— Ну, братцы, — сказал Арга обескураженно, переводя взгляд с Сатри на Ладри и обратно. — Как же так? Я понимаю, вы не хотите, чтобы чужаки чистили вас. Но уж навоз–то убрать могли позволить?

Наверху под крышей возились птицы. День выдался погожий, в чердачном оконце сверкал солнечный луч. Было тихо. Коневолки отобедали и дремали в стойлах. Несколько дней назад в этой конюшне ещё стояла пара хозяйских лошадей, но их увели. Цанийские лошади боялись коневолков, от страха дичали и бились о стены. Теперь конюшня целиком принадлежала зверям весенних.

Немудрено, что слуги Баншира остерегались сюда входить. Арга слыхал, что они каждый раз бросают жребий — кому нынче выпадет незавидная доля. Было дело, конюхи повалились ему в ноги, жалуясь на Сатри и Ладри: братья угрожали убийством тем, кто осмелится тронуть копыта. Арга смилостивился и с тех пор чистил своих зверей сам. Но навоз… Арга прошёлся по чисто выметенному коридору, заглянул в другие стойла — прибрано. Он вернулся к Сатри и Ладри. Вороные смотрели внимательно и сурово. Судя по их виду, никакой вины они за собой не чуяли. Прочие коневолки, любопытствуя, повыставляли морды из стойл. Арга заметил среди них Тию, но даже к Тии братья не обернулись.

— Мрак, — пробормотал Арга. Он был озадачен.

Ладри негромко фыркнул. Сатри мотнул головой, будто кивая. Арга нахмурился.

Гордые коневолки и так–то не жаловали лошадиные конюшни с их засовами и развязками. Необходимость коротать здесь дни их тяготила. Работники Баншира постарались расширить стойла, но зверям всё равно было тесно и скучно. Стоять же по бабки в собственном дерьме… Немыслимо!

— Что? — понизив голос, спросил Арга.

Сатри подошёл вплотную к двери и огляделся. Убедившись, что кроме Арги людей поблизости нет, он многозначительно всхрапнул. Потом он повернулся к Арге хвостом и стал копытом раскапывать гору навоза у дальней стены. Изумлённый до глубины души Арга наблюдал за ним. Наконец на свет показался донельзя грязный, истёртый и исцарапанный деревянный футляр. В таких хранили свитки.

Арга присвистнул.

Пройдя мимо Сатри, он поднял футляр и открыл его, достал свиток и развернул часть. Длинный листок был исписан чётким убористым почерком. Чернила казались свежими.

«Пишет сие Даян Тегра из Великого дома Даян; а прозвища нет у меня, ибо я молод.

Иннайта Арга!

Прошу твоего прощения. Я не измыслил другого способа сохранить тайну письма. Поручаю его благородному коневолку и надеюсь на твою милость. Опасения терзают меня. Врагов и соглядатаев вокруг больше, чем я думал, и больше, чем я мог представить.

Я исполнил по слову твоему.

Женщина именем Фиднеризи совершенно глупа и невинна. Единственное её желание — быть важной. Четвёртый управляющий Баншира, Роудрен Ташак, использовал её и дознался, из каких городов ты получал письма. Фиднеризи не сохранила его просьбы в секрете. Вина Ташака доказана.

Сторан Баншир никогда не скупился на жалованье слугам. Он хорошо платит и тем, кого нанял в последнее время. Люди ценят его и не питают вражды к нам. Однако распоряжаются в имении управляющие, и никто не сомневается, что они передают волю хозяина.

Хотя твой приказ был прям и я понял его ясно, я не мог успокоиться на этом. Я дерзнул продолжить изыскания. Для этого я обратился к моим друзьям и возлюбленным. Среди них есть человек из Воспринятых, внешне непохожий на весеннего. Он сумел пройти закрытыми для нас путями и заговорить с людьми, чурающимися нас».

Арга мимолётно улыбнулся. Этого «человека из Воспринятых» он видел. Навряд ли высокородный Даян Тегра стеснялся смуглой девушки из Суры. Скорей, он боялся за неё слишком сильно, оттого не решился назвать её даже в этом письме.

«Среди караванщиков, пришедших из Элевирсы в последнюю неделю, соглядатаев нет. Истинных соглядатаев присылают окольными путями, через Суру и Лесму. Многие люди Элевирсы оставались в Цании во время осады и претерпевали её тяготы. Я ничего не сказал моей госпоже мэне Леннай, опасаясь, что она в один день повесит всех, кто покажется ей подозрительным. По твоему слову я назову имена, но доказательств представить пока не могу.

Я разузнал о Ташаке. Через свою супругу он был в родстве с Азарином Серелом, домоправителем Кастариана Шанора. Во время штурма Башни Коллегии мне довелось видеть отвагу Азарина и его достойную смерть. Как и прочие, я не верил, что он стоял за поджогом гильдейских архивов. Говорят, змея не может парить орлом. Но поистине, иннайта Арга, человек может всё.

Прежде Серелы были почтенным родом. Они никому не служили. Отец Азарина Лареллиан Серел входил в число отцов Цании. Азарин был ребёнком, когда Лареллиан разорился и, сломленный отчаянием, повесился. Это важно, потому что в разорении Серелов винят род Банширов. Я предполагаю, что Роудрен действует не в интересах Сторана Баншира и не по его приказу.

Я пытался выяснить, какие документы хотел уничтожить Серел — или Шанор. Кастариан Шанор высоко ценил Азарина и считал его не слугой, но другом. Он полностью доверял ему, мог доверить и столь ответственное дело. Увы, я принуждён был остановиться там же, где и мэна Ниффрай.

Я обратил внимание на то, что Роудрен не раз отправлял посыльных в дом Нарена Изира. Это странно, поскольку Банширы не ведут дел с Изирами. Слуги Изира сказали, что хозяин пытался наладить связи, но Сторан Баншир не хочет о том и слышать. Прежде этот Нарен считался вторым после главы Союза Гильдий. Мы видели его, когда он являлся к Фраге в числе спутников цанийского мага–посла. Тогда он был весьма влиятелен и богат. По женской линии он приходится родичем магистру Цинтириану. В своё время он жестоко оскорбил Баншира; я так и не понял, чем. Сейчас Изир обеднел, но не разорился. Известны слова Баншира, их повторяют в тавернах. Он сказал, что мог бы растоптать Изира, но не станет этого делать, если Изир сам не сунется ему под ноги. Есть подозрения, что Изир уже вступил в переписку с Цинтирианом.

Должен сказать, что Сторан Баншир, будучи у тебя в милости, получает огромные выгоды. Однако и он может таить обиду. Его троюродный брат магистр Альвериан сдался нашим воинам во время штурма. Насколько я сумел понять, Альвериан ждал, что будет прощён и возвышен. Однако возвысился Лесстириан, а Альвериан всё ещё ожидает своей участи в темнице. Не осмелюсь советовать тебе, иннайта Арга, но, возможно, здесь следует что–то сделать».

Аргу слегка замутило. Бесчисленные злопамятные цанийцы в его представлении слипались в какой–то сплошной ком. «Тегра Распутыватель Узлов!» — подумал он. Ещё он подумал: «Удержать город — сложнее, чем взять его», — но эта мысль была старой и во времена Крадона. Арга печально усмехнулся, вернувшись к чтению.

Ближе к концу строки становились не столь чёткими и прямыми: Тегра торопился.

«Не приходится удивляться, что вражеские соглядатаи подобрались к тебе, иннайта Арга. Ясно и то, что они стремятся узнать имена наших людей в городах и крепостях Юга. Но какие ещё цели преследуют они? Это я хочу выяснить.

Отцы Элевирсы не примут Цветение в мире. Навряд ли они будут просто дожидаться нас, чтобы повторить судьбу отцов Цании. Вероятно, они уже поняли, что колдун, которого ты держишь рядом с собой — это Маррен из Чёрной Коллегии.

Тревожит меня вот что: почти все из тех, в ком я подозреваю соглядатаев Элевирсы, прилежно посещают храм Фадарай и слушают священников, как если бы собирались принять Цветение. Возможно, так они пытаются отвести от себя подозрения; но почему все сразу? Наблюдают они за кем–то или пытаются что–то вызнать — намерения их в любом случае недобры».

«Тегрой Мудрецом будут звать тебя, — подумал Арга. — Тегрой Проницательным… или, может быть, Тегрой Тенью».

«Иннайта Арга! Я продолжаю изыскания. Напоследок скажу: цанийские супруги, сёстры и дочери одна за другой пишут дарственные, уступая родичам–мужчинам имущество, прежде отошедшее им по Правде Лаги. Это держится в тайне. Но всякая дарственная должна быть заверена преподобными законниками. Им предлагают взятки и угрожают, однако храм Джандилака ведёт записи несмотря ни на что.

Женщины охвачены страхом, потому что несколько купеческих жён умерли при неясных обстоятельствах. Все эти жёны желали разойтись с мужьями и разделить дом. Поистине, иннайта Эрлиак был прав: мужчины Цании сражаются со своими жёнами и дочерьми и сражаются насмерть.

Здесь я заканчиваю. Это письмо с глубоким почтением составил Даян Тегра».

Арга перечитал последние строки несколько раз. От них веяло странным холодом. Арга поймал себя на том, что сдвигает пальцы по свитку, словно холод был осязаемым, словно он держал в руках кусок льда… Он не сразу понял, что так поразило его в этом известии. Он видел много смертей и много жизней отнял сам. Таков уж мир сей под солнцем: злодеяния совершаются всюду. Убивают и случайных встречных, и близких родичей. Обвинять преступника — долг правоведов–иноков, посвятивших жизни Дщери Неумолимой. Такого рода дела не касались вождя Людей Весны… «Обряды примирения, — вдруг осознал Арга; словно молния пронеслась перед его глазами. — Все эти женщины согласились на обряды примирения. Перед лицом Фадарай подтвердили, что мужья их добры и живут с ними в ладу. Они спасли жизни своих мужей — и в благодарность за это мужья их убили».

Волосы дыбом вставали от такого предательства и богохульства. Это не умещалось в голове.

Арга медленно свернул донесение.

Он спрятал свиток за пазуху, а грязный футляр давил в пальцах, пока от того не остались лишь щепки. Потом обменялся хмурыми взглядами с Сатри и Ладри. Коневолки смотрели так, словно читали слова Тегры вместе с Аргой и поняли всё.

— Дерьмо, — кратко заключил Арга и пошёл за лопатой.

