Дворец Союза Гильдий наполовину выгорел. Башня Коллегии лежала в руинах. Штандарт Великого дома Ториян подняли над зимней резиденцией рода Баншир, из которого происходил один из нынешних цанийских отцов города. Поначалу это представлялось хорошим решением. Огромный дом почти не пострадал, строился он в расчёте на приёмы множества гостей. Сам Сторан Баншир как будто был искренне рад приветствовать весенних в своих владениях. Со своими домочадцами и управляющими он с утра до ночи был на ногах. Для подсобных работ инн Сторан нанял десятки погорельцев и обездоленных. Те расчистили и расширили конюшни, трудились в трёх гигантских кухнях и четырёх прачечных, беспрестанно сновали по коридорам с водой для умывания, чистым бельём, тряпками, щётками и богам ведомо чем ещё. Первое время весенние косились на них с подозрением — любой мог таить злобу и жаждать мести. Но Баншир платил серебром и вдобавок кормил работников. Для цанийцев этого было достаточно.

Дня не прошло, как инн Сторан отправил людей закупать овёс и рыбу для коневолков. На следующий день в окрестные города поскакали гонцы — извещать о смене власти и о том, что торговые пути снова открыты. Скоро на Милефрай должны были показаться плотогоны, а в холмах — караванщики.

Теперь же Арга стоял на высоком балконе, смотрел на площадь и тихо, изумлённо ругался. Он уже подумывал перенести ставку. Но это внесло бы в дела слишком много сумятицы. Приходилось надеяться, что за неделю–другую храм Джандилака примет всех посетителей и площадь очистится… Арга прикинул сроки и вслух сказал: «Вряд ли».

Площадь отделяла зимний дом Банширов от храма. Она считалась одной из главных в городе и была на редкость просторна. Пожалуй, на ней мог бы разбить лагерь целый Великий дом. Но сейчас на ней разбивал лагеря целый город. Казалось, вся Цания собралась перед храмом, чтобы спорить, собачиться и орать. Свары перерастали в драки. Пришлось утроить стражу. Сверху казалось, что внизу царит полный беспорядок. В действительности цанийцы выстроили строгую очерёдность, и само по себе это было достойно похвалы. Но многим предстояло ждать несколько дней. На площади ставили палатки. Очень скоро места в очереди начали продавать и покупать. Одни отчаянно торговались, сбивая и задирая цены, другие же пререкались о том, какой вердикт вынесут судьи по их делам.

Храмовые юристы переписывали законы, приводя Уложения Цании в согласие с Правдой Лаги.

Тяжёлый труд этот был по силам немногим. Осложняло его то, что во всём городе нашлось лишь четыре копии Правды, и ещё одну предоставил храму Дом Риян. В скрипториях день и ночь корпели писцы. Но жители города не могли дождаться окончания работ. Ещё не все пожары были потушены, когда в храм потекли первые иски, жалобы и прошения.

Насколько знал Арга, среди цанийцев сыскался лишь один настоящий знаток Правды — совсем молоденький законник, вчерашний семинарист. Сейчас он был главным человеком в храме и сам Преподобный Судья исполнял обязанности его помощника. «Что же, — подумалось Арге, — по крайней мере священники Джандилака благоразумны».

Просителям и истцам благоразумия недоставало.

Время от времени слуха Арги достигали гневные вопли. В последний раз какой–то несчастный клялся богами, что его супруга получит какой–то ковёр только через его труп. Ему пытались напомнить, что он и вправду рискует жизнью ради ковра, ведь если почтенная мэна откажется от обряда примирения… «Вот тогда она и получит ковёр моей бабушки! — вопил старик. — А пока я жив — нет!..» Иные, совсем обезумев, кидались со своими ходатайствами к главам Великих домов или даже к самому Арге. Чтобы прогнать их, страже приходилось обнажать оружие.

Обряды примирения Арга дозволил. Эрлиак поддержал его. Лакенай была счастлива, а Каудрай даже прислала о том отдельное письмо с благословениями. Но в действительности Арга прислушался скорей к доводам разума. Цанийцы не были народом, который укрощают и устрашают казнями. Они думали лишь о своей торговле и своём серебре. И это было хорошо. Цании предстояло стать для Аттай источником серебра, столь же богатым, как Голубая Наковальня. Ей предстояло возвратить долги Святому Престолу Весны — и оплатить будущий поход на Элевирсу. Потому цанийцев следовало беречь, хотя и не давать им воли.

Святой Престол… Арга подумал о Каудрай. Сейчас она готовилась к дальней поездке. В Цании должна была пройти торжественная церемония по случаю Принятия в Цветение и Святейшая хотела провести её лично. До Арги доходили слухи, что Эрлиак пытался её отговорить. Путь в Цанию был слишком тяжёл и долог для Святейшей в её возрасте. Эрлиак мог заменить её. Но Каудрай осталась тверда. Арга надеялся, что она здраво оценивает свои силы.

Он наконец расслышал стук в дверь. На площади было слишком шумно. Арга прошёл в комнату и впустил Эрлиака. Тот находился в превосходном расположении духа. Светло–серые одеяния из тонкого полотна стягивал золочёный ремень, а на плечах сверкало драгоценное ожерелье. В длинные волосы Эрлиака были вплетены несколько спелых колосьев.

— Всё готово к церемонии, — сказал священник, — и я, признаться, удивлён. Прошли считанные дни. Позавчера эти люди сидели за стенами и клялись, что мы требуем невозможного. Вчера они с нами дрались. Сегодня мы их лучшие друзья и почитаемые покровители.

Арга хмыкнул.

— Цанийцы — люди дела. Они умеют упорно трудиться и искать наилучшие пути. Если бы они воевали так же, как торгуют, равных им воинов не нашлось бы под солнцем… Сейчас у них новая цель. Эта цель — примириться с нами и найти тёплое местечко под крылом Аттай. Вот они и добиваются своего.

— Уже почти добились, — заметил Эрлиак и засмеялся.

— Не обольщайся, — ответил Арга с улыбкой. — Признаться, я тоже удивлён. Неужели ты им веришь? Разве ты, святой отец, не должен читать в сердцах?

Эрлиак прищурился.

— Раз уж на то пошло, позволь мне немного почитать в твоём сердце.

Арга воззрился на него, заломив бровь.

— Что?

Эрлиак прошёл вперёд и закрыл двери на балкон. Гомон отдалился.

— Ты собираешься объявить этого мальчика, Лесстириана, главой Цанийской Коллегии.

Арга замолчал. Некоторое время он провёл, размышляя, потом сел у стола и открыл початую бутылку вина. Улыбаясь, Эрлиак сел напротив.

— Честно говоря, — признался Арга, — до сих пор я об этом не думал. Но сейчас — действительно собираюсь. Это кажется лучшим решением. Лесстириан одарён, разумен, у него спокойный нрав, он не злопамятен и будет нам верен.

— Тебе, — поправил Эрлиак. — Он будет верен тебе.

— Чем это плохо?

— Это не плохо, — Эрлиак откинулся на спинку кресла. — У этого есть одна… особенность. Слух, который сейчас распространяется по городу. Пресечь его невозможно. Если попытаться, он лишь окрепнет.

— Не говори загадками.

— Люди видели, как ты вёз его на своём седле.

— А как бы ещё я его вёз? На боевом коневолке…

— Арга, ты же не настолько наивен, — Эрлиак поморщился. — В Цании ходят легенды о наших нравах. Нас считают неистовыми распутниками. Теперь цанийцы убеждены, что ты не только взял его под защиту, но и сделал своим любовником.

Арга расхохотался так, что выплюнул вино обратно в чашу.

— Когда бы я успел? — выдавил он сквозь смех. — Сегодня у меня выдался первый час покоя. С цанийскими отцами города я в эти дни говорил больше, чем с людьми моего дома. А Лесстириана и вовсе не видел.

— Слухам это не мешает.

— Эрлиак! — сказал Арга. — Даже если бы это было правдой — ну и что?

Священник вздохнул с видом бесконечного терпения.

— Среди весенних тоже ходят легенды о нравах окрестных народов, — он пододвинул к себе чашу и плеснул вина. — Как водится, кое–какие лгут, другие — нет. Цанийцы будут думать, что мальчик может повлиять на тебя. Что ты станешь исполнять его просьбы.

— И завалят его ходатайствами, — понял Арга.

— А у него и вправду мягкий и добрый нрав. Его просто с ума сведут. И он обязательно попытается хотя бы что–то у тебя выпросить.

— В этом нет плохого.

— Думаешь? — Эрлиак глянул искоса. — Что же, дело твоё. Ты знаешь, что цанийцы хитрее нас. У их просьб может быть иная, скрытая сторона.

— Надеюсь, что ты прочтёшь их сердца, — усмехнулся Арга.

Эрлиак покачал головой.

— Если я вовремя окажусь рядом… И, кроме того, Арга, не забывай, что ты ныне — всевластный повелитель. Склонить на ложе побеждённого, который жаждет не утех, а лишь защиты и выгоды — не то соприкосновение тел, которое угодно Фадарай.

Арга сдвинул брови.

— Последнюю проповедь об этом, — сказал он хмуро, — я выслушал в пятнадцатилетнем возрасте. И с тех пор надеялся, что с ними покончено. За кого ты меня принимаешь?

Эрлиак развёл руками.

— Прости. Я обязан был это сказать. Арга, ещё одно дело, намного важнее. Где Маррен?

Арга поставил чашу на стол.

— Здесь. Рядом, через дверь. Дверь заперта, но я думаю, что и это лишняя предосторожность. Закон Прощения… поразительно могуществен.

Эрлиак посмотрел ему в глаза. Всякое подобие улыбки исчезло, теперь священник был печален и строг. Арга снова нахмурился.

— Арга, — сказал Эрлиак, — ты должен его убить.

— Что? — Арга выпрямил спину. — Почему? Он безопасен. Он может быть полезен.

— Да. Если ты хочешь использовать его для чего–то ещё, сделай это сейчас. Потом убей.

— Я не понимаю.

Эрлиак склонил голову и сплёл пальцы.

— Думаешь, я говорю это, потому что я жесток? — промолвил он. — Нет — потому что я милосерден. Закон Прощения — это пытка. Для смертного человека это страшно растянутая во времени казнь. Самая справедливая и самая мучительная казнь в мире. Колдун силён. Он будет умирать долго. Все эти муки он заслужил сполна. Но убить его — милосердней.

Арга закусил губу.

«Я хочу, чтобы колдун жил, — думал он. — Я хочу, чтобы он шёл с нами к Элевирсе. Он разобьёт для нас ещё одну Коллегию. С ним мы одержим множество побед. Я взял чёрный меч. Разве для того, чтобы сразу в ужасе его отбросить?» Но этих мыслей он не желал открывать Эрлиаку. Тот поднял взгляд и смотрел на Аргу пристально, будто и вправду читал в его сердце.

— Что тебя останавливает? — спросил он.

Арга потёр лоб.

— Слова клятвы, — ответил он. — Я клялся заботиться и поддерживать. Направлять в служении. Это клятва именем Джандилака, а его мощь я вижу воочию. И я не осмелюсь играть словами, чтобы нарушить его Закон.

— Если ты так понимаешь эту клятву, — прошелестел Эрлиак, — пусть. Ты в своём праве. Но помни, что Джурай Милосердная — его дочь. Тебе ли не знать, что иногда смерть милосердна.

Повисла тишина. Казалось, даже буйная толпа на площади присмирела в эту минуту.

И в дверь вновь постучали. Арга повернул голову. Стук не прерывался, лишь становился громче и настойчивей, наконец кулаки гостя загрохотали так, что дверь затряслась.

— Что там? — окликнул Арга.

Дверь распахнулась и в комнату ввалился молодой Даян, тот самый, что говорил об огне перед воротами Академии. Взъерошенный и красный, он задыхался от быстрого бега.

— Его взяли! — выкрикнул он.

Арга поднялся.

— Кого?

— Того, кто убил Фрагу! — юноша запинался от волнения. — Мирай узнала его. Он пытался бежать, но цанийцы схватили его и выдали.

— Славный народ, — заметил Эрлиак.

— Где он? — спросил Арга.

— Его увидели, когда он выходил из храма Джурай. Сначала его хотели передать нам, Даянам, но Мирай настояла, чтобы его привезли к тебе. Должны скоро быть. Улицы запружены, я обогнал их ненамного.

— А где Риммнай?

— Уехала в Аттай сегодня утром.

Арга кивнул.

— Я спущусь, — сказал он, — приму внизу. Как твоё имя?

— Даян Тегра!

Проходя мимо, Арга хлопнул Даяна по плечу.

— Я запомню.

Его втащили скрученным в три погибели, с проклятиями и божбой. Арга не сразу разглядел, что за человек перед ним. Он и не присматривался поначалу — сел у камина в высокое кресло, заложил ногу на ногу. Согласно Правде Лаги, в мирное время убийцу передавали законникам Джандилака, но в пору войны он был в воле родичей убитого. Риян Риммнай могла судить его как вдова, Великий дом Даян — как осиротевший дом, и сам Арга — как названый сын Фраги.

