Наступающая темень ложилась тенью на дорогу. Всё будет хорошо, убеждала она саму себя, идя быстрым шагом. Всё будет хорошо.
Когда уже опустилась ночь, и прекратилось людское движение, она пустилась бежать, ни мало не заботясь о производимом впечатлении. На некотором расстоянии от Горъйо, она свернула на первом же перекрестке, чтобы уйти с дороги, по которой они пришли и с дороги, ведущей к Горъйо.
Удалившись на приличное расстояние, Йоко продолжала идти, не останавливаясь, хоть уже и не сломя голову, но всё ещё словно спасаясь от преследования.
Всё будет хорошо, повторила она.
Даже если Ракушун во всём признается, у них здесь не было фотографии, так что, вряд ли они смогут её поймать. К тому же, Ракушун, скорее всего, постарается скрыть своё участие в этом деле. Зачем ему рассказывать о, бросившей его на произвол судьбы, и сбежавшей в одиночку кайкъяку? Разве это не сделает его соучастником?
Повторяя это вновь и вновь, Йоко неожиданно встала как вкопанная, ощутив страшную боль в сердце.
Разве это то, о чём она должна сейчас думать??
Что с Ракушуном? Йоко не разглядела у него никаких серьёзных ран, но она никак не могла знать, насколько тяжелым было его положение.
Вернись, сказал ей внутренний голос. Ей нужно вернуться и проверить как там Ракушун, прежде чем бежать дальше.
Слишком опасно, тут же прозвучал другой голос. Вернёшься, а сделать всё равно ничего не сможешь.
Но у тебя же есть камень, ответил первый голос.
Но это вовсе не означает, что он поможет и Ракушуну. А может, он уже мёртв, и, стоит ей вернуться, как её схватят. А если её схватят, то всё будет напрасным – тогда и она умрёт.
Неужели тебе так дорога жизнь?/
А почему бы и нет?
Но это всё равно, что вонзить своему доброму спасителю нож в спину.
Ну, не такой уж он и добрый…
Но разве это что-то меняет? Он предоставил тебе кров и убежище.
У него были на то причины, он сделал это не от чистого сердца. Такие люди рано или поздно предадут тебя.
Значит, по-твоему, можно бросить в беде кого угодно, только потому, что они не вполне искренни с тобой? Неужели ты действительно докатилась до такого?
Там остались лежать убитые и умирающие, и среди них был её знакомый, кто-то, кто знал её. И она собиралась бросить его просто так? Неужели она не могла хоть как-то облегчить их участь? Возможно, кто-кто из них мог бы выжить с её помощью.
Вот только не надо громких слов, только не в этой стране. Как только выпадает твой жребий, с тобой всё кончено.
Разве это громкие слова? Ведь это же самое обычное человеческое поведение. Как она могла забыть об этом?
– Даже сейчас, в столь поздний час, ты всё ещё рассуждаешь о своих принципах, малышка?
Даже сейчас, малышка. Даже сейчас!
– Да-да. Давай-ка, вернись обратно и прикончи его.
Йоко подпрыгнула от пронзительного, скрипучего голоса за спиной. В кустах на обочине дороги, возникла голова голубой обезьяны. – Разве это не то, о чём ты всё время подумывала? А?
– Я… – Йоко уставилась на обезьяну, дрожа всем телом.
– Разве это не то, что ты собиралась сделать с самого начала? А теперь, взгляните-ка на неё, стоит тут и проповедует самой себе основы добродетели. Это ты-то! Сейчас!
Обезьяна разразилась бешеным хохотом.
– Нет… это неправда.
– Да правда, правда. Именно так ты и думала.
– Я никогда бы этого не сделала.
– Сделала бы.
– Нет, не сделала. Я не смогла бы!
Обезьяна весела фыркнула.
– Из-за того, что сама мысль об убийстве пугает тебя, или потому, что ты хотела убить его, но не набралась смелости это сделать? – Обезьяна, повизгивая, ободряюще взглянула на неё. – Всё ещё не доверяешь мне? Ничего, в следующий раз поверишь.
– Нет!
Голубая обезьяна продолжала смеяться, не обращая на неё внимания, беспощадно терзая слух пронзительными взвизгами.
– Я возвращаюсь.
– Даже если и так, он всё равно уже мёртв.
– Этого я не знаю.
– А я тебе говорю, он мёртв. Вернёшься, тебя поймают и убьют. В чём же смысл?
– Я всё равно возвращаюсь.
– Ну-ну, думаешь, теперь это смоет все твои грехи?
Уже развернувшись, Йоко замерла на месте.
– Ах, как это замечательно – вернуться. Пойдёшь, взглянешь на его мертвое тело, поплачешь над ним хорошенько. Всё это сразу напрочь сотрёт все кровожадные мысли до этого!
