— Понимаешь, — сказал Свен, — они охотятся.

— То есть как?

Свен уставился на собственные ботинки. Пожевал губы. Адъютант командира мобильной армии, офицерскую академию закончил с отличием, прослушал трехмесячные курсы военных ксенологов, командовал взводом на DRF-77/7, был на «Леди Лу» во время последнего славного рейда. Свен имел практический опыт. Попросту знал.

Он наступил на гигантскую, с ладонь, глянцевито-черную многоножку. Со вкусом, с хрустом, раздавил. Из многоножки потекло содержимое, обляпало ботинок. Свен проворчал ругательство, полез в куст вроде лопуха, от души рванул. Вытер обувь большим бархатистым листом.

— Охотятся, — повторил он.

Ксенология — предмет скользкий. Тут надо либо говорить коротко и по существу, а потом отдавать приказ, либо объяснять с самого начала, долго и подробно, пересказывая чуть не весь курс лекций. Свен мог и объяснить, но делать этого не любил. Раза три честно пробовал и выдыхался на полпути. Впрочем, преподаватели курсов предупреждали, что так оно и будет. Уступая просьбам, Свен всякий раз корил себя за идеализм. Нормальные люди, воспитанные нормальными людьми и потомками нормальных людей, они просто физически не могли уяснить себе чуждую манеру мышления. Организм отторгал. Нельзя, невозможно принять и поверить, что кто-то, обладающий разумом, действительно может так поступать и руководствоваться такими мотивами.

«Врешь», — говорили ему. «Да чушь это все!» — говорили ему. «Нет», — говорили ему и предлагали свой вариант, правильный, удобный, логичный. Порой Свену невыносимо хотелось согласиться и отправить умных нормальных людей действовать в соответствии с их представлениями о рритской логике. Но изуродованные трупы несогласных и самостоятельно мыслящих — слишком высокая цена за победу в споре.

Ррит, кстати, так не считают.

— Чего-то я не пойму, — сказал Джек Лэнгсон.

Свен опечалился. Объяснить Счастливчику боевую задачу и при этом уйти от детального рассказа о психике ррит — трудненько будет.

— Я знаю, что они охотятся, — Лакки поморщился. Шрамы на лице задвигались странно и неприятно.

Свен ждал.

— Я понимаю, — рассудительно продолжал Джек, сплюнув, — когда охотится, скажем, цйирхта с «малой свитой». Или даже ай-аххар. Я сам видел, как эвакуировали Первую Терру.

«При многократном превосходстве сил противника следует ожидать, что слабые, не способные к сопротивлению цели не привлекут внимания ррит», — поползли в свеновой голове строчки из учебного пособия. На скорую руку слепленные учебники, трехмесячные курсы, липовые стратегические консультанты… Экстрим-операторов, куда ни ткни, не хватает, а настоящих мастеров-ксенологов поменее наберется, чем воинственных теток с ручными ящерицами. Они, мастера, в штабах сидят, а не с мобильными армиями по поверхностям ползают. Риверу бы сюда. Или ту бабу кирпичнорожую, местру Унруэ. Как же. Думай, Хольм.

Итак, при многократном превосходстве сил противника… Ррит не охотятся на мелкую дичь, вот что. Мелкая дичь — для детей, так у них в подкорке забито. А беззубая дичь — или для вчерашних сосунков, или когда просто жрать хочется. На веселой танцульке, которой они воспринимают эту войну, неприлично рвать все подряд.

Боевые корабли гарнизона Первой Терры не могли противостать рритскому флоту. Они могли только оттянуть на себя огонь. Ррит не понимают, что значит «гражданское население», у них такового просто нет, но они, развлекаясь стрельбой, позволили бы работягам Терры спастись на беззащитных грузовозах.

Кораблям отдали приказ уходить.

Флот сберегали на будущее.

А ррит, подошедшим к колонии, было скучно. Давно не выпадало случая пострелять. И ксенологическое «авось» не сработало.

Эвакуация шла под огнем.

— С-суки… — то ли прошипел, то ли просвистел Лакки, и страшный тик скособочил его, исказил лицо в жуткой гримасе.

Свинцовый холод скрутил свеновы кишки. Потек к горлу.

Первая Терра.

Свен видел только отчеты и короткие фрагменты съемки, которые успели передать по галактической связи.

…Когда «Кхимрай Х’йарна» разметал третью линию обороны и вышел к Земле, ведя за собой сильно прореженную, но по-прежнему мощную «свиту», настал самый страшный час за всю историю человечества. Свен, в числе чудом спасшихся с «Леди Лу», был тогда дома, в отпуске, и ждал нового назначения. Память отказалась хранить случившееся, как тело отказывается принимать кровь чуждой группы. Осталось лишь эхо непереносимого, неописуемого, предельного ужаса.

Тогда несколько тысяч человек умерло от страха. Кто-то — от инфарктов и инсультов; обезумевшие выбрасывались из окон; парализованные ужасом не справлялись с управлением аэромобилей. Кто-то умер из-за ошибок врачей, из-за того, что у медсестер опускались руки. В разных странах разные люди внезапно хватали оружие и расстреливали прохожих, сослуживцев, родных.

Рритский крейсер еще не успел выстрелить по планете, а жертвы уже были.

Система космической обороны сработала идеально. Ни один земной мегаполис не узнал кошмара орбитальной бомбардировки. Поверхности достигли только два залпа, погибших непосредственно от огня ррит было немного. Но страха человечество вкусило сполна.

Это случилось с Землей. Это помнили все.

Мало кто из живых видел эвакуацию Первой Терры.

— А кем ты там? — спросил Свен. Мелькнула мысль, что если сержант там был и видел это, то придется рассказывать, о чем попросит. Просто из уважения.

— Я? — сержант глянул на него, помолчал. — Тебе важно?

…тысячи жителей колонии нельзя сравнить с миллиардами землян, и фиксация событий не в пример хуже была налажена. Когда единственный местный канал закончился, остались только уличные камеры наблюдения, передававшие кадры на спутник. Потом спутник тоже кончился. Документальных сведений почти не сохранилось, только воспоминания очевидцев.

Очевидцы по большей части отмалчивались.

У Терры не было системы космической обороны.

Свен поколебался.

— Ну, — неопределенно буркнул он.

Лакки уставился в сырую, изрытую тяжелыми джангл-ботинками землю. Неподалеку, в кристально чистом озерце вокруг родника, отражалось и играло бликами лазурное солнце. Яично-желтый лишайник обступал ключ золотой оправой. С близких гор, увенчанных ледяными шапками, струился холодный ветер. Свен и Джек сидели рядом, в одинаковых позах. Обоим было хреново. Оба хорошо понимали друг друга.

Лэнгсон набрал в грудь воздуха, длинно выдохнул. Снова сплюнул.

— Я тогда лейтенантом был, — криво ухмыльнулся он. — Терра. Там дислоцировалась часть. Ну, четыре взвода. Каждому отделению положена броневая «крыса». И еще командирская на взвод. А на броневиках стоят орудия…

Свен молчал, уже подозревая, что именно сделал Джек.