Ярость терзала его и чёрный гнев. Арга скрежетал зубами. «Во имя Кевай, Дщери Неумолимой! — думал он. — Я оставлю здесь наместницей Даян Леннай, и пусть она перевешает половину этого проклятого города. Что за гниль нужно иметь вместо души, чтобы сотворить подобное. Даже помыслить о таком невозможно, если ты человек. Трусливые торгаши не посмели выступить против нас. Но для убийства беззащитных, убийства доверившихся им хватило отваги… Из милосердия я дозволил обряды. Славно же оценили моё милосердие».

Размахивая лопатой, он едва не задел ногу Сатри. Коневолк отпрянул и больно укусил Аргу за плечо.

— Ох, — выдохнул Арга. — Прости.

Переведя дух, он продолжил трудиться.

Мало–помалу простая работа очистила его разум и позволила сосредоточиться. С тяжёлым сердцем Арга признал, что не отдаст Цанию на волю Даян Леннай. Он очень хотел это сделать — и не мог. Да, Леннай очистила бы Цанию от богохульников, соглядатаев и возможных предателей, но погубила бы при этом множество невинных людей. Она действительно могла казнить каждого второго. Мстительность, распалённая праведным гневом, уподобила бы её Железной Деве.

А кроме того, Цания платила дань. Купцы платили дань. Имущество легко отобрать, но искушённого торговца, сына и внука торговцев заменить очень трудно. Разорение Цании невыгодно для Аттай. Без дани казна обмелеет снова, и поход на Элевирсу из дела решённого обратится несбыточной мечтой… Подумав об этом, Арга криво усмехнулся. «У преподобных законников, — сказал он себе, — в последнее время было много забот. Они утомились. Кое в чём оплошали. Я напомню им об их долге. Но людям Фадарай невместно исполнять работу иноков–обвинителей».

Наполнив тачку, Арга повёз её к выходу из конюшни. На обратном пути он думал уже о другом.

По крайней мере один верный шаг он сделал. Он доверился Даяну Тегре и возложил на него ответственность; и так Ториян Арга Двуконный обрёл подле себя молодого мудреца, преданного и предприимчивого. Уже сейчас Тегра умело использовал соглядатаев. Арга не сомневался, что рано или поздно все соглядатаи весенних будут отчитываться перед ним. Юношу ожидало большое будущее. Но будущее ещё не наступило. Тегра был слишком молод — и был весенним. Он не мог втереться в доверие к цанийцам. Не в его силах было распутать сплетённые ими узлы. «И я не справлюсь с этим, — мрачно признал Арга. — Цанийцы хитрее нас. Фрага сумел бы… О, Фрага!» Как же не хватало Арге названого отца: его проницательности, его спокойствия, отблесков его легендарной славы. Оказаться без Фраги было всё равно что на поле боя потерять штандарт. Друзья и возлюбленные могли поддержать вождя, советники могли помочь ему разумным словом, но одно Арга утратил навеки — возможность безраздельно довериться тому, кто сильнее.

Вспомнилось вдруг, что говорил Эрлиак в погребальном шатре Фраги. «Тебе простят то, что ты не совладал с войском, — сказал священник тогда. — Но вся слабость, которую весенние готовы были простить тебе, иссякла с этим. Больше тебе не дозволено ни одной ошибки».

Арга остановился. Опустил руки, обвёл взглядом конюшню. Тия и братья по–прежнему смотрели на него, и в глазах благородных зверей было человеческое понимание. Арга тяжело вздохнул. Тыльной стороной ладони он потёр лоб и прислонился плечом к опорному бревну между стойлами Сатри и Ладри.

— Ни одной ошибки… — вслух проронил он. — Что мне делать, отец? Вспомни о нас в садах вечной юности, Фрага, обернись к нам… Что сделал бы ты на моём месте?

По полу скользнула лёгкая тень, послышался шорох: где–то под крышей птица вылетела из гнезда. Высоко в небе разошлись облака. В чердачное окно заглянуло солнце. Протянулся тёплый косой луч. В нём плясали пылинки. Молча Арга смотрел в этот свет, замерев от странного чувства.

Он будто видел Фрагу воочию.

«Думай о главном, Арга, — сказал отец. — Не пытайся уследить за каждым. Помни о главном».

Арга прикрыл глаза.

Он понял, кого оставит наместником в Цании. Это стало ясно как день. Наместник Торияна Арги Двуконного тоже не будет пытаться уследить за каждым. Его дело — нести штандарт, воплощать силу Людей Весны и свет Цветения, а ещё — обеспечить Даяну Тегре и его людям возможность работать. За каждым, быть может, не уследит и Тегра Распутыватель Узлов, но он уследит за многими.

В кресло наместника сядет Луян Ниффрай.

«Что главное для меня сейчас? — спросил Арга и ответил: — Элевирса». Впереди столица старого Королевства, а там — Совет отцов города, Коллегия магов и озлобленный магистр Цинтириан. Что затевают они? Прежде всего, разумеется, они крепят оборону. Но этого недостаточно. Магический щит не спас Цанию — не спасёт и Элевирсу. Они попытаются нанести удар. Но куда? Понятно, что войска Элевирсы не выйдут встречать весенних в чистое поле. Удар будет коварным.

«Куда ударил бы я сам?» — задумался Арга. Ответ пришёл сразу.

Маррен.

— Я хочу поговорить с Преподобным Судьёй.

Молодой законник в чёрной мантии поклонился Арге и молча исчез в галереях.

Главный зал храма был высок и тёмен. Путь сюда не отнял у Арги много времени. Две сотни шагов отделяли резиденцию Баншира от храма Джандилака. Арга дольше выбирался из лабиринта хозяйственных построек и приводил в порядок запачканную одежду. «Странно, что эта мысль не пришла мне раньше, — раздумывал он по пути. — Впрочем, ещё не слишком поздно». Огромная площадь перед храмом сейчас казалась пустой, хотя по краям её сновали люди. Войдя, Арга миновал несколько арок, всё более роскошных и величавых. Лишь несколько служителей встретились ему. Храм был огромен, в нём хватало меньших входов. Под его крышей трудились судьи и нотариусы, иноки–обвинители и преподобные адвокаты, но главный зал редко наполнялся народом. Молитвы возносились в часовне Джурай, которую цанийцы звали Джурэной. Судии Справедливому не молились — это было попросту бесполезно.

Арга остановился перед скульптурной группой.

В тяжёлых светильниках из чёрного металла пылало серебристое пламя. Оно отбрасывало блики, сплетавшиеся с тенями. У дальней стены на троне сидел каменный Джандилак, отрешённый и безразличный. При взгляде на него вспоминалось: прежде, чем стать Справедливым, он был владыкой божественного покоя. Но страсть и гнев, порыв и пламенную решимость, веру и скорбь выражали фигуры его дочерей.

Кевай, Дщерь Неумолимая, высилась по правую сторону от Джандилака. Она смотрела на того, кто явился к ней, и страшен был её взор. Никто не мог лгать перед ним. Никто не смел оправдываться и не отважился бы перекладывать вину на плечи другого. Кевай видела все злодеяния мира и, бешеная, требовала суровой кары.

Джурай, Дщерь Милосердная, была изваяна слева. Она смотрела на отца. Здесь, на суде, она не утешала и не прощала виновных. Защитница вставала между ними и идущей на них грозой и умоляла о снисхождении к ним, какими бы они ни были.

Долгое время Арга смотрел на статуи.

Весенние знали, что в Цании почитают Миранай Труженицу. Мираэна, как называли её здесь, покровительствовала и ремёслам, и торговле. Купцы щедро одаряли её храм в благодарность за прибыльные сделки и мирные пути караванов. Но, верно, частенько доводилось жителям Цании обращаться в суды, раз гильдейцы потратили столько денег на этот зал. Статуи казались живыми. Дарование ваятеля завораживало и пугало. Не по себе становилось при мысли, что свирепость Кевай и бесстрастие Джандилака некогда смертный человек вырезал из обычного камня.

Скрипнула боковая дверь и показался Преподобный Судья. Арга неглубоко поклонился ему. Цаниец в ответ сложил пальцы на своей серебряной цепи.

Он был стар и величествен в своей старости. Должно быть, молодым он выглядел как весенний. Мощный и широкогрудый, за годы он не сделался грузным, а ростом не уступал Арге. «Почему он не стал воином? — удивился Арга и тотчас догадался: — В Цании он мог стать только стражником, а стражников здесь почитают не выше слуг. Храмовый же юрист здесь — воин. Он решает вопросы жизни и смерти. И ему часто грозят сильные мира».

Судья приблизился степенным шагом.

— Что привело тебя сюда, Арга Двуконный из дома Ториян?

Мгновение Арга оценивающе смотрел на него. В цанийце не было вражды. Напротив, он как будто приветствовал явление Арги — не с радостью, но с удовлетворением.

— Я хочу задать вопросы.

— Спрашивай.

Арга помолчал.

— Быть может, мои слова удивят тебя. Мне есть что спросить и о повседневных делах храма. Но вначале я хочу услышать о деяниях богов.

Судья кивнул. Он не выглядел удивлённым.

— Есть великий обряд, — продолжал Арга, — именуемый Законом Прощения. Некогда сам Джандилак создал его, чтобы связать Улдру. Вряд ли кто–то знает о нём больше, чем Преподобный Судья.

— Джандилак знает, — с полуулыбкой ответил цаниец, — и его дочери, а также, полагаю, премудрая Виленна, поручительница небесная… Я готов изложить тебе то, что ведомо смертным людям. Что же, инн Арга, выходит, мои догадки верны?

— Догадки?

— Чёрный Вестник жив, он здесь, и он подвергнут Закону Прощения.

«Чёрный Вестник? Он говорит о Маррене?» — Арге стоило труда вспомнить, почему это так. В Коллегии Железной Девы маги не пользовались своими человеческими именами. Каждого знали только по прозвищу. Фрага после победы намеренно звал Маррена по имени, подчёркивая, что Коллегия разгромлена и все её обычаи отвергнуты и забыты. Но за пределами владений Аттай старых врагов помнили по старым прозваниям.

— Не стану отрицать, Преподобный. Полагаю, об этом догадываются все, кто разумен и дал себе труд задуматься.

Судья снова кивнул.

— Полагаю, это было трудным решением.

И в мыслях Арга не хотел бы обвинить Преподобного Судью в том, что тот пытается увести разговор в сторону. Но всё–таки Судья был цанийцем и говорил с завоевателем. Верно, даже ему нелегко было оставаться беспристрастным. Поэтому Арга просто напомнил:

— Я хочу узнать о Законе Прощения. Что он такое? Как действует, к чему приводит? И что означают слова клятвы поручителя?