Йоко потрясённо разглядывала веселящуюся обезьянью физиономию. Она разговаривала сама с собой. Это был её собственный жалкий голос, не более чем подноготная её собственной души.
– Он несомненно предаст тебя. Лучше бы позаботиться об этом заранее, не так ли?
– Замолчи.
– Да может сюда уже направляются солдаты! Эта крыса наверняка тебя выдала со всеми потрохами!
– Заткнись! – Схватившись за меч, она замахнулась им в его сторону. Обрубленная листва кустарников посыпалась на землю.
– Умереть самой это конечно хорошо, но вот прикончить его было бы просто идеально. Ты всё ещё такая наивная, малышка.
– Да хватит уже!
– Ладно, в следующий раз. В следующий раз, случись такое, ты уж точно это сделаешь.
– Прекрати морочить мне голову! – Ещё один свист в воздухе и листья вновь посыпались на землю.
А если бы она и в самом деле это сделала? Если только то, что она бросила его на произвол судьбы, легло таким камнем ей на душу, как бы она смогла жить дальше с убийством на своей совести? Неужели её собственное существование перечеркнуло всё остальное? Неужели больше не имело значение, до какой низости она может докатиться, лишь бы выжить?
– Я рада, что не убила его. – Она была просто безумно рада, что не поспешила поддаться искушению, не привела свои страшные мысли в действие.
Обезьяна издевательски расхохоталась.
– Ну что, оставишь его в живых, чтобы он смог донести на тебя?
– Ну и пусть! – От стеснившего грудь чувства слёзы хлынули из её глаз. – Он имеет на это право. Пусть жалуется на меня, сколько его душе угодно!
– Ох, какая наивность.
Почему она была не в состоянии больше доверять людям? Неужели она так боялась снова попасться? Но даже если так, всё равно она могла хоть немного довериться Ракушуну.
– Да всё потому, что ты продолжаешь витать в облаках! Потому, что ты такая доверчивая дурочка, которую легко обвести вокруг пальца!
– А мне плевать!
– Ах, сама невинность! – Обезьяний смех сотрясал ночной воздух. – Вот как? В самом деле? Тебе так нравится быть обманутой?
– Если вопрос стоит именно так, то да! Предатель предаёт лишь собственную трусость! Меня это не касается. Но лучше быть преданной, чем предателем!
– Конечно, предатель и есть трус, но в этом, полном демонов, мире, только такие и выживают. Никто над тобой здесь не сжалится, малышка. Добрых людей в этом мире не существует.
– А какое это имеет ко мне отношение?
Неужели то, что её затравили и загнали в угол, было достаточным основанием, чтобы забыть о своей человечности? Чтобы набрасываться на любого, приближающегося к ней с добрыми намерениями? А если эти намерения были не самими чистыми на свете, не доверять им ни на грош? Если у окружающих не было и капли жалости к ней, было ли это достаточной причиной, чтобы быть такой же безжалостной?
– Нет, ничего подобного.
Её доверие к окружающим никоим образом не зависело от того, насколько её обманывают. Её доброе отношение к людям ни в коей мере не зависело от того, насколько те были добры к ней. Даже если она совершенно одинока в этом огромном, чужом мире, даже если никто не поможет и не пожалеет её, это не давало ей права вести себя как последний трус, бросать несчастных на произвол судьбы и причинять вред совершенно незнакомым людям.
Обезьяна хохотала в истерике, извергая нескончаемый, раздирающий уши визг.
– Я хочу быть сильной.
Она крепко сжала в руке рукоять меча. Всё это не имело никакого отношения к этому миру и к этим людям. Она просто хотела жить с высоко поднятой головой. Она хотела быть сильной.
Неожиданно, обезьяна прекратила смеяться.
– Ты умрёшь. Ты никогда не вернёшься домой. Никто тебя больше не увидит. Ты будешь предана и обманута. И ты умрёшь.
– Я не умру.
Если она умрёт здесь, это будет глупо и трусливо. Умереть сейчас, было бы торжеством самой низменной части её натуры, а объявить свою жизнь не стоящей существования – слишком лёгким для неё выходом из положения.
– Ты умрёшь. Ты будешь голодать, изнемогать, сойдёшь с ума и умрёшь.
Она замахнулась мечом что было сил. Его остриё пронеслось над верхушкой зарослей и рассекло воздух. Она ощутила, как меч сильно завибрировал в руке от удара. Обезьянья голова скатилась на землю, вместе с падающей листвой, разбрызгивая вокруг капли крови.
– Я никогда не сдамся.
Всё это время она продолжала плакать.
Когда, утерев грубым рукавом слёзы, она уже собралась уходить, под ногами у неё засиял проблеск золота. Некоторое время Йоко никак не могла понять, что видит, и, просто стояла, уставившись в изумлении. Там, посреди лужи тёмной крови, где должна была лежать обезьянья голова, было то, что она потеряла много времени тому назад.
Ножны меча.