Выйдя из машины, Алей поднял лицо к небу.

Золотое колесо времени откатилось назад, от конца лета к его началу. Сменилась параллель, время года стало иным, иным – время мира. В глубокой и яркой, налитой июньским молодым жаром синеве плыл над Старым Пухово огромный лайнер, оставляя за собой конденсационный след, толстый и пушистый как хвост. Стояла тихая послеобеденная пора, детские площадки опустели, и даже взрослых не было почти никого. Только ковыляла от подъезда в угловой магазин подружка Меди Морошиной бабушка Радость, да на площадке перед гаражами Тороп Чернышов нарезал круги возле древней бежевой «Победы». «Реставрировать собрался», – подумал Алей. Тороп почесал бритую башку, открыл капот «Победы» – нежно, как женскую шкатулку – и погрузился в глубокую задумчивость. Летен полюбовался на машину и хозяина и одобрительно хмыкнул.

Траву постригли возле школы, а больше ничего не переменилось здесь. Высокие деревья замерли над пятиэтажками, впитывая щедрый летний свет. В песочнице забыли красно-синий мячик. Алей неуверенно сделал шаг, всё ещё касаясь рукой дверцы Летенова джипа. Всего несколько субъективных часов назад они были невозможно далеко отсюда, в мире, имевшем иную природу, в чужих, нереальных телах и судьбах…

Вот стоит перед рыжими гаражами незамысловатый Тороп в майке-алкоголичке, ласкает чёрными пальцами машину прадеда-ветерана. А три дня назад Алей как раз вспоминал Торопа; тогда Улаан-тайдзи ехал верхом по разбитой дороге в приокских лесах, под неусыпным и недобрым надзором дружинников Летена. Теперь Летен заводит чёрную немецкую машину, чтобы ехать к другим своим дружинникам… «Для него и сейчас Средневековье, – подумал вдруг Алей. – Побратимы, войны, дети от наложницы. И княжеский стол».

– Дела ждут, – сказал Летен ему в спину. – Позвоню тебе дня через три. Если сам что узнаешь раньше – звони смело.

– Да. Спасибо, – Алей обернулся, примерился уже захлопнуть дверцу джипа, когда услышал до боли знакомое, звонкое:

– А-а-алик!

– Блик! Лёнька!

Выскочив из теней проулка как рыжий чёртик, к Алею нёсся ошалелый Лёнька, лохматый, весь облезлый от солнца. Мальчик-морковка… Алей прикинул направление, заподозрил, что Лёнька дежурил у его подъезда и перепугался. До родителей-Комаровых ему дела не было, но самому Лёньке могло прийтись от них очень кисло. А то и приходилось уже. Сколько времени провёл Алей неведомо где? Осень сказала ему, какое сегодня число, но он успел забыть. «Вася говорил, что позвонит мне на следующей неделе, – вспомнил Алей, – значит, не больше недели потерял. Всё равно много».

Луша опередила хозяина, ткнулась мордой Алею в бедро, а потом поставила лапы ему на плечи. Тот едва увернулся от мокрого языка, отпихнул собаку и сурово сдвинул брови, уставившись на Комарова.

– Ты что, – поинтересовался Алей, – так и сидишь здесь? Меня дожидаешься?

Лёнька остановился, задыхаясь, согнулся, упёрся руками в колени.

– Ага, – выдохнул он и зачастил: – Алик, а ты где был? Ты к Иньке в лагерь ездил, да? А ты его не привёз? А ему там нравится, да, там хорошо? Алик, а там телефона нет, что ли? Там телефоны отбирают? Почему он мне не звонит?

Алей прикрыл глаза. Он хотел остаться спокойным и благожелательным, чтобы не пугать Лёньку, но не сумел: скривился, оскалился, отвернул лицо. К досаде и бессилию теперь добавился стыд. Не смог. Не справился. Не вернул маленькому часовому его знамя, его лучшего друга…

– Да, – через силу соврал Алей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – там отбирают телефоны.

Лёнька выпрямился и повесил голову. Сжал кулаки. И уже не понял, не увидел Алей – почувствовал и прочитал, точно отсканировал, что Комаров стиснул зубы и подавил гневный вздох. Испытание, выпавшее на долю друга, он переживал так, будто сам был там, в мрачном полувоенном лагере. Не мог помочь другу Лёнька, но не мог и остаться равнодушным.

Он посмотрел на Алея исподлобья, бледными и строгими взрослыми глазами.

– Там плохо, да? – спросил он. – Алик, ты почему его не забрал тогда? Ты обещал.

У Алея пересохло во рту. Он не знал, что ответить.

Летен заглушил мотор по второму разу, вышел из машины и встал у Алея за спиной. Алей беспокойно оглянулся. Мурашки побежали между лопаток.

– Тебя Лёней зовут? – вполголоса спросил Летен. Алей заметил, как Комаров бессознательно выпрямился, расправил плечи. Ни дать ни взять мальчишка из гайдаровских повестей – перед фронтовиком.

– Клён Комаров, – отрывисто сказал Лёнька, пожирая Летена глазами.

– А я Летен Истин. Дядя Летя. Иди сюда, Клён, слушай, – Летен мягко отодвинул Алея в сторону.

Лёнька шагнул вперёд, как из строя.

– Иней, друг твой, – серьёзно сказал Летен, – ни в каком не в лагере. Он попал в беду.

Лёнька раскрыл рот и тут же захлопнул. Сглотнул.

– Мы с Аликом, – продолжал Летен, – делаем всё, чтобы его выручить. Но это очень трудно.

Запоздало Алей понял, что магнетическая воля Летена и его подчинила себе. Критическое восприятие притупилось. «Не надо Лёньке этого говорить! – запаниковал он. – Лёнька же болтун! Растрясёт по всему району! Всех напугает и сам себя напугает…» Но прервать Летена он не мог. Не сейчас.

Жалко и жутко было смотреть, как сереет Клён под веснушками. И всё же спокойная сосредоточенность взрослого передавалась ему. Алей впервые видел Лёньку таким внимательным. Втолковывая Комарову математику, он никогда не мог добиться, чтобы Клён слушал его – так.

– Мы очень старались, но потерпели поражение, – сказал Летен Клёну. – Так бывает. Мы обязательно выручим Инея. Веришь?

Лёнька моргнул. На выцветших морковных ресницах закипали слёзы.

– Верю, – без голоса ответил он и прибавил: – С-спасибо, дядя Летя.

– А теперь самое важное, – сказал Летен и присел на корточки. – Лёня, чем больше людей об этом знает, тем хуже наше дело. Ты уже понял, что все стараются молчать. Даже Алик. Я верю, что ты не подведёшь нас. Никому не скажешь ни слова. Условимся, что Иней сейчас в летнем лагере и ты не беспокоишься о нём. Хорошо?

– Клянусь! – торопливо выпалил Лёнька, прижал руки к груди, шагнул вперёд, но Летен двинул ладонью в воздухе и покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Дай честное слово.

И Алей не поверил глазам: круглое лицо Лёньки стало вдруг безмятежно-спокойным и даже весёлым. Клён смахнул слёзы, улыбнулся и твёрдо ответил:

– Честное слово.

Летен молча встал, протянул руку и крепко пожал маленькую веснушчатую ладошку.

– А теперь, – сказал он, – иди домой. Мама заждалась к обеду, наверное.

Лёнька переступил с ноги на ногу, поморгал, кивнул и, не попрощавшись, забыв об Алее, побежал обратно в проулок. Немного растерянная Луша вывалила язык, уставившись вслед хозяину, и скоро галопом понеслась за ним.