— Они охотились, — сказал Лэнгсон. — Они входили в атмосферу на малых кораблях. Высаживали десант. Там кроме нас и ответить-то было некому. Рабочие. Строители. Научники. В общем… сам представляешь, что такое «крыса» против ай-аххара. Но «крыса» стреляет, а грузовоз — нет. Отвлекающий маневр. Капитан придумал. Водитель и стрелок, двое в каждой машине. Смертники. Капитан сам свою командирскую машину повел. Он классно водил. А меня оставил. Командовать.

Свен сглотнул.

— Рукопашная, — сказал Лакки и вдруг осклабился с неуместным весельем. — Во! Расписали меня — любо-дорого. Ты нож видел? Трофей! Я рукоятку обточил под себя, а все насечки оставил. Котик был — с двух меня, падла, кос десятка два, весь в золоте, клыки — во! Когти — во! А я на него!

Свен закрыл глаза. Он три месяца изучал ксенологию. Джек лекций не слушал, зато прошел полный практический курс.

Многоукрашенный, многокосый рритский воин, обладатель бесчисленных боевых заслуг и нерядовой славы… Не каждому человеку такой оказал бы честь, убив его священным ножом, или, тем паче, собственными клыками и когтями. Только очень отважному, очень дерзкому, по-рритски пренебрегающему смертью, разъяренному до предела, действительно представляющему опасность человеку.

Страшная, горькая наука — ксенология.

— Меня уже в последний челнок втянули, — закончил Джек почти разочарованно и с хрустом потянулся. — Крайс, чертяка… а то бы я еще одного посчитал. В общем, понятно это. Охотятся они. Но тут же мобильная армия, гарнизон на орбите, сканеры, спутники, огневая, опять же, мощь…А их от силы голов пятьдесят. И разбитые корабли. Кому на кого тут охотиться?

Свен не торопился с ответом. Сапфировая звезда никла к дальним горам, заставляя ледники сиять невероятной иномирной лазурью. Лес заливала зелень. Вечерами все ждали особенных десяти минут, когда краски по максимуму совпадали с земными. На свежий взгляд разницы не было никакой, но стоило провести здесь с неделю, и ты тоже начинал видеть, понимать и ждать.

Лэнгсон сопел.

— А вот охотятся, — еще раз повторил Свен. — На крупную дичь.

Свен не стал распинаться перед Лакки. Сказал пару слов, напомнил, что завтра командир гарнизона ждет на совет, и перелил Лэнгсону на браслетник положенную инфу. Конфиденциальная, не под свободное распространение, сколько-то степеней защиты, допуск под красный маркер сержанта. От кого тут была вся эта защита и секретность, Свен понимал слабо. Но положено — значит, положено.

На карте хранилась голографическая проекция: трехмерная модель участка поверхности планеты. Военная съемка. Старая. Десяти лет не прошло, но карта старше войны — значит, старая.

Свен думал, что раньше была должность начальника разведки. Который понятно чем занимался. Спокон веку понятно, чем. Военный ксенолог — он, по сути, начальник разведки и есть. Обработает техник данные сканирования, а твое дело понять, что они значат…

Если боевая задача будет выполнена, командир гарнизона станет комендантом планеты.

Свен повременил немного и грузно поднялся.

Лакки остался сидеть.

…Здесь был сквер. Опоры тяжелой скамейки удержались на месте, давний взрыв только вырвал из пазов доски. Кто-то принес кусок пластиковой двери и положил вместо сиденья. Счастливчик смотрел на солнце, катящееся к закату, и вспоминал Птицу.

Он успел с ней попрощаться перед тем, как вернулся на «Миннесоту». Честно сказать, думал, что навсегда. Тогда думал, и во время сражения думал неоднократно, но, наверно, Птица помнила о нем, сидя на своей высокой ветке и выводя песни для адмирала. Или такова была звезда Лакки, что не здесь и не сейчас суждено ему было сложить голову.

На человеческой коже рритская кровь пачкается, как одуванчиковый сок. Запах ррит — сладкий, приятный, дурманный.

Джек давно знал.

Неделю назад это довелось узнать многим.

Венди шла по тропе меж рухнувших зданий. Местами тропа превращалась в дно каньона. Кое-где на блоках сохранилась облицовка, сверкавшая под лучами солнца всеми оттенками лазури и серебра. Рыжая шевелюра экстрим-операторши, озаренная лиловостью светила Третьей Терры, приобретала какой-то потусторонний оттенок.

Фафниру тропа не требовалась. Многометровыми прыжками он пробирался поверху, с руины на руину, с одного циклопического обломка людского логова на другой, перелетая туда-сюда над головой безмятежной Венди. Дракон нес тушу местного зверя, кинув ее за спину, нанизав на плечевые лезвия, точно еж на иголки. Казалось, что на длину прыжка груз не влияет никак.

День на Терре длинней земного на какие-то минуты. Год длиннее в десятки раз. По времени Терры не прошло и сезона с тех пор, как здесь шумел молодой Город.

Здесь, где руины и тишь.

Вот планета, на которой только одно поселение. Раз одно, незачем придумывать ему название. Даже если гордый первооткрыватель или первостроитель оптимистично наречет что-нибудь в свою честь, все равно Город станут именовать просто Городом. А потом появится Новый город или Второй город. По-настоящему много времени должно пройти, чтобы родились нормальные топонимы.

Когда в ООН приняли решение об экстренной эвакуации Третьей Терры, спасаться отсюда было уже некому. Топонимы не родились, но и не умерли: обожженный кусок земли, мусор и развалины по-прежнему звались Городом. Ррит разнесли его почти в пыль, и все-таки жить и прятаться здесь было удобней, чем заново расчищать джунгли. Жилые модули личного состава лепились к остаткам стен многоэтажных домов.

Кладбище.

Они топали тут по братской могиле, как ни верти.

…и ни страха, ни отвращения, ни трепета. Смерть успела выветриться из руин. Агрессивная биосфера Терры уничтожила все временное и непрочное, осталось лишь то, чем рассчитывали пользоваться десятилетия и века. Ни у кого здесь не погибли родственники. Никто не сожалел. Чувство было — точно они археологи на раскопках. Древние кости уже слишком древние для того, чтобы встать из могилы. Довоенный Город казался какой-то Атлантидой. Неважно, что лет прошло не так много — то была другая историческая эпоха, строили совсем другие люди. Не теперешние.

Люди, никогда не побеждавшие ррит.

Лакки сидел и вспоминал, как далекая чужая планета на экранах из невнятного трехмерного шарика превратилась сначала в тусклую звездочку, потом в теннисный мяч, потом — в светлый, пушистый из-за толстой атмосферы, и даже на простой глаз разноцветный диск.

Ветер доносил смачное эхо. Где-то там, среди постапокалиптических руин, бродил интендант гарнизона и громко, свирепо, всласть ругался с офицером снабжения.

Опять. Сначала он ругался с ним лично, потом снабженец улетел на орбиту и отбрехивался уже по локальной телефонии. Во время боевых действий пострадал один из приданных грузовозов флота, гарнизон недополучил по списку. На Дикоу с его ослиным упорством молиться надо было за то, что сумел выбить два недоданных броневика, это могло стоить жизни двум дюжинам ребят, но воодушевленный успехом интендант пошел биться дальше и всех достал. Дополнительных контейнеров с боеприпасами им сбросили, но вместо резервного орудия Дикоу пообещали в глаз.