— Развяжите его! — велела Мирай. Голос её звенел. Она отступила и стояла в стороне, высокая и сверкающая в своей кольчуге. Арга присмотрелся к ней и понял, что смерть Фраги всё ещё тяготит её душу. Лишь одно занимало мысли Мирай: она последняя видела его живым. Люди Весны простились с Фрагой, но не она. Арге подумалось, что суровая Даян Леннай, должно быть, тоже сейчас оплакивает Фрагу. Если бы Мирай доставила цанийца к ней, он бы скоро заплясал в петле. Но она доверилась Арге и его суду.

Цанийца развязали, подтащили ближе к Арге и поставили на колени.

Арга собрался заговорить — и не произнёс ни слова.

Перед ним был старик. Седой, полысевший, с тяжёлым животом и тонкими ногами. На его рубахе пестрели заплаты, сукно штанов истёрлось до основы: служил ли он, ремесленничал или торговал — не много серебра приносило ему его дело. Он не был командиром стражи, как ожидал Арга, даже стражником не был — всего лишь старый ополченец, защищавший свой город. «А город того не заслуживал, — подумал Арга. — Значит, схватили и выдали…» Намерения его переменились и новое решение уже вызревало в его мыслях. Арга окинул взглядом широкую залу. Справа от него стоял Эрлиак, слева — Сиян Мирай. Кроме них здесь был десяток молодых Даянов и девушка в цветах дома Риян. Но уже колыхались тяжёлые занавеси, поскрипывали и приоткрывались многочисленные двери. За чередой окон, выходивших в сад, сновали и умножались тени. «Здесь нет хронистов, — сказал себе Арга, — нет глав домов, но все слуги Баншира сегодня же понесут мои слова в город. Да будет так».

— Как твоё имя, цаниец? — ровно спросил он.

— Корден Ниш, иннайта.

— Знаешь ли ты, кто я?

— Знаю, Ториян Арга Двуконный.

— Знаешь ли, зачем ты здесь?

— Меня проклянут и казнят, — сказал Корден Ниш, — потому что я убил Фрагу.

Арга помолчал.

— Что ты сам думаешь об этом деянии?

Старик поднял голову. Из черт его ушло выражение безразличной покорности, взгляд стал яснее и твёрже.

— Весь мир почитал Фрагу Непобедимого, — сказал он, — и Цания почитала. Он разбил Чёрную Коллегию и сверг Железную Деву, которая грозила нам всем. Я сожалею о том, что убил такого великого человека. Но я сделал бы это ещё раз. Я защищал Цанию.

— Цанийцы выдали тебя, — сказал Эрлиак.

— Он должен заплатить жизнью, — сказала Мирай. — Прикажи повесить его на стене.

— О чём вы? — тихо проговорил Арга. — Этот человек никого не предал. Он не преступал закона. Он выполнял свой долг.

Арга встал и подошёл к старику. Помог ему подняться.

— Будешь ли ты мстить, Корден?

Тот покачал головой.

— Я убил Даяна Фрагу. Не думаю, что сумею совершить лучшую месть.

— Сколько тебе лет?

— Шестьдесят.

Арга удивился. Он ожидал, что старику семьдесят или восемьдесят. Он плохо разбирался в возрасте невесенних.

— Фраге исполнилось сто двадцать, — сказал он. — И он был моложе тебя.

— Я видел. Он дрался как зверь.

— Таковы дары Фадарай, — продолжал Арга. — Мы выступили в поход ради того, чтобы эти дары принадлежали не только нам. Понимаешь?

— Понимаю, человек Весны. Я защищал Цанию.

Арга кивнул.

— Отпустите его с почестями, — велел он. — Пусть все знают, что он был отпущен с почестями. Ясно?

Ноздри Мирай раздулись от гнева. Глаза Эрлиака весело блеснули, он поторопился согнать с лица улыбку. Молодые воины уставились на Аргу с изумлением.

— Арга… — начала Мирай и умолкла. Арга посмотрел на неё, но ему не пришлось ничего объяснять. Понимание осветило её черты. Она коротко поклонилась Арге.

— Мирай, — попросил Арга, — проследи за тем, чтобы инн Корден не терпел обиды. Позже я узнаю, как у него дела.

— Я услышала.

Мирай увела старика. За ней ушли остальные, переглядываясь и отрывисто переговариваясь между собой. Арга не различал слов, но слышал достаточно: кто недоумевал, кто был рассержен. Были и те, в чьих голосах звучало восхищение. Эрлиак проводил их взглядом и осенил себя знаком цветка. Он хотел что–то сказать, но заметил, как Арга смотрит на приоткрытую дверь и промолчал. Поразмыслив и выждав время, он заговорил с нарочитой беспечностью:

— Подумать только, а ведь я пришёл совсем с другими новостями.

— Да?

— Ночи становятся всё холоднее, — сказал Эрлиак. — Вода в Милефрай стынет. Скоро станет слишком зябко для празднества под открытым небом. А все мы знаем, что славить Фадарай под крышей — совсем не то.

— Праздник! — Арга невольно ухмыльнулся. — Я совсем забыл.

— А я — нет, — Эрлиак легко дотронулся до его плеча. — Шатры ставят на реке выше по течению. Цанийцы нам не помешают. Сегодня вечером начнётся. Пока светло, будет скучно… как обычно. А когда смеркнется, зажгутся костры. Приходи, Арга.

— Кто останется в городе?

Не то что бы Арга всерьёз опасался мятежа, но оставлять только что захваченный город без присмотра? Досточтимый Крадон поперхнулся бы от такого… Эрлиак засмеялся.

— Разве это впервые? Два дня комендантом пробудет Зентар. Он справится. В страже остаются Воспринятые и наёмники. И несколько весенних — те, кто оплакивает близких. Их сердца не хотят праздника.

— Вот он, — пробурчал Арга, — тот час, когда наёмники нам пригодились. Однако же, Эрлиак, приказы об этом должен был отдать я.

— Нынче у тебя выдался первый час отдыха, — откликнулся священник, — и то нас отвлекли дела. Арга, празднество Фадарай — вопрос духовный, так что я взял на себя труд отдать распоряжения. Должен сказать, что мне вовсе не пришлось ничего приказывать. Все и без меня знали, чем заняться.

— Хорошо, — согласился Арга. — Тогда я встречу тебя на празднестве. Придётся поторопиться! Сегодня меня ждут ещё дела. Не хочу, чтобы они помешали мне отдаться Пресветлой.

Эрлиак удалился. Некоторое время Арга ещё просидел у камина, чутко прислушиваясь. Потом поднялся и неторопливо пошёл к дверям в кухонное крыло. За ними тотчас затопотали лёгкие ноги, зашуршали юбки. Арга кинулся бегом, ударом распахнул створки, влетел в коридор и поймал за рукав пухлую служанку средних лет. Та испуганно айкнула, нечаянно принялась вырываться, испугалась ещё больше и уставилась на Аргу широко распахнутыми глазами, в которых уже закипали слёзы. «Такая–то мне и нужна! — подумалось Арге. — Такие мэны всегда знают, кто и что».

— Не бойся! — сказал он. — Я не сержусь. Как тебя зовут?

Служанка не сразу смогла заговорить. Губы у неё тряслись. Арга отпустил её, и она принялась дрожащими руками поправлять чепец. Это дело её успокоило. Когда чепец сел безукоризненно, она выдохнула, вдохнула и выговорила наконец:

— Фиднеризи, иннайта. Я старшая посудомойка. Фидна.

— Хорошо. Фиднай, я хочу, чтобы ты мне кое–что рассказала.

— Инн… — пробормотала она, — иннайта?..

— Тот человек, — сказал Арга, — в запертой комнате рядом с моими покоями. Расскажи мне о нём.

— Я? — изумилась она.

— Да.

— Тебе?

— Мне. Что о нём знаешь ты? Что говорят слуги?

Фидна опустила взгляд и скомкала в пальцах передник.

— Но, иннайта… — начала она, — разве он не твой?..

— Кто?

— Пленник… Говорят, он страшный колдун. Он… правда страшный. С этими глазами… Все девушки боялись носить ему еду. Пришлось упросить инн Верана, теперь он носит. Но…

— Отлично, — одобрил Арга, — рассказывай дальше.

— Инн Веран — он шорный мастер, но мастерская сгорела, он к иннайте Банширу рабочим нанялся, теперь копит, чтобы её отстроить… К другим–то шорникам наниматься не хочет, гордый больно, все они, говорит, косорукие. Ой, простите… Вот он еду носит и воду для умывания. Но…

— Дальше.

Фидна робко посмотрела на Аргу.

— Он говорит… инн Веран говорит, это всё зря, не надо ничего носить. Ругает нас, мы ему работать мешаем. Каждый раз упрашивать его приходится. Мы уже думали, и не будем больше упрашивать.

— Почему — не надо?

— Так он же колдун, — объяснила Фидна. — Он не ест, не пьёт и не спит. Ему не надо.

Зубы Арги сжались. Он медленно кивнул.

— Оттого ещё страшнее, — прибавила Фидна. Чуть осмелев, она зачастила: — Правильных–то магов мы повидали. Люди как люди. Разве только один магистр Элоссиан был страшный, но не такой. Он шёл — и как сверкание какое от него распространялось. Будто мостовая серебряной становилась. Или вот ваша Драконье Око. Я‑то под крышей живу, из каморки–то своей видела, как она летела. Прекрасная вся, сил нет. И страшная. Но не такая.

— Хорошо, Фиднай, — прервал её Арга. — Я услышал. Можешь идти.

Фидна послушно повернулась и уже сделала шаг, но замерла и неловко выговорила:

— Иннайта…

— Что?

— Так еду–то носить ему или правда не надо?

Арга вздохнул.

— Носить, — велел он, — как прежде носили. А кто будет спорить — скажи, мой приказ.

Арга поднялся к себе, нашёл ключи и отпер комнату Маррена. В ней было темно — плотные занавеси не пропускали свет. Кто–то когда–то сдвинул их и с тех пор к ним не прикасался. Арга кинул взгляд на узкую постель: и на ней, с тех пор как её застелили, не лежал никто. Поднос гордый шорник оставил у двери. Мясо уже высохло и заветрилось. Серебряный кувшин для воды оказался нелепо большим, дорогим и роскошным. Не нашли другого?.. Вода блестела у горлышка. Если из кувшина отпивали, то разве глоток. «Сколько дней прошло? — задумался Арга. — Пять? Больше? Он должен умирать от жажды. Но он маг из Чёрной Коллегии. Он за несколько столетий не изменился ни в единой черте. Может, он и вправду способен обходиться без еды и сна? И я зря встревожился? Но Закон Прощения…» Наконец Арга отбросил пустые размышления и позвал:

— Маррен.

Колдун сидел на полу, подогнув ноги и низко опустив голову. Он не шевелился и, казалось, не дышал. Его кожа была тускло–серой. Сейчас он вновь напоминал рептилию: древнюю как мир рептилию, умирающую от старости.

— Маррен, обернись и посмотри на меня.

Прошло время, прежде чем он повиновался. Колдун двигался медленно и словно бы осторожно, как человек с сильной головной болью.

Арга закусил губу.

Маррен выглядел как живой мертвец.

Его глаза запали и подёрнулись какой–то плёнкой. Их окружали тёмные пятна. Высохшие губы прилипли к зубам. В углах рта запеклись глубокие трещины. Под кожей шеи прорисовались все связки. Над ключицами провалились ямы, кости торчали. С минуту Арга разглядывал его. Непрошеной пришла мысль, что Эрлиак был прав: милосерднее было бы убить колдуна. «Кара, созданная богами для богов, — вспомнил Арга, — вина, которую невозможно искупить… Но пользу он всё ещё принести может». Арга взял кувшин, налил чашу и подал её Маррену.

— Пей.

Руки колдуна дрожали. Он расплескал половину.

— Ничего, — сказал Арга. — Я заставлю тебя выпить весь кувшин.

Маррен повиновался. Горло его судорожно дёрнулось — раз и другой. Арга наполнил чашу снова, пододвинул поднос ближе и сел на пол рядом с Марреном.

— Ещё, — приказал он. — Ещё.

Спустя минуту Арга усмехнулся. Вспомнилось, что он так и не поклонился статуе Веленай в саду Академии. Но госпожа строгого разума не обижалась на такие вещи. «Мэнайта Веленай, — подумал Арга, — учит, что начинать следует с простого». Воды оказалось достаточно. Колдун оживал на глазах.

— Теперь еда, — сказал Арга и вложил в руку Маррена кусок хлеба. Тот опустил глаза. Его лицо показалось Арге скорбным, как будто он предлагал Маррену яд.

— Ты не умрёшь, — сказал ему Арга, — по крайней мере, в ближайшее время.

Веки колдуна дрогнули. Он медленно моргнул. Потом его губы шевельнулись:

— Что?..

— Ешь.

— Что я должен сделать? — едва слышно спросил Маррен.

Арга пожал плечами.

— Сейчас — ничего. Я просто хочу, чтобы ты жил.

Колдун обречённо закрыл глаза.

— Да, Арга.