– Летен, зачем ты ему рассказал? – выговорил Алей, когда к нему вернулся дар речи. – Он маленький ещё. Он болтун. Он забудет про это честное слово…

– Нет, – сказал Воронов всё с той же серьёзностью, глядя в ту сторону, где скрылся Лёнька. – Не забудет. А врать никому не надо, ни маленьким, ни большим.

Алей посмотрел на Летена искоса и улыбнулся одной стороной рта, произнеся:

– Умалчивать.

Воронов, холодный, пожал плечами.

– Умалчивать можно.

Оставшись наконец один, Алей сунул руку в карман и нащупал металлическое колечко с нанизанными на него ключами. Его вещи так и хранились у Рябины, она вынесла их из подъезда, когда Алей с Летеном приехали. Летен позвонил ей заранее, одолжив телефон у Осени.

«Надо позвонить Осени, – думал Алей, шагая к дому. – Или лучше не надо? Может, она спит… А я поищу и определю, спит или нет. Только попозже. Сначала надо позвонить маме». Простые, здешние тревоги и заботы казались ему сейчас такими маленькими и незначительными, что приходилось заставлять себя думать о них. Отлучку не удалось скрыть от матери. Как и предполагал Алей, она обзвонила всех, кого только могла, даже одноклассников и бывших девушек. Рябина взяла трубку, когда Весела звонила на Алеев телефон, но ничем не могла ей помочь. Весела ещё много раз звонила по номеру сына, так много, что телефон разрядился… «Как она? – спросил Алей, отпирая дверь. – Сначала Иней, потом я…» Он отпустил ассоциативный поиск, и поиск продлился не дольше пары мгновений. Возвратилась картина той огненной ночи, когда началась погоня за Ясенем. Снова отец стоял под звёздным небом посреди Великой степи, преображаясь в каменного кумира, снова бежал от него несчастный толстый Шишов, а Весела каменела от горя. «Мама догадалась, – понял Алей. – Она решила, что меня тоже забрал папа. И… да что там, она правильно догадалась. Наверно, это даже хорошо. Это всё-таки не совсем неизвестность». Но невыносимая душевная боль пронизывала видение и передавалась телу: казалось, в сердце вонзали и проворачивали там иглу. Алей с усилием перевёл дыхание и бросился к телефону, не разувшись.

– Мама?

Только что она устало сказала «Алло», но с первым звуком Алеева голоса будто канула в тишину, и по ту сторону трубки стало пусто. Алей испугался. Стыд ожёг его: он мог позвонить маме ещё четыре часа назад и не позвонил. Пускай тогда он боялся за Осень, потому что Осени тоже стало плохо, пускай был слегка не в себе… Всё равно не прощалось такое сыну.

– Алло! – тревожно повторил Алей. – Мама? Ты в порядке?

Несколько бесконечных мгновений продлилась пауза. Алей чувствовал себя как на раскалённых углях. Хотелось сорваться и побежать – но куда? Где спасёшься от совести?..

– Да, – бесцветно прошептала мама. – Алик, это ты? Ты где?

– Мама, я дома! – громко сказал Алей. – Я вернулся!

– Откуда? Где ты был? Почему не позвонил?

– Я не мог. Мама, прости, пожалуйста, я действительно не мог позвонить.

– Я не обижаюсь, – ответила она так, что Алей чуть не расплакался. – Господи, слава Богу, ты жив. Где ты был, Алик?

Алей впился ногтями в ладони. Осязание как будто притупилось.

– Далеко, – сказал он, – очень далеко. Мама, я нашёл Иньку! Слышишь? Я искал Иньку и нашёл его! С ним тоже всё в порядке!

– Ох, – беззвучно сказала трубка и донёсся странный шорох, будто что-то мягко упало. У Алея волосы встали дыбом: он понял, что у мамы стало плохо с сердцем.

– Мама! – крикнул он, вцепившись в трубку. – Мама!

– Я тут, – слабая улыбка мелькнула в её голосе, – я на диван села… А Инечка с тобой? Дай мне с ним поговорить…

– Он не со мной, – виновато сказал Алей. – Я не смог отобрать его у папы. Но я всё решу. Я его верну, клянусь, мама, – и он зачем-то прибавил: – Честное слово.

– Папа… – пробормотала Весела и чуть живее спросила: – Алик, а как там папа? Он про меня что-нибудь говорил?

Алею стало грустно. Он покусал губы, переложил телефон из руки в руку. «Мама его любит, – подумалось ему. – И всегда будет любить. Никогда не перестанет».

– Я очень зол на папу, – честно сказал он. – Но он в порядке. Он сильно обиделся на тебя.

Весела всхлипнула, как ребёнок.

– Я понимаю, что обиделся, – пожаловалась она, – Алечка, ты скажи ему, пожалуйста, чтобы он меня простил. Я же не виновата.

«О господи!» – подумал Алей в сердцах, а потом с обречённым вздохом сполз на пол возле телефонного столика. В животе стало горько от жалости. Он знал, что мама слабая, но это… Тяжесть её любви была выше её сил и совсем её раздавила.

– Папа сам виноват, – зло сказал Алей. – Он не должен был на тебя срываться. Тоже мне, мужчина. У мужчины, говорит, должна быть гордость. Тьфу на его гордость.

– Алечка, не надо, – быстро попросила мать. – Он ведь из-за Ини обиделся? Из-за того, что Лёва его обидел?

– Нет, – сказал Алей мрачно. – Он обиделся из-за того, что ты венчалась. Вступила в нерасторжимый брак.

– Да как же нерасторжимый? Он недействительный, – и мама, кажется, обрадовалась.

– Что?

– Недействительный брак, – почти радостно повторила она. – При живом муже какой брак! Лёва меня отпускает. Так что мы с Иней вернёмся и опять будем жить все вместе!

Алей скептически покачал головой. Он сильно сомневался, что Ясень вернётся в семью, но ничего не сказал. Его дело сейчас было успокоить мать.

– Когда ты переезжаешь?

– Когда скажешь. Хоть завтра.

– Тогда собирайся, – сказал он с улыбкой. – Но я ещё буду пропадать, мама. Пойду искать Иньку.

– Только ты мне звони! – велела мама.

– Если смогу, – обещал Алей, – позвоню.

«Ладно, – подумал он, положив трубку, – это хорошо. Шишов – это было ей совсем лишнее». Он посидел немного, привалившись спиной к стене, потом снова запустил короткий предельный поиск и обнаружил, что Осень не спит, а телефон её занят, потому что она упорно пытается добиться внимания Васи и поставила на автодозвон. «Вот уж не дело», – заметил Алей и потянулся за мобильником.

…Когда он увидел Осень на берегу Старицы, она показалась ему богиней, дивным видением почти всесильного существа, которому лишь нескольких минут не хватило, чтобы протянуть ему руку помощи. Летен грёб к берегу, он уже понял, что у Алея всё получилось, и имел довольный вид. Алей вскинул голову, привстал в лодке, подался к борту. Летен беззлобно обругал его, потому что лодка накренилась. Алей послушно сел, но сидел, ёрзая, как крышка на кипящем чайнике. Приветная улыбка светилась на прекрасном лице Осени, золотой мангуски, девушки-киборга…

Осень молчала.

Скоро и радость на лице её погасла, уступив место выражению крайней усталости. Она помахала Алею рукой, маня к берегу, потом попыталась спуститься на песчаный низкий бережок – и споткнулась, съехала по откосу на подогнутой ноге. Алей встревожился. Он вообще никогда не видал, чтобы Осень двигалась неграциозно. У неё было идеальное чувство пространства и равновесия. Едва лодка причалила, он перепрыгнул борт и кинулся к ней, а она даже не поднялась с колен. Только запрокинула к нему лицо и прикрыла глаза. Алей схватил её в объятия, и Осень прильнула к его плечу.

