преследуемой. Оставаться беглянкой в Ко или рисковать жизнью в Кей, что безопаснее? Сейзо прервал её размышления.

– А женщины, они уже давно оттуда ушли. Не знаю, о чём там себе думал царь, но он уже давно выгнал их из Кей.

– Вы шутите.

– Это правда. В своё время ходили слухи, что если какая женщина останется в Гъйотене – это столица – её убьют. Царство превратилось в нехорошее место и большая часть тех, кого я знал, постарались унести ноги, пока возможно. Лучше быть подальше оттуда. Теперь это самое гнездовье йома. Одно время множество людей пытались сбежать оттуда, но, с недавних пор, всё утихло. Они начали перекрывать границы.

– Вот оно как, – пробормотала Йоко.

Сейзо насмешливо фыркнул.

– Я знаю как дела в Японии, лишь расспросив тебя, а тебе рассказываю, что происходит здесь. Видно, я всё-таки, становлюсь одним из них.

– Вы, конечно, несерьёзно.

Сейзо поднял руку.

– По сравнению с Кей, в Ко намного лучше. Но стоит только донести, что ты кайкъяку и тебе тут же оденут наручники. Так или иначе, у тебя нет большого выбора.

– Но я…

Сейзо засмеялся. Он смеялся так, что казалось, он плачет.

– Я знаю, я знаю. Ты не виновата. Я знаю, но всё равно мне обидно до слёз. Не стоит, пожалуй, вымещать это на тебе. Тебе, всё время в бегах, тоже, должно быть, нелегко.

Йоко только покачала головой.

– Мне снова надо работать. Готовить завтрак. Береги себя, куда бы ты не направилась, ладно?

С этими словами он выскользнул из комнаты и исчез.

Йоко хотела было снова его позвать, но сдержалась.

– Спокойной ночи, – это было всё, что она сказала.