— Инн Арга, ты сам стал поручителем для Чёрного Вестника?

— Это важно?

Судья сдержанно вздохнул.

— Поручителю, — ответил он, — я расскажу больше. Если это не ты, я прошу тебя привести сюда этого человека.

— Я — поручитель.

— Уверен, что и это было непростым решением. — Повернувшись, Судья сделал несколько шагов к статуе Джурай. Арга последовал за ним. — Впервые Закон Прощения применили к человеку почти три тысячи лет назад. Той страны больше нет. Рыбаки Белого Берега показывают путникам руины её столицы. Говорят, её покарали боги… Король Аэдис сам заслуживал Закона Прощения в полной мере. Он был священником Джандилака и стал Преподобным Судьёй, но преступил свои клятвы и захватил трон. Презирая закон, он вёл жестокие войны. Его первый советник Эгрес предал его и передал врагу важные сведения. Это привело к ужасающему кровопролитию. Аэдис намеревался казнить изменника, но прежде он хотел выведать всё, что Эгрес знал о противнике. Он подозревал, что Эгрес способен солгать даже под пыткой. Тогда Аэдис применил к нему Закон Прощения. Он добился своего. Эгрес умер через неделю. О чём говорит нам эта история?

Арга удивлённо приподнял брови.

— Сила Закона, — сказал Судья, — не зависит от того, кто его применяет. То, что Закон имеет силу, не значит, что применяет его праведник.

«Цаниец, — подумал Арга. — Что ж, ладно, я не буду его осаживать. Пусть говорит. Возможно, так он скажет больше».

— Вторая история не столь примечательна, — спокойно продолжал Судья. — Преподобный Судья Таниак из старой Фрикки славился своей мудростью. Он применил Закон как справедливую кару для знаменитого разбойника Иэзара. Много лет разбойник наводил ужас на купцов и пахарей. Он не делал различий между бедными и богатыми. Почти всегда он убивал тех, кого грабил, убивал медленно и с ужасной жестокостью. Когда его наконец поймали, люди говорили, что для него нет достойной казни… История проста, но и она содержит важное знание.

Арга внимательно слушал Судью.

— Считается, — объяснил Судья, — что Закон Прощения заставляет преступника понять, какие страдания он в действительности причинил людям. Но Иэзар понимал, что он делает. Причиняя боль, он наслаждался. Закон Прощения убил его за три дня. Мы не знаем, что в действительности чувствуют подвергнутые этой каре… разве что ты спросишь об этом Чёрного Вестника. Нам же известно, что дело не в понимании.

— Что с клятвой поручителя? — настойчиво повторил Арга.

— Принося клятву пред ликом Судии Справедливого, поручитель подтверждает, что на свете есть по крайней мере одно живое существо — человек или бог — которое всё ещё верит преступнику. Поручитель клянётся, что преступник достоин жить, что он может искупить причинённое им зло — или хотя бы часть его. Есть одна несообразность… Я порой размышляю над этим.

— Несообразность?

— Сила Закона не зависит от того, искренне ли прибегает к нему преступник. «Я сознаю, что Закон невозможно обмануть», — так он должен сказать. Подобным образом действует и клятва. Поручитель клянётся заботиться и поддерживать. Клятва вступает в силу независимо от того, насколько правдивы его слова. Однако её действие быстро ослабевает, если поручитель избегает подопечного. Поручитель вынужден быть рядом, если действительно хочет, чтобы преступник оставался в живых. Поэтому Виленну так часто изображают вместе с Уладраном.

Арга кивнул. Он подозревал нечто вроде этого.

— Часто ли применяли клятву?

— Единожды. И это закончилось плохо.

Под рёбрами Арги что–то ёкнуло. Он выпрямился и поднял подбородок.

— Прошу тебя, Преподобный, ничего не утаивай. Ма… Чёрный Вестник равно опасен для всех нас.

— Конечно, — сказал Судья.

«Я убью Маррена, — подумал Арга. — Сегодня же. Я только должен знать всю историю. Чтобы не сожалеть и не сомневаться».

— Это было проклятое время, — начал Судья, — самое позорное для нашего Храма. Оно известно как Ересь Бичевателей. Афрасса, человек из Анаразаны, пришёл в старую Вирсу с торговым караваном. Там он узнал об учении Джандилака. В сердце ему запала Кевака, Дщерь Неумолимая. Он стал послушником, потом — иноком–обвинителем, но всего этого казалось ему недостаточно. И он сделался лжепророком.

— Что это значит?

Арга помнил про Ересь Бичевателей. О ней повествовали легенды и исторические хроники. Пару заметок посвятил ей сам Эссар Крадон. Но Афрассу редко именовали пророком, а о лжепророках Арга вовсе никогда не слыхал. Вероятно, этим словом пользовались только те, кто выше всех богов почитал Судию Справедливого.

— Афрасса заявил, что Кевака говорит с ним. Ярость её достигла предела. Мир погряз в преступлениях. Афрасса утверждал, что слова Кеваки достигают слуха её отца, что доказательства обвинения бесспорны и самой Джурэне нечего возразить. Скоро Дщерь Милосердная отступится. Тогда мир погибнет. Чтобы этого не случилось, люди должны покаяться. Афрасса верил пламенно, он был наделён даром слова, а кроме того, говорят, он был очень красив. Люди пошли за ним. Появились Бичеватели, которые публично били себя плетьми во имя искупления грехов. Они остались в истории и дали имя эпохе, но вовсе не они были истинным злом. Последователи Афрассы забыли о справедливости. Даже малые преступления и незначимые проступки, по их мнению, заслуживали суровой кары. Ребёнку, укравшему конфету, отрубали руку — ведь иначе мир мог погибнуть. Преподобная Судья Элестанна выступила против Афрассы, но Бичеватели напали на храм с оружием и Судье пришлось бежать.

— Она бежала в Сельн, — вспомнил Арга. — И там на её сторону встал молодой Эссар Крадон.

— Да, — сказал Преподобный Судья. Он поднял взгляд на статую Джурай. — Легенды гласят, что тогда воистину в ход вещей вмешались боги. Богиня. Джурэна. Это она послала великого Крадона защитить людей.

— Но что случилось с клятвой поручителя?

— Крадон собрал войска и Элестанна благословила их. Еретиков разбили и разогнали. Афрасса сражался до последнего. Его захватили живым. Но мудрый Крадон понимал, что это ещё не конец. Бичеватели по–прежнему верили Афрассе. Если бы пророка просто казнили, его последователи начали бы сражаться во имя его, ещё злее, чем прежде. Он стал бы их знаменем. Чтобы этого не случилось, нужно было заставить его раскаяться. Заставить самого Афрассу подтвердить, что учение его — ложь.

— Его подвергли Закону Прощения.

Судья кивнул и уточнил:

— Он должен был прожить достаточно долго, чтобы его услышали все. Элестанна стала его поручительницей.

— И это закончилось бедой.

— Во всём винят Элестанну, — сказал Преподобный Судья. — Одни говорят, дело в том, что она была священницей Джурэны, слишком милосердной для трона Судьи. Другие считают, что корень беды в её гордыне. Стань поручителем Крадон, всё обернулось бы иначе. Третьи полагают, что Элестанна просто влюбилась в Афрассу.

— Не тогда ли родилась сказка о том, что однажды Веленай полюбит Улдру?

Арга думал вслух и не ожидал ответа, но Судья улыбнулся:

— Нет, — ответил он. — Сказка много старше. Думаю, она и вызвала к жизни такую догадку. Элестанна, женщина, ставшая Преподобной Судьёй, вряд ли могла пойти на поводу у чувства. Тем не менее, к Афрассе она была добра. Она надеялась изменить его. Показать ему, что не все в этом мире под солнцем злы и жестоки.

— Что же случилось?

— Афрасса говорил на площадях и просил у людей прощения. Казалось, всё идёт как должно… После выяснилось, что он не только говорил, но и писал. Он писал своим последователям, что по–прежнему убеждён в своей правоте. Он не хотел зла. Он хотел спасти мир. Он сожалеет о неправосудно казнённых и искалеченных, но преступления вновь совершаются и кара за них будет ужасной. Наконец Бичеватели собрались и вышли на последнюю битву. Они решились погибнуть в бою и своими смертями искупить вину мира. Крадон вмешался и их встретили во всеоружии, но избежать жертв не мог даже Крадон. Когда пал последний из Бичевателей, умер и Афрасса.

Арга долго молчал. Судья обернулся и встретил его взгляд.

— Так, — сказал Судья тяжело, — стало известно, что Закон Прощения не всесилен. В действительности это было известно и прежде. В самой клятве сказано: «Признаю за тобой право убить его, если ты заподозришь в нём новую порчу». Элестанна совершила ошибку. Она недостаточно глубоко размышляла над словами клятвы. Не повтори её ошибку, Арга Двуконный.

Арга ещё раз поклонился Судье.

— Благодарю тебя, Преподобный, — сказал он. — Мне будет о чём поразмыслить.

— Сейчас под солнцем нет человека опаснее, нежели Чёрный Вестник, — прибавил Судья. — Среди слуг Железной Девы он был не самым могущественным, но самым коварным. Если ты говоришь с ним, не верь ни одному его слову.

Арга поднял ладонь, прерывая Судью.

— Благодарю, — повторил он сухо. — Есть и другие вопросы, которые я хочу задать.

Судья понимающе склонил голову.

— Я слушаю тебя.

— Я получил известия, которые насторожили меня, — сказал Арга. — Не слишком ли много дарственных заверяют в Цании в последнее время? И хорошо ли помнят свой долг обвинители? Законы сменились недавно, они могли что–то упустить.

— О! — проронил Судья, — да, это…

— Мы — народ Фадарай, — продолжал Арга веско, — но Джандилака мы почитаем, и Правда Лаги составлена со всем почтением. Я ожидаю такого же почтения к ней от вас.

Судья покивал.

— Я понимаю, — ответил он. — Не гневайся, инн Арга. Всё немного не так. Если бы речь шла только о дарственных, мы скоро начали бы протестовать. Но многие всего лишь пишут доверенности на управление имуществом. Против этого нечего возразить. Женщин в Цании до сих пор учили только ведению домашнего хозяйства. Они не в состоянии управиться с серьёзной торговлей, тем более — с играми на бирже.

— Ходят слухи об убийствах.