Алею стало страшно. Он понял, насколько же она устала. Железная воля и беспримерная работоспособность киборга не были бесконечны, они почти исчерпались… Алей не успел спросить, что она делает здесь – Осень ответила прежде.

– Вася отказался помогать, – сказала она, не поднимая век, и уткнулась носом ему в шею. – Мне позвонила твоя мама. Она, кажется, всем позвонила. Ей очень плохо. Вася дал мне код рассечения границ, но я не могла тебя найти, я же не лайфхакер… – голос её прервался.

– Ты мне снилась, – сказал Алей. – Я даже помню этот код. Скалистое поле, молнии мечут славу…

– Это из середины. Где ты был? Ты похож на древнего монгола, только лука не хватает.

– Я и есть древний монгол, – неловко пошутил Алей, – и лук у меня был.

– И он им даже пользовался, – не без насмешки сообщил Летен, привязывая лодку к колышку. – И даже успешно. – Он подошёл и сказал Алею:

– Встречают?

– Это Осень, – ответил Алей, – моя девушка.

Осень открыла глаза. С помощью Алея она встала. Встряхнула головой, пригладила волосы.

– А вы…

– Летен, – представился тот. – Друг.

Алей разулся, прошел по комнате босиком и забрался на тахту. Сел, скрестив ноги. Глядя в потолок, на котором колыхались тени листвы, он ощущал себя зверем, вернувшимся в логово. Час покоя, день покоя и отдыха – и можно будет вновь ринуться на охоту, принюхиваться к ветру, тропить следы; и словно ждёт у порога резвый степной скакун, фыркая на задорного пса, и томятся в колчане стрелы… Вот с чем теперь ассоциируется у него поиск. Не с тихими рейдами из белых и стеклянных офисных переговорок, не со странной последовательностью запросов в браузере с открытым исходным кодом, и даже не с безмятежным закольцованным мирком Старицы. Да и перестал тот мир быть закольцованным с тех пор, как они с Летеном доплыли домой на зелёной лодке… Алей потёр лоб и набрал номер Осени. Она откликнулась с запозданием.

– Осень, – сразу сказал Алей, – не надо звонить Васе. Я сам до него доберусь. Мне многое нужно ему сказать. Ты лучше отдохни.

Осень помолчала.

– Алик, – сказал она, – давай договоримся.

– О чём? Давай, конечно.

– Я понимаю, что твои возможности растут. Но не надо читать мои мысли и следить за мной. Иначе я обижусь.

Алей кашлянул. У него загорелись уши. Существовал, наверно, какой-то этический кодекс вселенских админов, но Алей-то админом не был. Имелся этический кодекс у мастеров поиска – не выслеживать коллег, не собирать без запроса данные о чужих Пределах, – но мастера поиска не умели читать мысли и сканировать тоннели. Алей не додумался сразу экстраполировать правила.

– Хорошо, – смущённо сказал он, – извини.

– На первый раз – извиняю.

Алей вздохнул и спросил:

– Осень, ты как?

– В каком смысле?

– Как ты себя чувствуешь?

– Я ещё не вполне успокоилась, – голос Осени был совершенно безмятежным, отстранённым, и Алей вспомнил, почему она всегда казалась ему ИскИном. – Поэтому я не ложусь спать. Я не усну. Васе я действительно звонить больше не буду. У меня есть основания полагать, что он чем-то очень недоволен, Алик. Будь осторожен.

– Недоволен, – пробурчал Алей, – ещё бы ему быть довольным. У меня сбежал проксидемон, и сбежал к моему папаше.

– Это плохо.

– Знаю. Мне проксидемон больше не нужен, но чёрт знает, как его использует папа. Вася мне намекал, что у него нет инструкций к Эну. Я теперь думаю: он сам-то все опции проксидемона знает?

– Знает, – ответила Осень, – но, скорее всего, часть их просто не помнит. Когда он пытается забыть ненужные вещи, то вместе с ними порой забывает нужные.

– Неудивительно.

– Ещё кое-что, Алик, – сказала Осень, и он насторожился. – Просчитай время. Вряд ли Вася поможет тебе его растянуть. Он сам в нём путается, а теперь ещё и капризничает.

– А что со временем?

– Сессия не может продолжаться бесконечно, – хладнокровно заметила Осень. – К тому же ты её не сдаёшь. Конечно, я постараюсь тебя прикрыть. Но в Ялике слишком много мастеров поиска. Металл уже подходил ко мне и спрашивал, всё ли у тебя в порядке.

– Металл? – переспросил Алей, удивившись: «Дейрдре? Я понимаю, что она беспокоится и кое о чём может догадываться, но зачем ей беспокоить других?»

– Элементарно, Ватсон, – сказала Осень. – Мы с Экзе можем раскинуть твои задачи по другим разработчикам, но этим разработчикам понадобится минут пять, чтобы в общих чертах определить, чем ты занимаешься на самом деле. Не недооценивай того же Джипега. Он отлично владеет ассоциативным поиском. Я не говорю о Металле или Дне Вьюгине. Они, конечно, не обидятся, но может начаться кутерьма.

Алей слушал её и думал о том, что лайфхакеры не выслеживают коллег ради выгоды или из любопытства. Встревожившись, и Металл пока что только задал вопрос знакомой. Но если юзеры форума «Запределье» заподозрят, что кто-то из собратьев попал в беду… До сих пор такого, к счастью, не случалось – поисковиков от серьёзных невзгод спасала изощрённая интуиция. Но если случится, они не останутся в стороне. В этическом кодексе быстро появится новое правило. Алей неплохо знал своих друзей с форума.

– В лучшем случае у нас потребуют объяснений, а в худшем начнут искать их сами, – продолжала Осень. – Подумай. У нас многие умеют работать в Старице. Многие дотошны и любопытны. Ты уже побывал в полудесятке параллелей. В совокупности это чревато резким ухудшением статистики несчастных случаев с точками перехода. Вдесятеро больше работы отделу информационной безопасности, впятеро больше обращений к админу. Админ, с которым работает наша безопасность, маловменяем. Проблемы могут возникнуть не только у сотрудников Ялика, не только у наших пользователей, но даже у их Якорей. Это вне нашей компетенции. Никто не ответит, во что это может вылиться. Но Вася точно будет зол как собака. В наших интересах, Алик, действовать как можно аккуратнее.

– Крадучись.

– Крадучись, – согласилась Осень и добавила, – но очень быстро.

Алей упёр палец в середину лба.

– Понял.

– У нашей компании прекрасная репутация в админских кругах, – сказала киборг-менеджер Осень совершенно серьёзно, – не подведи.

Алей не сразу понял, что она так шутит, а поняв, нервно хохотнул.

– Осень, ты меня напугала.

– Я тебя мотивировала, – заметила та. – Я, в конце концов, твой начальник, – она снова шутила, даже голос стал живее и веселей, но в шутке заключалась и доля правды. Алей в задумчивости потеребил нижнюю губу.

– Сколько у меня времени?

– Около недели. Если ты, конечно, не научишься оперировать временем сам. Я в тебя верю. Пока, Алик.

Сложив телефон, Алей долго сидел, глядя в одну точку. «Все меня мотивируют, – подумал он наконец с досадой. – Папа, Летен, Вася, Осень. Даже Клён. Проще сказать, кто меня не мотивирует. Достали!» И с мстительным чувством он подумал, что сейчас достанет Васю и сам его мотивирует. Пускай сумасшедший полубог и автор зловредных сервис-программ отучится спать и капризничать, когда он нужен.