Сейчас, судя по всему, Дикоу грызся за сухпаек.

Энтузиаст.

Джек фыркнул. В браслетники при спуске загрузили инфу о том, какие виды местных растений съедобны. С картинками. Не перепутаешь. Колонисты когда-то, по отчетам, прихватывали на завтрак, обед и ужин. Какому дураку втемяшится в голову давиться питательной массой, хоть замешанной с сахаром, когда можно пойти, сорвать с ветки и слопать вкусное?

— Привет, — сказала Венди, плюхаясь рядом. — Чего лысый, до сих пор печень обозным ест?

— Привет, — ответил Джек. — Ест. Сама слышишь. Эй, хвостатый!

Фафнир перетек поближе. Сбросил наземь тушу неведомого зверя, мотнул башкой, чего-то пискнув.

— Не, — открестился Джек, — мы это есть не будем. Кто его знает, какой в нем белок? Отравишься и будешь ежика рожать в лазарете. И ты не ешь.

— Ему можно, — фыркнула Венди. — Он любую органику жрет.

— Я вот чего не пойму: разгружается-то он когда? Сколько летели, ни разу не помню.

— Он по-другому устроен, — объяснила рыжая. — Неделю не жрать может. Месяц не гадить. У него, почитай, все перерабатывается.

— Хорошее устройство… — протянул Лакки.

Венди подтянула колени к груди, улеглась на них щекой, искоса глядя на Джека. Под лазоревым солнцем она была еще белей кожей, чем под имитацией земного света. Ременной контур обтягивал атлетичную фигуру.

Фафнир подумал-подумал и начал лопать добытое — аккуратно, бесшумно.

…сначала вниз, «на твердое», отправились строители из обозных и группа поддержки артиллерии. Уже ходили слухи, кому случилась удача — перевод в терранский гарнизон. На орбите оставался один малый док и несколько фрегатов с приданными истребителями, но «Миннесота» не получила серьезных повреждений и в их число не вошла. Улетала дальше, отвоевывать «Три семерки» — дальше, к Ррит Иррьенкхе, бывшей и будущей Второй Терре — дальше, куда уже страшно было загадывать…

А тогда они праздновали победу, первую победу людей, и Джек добыл через Ифе медицинского спирта, чтоб по-хорошему обмыть Терру-3, которую уже никто и никогда не посмеет назвать Айар. Они поминали навеки оставшихся среди звезд, когда капитану Морески пришла директива. Десантный взвод переводят с ракетоноски «на твердое». В состав гарнизона.

Тогда они отпраздновали еще и это. Цветы, пляжи, натуральная жратва и непуганое зверье, небо, трава, вода, солнце… Утром бравый сержант обнаружил, что спал в обнимку с Венди, деликатно придерживая ту за грудь. Состояние одежды обоих представляло собой одну сплошную улику. «Ифе, ведь ей только Джек нужен, яйцеголовый, — подумал он тогда. — А рыжей и Лакки сгодится».

— Чего ты со Свеном перетирал? — поинтересовалась операторша.

Лакки молча отдал ей браслетник. Активировал свой маркер.

Венди углубилась в изучение записи.

Он был крайне удивлен, поняв, что для Вильямс случившееся оказалось чем-то большим, чем пьяный перепихон. «Ты мне про мать рассказал», — обмолвилась операторша, и Джек чуть не сплюнул с досады.

«Ни одна рыжая вошь не сравнится с моей матерью», — подумал он, и вдруг сказал:

— Она была верная католичка, рыжая, как дьяволица. Пела соловьем и танцевала ирландские танцы. В зеленых чулках. Умереть до чего красивая. А сколько пива могла вылакать, pie Jesu Domine!

— Твоя мать, — отозвалась Вильямс, не поднимая глаз от карты. — Ты рассказывал.

— Я раньше никому не рассказывал. И не собирался.

Венди посмотрела на него. Долго смотрела, а на экране джекова браслетника в ее руках все кружились радужные цвета.

— Это потому что победа, — сказала, наконец, и Джек подумал, что она все-таки не совсем дура. — Когда радость, когда расслабишься, иногда скажешь чего-нибудь… потом жалеешь.

Счастливчик пригладил волосы, потер щетину между шрамами.

— Жалеешь? — тихо спросила Венди.

— Это я в мать такой псих, — вдруг, точно не услышав ее, мечтательно сказал Лакки. — Отцу было сорок семь, а ей — девятнадцать. Папаша был главный инженер, женился и улетел с ней на колонию. Мама после меня родила еще троих. Она была мне как сестра.

Венди слушала.

— Ррит отрезали ей руки, — без перехода продолжал Джек. — На серьги. У нее были самые красивые руки в мире. А папашу я ненавидел. Он не понимал, какое чудо ему досталось. Он запрещал ей говорить на ее родном языке, особенно с нами. И я учил нарочно. Ему назло.

— Ирландский?

— Я что, похож на гребаного ирландца?! — внезапно вызверился Счастливчик, но расплеваться с Венди не сумел.

Фафнир вытащил бронированную башку из утробы добычи и шевельнул в воздухе смертоносным хвостом.

Лакки предусмотрительно проглотил нецензурное, присмирел и стих. Он неделю назад видел вблизи, как сражается Фафнир, и очень не хотел оказаться на месте тех ррит. Даже в мыслях.

Дракон длинно зачирикал.

— Крайс идет, — перевела Венди.

— Он что, сказал? — изумился Джек.

— Он подумал, — устало ответила Вильямс и поднялась.

Из-за угла воздвигся неподражаемый Крайс. На открытом пространстве всякий мельчает, но Крайс по-прежнему являл собой исключительно крупного представителя расы Homo.

— Сидите? — понимающе отметил он, приблизившись.

— Ну.

— Смотреть пойдете?

— Чего смотреть? — выгнула бровь Венди.

Вместо ответа Крайс протянул ей бусы.

Бусы. Ожерелье. Поблескивающая, постукивающая низка, причудливой формы звенья из какого-то материала кремового цвета, покрытого лаком. Несколько звеньев были раздавлены, и только оттого становилось ясно, что это за материал.

Кость.

Вернее — кости.

«А ведь его как пить дать пропавшим без вести записали, — вдруг подумал Лакки. — И родным пенсии не выплачивают. А он, может, героем… А из него — бусы…»

Венди протянула руку, бестрепетно взяла у Крайса рритские бусы, стала разглядывать. Джеку показалось, что ей даже нацепить на себя человеческий прах не слабо. Операторша была экстрим во всех смыслах. Время от времени ходила пай-девочкой, и тогда забывалось как-то, что на самом деле Венди ядоносная стерва.

— Ну ладно, — недовольно процедил Крайс. — Давай сюда, — и отнял у Вильямс почетное воинское ожерелье. — Его на экспертизу отправлять будут. Чтоб личность установить. Вы смотреть-то пойдете?

Экстрим-операторша пожала плечами и скосила глаза на Джека.

