— Ты чего? — прошептал Майк, сгорбившись над девичьим плечом.
Он не кинулся сразу вслед за Лилен; Майк был шокирован, растерян, испуган, но с самого рождения внешние события касались его сознания только вскользь; перехватить дыхание и стиснуть сердце когтями могло лишь чувство, родившееся в самом Майке. Вдохновение, ярость, любовь.
Проще говоря, Макферсон отличался изрядной толстокожестью.
Удивительно, как быстро Лилен поверила в самое худшее. Он подумал, что сам на ее месте сначала попытался бы разбудить, прощупать пульс, проверить зрачки на реакцию… у местера Вольфа, конечно, потому что на местре Вольф биопластик, а он не считает нужным отделяться от кожи еще спустя три часа после смерти.
Но Лилен рухнула разом в самую черную уверенность. Майк не знал, почему. Не знал, отчего так сразу и безоговорочно поверил. Что с этим делать, тоже не знал; он оказывался хорошим психологом там, где речь шла о достоверности актерской игры и теоретических выкладках, но за пределами игр был беспомощен.
Мучила неловкость. Майк очень любил Лилен, но не мог разделить ее чувства и не мог отстраниться, оставив с ними наедине. Он уважал старших Вольфов с тех пор, как впервые о них услышал, и успел проникнуться к ним симпатией — но родителями они приходились Лилен.
Человеческая смерть вообще не вызывала у Майка сильных эмоций. Таким уж он уродился: у него отняли одни дары, чтобы заменить другими.
Лилен сидела на земле. Волосы закрывали лицо, падали на сложенные руки, и Майк ненавидел себя за то, что даже сейчас видит кадр.
— Ты чего? — повторил он и, не находя других слов, спросил: — Что значит — Нитокрис?
— Сам увидишь, — бесстрастно ответила Лилен. И вдруг заорала, — она должна была знать! Она не могла не знать! Это она допустила!
Майк обнял девушку — торопливо, бережно, словно нервного зверька, и Лилен чуть не отшвырнула его, резко вскочив. Обернулась в сторону пляжа.
— Проснулась, — яростно прошипела она. — Куда она смотрела?!
Майк моргал. Мало не видеть, он даже ничего не слышал.
Нитокрис, если и приближалась, то приближалась бесшумно.
— Ну ладно, — почти спокойно сказала Лилен. — Час так час. — И, косо глянув на спутника, пояснила, — они спали. Проснулись, и теперь она кормит мелюзгу. Это для нее важнее.
— Нитокрис — Великая Мать? — трепеща, осмелился переспросить Майк.
— Где ты этой ерунды нахватался? — буркнула Лилен. — Самка и самка. Старая. А вот где Малыш? Он-то где был? Где Малыш?!
«Откуда ты знаешь, что делает Великая Мать?» — прыгнуло Майку на язык, но он, давясь любопытством, проглотил вопрос.
— А где он обычно бывает?
— Бегает, — неопределенно повела рукой девушка.
— Он мог далеко убежать?
— Только за кем-то.
— А ты не можешь его почувствовать? Как экстрим-оператор?
— Я же не мама!
— А следов нет?
— Мы их затоптали.
— Ну что ж, — со вздохом сказал Майк. — Остается поступить глупо. — И завопил во всю глотку: — Малыш!!
Лилен подпрыгнула.
Она услышала. Проклятый Майк, сообразивший поступить глупо. «Я просто одурела», — ревниво подумала Лилен, точно кто-то уличал ее в тупоумии.
Малыш звал. Уже давно. Звал хоть кого-нибудь, умоляя, жалуясь, плача — инстинкт гласил, что на этот зов, разъяренная, явится мать рода во главе своих мужей и детей; но единственная принцесса этого дракона никогда не могла защитить его, а теперь не могла и утешить…
Лилен зачарованно побрела к нему.
В дом.
В залу, где с вечера сидел Дитрих Вольф, где сох ковер, на который Янина выронила полную чашку чая, а дисплей мерцал фотографиями цветов и скал.
Майк шагнул следом, неловкий, сопящий и ничтожный. Лилен спиной чувствовала, что режиссер думает, и думает не просто так — анализирует, собирает детали в паззл, решает задачу; она одновременно была благодарна ему за это и ненавидела его. В глубине души казалось противоестественным искать решение: его надо было почуять. Она чуяла — горлом, диафрагмой, маткой — но решить не могла.
Потом она увидела нукту.
Малыш вышел, постоял, глядя на нее, и пошатнулся. Майку невдомек, а Лилен не могла не заметить этого.
Ей вдруг стало так страшно, что потянуло лечь наземь и сжаться, обнять колени, в позе эмбриона… эмбриона-без-утробы, рыхлого комочка, которому можно только умереть. Совсем, ужасно одна, в комнате, где лежат два мертвых человека, и эти тела когда-то были ее родителями, и даже Малыш, неуязвимый, невероятно опасный боец, идет и плачет по-своему, тихо, Майку ни за что не услышать, а у нее болит голова от этого плача…
Нет-нет-нет. Ну пожалуйста.
Лилен открыла глаза.
— Надо вызвать полицию, — сказал Майк.
Дальнейшее проходило мимо нее. Майк отвел ее в прихожую, усадил на стул, сказав, что все сделает сам. Позвонил в Джеймсон, в полицейский участок. Побежал по соседским домам. Вернулся. Ушел снова, деловитый, быстро соображающий, уверенный. Лилен отрешенно думала, что только Майк, для которого кино было жизнью, а жизнь — кино, мог спокойно заниматься чем-то рядом с двумя… двумя бывшими живыми людьми…
Он забыл закрыть дверь в залу. Лилен боялась повернуть голову. Увидеть.
— Ребята?
«Тетя Анжела».
Та вошла, оглядываясь с озадаченным видом. Лилен смотрела тупо, сложив руки на коленях, как кукла.
— Что случилось?
— Тетя Анжела, — вырвалось невольно. — А ты не умерла?
Уже начинало казаться, что на всем свете остались только она и Майк. Лилен не видела, какими глазами уставилась на нее Анжела.
— Вы тут вопили… — наконец, выговорила та заготовленную фразу.
— Ну да, — сказала Лилен. — Мама умерла. Папа тоже. Малыш лежит и дохнет. Майк думает. Нитокрис обещала прийти. Я уже совсем не знаю.
Анжела долго молчала. Потом опустилась на корточки и заглянула ей в лицо.
— Лили, — сказала она, — с тобой все в порядке?
Лилен хихикнула.
— Что значит — умерли?
— А что это еще может значить?
— Оба?
Лилен молчала.
— Одновременно?
— Откуда я знаю…
В дверном проеме обнаружился Майк.
— Местра Мариненко, — бодро начал он, и Анжела приложила палец к губам.
— Местра Анжела, — шепнула она. — Потише.
— Не трогайте ее, — с профессиональными интонациями посоветовал Майк. — Шок.
Анжела смерила его тяжелым взглядом. Они вместе прошли в залу, и Майк тихо, скоро отвечал на ее вопросы. Голоса сливались в неровный гул. Лилен сомкнула веки. Во рту было сухо и вязко. Что-то дрожало в животе, и сердце болело…
— Лилен… Лилен! — Анжела грубо трясла ее, ухватив за плечи, — да очнись же! Вставай. Пойдем на кухню, я сделаю что-нибудь поесть, кофе, чаю сладкого… В доме есть шоколад? Майкл, помнишь, где мой дом? Иди смело, дверь не заперта, найди в столовой коробку конфет!
— Зачем? — тупо сказала Лилен.
— Ты должна прийти в себя, — отозвалась Анжела уже из коридора. — Прямо сейчас.
— Зачем?
— Понимаешь, — спокойно сказала ксенолог терранского питомника, — нужно поговорить с Малышом. Для начала. А кроме тебя это теперь сделать некому.
Лилен сидела, вяло жуя. Вкуса у еды не было, и проталкивалась в горло она с усилием, как картонная. Майк сидел напротив, смотрел блестящими глазами, часто моргал и с явным усилием думал, что сказать. Не находил.