— Я знаю и о них. В храме Неумолимой трудятся день и ночь. Но обвинению нужны доказательства. Никого нельзя обвинить, основываясь лишь на слухах.

— Трудитесь усердней. Если вам угрожают, обращайтесь прямо ко мне.

— О, если бы нам угрожали! — Судья мрачно усмехнулся. — Это стало бы надёжным доказательством.

— Я слышал об угрозах.

— От кого?

— Это важно?

Размеренным шагом Судья прошёл от изваяния Джурай к статуе Кевай и встал перед Дщерью Неумолимой. Каменная богиня смотрела на него теперь: со всей неукротимой свирепостью, со всем бешенством высоких небес. Арга взглянул ей в лицо и отвёл взгляд.

— Хотя бы одно имя, — потребовал Судья. — Того, кому угрожали. Того, кто угрожал. Это дало бы нам зацепку.

Строгое достоинство его было подобно огню в железном светильнике. Черты Судьи озаряло серебристое пламя. Арге подумалось, что Эрлиак никогда не выглядел настолько величественным. Разве что Каудрай… да, лишь Святейшая Каудрай могла бы сейчас сравниться с этим цанийцем.

— Весенние узнают имена, — сказал он.

— Я буду благодарен, если вы поделитесь знанием. Должен сказать, инн Арга, пожар в архивах Союза Гильдий сильно осложнил нашу работу.

— Архивах Союза? — Арга удивился. — При чём здесь они?

Судья сплёл пальцы и уставился на свои перстни. Брови его сдвинулись, лоб прорезали морщины.

— Эти Архивы считались самым надёжным местом, — ответил он с сожалением. — Там хранились не только торговые документы.

«Вот оно!» — Арга постарался скрыть охватившее его возбуждение. Не здесь ли крылась тайна Кастариана Шанора? Арга не мог бы ответить, почему это кажется ему таким важным. Нечто едва уловимое, глубинное, неясное подсказывало: он должен знать.

— Что могло сгореть там?

Судья помолчал.

— Большой купеческий род — это маленькое княжество внутри города. Такова Цания! Купцы следили друг за другом, подмечали слабости и промахи. В войнах за торговые пути редко льётся кровь, но они жестоки… Некоторые сведения хранились записанными.

Арга хмыкнул.

— Нелёгок труд обвинителей в Цании.

— Он повсюду нелёгок. Часто жестокие и бесчестные поступки совершаются с полным уважением к закону. Инокам, особенно юным, трудно признать, что это не их дело. Тогда приходится напоминать им об Афрассе.

Арга поколебался.

С того места, где он стоял, видно было лицо Джурай. Богиня смотрела на отца. Ваятель сделал её прекрасной. Никогда Арга не видел у статуи столь прекрасного лица. Но не было в красоте Дочери Милосердной ни радостной силы Фадарай, ни тонкого искушения Элафры, лишь беспредельная печаль и глубокая жалость. Она выглядела усталой. Арге показалось, что он постигает замысел ваятеля. Саму Джурай становилось жалко; и всякий благородный душой здесь захотел бы выступить на её стороне.

Как звали этого скульптора? Был ли он цанийцем?..

— Позволь спросить, Преподобный, — сказал Арга, — что ты думаешь о Правде Лаги?

— Джандилак покровительствует всем справедливым законам.

— Справедлив ли закон Фадарай?

Судья неожиданно улыбнулся. Отойдя от статуи Неумолимой, он приблизился к Арге.

— Храм Джандилака признаёт историю о подвиге святого Лаги, — сказал Судья. — Однако не в том виде, в каком её знают весенние. Я изложу её, если позволишь.

Арга глянул на него искоса.

— Я верю, что в ней нет ничего оскорбительного для нас.

Преподобный Судья взялся за свою цепь. Он выглядел задумчивым, но тень улыбки осталась в уголках его губ и глаз. Некоторое время, казалось, он собирался с мыслями. Арга терпеливо ждал.

— Бродя во тьме, среди руин и развалин, — начал Судья размеренно, будто читал по книге: — юноша по имени Лага увидел разбойников, напавших на девушку. Как лев бросился он на них и одолел, хотя их было немало. Девушка поблагодарила его и спросила: хочет ли Лага забрать её серебряную цепочку? Хочет ли воспользоваться её телом? Желает ли взять её с собой как рабыню или жену? Лага на всё отвечал — нет. Он защитил её просто потому, что она была в опасности. Она ничего ему не должна. Тогда воссиял беспредельный свет: Фадарай явилась в своём истинном облике. Коснувшись плеча Лаги, она сказала: «Сейчас твой народ ищет только пропитания и убежища. Но я обещаю вам многие победы, великую славу и великую власть».

Арга улыбался. Любимую легенду приятно было слышать и в тысячный раз. До сих пор Судья не сказал ничего нового.

— Лага изумился, — продолжал Судья. — Он сказал: «Ты не богиня войны и не покровительница вождей и правителей. Как ты можешь обещать то, над чем ты не властна?» И он был прав, инн Арга. Для того, чтобы сполна одарить народ, возлюбленный ею, Фадарай обратилась за помощью к другому богу. К тому, чьё могущество поистине велико.

— Вот как, — проговорил Арга.

Он был восхищён. Пускай Святой Престол излагал легенду иначе, но сказка Судьи воодушевляла и вселяла гордость. «Не будет зла, если об этом узнают другие, — решил Арга и сдержал улыбку, подумав: — Любопытно, Эрлиак взбесится?..»

— Под великим договором весенних, — закончил Судья, — стоит и подпись Джандилака. Помни об этом, Арга Двуконный. Правь справедливо.

* * *

Возвращаясь, Арга чувствовал себя полным историями по самую макушку. Но желанной уверенности он так и не обрёл. У Маррена и Афрассы не было ничего общего. Не злоба и не коварство преодолели силу Закона Прощения, а жажда справедливости и стремление к добру, пусть и ложно понятому. Кроме того, при всём своём благородстве Преподобный Судья был человеком и цанийцем. Как человек, он боялся Чёрного Вестника. Как цаниец… как цаниец он был просто очень хитёр. По зрелому размышлению Арга понял, что последняя история Судьи звучала чересчур благостно. Это насторожило его. Подпись Джандилака под договором с Фадарай?.. Он восстановил в памяти события и слова — и усмехнулся. Немало времени Арга Двуконный внимал Преподобному Судье Цании, внимал почтительно и как будто верил каждому его слову. Несомненно, Судья начал свою игру. Он хотел закрепить успех. Он желал, чтобы могущественный фадарит счёл его союзником — достойным, правдивым, надёжным. Сказать по чести, это было вполне естественно. Но что крылось за этим? «Проклятые торгаши!» — Арга сжал кулак. Кто мог равняться с ними? Одолеть хитрецов в их же игре?

…Маррен.

Он мог. Маги Чёрной Коллегии веками интриговали друг против друга и против всего мира. Самый многоумный цаниец не годился Маррену в подмётки. Для колдуна это были детские забавы. Он мог дать Арге ответы на все вопросы. Он, наконец, умел читать мысли…

Но довериться Маррену было стократ опаснее, чем поверить цанийцу.

«Прекрасно, — Арга помрачнел. — Я хотел найти разгадки, а нашёл только новые тайны. На кого я могу положиться?» Он горько усмехнулся. Он мог быть уверен в любом из тысяч Людей Весны. Но этого было недостаточно. «Если я убью Маррена, — снова, в который раз повторил себе Арга, — я избавлюсь от страшной угрозы и от многих сомнений. Но если я убью Маррена, это станет победой для Элевирсы. Наши враги, которые до дрожи его боятся, одержат победу, не приложив никаких усилий к тому».

Арга поднялся по лестнице и толкнул дверь в комнату Маррена.

Колдун опять сидел на полу, склонив голову и сложив руки на коленях. Занавеси были сдвинуты, но вечернее солнце светило прямо в окно. Из–за толстой ткани протягивались короткие лучи. Арга не навещал Маррена три или четыре дня. Тот, конечно, опять перестал есть и спать. И пить. Арга вздохнул. Может ли замышлять недоброе тот, кто так явно и упорно стремится к смерти? Арга нашёл кувшин с водой. Без лишних слов он взял Маррена за волосы, откинул ему голову и насильно влил в него полкувшина. Маррен давился и кашлял, но глотал. Арга остановился, когда колдун начал всхлипывать и непроизвольно хвататься за его руки. Немало воды пролилось, одежда Маррена промокла. Арга почувствовал, что у него самого заледенели пальцы. Дни становились всё холодней. «Принести ему жаровню? — подумал Арга. — Не повредит ли он себе…»

— Раздевайся, — велел он.

Маррен покорно стащил верхнюю рубаху, цветов дома Ториян, потом нижнюю, некрашеную. Стал развязывать пояс. Пальцы плохо его слушались.

— Достаточно, — сказал Арга.

Раздетым колдун выглядел куда хуже, чем одетым. Серая кожа обтянула кости. Арга впервые видел, чтобы у живого человека так выпирала грудина. Он проворчал что–то недовольное. Плечи Маррена дрогнули.

— Арга… — едва слышно прошептал он.

— Сейчас ты у меня поешь. Потом поспишь. Потом будешь мне нужен, — с этими словами Арга сбросил с плеч тёплый плащ и закутал в него Маррена. Тот беспокойно облизнул губы и притронулся к меховому воротнику. Арга пододвинул колдуну тарелку и некоторое время терпеливо наблюдал за тем, как тот ест — медленно, через силу. Каждый глоток давался ему с трудом. Маррен останавливался, опускал руку с куском хлеба, как будто ему требовался отдых. Арга подгонял его взглядом.

«Может, однажды он действительно станет опасен, — мелькнула непрошеная мысль, — но не сейчас».

Когда тарелка очистилась, Арга встал, завернул колдуна в плащ поплотнее и взял на руки. Маррен только прерывисто втянул воздух. Казалось, он ничего не весил. Он даже не попытался поднять голову; Арга сам перехватил его поудобнее, подставляя сгиб локтя под затылок. Полуприкрытые глаза Маррена были тусклыми и неподвижными. Арга не мог понять, куда тот смотрит.

— Спи, — велел Арга и зачем–то прибавил: — Всё хорошо.

Он отнёс Маррена на постель и сел рядом. Обыкновенно он уносил его к себе и сажал на пол у ног, а сам принимался за чтение и переписку. Но сейчас Арга не хотел возвращаться к трудам. Нужно было подумать хорошенько: очистить мысли от мелочей, сосредоточиться на главном.