Арга снова покусал губу. На сердце у него стало скверно. «А ведь он хочет умереть, — подумалось ему. — Закон терзает его. Эрлиак прав… Нет. Он — не более чем оружие, пусть и великое оружие. Его желания не важны». Но уверенности Арга не чувствовал. Помедлив, он сказал:

— Магистр Цинтириан. Единственный из старой Коллегии, кто сбежал от нас. Ты можешь сказать, где он сейчас?

Маррен с усилием проглотил кусок и задумался, сложив руки на коленях.

— Да, — сказал он наконец. — Цинтириан добрался до Элевирсы. Сейчас он в Элефрикке, в Университете. Они… говорят. Он… пугает магистров Элевирсы жестокостью весенних. Он… надеется, что побудит их готовиться к войне. Он… ошибается. Они… боятся.

— Это хорошо, — заметил Арга.

— Да, Арга.

Арга сдержал вздох.

— Что же, — сказал он. — Можно кормить тебя насильно. Но как заставить тебя спать?

Колдун посмотрел на него медленным безразличным взглядом и не ответил.

* * *

Арга начал улыбаться задолго до того, как подъехал к лагерю. Время шло к полуночи. Шатры на пологих прибрежных холмах сияли так ярко, что затмевали звёзды. Повсюду протянулись череды светильников. Огромные факелы на высоких шестах издали казались гигантскими цветами. Узорчатые фонарики мерцали здесь и там. Длинные гирлянды колосьев и листьев, сплетённые из полотняных полос, окутали чарами: ткань лучилась зелёным и золотым магическим блеском. Шатры окружала щитовая ограда из дерева и парусины, за ней не видно было костров, но они пылали и наполняли лагерь теплом и светом. Ветер доносил звуки песен. Где–то в дальней стороне несколько флейт дружно свистели плясовую. Рядом с тропой журчала вода. Постройки спускались к самой реке. На медленных тёмных волнах Милефрай покачивались плоты — каждый с резной аркой, увитой цветами — и соединённые цепью лодочки, в которых пылали огоньки фонарей.

Он ехал без седла и узды. По пути его обгоняли другие опоздавшие и даже не приветствовали Аргу — так торопились. Он никого не окликал. Добравшись к высоким воротам, он спрыгнул с Ладри и отпустил братьев пастись и рыбачить.

До сих пор Арга чуял лишь ароматы осенних трав и сырость реки, но стоило ему заглянуть в ворота, как нос его уловил благоухание жарящегося мяса. В животе заурчало. Арга вспомнил, что последний раз ел утром, рассмеялся и порысил, как пёс, в сторону вкусного запаха.

По пути на него налетела Тинкай, облачённая в одни драгоценности; но золотых цепочек на её плечах и бёдрах было столько, что она казалась и впрямь одетой. Тинкай схватила Аргу ладонями за шею и расцеловала. Рука Арги прилипла к её тугой груди, залитой мёдом. Арга извернулся и успел облизать левую грудь. Тинкай с хохотом вырвалась и убежала. Тряхнув головой, Арга выдохнул. Рот его растянулся в ухмылке.

— Во славу Фадарай, — сказал он, проводив Тинкай взглядом, — как я это люблю!

— Эге–ге! — услыхал он и обернулся: от ряда дальних шатров навстречу ему шагали близнецы Луяны. Кегта нёс на плече здоровенный бочонок, а Ирса как дубину волок жареную бычью ногу.

— Арга! — сказал Ирса. — Давно ли ты здесь? Мы спрашивали о тебе.

— Только вошёл! И я голоден как волк.

Ирса хохотнул, поднял бычью ногу и зубами оторвал от неё изрядный кусок мяса. Арга поймал его в броске и вгрызся. Жизнь и доселе была неплоха, но тотчас стала ещё лучше. Кегта приблизился и свободной рукой потрепал Аргу по волосам.

— Пойдём с нами, — сказал он. — Знаю уютное местечко, где можно поваляться и перекусить. Набить брюхо — большое дело, вот так я думаю. Иначе не хватит сил порадовать всех, кто нынче ночью на тебе повиснет.

— А где Лакенай?

— Она танцует на берегу, — Кегта подбросил бочонок и поймал в воздухе. — Если ты помешаешь ей плясать, она отлупит тебя, как Тия твоих жеребцов. Так что посиди с нами и выпей.

Кегта был кругом прав. Смеясь и перешучиваясь, Арга отправился с близнецами. Те привели его к маленькому навесу в стороне от прочих. Под навесом были разбросаны подушки, укрытые шкурами и коврами, а перед ним пылал костерок. Ирса ногой подпихнул блестящий поднос, опустил на него бычью ногу и выудил откуда–то чаши. Кегта пристроил бочонок понадёжнее и склонился над ним.

Со стороны доносилось пение скрипки, до странности чистое и печальное.

— Вильян Эсора, — сказал Кегта. — Странный парень! Вот я не вижу, что там творится, а скажу. Перед ним сидит полтора десятка человек и все его хотят, а он играет. Чем больше играет, тем больше хотят. Но сам он не закончит, пока его не завалит кто–нибудь решительный.

Арга разулся, оторвал себе ещё кусок мяса и растянулся на шкурах.

— Я уже думал, меня не выпустят, — пожаловался он. — Проклятые цанийские отцы! Назойливые как мухи. А что за дичь они несут!

— Такую дичь — стрелять да жарить, — откликнулся Ирса.

— Если бы! Нет, если мне снова начнут рассказывать про то, что половина моих святых предков была слаба, порочна и ущербна умом, я либо блевану, либо покалечу кого–то.

— Да ты святой, Арга, — Кегта хохотнул. — Ниффрай кого–то уже покалечила.

— Они чуть что молятся Джурай, — раздражённо бросил Арга. — Они пугают детей Железной Девой. Они каждый день видят на улицах наших воительниц. Как всё это помещается в их головах?

— Это невозможно понять, — сказал Кегта, — и не пытайся. Забудь об этом сегодня.

Он наконец справился с бочонком и разлил по чашам пенистое пиво. Арга слизал с пальцев мясной сок и одним глотком выхлебал чашу.

— О, — сказал он, уронив голову на подушки, — мне уже лучше.

Кегта подсунул ему новую чашу и уселся, скрестив ноги.

— Гляди, — сказал он, — ещё уснёшь и проспишь всё самое лучшее.

— Стану лет на сто старше — может, такое со мной и случится.

Близнецы засмеялись.

Они с Аргой выросли вместе и вместе учились. В юности Ирсу и Кегту всё время путали между собой, потом им это надоело и Кегта отрастил роскошную бороду. С этой бородой он был похож на лесное чудище. Зимой, когда Кегта облачался в меховой плащ, маленькие дети его пугались. Оба Луяна были огромны как медведи. Рядом с ними Арга чувствовал себя не сказать чтоб маленьким, но мужчиной вполне средних размеров.

— Эх, — сказал Кегта, жуя, — а всё же славная была ночка! Стража цанийская по большей части плюгавая, пнёшь — и лежат, отдыхают. Но у Башни Коллегии крепкие парни стояли. Кремни! Ирсу вон с третьего этажа скинули, а он ничего, отряхнулся и снова побежал.

Ирса сощурился.

— На Кегту, — сказал он, — десяток насел. Пока он их раскидывал, какой–то магистр выбежал и огнём швыряться начал. На Кегте доспех раскалился докрасна, а он ничего, заорал только и зарубил магистра.

Кегта крякнул.

— Слышишь, — не унимался Ирса, — сними рубаху, покажи, следы остались ещё?

Кегта, не чинясь, разделся и уставился на собственное брюхо.

— Вся шерсть сгорела, — сказал он со смехом, — а следы уже сошли. Придётся плешивым ходить. Но если кто меня спросит, кого Пресветлая Фадарай больше всего из весенних любит, я знаешь что отвечу?

Арга с интересом приподнялся.

— Есть у нас такой парень, — продолжал Кегта, — мальчишка совсем, Луян Фрита. Красавчик писаный, аж глазам сладко. Может, Пресветлая за то его и полюбила. Так вот: ему цаниец руку в запястье отрубил. Этот Фрита цанийца прирезал, подобрал свою руку, сруб облизал и приставил. Срослось.

— Шутишь!

— Сам видел.

Арга присвистнул.

— Славно, если так, — сказал он. — Ходили слухи, что благословение со временем уходит. Сроки наши сокращаются.

— Плюй на слухи, — посоветовал Кегта. — Святого Лагу сама богиня поцеловала, он и жил два века. Остальные с самого начала по полтора. А коли хочешь ещё слухов, то держи: говорят, когда возьмём Элевирсу и пойдём к южному берегу, сроки наши увеличиваться начнут. И не только наши. Чем больше Воспринятых, чем шире весна в мире, тем и век человеческий дольше.

Арга улыбнулся.

— Так что же, — сказал Ирса, отвечая улыбкой, — пойдём на Элевирсу, Арга? На следующий год?

— Трон заждался, — поддержал Кегта. — Всё старое Королевство будет весенним. Я так думаю, законники в Элефрикке уже рядят, как им по Правде Лаги верно судить.

Арга хмыкнул и перекатился на спину.

Вспомнилось детство, проведённое в столице. Думая о тех годах, Арга мысленно переходил на язык Королевства. Река, разделявшая Вирсу и Фрикку, звалась Зиланнен — на языке весенних Селенай, но Арга не помнил, чтобы кто–то называл её так. Стремительная и холодная, Зиланнен впадала в Мильфраннен. Её берега убрали камнем ещё в незапамятной древности и устье её было узким. Дети весенних прыгали в неё с набережной и позволяли реке нести их, пока их не принимали, точно объятия, медленные тёплые воды Мильфраннен. Выплыть из Мильфраннен было просто, из Зиланнен — почти невозможно. Другим детям строжайше запрещали играть так, но самые отчаянные всё равно присоединялись к весенним. За это их уважали и всегда помогали, если им приходилось туго. Многие из них позже стали Воспринятыми и ушли с весенними в Аттай.

Элевирса и Элефрикка некогда были городами–сёстрами на противоположных берегах Зиланнен. Двенадцать веков назад князь Нареак Старший, господин Элевирсы, выстроил Цанию как дальний форпост. Цания богатела, Вирса росла. Нареак Младший, правнук Старшего, издал указ об объединении городов и провозгласил себя королём. За это в Элефрикке его не любили — недостаточно, чтобы поднять мятеж, но как раз в меру, чтобы упорно во всех хрониках именовать Нареаком Лысым. А все великие хронисты Королевства, как назло, происходили из Фрикки… В Вирсе кипела жизнь, а во Фрикке цвели сады и высился Университет…

— Арга, ты что, спишь?

— Нет. Думаю об Элевирсе.

— Это хорошо.

— Трудно будет Коллегии воздвигнуть щит, — заметил Ирса. — Слишком большой город.

— Два города.

— То–то и оно.

— А во Фрикке слишком много садов, — проворчал Кегта. — Я как вижу: нас пропустят через них без боя, а потом повылезут из погребов и в спину ударят. Гвардия Элевирсы — не чета цанийской страже. Они понимают дело.

— Каждую усадьбу надо брать и обыскивать.

— Завязнем.

Близнецы переглянулись и дружно зарычали от досады. Потом Кегта пихнул Аргу ногой.

— Что скажешь?

— Если с нами будет Маррен, — сказал Арга, — всё пойдёт иначе.

— Маррен? — изумился Ирса. — Но он же…

— Подохнет скоро, — кратко закончил Кегта.

— Посмотрим, — сказал Арга. — Может, и не подохнет.

Кегта крякнул.

— Если так… Любопытная будет история!

Арга усмехнулся и налил себе ещё пива.

— Что–то мы с вами тут завязли, — сказал он. — Все пляшут и любятся, а мы о битвах и королевствах рассуждаем. Пресветлая Фадарай над нами огорчится.

Кегта ухмыльнулся и тоже наполнил чашу.

— Ты ж меня знаешь, — сказал он. — Я всегда такой. Я сначала надираюсь, потом с дикими воплями лезу купаться, и только потом выхожу грозить встречным во славу Фадарай.

— Да! Твои дикие вопли вошли в поговорку.

Кегта опечалился.

— Почему так трудно прославиться чем–то… благородным?

Ирса покатился со смеху.

— Ты уже прославился, — сказал он. — Во всех хрониках твоё имя. Разве мало?

Кегта хмыкнул и огладил бороду.

— Пожалуй, — решил он. — Я — великий… могучий… несокрушимый… и победоносный. Никому не под силу меня повергнуть. Эге! Арга! А ну–ка поднимайся, поборемся!

Арга вскинул брови. Секунду он колебался, потом вскочил.

Они с Кегтой схватились. Ирса ловко вывернулся у них из–под ног и убрался в сторону, после чего столь же ловко спас от них бочонок и остатки бычьей ноги. Он хохотал так, что подавился и закашлялся.

Рыча, Кегта нависал над Аргой. Арга напрягал все силы, удерживая его. В борцовской стойке он не мог долго продержаться против Кегты — тот был больше и тяжелее. Арга выгадывал момент для удара и броска, и Кегта знал это. Переступая, они кружили. Задели костёр и разметали его. Босой ногой Арга ощутил мгновенную боль от ожога и мгновенный зуд заживления.

— Хей! — крикнул Ирса.