— Вставайте, — решил за них Крайс. — Пошли смотреть.

«Айфиджениа» поднялась на скалу и огляделась. Жарко рдеющее светило таяло в океане. Под обрывом медовой медью пел корабельный лес. Отсюда, сверху, видны были гигантские валуны, оставленные некогда ледником. Чуть одаль серебряная река струилась к большой воде, раскидывая гигантским веером устье. Блестели озера.

Из морских вод, осиянная зарей, поднималась Башня Богини.

Цель.

«Айфиджениа» улыбнулась. Две отливающие алым косы опускались до ее икр, оплетенных кожаными ремнями, колчан отягощал плечо, композитный лук выгибался в руке. Юную охотницу ждали. Там, в светлом чертоге, берегли мудрость запыленные древние фолианты. Она оставит лук и кинжал, поклонится жрецу-хранителю и засядет за книги, чтобы однажды найти и пропеть тайное заклятие, которое…

…от нечего делать майор Никас играла в «Axarveld III: Solar Spell». Без погружения в киберпространство, от третьего лица. Психологи рекомендовали «Аксарвельд» для игротек локальных сетей судов и колоний. Виртуальный мир рассчитывали специально для жителей мрачных номерных планет и тех, кто много времени проводит в замкнутом пространстве звездолета. Заказ комиссии по здравоохранению. Упор делался не на оригинальность, а на умиротворяющую эстетику игры и высокую суггестивность — способность без остатка захватить человека.

«Легенда» игры следовала вековой традиции: Аксарвельд был отражением Земли в параллельном пространстве. Вразрез с традицией шло полное отсутствие в игре лабиринтов, казематов, пещер и подземелий. Только леса, океаны, заснеженные горы, привольные степи, пышные города, мирные села… Планета Земля никогда не была столь прекрасна. Дизайнеры создавали родину сновидений, горький и радостный сон человека, надолго покинувшего свой мир.

Возникали проблемы с выходом из виртуальности. Но терапевтический эффект оказывался ценнее.

Первый флот был на пути к прославленной печалью системе «Три семерки». Еще около недели крупных столкновений не предполагалось. Третий врач «Древнего Солнца» располагала личным временем, и вполне могла без остатка уйти во вселенную Аксарвельда, но предпочитала смотреть со стороны. Неуютно было чувствовать себя персонажем. Моделировать героиню и бродить по красивым локациям Ифе нравилось больше, чем играть.

Кроме того, уйти в фантастический мир означало утратить осторожность в настоящем.

Она боялась.

До сих пор.

До сражения Ифе мучило столько страхов разом, что она не могла ни есть, ни спать; слабые средства переставали действовать, сильные она не принимала из страха получить зависимость. Она боялась за Джека и за себя, за экипаж «Миннесоты» и людей «Древнего Солнца», за исход битвы, за Землю и человечество — но так же чувствовал себя каждый первый, и ее нервозность не казалась подозрительной.

«Пусть все будет хорошо», — только и просила Ифе, но не слышала отзвука. Ладья ее Солнце стремила упрямый бег, не прислушиваясь к птичьему щебету. Айфиджениа понимала, отчего так. Она задолжала, она превысила свой кредит и должна заплатить.

Никто не заговаривал на щекотливые темы, не просил петь и тем более не пытался исследовать. Лакки остерегал ее насчет корабельного психолога, местры Гарсиа, но Ифе ту и видела-то пару раз. Страшная Лурдес не проявляла к ней интереса. Местер Ривера, главный ксенолог, советник адмирала Луговского, раз зашел к главврачу и спросил, как местра Никас вписалась в коллектив. Милый человек Йозеф Хайнц, полковник, ее начальник, который с самого начала к ней очень хорошо отнесся, не стал утаивать этого разговора. Поручился, что сказал все самое хорошее. Ифе засмущалась и стала возражать, полковник заботливо заметил, что она выглядит усталой, предложил десятичасовой отпуск… Айфиджениа отказалась. На дежурстве она чувствовала себя занятой, нужной, и волновалась чуть меньше.

Йозеф понимающе кивнул.

Так же было тогда с каждым.

А в ее дежурство в медотсек пришел сам адмирал.

Ифе немного удивилась, потому что была условная ночь, два тридцать, а Луговский строго соблюдал режим. Потом подумала, что тяжесть, лежащая на плечах этого человека, слишком велика. По лицу читалось. Айфиджениа поняла, что адмирала мучит бессонница.

Даже майор Никас знала, сколько осталось до столкновения. Ориентировочно.

Ориентировочно сорок часов.

Там «Йиррма Ш’райра» и «Рхая Мйардре», там войска доминирующей расы Галактики, которой человечество осмелилось противостоять…

А победить ррит нельзя.

Никто их не побеждал.

Луговский пожаловался на головную боль и боль в суставах. Сказал, что не может заснуть. Он мялся и смущался перед Айфидженией, этот сильный, властный, согнутый ответственностью человек, ему неудобно было перед врачом, ведь он явился по такому несерьезному поводу… Ифе подумала, что погнало адмирала в медотсек все то же чувство долга. В такое время он обязан был находиться на пике формы. Нервы не смирялись сами, и флотоводец обращался за врачебной помощью.

Ифе положила пациента в диагност-камеру. Она примерно представляла себе клиническую картину и не ошиблась — отличное здоровье для военного сорока лет, порядок и с сердцем, и с эндокринной системой… Дала адмиралу слабое успокоительное, спросила, будет он принимать сам или лучше последить докторам. Такой занятой человек может забыть о режиме. Медики позаботятся, принесут вовремя. Луговский поблагодарил и сказал, что скоро надобность в седативных средствах в любом случае отпадет. Он хотел пошутить, но сил на улыбку не оставалось, и прозвучало это страшно. В горле у Ифе застыл комок. Адмирал понял, что испугал ее, но ничего не сказал, только в осанке почудилась понурость.

Мелькнула мысль, что пришел он не за снотворным, а просто поговорить с кем-нибудь, почувствовать заботу, внимание, самую малость отдохнуть душой. Но тогда почему не к местре Гарсиа, штатному психологу корабля? Майор Никас решила, что та спит.

Луговский пригладил седые волосы; так делал и Джек, когда бывал чем-то угнетен…

Ифе стало его жалко.

«Не волнуйтесь, — сказала она и неожиданно для себя добавила. — Все будет хорошо».

«Вы думаете?» — очень серьезно, с надеждой спросил адмирал.

«Я уверена», — и Айфиджениа кивнула, как будто пытаясь убедить и его, и себя.

Тогда он улыбнулся, впервые, неловко и неумело. Дотронулся до ее пальцев, проговорил «Спасибо!» Два раза оборачивался, идя к выходу — высокий, плотный, грубо сколоченный…

Флотоводец.

Надежда Земли.

Ифе закрыла за ним дверь, опустилась на стул и тихо заплакала от страха.

Она не знала, что было потом с адмиралом.