Повинуясь интуиции, он начал ассоциативный поиск не с проксидемона, что было бы логично, и даже не с самого Васи, а с монорельса с окном Васиной квартиры. Красивый бело-голубой поезд напоминал гигантскую игрушку, забавы ради вынутую из другого мира – из мира старой фантастики, где каждый был честен и светел и горел на любимой работе.

Любимая работа.

Ялик. Датацентры Ялика. Админы Ялика.

Вселенские админы.

И воскрес визионерский дар; но больше Алей не забывал себя и свою цель в ярком калейдоскопе.

Он увидел коридор и тяжёлую металлическую дверь. Вспомнил, что её поставили Васины соседи, без спросу прихватив заодно и квартиру админа. «Замуровали демона»,– подумалось Алею. Дверь была заперта – и в буквальном смысле, и в метафорическом. Вася не хотел, чтобы его тревожили. Алей не собирался отступать. Усилием воли он переместил себя, превратившегося в точку восприятия, вперёд, и оказался в холле Васиной квартиры.

Место это меньше всего походило сейчас на квартиру.

Здесь владычествовала тьма. Не было стен. Пол и потолок оттолкнулись друг от друга и со страшной скоростью уносились в разные стороны. В бархатном мраке кружились бриллиантовые капли, вспыхивавшие вдруг: то ли шаровая молния, то ли звёздное скопление… В неверном свете прорисовывались очертания тёмных ущелий. Видна была стремнина ветра, несущего яблоневые лепестки и лазурных, лиловых, серебряных бабочек с причудливыми зигзагообразными узорами на крыльях; порой эти круто изломанные или плавно вьющиеся линии складывались в очертания тел живых существ – людей или их отдалённых подобий. Метались незнаемые одушевлённые тени. Клубились плотные облака и превращались нежданно в матово-жемчужного цвета ладони, пересыпавшие тёплого, телесного оттенка жемчужины…

И всё это были слова. Структурно-семантические, номинативные и когнитивные единицы. Кто-то говорил, спокойно и рассудительно, не планируя ни чудес, ни эффектов. Невероятными картинами его речь представала Алею; и интуиция подсказывала ему, что это так, но даже лайфхакерский дар не мог помочь ему понять этот язык, мог лишь подсказать, что для понимания требуется нечто большее.

«Чертовщина», – подумал Алей и сделал ещё шаг.

Стало тихо.

…В забитой хламом комнате, где висела клетка попугая Эна, оказалось, как в прошлый раз, тухло и пыльно. Странным образом стало ясно, что админ дома – но не вполне дома. Большая часть Васи отсутствовала. «Вот дела, – подумал Алей и беспечно пригрозил: – Придётся давать пинка». Он удивлялся только сам себе: тому, что совершенно не испытывал удивления. Происходящее казалось простым и естественным, абсолютно нормальным, и даже случайно подслушанный обрывок высшего разговора не внушал благоговения. Алей поразмыслил, разыскивая способ дать пинка ближайшей части расщеплённого админа, и вспомнил слова Осени: заклинание, которое снилось ему в ином мире и было кодом рассечения границ. Не медля, он начал:

– Скалистое поле. Молнии мечут славу. Две чашки горя. Летит фотография птицы…

Что-то завибрировало – совсем рядом и совершенно беззвучно.

Потом резкая вспышка ослепила Алея. Послышался громовой Васин мат, и Алей, не теряя присутствия духа, вернулся в самый простой способ восприятия – в собственное тело. Он убрал волосы за уши и усмехнулся.

– Мать твою! – обиженно орал демиург. – Это нечестно! Это непорядочно! Это, в конце концов, неприлично! Ты чем думал вообще?!

Алей подхватился на ноги и встал на тахте. Так он был вровень с Полоховым.

– А Осень подставлять прилично? – со спокойным напором произнёс он. – Бросать её на произвол судьбы прилично? Ты ведь её вроде как любишь, Вася.

Админ замолчал и посмотрел на Алея с ненавистью.

И ещё раз посмотрел.

Потом открыл в центре лба третий, вертикальный глаз и посмотрел снова.

– Да чтоб тебя!.. – простонал он, убедившись, что грозный его вид не производит на Алея никакого впечатления. – Ты хоть понимаешь, что ты сделал?

– Разумеется, – Алей соскочил на пол. – Я выдернул тебя… откуда?

– С совещания, – жалобно сказал Вася. – Прямо с совещания.

Выглядел Полохов нелепо и дико. Во-первых, его тёмно-лиловый третий глаз смотрел с глупым и печальным коровьим выражением. Во-вторых, демиург светился неприятным химическим светом. Ярче всего сияло некое подобие крыльев, в которые он заворачивался, как в банную простыню. Человеческие глаза Васи напоминали лампочки: побледневшие и прозрачные, они испускали лучистый блеск, как будто голова Полохова была пуста, и внутри сверкал дуговой разряд. В-третьих, Вася висел в воздухе сантиметрах в пятнадцати от пола.

– И не смотри на меня так, – сказал Вася Алею с ожесточением. – Я не виноват. Я не идиот. Хотя похож. Ну не успел я переодеться! И вообще, если уж ты смог меня достать, мог бы и зайти за мной по-человечески.

Алей поднял брови.

– Хорошо, – легко согласился он. – В следующий раз зайду.

Демиург скорбно покачал головой, закрыл третий глаз и поджал губы.

– Василёк Криницын, – продолжал Алей как ни в чём не бывало, – ты почему от Осени откупился этим чёртовым кодом? Она чуть не убилась, пытаясь его активировать. Ты что, сам не мог это сделать?

Полохов зло скривился.

– Ты что, – сказал он, – не в состоянии вообразить, что у меня тоже бывают дела?

– Тогда не надо было давать Осени код. Ты мог подумать о том, что ей задача не по плечу?

– Она попросила, – угрюмо сказал Вася, – я дал. Она, блик, аргументирует свои просьбы.

– Вася, ты же админ. У тебя должен быть мозг.

Полохов повесил голову и даже руки свесил вперёд, став похожим на какое-то говорящее мультяшное насекомое, только вместо трепещущих крыльев над его лопатками поднималось бледное звёздное сияние. Он явно сознавал, что виноват.

– К тому же, – продолжал Алей, усаживаясь в кресло, – ты мог сместить время и всё успеть. Ты мог хотя бы поинтересоваться, где твой проксидемон.

– Кстати, где мой проксидемон? – поинтересовался Вася и приободрился от возможности ответить обвинением на обвинение. – Конечно, его забрал Ясень! Как неожиданно! Кто бы мог подумать! Алик, может, тебе волшебную палочку подарить? Меч прадедушки Тэмуджина? Ты их либо сломаешь, либо потеряешь.

– Вася, – ядовито сказал Алей, – не меняй тему.

Демиург закатил глаза к потолку и развернул крылья, оказавшиеся двубортным плащом.

– Тему, – пробормотал он, – тему… Во-первых, я спал. Во-вторых, я был занят. В-третьих, у нас тут не сказка по Проппу, а я не волшебный помощник. В-четвёртых, вредно делать за человека то, что он может сделать и сам, я тебя имею в виду. В-пятых, меня меньше всего колышут нервы окружающих… Ну, всё же хорошо кончилось! – сказал он громче и скрестил руки на груди. – Какие ко мне ещё претензии?! Я не валокордин, чтобы успокаивать.

Алей усмехнулся.