Анжела стояла у дверей кухни, словно отгораживая собой то, что было вне этих четырех стен. Руки скрещены на груди, взгляд сух и сумрачен.
Они двое были живые. Жизнью веяло, точно ветерком в прогорклой, застоявшейся духоте, и Лилен чувствовала, как приходит в себя. Этого не хотелось. Так скоро. Нечестно. Она еще не оплакала, не отстрадала…
— Для начала, — вдруг сказала она, заставив Майка вздрогнуть, а Анжелу — податься вперед. — А что потом?
— Потом ты посмотришь на маму, папу и мамин биопластик и попробуешь что-нибудь почувствовать, — деревянным голосом ответила ксенолог.
— Я не могу.
— Почему.
— Потому.
— Ты должна. Ты сможешь найти то, чего не найдет никакая полиция
— Отстаньте от меня все.
— Возьми себя в руки.
— Не хочу.
Анжела шагнула вперед и дала ей пощечину.
— Ну да, — совершенно равнодушно сказала Лилен. Помолчала и добавила, — Пусть Нитокрис ищет. Я переведу.
…она шагала в полосе прибоя. Волны, набегая одна за одной, сглаживали ее следы. Старейшая самка терранского питомника, Великая Мать, высидевшая и вскормившая сотни единиц вооружения, отзывалась на мольбу приемной дочери. Без торопливости, ибо у нее были другие срочные дела; но теперь Мать покончила с ними и шла на жалобный зов, к жилищам маленьких, мягкокожих думающих существ.
Прибрежные воды, пресные озера и скалы, трава и деревья джунглей принадлежали ей. Она ощущала их так же, как траву и ветки своего гнезда. Ничто не могло от нее скрыться. По ее власти, в соответствии с ее желаниями плодилась дичь, сменялась листва. В кругу своих мужей и детей она не нуждалась в имени, быв единственно Старшей, Старейшиной, Матерью, но для мягкокожих, поступивших под ее опеку, этого недоставало. Крохотные существа дали ей имя Нитокрис. Замысловатое сочетание звуков, которое произносили тоненькие голоса, нравилось. Мать принимала.
Уловив тревогу их мыслей, Старшая удивилась. Ее покровительство всегда было самой надежной защитой. Зря ли наставляла мужчин своего прайда? Напрасно ли гордилась ими? Погрузившаяся в глубокий сон Мать должна быть уверена, что никакая опасность ей не грозит. Иначе гибель. Таков закон жизни.
Приближаясь, Старшая все яснее понимала, что произошло, и недоумение ее возрастало. Склоняясь над крышей маленького белого гнезда, она уже осознавала все, что могла осознать; мысли, подобно дотошным детям, едокам молока, обшарили обстоятельства, вытащили на свет догадки.
Нечто неизвестное посетило ее владения; и Мать была гневна.
Нитокрис стояла над домом, точно дикое дерево — обугленное, накренившееся, в поблескивающей черной смоле. Длиннейший хвост огибал коттедж, тяжко лежал на цветущих травах, пересекал дорожку; он сам по себе казался отдельным драконом. Жуткие заостренные шипы топорщились, поднимались и опускались, точно дышали.
Двадцать девять метров от носа до хвоста огромной самки псевдоящера. Старая, гордая и могучая, она даже с Яниной не разговаривала никогда, только с Дитрихом и Игорем. И с Лилен.
Лилен когда-то сглупа надеялась, что чокнутый Макферсон испугается хотя бы Великой Матери.
Ошибалась.
Макферсон пришел в бурный восторг.
— Уй-ю! — присвистнул он, не вспомнив о неуместности восхищения здесь и теперь. Дитя.
— Снимать будешь? — исчезающе тихо спросила Лилен, глядя ему в затылок.
— А… — начал Майк; обернулся, обиженный и испуганный, — я… Лилен, ты что? Я что, похож на человека, который… — И поник, вспомнив, что чрезвычайно похож.
«Нитокрис», — подумала Лилен.
Та повернула громадную голову.
Броневые заслонки внешних век скрылись в карманах надбровных гребней, внутренние веки поднялись, и драконьи глаза нашли человека. Мягко, неспешно подступила плотная волна мыслей, поднялась, топя Лилен в себе, укутала, согрела, даря знакомое чувство абсолютной защищенности, спрятанности внутри этой смертоносной громады. Лилен подалась навстречу, позволяя сознанию Старшей слиться с ее разумом.
«Ты славная женщина, — без вступлений сказала нуктиха. — Очень злая. Отомсти».
Не было нужды спрашивать, за что.
«Кому?!»
Женщины нукт умели думать человеческими словами, если хотели. Но друг с другом драконы все же общались иначе. Раз за разом придавать пестрой и яркой психоэнергетической волне четкую форму было нелегко. Нитокрис не хватило слов, и она не стала утруждать себя.
…образы. Ощущения. Перемены в структуре мира. Мультисенситивность; гамма, в которой семь красок, семь нот для человека и семь миллионов для нукты…
Нечто неизвестное. Странное. Небывалое.
«Что это?» — спросила Лилен.
Ответ оказался простым и коротким.
Ничто.
Майк, оказывается, уже минуты две осторожно тряс ее за плечо, не понимая, что Лилен занята разговором. Думал, опять впала в прострацию. Она раздраженно дернулась, сбросив его руку, и зашагала в дом.
Малыш сидел над подругой, опустив голову. Плечевые лезвия выдавались над холкой. Он не притрагивался к своему экстрим-оператору, только качал тяжелой башкой, изредка тихонько, горько посвистывая. Лилен закрыла глаза, стиснула зубы. В приотворенное окно скользили звуки пробуждающегося леса, сумерки таяли, море дарило ветру влагу и соль…
«Малыш, — позвала дракона его дочь: для нукты не было разницы, он ли оплодотворил яйцо во чреве своей возлюбленной, или другой самец прайда. — Малыш, послушай меня… расскажи мне…»
— Лилен, — сказал ей в спину нудный бесчувственный Макферсон. — Извини, я идиот в некоторых вещах, ты знаешь…
Она с силой выдохнула через ноздри, почти зарычав.
— Не болтай, — посоветовала сквозь зубы.
— Мы не нукты, — отрешенно проговорил Майк. — У людей мало чувств, но зато мы умеем мыслить логически…
Пауза.
— Ну помысли, — с тихой ненавистью процедила Лилен. — Я послушаю.
Макферсон вздохнул.
— Так не бывает, чтобы два здоровых нестарых человека вдруг одновременно внезапно умерли, — начал он.
— Какая умная мысль.
— Ты тоже думаешь, что их… убили? — шепнул Майк.
— Нитокрис сказала — отомсти.
— Нитокрис? — быстро соображающий Майк все никак не мог сложить два и два. — Ты… Лилен, она сказала? Сказала ТЕБЕ? Ты… м-можешь…
— Я говорю с нуктами, — без выражения сообщила Лилен. — Я тут выросла. Что дальше?
— А она еще что-нибудь сказала?
— Ничего.
— А ты можешь спросить?
— Я спросила. Она ответила — ничего. Тут ничего не было. И Малыш.
— Что — Малыш?
— Он ничего не почуял… — Лилен наклонилась, вытянула руку над гладким сводом малышова черепа, погладила, не притрагиваясь. Малыш застонал страдальчески, с почти человеческими интонациями; даже Майк сглотнул.
— Он долго не проживет, — продолжала девушка. — Обычно бывает, умирают просто от тоски. Долго грустят, не едят ничего, ходят, лежат… а он мучается. Не защитил. Виноват…
Выпрямилась и вдруг остервенело дернула себя за волосы.
— Нукты. Нукты! Целая куча гребаных драконов. Оружие! Их на войне используют! Мама с Малышом воевала! С ррит! И он ничего, ничего, ничего не слышал! — последнее она вопила уже в истерике, не слыша майковых уговоров.
— Лилен! — наконец, потеряв терпение, выкрикнул тот, — да заткнись ты! Я же… я же предложил подумать логически…
— Ну, — мгновенно утихнув, сказала она.
Полиция должна была прибыть с минуты на минуту. Майк посмотрел на убитых… возможно, убитых. На Малыша. На Лилен. И сказал:
— Пойдем отсюда.