А тот успокоился, выспался, с аппетитом поел. Головная боль исчезла, не оставив и воспоминания. Военачальник чувствовал себя молодым, бодрым и отдохнувшим. Он пересмотрел выкладки, разбудил Риверу и задал несколько вопросов. Заспанный ксенолог ответил не думая, на одной интуиции, и адмирал сказал «Ага!» В последний миг план был переписан заново. Капитаны и командиры успели вовремя получить новые инструкции и обдумать их.

Айфиджениа, уставшая от страха, выплакавшая глаза, не сумела почувствовать, когда и что изменилось вокруг. Ей хотелось только спать. И чтобы все кончилось поскорее.

Она уже спела заклятие крейсера «AncientSun», но еще не знала об этом.

Ифе еще боялась, хотя меньше: могла пойти в бар Лурдес или отвлечься терапевтической игрой. Даже взяться за гитару могла…

Она чуть улыбнулась, сохранила игру и встала.

Ее руки не годились для гитары, и никакие упражнения не могли этого переменить. Слишком маленькие кисти. Выступить перед публикой Ифе могла только в кошмарном сне. Соглашалась петь только для тех, кто про нее все знал и готов был простить.

Она устроилась у себя в каюте, повторила упражнения и ковырялась с последними тактами этюда, когда отложенный в сторону браслетник зажурчал вызовом.

В гости к ней заявился полковник Хайнц.

Очень некстати.

Начал с того, что объявил себя частным лицом, попросил оставить официальность и позвал в клуб смотреть на электронных обоях какой-то фильм. Ифе вежливо отказалась, Йозеф шагнул внутрь, уговаривая, и увидел ее инструмент.

Естественное побуждение всякого человека — попросить «а сыграй что-нибудь!», совсем не думая, готов ли музыкант блеснуть исполнением.

«Ох!» — подумала Ифе.

Полковник посмотрел на нее и внезапно улыбнулся.

— А можно тогда мне сыграть? — лукаво спросил он.

Двадцать минут спустя Ифе, сияя, глядела на него зачарованно. Она никогда не ревновала к мастерству. Руки Йозефа, крупные, сильные, точные руки хирурга куда лучше подходили царственной испанской красавице…

— Струны слишком мягкие, — небрежно сказал он, и Ифе смутилась.

Разговор пошел дальше сам собой. О фильме Хайнц, кажется, позабыл. Стал рассказывать про репертуар, про гитары из разных районов Испании, про стили игры. Советовать и показывать, поправлять руку Айфиджении на грифе, прикасаясь осторожно и мягко. Наконец, у нее даже что-то дельное получилось; пришедшая в восторг Ифе преодолела застенчивость и созналась, что сочиняет песни. Только играет плохо. Пока что.

Йозеф воодушевился и потребовал назвать аккорды.

…оказалось, у нее намного лучше получается петь, когда играет кто-то другой.

Йозеф закончил тремя полнозвучными аккордами. Выстучал костяшками пальцев маршевый ритм. И сказал, не отрывая глаз от грифа:

— Местра Никас, а почему бы нам с вами это не записать? Выложить в локалку… сейчас людям как раз такое хочется слышать.

Клетка. Большая клетка, на глазок — три на три метра. Двойная. Наружные стенки — арматурный прут, кое-где не счищены остатки цемента: ясно, что брали отсюда же, с развалин Города. Внутри — решетка деревянная, вертикальная. Из толстых, в мужскую руку толщиной, веток.

Ветки тоже местные.

Внутренняя решетка слишком частая, сооружение больше смахивает на коробку со щелями, чем на собственно клетку. Видно сквозь стенки плохо.

Кто-то сидит внутри. Кто-то большой, замерший, сжавшийся. Может быть, спящий.

— Это чего за хрень такая? — больше для порядка пробормотал Джек. Глаза видели, нос чуял, мысль работала, Лакки даже не подозревал — точно знал, кого и что лицезреет.

Диковатое было положение. И зрелище диковатое.

Фафнир принюхался, приблизил к клетке поблескивающее рыло, опустил заслонки внешних век и низко, утробно зарычал, дергая верхней губой. Не тому, кто сидел в клетке: тот сейчас не представлял опасности для подруги дракона. Людям, которые собирались учудить — Фафнир чуял это в их мыслях и запахах — опасную шутку.

Венди молчала.

— А то сам не понимаешь, — осклабился лысый интендант Дикоу, наевшийся печени службы снабжения и довольный.

— Коню понятно, — огрызнулся Джек. — Я про клетку спрашиваю.

На лице Дикоу выразились понимание.

— Чудо инженерной мысли, — уже приязненней пошутил он. — Они, падлы, сильные. Арматуру гнут только так. Он, когда нет никого, об деревяшку когти точит. Ковыряет. Ну, пока доковыряется… — интендант скептически скосил рот и докончил, — уже не доковыряется. Вон Винс кар гонит.

Покрашенный маскировочной краской кар Винса видно было издалека. Цвета и отражающая способность маскировки рассчитывались не для этой планеты. Кары тоже спустили с другого грузовоза. Может, Дикоу и выбил.

Интендант, снабженцы, штабы, бухгалтерия, нотариат…

…когти, выпущенные на полную длину: изящный, эргономичный, как дизайнером нарисованный выгиб, золотистые, агатовые, кофе с молоком — у всех по-разному.

Когти, летящие тебе в лицо. Стремительный разворот; занесенный нож, священное лезвие, покрытое насечками, сияющее, словно плавящееся в свете. Суженные в щели золотые глаза. Оскаленные клыки. Вихрь унизанных зажимами кос.

Это не бой.

Это веселье.

Для ррит.

Почему-то вспоминалось это, а не маневры. Маневры были по части пилотов, Маунга с Патриком, и капитана Морески. Они их хоть видели. А когда идет перестрелка, и по герметичной стальной колыбельке прилетает ракетой, тоже вероятных реакций немного. Тряхнуло, деремся дальше; вынесло что-то, техники начинают пляски; ну, зато теперь точно узнаешь, есть ли жизнь после смерти…

Бой начался позже, когда враг понял, что легко расправиться с х’манками не удастся. Когда традиция охоты перестала казаться такой уж важной, и потери стали потерями, а не процентом естественного отбора. Тот, кто дал убить себя червю-х’манку — какой же это воин, разве он достоин носить косы, зачинать выводки в чревах женщин?

Вздумай кто-то, взяв хорошую выборку космических стычек, составить статистику удачных и неудачных попаданий, он был бы изрядно изумлен показателем в этой битве.

Наверное.

Выборки не было, показателя тоже, Лакки ничего про это не знал, только подозревал. Там же была Птица, не просто же так она сидела на ветке… Джек верил в нее, как ни во что другое.

Одна из ракет, выпущенных с «Древнего Солнца», вывела из строя ходовую часть цйирхты «Се’тау». Напрочь. Немыслимая удача: если для человеческого корабля поломка — обычное дело, то рритская техника практически не выходит из строя. У них и прогресс шел дольше. Если грязно, если непрочно — ррит побрезгует… До самого конца сражения, до минуты, когда остатки рритского флота начали отступление, цйирхта, расстрелявшая боезапас, попусту катилась по орбите кругом синего солнца бывшей теперь уже Ррит Айар.