Внезапно выражение лица Полохова переменилось. Глаза его повеселели, в них мелькнула безуминка. Админ улыбнулся во все тридцать два зуба, поморгал и состроил придурковатую мину. Он как будто совершенно забыл, о чём только что шла речь. Покачал люстру, толкнув её пальцем, заметил осуждающе: «Пыль надо вытирать!» Алей выжидал. Админ мог совершенно потерять связь с реальностью, но мог и так же быстро прийти в себя.

– Кстати, – сказал Вася небрежно, будто продолжал какой-то другой разговор, – Алик, ты читал Клюева?

– Какого Клюева? – уточнил Алей. – Поэта?

– Нет. Другого Клюева. Который Ветер Клюев. Который «Между двух стульев» написал.

– Не читал.

– А зря! – Вася скосоротился и вновь уставил глаза в потолок: – Между прочим, Муха-на-мотоцикле выкладывала на форум список литературы, обязательной к прочтению всяким порядочным лайфхакером.

Вася казался более-менее адекватным, поэтому Алей поддержал разговор.

– Да Муха составит! – скептически сказал он. – Я увидел, что она включила туда «Нарнию» и потерял к ней доверие. Она бы ещё Уголовный кодекс туда включила.

Услыхав это, Полохов вытаращился на Алея с выражением крайнего потрясения на лице. Сияющий крылатый плащ его разгорелся так, что затмил бы трёхлампочковую люстру, глаза демиурга побелели от внутренней вольтовой дуги, и он немного воспарил к потолку.

– Ты что?! – выпалил он. – Я как раз после этого и проникся к ней доверием. Я же филолог, я много читаю. Ты «Нарнию»-то читал вообще?

– Начал и бросил, – ответил Алей честно и удивлённо и пояснил: – Я был ребёнок-атеист, мне стало противно от всего этого христианства.

– То есть ты не дочитал даже до того момента, когда дети попадают в Старицу?

Настал черёд Алея таращить глаза.

– То есть как?

– Ну не совсем в нашу Старицу, – сказал Вася и аккуратно опустился на пуанты. – Там явно расширенный функционал по сравнению с нашей, но совершенно нет текучей воды, то бишь нет перспективы. Я склоняюсь к мысли, что это альтернативная демо-версия, которую писали британские админы. Заметь, кстати, как отражается национальная ментальность, то есть как проявляет себя тоннель высокого уровня. Нам меньше разрешено, но мы больше можем – если, конечно, прорвёмся к Реке, а к Реке мало у кого получается прорваться. Зато мы видим в Старице образ Реки, а не Окно-бочажину. Но видение Реки завораживает и заставляет думать о Реке даже тех, кто не собирается к ней идти. Чарует и сковывает душу. Вместо того чтобы работать над собой, наш человек сидит и любуется мыслимой Рекой, которой никогда не увидит въяве.

Брови Алея поползли на лоб. «Как это понимать? – задался он вопросом. – То ли у Васи опять «болтанка», и он просто сливает ненужную информацию, то ли он всерьёз рассуждает».

– Вот она, пресловутая русская духовность! – соловьём разливался демиург. – Сидеть на заднице и устремляться мыслями к Реке и Морю, пока суровые англосаксы открывают окна и осваивают миры!

– Вася, по-моему, ты бредишь.

Полохов замолчал, как будто его заткнули.

– Вероятно, – сказал он после паузы. – Кажется, я транслировал чьё-то довольно спорное мнение. Ну да чёрт с ним. Так чего ты от меня хотел?

– Во-первых, – сказал Алей, – прекрати светиться, как радиоактивный. Во-вторых, встань нормально на пол.

– Какие мы капризные, – уныло прокомментировал Вася, но подчинился.

Алей заложил ногу на ногу и скрестил руки на груди.

– В-третьих, – продолжил он, в упор глядя в кислое лицо демиурга, – я хочу рационализировать процесс.

Вася свернул голову набок и посмотрел на Алея одним глазом: не то в невидимый микроскоп, не то в подзорную трубу, тоже невидимую.

– А ключи от серверной ты не хочешь? – противным голосом осведомился он.

– Не откажусь. Но подозреваю, что у тебя их нет.

Полохов тяжело вздохнул, проплёлся по комнате наискосок и сел на Алееву тахту. Всем видом своим он демонстрировал крайнее недовольство, утомление и снисходительную печаль. «А ведь он даже не пытается сбежать, – подумал Алей, следя за ним краем глаза. – Послать меня по матушке и удалиться на своё небесное совещание. Сидит. Шерсть дыбом подымает, но сидит». Чем-то Вася сейчас напоминал ему проксидемона – не столько вымученным ехидством, сколько хорошо замаскированной беспомощностью. Админ мог сколько угодно строить рожи, выражая своё отношение к происходящему, но просто встать и уйти – не мог. «Стало быть, – решил Алей, – я прав».

– Мне надоело, – требовательно сказал он Васе. – Я тычусь во все углы, как робот-пылесос. И от этого нет никакого толку.

– Интересно, – пробормотал Вася, разглядывая ковёр, – ещё пять лет назад сказали бы «как слепой кутёнок»… Меняется мир…

Алей сдержанно вздохнул.

– Вася, не делай вид, что это нужно только мне, – сказал он немного мягче. – Мы же договаривались. Ты сказал, что тебе тоже нужна помощь. Я хочу выручить брата, но есть ещё мой отец. Который ходит по твоей квартире и открывает двери.

– Ты тоже навострился открывать мои двери, – буркнул Вася, не поднимая головы.

– Но я себя хорошо веду, – фыркнул Алей и посерьёзнел: – Ты же понимаешь, что дальше будет хуже. Время идёт. Тебе нужны проблемы? Точки перехода за каждым углом? Временные якоря пачками? К тому же, Эн теперь вместе с Ясенем. Если он сможет тебе подгадить, он подгадит. И я не знаю, что теперь собирается делать папа. Но я совершенно не хочу завтра проснуться в ещё каком-нибудь вымышленном мире.

– Тебе-то что, – вяло сказал Вася. – Возвращаться ты научился…

Алей помолчал.

– Полохов, – сказал он прямо, – признавайся, ты боишься? В то, что тебе лень или ты просто не можешь, я не поверю.

Демиург поднял бледные глаза, сцепил в узел длинные гибкие пальцы. Странноватым движением, будто у него сводило мышцы, он выгнул шею и выставил вперёд подбородок. Линия рта исказилась. Бровь Полохова дёрнул несомненный, наконец, нервный тик.

– Как у тебя всё легко, – вполголоса произнёс он, – Улаан-тайджи. Воруй, убивай, лови коней, веди славян в полон…

Произнося эту глупую фразу, он старел с каждым словом. Плечи его опустились, спина сгорбилась, всякая легкомысленность пропала из облика. В чертах Полохова проглянул тот Якорь, вселенский админ, которого Алей увидел в день их знакомства. За аляповато раскрашенной шутовской маской скрывался некто хмурый и проницательный, близко знакомый с опасностью и ответственностью. Слишком многое он вынужден был знать, чтобы позволить себе оставаться человеком, и потому теперь лишь пытался им притвориться – насколько умел, насколько помнил, как это. Когда-то, кляня Васю, Эн обозвал его «демиургом на уровне административного округа», но Эн мог говорить не только самую злую потаённую правду. Алей заподозрил, что Эн бессовестно врал. Но потом ему пришло в голову, что административный округ в Листве – это добрый миллион человек. Целая страна. А он, Алей, знает только, каково нести ответственность за свою семью – и это трудно. Вряд ли он способен понять Полохова. Сейчас Вася вновь решал какую-то очень сложную и грозную задачу. Алей почувствовал себя виноватым за то, что выдернул его с совещания. Не с начальством ли совещался низкоуровневый Якорь, поняв, что не справится сам?

– Вася, – торопливо сказал Алей, – я кое-что узнал.