Великая Мать все еще стояла над домом, замерев — словно в карауле над телом мастера.
— Наверное, нужно попросить ее уйти, — сказал Майк шепотом, точно это могло уберечь слух Нитокрис от непочтительных слов. — Полицейские летят.
— Сама уйдет. Когда почует, что они близко.
Показалась Анжела. Шла, чуть запыхавшись.
— Я позвонила Игорю, — сказала она.
— По галактической? — глупо спросила Лилен.
Анжела приглушенно вздохнула.
— Да, по галактической… он вернется так скоро, как сможет. Но в любом случае не раньше чем через две недели.
— Я хочу отсюда уехать, — Лилен покосилась на Майка, ища поддержки; тот смотрел тревожно и сочувственно, и Лилен впервые ощутила к нему что-то теплое. — Меня допросить должны, да? Пусть допросят, а потом я уеду. Хоть в Город. Не могу я тут. Майк, ты со мной?
— К-конечно, — изумленно подтвердил тот.
Анжела странновато, нехорошо улыбнулась.
— Ты не можешь отсюда уехать.
— Почему? — Лилен глянула на нее исподлобья.
— Здесь больше нет мастеров.
— И при чем тут я?
— Лилен… а сама не догадываешься? — ксенолог склонила голову к плечу, в прежней гримасе кривя полногубый широкий рот.
— Нет.
Анжела шагнула ближе к Лилен, сидевшей на скамейке у дверей коттеджа, опустилась на корточки, заглядывая в лицо.
— Послушай меня внимательно. Лилен. Ну-ка просыпайся! Я понимаю, что тебе тяжело, мне самой тяжело, но нельзя просто сидеть. Нам — нельзя!
— Почему? — равнодушно уронила та.
— Ты меня слушаешь?
— Слушаю.
Анжела помедлила.
— Считается, что только мастер способен говорить с самками нукт. Это не так.
— А как?
— Людей, с которыми согласны говорить матери прайдов, называют мастерами.
Нитокрис шевельнулась. Мягко, плавно, совершенно беззвучно заскользил в сторону огромный хвост, поднялась величественная голова. Ящеричьи лапы переступили, шагнули, шагнули снова, и вот Старшая уже скрывалась за деревьями, клонясь к высокой траве. Хвост, равный по длине телу нуктихи, вился за нею, словно живой. Мать уходила, потому что не желала видеть чужих.
— С тобой, — докончила Анжела, — согласны.
«Я мастер», — думала Лилен, пока Анжела с заведующим отчетностью, Крисом, встречали парней из поселкового участка и выясняли, что теперь будет. Пассажиры полицейской «крысы» были давние знакомцы, младший из них вовсе сидел через парту от Лилен в начальной школе. Большой, двухмиллионный Город Терры-без-номера шумел за океаном, на берегу северного материка. Питомник биологического оружия и Академия располагались рядом с рыбачьим поселком. Здесь все знали друг друга.
«Я мастер. Питомник не может оставаться без мастера. Я должна быть здесь по крайней мере до того, как прилетит дядя Игорь».
Она хотела попросить Анжелу или Криса, чтобы приютили ее. Спать в своей комнате, в доме, где умерли родители, Лилен было страшно.
Майк стоял в стороне и усиленно размышлял.
Представители власти стояли на ушах. Главный мастер — самый уважаемый человек на планете, и не только на этой; случай небывалый, непредставимый, да еще местра Мариненко, супруга второго мастера, подозревала умышленное убийство… Браконьеры да мелкое ворье — вот все, с чем местные полицейские имели дело; саботаж, учиненный одним рыболовецким предприятием другому, выходил преступлением века. Бедняги растерялись и не знали, за что приниматься. Лес, обступавший коттеджи персонала, кишел живым оружием: это тоже мало способствовало деловому настрою.
Лилен собиралась зажмуриться, чтобы не видеть, но не успела.
Увидела.
Мир заволокла мокрая пелена, невыносимая судорога искривила лицо, дыхание перехватило; девушка скорчилась, впиваясь ногтями в предплечья.
Из дома вынесли и положили в «крысу» два длинных черных мешка.
«Я мастер».
От мысли стало не легче — тяжелее, но навалившаяся тяжесть выдавила, убила слезы. В голове поселились пустота и холод, и Лилен, наконец, смогла нормально думать.
…в сердце — осталось. Лилен понимала, что на всю жизнь, и приготовилась жить — с этим.
— Причину смерти установили, — сказал Майк. — Одинаковая. Кровоизлияние в мозг. Его причины — неясны. Следов яда не обнаружено. На телах нет видимых повреждений. Следов чужого присутствия, тем более, борьбы, не обнаружено.
Лилен сидела съежившись, как будто мерзла. Макферсон расхаживал перед нею взад-вперед, встряхивая длинными волосами. Вид у него был вдохновенный.
— Я позвонил кое-кому, — продолжал он. — Есть версия. Можно спровоцировать внутренние повреждения при полном отсутствии внешних, если перехватить контроль над биопластиковым костюмом.
— У папы не было костюма. Круче папы не было телепата. Кто в его присутствии умудрился бы что-то сделать так, чтобы он не заметил?
Макферсон сник.
— Майк, — сказала Лилен. — Тут нуктовый питомник. В лесу. Сюда нельзя незаметно приехать. Тут нельзя незаметно ходить. Драконы, они чуют лучше даже сенсорных камер. Кто? Как?
Режиссер поморгал, уцепившись большими пальцами за брючный ремень. Некрасивое выразительное лицо стало строгим.
— Лилен, — проговорил он, — если нельзя понять, как, может, подумать, кому это было нужно?
Лилен смерила его пасмурным взглядом.
— Перед второй войной, — она пожала плечами, — погиб земной питомник и вся тогдашняя Академия Джеймсона. Мама рассказывала. Академия раньше на Земле была, в Аризоне… Ррит на наших кораблях расстреляли караван. Его нарочно им подставили. Устроили, чтобы лишить Объединенный Совет оружия и обвинить в недееспособности. Идиоты.
— Да, — согласился Майк, — идиоты убивают нукт. Умные убивают мастеров… — он вдруг бросился к Лилен и сжал в объятиях, точно пытаясь от чего-то закрыть собой. — Лили! — выговорил ошеломленно, — ты тоже мастер!
Лилен вздрогнула и от неожиданности даже не попыталась его отпихнуть.
— Местра Анжела рассказала об этом полицейским? — шепотом спросил Майк.
— Не знаю, — тоже шепотом ответила Лилен. — Могла. Чтоб успокоить. Они очень перепугались, что мастера больше нет.
— Надо спросить. Вдруг… вдруг узнают?! Ведь и тебя убьют!
— Спокойней, — прошипела она. — Пусти…
Майк чуть отстранился, глядя на нее так, точно Лилен могла сей же миг раствориться в воздухе.
Дознание провели, хотя и сам следователь понимал, что смысла в нем нет. Формально под подозрение мог попасть кто-то из обслуживающего персонала — но только не в питомнике биологического оружия! Здесь не то что преступление, один умысел не остался бы незамеченным. Оперуполномоченный заполнил документы и честно сказал, что как бы странны ни казались обстоятельства, видимо, придется закрыть дело за отсутствием состава. Одновременный инсульт у двух здоровых людей. Совпадение. Очень печально.
Макферсона это ничуть не удручило. Должно быть, потому, что соответствовало правилам киношного детектива. Он решал задачку. Играл. И невозможность заглянуть в конец книги только увеличивала интерес.
Лилен хотелось выть.
— Если нукты начнут представлять опасность для людей, их уничтожат? — вслух думал режиссер. — А кому… кому сейчас может быть нужно уничтожение питомника?
— Не знаю…
— Это не может лежать на поверхности, — согласился Майк.
— …кому угодно, — угрюмо сказала Лилен. — Папа мне только пару дней назад рассказал. Дядя Игорь, второй мастер, улетел на Седьмую Терру. Может, скоро будет второй питомник. Там. На Урале.
Древняя Земля. Homeworld, колыбель цивилизации, драгоценное Сердце Ареала.
Седьмая Терра. Могущественнейшая колония.
Противостояние.