Наконец Арга дал слабину. Кегта взревел и двинулся на него. Арга поймал его руку в захват, рванул на себя и отпустил, падая. Всем весом он толкнул Кегту в выставленное бедро. Он рассчитывал опрокинуть Луяна и не ошибся. Но упав, Кегта мгновенно перекинул его через себя, перекатился и рухнул на Аргу, прижав его к земле. Чудовищная тяжесть на мгновение вышибла из Арги дух. Этого Кегте было достаточно. Он поймал запястья Арги и обездвижил его.

Борцом Кегта был наипервейшим. Арга сумел бы убить его в настоящем бою, но одолеть в дружеской схватке — никогда.

— Кегта! — выговорил Арга, задыхаясь и смеясь. — Хватит! Чистая победа.

Кегта буркнул что–то без слов, по–медвежьи. Не отпуская запястий Арги, он наклонился и поцеловал его в шею, щекоча бородой. Прикусил кожу, отпустил, лизнул в щёку. Арга расслабился и позволил Кегте поцеловать себя в рот. Тот был осторожен и не торопился, ожидая его решения. Он освободил запястья Арги и огладил его крепкой ладонью. Какой–то миг Арга готов был согласиться и довериться рукам друга. Но в следующий миг он понял, что душа и тело его сегодня хотят иного, и сказал:

— Нет.

Кегта с сожалением отпустил его. Впрочем, тотчас же ловко перехватил и усадил к себе на колени. Улыбаясь, Арга обнял его за шею.

— В другой раз, — сказал он.

— Эх, — сказал Кегта. — Что же, пойдёшь искать Лакенай?

— Пожалуй, — Арга встал.

— Ну а я, — заключил Кегта, — пойду искупаюсь. Мрак! Раздразнил меня и сбегает.

Арга рассмеялся и зашагал прочь.

Она танцевала на берегу реки и, увидев её, Арга замер от восхищения. Она была прекрасна как сама Пресветлая Фадарай, танцующая среди богов в честь приближения новой весны. Распущенные волосы Лакенай окутывали её как плащ. Её обнажённое тело блестело от масла и испарины. В упоении танца она то вилась змеёй, то замирала нежной голубкой. В ней была неистовая мощь волкобылы и грация хищной кошки с гор. Многие, забыв обо всём, собрались вокруг и смотрели на неё, принимая её красоту как солнечный свет. Бухал гулкий барабан, и Лакенай прищёлкивала тонкими пальцами, и зрители хлопали в ладоши и щёлкали, поддерживая причудливый множественный ритм. Две флейты, большая и маленькая, выпевали долгие вьющиеся мелодии. Завершилась одна, и на миг стало тихо, и танцовщица замерла на месте, вскинув руки к звёздному небосводу — но выступила вперёд Сиян Дорфай, немолодая и статная, венчанная тяжкой гривой тёмных волос. Она запела без слов. Низкий её голос был как бродящий в далёких тучах гром, как свист ветра в пустошах. Грудь и плечи Лакенай затрепетали, она склонилась, пряди волос рассыпались и укрыли её до колен — но вот она вновь раскинула руки и полетела дикой и вольной птицей.

Долгое время Арга простоял там, не думая ни о чём, любуясь дивным совершенством Золотой Лакенай. Кто–то из магов протянул ладонь: вихрь разноцветных искр пронёсся над тёмной рекой, над цепью огней и цветочными арками. Искры падали в воду, а от воды им навстречу поднималось чистое голубое свечение. Дорфай пела. Лакенай танцевала.

Печаль коснулась сердца Арги. Он не мог позвать Лакенай и увести её с собой. Этой Лакенай он не мог обладать. Она принадлежала всем и никому, как солнце.

Не он один думал так.

Арга оглянулся на блеск чешуи. Вокруг много плескалось света и блеска, но оттенок драконьей шкуры Сариты был иным, ни с чем не сравнимым. Должно быть, она единственная из Воспринятых пришла на празднество. Её впустили, потому что никто не осмеливался с ней спорить. Сарита стояла, расстегнув платье, с обнажённой грудью, чтобы меньше отличаться от остальных. Но она отличалась. Одной груди уже не было. От драконьего ока по щеке, шее и дальше вниз спускались череды твёрдых чешуек. На плече уже обозначились будущие шипы.

Она заметила взгляд Арги и усмехнулась. По крайней мере сейчас она не ревновала к нему. «К чему мне эта смертная плоть, — шевельнулись её губы, — если Лакенай никогда не пожелает её?» Она отступила в тень и исчезла.

Чуть позже ушёл и Арга. Он знал, что Лакенай будет плясать долго, пока не выбьется из сил — а сил у неё было много и восторг зрителей укреплял её. Возможно, если бы Арга привлёк её внимание и поманил к себе, она пришла бы. Но он был не вправе требовать. Лакенай слишком любила эти минуты, а выдавались они нечасто.

Так Арга шёл по шумному лагерю и глазел по сторонам. Поглядеть было на что. Здесь и там пили и танцевали, смеялись и пели, рассказывали истории и состязались в борьбе. Нагие тела играли мышцами. Драгоценности сверкали на загорелой коже и в пышных кудрях. Народ Фадарай воспевал Пресветлую, открывая и славя её дары. Арга остановился, увидев Ниффрай — облепленная белым речным песком, Тигрица почти всерьёз боролась с Эльсой и Малой. То и дело казалось, что один из них уже скрутил её, второй кидался на помощь, но Ниффрай выворачивалась из хватки, ставила подножки и выламывала руки. Опыта в этом деле у неё хватало — она всё детство дралась с братьями. Наконец соперники зажали её между своими телами, Ниффрай покатилась со смеху и Эльса закрыл ей рот поцелуем.

Арга прошёл мимо шатра, чей полог был полуопущен, и не удержался, заглянул внутрь. В него, смеясь, кинули яблоком — он поймал и откусил. Внутри были Мирай, Эльтай и Тинкай, которые то ли занимались любовью, то ли сплетничали. Во всяком случае, Арга сомневался, что можно одновременно трахаться и хихикать так, как хихикали они.

— Арга! Что за встреча!

Арга обернулся, доедая яблоко.

Навстречу ему шёл Эрлиак, который был изрядно навеселе. Глаза его блестели, венок на голове сидел косо и один из ножных браслетов куда–то пропал.

— Неужели ты одинок? — спросил священник. — В эту прекрасную ночь.

Арга поразмыслил. Пьяный Эрлиак был ещё хитрее трезвого и мог поймать его на неосторожном слове.

— Думаю, многие желали бы твоего общества, — продолжал тот.

— Я сам не знаю, чего хочу, — признался Арга. — Потому люди и не зовут меня к себе.

Эрлиак окинул его взглядом и сощурился.

— Мыслями ты не здесь, — согласился он. — Всё думаешь о делах? Не дай Цании стать твоей госпожой. Совладать с Элевирсой будет ещё сложнее.

— Эй, — сказал Арга. — Давай ты будешь просить разрешения, прежде чем читать в моём сердце?

Эрлиак рассмеялся и взял его под руку.

— Я лишь исполняю свои обязанности. Не думай, что ты один такой, Арга. Многие сейчас затерялись в грёзах о будущем. А я брожу повсюду и напоминаю, что настоящее прекрасно и полно радости.

Арга внезапно обнаружил, что Эрлиак уверенно ведёт его куда–то, а он следует за священником, точно взнузданный коневолк. Это не слишком ему понравилось. Но тотчас он обнаружил, что ведут его к столам с угощением и ряду винных бочек, и он с охотой покорился. Эрлиак налил вина в чашу с длинной ручкой, бросил щепотку пряностей и протянул чашу к маленькому факелу у стола.

— Что же, — сказал он, — позволишь ещё почитать в твоём сердце? Обещаю, что не стану поучать. Только расскажу кое–что интересное.

— Загадками ты говорить умеешь.

Эрлиак улыбнулся. Арга бросил в рот кусочек чего–то, томлёного в меду с молоком.

— Два человека волнуют тебя, — сказал Эрлиак, — но волнуют твой разум, а не твою плоть. Потому ты и бродишь потерянный, чуждый празднику.

— Вот как?

— Лесстириан и Маррен, — Эрлиак кивнул своим мыслям. — Таковы маги! Рождены на погибель и смущение остальным. А всё потому, что силы магии сродни силам Предначальной Жизни. Они завораживают и притягивают. Те, кто наделены этими силами, стоят наособицу, даже если они светлы духом, близки нам и дороги, как Лакенай.

— Как Лакенай, — эхом повторил Арга.

Он не столько соглашался с Эрлиаком, сколько слушал журчание его речи. Эрлиак подал ему чашу. Подогретое вино ударило в голову. Наконец Арга ощутил пряную плоть празднества: не как далёкую чарующую красоту, но как горячее тело, прильнувшее к его телу. Стало жарко и захотелось раздеться.

— Это искушение, — продолжал Эрлиак чуть тише, — смотреть на мага как на господина. Оно преследует людей, ибо каждый из нас жаждет жизни. От этого произошло много зла и произойдёт ещё. Но Фадарай благословила нас своей любовью. В сиянии её славы её народ причащается Предначальной Жизни. Вернись к весне, Арга. Отдайся Пресветлой.

И руки Эрлиака обвили его шею. Голова склонилась Арге на плечо. Арга хотел осторожно отстранить его, но подступил тонкий и сладкий травяной запах, аромат благовоний, с которыми Эрлиак заплетал свои косы. Арга запустил пальцы в его волосы. Отставил чашу. Прижал Эрлиака к себе крепче. В объятиях тот был куда мягче и уступчивей, чем в речах. Он откинул голову и принял поцелуй Арги, приникая к нему, лаская его затылок. Меньше всего Арга ожидал этого соприкосновения, но оттого оно лишь сильнее дразнило его и влекло. Чуть отстранившись, Арга в задумчивости коснулся пальцами татуировок на висках Эрлиака. Тот закрыл глаза.

Была безмолвная речь, которой все весенние владели в совершенстве. Простая как стук сердца, она знала немногие вещи и могла показаться скудной. Но в иные часы она сама приходила, заменяя слова. В эти часы она становилась легче и ярче, ясней и отчётливее привычной речи. У праздничного стола Арга целовал Эрлиака, держа его голову в ладонях. Вскоре он уже знал, на что Эрлиак согласен, а чего не хочет, как порадовать его и где явить своеволие; знал, чего ожидать, когда торопиться, а когда медлить. Невесеннему такое знание могло показаться скучным. Весенние ценили сладость предвкушения.

Закончив с беззвучными вопросами, Арга поднял Эрлиака на руки и понёс по тёмной долине между высоких шатров. Тот прильнул к нему и неторопливо целовал в шею. Пальцы Эрлиака играли его волосами и щекотали уши. Арга покусывал губу. Дыхание его учащалось. Опустившись на колени, он положил Эрлиака на ковры и торопливо расстегнул ремень. Эрлиак помог ему избавиться от одежды и сам выскользнул из своих одеяний, оставшись облачённым только в драгоценности, как большинство весенних сейчас. Арга развернул его лицом вниз и прикусил его загривок. Резко выдохнув, Эрлиак вывернулся из–под него и опрокинул его на спину. Рот Арги растянулся в ухмылке. Умелые пальцы Эрлиака пробежали по его телу и сжали восставший член. Облизнув губы, Эрлиак припал к нему, заглотив почти целиком. Ладонь Арги опустилась ему на затылок. Обняв его бёдра, Эрлиак трудился над ним сосредоточенно и искусно, но вскоре прервался. Поднявшись, он оседлал Аргу и выпрямился. Арга поймал его за руки, заставил наклониться и поцеловал. Несколькими гибкими движениями Эрлиак насадился на него. Упёрся руками в грудь Арги, застыл, тяжело дыша, потом двинулся раз, другой, третий. Арга сел и прижал его к себе. Эрлиак оттолкнул его, попытался заставить снова лечь. Арга не позволил. Крепко держа Эрлиака, он перевернулся и придавил его своим весом к коврам. Эрлиак тихо застонал. Глаза его были закрыты. Ноги скрестились у Арги за спиной, пальцы впились в его плечи. Арга ждал, пока его тело не расслабилось, и тогда вошёл глубже.

Многоцветье огней отдалилось и пошло кругом, точно праздничная карусель. Нестройные звуки песен и плясовых слились вдруг в единый поток, связанный гулким и простым ритмом. Эрлиак выгнулся и вскрикнул. Арга переступил на коленях, тяжело дыша, голова его склонилась к груди Эрлиака. Прохлада поднималась от земли, но опаляющий жар рождался в соприкосновении тел. В дыхании ласковой осени дети весны праздновали время своей славы.

* * *

Шло время. Осень подбиралась всё ближе. Пару ночей Цанию заливал неспешный холодный дождь. Улицы очистились. Теперь только развалины Башни Коллегии и выгоревший дворец Гильдий зримо напоминали о том, что город осаждался и был взят. Ныне весенние господствовали здесь — и весенние уходили. Иная, мирная жатва ждала их. На полях и лугах вокруг Милефрай уже показались косцы. Арга распустил наёмников и благословил отплывать Зентара с его капитанами. Цанию покидали Воспринятые и другие вассалы Людей Весны. Великие дома отпустили своих младших. Некоторые малые дома ушли целиком, другие оставили в Цании лишь отряды лучших воинов. Многие ожидали Святейшую и собирались уйти после церемонии Принятия, присоединившись к свите Каудрай.