– Да я в курсе. Я же твой Якорь. Вижу тебя насквозь.

Алей осёкся.

– И что? – осторожно спросил он.

Вася помолчал.

– Можно, я закурю?

– Конечно.

– У тебя пепельница есть?

– Нету. Я тебе блюдце принесу.

Алей вышел за блюдцем на кухню, а когда вернулся, в комнате уже вовсю воняло табаком. Вася пыхал дымом и смотрел в пол.

– Вот оно, значит, как, – сказал он, болезненно зажмурившись. – Ясень хочет попасть к Морю Имён. Ему нужен лоцман, и он натаскивает тебя как собаку… очень замечательно.

Алей задумался. Он не мог помочь Васе, поделившись информацией, потому что всей его информацией Вася уже располагал. Но Алей мог её структурировать и попытаться взглянуть на проблему со стороны.

– Нефритовая Электричка… – начал он, и Полохов закивал:

– Да-да-да. И дядя Сёма, который едет на ней уже тридцать лет. По крайней мере, я теперь знаю, откуда взялся Ясень. В смысле, теперешний Ясень. Не то что бы я не знал, что есть люди, которые стремятся к Морю, – Вася покачал головой и стряхнул пепел. – Я и сам к нему стремлюсь, немного так, слегка. Но я впервые столкнулся с теми, кто занят этим всерьёз. Вот, значит, какие они…

– Вася, – спросил Алей, – почему папа считает, что из меня можно сделать лоцмана? Вот чего я совсем не понимаю. Я его-то догнать не могу.

Демиург безрадостно гоготнул.

– Ну ты даёшь. Сколько времени прошло, Алик? Две недели, три? И ты уже прорезаешь тоннели без чьей-либо помощи. Ну, с некоторым напряжением, не без того… Ясеня, судя по всему, этот его дядя Сёма несколько лет дрессировал. Смешно сравнивать. А выбрал тебя отец потому, что ты стартовал с фантастически выгодной позиции. Лайфхакер, один из лучших в мире. Я в этом вопросе некомпетентен, но мне кажется, что у тебя действительно может получиться.

Алей откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Сигареты Полохова были какими-то редкостно вонючими, но он терпел.

– Вась, – сказал он, – вот поверишь ли, у меня нет ни малейшего желания становиться лоцманом. Я не знаю, зачем папе к Морю. Может, не для хорошего. Он вообще странный. Я хочу только вернуть Инея и жить спокойно.

Неожиданно демиург тихо засмеялся.

– Не смотри на меня, как Фродо на Гэндальфа, – сказал он. – Во-первых, ты врёшь. Тебе слишком много дано. Если бы ты хотел жить в идиллической простоте, тебе бы не пришлась так по душе мысль стать советником Воронова.

Алей смущённо и неловко отвёл глаза. Мгновение назад он, кажется, искренне обманывал себя, вот только зачем?

– Я же всё знаю, – дружелюбно напомнил Вася.

Алей вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Вася, стало быть, ты знаешь, каким образом Ясень смог блокировать Предел Летена?

– Этого не знаю, – легко сказал тот, игнорируя противоречивость утверждений. И прибавил: – Я такими вещами не занимаюсь. А вот ты знаешь.

Алей поперхнулся и озадаченно упёр палец в середину лба.

– Временный якорь? – спросил он после недолгого размышления. – Папа вытолкнул Летена в другой тоннель? Но на то, чтобы убрать Летена как такового, сил у него не хватило, и он вытолкнул только часть его личности. Расщепив его. Как расщепился ты, уходя на совещание. Или как расщепляются люди, попавшие в чужой интернет. Правильно?

– Примерно. Технические подробности опустим.

«Тогда я могу ему помочь», – подумал Алей и тут же испугался: с чего это он вдруг переменил своё решение? Он же боялся Воронова и хотел отдать тому фальшивую цепочку взлома Предела. «Нечего восхищаться собственной крутостью, – хмуро напомнил он себе. – Не всё, что можешь сделать, стоит делать».

– Ясно, – сказал он. – Вася, я собираюсь продолжить поиски. Но мне нужна твоя помощь?

– Всё ещё нужна? – странно спросил Вася.

– Да, – твёрдо ответил Алей. – Отец меня использует. Всё, что я делаю, оборачивается к его выгоде. Но я не хочу вести его к Морю!

– И чем могу помочь я?

– По крайней мере, советом. Мне не нужен проксидемон. Мне нужно, чтобы ты был на связи.

Админ вскинул брови и ухмыльнулся, снова становясь прежним.

– Да ты что, – сказал он. – Вот уж прикол! Алик, тебе так нужны голоса в голове?

– Пускай голоса в голове, – Алей не принял шутку. – Мне очень сильно надоело изучать опции программы в отсутствие мануала. Мануал в виде аудиокниги – это не очень удобно, но лучше, чем ничего.

Полохов рассмеялся.

– Аудиокнигой я ещё не был, – сказал он. – Должно быть занимательно! Я сам не верю, что я это говорю, но – ладно, согласен. Я хочу разобраться, что это за экстремалы-мореманы и как перевести их энергию в мирное русло.

Алей кивнул.

Вася наклонился к стоявшему на полу блюдцу и загасил окурок. Потом встал. Он выглядел довольным. Привычная диковатая улыбка вернулась на его лицо, глаза заблестели.

Неожиданно для себя Алей подумал, что у Васи должен быть не только тоннель, который он удерживает, но и тоннель, в котором он находится сам. И если попробовать проанализировать данные, можно определить Якорь высшего уровня, то небесное начальство, с которым Полохов совещался. Алей едва не начал поиск, забыв о приличиях. Вася напомнил. Вася многозначительно покрутил пальцем у виска и хохотнул:

– Ну ты наглый, Улаан! Не побоюсь этого слова, дерзкий!

– Извини, – Алей загородился ладонями, – не подумал, – но Вася не удовлетворился.

– Нет, вы гляньте на него! – продолжал он с восторгом. – Это же чёрт знает что такое. Человек-фейерверк! Ордынец, нехристь и линуксоид!

– Я не линуксоид.

– Зато остальное правда! – и, разразившись сатанинским реготом, Вася ускакал на кухню, где и исчез.

Пройдя за ним следом, Алей поставил чайник. Поколебался, открыл холодильник и с ужасом закрыл, подумав, что в остатках супа Поляны завелась жизнь, и эта жизнь скоро изобретёт колесо. Открыл морозилку и, вслух сказав: «Слава пельменям», – принялся готовить себе обед. На гору грязной посуды в раковине он старался не смотреть: нижним слоям там сравнялся уже месяц. «Вот вернётся мама, – думал он, – будет меня кормить… Итак, на голоса в голове я подписался, молодец. Вася, конечно, не проксидемон, но характер у него тоже скверный. И прорезать для меня тоннели он не будет из принципа. Потому что я и сам это могу. А я могу? Да. Только не умею…»

Вымышленные миры пластичны, покинуть их просто. Алею же предстояло работать с мирами реальными. «Папа усложнит задачу настолько, насколько сможет», – подумал Алей и решил собрать воедино всё, известное ему о перемене параллелей.

О самом феномене он узнал от Ворона Вежина. Исчерпывающей информацией Ворон не располагал. У него были данные эмпирических наблюдений и минимальная аналитика, предоставленная сотрудниками Ялика – бывшими лайфхакерами. «То есть этими знаниями админы не делятся, – отметил Алей. – И с информационной безопасностью тоже не делятся. День Вьюгин советовал мне попытаться переспорить Эна. Да если б я пытался его переспорить, где б я сейчас был! Страшно вообразить. Отсюда вывод, что все админы разные, и характеры у их проксидемонов тоже разные… А Волга впадает в Каспийское море. Тьфу, великое открытие».