…мамино плечо дергает в сырую погоду, и даже биопластик не может помочь. Тетя Анжела говорит, психосоматика.
Во Вторую космическую мама участвовала в абордажных боях.
У Вольфов хранилась старая запись, та самая, которую много лет назад смотрела Янина в медотсеке «Виджайи». Первая редакция документального фильма о битве у беспланетной звезды GHP-70/4, решающем сражении Второй космической. Адмирал Захаров, адмирал Митчелл; Начальник Дикого Порта местер Терадзава — облаченный в белое, с седыми волосами, падающими на плечи. Акульи тела больших кораблей в полях визуализаторов. Первый суперкрейсер «Юрий Гагарин». Названия рритских судов, похожие на слова из языка тигров: «Р’хэнкхра-мйардре», «Ймерх Кадаар», «Кхимрай Ш’райра».
Слава. Величие. Красота.
…После Второй войны наступила эпоха разочарований.
Для всех.
На ту пору пришлись открытия в ксенологии, и вслед за ней — в физике: разобравшись в механизмах мышления анкайи, самой загадочной расы Галактики, ученые смогли разобраться в принципах действия анкайской вычислительной техники. Шестимерный мир стал десятимерным. Казалось, со дня на день начнется второй прорыв в науке, явятся новые Джеймсон и Азаров, телепортация, к которой шли еще с двадцатого века, начнет использоваться в промышленных масштабах, будут перестроены системы всех производств, наступит немыслимое и невиданное…
Прорыва не случилось.
Оптимизм оказался преждевременным. Предварительные данные, гигантские погрешности, инструментальные ошибки, недостоверные результаты… псевдосенсация. Нового способа перемещаться в пространстве люди не получили.
Впрочем, нового оружия не получили тоже.
Две силы обеспечили победу в войне: флот Седьмой Терры, она же Урал, и неожиданное вступление в битву сил Дикого Порта. В награду за помощь корсары хотели амнистии жителям Порта, принадлежащим к человеческой расе, и прекращения карательных рейдов. Семитерране требовали протектората над Россией, Сибирской республикой и Дальневосточной федерацией; они хотели слишком многого и сами это понимали, но надеялись, что по крайней мере часть требований удовлетворят.
Урал не получил ничего.
Древняя Земля не желала еще большего усиления самой опасной из колоний.
Вечернее море начинало штормить. Волны разгладили ближний песок, вынесли на кромку темную полосу водорослей. Родители уводили с пляжа детей, но публики не стало меньше: подтягивались не обремененные потомством взрослые, намеревавшиеся гулять до середины ночи. Самые стойкие — и до утра. Менялась летящая из динамиков музыка: чаще пульс, сочнее ударные, чувственней — голоса. Будет жаркая ночь.
Никнущее солнце проливало по серебристой лазури волн золотую и алую дорогу заката.
Легкий, яркий, как крыло бабочки, навес трепыхался под ветром. Высокая узорная ограда городского пляжа отбрасывала длинную тень, которая медленно ползла к ногам занятых ужином посетителей кафе.
Высокий мужчина, широкогрудый и крепкорукий, с обреченным видом вылил себе в бокал остававшееся в бутылке вино.
— Ты уедешь, я один пить не буду, — сказал он, — вообще, а то сопьюсь к чертям. А с тобой как-то по-человечески.
— А Дима не пьет?
— Как верблюд. Но когда он напьется, за ним следить надо…
Женщина подняла свой бокал, все еще полный на четверть.
— За то, чтобы все обошлось.
Ее вознаградил благодарный взгляд.
— За это.
Она убрала за ухо золотистую прядь, встрепанную капризным ветром. Собеседник хмурил густые брови; его темные волосы уже пробивала седина. Несмотря на различия внешности, пару скорее можно было принять за сестру и брата, чем за супругов или любовников: что-то сходное было в манере двигаться, держать себя, в мимике.
— Север, а у тебя родители где живут? — спросила женщина, явно пытаясь отвлечь сотрапезника от мрачных мыслей. — В Степном?
— Почти, — вздохнул Шеверинский. — Раньше в Старом городе жили, а теперь в Белокрышах. Это не сам Степной, это пригород.
— Тот, где дома под гжель расписаны?
— Нет. Гжельский район — это Заречье, а мы дальше. Южнее. У нас графикой оформлено.
— Графикой? — с сомнением проговорила она. — И как?
— Отлично! — отмел возражения Север. — Ты чего, Тась, Белокрыши сам Хасанов оформлял, который старый комплекс Райского Сада выстроил! Помнишь, там какие мозаики? А парк?
— Парк — да, — мечтательно согласилась Таисия. — Ты поедешь в этом году на выпускной? Я хочу все-таки выбраться. Соскучилась по нашим.
— Я не могу Димку бросить, — понурился Шеверинский. — Если он оклемается, то поедем…
Таисия покусала губу.
— А мои в Излуках живут, — продолжила она, неуверенно улыбнувшись. — У моря.
Шеверинский уставился на другое море, так непохожее на суровые пейзажи Седьмой Терры, роскошное и нестрогое. За буйками с дикими воплями катались на скутерах.
— А вчера ему мать звонила, — сказал, постукивая по столу донышком фужера. — Он до этого в депрессии был, а после в буйство впал. Циклотимик, сволочь. А через две недели будет циклофреник.
— Север, — мрачновато сказала Таис, — хочешь совет? Подай рапорт о расформировании. Он тебя в могилу сведет.
— Он нормальный был! — взвился Шеверинский. — Знаешь, какой он нормальный был раньше, когда Ленка была!
— Значит, вам просто амортизатор нужен. Третий.
— А где его взять? У меня показатель — четырнадцать, у Птица — вообще пятнадцать, где мы третьего-то возьмем? Сильных амортизаторов еще меньше, чем корректоров. Это нас хоть ложкой ешь…
Таисия опустила глаза. Север поглядел на пустую бутылку и вспомнил, как Димочка разговаривал с матерью. Сразу на ум пришло, что тетю Шуру кто-то уговорил позвонить сыну и навел ей храбрости для такого дела. Алентипална, скорее всего, или Ия Викторовна, координатор.
Сама тетя Шура никогда бы не осмелилась потревожить Его Высочество.
— Димочка, — торопилась она, подняв тонкие брови, — не переживай, жизнь ведь не кончилась, найдешь другую девочку…
— Я не Димочка, — свистящим шепотом сказал тот.
— А…
— Я Синий Птиц.
Шеверинский смотрел, стоя в дверях, и думал, что вот злосчастная женщина, у которой негаданно родился мальчик-звезда. Она даже принарядилась для такого события — звонка по галактической связи собственному сыну.
— Что ты от меня хочешь? — процедил Птиц, исподлобья глядя на дрожащие накрашенные губы.
— Я ничего, просто… что ты здоров, миленький, я ведь беспокоюсь… приехал бы в гости, в отпуск, я бы сырничков испекла, ты ведь их так любил когда-то… У Марты Валерьевны дочка выросла, красавица…
— Тебе местра Надеждина велела позвонить?
— Н-нет… я с-сама…
— Врешь, — тяжело сказал Птиц. — Не ври мне.
Кнопка, Лена Цыпко, девочка, которой не могло быть замены, настояла когда-то, чтобы Птиц познакомил их с матерью. Тот долго отнекивался, но Кнопке отказать не смог. Тетя Шура, робкая, добрая и хлебосольная, только что не молилась на них; чуть в обморок не упала, когда Лена после обеда начала сама убирать со стола. Рукастый Шеверинский починил диван и две розетки, размышляя, что такие, как Птиц — все нервные, болезненные, истеричные. И как, должно быть, тетя Шура намучилась с обожаемым сыном, бегая по поликлиникам, изостудиям, спортивным секциям: все для него, лишь бы ни в чем не узнал отказа…
Жил-был белобрысый шпингалет Дима Васильев, которому по жизни везло. Так везло, что однажды школьный психолог отложил в сторону его характеристику, и после шестого класса Васильев отправился в лучший лагерь отдыха, который только можно вообразить.
В Райский Сад.