Цания выплатила огромную дань, но та никого в городе не разорила. Торговля стремительно оживала и расцветала едва ли не пышнее, чем прежде. Дворец Гильдий отстраивали. Отцы города сами, без приказа и намёка, принялись расширять и украшать храм Фадарай. Совет весенних предложил Арге удвоить сумму дани. Арга отказал. Молочную корову нельзя было морить голодом.

Правоведы Джандилака закончили с переписыванием законов. Арга заглянул в них одним глазом и ничего не сказал, чтобы не выставить себя дураком. Зато Риян Скедак не устрашился. Он внимательно изучил труды преподобных юристов, дал пару советов и в целом остался удовлетворён, о чём и доложил Арге.

Аргу занимал вопрос о том, что же всё–таки жгли в Союзе Гильдий в ночь штурма. Это дело было на редкость хорошо продумано. Арга подозревал, что поджог готовили заранее, а замыслили едва ли не прежде, чем весенние подошли к городу. Схваченные поначалу клялись, что ничего не знают. Якобы неведомый человек уплатил им золотом за то, чтобы в архивной галерее невзначай оказался факел. Ниффрай, разумеется, не поверила. Вскоре поджигатели сознались, что платил им домоправитель купца Шанора. Род Шаноров задолжал Союзу Гильдий и, вероятно, хотел уничтожить расписки. Эта новая ложь и поначалу звучала шатко: о долгах Шаноров знала вся Цания. Позже она вовсе рассыпалась. Кастариан Шанор, зять магистра Элоссиана, был человеком неудачливым, но отважным и гордым. Облачившись в доспехи, он встретил весенних с мечом в руках и пал на подступах к Башне Коллегии. Плечом к плечу с ним стояли и его челядинцы. Ниффрай расспрашивала тех, кто сражался с ними, и услышала, что немногие в Цании держались так стойко и с таким достоинством. Домоправителя Азарина тоже видели там. Он доблестно бился и погиб, когда обрушилась Башня. Эти люди отправлялись на смерть — неужто они позаботились о том, чтобы сжечь расписки? Кто–то говорил, что цанийцы способны и на такое. Это не укладывалось в голове. Но иных свидетельств не было и дознание пресеклось.

Арга предполагал, что разгадка оказалась бы скучной. Не эти долги, так другие: что ещё могло волновать купцов? Ответа не было, и это немного раздражало его. Впрочем, в любом случае то были внутренние цанийские дела.

Теперь же Арга трудно и мучительно раздумывал над тем, кого оставить в Цании наместником.

Первым на ум приходил Ноэян Акрана. Но Акрана был слишком осторожным, слишком медлительным. К советникам он всегда прислушивался больше, чем к себе самому. Отцы города неизбежно и скоро впутали бы его в свои интриги — и обыграли. Риян Скедак стал бы хорошим судьёй, но наместнику требовался иной склад ума. Арге нравилось, как держался Зентар. Но капитан рассыпался в извинениях и отказался от предложенной чести. Даян Леннай Арга доверил бы любой другой город, но не Цанию. Здравомыслие изменяло ей там, где речь шла о мести. Утомлённый и раздосадованный, Арга думал даже о том, чтобы разлучить Даян Арифай с её шахтами. О, дочь Фраги была необыкновенной! Напрочь лишённая честолюбия, она, однако, умела распорядиться любым хозяйством и управиться с любыми строптивцами. Но Арифай была далеко, Арифай слишком любила горное дело и к тому же недавно стала главой дома Даян. Ей хватало забот.

В очередной раз зайдя в тупик, Арга выругался и отправился пообедать. По крайней мере ещё пара недель на размышления у него была. Он намеревался покинуть Цанию не раньше, чем Святейшая вступит в обновлённый храм Фадарай и произнесёт слова обряда Принятия.

За обедом Арге доставили ходатайство.

Он удивился. Это была какая–то несуразица. Никаких цанийских ходатайств Ториян Арга Двуконный не принимал, тем более — за обедом. Арга прикрикнул на домоправителя Банширов, чем смертельно напугал его. Старик скрылся и некоторое время Арга провёл в благословенном покое. Потом из дверей кухонного крыла с достоинством выступила мэна Фиднеризи в новом платье и белоснежном переднике. В руках у неё было письмо, а на лице — такое выражение, точно она с копьём входила в пещеру дракона. Арга засмеялся и смягчился.

— Видно, дело и впрямь важное, — сказал он, — раз Цания прибегает к твоему заступничеству, мэна Фиднай. Что такое?

— Не гневайтесь, иннайта, — от робости голос Фидны звучал сурово. — Была ваша воля узнать о делах Цанийской Академии. Инн Лесстириан смиренно испрашивает милости вас увидеть.

— Да? И это всё? — Арга помотал головой. — Положи письмо на стол. Почему бы ему просто не прийти?..

Взгляд Фидны на мгновение сделался странным. Потом она потупилась. Арга вспомнил предупреждения Эрлиака. «Значит, слухи, — подумал он, скрывая усмешку. — И многие наверняка уже сделали из этих слухов какие–нибудь выводы. И лелеют какие–нибудь замыслы. Что за невыносимая чепуха! Сколько лет пройдёт, прежде чем Цания поистине станет Воспринятым городом…» Потом он понял, что именно из–за этих слухов Лесстириан обратился к нему столь церемонно. Он хотел подчеркнуть, что между ним и Аргой нет личной связи. Должно быть, ему уже приходилось несладко.

Он видел–то Аргу два раза в жизни! И в далеко не располагающих обстоятельствах… Арга нахмурился. Всё это больше не казалось ему забавным. Что теперь? Отказать Лесстириану во встрече? Ограничиться перепиской? Рано или поздно безумные цанийцы решат, что маг впал в немилость, и оставят его… Нет, чушь! Идти на поводу у цанийцев — глупее этого ничего и придумать нельзя. «Эрлиак прав, — решил Арга. — Нельзя позволить Цании стать госпожой. Пусть сами приноравливаются к нашим законам».

Покончив с обедом, Арга спустился в конюшни.

Там ему долго пришлось разнимать и мирить повздоривших братьев. Сатри и Ладри застоялись и требовали приключений. Даже прорысить через несколько улиц до Академии казалось им веселее, чем есть и спать под крышей. Арга предложил выпустить их из города погулять в холмах, но братья желали развлекаться либо с ним, либо с Тией и никак иначе. В конце концов Арга поехал в Академию двуконным — как обычно.

Деревья сада Академии пожелтели и начали облетать. Но поздние осенние цветы ещё держались, а трава была зелёной и свежей. Влажный цветочный аромат смешивался с запахом палой листвы. Небо затянули плотные облака. Время от времени они бросали горсть дождевых капель. Казалось, что уже подступают сумерки, хотя до вечера было ещё далеко. Посреди сада Арга спешился. Любопытные коневолки отправились бродить по аллеям и разглядывать растения и постройки, а сам Арга подошёл наконец к статуе Веленай.

Статуя не была священной. Под солнцем почитали Миранай Труженицу, истово молились Милосердной Джурай и призывали гнев Кевай на головы своих врагов. Люди Весны обращались к Фадарай с преданностью и восторгом. Веленай просто была. Здесь она была для того, чтобы напоминать ученикам Академии о важности трезвого расчёта и необходимости упражнять разум. У её каменных ног покоились каменная книга, прибор для письма и стойка с алхимическими мензурками, но руки Веленай оставались пусты. Труд принадлежал Миранай. Веленай принадлежала мысль. «Поручительница, — обратился к ней Арга. — Что ты делаешь с Улдрой? Что мне делать с Марреном? Как сохранить ему жизнь? Ответ должен быть простым, очень простым… Укажи мне его, госпожа разума».

— Арга!

Он узнал голос и улыбнулся. Переходя на бег, к нему торопился Лесстириан. Маг появился не из главного здания, а откуда–то справа, со стороны хозяйственных построек. Выглядел он взъерошенным. Поверх мантии на нём был истрёпанный и прожжённый кожаный плащ.

— Инн Лесстириан! — сказал Арга. — Я получил твоё письмо.

За десяток шагов от него Лесстириан вдруг остановился и с ужасом уставился на свои руки. Колец на них не было. Арга рассмеялся.

— Забудь о них, — разрешил он. — Я верю, что ты не желаешь мне зла.

Лесстириан выдохнул. Приглаживая волосы, он подошёл ближе.

— Прости, иннайта Арга. Я… не ожидал тебя.

— Я знаю.

— Я надеялся, что ты позволишь мне прийти. К тебе, в дом Банширов. Я никак не думал, что…

Арга поднял руку, прерывая его.

— Скажи–ка, — спросил он, — что сейчас говорят об инн Сторане? Сильно ли укрепилось его положение?

Лесстириан поразмыслил. Арге понравилось то, какой чёткий ответ он дал:

— Баншир и прежде был в числе первых отцов города. Его слово много весило. Весило бы ещё больше, если бы он не ссорился с магистром Цинтирианом. Они враждовали, а оттого и магистр Элоссиан терпеть его не мог. Теперь… Баншир как будто победил вместе с победой весенних.

— Понятно. А от какого дела я отвлёк тебя?

Лесстириан окинул себя взглядом, усмехнулся и стянул на груди кожаный плащ.

— Алхимия. Это Академия, инн Арга. Занятия должны продолжаться, а вести их некому. Так я в одночасье стал и главой Академии, и профессором всех наук… Ох. Я даже не магистр.

Арга улыбался. «Ты — глава Цанийской Коллегии», — подумал он, но извещать об этом Лесстириана обождал. С такими новостями лучше не торопиться… Арга поднял глаза к небу. Морось смочила его волосы, на лицо упало несколько тяжёлых капель.

— Дождь, — сказал Арга. — А нам ещё многое нужно обсудить. Позволь прибегнуть к твоему гостеприимству, инн Лесстириан.

— Что?.. Ах да… — тот заморгал. — Боюсь… тут везде беспорядок… и достойного угощения не найти…

— Попросишь меня обо всём, чего вам не хватает. Идём.

Было заметно, как силился маг успокоиться и совладать с растерянностью. Лесстириан ломал пальцы, кусал губы, заикался, а на лестнице чуть не упал, поскользнувшись. Безо всякой задней мысли Арга поймал его под локоть и Лесстириан стал пунцовым до самых корней волос. Он косился на Аргу как пойманный зверь, но стоило посмотреть на него прямо — тотчас опускал ресницы. Арга сдерживал смех. Наконец Лесстириан заговорил о своих учениках и тут его понесло: Арга узнал о том, что в алхимической лаборатории остался Асмариан и он объяснит малышам основы, потом — что Фальтиана нашли, он сбежал потайным ходом, но на пылающих улицах, по которым скакали весенние на боевых коневолках, так испугался, что не смог сделать и шагу. Арга терпеливо выслушал ещё множество подобных пустяков. Когда двери жилого этажа затворились за ними, Лесстириан немного притих. Но непохоже было, чтобы к нему вернулась выдержка: скорей, он смирился.

Они прошли длинным коридором и остановились у высоких резных дверей. Лесстириан с трудом открыл их.

— Это был кабинет директора, — сказал он со вздохом, — магистра Узариана. Теперь — мой.

Из широких окон лился свет. Показалось даже, что здесь светлей, чем на улице. На стенах висели картины и ещё какие–то вещи в рамах под стеклом: огромная бабочка, связка ярких перьев, кусок выделанной кожи с надписями на незнакомом языке. На столе мерцали друзы кристаллов и лежали каменные ножи — обсидиановый, нефритовый, кремневый. Толстые книги теснились в шкафах и на полках.

Лесстириан остановился у стола.

— В этом году, — сказал он, — в Академии должны были появиться новые ученики… Мы с весны высматривали кандидатов.

— Что не так? Нет учителей?

— Дело не в этом. Теперь мы живём по Правде Лаги, а значит, должны принимать в Академию и девочек.

Арга просто ответил:

— Да.

Лесстириан печально улыбнулся.

— Магистр Элоссиан говорил, что женщина войдёт в Академию только через его труп.

— Теперь он труп.

Лесстириан вздохнул.

— Я… не разделял его мнения. В Коллегии Элевирсы в разное время было несколько женщин и небо не упало на землю. Но Академия… сделать это будет сложно.

— Почему? Всем известно, что женщины от природы более способны к магии.

— Но также известно, насколько долго и сложно магии учиться. Нельзя посадить тридцать мальчишек… — Лесстириан перехватил мрачный взгляд Арги и поправился: — тридцать детей в залу и дать им одного учителя, подобно тому, как учат письму и счёту. Да, так можно учить алхимии, это стерпит даже геомантия, но не магия. Учитель–маг должен тратить на занятия с учеником — с каждым из учеников по отдельности — не менее часа в день на протяжении десяти лет.

— И где же здесь препятствие?

Пальцы Лесстириана беспокойно стиснули край плаща.