Значимым здесь было то, что Ворон Вежин мог ошибаться. Он рассказывал про лайфхакера, который нашёл точку перехода, материальный тоннель. Он рассказывал про юзеров, которых затягивало в другую Вселенную, пока они читали созданные там веб-страницы. Но админ Вася, человек, который всё это держал в руках и знал точно, ни о чём подобном не говорил! Вася упирал на то, что для перехода из мира в мир обязательно нужна служебная Вселенная – пространство, в котором создание тоннеля допустимо. «В принципе, – подумал Алей, засыпая пельмени, – тоннели могут существовать и в нашей Вселенной. Какие-нибудь «червоточины». Какие-нибудь чёрные дыры. Но никак не угол возле булочной».

Переход возможен из Старицы. И с берегов Реки. Иней рассказывал Алею про Реку: Инея водил к Реке папа… «Надо же, – Алей улыбнулся, – Толстый меня обогнал», – и он тотчас забыл об этом, задавшись вопросом, как сумел переместиться лайфхакер из сказки Ворона Вежина. У него-то не было ни демона, ни доступа в админский интерфейс.

Есть другой способ?

Нет. Способ один. Служебное пространство обязательно, будь то величественная Река Имён или жалкий «плавательный пузырь» проксидемона. Иногда таким пространством может оказаться интернет. Вася сказал, что это баг интернета как явления, который когда-нибудь, лет через сто, пофиксят вселенские админы высшего уровня…

«Ясно», – удовлетворённо подумал Алей и нашёл соль на полке. Помешивая пельмени в кастрюльке, он вдруг подумал о Мириаде – о том, как она может выглядеть в пространстве идей. Почему-то представилось звёздное небо, каким его рисуют для детей: с огромными косматыми светилами, с тонкими серебряными тросиками, стягивающими фигуры созвездий. Звёзды Мириады блестели полупрозрачной сладостью, как сахарные фигурки… А символический Инфокот, должно быть, гулял сам по себе по бесконечным переплетающимся дорожкам. Всего лишь сайты, всего лишь онлайн-сервисы, но даже у самого скромного символа есть воплощение… «Ну и бедная же у меня фантазия, – заметил Алей с улыбкой. – Онлайн-сервисы. Нет бы представить, как выглядит там Листва или Роса». И тотчас же вызолотилась, как паутинка в солнечном луче, очевидная связь. Нет нужды фантазировать о великих воплощениях. Они – не тайна. «Домен второго уровня применительно к реальности, – сказал вселенский админ Вася, – это не страна и не народ, а язык». Язык, речь… река. Человек мыслит на определённом языке, и Река Имён всегда предстанет ему воплощением его языка… Транснациональная Мириада, интернет-поисковик англоязычного мира и его сателлитов – звёздное небо, обещание многих миров и многих возможностей, она огромна, но не заключает в себе намёка на что-то большее. «А китайская Байду? – предположил Алей. – На что она похожа?» Вообразился огромный красный терем, императорский Запретный город с бесчисленным множеством коридоров, залов, комнаток, галерей. Байду подцензурна и очень сильно фильтрует контент. Ялик – маленькая зелёная лодка, и Старица – маленький закольцованный мирок, но вода течёт, а на лодке можно уплыть… «И всё-таки, – напомнил себе Алей, – к Реке можно попасть отовсюду. Или не попасть. Домен первого уровня для всех один».

Потом он подумал о том, что есть ещё домен нулевого уровня. Тот, который невидим.

А потом – что символ есть не только у бренда, общества, страны, но и у любого существа. Каждый из людей – символ. И в качестве этого символа каждый всегда пребывает каплей в водах Реки.

У Алея перехватило дыхание.

Всё оказалось так просто. Так до чудесного хорошо и до смешного понятно. Ты человек, не ведающий ни о чём – и ты капля в водах Реки. Только пойми это. Не нужно стремиться к её берегам, потому что ты уже там.

Прекрасная Минамото Дейрдре, маленький, добрый Металл Майоров сказал когда-то: «Если бы мы поняли, как работает наш собственный ассоциативный поиск, мы разобрались бы и в природе Предела». Да что здесь понимать-то? Алей помотал головой и даже рассмеялся. Просто как дважды два! Ассоциативный поиск – это поток имён. Лайфхакер в поиске частично осознаёт себя частью речной стремнины, вливается в течение воды тайн. Отсюда и происходят все «чудесные» озарения, открытие неизвестного, постижение того, что поисковик, казалось бы, не мог знать. Неопытному нужны подсказки, опорные точки, которые обычно находят в интернете или ещё каком-нибудь источнике информации. Но они не дают новой информации, они только резонируют с потоком в Реке. Можно обходиться вовсе без них – только откройся для этого потока.

Тонкая, тонкая струйка воды в большой стремнине не может быть отдельной от прочей воды: рано или поздно она смешивается с ней и раскрывается, растворяясь в Реке. Река движется к Морю. Каждый преодолённый Предел – это маленький шаг к великому Морю Имён.

И Алей сделал шаг.

Он стоял на кухне своей малогабаритной квартиры, перед самой плитой, и не хватало здесь места ступить вперёд.

Но шаг был сделан.

Алей стоял на вершине обрыва.

Над головой его по светлой пелене облачного океана плыли, как корабли, более тёмные и низкие облака. Солнце всё ещё скрывалось за тончайшей туманной поволокой, но сама каменная чаша долины излучала горячий свет. Вздымались белые и золотые откосы меловых скал, сверкающие, будто выточенные из слоновой кости. Осыпи темнели, как чернь на серебре. С обрывов низвергались грохочущие водопады, окутанные миллионами бледных радуг. Напоенный влагой свежий ветер освежал и ласкал. В упругом, влекущем дыхании его пело и радовалось обещание невероятной свободы.

А внизу простиралось бушующее зелёное море, охваченное пламенем вечной весны. Молодая листва – озарённая, тающая, каплющая и струящаяся светом.

По горной долине, среди лесов и лугов несла свои могучие воды Река Имён.

Казалось, самые стихии не враждовали тут: жидкое, прохладное, живое, одушевлённое пламя и искристая, бликующая, пылающая вода, росная и талая, горячая и ледяная. Ими можно было дышать. В их формате можно было хранить информацию.

Справа серо-голубую ленту Реки пересекал ажурный железнодорожный мост. Он был настолько высоким и лёгким, что казался сплетённым из серебряной проволоки. Опоры не столько поддерживали полотно, сколько не давали ему воспарить в воздухе над блистающей прекрасной долиной, подняться и унестись по ветру, как паутинка.

Нефритовая Электричка ещё не показалась, но уже чувствовалось её приближение – как приближение некой разумной воли, исполненной мудрости и доброты.

Алея переполнял восторг. Невольно он старался дышать глубже, чтобы причаститься света этой долины, впустить его внутрь себя. Ветер вышибал слёзы из глаз, но зрение не туманилось, оставалось чётким. Минута ли прошла, час ли перед тем, как донёсся неторопливый стук колёс Электрички? Текла вода и текло время, но всегда можно было подняться по течению немного выше.

На мосту появилась Нефритовая Электричка, совершающая свой вечный рейс. Она сбросила скорость. Ни с чем нельзя было сравнить её – живую, осторожную, трепетно скользящую над Рекой в хрустальном воздухе, пронизанном огнистым светом. Зрение Алея так обострилось, что он видел белые занавески единственного плацкартного вагона. «Где-то там едет дядя Семён, – вспомнилось ему, – Иней про него рассказывал… Странный дядя. Научил папу стольким вещам, а сам сидит в Электричке и ни гу-гу. А ещё там спят проводницы. Когда они проснутся, в Электричке нельзя будет оставаться… Она такая красивая. Она идёт к Морю. Но доехать на ней нельзя».