Некоторое время Арга провёл в молчании, не думая ни о чём вовсе. Он смотрел на колдуна. Маррен спал спокойно. Рука Арги лежала у него на плече. Пальцы Арги согрелись под мехом воротника, мало–помалу начала теплеть и кожа Маррена. Арга передвинул руку, мягко обхватил ладонью шею колдуна. Тот неслышно вздохнул. Ладонь у Арги была широкая, пальцы — длинные, и пальцы его почти сомкнулись на тощей шее Маррена. Как легко было убить его сейчас… Не браться за оружие, не мараться в крови, просто свернуть ему шею, как цыплёнку… «Много слов я выслушал о том, как он опасен, — подумалось Арге. — Многие люди повторяли их. Но все, кто говорил это, не видели его таким. И не увидят». В задумчивости Арга погладил Маррена по голове. Потом — по лицу. Провёл кончиками пальцев по лбу, виску, по впалой щеке…

Маррен улыбнулся.

Он не просыпался. Уголки его бескровных губ лишь чуть сдвинулись — но он, несомненно, улыбнулся. Арга смотрел на него неотрывно. Сколь мало изменилось в лице колдуна — и сколь много. Как будто другим стал оттенок кожи: не серая шкура твари, а болезненная человеческая бледность. Измождённое лицо больше не казалось отталкивающим. Выражение смертельной усталости на этом лице напомнило вдруг Арге о лике Джурай в цанийском храме… У Маррена были длинные ресницы. Он немного повернул голову, вкладывая её в руку Арги, и Арга снова погладил его. Колдуну словно снилось что–то хорошее. Видеть это было приятно, потому что Арга был этому причиной. Кто мог остаться безжалостным, зная, что прикосновение его так сладко живому существу? «Чёрный меч, — напомнил себе Арга. — Древнее чудовище… бездушное, коварное, проклятое вовеки. Чёрный Вестник Железной Девы». Но все эти слова утратили вес и более ничего не значили. Арга почти любовался Марреном.

Он не знал, сколько просидел так. Отгорел вечер, стало темно. Арга слышал, как проходят по коридору слуги. Кто–то постучал в дверь его покоев и окликнул его. Арга не отозвался. В комнату Маррена стучаться не решились. «Если я нужен своим, — подумал Арга, — придут и сюда, а люди Баншира обойдутся».

Он вновь погрузился в размышления об Элевирсе. «Будь я сам человеком Элевирсы, — спросил он себя, — с чего бы я начал?» В Элевирсе тоже есть Преподобный Судья, и о Законе Прощения ему известно не меньше, чем цанийскому. Вне сомнений, какое–то время вирсанцы ждали, что Маррен умрёт сам. Но теперь они уже понимают, что у Чёрного Вестника есть поручитель — и срок жизни Чёрного Вестника зависит от него. Проще всего было бы убедить поручителя, что колдун слишком опасен… Устранить его руками самого Арги — что может быть лучше?

Арга покривился и потёр загривок. Всё это напоминало ему старую фрикканскую головоломку — разборную фигурку, которая с виду кажется монолитной. Слишком уж хорошо части подходят друг к другу: непонятно, с чего начать. «Вирсанцы догадались, что я не собираюсь его убивать, — предположил Арга. — Чёрный Вестник под стенами Элевирсы означает падение Элевирсы. Его нужно убить. Но как?» Надёжней всего Маррена защищал страх, который он внушал окружающим. Не всякому хватит отваги даже просто приблизиться к нему. Найти убийцу столь храброго и хладнокровного, найти способ подослать его в дом Баншира… слишком сложно.

Яд?

Неплохая мысль. Отравить воду, а чуть позже Арга сам заставит колдуна её выпить. Маррен не станет сопротивляться. Подумав об этом, Арга нахмурился. Способ мог сработать. Благодарение богам, что вирсанцам не пришло это в голову… А можно ли вообще отравить Маррена? Его тело изменено магией и эта магия по–прежнему действует. Ногти и волосы у него почти не растут. В еде и сне он нуждается куда меньше, чем простой человек, хотя нуждается. На магов Чёрной Коллегии не раз покушались, он сам так сказал. Одержимые подозрениями и окружённые ненавистниками, они умели защищать себя.

«Я мыслю не как вирсанец, — отметил Арга. — Отцы города вряд ли хотят войны. Тегра писал, что соглядатаи много слушают проповеди в храме Фадарай. Может, Элевирса попытается решить дело миром?» Но будь так, они давно отправили бы послов. Послов не было. И это тоже было странно.

Время шло. Арга почти спал наяву и в полусне продолжал размышлять. Перед его внутренним взором сменялись видения. Всё это были карты: городов, земель, целого мира. Арге вспомнилась живая карта Цании на совете в шатре Фраги. Вспомнился план атаки, который Арга выкладывал тростинками на зелёном ковре травы; Фрага тогда тоже был рядом. Наконец Арга увидел роскошную карту мира в кабинете директора Академии, принадлежавшем теперь Лесстириану… Незримыми стенами вставала вокруг тишина, и в этой тишине всё словно бы становилось немного легче — вещи и мысли, дела и решения.

Маррен спал рядом.

Арга подумал о соглядатаях в Сельне и Суре.

Подумал о давнем штурме Железной Цитадели. Замышляя нападение, одновременно с этим Фрага долго готовил мятеж в подвластных Деве землях Ранганы. Когда Рангана взбунтовалась, Цитадель лишилась не только союзных войск, но и поставок провизии.

Арга понимал: невозможно удержать Белый Берег, имея непокорённую Элевирсу на полпути к нему. Жители Нареаковых Врат надменны и согласятся признать над собой только власть короля. Сельн богат и независим, Зиддридира и Анаразана ближе ему, чем Цания и Аттай. Но в Суре много Воспринятых, в Суре любят святого Лагу и поминают сады Фадарай, когда хотят благословить близких. Нет, отцы Суры не пойдут против Элевирсы и не заключат союзы с весенними, пока Элевирса стоит. Но что, если… Ведь можно пустить слухи. Элевирса встревожится, Совет города обратит мысли к Суре, силы начнут дробиться. «Нужно разведать, — решил Арга. — Отправить туда посла. Возможно, священника из доверенных людей Эрлиака. Да, Эрлиаку это понравится. Пусть он подумает о Суре».

— Маррен, — наконец сказал Арга. — Просыпайся. Поговорим.

Колдун медленно открыл глаза.

Арга обвёл взглядом комнату и нашёл, что в ней нет ни одной свечи. Он встал и принёс светильник из коридора. Поставил его на пол. Золотые отсветы легли по стенам, как огромные лепестки. Арга снова сел на край постели, но к Маррену больше не прикасался.

— Арга…

— Что?

— Мне… — едва слышно проронил Маррен, — можно говорить?

Арга удивился, но вспомнил, чем завершилась прошлая их беседа, и слегка усмехнулся.

— Можно.

Колдун зашевелился и неловко сел, придерживая на горле воротник плаща Арги. Один раз он вскользь заглянул Арге в лицо и тотчас потупился.

— Арга, пожалуйста…

— Что?

Маррен покусал губу, крепче стянул плащ на плечах и вдруг выдохнул:

— Пожалуйста, не сердись на меня!

Брови Арги поползли вверх, а следом и углы его губ.

— Пожалуйста, прости меня, — шептал Маррен, застыв, крепко стиснув пальцы. — Я больше не буду… делать… ничего, чтобы ты сердился.

Он не смотрел на Аргу. Арга улыбался. Поколебавшись, он протянул руку и похлопал Маррена по плечу.

— Я не сержусь. Ты не виноват. Я сам велел тебе говорить в тот раз. Ты сказал что думал, и сделал правильно. Делай так и впредь. Я не буду сердиться. Обещаю.

Колдун поднял глаза.

— Да, Арга. Что… О чём ты хочешь поговорить?

Повременив немного, Арга потянулся за кувшином. Вылил в чашу остатки воды, подал Маррену.

— Эти цанийцы, — сказал он, — или вирсанцы, кто угодно… Тебя могут отравить? Вокруг полно соглядатаев, а пищу и воду не проверяют.

Маррен уставился в чашу. Снова покосился на Аргу, и Арга кивнул. Колдун сделал пару глотков.

— Всё проверяют, — вполголоса ответил он. — Сторан Баншир… В его доме всё делается по его слову. Он опытен и знает людей.

Арга не мог не согласиться. «Коли уж речь об играх, — подумалось ему, — то Баншир — из первых игроков в городе. И сейчас он на нашей стороне. Нужно, чтобы так и оставалось. Магистр Альвериан…» На миг Арга задумался, какое дело поручить родичу Баншира, чтобы тот остался удовлетворён и не начал мешать Лесстириану. Но пришла мысль получше: поговорить об этом с самим Банширом. И, чуть позже, с Даяном Тегрой. Вполне возможно, Цинтириан попытается вступить в связь с бывшим собратом. Тогда всё может обернуться немного… интересней.

— Но в доме Баншира тоже есть соглядатаи, — сказал Арга Маррену. — Даже среди управляющих.

— Баншир знает об этом. Он ждёт… — Маррен едва заметно поморщился. — Он готовится… подарить тебе их всех. В знак верности и признательности.

— Ха! — Арга хлопнул в ладоши. — Отлично!

Маррен поглядел на его широкую улыбку и сам неуверенно улыбнулся.

Поколебавшись, Арга спросил:

— Почему Чёрный Вестник?

— Что? — колдун моргнул. — Почему я носил такое имя в Коллегии? Нужно было выбрать какое–то. Я узнал, что меня так называют. Выбор стал проще.

— Почему тебя так назвали?

— Я был у Девы на побегушках, — легко ответил Маррен.

И вдруг его перекосило. Он стиснул пальцы, выламывая их. Лицо его окаменело в гримасе муки. Арга встревожился.

— Прости… — выдавил колдун, — пожалуйста… это не так, я просто… обычно так отвечал на этот вопрос. Я нечаянно. Прости…

— Прощаю. Почему на самом деле?

— Она… Железная Дева… Когда она гневалась, то посылала меня… известить об этом. И… я оставлял в живых одного или двух, чтобы они несли весть дальше. Обычно… слепыми.

«Не забыл ли я, с кем имею дело?» — Арга покривил рот. Колдун день ото дня казался ему всё менее опасным, несмотря на все предостережения. Это могло закончиться бедой. «Я буду расспрашивать его, — решил Арга. — Пусть сам рассказывает, кто он. Так… станет проще».