— Женщины сла… — он поперхнулся и вновь поправился: — люди слабы. Подростки склонны к неразумным порывам. Достаточно одной ошибки, чтобы ученица забеременела. Как только в её грудях появится молоко, она утратит свой дар мгновенно и навсегда. Все усилия учителя пропадут втуне.

— Зачем считать учениц слабыми и глупыми? Разве вы не слышали о деяниях Убийцы Чумы или Драконьего Ока?

Лесстириан поднял взгляд. Глаза его потемнели.

— Более всего, — ровно сказал он, — мы наслышаны о деяниях Железной Девы.

Арга покачал головой и уселся в кресло у стола.

— Весенние не боялись Железной Девы, — сказал он, — и уж тем более не боятся её памяти. Ныне Аттай — госпожа Цании, и Цании придётся жить по Правде Лаги, нравится это вам или нет.

— Я понимаю, — послушно сказал Лесстириан.

— Полагаю, — заметил Арга, — среди нашей армейской Коллегии найдутся те, кто поможет вам справиться… с непривычным. И присмотрит за детьми, — закончил он с улыбкой.

Лесстириан промолчал. Некоторое время Арга испытующе смотрел на него. Лесстириан не поднимал глаз. Луч света падал на него из окна. Длинные ловкие пальцы мага тревожно перебирали петли для пуговиц на плаще. Части пуговиц не хватало. Тесный, шитый золотом воротник мантии вдавился в тонкую кожу на горле Лесстириана. Туго заплетённую длинную косу перехватывали два золотых кольца: под затылком и внизу, у кисти.

— Что же, — сказал Арга, — полагаю, время пришло. Тебе потребуется немалая твёрдость духа, Лесс. Но я думаю, ты справишься.

— Инн Арга?

— С этого дня ты — глава Цанийской Коллегии магов, магистр Лесстириан.

— Что?..

— Такова моя воля.

Лесстириан уставился на Аргу широко открытыми глазами. Он оцепенел от потрясения. Пальцы его сжались, костяшки побелели.

— Нет! — выдохнул он.

— У тебя нет права отказаться.

— Я даже не магистр!

— Теперь — магистр.

— Это не… Арга!

Арга встал и подошёл к нему.

— Лесс, — сказал он мягче. — Отказа я не приму. Но взамен ты можешь просить любой помощи и поддержки. Вам не хватает припасов? Серебра, людей? Ты предпочтёшь работать с нашим казначейством или с Гильдиями?

Лесстириан посмотрел на него с мукой.

— Арга… ты не понимаешь…

Арга многозначительно поднял палец.

— Напротив. Я всё понимаю.

Лесстириан прикрыл глаза ладонью. Из груди его вырвался вздох.

— Можно мне подумать?

— О чём?

— О том, чего у тебя просить, — маг беспомощно развёл руками. — Чтобы не беспокоить тебя лишний раз.

— Уже лучше, — одобрил Арга. — Хорошо. Я даю тебе время.

Лесстириан склонил голову. Арга окинул взглядом кабинет, прошёлся вдоль стен, рассматривая картины и артефакты. Остановился у книжного шкафа. Часть книг была на незнакомых языках, часть — на полузнакомом Арге древнем языке Королевства. Иные корешки блестели свежей позолотой. Над шкафом висела карта мира, роскошно расписанная фигурами богов и драконов. Карта казалась старинной, но не была таковой: бывшая крепость Железной Девы значилась на ней как «Пустоши». Некоторое время Арга рассматривал вьющиеся линии дорог и рек. Северные горы и Аттай. Земли княжества Рангана. Цания. Элевирса. Нареаковы Врата. Белый Берег в ожерелье рыбацких городов и сёл. Легендарная Анаразана, «дом шёлка». Тающая в солнечном пламени Зиддридира, откуда везут драгоценную слоновую кость и алое золото. Неведомые земли с едва обозначенными озёрами и горами. Боги, драконы, чудовища… В одном из чудовищ Арга узнал коневолка — тот выглядел как настоящий волк, только с гривой и на копытах. Забавно! Мастер никогда не видел коневолков, зато драконов изобразил со знанием дела… Потом взгляд Арги упал на директорский стол и остановился на одной из книг.

— Детские сказки? — Арга открыл книгу. — Здесь?

— Это моя, — неловко ответил Лесстириан. — Память… о родителях. Она всегда со мной. Это подарок. Он немного запоздал. Мне было одиннадцать лет и я читал только трактаты по магии.

— Что случилось с твоими родителями?

Лесстириан помолчал.

— Отец долго болел. Потом умер. Мама пережила его всего на год. Горе её убило.

— Они любили друг друга?

— С детства. Они выросли вместе. Маму хотели выдать замуж за другого, через несколько лет, но выдали за папу, потому что… они были слишком близки. Деды испугались беды.

— Какой беды? Разве твой отец мог причинить ей боль?

Лесстириан покачал головой.

— Нет, конечно. Это… Весеннему не понять.

Арга не стал спорить.

— Тогда, во время переговоров, — заметил он, — ты слукавил. Ты сказал, что твоих родителей поженили в детстве. Но ведь их не принуждали. Они вступили в брак по доброй воле и горячему желанию. Просто чуть раньше, чем требовали обычаи.

— Это так, — Лесстириан понурился.

— Я понимаю, зачем ты сказал это тогда.

Арга перелистнул страницу, другую. Открыл книгу посередине, там, где был твёрдый лист с многоцветной картиной. Улыбка тронула его губы — картина показалась знакомой, хотя Арга и не видел её прежде. Строгая Веленай восседала на своём белом троне. Улдра в лохмотьях, испятнанных кровью, склонялся к её ногам. Рука Веленай касалась его спутанных кудрей.

— Это уже не сказка.

— К концу книги идут легенды. Но эти у нас считаются сказками, потому что храмы не признают их.

— Да? — Арга удивился. — О поручительстве Веленай говорят все храмы.

— Эта сказка не о поручительстве, — в голосе Лесстириана зазвучали учительские нотки, и Арга улыбнулся шире. — Она о любви. Джандилак недаром просил именно Виленну стать поручительницей для Уладрана. Её холодная мудрость как ничто другое подходила для того, чтобы гасить его яростные порывы. Но Уладран — могучий мужчина, страстный мужчина, красивый мужчина. Говорят, он влюбился в свою поручительницу и добивается взаимности. Однажды Виленна, несмотря на всю свою мудрость, уступит его напору и ответит на его любовь. И тогда мир снова обрушится в кровавое безумие. Нет ничего страшнее, чем сила разума, поставленная на службу войне.

— Любовь окутана мраком и ведёт ко злу. Как печально, должно быть, жить в таком мире.

Лесстириан прерывисто вздохнул.

И вдруг решительно шагнул к Арге. Арга даже отступил от неожиданности. Лесстириан прикоснулся к плечам Арги дрожащими руками, запрокинул лицо, ища его взгляд. Подался к нему. Арга понял: бедный маг собирался кинуться ему на шею — но на это решимости не хватило. Он не стал отталкивать Лесстириана, напротив, приобнял его за талию и осторожно привлёк к себе. Лесстириан напрягся. Щёки его заалели.

— Что такое? — мягко спросил Арга.

Лесстириан не выдержал прямого взгляда и опустил лицо.

— Арга.

— Что?

— Я… — он закусил губу, втянул воздух сквозь зубы и выдохнул: — Прости меня. Я не готов быть правителем. Я даже не был магистром. Теперь Академия… и вся Коллегия… это слишком.

— Я понимаю тебя, — сказал Арга с теплотой. — За мной мой народ и всё Цветение вечной весны. И меня — как и тебя — некому заменить.

— Арга…

Арга погладил его по голове. Лесстириан зажмурился.

— Помолчи немного, — посоветовал Арга, — а потом скажи то, что ты действительно собирался сказать.

Лесстириан отвернулся. Он смотрел в сторону и даже двинулся вбок, как будто хотел выбраться из объятий — но пальцы его по–прежнему цеплялись за рукава Арги. Арга прикоснулся к его лицу, убрал за ухо выбившуюся прядь волос. Ухо было красным и горячим. Лесстириан вздрагивал от прикосновений. Они не доставляли ему удовольствия. Арга видел это и продолжал намеренно. Он всё понимал и знал, что собирается сделать.

— Люди приходят ко мне, — жалобно сказал маг, — один за другим. Все просят замолвить словечко перед тобой. Все уверены, что я могу.

— Ты можешь.

— Нет, нет… дело в другом…

— В чём?

— Арга… много людей видели, как ты вёз меня на своём коне…

— Коневолке. И что с того? Коневолки не принимают в седло людей, с которыми у них нет дружбы. Ладри просто выбросил бы тебя.

Лесстириан всхлипнул.

Арга сжалился.

— Цанийцы решили, что ты делишь со мной ложе, — сказал он. — А ты подумал: «Что, если и вправду так?» Верно, Лесс? Ты растерялся и испугался. Ты хочешь моего покровительства. Моей защиты. Хочешь, чтобы я снял тяжесть с твоих плеч. Тебе кажется, что если спрятаться в моих объятиях — будет проще. Я прав?

— Арга…

Лесстириан всё–таки обнял его за шею. Всё–таки прижался к нему — вытянутый как струна, с закаменевшими мышцами. Попытался заглянуть в глаза и не смог — потупился, заливаясь краской. Арга вздохнул. Он медленно погладил Лесстириана по щеке, приподнял пальцем его подбородок. Лесстириана колотило от волнения и страха. Арга поцеловал его в лоб, потом в уголок глаза и наконец прикоснулся губами к его губам. Несколько мгновений он простоял так, не двигаясь, потом отпустил Лесстириана и отстранил его. Тот едва дышал. Арга покачал головой.

— Лесс, — сказал он ласково. — Ты не хочешь меня. Полагаю, ты вообще не способен испытывать влечение к мужчине. То, что ты ко мне чувствуешь — страх, благодарность, надежда — не имеет никакого отношения к желанию.

— Арга… — беспомощно повторил тот.

— Не бойся. Я не сержусь. Но надеюсь, тебе достаточно известно о законах Цветения, чтобы это больше не повторялось.

— Прости меня… — прошептал Лесстириан.

Арга отвёл взгляд и шагнул в сторону.

— Сейчас не лучшее время, чтобы обсуждать дела, — заключил он. — Я оставлю тебя в покое. Но с завтрашнего дня ты принимаешь власть. Обо всём, что потребуется, ты можешь написать мне письмом или прийти и сказать — как захочешь.

Он ушёл не оборачиваясь и не видел, с какой тоской Лесстириан смотрел ему вслед.

Думал Арга о другом. Совсем о другом.

Некогда в подземельях Аттай Эрлиак сказал ему: принося клятву, поручитель должен прикасаться к прощённому преступнику. На картине из книги Лесстириана Веленай тоже прикасалась к Улдре. Всякая легенда — отчасти сказка. Имея дело с обрядами, никогда не знаешь, какая их часть поистине несёт в себе силу, а какая прибавлена позже для значительности и красоты. Но было ещё кое–что. Арга вспомнил об этом, глядя на статую в саду. Руки Веленай всегда пусты, ибо трудится лишь её мысль. Потому прикосновение Веленай обладает особой мощью и наделено особым смыслом. Оно не бывает случайным.

У Арги появились кое–какие догадки.

— Маррен.

Колдун не шевельнулся.

Он сидел в той же позе — на полу, сжавшись в комок и низко склонив голову. Под серой кожей сзади на шее торчали позвонки, над ними бурела сухая корка — многодневной давности грязь и кровь. Арга подумал, что стоило бы его отмыть и одеть во что–то кроме этой рубахи. Потом он подумал, что в этой же позе Маррен умрёт. Перестанет дышать и всё. В его тощем теле нечему гнить, он высохнет и станет скелетом. «Души магов Чёрной Коллегии истлели в живых телах, — сказала некогда Святейшая Каудрай. — В глазах Фадарай он не человек». Может ли существо без души стать неупокоенным мертвецом? Призраком?

Но если у него нет души — что тогда терзает Закон Прощения?

— Маррен! — повторил Арга.

Потом взял кувшин с водой и вылил ему на голову. Колдун дёрнулся и тихо выдохнул. По его плечам сбежали грязные потёки, рубаха потемнела. Неловким движением Маррен вцепился в расшнурованный ворот рубахи, приподнял голову и тотчас уронил её набок.

Арга прошёл мимо него и раздвинул занавеси. Комнату наполнил бледнеющий сумеречный свет. Арга обернулся. Глаза Маррена были закрыты. Их окружала чернота. Он уже не выглядел как человек, иссушенный жаждой, но всё равно напоминал мертвеца. Арга следил за тем, чтобы он пил и ел. С этим было легко справиться. Но сон оставался неподвластным поручителю. Смерть от бессонницы, верно, дольше и мучительней, чем голодная смерть… и ей будет предшествовать безумие.

— Маррен, очнись. Ты слышишь меня? Ты понимаешь?

Веки колдуна медленно поднялись. Тусклые глаза ничего не выражали, но губы Маррена всё же двинулись:

— Да, Арга.

— Сколько дней ты не спал?

Маррен сморгнул. На лице его выразилась мука. Он уже не мог считать или просто потерял чувство времени.