Он провел там лето, прошел тестирование — и, переведенный в спецшколу, не заехал навестить мать. Оказавшись достаточно ребенком, чтобы купиться на верховую езду, лаун-теннис, аквапарк и пейнтбол; достаточно подростком, чтобы поступить так жестоко.
А она простила. Димочка и раньше-то был для нее божеством, а когда оказалось, что плод ее чрева — сверхполноценник…
— Ты как себя ведешь?! — гневно спросил Шеверинский после того, как Синий Птиц оборвал связь с домом.
— Она как валенок простая, — отмахнулся Димочка, — только и знает за кассой сидеть…
— Она мать твоя, сволочь, — безнадежно сказал Север.
— У тебя мать в университете преподает. Ты не поймешь.
— Чего я не пойму? Что ты подонок?
— Алентипална, — Птиц поднял брови, в точности как мать. — Ратна. Интан Юргина. Это дамы. А это кто? Это баба.
— Ур-род… — с чувством сказал Север, и они опять перестали разговаривать друг с другом.
— Идет, — пробормотал Шеверинский.
— Что?
— Сюда чешет. Чую. Он по набережной гуляет с полудня. Фейерверки устраивает.
— Фейерверки? Как на Диком Порту?
— Ну да… а ты откуда знаешь? — встревожился Север. — Тебе Настька звонила?
Таисия кивнула почти виновато.
— А что я сделаю… — под нос пробормотал Шеверинский, будто она его в чем-то упрекала.
…шел, насмешливо поглядывая по сторонам, уверенный и красивый. Чуть шаркая длинными ногами в тяжелых ботинках, белых — как и облегающие кожаные брюки, как и легкая рубашка, распахнутая, открывающая четкий рельеф пресса и гладкую грудь. Широкий пояс, унизанный хромовыми скобами, сверкал. Сверкали в улыбке белые острые зубы. Солнце золотило осветленные волосы, вечер затенял темную синь глаз.
Женские головки оборачивались вслед.
Синий Птиц наслаждался собой и вниманием, подмигивал, щупал мимоходом; жертвы, как околдованные, только улыбались послушно, их кавалеры впадали в столбняк. Наконец, одна из встречных удостоилась особого внимания; не столько сама девушка, сколько ее спутник — плечистый татуированный громила.
Они были так близко, что ветер доносил слова. Шеверинский совсем поник.
Таисия подумала, что циник Димочка страхуется близостью могучего и безотказного Севера. Фейерверки фейерверками, пятнадцатый уровень — не шутка, но проколы бывают у всех.
— Любезный местер, — куртуазно обратился Птиц, — можно позаимствовать вашу даму?
Громила не сразу понял, о чем он. Тогда Васильев просто приобнял его спутницу за талию, и, сверкнув улыбкой, повел в обратную сторону.
Его остановили, ухватив за плечо.
— Тебе чего надо, пидор?!
— Жаль тебя огорчать, — пропел Птиц, — но девочка мне нравится больше.
Пышная шатенка, на полголовы выше Димочки, хлопала ресницами. Ума у девицы было немного, зато чутье — лучше собачьего; для оценки противоположного пола имелся один параметр — «крутость», и по этой части белый кобелек давал громиле сто очков форы.
Татуированный, недолго думая, занес кулак.
Парень был непрост, его подготовка не ограничивалась наработкой мышц, и в стойку он вошел почти профессионально, — но для этого требовалось переменить положение ног.
И он поскользнулся на гладких плитах. Еще до того, как Синий Птиц закончил свое: «…приношу счастье».
Поскользнулся так, что упал.
Очень неудачно.
На локоть.
Выбив из ложа кость.
Полный боли вопль огласил набережную, заглушив веселое хихиканье Птица.
Шеверинский уставился в пустую рюмку. Повернул ее, сопя, стал разглядывать оттиснутый логотип кафе. Знакомый логотип, уральская фирма, только название латиницей, а не кириллицей…
— Хоть не убивает больше… — пробормотал он.
— Позвони координатору! — в ужасе сказала Таисия. — Он с катушек улетает на глазах, ему психотерапевт нужен!
— Он всех штатных психотерапевтов посылает в жопу строевым шагом, — в глухом отчаянии ответил Север. — На свете есть только три человека, которые имеют право его поучать. А сейчас БББ на Анкай! И я не идиот, чтобы им туда звонить. Там дела поважнее. Я с Порта звонил, Борода сказал: «летите, други ситные, на Землю-Два. Мы после саммита с официальным визитом там будем. Искупайтесь пока, позагорайте». Вот он и загорает… у тебя когда экраноплан?
— Рейсовый через час. Местер Мариненко хотел частный нанять, но теперь уже смысла нет… Север, держись.
— А что мне еще остается… вон он идет.
— Кто?
— Мариненко, — Шеверинский показал подбородком. — На глаз говорю, одиннадцать-двенадцать у него… мастер.
— Они все сверхполноценники. Только их ведь тоже мало…
Север ссутулился.
— Посадка объявлена, — сказал подошедший Игорь. — Любезный местер Шеверинский, мое почтение. Местра Таис?
В высокой пушистой траве, похожей на заросли зеленых метелок, приятно ходить босиком. И бегать. И падать в нее. И валяться, чтобы мягкие иглы щекотали тебя от ушей до пяток.
— Мест-ла, — старательно выговаривала девочка, глядя, как качаются ветви высоко в небе. — Мест-ра. Ме-стр-ра!
Улянка вчера выучилась произносить «р». Мама все стыдила ее, что она своей фамилии не умеет выговорить, так вот ей теперь!
— Местр-ра Уляна Игор-ревна Мар-риненко!
Жалко, братик Сашка уехал в Город с друзьями, и ему не похвастаешься… Зато за кустами сидели два дракончика и ждали, когда Улянка встанет, чтобы снова ее повалить. Это они договорились играть. В прошлый раз она так уцепилась за Мыша, что он протащил ее досюда от самого дома, и Улянка устала держаться за него. Она уже умела хватать нукту так, чтобы не оцарапаться, и чтобы ему было удобно, но долго провисеть спиной вниз пока не получалось. Ничего-ничего, тетя Лилен говорит, что получится обязательно.
Ага, вот еще!
— Ли-лен. Лили Мар-р-рлен!
Улянка вспомнила про Мар-рлен и решила, что уже отдохнула. Надо пойти, и сказать ей «Добр-рое утр-ро!» Или «Пр-ривет!» Пусть похвалит. Тетя Лилен классная и ужасно красивая. Но мама все равно лучше.
Улянка замолчала и затаилась. Дракончики сидели в кустах и думали про нее, что вот она замолчала и затаилась. Улянка слышала, не будь дура. Она перевернулась на живот, прикинула, куда бежать, три раза посчитала до пяти и зажмурилась.
Йи-ха!
Если б были на свете соревнования по бегу со стартом из положения лежа на животе, она бы точно взяла золотую медаль. Метелки трав хлестали ее по плечам и макушке, которую она выставила, точно козочка; земля под ногами улетала назад, Улянка завизжала от восторга, что так она быстро бежит, и так вкусно пахнет кругом травой, и так все замечательно на свете!
И тот же час Мыш и Колючка поймали ее, хохочущую, и повалили.
Улянка брыкалась и отбивалась, катая хвостатых друзей по траве. В горле першило от громкого смеха, забирала икота. Темно-русые кудряшки спутались, в них зеленели травинки. Будущее живое оружие прыгало и наскакивало, чирикая, весело, звонко рыча. Их плечевые и челюстные лезвия были такой остроты, что могли вдоль располовинить волос. Но на коже девчушки оставляли царапины только жесткие стебли.
Вдруг Колючка отошел в сторону и поднял мордочку к небу. Хвост его начал ходить из стороны в сторону, скашивая шипами траву. Мыш еще подержал добытую подружку кверху брюшком, но тоже отпустил.
«Чего такое?» — удивилась Улянка и посмотрела в небо.
«Летит», — подумал непонятно кто: то ли она, то ли Мыш.
Что-то летело: большое, похожее на рыбу, какие водятся в глубине моря, — на огромную рыбу. Летит рыба, а внутри у нее пусто. Рыба звенит и звоном толкается от земли, потому что крыльев у нее нет. А в рыбе, а в рыбе летит папа!! Ура!