— У неё было имя? — спросил он. — Человеческое имя?

— У Железной Девы?.. — Маррен помолчал. — Её звали Юмиз.

— Это полное имя? — зачем–то уточнил Арга.

— Да.

— Откуда она взялась?

— Из деревни. В горах. Как и я. Кажется, мы были в каком–то родстве. Там все были в родстве. Поэтому рождалось много уродов. И магов.

— Вот как.

Маррен посмотрел на Аргу.

— Этого народа больше нет, — сказал он. — Дева сделала так, чтобы его не стало. Было время, когда… она выслеживала последних, словно охотничья сука. В Элевирсе. В Зиддридире. Никого не осталось.

— Её тоже продали в рабство? — угадал Арга.

— Роду не нужно было столько девочек. — Маррен наклонился и поставил на пол пустую чашу. — Больше, чем своих родичей, она ненавидела только своего хозяина. Он прожил так долго, что его убили весенние во время штурма.

— Как ты попал в плен?

Маррен опустил глаза.

— Фрага хотел взять пленного. Так случилось, что им оказался я.

— Как это случилось?

— Меня загнали в угол, — колдун пожал плечами. — Я дрался до последнего. Последнее заклинание преломило мой посох и эхом ударило по мне. Я потерял сознание… Что мне ещё рассказать?

Арга усмехнулся. Он видел, что воспоминания для колдуна мучительны. Закон Прощения удавкой сжимал его шею и хватка не ослабевала. Маррен помнил каждое из своих преступлений. Мысли о них причиняли ему боль. Кусая губы, колдун плотнее завернулся в плащ Арги и уставился в стену. Арге захотелось снова погладить его, чтобы увидеть, как просветлеют его черты. Приятно было сознавать свою власть — и избавлять от боли было приятно. Вначале Арга сдержал себя, но передумал и тронул Маррена за руку.

— Расскажи теперь о другом. Что происходит в Элевирсе? Что задумывают цанийцы?

Маррен посмотрел на него. Пальцы его дрогнули в ладони Арги, рука была холодной, будто у мертвеца. Медленно колдун облизнул губы.

— Элевирса готовится защищаться, — уверенно сказал он. — Сейчас они ищут наёмников и торгуются с ними. Наёмники просят дорого. Мало кто хочет драться с весенними. Но большой отряд придёт с юга. Он уже готовится выступить. В Зиддридире. Пока — в тайне.

Арга кивнул.

— Дальше.

Маррен нахмурился.

— Мне трудно смотреть так глубоко… — Он не жаловался, Арга видел это. Колдун искренне хотел исполнить его приказ и стыдился, что сил не хватает.

— Почему Элевирса не отправляет послов? Считают, что говорить не о чем? Или есть другая причина?

— Есть, — ответил Маррен. И неожиданно прибавил: — Арга… если позволишь…

Он не стал дожидаться разрешения, но Арга и не собирался запрещать. Маррен свернулся клубком, как животное, подполз к нему ближе и ткнулся в его руку лбом. Арга удивился, но не оттолкнул его. Отвращения он больше не чувствовал. И Маррен не пытался подольститься к нему — всего лишь старался повиноваться как можно лучше… На минуту колдун затих, прикрыв глаза. Потом заговорил:

— У них есть расчёт. Они собирались отправить посольство, но отложили это. Они ждут… события. После него всё должно проясниться.

— События, о котором ты говорил мне?

— Да.

— Что это за событие?

Маррен со свистом втянул воздух сквозь зубы.

— Не вижу… — пробормотал он. — Не могу понять… почему…

И он прижал руку Арги к губам. Изумлённый Арга всё же не шелохнулся. Маррен приоткрыл рот. Даже его дыхание казалось прохладным, холодней, чем дыхание обычного человека.

— Это удар, — наконец сказал колдун; Арга ощущал движения его губ. — Удар в самое сердце Людей Весны. Коварный. Обманный. Обоюдоострый. Он… будет сродни моему последнему заклинанию, тому, которое ударило по мне самому. Но ничего больше я не вижу и не могу сказать, Арга. Прости.

Арга отнял руку и запустил пальцы в волосы Маррена. Он не задумывался, что делает, так он мог бы погладить кошку. Он пытался понять, о чём могла идти речь. Скорей всего, о покушении. Но на кого? На Маррена? На самого Аргу? «Каудрай едет в Цанию, — подумал Арга и скрипнул зубами. — Неужели посягнут на Святейшую? Но… зачем? Это бессмысленно. Нет. Попытаются убить меня. Или его». Маррен лежал с закрытыми глазами, едва ли не на коленях Арги. Арге подумалось, что выглядят они, должно быть, странно. Один любопытный цаниец у замочной скважины — и готов слух о том, что Арга Двуконный спит со своим колдуном. Смешно! Но цанийцы, такие забавные подчас, умеют быть злопамятны и беспощадны…

— Обоюдоострый, — вслух подумал Арга. — Что это значит? На любой удар наш ответ будет скор и жесток. Дело в этом?

— Я не знаю.

— Кто его нанесёт? Где этот человек сейчас?

— Я не знаю! — простонал колдун и вдруг напрягся. — Я… кажется… я не уверен, но… это будет не наёмник. Не обученный убийца. Это… маленький человек. Человек в отчаянии.

— Понятно, — буркнул Арга. Он помнил, так бывало. Ещё на Крадона дерзнул поднять руку несчастный слуга, и вместо великого мудреца убил его юную дочь… Арга попытался в последний раз.

— Кто в опасности, Маррен? — сказал он. — Кто пострадает?

Колдун поднял голову.

— Все, — ответил он твёрдо. — Пострадают все.

* * *

Святейшая Каудрай вошла в Цанию с первым снегом. День выдался необычайный. Синее небо смотрело в разрывы облаков, чистый снег падал на зелёную ещё траву и мгновенно таял под солнечными лучами. От этого в воздухе распространялся запах весны. Здесь не было никакого чуда, и всё же чудо словно шествовало об руку со Святейшей. Будто сама Фадарай сопровождала свою первосвященницу — и дыхание вечной весны пришло с ними.

Облачённая в белое и снежно–седая, Каудрай ехала на белой волкобыле. Лёгкие снежинки над нею казались лепестками цветов. Священники и послушники пели, идя следом. Свита была небольшой, менее сотни человек. Многие из них не принадлежали дому Цветения. В пути к Каудрай присоединилась Даян Арифай со своими людьми. Дочь Фраги, новая глава дома Даян решила посетить место, где был возложен на костёр её отец, и на этом месте принять штандарт из рук Даян Леннай и Торияна Арги. Арга удивился, узнав о её прибытии. Он не думал, что Арифай покинет Голубую Наковальню. Но он был рад видеть её. Мудрая и проницательная Арифай была бесценной советницей.

…Без спешки Каудрай ехала по городу. С каждой минутой её процессия становилась длиннее. Люди Весны и Воспринятые отрывались от дел, чтобы взглянуть на Святейшую и пройти к храму её дорогой. Из тех, кто готовился принять Цветение, многие набрались дерзости и последовали за ними. Скоро по улицам уже двигалось целое торжественное шествие. Цветочные торговцы вмиг распродали свой товар — их гирлянды и букеты ложились на мостовую. Белая волкобыла Каудрай шла по цветам. В толпе шныряли разносчики, бойко торгуя тёплым питьём и горячими булочками… «Что же будет на церемонии Принятия? — подумал Арга с улыбкой. — Каудрай едва приехала. Как она прекрасна! Вечно её окружает праздник».

Он ждал Святейшую у церковных врат. Он улыбался, но его снедали заботы. Каудрай ехала по заранее указанному пути. Скрытая стража оберегала её. Внимательные глаза следили из окон верхних этажей. Многие весенние в толпе были вооружены. Арга не думал, что Каудрай грозит настоящая опасность, но он обязан был защитить её.

Он не видел причины сомневаться в словах Маррена. Покушение было разумным ходом. Элевирса не могла ударить в открытую, но должна была ударить. Соглядатаи весенних не смыкали глаз. Не один Даян Тегра, многие умы силились разгадать вражеский замысел и преградить путь убийцам. «Кто? — ломал голову Арга. — И как?» Весеннего непросто убить, убить Маррена ещё труднее…

Ворота медленно отворились. Каудрай приближалась. Эрлиак вышел навстречу ей и поднял руки в жесте приветствия. Листва в саду почти облетела, но ещё зеленела трава и журчали фонтаны. Арфы заиграли, едва слышные в приглушённом гомоне. Белая волкобыла остановилась. Каудрай спешилась. Эрлиак снял свою праздничную гирлянду, сплетённую из сухих колосьев, прядей цветной шерсти и множества тонких, как волос, золотых цепочек. Он передал гирлянду Каудрай и с ней возвратил Святейшей власть, которой та, благословив, наделила его перед походом. Склонившись, Эрлиак отступил, а Каудрай обернулась к людям. Лишь теперь она осенила своих последователей знаком цветка и сказала, возвысив голос:

— Во имя весны!

Облака разошлись. Белые одеяния Каудрай засияли в лучах позднего солнца.

Город готовился к обрядам Принятия. В это время Даян Арифай покинула стены Цании ради иного обряда. Немногие родичи и друзья сопровождали её. Арга и Лакенай присоединились к ним. Даян Леннай везла штандарт свёрнутым. Кострище в холмах засыпал снег. В молчании весенние окружили его. Леннай подняла штандарт Фраги и Эенна тихо заржала, приветствуя его. Корвак положил руку на древко. Так, вдвоём, они развернулись к Арифай. Арифай склонила голову.

— Будь достойна своего отца, — сказала Леннай.

— Ты достойна, — откликнулся Корвак.

— Будь достойна своего рода.

— Ты достойна.

— Веди нас.

— Мы пойдём за тобой.

Арифай приняла штандарт. Повременив, она взглянула на Аргу.

— Фрага избрал тебя, названый брат, — сказала она. — Как первая из Даянов, я подтверждаю, что Великий дом Даян признаёт тебя вождём Людей Весны. Веди нас, и мы пойдём за тобой.

Арга поклонился ей.

— Обещаю быть достойным отца, — ответил он, — и достойным этого звания.

Арифай прикрыла глаза и вздохнула.

— Вот и всё, — сказала она, возвращая штандарт Леннай. — Так странно. Я понимала, что однажды это случится. Но к некоторым событиям нельзя быть готовым.

— Да, — сказал Арга.

— Поговорим, — Арифай протянула ему руку.