— Много…

Арга долго разглядывал его — так долго, что Маррен опустил глаза и вновь склонил голову. «Колдун, — думал Арга, — бесполезен уже сейчас. Если бы мы стояли под Элевирсой, он, возможно, сумел бы что–то сделать… напоследок. Но к Элевирсе мы подойдём только будущей весной». Арга нащупал рукоять кинжала на поясе. «Эрлиак будет доволен, — подумалось ему. — А Судия Джандилак? Судия ничего не делает, не выслушав перед тем своих дочерей. Иногда смерть милосердна. Но если необходимо прекратить бессмысленные страдания, сначала нужно попытаться прекратить их иным способом». Сам себе Арга заметил, что тянет время — и понял, почему.

Ему не хотелось прикасаться к Маррену.

В подземельях Аттай Маррен был страшен. Сейчас он стал отвратительным, как всякая издыхающая тварь. Серая кожа казалась липкой. Мерещилось, что от него можно заразиться какой–то хворью. Это, конечно, было не так. Арга тяжело вздохнул и подошёл ближе.

— Если я прикажу тебе уснуть, — задумчиво проговорил он, — ты не сумеешь подчиниться. Но что, если я буду держать тебя?.. Как Веленай Улдру.

Колдун не ответил. Арга опустил ладонь ему на плечо и вновь смутно удивился тому, какой холодной и сухой была его кожа. Он поколебался, не зная, что предпринять. Потом заставил Маррена вытянуться на полу и дотронулся пальцами до его щеки. Так же было, когда он произносил слова клятвы поручителя.

— Закрой глаза, Маррен, — сказал Арга. — Я взял тебя на поруки перед лицом Судии Справедливого. Я клялся заботиться о тебе. Я разрешаю тебе спать. Спи.

Ничего не произошло — да ведь и не должно было. Колдун покорно лежал с закрытыми глазами. Его дыхание, как и прежде, оставалось беззвучным. Спал ли он? Возможно, спал. Или нет. Он казался полумёртвым — вот единственное, что можно было сказать с уверенностью.

Арге надоело сидеть на полу, у него затекли ноги и он встал. Пришло на ум, что ночи становятся зябкими, а камина в комнате нет. Нужно было одеть колдуна потеплее, не то к зиме он воспользуется удачной возможностью и умрёт от холода… «Так спит он всё–таки?» — хмурясь, Арга покосился на Маррена.

Маррен содрогнулся.

Жестокая судорога прошла по его телу, выгнув так, что он встал на затылок и пятки. Не открывая глаз, он заметался и хрипло вскрикнул. Руки его приподнялись. Распяленные и скрюченные, как когти, пальцы тянулись куда–то вперёд и вверх. Ошеломлённый Арга почему–то подумал, что ногти у Маррена растут слишком медленно; должно быть, эхо заклятий, остановивших его возраст, ещё звучало в нём… Маррен снова закричал. Рывком он сел — и вцепился ногтями в собственные глаза.

Арга вовремя стряхнул изумление. Он метнулся к колдуну и силой оторвал его руки от лица. Это было нетрудно. Маррен не сопротивлялся. На его щеках осталась пара глубоких царапин, но глаза были целы. В ужасе он уставился на Аргу. Он задыхался, зубы его стучали, а тело тряслось от крупной дрожи.

Но взгляд его стал живым.

— Кошмар, — понял Арга. — Ты увидел кошмар.

— Не совсем, — вдруг ответил колдун. — Я… увидел прошлое.

— Но заснуть ты сумел, — заключил Арга.

Ему всё стало ясно.

Всё было очень просто и решалось просто; Веленай, госпожа разума, ценила простые решения сложных задач. Но в простоте этой рождалась новая задача, сложная до неразрешимости. Маррен мог спокойно проспать лишь то время, которое его поручитель проводил рядом. Стоило Арге отлучиться, и кошмарные видения пробуждали колдуна, ввергая его в безумие.

Но Арга не мог сидеть рядом с ним всю ночь. И полночи. Он был слишком занят и не мог потратить впустую даже пару часов. Подумав об этом, Арга выругался. Когда он решился стать поручителем, его вели высокие размышления, представления об искуплении и благородстве. Он обращался к справедливости Джандилака и мудрости Веленай. Ему в голову не могло прийти, что все эти божественные материи выльются в подобную несообразность.

— Проклятый колдун! — бросил Арга.

Маррен посмотрел на него с испугом, но Арга неожиданно рассмеялся. Он сгрёб Маррена в охапку и оторвал от пола. Колдун, казалось, вовсе ничего не весил. Арга швырнул его на кровать и словно куклу завернул в покрывала. Маррен глядел на него расширенными глазами. Арга оценил его вид и снова расхохотался: сейчас грозный маг напоминал какого–то мелкого зверька в гнезде.

Так, со смехом, Арга ушёл в свои покои и вернулся с горой писем и свитков. Высыпал их на кровать и частью прямо на Маррена.

— Они долго ждали, — заметил Арга. — Что ж! Не знаю, что я буду делать потом, но точно знаю, что я буду делать сейчас.

Играючи он потрепал Маррена по волосам и вытащил из покрывал его руку. Длиннопалая и костлявая, она напоминала большого бледного паука.

— Держись за меня и спи, — велел Арга. — Я буду читать. Не бойся кошмаров, я разбужу тебя, когда закончу. Ох, — не выдержал он, — что за картина! Надеюсь, никто не станет меня искать. Страшно представить, каких сказок могут напридумывать цанийцы.

Маррен медленно опустил голову на подушки. Что–то изменилось в его лице. Глубоко в чёрных глазах мелькнуло слабое подобие улыбки.

— Можно сказать, Арга? — шёпотом спросил он.

— Что?

— Фиднеризи…

— Что с ней?

— Все в доме Баншира думают, что она не боится тебя. Это не так, но она делает вид, что не боится. Она хочет, чтобы её уважали. — Маррен прервался и закашлялся, прижав руку к губам. Арга с любопытством ждал продолжения. — Она… Её уже просили заглянуть в твои письма. Сегодня она попытается.

— Вот как.

— А письма — здесь, — сказал Маррен, поглядев на свою постель. — Сюда не войдут, но сказки начнут придумывать. Запри двери, если не хочешь, чтобы это случилось.

Арга приподнял бровь.

— Мне нравится, — сказал он. — Говори дальше.

— Позже, — Маррен прикрыл глаза и облизнул губы, — когда я посплю… я смогу рассказать больше. Сейчас… очень трудно.

— Хорошо, — Арга встал, припоминая, где оставил ключи. Шагнул к окну, сдвинул занавеси и снова раздвинул: он же собирался читать. Навряд ли свет помешает колдуну спать, ему мешает другое.

Маррен смотрел на него. Чёрные глаза понемногу затягивала муть, истощённое тело затерялось в ворохе покрывал. Но Арга мог побиться об заклад, что на мгновение колдун всё–таки улыбнулся.

* * *

Неторопливой рысцой Ладри двигался по центру широкой мощёной улицы. Сатри сопровождал брата, заходя то справа, то слева. Брызги летели из–под копыт. Морось висела в воздухе. Волосы Арги намокли, плащ отяжелел. Завидев двух вороных коневолков, встречные с поклонами расступались. Повозки отводили к обочинам. В глазах цанийцев Арга читал удивление: неужто сам Двуконный выехал в одиночестве? Он избегал всматриваться в лица, чтобы не пугать людей, и сдержанно улыбался. Он поехал окольным путём, чтобы дать коневолкам размяться и чтобы не продираться через торговые ряды. Дорога уводила к восточной стене и тянулась вдоль неё, а затем сворачивала к храмовому саду, который полюбовно делили между собой Пресветлая Фадарай с Джурай Милосердной.

Арге подумалось, что в Аттай осенью вовсе не так сыро, хотя город тоже стоит на реке. В том ли причина, что Фиранак не столь полноводна, как Милефрай? Или в том, что Цания раскинулась в низинах? Аттай круто поднимается в гору и не всякий дождь доберётся на такую высоту… Перед развилкой улиц Ладри перешёл на шаг. Арга повернул его налево и кинул мимолётный взгляд в другую сторону. Там, вдалеке, словно гигантский отрез чёрного кружева темнели искусной работы кованые врата. У врат ласково щурился Тёмный Элафра, изваянный из мрамора. Дома за вратами казались покинутыми: с них сняли цветные флажки, убрали ковры с широких крытых террас. Искуситель ждал напрасно. Отцы города закрыли весёлый квартал. Им предписали бы сделать это только после обряда Принятия, но цанийцы и здесь, как во многом другом, поторопились угодить весенним.

«Элафра покинут, но не забыт», — подумал Арга. Он знал, что происходит с весёлыми кварталами в Воспринятых городах. Хорошо если одна из десяти девиц нашла себе другое занятие. Остальные разбежались по мансардам и кабакам и продолжают зазывать гостей. Слишком многое должно измениться в головах и в обычаях, чтобы девицы остались без работы. Впрочем, полугода не пройдёт, как с девицами застанут какого–нибудь почтеннейшего гражданина, и хорошо, если он при этом хотя бы снимет свой цветок Воспринятого, серебряный или золотой… Все будут поражены тем, что неотвратимая кара настигнет вовсе не продажных красоток. Цанийцы ужаснутся — и вот тогда обычаи начнут меняться.

Арга вздохнул и потёр лоб.

Он выехал в одиночестве, чтобы проветрить голову. Сказать по чести, он и в храм отправился лишь для этого. С самого рассвета его занимали дела: донесения, советы, переговоры. Начал писать соглядатай из Сельна, прежде долго молчавший. Нашёлся свой человек среди гарнизона Нареаковых Врат. Из Элевирсы приходили противоречивые известия, их требовалось обдумать и выяснить, где обман. Слишком многое требовалось обдумать; и мысли Арги путались. Он понимал, что не справится один. Вокруг него было множество достойных людей, мудрых людей, которым он мог доверять. Но каждому из этих людей уже нашлось дело, а то и несколько.

Как мог Фрага успевать всё?

Казалось, ум его вмещал целый мир. Он мог ответить на любой вопрос. Его приказы никогда не запаздывали. Поистине великим правителем он был, Даян Фрага Непобедимый, как и великим полководцем. Кто бы стал с ним вровень? Лишь мудрецы древности — святой Лага, король Нареак, Эссар Крадон. «Когда–нибудь, — подумалось Арге, — меня станут спрашивать: каким он был? Так же, как его самого спрашивали: каким был святой Лага? И я отвечу: ни одна легенда не лжёт. Нельзя преувеличить его достоинств. Никому из живущих с ним не сравниться…»

Потом он заметил вдали Лакенай и тяжесть оставила его душу.

Лакенай стояла у ограды сада, укрывшись от дождя под раскидистыми ветвями сирени. На ней был серый плащ с жемчужной отделкой — цвета её дома. Почуяв устремление Арги, Ладри сам перешёл в галоп. Сатри со ржанием нагонял. Вскоре коневолки остановились, пофыркивая и приплясывая. Арга соскочил наземь и Лакенай легко обняла его.

— О! — сказала она. — Я только что узнала, что у Цанийской Коллегии вновь появился старший магистр.

Арга обернулся.

Лесстириан вновь покраснел под его взглядом и вцепился в свой посох так, словно надеялся найти в нём опору. Лакенай с Аргой переглянулись и спрятали улыбки.

Посох у мага был новый. Прежний во время штурма преломил Маррен — как и все остальные посохи в городе. Простой светлый дуб охватывали серебряные и золотые кольца, а в навершии зеленел крупный кристалл.

С другой стороны за посох держалась маленькая девочка.

— Расскажи новости, Лесс, — попросила Лакенай.

— Ах да, — заторопился тот, — инн Арга! Позволь представить тебе мою ученицу. Первая в Цании женщина–маг, Тиннеризи Шанор. Слышишь, Тинне? На весенний лад тебя зовут мэна Шанор Тиннай.

Арга подумал, что непозволительно равнять весенние дома с купеческими родами Цании. В другое время и другого человека он бы резко окоротил за такое, но сейчас только усмехнулся.

Девочка подняла голову. Она была очень похожа на Лакенай… или на Лесстириана? Золотистые кудри вились над её лбом, широко расставленные голубые глаза смотрели с любопытством. Она вдруг протянула Арге ладонь, сложенную лодочкой. Арга не успел удивиться. Тиннай глубоко вдохнула, разинула рот, вытаращила глаза — и в её ладошке затеплился язычок пламени. Дождевые капли над ним превращались в пар.

— Я уже умею, — сказала она с гордостью, — вот!

— Тинне! — рассердился Лесстириан. — Я просил тебя так не делать? Полбеды, что ты опять потеряла кольца…

— Помилуй, — засмеялся Арга, — ей же… шесть лет? Семь?

— Семь! И она обожжёт руку.

— Шесть, — негромко поправила женщина в тёмном плаще.

Она стояла в стороне. Поначалу Арга не обратил на неё внимания. Лесстириан поманил женщину ближе.

— Почтенная Миллеси Шанор, — представил он, — матушка нашей Тинне.