Немногочисленные уцелевшие корабли «малой свиты» «Се’тау» остались верны звездолету-вождю. Цйирхту довели до планеты и сбросили на нее, проводив в последний путь крыло о крыло. Три «хищника»-хархи: два крупных, подвида ай-аххар, один маленький — чри-аххар… Они не получили серьезных повреждений, но так и не поднялись с поверхности; их экипажи охотились сейчас на крупную дичь.

Смешно, но «Се’тау» — это то же самое, что «Тодесстерн». Звезда смерти, попросту. И если название типа людских кораблей по традиции было взято из старой фантастики, то для ррит оно имело иную семантику.

Тьфу ты.

Счастливчик, нелепо ухмыльнувшись, провел ладонью по лицу, почесал шрамы. Стоит ему подумать о Птице, и из-за продубленного космосом отморозка Лакки упрямо лезет яйцеголовый Джек. Семантика… вспомнил же.

— А что вы делать-то собираетесь? — повторила рядом Венди, отвлекая Лэнгсона от раздумий и воспоминаний.

— Вы сначала сюда гляньте, — приятно осклабился интендант.

Вторая клетка, меньше. Только металл.

— Это чего за хрень такая? — уже с неподдельным интересом спросил Джек.

— Это хищь местная. Пираний вроде.

— А на белок похожи.

— Белок? — скептически переспросил Дикоу. — Ты к мордам приглядись.

Морды, действительно, были премерзостные. Хотя бы тем, что пасти у тварей получались, как ни прикидывай, шире, чем брюхи. «Белки» пищали, бешено метались по клетке, повисали на потолке, грызли прутья. Запах от них шел неестественный, не земной, не отталкивающий: вроде запаха гари. В созерцании пакости было что-то завораживающее.

— Зубы — это внутренняя пасть, — тоном экскурсовода объяснял интендант. — Ими они измельчают пищу. Чтобы вырывать куски, есть клюв. Его сейчас не видно, потому что жратвы нет, и клюв прячется под губами.

— И на кой хрен они вам?

— Для культурного досуга.

— То есть?

Дикоу объяснил, лучась довольством.

Фафнир посмотрел на «хищь» и гневно зашипел.

Здесь когда-то был молл. Огромный магазин вроде тех, что на Земле обступают каждый мегаполис. Многоэтажный город товаров, от сигарет до аэромобилей, со стоянкой размером с футбольное поле, на которой все равно никогда не хватает мест. Некоторые моллы пробовали устраивать дополнительные стоянки на крыше, но это шло поперек всех законов мерчендайзинга и сбивало торговлю. Принцип молла — чем выше этаж, тем дороже товар и тем реже потребность в нем. Два входа, внизу и вверху, вынуждали разрабатывать новую, более сложную маркетинговую концепцию. Учитывая же, что покупатель — существо инстинктивное, сложность вела только к снижению продаж.

Поэтому моллы по всему Ареалу вернулись к подземным стоянкам. Приходилось строить их более просторными, чем когда-то под колесные машины, но при соблюдении всех нормативов проблем не возникало. Конечно, неумелые или подвыпившие водители все равно бились о стены и потолки, но это уже была радость страховых компаний.

То, что осталось от молла, напоминало гигантский пустой бетонный бассейн. Кое-где валялся неубранный мусор, возвышались квадратные пни — остатки опор; тяжелая пыль под солнцем становилась не изжелта-серой, как на Земле, а белесовато-голубой. Это был котлован подземной стоянки. Четырехметровая глубина, ставшая теперь высотой стен, делала забаву практически безопасной.

Гордый охотник попался в лапы добыче.

То-то весело схоронят мыши кота.

— Ага, щас, — флегматично сказал Лакки. — Я бы на месте ррит тут на нас и поохотился…

В самом деле, моллы традиционно строились на окраинах городов. В пору цветения Город на Терре был обнесен смарт-сеткой, блокировавшей продвижение джунглей, но от нее давно осталось одно воспоминание. Молодые заросли просто сожгли, проигнорировав строжайший запрет травмировать местные биоценозы. Пустое пространство отгораживало от дикого леса, но серьезным препятствием для атаки ррит стать не могло.

Даже не поднимая кораблей. Реализуя традицию охоты. Прыгнут и загрызут. Зубами.

Для веселья.

— Спутники уже закрутили. И здешние сканеры берут два километра, — заметил Шон, командир отделения в джековом взводе.

Джек постучал его по черепу и оценил звук.

— Сканеры берут два километра над кронами, — мрачно оповестил он. — Это же не парк! Это сплошная биомасса. Что там внутри творится, ничем не профурычить.

— Думаешь? — спросил невдалеке женский голос.

…от руин многоэтажного дома к остаткам молла пыхтел грузовой кар. В кабине ругался Винс.

На кары ставится, в зависимости от класса грузчика, ограничение скорости, чтобы неопытный рабочий, вздумав управиться побыстрее, не расколошматил сдуру груз. Умельцы ограничение, конечно, снимают, и не дожидаясь высшей категории, но Винс не был грузчиком-профи, Винс был рядовой, приданный в помощь интенданту. Он злился, подкатывался с просьбой к техникам и программистам гарнизона, но пока вынужден был работать по правилам, с ограничителем.

Кар тащил клетки. «Белки» верещали так, что за сотню метров доносил ветер.

Благоуханный ветер Третьей Терры, напоенный чистотой ледников, запахами луговин и рощ, нектаром чуждых растений, он срывает с псевдодеревьев гроздья соцветий, огромные и легкие, вместе с сидящими на них крохотными крылачами, что явились на медопой…

Мимо Свена и Крайса-воздвигнись, ступая легко и споро, прошла маленькая чернявая женщина. Чуть наклонившись, обозрела арену, потом, подняв голову, щурясь, окинула взглядом кромку джунглей. Антрацитовая громада за ее спиной шевельнулась, опала к земле, скользнула вперед так стремительно и вместе с тем так лениво, что Лакки в который раз поразился тому, до чего же красивые твари — драконы…

Когда двигаются.

Когда воюют.

Так-то, конечно, страх и ужас.

— На сканеры никто и не рассчитывает, — продолжала оператор. — Здесь слишком зверья много, не то что на Земле. Сканер, может, и увидит, но не распознает…

— Очаровательная местра, — куртуазно сказал Лэнгсон, супясь, — могу я проявить дерзость, спросив ваше имя?

Та обернулась, глянув с плохо скрытым изумлением. Ну да, нечасто в войсках такое услышишь. Секретное оружие Лакки, эффектное и эффективное.

Малорослая, хрупкая, женщина была смуглой до черноты, но с правильным европейским лицом. Джек немало видал мулатов, но такими они никогда не получались.

— Кесси Джай.

Имя тоже ни о чем не говорило. Имя как имя.

— Меня на самом деле зовут Кесума Джайалалитха, — экстрим-оператор ослепительно улыбнулась, приметив замешательство. — Но это не очень удобно для перекличек.

Считая Венди Вильямс, на планете их осталось пятеро.

Мало.

Удручающе — хуже того, нерационально мало.

Экстрим-команд вообще мало. Не всякая девочка пожелает себе такой профессии, не всякую дракон признает своей принцессой. Большая часть биологического оружия и его операторов продолжала путь на борту «Древнего Солнца» и сопровождающих кораблей.