Вот это точно была мысль Улянки.
…На поляну садился аэромобильчик-«крыса», поднимая дверцы, как крылья. С водительского места выглядывал Игорь Мариненко, бывший второй мастер терранского питомника. Теперь — первый; но самой главной встречающей не было до этого дела.
— Ииииии! — завопила Улянка и бросилась к папе.
Тот улыбнулся, подхватывая ее на руки, и подул ей в нос, так, что Улянка зажмурилась.
— Привет, вопилкин, — сказал он, самый замечательный на свете папа, теплый, большой и сильный. Улянка крепко обняла его и чмокнула в щеку. Подумала, что нечего долго нежничать, потому что нужно рассказать много всякого, чего случилось. Что Сашка уехал в Город, и без него скучно, и не видел ли его там папа, а мама варила варенье, и его хотел попробовать дракончик, но не удержался и свалился в чан. Что дядя Крис навытягивал из Сети целую прорву мультиков, и ей даже расхотелось их смотреть, а тетя-драконка Ития думала ей про то, что в глубине моря, оказалось, там ужасно интересно, а Улянка читала книжку про батискаф, пускай папа достанет батискаф и вместе с ней посмотрит на глубину моря. И маму тоже возьмет. А тетя Яна обещала отвезти Улянку в Джеймсон и показать, как учатся экстрим-операторы, но уехала вместе с дядей Дитом, давно, и до сих пор не вернулась, а тетя Лилен стала грустная и с ней не поиграть. Что Мыш и Колючка придумали игру валить друг друга, и она уже умеет правильно цепляться за нукту, и выговаривать букву «р», и еще много всякого…
Уляна набрала побольше воздуха и приготовилась начать рассказывать, но папа перебил.
— Знакомьтесь, это Уляна Игоревна, — сказал он кому-то позади себя.
Улянка не обиделась, а наоборот, страшно обрадовалась. Лучшего случая покрасоваться своей новенькой буквой «р» просто нельзя было и придумать.
— Местр-ра Уляна Игор-ревна Мар-риненко! — выпалила она громко и так солидно, как умеют только пятилетние дети.
Папа подивился и посмотрел с уважением искоса, а позади папы засмеялись певучим красивым смехом.
— Ой, какая вы серьезная местра! А я просто тетя Тася.
Таисия Чигракова, ксенолог-дипломат Седьмой Терры, оглядывала лес. Черные глаза в тени теряли всякое живое выражение, на губах застывала каменная улыбка. Лилен хмуро думала, не принимала ли матушка местры Чиграковой во время беременности ментанол, как когда-то ее собственная бабушка. Неестественно скупая мимика. Но если у мамы такая смотрелась родной и милой, то у этой…
Ей не нравилась Таис. Всем. От модного кожаного плаща, от испытующего, жесткого взгляда, которым семитерранка смерила Лилен при знакомстве, до странной уверенности, с какой она шла по джунглям. Даже не уверенности — напора. Перед Чиграковой точно расступались ветки, раскатывались валуны… зверье разбегалось совсем не фигурально. Пусть Игорь шел первым, указывая почти неразличимую тропу, но горожанка Таисия обязана была устать пятнадцать минут назад.
Не уставала.
Больше того: как нукты излучают чувства, желая поделиться радостью или горем, так Таисия светилась бешеной энергией. Натиском. Нефизической силой. Лилен не понимала, зачем уралке было навязываться с ними, и подозревала, что просто из желания поразмяться.
Ни о чем хорошем это не говорило. Майк, при всей своей чокнутости и толстокожести — не напрашивался.
Лилен и Игорь шли прощаться с живым оружием.
…Малыш лежал на боку. Вытянув хвост и лапы, закрыв глаза обеими парами век, не шевелясь. Трава кругом казалась непримятой, тонкие вьюнки оплели конец хвоста и плечевые лезвия… Уже около двух недель он ничего не ел и не пил; драконы способны выдержать и более длительную голодовку, но эта, последняя, вела его туда, куда он хотел попасть. Малыш не собирался сворачивать с пути. После того, как тело Янины увезли, он ушел вглубь леса, к скалам, и лег на поляну — насовсем.
Он не только не двигался, но даже перестал мыслить. И вездесущие, неугомонные ящерята держались подальше от того места, где тихо угасал боевой нукта, лишившийся своего прайда. Один раз еще Лилен подходила к нему, намереваясь наново задать прежний вопрос, но отшатнулась, только почувствовав состояние бывшего своего охранителя. Словно медленно, очень медленно, но неуклонно ослабевала пружина; неторопливо, градус за градусом, остывало солнце, истаивал свет; мир неспешно сужался в точку… Единственная дочь Малыша стала взрослой, не нуждалась в его помощи, и он оставлял ее жить саму.
Игорь болезненно зажмурился и потер пальцами веки. Он, старый профессионал, ощущал куда острее Лилен, и, к тому же, еще не успел привыкнуть… примириться.
Лилен услышала, как он окликнул Нитокрис, и Старшая ответила.
«Ничего, — подумала девушка, — сейчас она скажет ему, что не заметила ничего…»
Мастер присел на корточки рядом с Малышом. Сцепил руки в замок, опустил голову. Повременил; поднялся и сказал вслух:
— Прощай, верный воин. Спасибо тебе за все. С меня трассеры в небо. Для тебя, Малыш. Для экстрим-оператора Янины Хенце. Для мастера Дитриха Вольфа.
Лилен покосилась на Таисию. Та опустила веки и стерла улыбку с губ.
Будто тоже почувствовала.
…как кончился завод у пружины, угасла точка, и некогда пылавшее солнце стало холодным камнем.
Молчали.
Потом Игорь, не глядя ни на кого, неловко, почти зло сказал:
— Он ждал меня, чтобы умереть.
— Дядя Игорь…
— Он боялся, что ты не поняла. Ни его, ни Нитокрис. Надеялся, я пойму.
Лилен закусила губу.
— Местер Игорь, — неожиданно подала голос семитерранка, — мы слушаем.
Лилен готова была ее убить, но мастер и не подумал осаживать Чигракову. Кивнул и отвел глаза, собираясь с мыслями. Даже не предложил сначала вернуться к дому. Беседовать над телом Малыша, проявлять неуважение к мертвому воину…
Таис ждала.
«Зачем она здесь?» — задалась вопросом Лилен. Вначале решила, что Чигракова приехала просто как наблюдатель и представитель, коли уж обсуждается вопрос о создании второго питомника. Какая-то уполномоченная чиновница. Но Игорь готов рассказывать ей все подробности произошедшей трагедии. Даже — мысль казалась кощунственной, но ведь так и было — готов подчиняться.
Ксенолог-дипломат? Не оперативник ли? Неужели подозревают еще какую-то технику чужих? Вроде анкайской? Если так, если что-то неизвестное… то возможно…
— Марлен, пожалуйста, опиши подробно, что ты наблюдала, и что тебе сообщили драконы.
Погрузившаяся в раздумья Лилен вздрогнула и нахмурилась. Опять ей? Что она может рассказать такого, чего не расскажет мастеру Игорю Великая Мать?
— Нитокрис сердита, — не дожидаясь ее реплики, проговорил тот. — Именно из-за того, что ничего не слышала. Она пришла и увидела все постфактум.
— Можно подумать, что-то слышала я! Мы с Майком пришли утром, и уже было… постфактум.
— Почему вы не ночевали дома? — спросила Чигракова. — Разве родители были против ваших отношений? И где вы провели ночь?
— Ваше какое дело?! — вызверилась Лилен. Наплевать, пусть думает, что она всю ночь трахалась в лесу с Майком, но что эта тетка себе позволяет?!
Бархатный, черно-колючий взгляд Таисии впился в нее.
— В полиции тебе не задавали этого вопроса?
— Нет!
— Провинция, и все знакомы друг с другом… — сама себе заметила семитерранка. — Хорошо. Пожалуйста, местра Лили, ответь на вопрос.
Лилен, ища поддержки, покосилась в сторону Игоря, но тот смотрел на Таисию — выжидающе и безгневно.