На обратном пути они отстали на несколько десятков шагов. Коневолки шли неторопливо и успевали добыть из–под снега былинку–другую. Всадники не торопили их. Арифай на своём Ларайме ехала в центре, Арга на Сатри и Лакенай на Тии — по сторонам от неё.

Арифай не была красива, но её резкие черты и проницательные глаза запоминались. Лишь глаза у дочери были отцовские, глаза — и мудрость. Прочим же она пошла в Риянов, дом матери. Она не любила оружия и избегала его, но сама, прямая, бледная и строгая, обликом напоминала меч. Не стремясь к славе, Арифай умела быть властной. Всему она предпочитала ясность чисел и чертежей, но в сердце её жила любовь к людям, и никто не назвал бы её холодной.

— Как чувствует себя Риммнай? — спросила Лакенай.

Арифай покачала головой.

— Всё ещё не справилась с потерей. Она то сидит у камина и говорит, что стала старухой, то зовёт коневолка и скачет по полям как безумная. И больше ничего не пишет.

— Что говорят в столице? — спросил Арга.

— О! — Арифай приподняла ладони. — Порой я теряюсь. Как будто никто не питает вражды к цанийцам. Но об Элевирсе говорят с гневом. Говорят, что Элевирсу нужно взять в память о Фраге, во славу его. Ждут весны и похода. Много юных оставили свои занятия ради обучения боевому мастерству. Мои брат и сестра ужасно злы, что не могли быть рядом с отцом. В следующем году их будет не остановить.

К весенним женщинам желание детей приходило обыкновенно дважды. Рождённые в возрасте от двадцати до сорока звались «детьми юности», а от семидесяти до девяноста — «детьми зрелости». Младшие брат и сестра Арифай ей самой годились в дети, и она говорила о них с улыбкой.

— Форвак был хорош с топором, — заметил Арга.

— Стал ещё лучше. Меня удивила Форвай. Она всегда предпочитала копьё, а сейчас не расстаётся с мечом.

— Так бывает.

Арифай помолчала.

— Церемония Принятия, — сказала она тише, — готовилась очень долго. Я полагала, что она начнётся сегодня вечером. Почему её отложили?

— Маррен предвидит покушение.

Ни Лакенай, ни Арифай не спросили, стоит ли верить колдуну. Как и Арга, они понимали, что подобного нужно было ожидать. Удивительным стало бы бездействие противника.

— На кого? — только сказала Лакенай.

— Колдун не знает. Но церемония… Там будут все.

«Кроме Маррена», — подумал Арга. Колдун больше не просил взять его с собой. Он боялся даже заговорить об этом, помня, как рассердил Аргу в прошлый раз. Но сам Арга уже колебался. Он сознавал, что Маррену не место на церемонии. И всё же с ним… с ним было бы спокойней.

— Любого из нас довольно сложно убить, — сказала Арифай. — С нами силы весны.

— Стрела в лоб убьёт и весеннего, — хмуро сказал Арга.

— Это должен быть очень хороший стрелок.

— И хорошее место для стрельбы, — откликнулась Лакенай.

— Таких немного. Кажется, что можно избежать беды. Но я опасаюсь, что нас удивят.

Обе женщины согласно кивнули.

— Маррен хотел быть рядом со мной, — сознался Арга. — Он уверен, что успел бы вмешаться. Я отказал. Но позже спросил, может ли заменить его другой маг. Назвал твоё имя, Лакенай. И колдун ответил, что ты не успеешь. Что скажешь на это?

Лакенай чуть усмехнулась, но лицо её омрачилось печалью.

— Скажу, что он не лжёт. Смотри.

Она протянула руку ладонью вверх. Вздохнула, прикрыла глаза, и в чаше ладони засиял золотой солнечный огонёк.

— Видишь, как медленно? — Лакенай сжала пальцы и огонёк исчез. — Обычно это не имеет значения. Маги стараются не ввязываться в открытый бой. Если мне придётся сражаться, у меня есть посох — он делает меня быстрее. Но остановить летящую стрелу я не смогу. Ты спрашивал о Сарите?

— Да. Она могла бы.

Лакенай кивнула.

— Она — может.

Арга улыбнулся.

— Придётся держаться поближе к ней.

Он не сказал, что спрашивал ещё и о Лесстириане. Маррен удивился, услышав о нём. Поразмыслив, колдун ответил: «Он силён, но он не боец. Он не успеет, потому что растеряется». В это Арга поверил безоговорочно и даже улыбнулся полнейшей Марреновой правоте… В ту минуту он не думал продолжать разговор, однако колдун выглядел встревоженным. Когда Арга спросил, в чём причина, Маррен замялся. Покорно, хотя и через силу, он сказал: «Лесстириан… Он добр и хочет только добра. Но его просьбы могут привести к беде». Теперь Арга гадал, как следовало понимать это. Маррен боялся давать ему советы, это было заметно, колдун подбирал слова с осторожностью и старался, чтобы они не звучали настойчиво. Именно поэтому его словам Арга верил.

Арга разрешил Лесстириану просить. Что опасного мог попросить у него маленький цаниец? По своей воле он не стал бы выступать против Арги. Его, конечно, могли использовать… Умный враг должен был понимать, что за Лесстирианом следят. Мальчик слишком важен для весенних — он новый глава Коллегии. Он добр, он верит людям и пользуется расположением Арги, но использовать его непросто.

— Чем они могут нас удивить? — вслух подумала Арифай. Глаза её сузились, углы рта опустились. Все уставились на неё, не только Арга и Лакенай, но даже их коневолки.

— Люди изобретательны… — продолжала Арифай тише, как будто погружаясь в размышления. — Но количество путей всегда ограничено. Обыскать дома… Выставить стражу на улицах и на крышах… Все ходы в этой игре известны. Стража проследит за тем, чтобы у людей на улицах не было оружия. Значит, оружие будет невидимым. В окрестных домах не будет стрелков. Значит, убийца укроется в толпе. Тонким кинжалом или шпилькой убить весеннего просто невозможно, не выйдет нанести опасную рану. Значит… Арга, что, если покушаться будут не на нас?

Арга открыл рот.

— Лесстириан, — выдохнул он мгновение спустя. — Баншир! Святые предки, Баншир! Мне это в голову не приходило. Но и впрямь, уничтожить тех, кто нам верен — устрашить остальных… Это ход.

— Это похоже на правду, — заметила Лакенай.

Арифай медленно кивнула.

— Соглядатаи Элевирсы, — сказал Арга, — постоянно отирались у храма, слушали проповеди и наблюдали. Похоже, они собирали имена тех, кто искренне стремится к Цветению. Всё складывается. Убийц может быть несколько. И жертвами их будут цанийцы. Мы сможем защитить именитых горожан, но как защитить простых людей?

«Маррен», — имя возникло в мыслях и как будто ударило Аргу в виски. «Он должен быть на церемонии, — Арга болезненно поморщился. — Должен! Может… тайно?»

— Дальше откладывать церемонию нельзя, — сказала Лакенай печально. — Каудрай и в первый раз не хотела её откладывать. Людям надо верить — так она сказала.

Арга тяжело вздохнул.

— Церемония будет.

Остаток пути он молчал. Советницы не тревожили его. Даже Сатри пошёл ровнее, а Ладри больше не ржал и не перебегал брату дорогу. То, что сказала Арифай, казалось таким разумным… Сложное стало простым. Фрикканская головоломка поддалась и распалась на несколько кусков дерева. Арифай хотелось верить. Все знали, как она мудра. Но…

«Это будет удар в сердце Людей Весны», — сказал Маррен.

* * *

Вечером того же дня через старшего слугу Сторан Баншир торжественно испросил аудиенции у Торияна Арги Двуконного. Арге пришло в голову, что есть здесь какая–то особенная справедливость. Возможно, божественная? С тех пор он не мог отделаться от этой мысли и прятал улыбку. Несколько часов назад Арга понял, что Баншир может быть в опасности, и решил позаботиться о его защите. И вот — Баншир будто возвращал услугу, о которой пока не знал. Он счёл, что пришло время сдать весенним Роудрена Ташака и всю свору его прихвостней. Со своим четвёртым управляющим инн Сторан справился сам. Ташака препроводили к Арге слуги, вооружённые палками. Держали они эти палки так, что Арге вспомнились слухи о чернокожих воинах из пустынь окрест Зиддридиры. Непревзойдённые бойцы, во славу своего бога те отрицали заостренное оружие.

Потом Арга вспомнил об отряде наёмников, идущем из Зиддридиры в Элевирсу, и помрачнел.

— Я должен сказать, — заметил инн Сторан, — что инн Роудрен остался верен Цании — старой Цании, где властвовала Коллегия. Однако прежде всего он был моим управляющим. Меня он предал. Это могло бы привести к многим бедам… будь он немного осмотрительнее.

Ташак угрюмо молчал.

— Все имена названы, — сказал Баншир. — Все преступники заперты и под охраной. Я готов передать их во власть весенних. Я искренне сожалею, иннайта Арга, что всё это случилось в моём доме. В то же время я рад, что это случилось в моём доме, где достаточно людей верных — и зорких.

«Бедная мэна Фиднеризи», — подумал Арга и ответил:

— Благодарю тебя, инн Сторан. Я найду способ достойно вознаградить тех, кто мне верен. Преступников велю передать во власть Луян Ниффрай. Тебе первому, инн Сторан, я открываю, что мэнайта Ниффрай останется в Цании моей наместницей.

Баншир коротко поклонился или просто кивнул.

«Этой ночью, — Арга глянул в окно, за которым сгущались сумерки, — этой ночью многих потащат из постелей в темницы. Надеюсь, завтрашний день будет спокойным». Город уже начал украшаться к церемонии. Цания любила праздники, ведь во время праздников торговля цветёт как никогда. Цания умела праздновать. Жонглёры и музыканты всё прибывали. На площадях ставили карусели. Три или четыре бродячих театра обосновались окрест. Все они, разумеется, будут почтительно молчать во время обрядов, но после — после сама Фадарай велит веселиться. Из весенних иные присоединятся к новым Воспринятым, другие разойдутся по домам. Слишком холодно для праздника под открытым небом, иначе на берегу Милефрай снова поставили бы шатры… Арга собирался попировать немного, а потом похитить Лакенай и не отпускать её до утра.

— Инн Сторан, — сказал Арга, — хочу переговорить с тобой с глазу на глаз.

Баншир глянул на слуг. Ташака увели.

Арга помедлил.