Там они были нужнее.

— Кесс! — окликнула Венди, приближаясь волчьей побежкой. Фафнир следовал за ней тенью.

— Привет, рыжик.

— Привет, Джеки, — Джек вздрогнул, но Вильямс приветствовала дракона Кесумы. Тот сунулся мордой ей под руку. Легонько толкнул рылом в ладонь, задрал головищу, требуя почесать шею. Фафнир возревновал и разгневался. Напоказ. Понарошку. Чтобы позабавить Венди. Зрелище того, как чудовищные машины убийства валяют друг друга по траве, шипя и визжа, насмешило обеих женщин до слез; рыжая даже полезла разнимать — прямо туда, в бешеный вихрь когтей, зубов и режущих выростов броневой шкуры. Дракон дал ей поймать себя за хвост. И, позже, играючи рвался в бой, рычал на оскаленного Джеки, пока экстрим-операторши утихомиривали табельное оружие.

Им было весело.

Счастливчик переглянулся с Крайсом-воздвигнись. Хладнокровный Свен пожевал губы.

Что-то тут казалось неправильным.

Почтеннейший местер Джеймсон программировал драконам лояльность ко всей человеческой расе. И опытная группа действительно была лояльна ко всем. Особенно лоялен был один, Шайн, к лаборантке Люси, дочери генетика.

«Эффект местры Джеймсон».

Дракон и принцесса.

Как-то в этом тандеме не оставалось места для рыцаря…

Джеки длинным прыжком махнул сразу на середину котлована. Поозирался, хлеща хвостом по бетону — оставались длинные выбоины. С легкостью, почти не подбираясь для толчка, вылетел наверх. Инопланетное происхождение твари било в глаза. Морда, хвост, четыре лапы — дракон напоминал земного зверя, какую-то помесь крокодила с пантерой, но настолько стремительно двигаться, до такой степени пренебрегать гравитацией… прыгая, они делались похожи уже не на ящериц — на насекомых. Жуткие бронированные кузнечики.

Лэнгсон вспомнил, как ходил смотреть на броню, содранную с пленного ррит.

Клыкастый охотник решил расплескать святыми ножиками х’манковскую кровушку. Не в добрый час. Джек припомнил, что рассказывала Венди про драконов: их не видно в тепловом диапазоне. Яйцеголовый когда-то знал для этого умное слово, но Лакки его уже забыл. Экзо… эндо… эзо… тьфу.

Короче, попал охотничек.

Счастливчик не помнил точно, но вроде как взял пленного кесумин Джеки.

То, что носят ррит, язык не повернется назвать защитным костюмом. Оно больше похоже на семисотлетней давности рыцарский панцирь, чем на современный человечий броник. По количеству функций и полезности рритский доспех ближе всего к последней модели боевого экзоскелета с терморегуляцией и поддержкой тонуса. Потому что конструкторы этих самых экзоскелетов сколько лет уже тщатся сымитировать рритскую красоту.

У противника — не только легче, удобней, функциональней.

Красивее.

На покрытых узорами поверхностях особенно заметны были следы драконьих когтей. Местами Джеки продрал композитный лист насквозь. «Это ж какие у него когти?!» — подумалось тогда Лэнгсону. Он знал, конечно, драконы — твари пуленепробиваемые, но что плоть живого существа, пусть инопланетного, может быть прочнее доспешного сплава… Сержант успел привыкнуть к приписанному к ним дракону, но тогда ему опять стало неуютно.

Представь-ка, что такое — рядом. Даже ручное. Оно же весь отряд в две минуты не только прирежет, но и умнет…

Пусть лояльны. Но рычать-то они отлично могут. Значит, могут и что другое… Джек не сомневался, что если рыжей Венди будет всерьез угрожать представитель человеческой расы, Фафнир не задумается о своей лояльности, выпуская бедняге кишки.

Кругом по-тихому собирался личный состав гарнизона. Близился спектакль.

«Скоро третий звонок», — подумал яйцеголовый Джек и ухмыльнулся хитрой гримасой Лакки.

Венди и Кесси стояли плечо о плечо. Одна высокая и белокожая, вторая маленькая и смуглая; обе поджарые, прямые и такие высокомерные, что и смотреть-то на них не хотелось. Определенно, экстрим-операторам было вредно собираться купно. Характерцы боевых баб, и так не сахар, портились на глазах даже при том, что драконы их шастали вдалеке отсюда, на опушке. Там, где выпаленная неделю назад земля вновь покрывалась настырной растительностью.

Джек задался вопросом, могут ли экстрим-команды на таком расстоянии общаться в своей манере, но близилось шоу, и проводить исследования он постановил попозже.

Появился Дикоу, голубовато отсвечивая лысиной. Вид у интенданта был довольный и предвкушающий.

Тоже не пир для глаза.

Джек понимал, почему устраивается шоу. Почему командир гарнизона разрешил затравить пленного. Ррит, строго говоря, вообще не бывают «пленными». Ровно в той мере, в какой пленным можно назвать попавшего в яму тигра. Шут знает, таково веление воинской чести или просто просыпается звериная натура, но по человеческим меркам они делаются совершенно невменяемы. Допросить ррит почти невозможно. Свен как-то рассказал, что результативные допросы можно пересчитать по пальцам, и все они входят в учебную литературу по теме. Проводили эти беседы не следователи и не прошедшие ликбез служаки вроде самого Свена, а мастера логических игр, шахматисты от душеведения. Виртуозы.

Свен честно попробовал.

Хотя бы о том, насколько высок у ррит болевой порог, ему не нужно было рассказывать.

…их победили! Победили! А они смели охотиться на победителей. Брезговать ими. Смеяться. Оказывать честь червям с особенно жесткой шкурой, вытачивая звенья ожерелий из их костей. Будь то просто человеческие кости, такой гнев, может, и не загорелся бы в сердцах; но это были кости ГЕРОЕВ.

Иных бы — не удостоили.

За неделю потери гарнизона составили четырнадцать человек.

Остатки трупов выносили к границе руин. Как кот приносит к порогу добытую мышь. По тому, насколько сильно были изуродованы тела, легко определялось, успел ли солдат обернуться, ударить, глянуть в глаза.

Материал для бусин брался из разных мест.

…Месть.

Око за око.

Мы твари, животные, добыча? Хорошо.

Вы тоже.

Все это представлялось Джеку логичным. Однако на харе интенданта не замечалось мстительности или гнева. Одна липкая паучья сытость.

Неприятный был тип Дикоу. Но броневики выбил. Стало быть, остальные соображения следовало засунуть в задницу.

Винс подогнал кар к самому краю и, точно мусорный бак, вывалил клетку над котлованом.

…приземлился на четыре, как огромный кот; припал к полу, озираясь. Тряхнул гривой, замарав концы кос в белой пыли. С ррит сумели каким-то образом снять броню, сорвали костяное ожерелье и серьги, но обирать цацки помельче с рук и волос чересчур рисковое и тягостное было занятие. Что-то на кошечке еще блестело…

Лакки, не веря своим глазам, прищурился. До смарт-очков было не добраться; Джек схватил браслетник, включил камеру и загнал зум до максимума.