Когда–то, верно, Миллеси была очень красивой. Память о том времени и сейчас читалась в ней. Статная, она двигалась плавно и грациозно. Но лицо её выражало такую страшную и тягостную усталость, что она казалась старухой. «Да это вдова Кастариана Шанора, — догадался Арга. — И дочь Элоссиана. Она потеряла отца и мужа, а теперь на ней все дела Шаноров и все их долги».

Губы Миллеси улыбнулись, глаза оставались печальны.

— Тинне мечтает стать весенней, — сказала она, — как мэнайта Лакенай.

Девочка смутилась и прижалась к Лесстириану. Тот покровительственно обнял её за плечи. «Странно, — подумалось Арге, — что она прячется не в юбках матери».

— Я спрашивала, — прибавила Миллеси, — будет ли она считаться вторым поколением Воспринятых, если я приму Цветение? Она ведь совсем дитя. Увы, нет.

— Я рассказала мэне Миллеси о славе капитана Зентара, — откликнулась Лакенай. — Он принадлежит ко второму поколению. Но и сам он, и его родители столь благочестивы, что свет Фадарай уже озаряет их и годы их удлинились. А дети Зентара — весенние.

— Надеюсь, Тиннеризи вернёт нашему роду если не богатство, то славу, — сказала Миллеси. — Слышишь, Тинне? Учись прилежно. Кто мог подумать, что она станет первой среди Шаноров… Младшими дочерьми всегда пренебрегали.

«А, вот в чём дело, — понял Арга. — Миллеси мыслит как истинная цанийка. Если мать так относилась к Тиннай, неудивительно, что Лесс покорил её сердечко».

— Она похожа на деда, — Миллеси вздохнула. — Должно быть, от него и унаследовала магический дар. Иннайта Арга, надменность моего отца навлекла на нас беду. Осмелюсь ли верить, что в силах малышки — искупить его прегрешения?

Арга оглянулся на Лакенай. Он заподозрил, что Миллеси хочет выторговать себе какие–нибудь милости. Лакенай наблюдала за ней дольше и, возможно, что–то уже поняла. Лакенай кивнула ему ресницами. Лицо её стало строгим.

— Мэна Миллеси, — сказала она, — никто не может искупить чужие прегрешения. Освободите дочь от этого груза. Ей и без того придётся нелегко.

— Иннайта Арга?..

«Цанийка! — подумал Арга. Поначалу Миллеси внушила ему жалость, но теперь всё более раздражала его. — Слово Убийцы Чумы для неё ничто, потому что Убийца Чумы — женщина».

— Лакенай сказала, — коротко ответил он.

Плечи Миллеси опустились.

— Простите, — выговорила она. — Я не то хотела спросить. Простите. Умоляю, ещё немного вашего времени, иннайта. Все… люди считают, что наш род в немилости, потому что мои отец и муж сражались… слишком упорно. Из–за этого торговля совсем плоха. Все… чураются нас и сторонятся. Нечем платить долги. Я лишь надеялась, что вы будете добры к Тинне. Тогда все посмотрят на нас иными глазами.

«Будь прокляты цанийские сказки! — Арга покачал головой. — Они сами придумывают, кто в милости, а кто нет».

— Кастариан Шанор и магистр Элоссиан сражались честно, — сказал он, — как и человек по имени Корден Ниш. Я простил того, кто убил Даяна Фрагу. Ужели я буду немилостив к сироте и вдове? Все вы равны в глазах дочерей Джандилака и будете равно любимы Фадарай, когда примете Цветение. А теперь идёмте в храм.

Арга надеялся после службы провести время с Лакенай, но она вместе с Лесстирианом уехала в Академию — проводить вечерние занятия. Конечно, она первой откликнулась на просьбу Лесса. Арга посмеялся, узнав, что едва ли не вся армейская Коллегия последовала её примеру. В стороне остались только несколько самых суровых и нелюдимых Даянов и Сарита. Драконье Око заявила, что дети боялись её ещё с тех пор, как она сама была ребёнком. «Позовёте меня, если будут безобразничать и лениться, — посоветовала она с ухмылкой. — Приду и наведу страху».

Арга всё же пожаловался Лакенай, что давно не видел её и тоскует. Лакенай поцеловала его и обещала приехать позже, к ночи. Арга догадывался, что будет она до смерти уставшей и они смогут разве что заснуть в объятиях друг друга. Но и эта мысль согревала его.

Пока шла служба, смерклось, а зябкая морось превратилась в ледяной ливень. На обратном пути Арга вымок до нитки. Ему пришлось задержаться в конюшне, обихаживая Сатри и Ладри. Конюхи до дрожи боялись их, боялись и самого Аргу, но больше всего боялись, что коневолки захворают и Арга прогневается. Арга пожал плечами и сказал только, что сознаваться надо было сразу, до последнего не тянуть.

Он забыл в конюшне свой плащ и не стал за ним возвращаться. В коридоре наверху прогорело масло в светильниках. Прежде слуги Баншира не допускали такого, и Арга удивился. Потом он увидел причину.

Маррен вышел из комнат и ждал его у дверей.

— Сиди внутри, — велел Арга, уводя его к себе. — Цанийцы боятся тебя.

— Прости, Арга.

Арга вошёл и огляделся. Ни единая свеча не горела. Прежде ему пришлось бы спускаться вниз или звать слуг. Арга взял свечу и обернулся к Маррену.

— Зажги.

Колдун моргнул.

Разом загорелись все свечи в комнате. Арга покосился на ту, что держал, и усмехнулся, возвращая её в подсвечник.

Маррен был одет в цвета Ториянов, подобно вассалу. Он выглядел заметно лучше. Отмытые волосы стали шелковистыми. Зыбкий тёплый свет скрадывал его мертвенную бледность и смягчал резкие черты худого лица. Нечто жуткое проглядывало в нём, когда он поднимал глаза, но сейчас он обыкновенно смотрел в пол.

Колдун определённо не собирался умирать. Это радовало Аргу. Маррен был залогом его победы — его и Людей Весны. Многие честолюбивые замыслы зиждились на том, что в руке Арги в свой срок окажется чёрный меч. Арга часто напоминал себе об осторожности. Маррен оставался чудовищно опасным. Арга знал, что чёрный меч — не только оружие, но и искушение, что в опасности не только его жизнь, но и душа. Но колдун вёл себя смирно. Он подчинялся без промедления, не говорил слова поперёк и ничего не пытался Арге советовать. Больше того: он старался служить и приносить пользу. Казалось, он не только не таит злобы на Аргу, но даже благодарен ему. Арга обнаружил, что мириться с его присутствием не так трудно. Порой ему нравилось смотреть на колдуна, доверчиво спящего у его ног.

Арга ушёл в спальню и переоделся в сухое, а когда вернулся, увидел, что Маррен стоит на том же месте и поглядывает с робкой надеждой. В эту минуту он снова показался Арге юным.

Арга сел в кресло и подозвал его к себе. Маррен опустился на колени рядом с ним, потом сел на полу, глядя снизу вверх. Арга дотронулся до его плеча. Маррен опустил голову, прикоснувшись виском к его колену. Аргу несколько удивляло, как он умудрялся спать в этой позе, но он спал — этого было достаточно.

— Сколько лет твоему телу? — спросил Арга, пока колдун не задремал.

— Семнадцать.

Арга хмыкнул. У колдуна даже усы не пробивались.

— Выглядишь моложе.

— Да?.. — Маррен поднял лицо, губы его тронула едва заметная улыбка. — Я всегда медленно… взрослел.

— Где ты родился? У тебя же были… родители?

— Да. В деревне. В горах. Пасли овец, пряли шерсть. Там рано начинают работать, а взрослеют поздно, потому что голодно.

— И ты ушёл оттуда к Железной Деве?

— Нет. Меня продали.

Арга уставился на него.

— Продали?..

— Большой голод, — сказал Маррен безмятежно. — Двенадцать детей. Кормят четырёх старших. Шестеро умерли. Двух купили.

— Двух?

— Сестра умерла на следующий день.

Арга молчал. Слова не шли на ум.

— А что там сейчас? — наконец спросил он.

— Пустоши. Заброшенные шахты.

Арга покусал губу. Плохие годы случались, конечно, но о подобном голоде он только читал в хрониках. Самые высокомерные Коллегии магов, не чинясь, выходили заклинать погоду, едва становилось ясно, что землепашцам грозит неурожай. Обычно даже не брали платы… Что там! Говорили, сама Железная Дева и та не брезговала этим святым делом. «Ему же больше трёх веков, — наконец вспомнил Арга. — Это было больше трёх веков назад».

— Ладно, — неловко сказал Арга. — Спи.

Маррен ткнулся лбом ему в колени.

Арга взял письмо от наместника Лесмы, распечатал, вгляделся в строки. Наместник, Воспринятый родом из Ранганы, выражался столь многословно, что на первой странице толком не было ничего, кроме уверений в преданности. Пышный с завитушками почерк мешал разбирать слова. Арга потёр виски. За окнами мерно шумел дождь. Клонило в сон. Размеренное дыхание Маррена убаюкивало. «Приедет ли Лакенай? — подумал Арга. — В такую погоду лучше ей не выбираться на улицу. Я не обижусь, она знает…» Где–то внизу засуетились, захлопали дверьми. Арга напрягся: Лакенай? Но разобрал несколько слов и не прислушивался больше: приехал домоправитель Баншира. Послышались лёгкие шаги в коридоре: должно быть, убедились, что страшный колдун скрылся, и меняли, наконец, масло.

Арга поймал себя на том, что старается не шевелиться. Его левая рука уже играла волосами Маррена. Усмехнувшись, он убрал руку.

Он сам задремал в кресле и уронил письмо. Разбудил его свет, засиявший в окнах. Яркость его свидетельствовала, что он сотворён магией. Потом блистающий золотой шар поднялся выше и в комнате стало светло, как днём. «Лакенай приехала», — понял Арга. Сердце его дрогнуло от благодарности и любви.

Он подобрал письмо с пола и сжал плечо Маррена.

— Просыпайся.

Колдун мгновенно открыл глаза.

— Арга?

— Иди к себе. У меня гостья.

Маррен встал, потирая веки. Он не торопился повиноваться. Арга нахмурил бровь. Маррен посмотрел на него, беспокойно стиснул руки и быстро спросил:

— Можно сказать, Арга?

— Можно не спрашивать. Говори.

Колдун отвёл взгляд.

— Это сложно, — виновато проговорил он. — Трудно найти слова. Но… Приближается что–то. Деяние, событие… которое заставит множество людей горевать. Я должен был сказать тебе.

— Должен, — согласился Арга и уточнил: — Тебе что–то мешает? Обычно ты неплохо предсказываешь будущее. Событие? Где? С кем? Когда?

— Здесь, в Цании, и скоро, — Маррен понурился. — Яснее я не вижу. Так бывает… если некто ещё не решился. Тот, от кого всё зависит.

— Ты можешь указать этого человека?

Маррен покачал головой.

— Нет, и это странно. Если бы его пытались укрывать магией, для меня было бы только проще. Ответ один: есть множество людей, связанных обязательствами и приказами, так или иначе это деяние зависит от них всех. Все они сейчас поглощены сомнениями и страхом.

— Но событие приближается?

— Возможность события. Арга…

— Что?

— Ты ведь не возьмёшь меня на церемонию, — внезапно сказал Маррен.

— Не возьму. Тебе нечего там делать. Цанийцы испугаются. Весенние удивятся. Каудрай рассердится. Никто не поймёт, зачем мне это.

«Я многословен», — подумал Арга и замолчал. Скверные предчувствия охватили его. «Цанийцы хитрее нас, — вспомнил он. — А ведь я сам говорил Эрлиаку, что им нельзя верить».

Маррен заговорил снова и Аргу передёрнуло. Слова колдуна оказались настолько созвучны его мыслям, как будто Маррен заглядывал в его разум.

— Есть странность, Арга, — сказал колдун. — В завоёванном городе слишком тихо. Ни беспорядков, ни драк. Недовольные проклинают судьбу, но не весенних. Вас боятся. Но Железную Деву тоже боялись, и всё же нападали на её воинов. На всех магов Чёрной Коллегии покушались. Не по разу. Кое–кого сумели убить. Да, цанийцы миролюбивы и не горды, но всё это настораживает. Если бы ты взял меня на церемонию…

— Колдун, — тяжело прервал Арга. — Я разрешал тебе говорить, а теперь запрещаю. Я услышал достаточно. Иди.

Маррен опустил глаза. Лицо его дрогнуло. Он казался побитым. Молча, беззвучно он исчез.

Арга сжал голову руками.

«Как будто мало у меня было дел, — думал он. — Ещё и это. Колдун читает мои мысли? Что, если он лжёт и морочит мне голову? Если даже в оковах Закона Прощения он это может? Тогда я сам виноват. Я позволил ему. Я облегчил его муки и разум его прояснился — а Маррен хитрее всех проклятых цанийцев, вместе взятых. Если это так, я должен его убить и как можно скорее, потому что обыграть его мне не по силам. Он слишком опасен, и пусть мрак поберёт Элевирсу, она того не стоит. Ничто не стоит того. Но… если он говорит правду? Тогда всё ещё сложнее».