— Поистине, — сказал он, — ты велик среди отцов Цании, инн Сторан. Полагаю, лучшей наградой для тебя будет устроение дел по твоему слову.

— Людям радостно иметь столь мудрого правителя, как ты, инн Арга.

— Реши судьбу Альвериана из бывших магистров. Я слышал, он твой родич. Следует ли поверить ему и возвысить его? Или он будет служить лишь себе и старой Цании?

Баншир улыбнулся.

— Альвериан прежде всего неумён, — сказал он. — Кому бы он ни служил, пользы от него будет немного. Это понимают все.

«Он подразумевает Цинтириана», — понял Арга.

— Если его судьба в моих руках, — продолжал Баншир, — я прошу освободить его и передать мне. Я найду ему дело по силам и присмотрю за ним.

— Будет так.

— Это всё? — уточнил цаниец после паузы. — Или я могу послужить тебе ещё чем–то?

Арга опустил взгляд. Баншир в молчании ждал его слова.

— Завтра, — сказал Арга задумчиво, — на церемонии Принятия ты будешь стоять на почётном месте, инн Сторан. Тревожит ли тебя это? Есть ли у тебя причина для беспокойства?

Лицо Баншира стало непроницаемым. Некоторое время он размышлял.

— Цания хранит много тайн, — сказал он наконец. — Я подозреваю, что Ташак не единственный плёл заговоры. Я тревожусь, инн Арга. Но ни причины, ни имён назвать тебе не смогу. Остаётся положиться на волю богов.

Арга кивнул.

Утром город разбудили зовы праздничных труб. Яркие флаги вывесили повсюду. Радостно глядело с неба солнце в ожерелье маленьких облаков. О хорошей погоде позаботилась Сарита с магами армейской коллегии, но усилий потребовалось немного. День и так обещал быть тёплым, маги лишь очистили небо. Священники в белых одеждах собирались у городских ворот. Их сопровождали белые коневолки в золотых попонах. Волкобыла Эенна предводительствовала своим народом. Сегодня никто из них не принимал седла и узды, люди оставались пешими. Леннай обняла подругу, и Эенна, прянув ушами, положила голову ей на плечо. Высокое кресло Каудрай стояло на деревянной платформе. Эту платформу несли на своих плечах самые славные герои весенних домов.

Сатри и Ладри пришлось остаться в стороне, потому что они были вороной масти. Кегта и Ирса не могли нести платформу, потому что были слишком высокого роста. Все четверо досадовали, фыркали и перекидывались сердитыми взглядами. Арга заметил сходство, сказал об этом Лакенай и оба долго смеялись.

Ниффрай выглядела сонной и всё пыталась проморгаться. Рядом с нею был Тегра, задумчивый и внимательный. Арга не видел поблизости никого из его друзей, но не сомневался, что они рядом. Долгое время он следил за тем, как почётная стража расходится по стенам Цании. Их начищенные доспехи ослепительно сверкали на солнце. Когда стражник занимал место, то словно превращался в драгоценный камень. Стены теперь казались огромным королевским венцом. «Увижу ли я такой венец на стенах Элевирсы? — подумалось Арге. — И приму ли её венец?..» Он поприветствовал Сиян Мирай, та кивнула и убежала. Мирай командовала почётной стражей, дело это было хлопотное. Мала и Гата примеривались к платформе. Корвак бродил вокруг и вслух рассуждал, как лучше с нею управиться. Алияны Дара и Рега стояли рядом и подшучивали над Корваком. Каудрай ещё не показалась. Час назад за нею отправились Акрана и Скедак, позже — Тинкай и Эльтай, и все куда–то пропали… «Не пора ли начать тревожиться?» — Арга сощурился, высматривая вдали белые или золотые блики, и наконец увидел их.

Он улыбнулся. Посланцы и впрямь пропали куда–то. Каудрай сопровождали Лакенай и Сарита, с ними были ещё несколько магов армейской коллегии и Тия. Согласно обычаю, Тия была без седла и узды, только в попоне, но она не отказала Каудрай в помощи. Каудрай сидела верхом легко и свободно. Спина её оставалась прямой, хотя хрупкие плечи и клонились под тяжестью раззолоченного убора. Эенна заржала, приветствуя волкобылу и всадницу.

С помощью Реги Каудрай спешилась и осенила встречных знаком цветка. Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась и направилась к своему креслу.

Час настал.

Святейшая Каудрай, первосвященница Цветения, обходила Цанию вдоль городской стены. Это означало Принятие. Весь город и владения вокруг него отдавались во власть Пресветлой Фадарай, принимали её благословение и могли отныне полагаться на её силу и волю. В этот не по–зимнему тёплый день земля ждала касания вечной весны… Путь Каудрай расчистили и оградили. Вдоль ограды толпились горожане. Все облачились в лучшие наряды, богатеи надели венки из живых цветов.

Опора платформы легла Арге на плечо. Рядом с ним стоял Даян Корвак, остальные четверо — позади. Сарита и Лакенай указывали путь. Священники следовали за платформой. Вскоре они запели. Неспешно шагая по мостовой, Арга рассматривал лица. Одни цанийцы улыбались, другие, казалось, оцепенели, охваченные благоговением. Попадались лица испуганные и полные тревоги. Арга не встретил ни одного враждебного взгляда. Верно, были и такие; но они не рвались в первые ряды.

Путь был долгим и долго оставался спокойным. Один безмятежно–радостный гимн сменялся другим, прекрасное пение почти убаюкивало. Арге пришлось сосредоточиться, чтобы не потерять бдительности. Но в сердце его крепла надежда. Все они достаточно позаботились о безопасности. Каждый по–своему, они приложили все силы. Теперь весенние полагались на богиню. И Фадарай дарила им силу и радость, как дарила всегда…

Показались храмовые сады. Придержав рукой опору, Арга повёл плечами. Половина пути осталась позади. Ещё немного, и они повернут обратно к городским воротам.

У храма Фадарай он увидел знакомые лица. Эрлиак широко, приветственно улыбался. С ним был Лесстириан, донельзя взволнованный, а с Лесстирианом — толпа мальчишек из Академии. Малышка Тиннеризи прижималась к учителю, он держал её за плечи. Роскошное платье из винного бархата было Тиннеризи велико и стояло на ней колом. На пальцах Лесстириана блеснули кольца. Арга сделал над собой усилие, чтобы не состроить гримасу. «Не успеет, потому что растеряется? — вспомнилось ему. — Бедняга, похоже, думает, что он здесь самый опасный. Что ж! Слава богам, ему и не придётся успевать».

Чуть в стороне от них стояла Миллеси Шанор. Бледная и напряжённая, она силилась оставаться спокойной. В руках у неё была огромная корзина с живыми цветами. В это время года такой дар стоил очень дорого, и, верно, почти разорил её. Арга подумал, что стоит всё же позаботиться о дочери Элоссиана — не ради неё самой, но ради Тиннеризи, которая станет для Цании первой вестницей новой жизни.

Они сближались. Миллеси заметила взгляд Арги и испуганно улыбнулась. Неловко придерживая корзину одной рукой, другой она достала цветок и бросила его на дорогу. Она бросала цветы снова и снова, до странного размеренно, с прежней жалкой улыбкой.

Вот она взяла ещё один цветок из корзины. Вот протянула руку…

И сверкнуло пламя.

С пальцев Миллеси сорвалась чудовищная гроздь молний, невесомая и вместе тяжкая, как океанская волна. Молнии двигались медленно и быстро в одно время. Они заполнили всё пространство и исчезли. Вспышка ярчайшего света ослепила и ошеломила. Толпа ахнула, как один человек. Несколько мгновений было тихо. Лишь потом разразились вопли ужаса, закричали коневолки, заревели дети… Арга стоял неподвижно. Магическое пламя быстро гасло. Ему обожгло лицо и глаза. Кожа зудела, излечиваясь. Сгорел воротник камзола. Платформу несли испытанные воины, все они удержались на ногах и не выпустили драгоценную ношу. Но…

…Когда зрение вернулось к Арге, он увидел, что Миллеси мертва.

Несомненно, дочь Элоссиана была магом по рождению и магом ужасной мощи. Но магией она не владела. Она не умела защищаться от собственных заклинаний. Не было у неё и посоха, чтобы отгородиться от них. Всю свою жизнь и волю она вложила в единственное усилие — и повредила больше себе, нежели весенним. Правая рука Миллеси рассыпалась прахом, правая половина тела сгорела до кости. То, что от неё осталось, мешком осело на мостовую. Цветы осыпались сверху и укрыли труп белым саваном. Цветы уцелели, их даже не опалило. В этом не было удивительного, поскольку огонь родился от магии, но картина эта внушала ужас…

Перед Аргой стояли, замерев, Лакенай и Сарита. Лакенай была невредима. Арга понял, что в последний момент Сарита бросилась наперерез и закрыла Лакенай собой. Платье Сариты обратилось в горелые лохмотья, драконья чешуя почернела, человеческая кожа пошла пузырями. Она едва держалась на ногах и опиралась на Лакенай.

— Корвак, — тихо приказал Арга. — Гата. Мала. Алияны. Опускаем.

Медленно платформа встала на землю.

Каудрай сидела неподвижно. Она оставалась в сознании. Ей обожгло грудь и руки. Одежды её обратились в пепел, и потому каждый мог видеть, насколько быстро исцеляется тело Каудрай. Но её золотое ожерелье глубоко вплавилось в плоть. Рана была опасна даже для весенней.

Арга до боли закусил губу. «Это моя ошибка, — думал он. — Это моя вина. Меня предупредили! Я знал, что это случится! Я должен был взять сюда Маррена. Должен. Должен…» Пускай Каудрай наотрез отказалась от подобной охраны. Пускай много раз заявляла, что не желает его видеть. Прежде всего Арга обязан был защитить её, обязан был призвать того единственного, кто мог её защитить!.. Стража уже сбегалась. Многие продирались через толпу. Каудрай укрыли и унесли в храм. Шатаясь, Сарита выпрямилась. Лицо её кривилось от боли и отчаяния.

— Что я наделала, — прохрипела она. — Я должна была закрыть Святейшую…

«Нет, — вновь подумал Арга. — Это моя вина». Но поздно было для этих мыслей. Арга позволил себе лишь минуту промедления.

— Лакенай, — сказал он. — Придётся допросить Тиннеризи. Я хочу, чтобы это сделала ты.

Лакенай обернулась к нему. Лицо её было белым как снег, но голос прозвучал спокойно:

— Я услышала.