Точно. В косах ррит, словно традиционные зажимы, поблескивали вплетенные звездочки — звездочки с офицерских погон.

— Эп-пическая сила… — пробормотал Лакки. Гривастый был еще круче, чем казался с виду.

Колени над спиной: прыжковый упор. Будь бывший гараж на метр мельче, ррит выбрался бы из него одним махом. И повис на чьем-нибудь горле… Это Свен давал консультации по части средней длины прыжка у представителей самой высокоразвитой расы Галактики.

Вокруг молчали. Кто-то что-то наладился поначалу дурным голосом вопить, но усох сам.

Слишком близко. Обезоружить ррит можно, только вырвав зубы и когти. И все равно — задушить, кости переломать, яйца оторвать тебе он и так сумеет. Вдруг? Вдруг выберется? Они невероятно живучи, у них три сердца, и даже с пулей в голове ррит может успеть пробить тебе горло клыками… а драконы далеко. Стерегут других хищников, свободных, вооруженных.

Казалось, только сейчас земляне поняли, какое опасное наладили шоу.

Казалось.

Представитель высокоразвитой расы выпрямился.

Поднял голову. Желтые глаза сузились, когти скрылись в пальцах — руки пятипалые, почти человеческие — нервные губы закаменели. Рритский воин обвел взглядом пялящееся отребье. Здесь некому грозить, не перед кем яриться. Чтобы быть удостоенным хотя бы презрения, надо для начала подняться над животным миром. Как презирать червя? Им можно лишь брезговать.

— Ему сейчас горло себе разорвать западло, — глубокомысленно сообщил Свен. — Очень мы позорные х’манки.

Джек, чуть было не усовестившийся своей х’манкской природы, ею же восхитился.

Вот такая мы хладнокровная пакость.

И мыслим научно.

Все ксенологи, вытянувшие результативный допрос, разыгрывали мотив ничтожества х’манков.

С кара сняли вторую клетку. Она, мелкая, не подходила к автоматическому подъемнику, приходилось таскать волоком. Винс случайно положил на нее руку и отдернул, грязно ругнувшись. Под рукав заструилась кровь. Не иначе, лихая «белка» сумела просунуть клюв между прутьями и отхватить с ладони кусок мякоти.

На помощь Винсу пришли соседи. Обнаружилось, что идею Дикоу подал, но по поводу ее реализации конкретных планов не имел. Началось разбирательство, многоголосая ругань, которую перекрывало верещание почуявших неладное «белок». «Скоро ночь уже», — с неудовольствием пробормотал Свен и пошел налаживать освещение — подгонять «крысы» с прожекторами.

А ррит все-таки прыгнул.

Он понимал, что не доберется до х’манков, только обдерет когти о бетон и опозорится. Поэтому прыгнул не на стенку котлована, а внутрь его, туда, где возвышался обломок опоры-колонны, напоминавший квадратный пень с метр в поперечнике.

Прыгнул и уселся там на четырех, замерев изваянием. Лишь измаранные в пыли черные косы трепал ветер, и трофейные звезды блестели в них. Теперь он был еще ближе, почти вровень со зрителями; но при взгляде на выражение этой полуморды-полулица возникали сомнения относительно того, кто здесь зритель. Так не смотрят в зверинцах недрессированные тигры на праздношатающихся людей. Так не смотрят в заповедниках вольные волки.

Раса ррит насчитывает полмиллиона лет письменной истории.

Парни все-таки доволокли клетку с «хищью» до котлована.

— С-слизь ректальная… — сплюнул Лакки, а наладившегося созерцать и рефлексировать интеллигента Джека Лэнгсона передернуло. «Они так боятся ррит, что прячутся от этого страха в презрение, — вспомнил он. — Вроде как это не они на нас охотятся, это мы на них охотимся. А я не боюсь. Я — равный». Так он говорил Птице Ифе.

…это мы травим их на Терре-3.

Не они — нас.

Равные…

Дракон убивает в мгновение ока. Умная, благородная тварь способна даже распознать ситуацию — и оборвать жизнь жертвы не только мгновенно, но и безболезненно.

Эти, безмозглые, будут долго драть когтями и зубами, откусывать клочья мяса с еще живого, оторвут уши, пальцы, губы, вырвут глаза… Ррит не умирают от болевого шока. Станет кататься по песку, пытаться оттолкнуть жрущих, может, даже сбросит… ненадолго.

Зрелище.

Джек отвел, наконец, взгляд от надменного вражеского силуэта: Кесси Джай рядом что-то сказала товарке. Венди Вильямс кивнула.

— Эй, вы! — звонким, серебряным, едким голосом окликнула рыжая. — Уберите погань!

В интонацию был влит весь яд, какой имелся у Венди.

— Ч-чего? — отозвался Дикоу, но возразить и поскандалить уже не успел.

От кромки леса, от сожженных стволов и сплавившейся почвы, от кишащих бесконечной безжалостной жизнью джунглей мчался Фафнир.

Джека-яйцеголового посетило философское настроение. Он вспомнил Птицу, и вот, она как будто стоит сейчас здесь, вызывая к жизни самую правильную случайность… Лакки ухмылялся, глядя, как Дикоу от неожиданности сунулся дракону наперерез. Обалдело махал руками, сам не зная, чего хочет. Интенданту казалось, что зрелище сейчас сорвется.

— Уйдикретинубьетнах! — заорала Венди и тот успел шарахнуться.

Ррит, замерший на обломке колонны, едва заметно повернул голову. Глянцево-черным ручьем стремилась к нему издалека самая опасная живая тварь, которую только создавала природа; если не считать вирусов…

Воин вскинулся.

Звук удара, когда Фафнир приземлился на дно котлована; скрежещущий шелест лезвий о лезвия. Дракон издал боевой клич и замер, снизу вверх глядя на противника.

Человек обвел взглядом х’манков и нашел самку с яркими волосами — ту, которая вела дракона. Самки х’манков, вопреки всем природным установлениям и здравому смыслу, еще более мелки и ничтожны, чем их самцы. Но эта, словно человеческая женщина, оказывалась мудрее и благороднее сородичей. Пусть воин лишен оружия и брони, естественное вооружение при нем; он не беззащитен. Как бы жалки ни казались его клыки и когти против силы чудовища, но в схватке не погибнет честь. Он чувствует некоторую благодарность этой мягкопалой самке: она позволяет родиться светлой смерти, чуду кровопролития…

Истинная женщина.

Человек удостоил красноволосую снисходительного, одобряющего взгляда.

Потом чуть пригнулся и обнажил клыки.

И х’манки, затихшие, обмершие, ясно услышали:

— Нукххта!

Джек заподозрил, что Фафнир следовал своим собственным кодексам чести. Он еще выждал, показал зубы, объявляя, что готов к бою, дал противнику время приготовиться — приличную долю секунды.

Того, что происходило дальше, человеческий глаз уловить не мог. Слишком велика скорость движений. Реакция ррит впятеро быстрее человеческой, но насколько драконы быстрее них — Джек не знал.

Нукта прыгнул.