— Я пошла ночью купаться. А потом думать. В домик. На дереве, — каждую фразу девушка выплевывала, как дротик из духовой трубки; сама не знала, почему все-таки отвечает. Выдерживать безмолвный нажим Чиграковой было нелегко, проще сделать, что просят. — А Майк приперся за мной. Он не умеет ходить по джунглям и не дошел бы обратно. Я его оставила там спать. И мы вернулись утром.
— Ты что-нибудь ощутила? — перебив Таисию, спросил Игорь.
Лилен тяжело вздохнула.
— Ничего, — измученно, в тысячный раз повторила она. — Здесь ничего не было. И Нитокрис пришла, тоже сказала — здесь ничего не было.
— Неправильно.
— Что?!
— Неверно переводишь, — покачал головой мастер. — Правильно так: «Здесь было ничего».
— Не поняла.
— Надо было учить тебя… — досадливо проговорил Игорь. — Понимаешь… «Я ничего не слышал» — это нормально для человека. Нукта не может ничего не слышать. Он по-другому устроен и иначе воспринимает мир. Если Малыш и Нитокрис говорили, что ничего не было, это значит, что в сплошной и цельной ткани, в плотном океане, каким они ощущают Вселенную, появилась какая-то пустота. А это ненормально.
— И что это объясняет? — скептически сказала Лилен. — Можно подумать, кто-то знает, отчего такая ненормальность случается.
— Можно и подумать, — с нехорошей иронией заметила Чигракова.
— Майк, — спросила Лилен, — почему ты выбрал Урал?
Тот задумался. Всерьез задумался, явно не только подыскивая ответ для блондинки Марлен, но и пытаясь разобраться для себя.
Они сидели в гостиной коттеджа Мариненко. Игорь и Анжела ушли куда-то вместе с Таисией, то ли гулять, то ли обсуждать дела, а скорее, совмещать приятное с полезным. Лилен сделала чаю, Майк, сам не заметив, выглохтал уже пять чашек, а шестую пролил на ручной работы салфетки. Салфетки и скатерть давным-давно подарила Анжеле сама Кесси Джай. Лилен удивилась когда-то донельзя: она знала, конечно, что героиня Первой космической провела последние годы жизни здесь, в питомнике, но в голове не укладывалось, что Кесси могла в старости печь пирожки и вышивать салфетки.
Сквозь чисто отмытые стекла лилось солнце. Тени ветвей покачивались на белом подоконнике.
Майк сопел.
— Интуитивно, — сказал он наконец. — Подумал, куда меня тянет, маятник над листком покачал — ну, знаешь, как качают над двумя ответами? Потянуло на Урал. Я сначала думал, это просто выгоднее, они со сроками меньше гонят, денег больше дают. А потом понял, что не в этом дело…
— А в чем? — Лилен почти по-настоящему стало интересно.
Майк помолчал. Уже набрал в грудь воздуха для ответа, но вместо него помолчал еще.
— Я слежу, что происходит, — медленно сказал он. — В мире. Без этого нельзя. Но на самом деле не этим интересуюсь. Сейчас всякие проблемы, споры из-за квазицитовых месторождений, из-за договоров по пограничному флоту, из-за внешней политики… это не главное. Главное, Седьмая Терра — это то, что будет потом. Вообще то, что еще только будет. Может, будет не она, может, все переменится, но… чушь какую-то несу, — он удрученно покривился. — Мне пока тяжело сформулировать. Ну… устремленность. Эволюция. Молодость. Ты ведь Гумилева не читала?
— В подлиннике, — отрубила Лилен.
— Я имел в виду Льва. Историка. Была когда-то такая теория пассионарности…
Майк начал рассказывать и увлекся. Девушка внимала вполуха: она привыкла, что Макферсона порой заносит. В такие минуты тому делалось все равно, кто рядом. Он просто думал вслух. Процент непонятных слов мог зашкаливать или не зашкаливать, философские теории Майка Лилен все равно не занимали. Один раз, правда, он рассказывал про эволюцию культа красоты — как манекенщицы превратились в символ-моделей — это было интересно, но исключение только подтверждало правило.
Лилен думала о своем. О Чиграковой, дяде Игоре, который вел себя странно, и о допросе, который они устроили ей на поляне, где умер Малыш.
«Я расскажу тебе, отчего возникает явление, которое нукты чувствуют как лакуну в мульти-поле. Обещаю, что расскажу. Но позже. Сейчас мне важно не потерять нить. Местра Лили, пожалуйста, ответь на несколько вопросов», — Таис стояла, скрестив на груди руки, застыв; завитки волос золотились, непроницаемый взгляд походил на уцепившийся за тебя мягкий коготь. Лилен чувствовала, как учащается пульс. Непонятно почему. Она не волновалась, только злилась.
«Марлен, прости нас, — мягко сказал Игорь. — Местра Таис… следователь. У нее есть дополнительная информация. Мы найдем убийц. Помоги нам».
Лилен уставилась в землю.
Она отвечала. Честно. Про все. Чувство было отвратительное, слишком уж личное приходилось рассказывать. Как нижнее белье выставлять на обозрение. Но вместе с тем смутно маячило: именно так бы работали парни, носящие полицейскую форму, знай они, с чем имеют дело.
«О чем ты и твои родители говорили в последние дни?»
…о Майке, приглашении, договорах и фильмах. О выборе между Землей и Террой-7. О том, что мать и отец Лилен всегда на ее стороне. Про альфа— и дельта-самцов Ладгерды и Итии, про секвойид, в чью вершину ударила молния, про залив, в котором купаются нукты. Про домик, который папа сделал для них и Малыша…
«Во сколько ты ушла из дома?»
«Ушла… пол-одиннадцатого, наверно… — и вдруг у Лилен сжалось горло. — Дядя Игорь! Когда я пошла купаться! Я их слышала!! Я медитировала и услышала экраноплан. Вне расписания, он шел вне расписания». — Она с надеждой обвела взглядом их лица; она вспомнила важное, действительно очень важное, это могло помочь!
Таисия задумчиво сжала губы. Коснулась пальцами подбородка, сосредоточенно глядя в одну точку.
«Лили, — спросила серьезно и непринужденно, — а о чем ты в тот момент думала?»
Лилен задохнулась.
Хоть что-то ответить удалось не сразу.
«Это мое личное дело!» — выцедила она наконец со всей злобой и гневом, какие кипели в ней.
Таисия отрицательно покачала головой. С такой уверенностью в своей правоте, что Лилен проглотила комок и, точно околдованная, ответила…
— Лили, — Майк потрогал ее рукав. — Лили, ты меня не слушаешь?
— Слушаю. Очень интересно.
Майк понурился.
— Наверное, тебе скучно про это… — стесненно улыбнулся он. — Извини, не буду больше. А мне вчера прислали наработки по сценарию. Хочешь посмотреть?
Лилен воззрилась на него.
— Тебе прислали сценарий, а ты мне не показал?! — она была потрясена. Что-то в мире определенно перевернулось.
— Это не сценарий! — Майк замахал руками, заметно краснея. — Это, во-первых, никуда не годится, а во-вторых, ты же знаешь, я всегда все переделываю, я и в договоры всегда такой пункт вношу.
Лилен потребовала показывать. Макферсон отправился за электронной бумагой — на браслетнике читать столько текста было неудобно. Своей не нашел, позаимствовал игореву и долго возился с чужими настройками, чуть не спалив лист.
— Это который? — спросила Лилен, когда, наконец, все вопросы решились, и на свитке потекло полотно текста.
— О Великой войне, — ответил Майк. — О переломе в ходе войны. По рассказу Дэлор Ли.
— «Заклятие крейсера»? — припомнила Лилен.
— Да. Ты ведь читала?
— Конечно. Только кого мне там играть?
— Венди Вильямс.
— Она же рыжая.
Майк засмеялся.
— А ты непременно хочешь быть блондинкой?
Лилен сморщила нос.
— Ну, если так, — подначил Макферсон, — пусть будет художественное допущение…
— Покрашусь, — отрезала Лилен и отобрала у него листок.
Сначала шло тяжело: Лилен еще помнила сам рассказ, и то, что сделал сценарист, выглядело неправильным и корявым. Потом ритм захватил; какой-никакой опыт у актрисы Л.-М. Вольф имелся, и отдельные сцены вставали перед глазами, как уже отснятые. «Майк, наверное, видит все целиком», — подумалось ей. Чего Макферсону тут не нравится? На взгляд Лилен, сценарий был — ни убавить, ни прибавить. Но режиссер, конечно, знал лучше.
— Меня здесь почти нет, — она не поднимала глаз от листка.
— Потом будет больше. Лили, ты и сама понимаешь, что не вытянешь «фильм одной звезды».
Та раздраженно дернула плечом. Вот зачем нужно было напоминать?!.
— На роль Венди предлагали Интан Семенову, — между делом сообщил Майк, и Лилен немедленно его простила. Уральская символ-модель, одно из знаменитейших лиц Ареала! и рыжие волосы у нее свои, даже без цветокоррекции…
Вспомнилось, как Майк вещал о роли модели в обществе: «Сначала она была просто шагающим манекеном, потом — кумиром-пустышкой, желанным сексуальным партнером, потом стала петь, танцевать, играть в кино, обрела интеллект и личность, а вместе с последней — намертво привязанный комплекс ассоциаций. В условиях абсолютной власти косметической медицины, когда из плоти лепятся живые манекены так же, как из виртуальных объектов неживые, требуется нечто иное, содержащее неповторимую ценность…» Вдохновившись, Макферсон начинал говорить фразами, какими нормальные люди и пишут-то с трудом. Лилен никогда бы не поверила, если б сама не слышала неоднократно.
Кстати, о символ-моделях. Интан, мягко говоря, занятой человек. Зачем ей этот фильм, второстепенная роль?
Странно…
— А кто сыграет Ифе?
— Она сама.
Лилен кивнула, продолжая читать. Записей с Никас сохранилось очень много, не только плоских, но и трехмерных, на которых певицу нужно только чуть омолодить. Ее сделают в цифре, и голос тоже будет настоящий, всем знакомый…
— А эта любовная история, с Джеком — она действительно была?
— Местра Ли сделала в рассказе только одно допущение, — ответил Майк. — Остальное — подлинные сведения. Она, собственно, всю жизнь занимается архивами местры Никас, пишет о том, что знает.
Лилен как раз дочитала до этого допущения. Дэлор Ли скрупулезно воссоздавала военную эпоху: жизнь старого заатмосферного корабля, проводящего в рейсе многие месяцы, суеверия солдат и пилотов, слишком зависящих от случайностей, психологические проблемы экипажей. Фантастика вторгалась в повествование резко и малодостоверно. Впрочем, там, среди бытописания, даже цитаты из песен Ифе казались чуждыми.
В сценарии небывальщинка проходила гладко.
И все же странно. Майку нравился непрофессиональный рассказ Ли. Он находил его обаятельным. Легкая сказочность выделила бы ленту из тысяч однотипных историй о Великой войне. Но почему из девяти представленных сюжетов Уралфильм отдал предпочтение этому…
«Медотсек. Темно. Ифе сидит, обняв гитару. Видны неподвижные тела Карреру и Тери.
Из ноздрей Ифе одна за другой начинают стекать струйки крови. Капли падают на обечайку гитары».
Лилен остановилась. Отложила листок. Майк все равно собрался переделывать… она еще начитается до оскомины.
Режиссер смотрел на нее, облокотившись на стол. Тихая улыбка светилась на губах, глаза влюбленно блестели. Лилен подавила вздох.
— Это сказка? — спросила она.
Майк задумчиво склонил голову к плечу.
— Это легенда.
На высоте трехэтажного дома раскачивалась, повиснув на одних коленках, пятилетняя девочка. Смеялась, мотая растрепанными косичками, взвизгивала и махала руками. Ветка, за которую она цеплялась, была слишком толстой, порывы ветра — слишком сильными, сорвиголова сама знала, что скоро упадет, но ничуть этим не беспокоилась. Парой метров ниже, на другой ветке, прочнее и толще, ее ждал Найт, терпеливый взрослый дракон, друг тети Поли.
Под деревом стояли, задрав головы, двое взрослых.
Чигракова нервно ломала пальцы. Понимала, что нукта поймает ребенка, что не причинит ему никакого вреда, но слишком непривычная ситуация казалась опасной вопреки логическим соображениям.
Девочка попыталась подтянуться и залезть на ветку, но чуть не сорвалась; Таис невольно вскрикнула.
Найт увещевающе зачирикал.
Проказница хохотала.
— Вот чудо… — озадаченно пробормотала Таис.
— Улянушка, — жалобно просил отец чуда, — слезай ты оттуда, мартышкин.
— Па-па!!
— Улянчик!
— У-у-у!
— Уляна Игоревна!
— Па-па, сни-ми ме-ня!
— Найт, — воззвал отчаявшийся Игорь, — сними ее!
— Не-е-ет! — провизжала Улянка и с нечеловеческой ловкостью вскарабкалась выше.
Найт озадаченно поднял лапу. Лезть за маленькой самочкой он не мог — под двухсоткилограммовым ящером обламывались ветки.
Игорь застонал.
Таисия наклонилась к его уху и прошептала что-то.
Мастер просветлел лицом.
— Ну хорошо, — громко объявил он. — Хочешь сидеть на дереве — сиди. Мы с тетей Тасей возьмем маму и поедем в поселок есть мороженое.
Оба они демонстративно повернулись к секвойиду спинами и зашагали по тропке.
— Я тоже! — торопливо, запыхавшись, крикнула Улянка, — тоже!
Немедля бдительный Найт заключил ее в кольца своего хвоста — в два витка — и перенесся прыжком на соседнее дерево, пониже. Полет пришелся Улянке по вкусу, и обман был прощен.
— Уляночка, идите с Найтом к маме, — голосом доброй волшебницы посоветовала Таисия. — Предупредите, чтобы готовилась ехать. Ты какое мороженое любишь?
— С яблуковым вареньем.
— С яблочным, — вмешался папа. Таис незаметно стукнула его кулаком в спину.
— С яблуковым! — воинственно заявила Уляна.
— Разумеется, с яблуковым, — согласилась Таисия. — Ну, наперегонки?
Они пробежали вслед за стремительным Найтом пару десятков метров, пока дракон со своей шумной ношей окончательно не скрылся в зелени. Остановились. Игорь стер со лба пот.
— У Лилен получается ее утихомирить, — пожаловался он. — У меня…
— Ты — папа, — посочувствовала Чигракова.
Время перевалило за полдень, солнце палило немилосердно. На прогалине, укрытой лишь прозрачной трепещущей тенью, стоять было неуютно, невзирая на все красоты южного леса. В небесной расплавленной синеве таяли очертания клина псевдоптиц, отправляющихся за море. Весенний гам звенел над зелеными кронами. Неуклюжая полу-ящерица, полу-рыба вроде вымершей ихтиостеги чуть одаль, в тени, медленно выползала из сохнущей лужи.
— Заметь, — сосредоточенно вышагивая по тропе, сказала Таисия, — экраноплан появился почти сразу после того, как Лили приняла решение. То решение, которое разворачивало Вольфов лицом к нам. И их убили.
Игорь поднял бровь. Зажатая в зубах травинка шевельнулась.
— Ты полагаешь, реши Лилен иначе, и убийцы бы развернулись? — со сдержанным сарказмом проговорил мастер.
— Игорь, ты забыл, с кем разговариваешь.
— Прошу прощения.
— Да я не о том, — подкупающе улыбнулась Таисия, остановившись. — Ты сам сверхполноценник, ты разговариваешь с эмиссаром Райского Сада, и при этом не понимаешь, какую я вижу здесь зависимость… Игорь, это похоже на действия корректора.
На лице мастера выразился глубокий скепсис.
— Это похоже на действия корректора, который способен нарушать закон причинности. При этом выставляя предопределенные связи. — Он помолчал. — Совершеннейшая фантастика.
— Но прецеденты известны.
— На это была способна только Ифе Никас. И то — по легенде.
— Такова легенда, — кивнула Таисия. — Но я знаю по меньшей мере четверых живущих.