Тогда как? Как достичь Моря Имён?

Всё так просто.

Алей отступил на шаг, сойдя с камня, и сел на мягкую траву. Помедлил, огладил ладонью зелёный ковёр и улёгся на него навзничь, закинул руки за голову. Сияние небосвода не слепило глаз. Можно было смотреть на него и пытаться угадать, где сейчас солнце. Это Старица застыла в бесконечном полдне, а здесь сменяются времена суток, Река течёт сквозь ночи и дни. «А время года одно и то же, – подумал вдруг Алей. – Вечная весна. Время года меняется только у Моря Имён». Ему представилось зимнее Море – тихое-тихое, тёмное, окованное холодом, едва посылающее прибой к заснеженному берегу. А снег падает большими мягкими хлопьями, ложится тяжёлыми шапками на кроны деревьев, доверху засыпает молодые ели. И через сугробы, вся осыпанная искристыми льдинками, идёт Нефритовая Электричка… А осенью над Морем дождит, и поверхность его рябит от капель, и вздымается шторм, чтобы принести на белый песчаный берег новые чудные раковины и пахучие водоросли.

Алей прикрыл глаза, но не перестал видеть свет, исторгаемый пеленой облаков. «Мне не понадобиться плыть в Ялике, чтобы выплыть из Старицы в Реку, – подумал он, не столько рассуждая, сколько осознавая уже дарованное понимание. – К Реке я могу попасть и сам. Но папа у Реки как дома, а к Морю добраться не может. Мир Реки тоже закольцован, как мир Старицы. Просто на другом уровне. Папе нужен лоцман, который выведет его к устью. Нужен… поисковик. А Ялик и есть поисковик, и я могу его взять».

Умозаключение превратилось в путь, и путь предстал перед ним настолько же ясным и надёжным, как серебряное полотно Электрички. С запозданием Алей вспомнил, что не собирался никуда вести своего жестокого отца. «Что же, – подумал он, – всегда должен быть план «Б». Если папа не отпустит Инея иначе, чем получив своё – он получит. Но мне не нравится эта сделка, я не хочу её заключать».

И он задумался о том, как найти Инея.

Некогда поиск из Старицы казался ему непосильно тяжёлым. Алей путался в невероятном количестве информации, тонул в видениях. Река заключала в себе намного больше информации, чем можно было вообразить, но искать отсюда было легче. То ли Река, полноценная версия, не урезанная никакой чужой волей, сама подсказывала ответы, то ли умения Алея возросли настолько, что поиск для него стал лёгкой задачей.

Он начал с начала. С проксидемона, злой железной змеи. Переполненная ядом змея кусала себя за хвост, и время возвращалось к истоку. У истока лежал самый первый мир, первый на пути Алея из родной параллели – тот, в котором осталась целой Ясенева дача, так и не покрашенная в синий «духовный» цвет.

Самая первая ассоциативная цепочка, которую с таким напряжением Алей плёл когда-то.

Дверь.

Море.

Фонарь.

Ливень.

Поезд.

Чем проще поисковая цепочка, тем больше у неё может быть смыслов и толкований. Цепочка поворачивалась другой стороной, и Алей понимал: он уже открыл дверь к Морю. Но путь ещё не закончен. Поезд только собирается выйти сквозь проливной дождь, сквозь ночной мрак, в котором тают и плавятся огни фонарей – выйти в путь к городу Ливню с Северного вокзала Листвы.

Алей почудилось, что он слышит переплеск воды в далёкой Реке. Она подсказывала имена.

Санкт-Петербург. Ленинградский вокзал. Москва.

Но было что-то ещё. Последнее звено цепочки, ключ к двери. И Алей принялся вспоминать.

Золотые, рыжие во тьме огни фонарей. Огонь, ветер, небесная вода, земля под рельсами: четыре стихии. Фонарные столбы. Четвероногие опоры линий электропередачи.

Глупая собака Луша и рыжий Клён Комаров, верный друг.

Алей встал, не открывая глаз, и коротко втянул воздух лёгкими.

Исчезли сияние, свежесть и воля, утих шум вечной листвы, истаяло дыхание речных вод. Алей Обережь вновь был у себя дома, в закопчённых стенах кухоньки, он стоял над кастрюлей готовых пельменей, и только зелёная растрёпанная ветка стучала в оконное стекло, напоминая… «Хорошо-то как, – подумал Алей, выключая огонь в конфорке, и вслух рассмеялся, чтобы не угасло бьющееся в сердце эхо счастья: – Хорошо!» Казалось, ничего на свете нет прекраснее Реки Имён; Алей понимал, что Море должно быть ещё прекраснее, но не мог в это поверить. «Как хорошо, что я поисковик, – сказал он себе. – Как хорошо, что я лайфхакер. Как хорошо… а, да чёрт с ним, как же хорошо, что папа всё это затеял! Я же мог никогда, никогда всего этого не увидеть. На свете столько людей, которые никогда не смогут увидеть Реку. Это… обидно и грустно. Каким был бы мир, если бы все могли увидеть…»

– Все могут, – сказал чей-то скрипучий голос прямо из воздуха; Алей подпрыгнул от неожиданности и выронил половник. – Просто не все хотят.

– Вася?!

– Кто подписывался на голоса? – невидимый админ явственно ухмыльнулся.

– Вася, ты не вовремя, – выдохнул Алей, подбирая половник.

– Знаю. Не мог отказать себе в удовольствии, – Полохов засмеялся. – А ты не приписывай другим своих желаний. Это метод вредный и нездоровый.

– Вася, – проворчал Алей, – отстань пока что. Я тебя позову.

– Ну уж нет. Голоса в голове – они такие, им не прикажешь.

– Мало мне было твоего проксидемона!

– Видимо, мало.

– Вася, тебе заняться нечем?

– Ну что ты такой неприветливый, – обиделся админ. – Я на него пашу, можно сказать, а он хамит и меня посылает. Кто здесь чей Якорь, вообще?

Алей демонстративно выложил пельмени в тарелку, заправил маслом и сел есть.

– Никто, – сказал он, жуя, – ничей.

Полохов замолчал. И молчал некоторое время, но не исчезал – Алей спиной и затылком чувствовал его взгляд. Админ сканировал изменения в системе: произошёл апгрейд.

– Ах да, – сказал наконец Вася с усмешкой. – Поздравляю с первым Пределом.

– Спасибо.

Утром был понедельник, одиннадцатое июня.

Надвигалась гроза.

Вчера здесь сильно парило. Камень, асфальт и земля высохли, отдали влагу воздуху, и плотный, ватный медленный ветерок не давал продохнуть. К лицу как будто прижимали горячую тряпку, грудь теснило. Но теперь надвигалась гроза, тёмная, как ночь. Сумерки опускались на город, а над острыми шпилями высоток, едва не задевая их, быстро шли свинцово-чёрные тучи. Скоро должно было громыхнуть.

– Пап, – сказал Иней, – а мы промокнем?

Ясень улыбнулся.

– Ну это уж как ты сам захочешь.

Иней заморгал.

– Чего?

Белый крыс глянул на него с папиного плеча алыми бусинками глаз и косолапо переступил задними ногами. Крыса звали Эн, и он Инею не нравился. Даже не хотелось его погладить.

Папа взял Инея за руку и отвёл к ближайшей подворотне, под крышу, а там присел на корточки.

– Смотри, – сказал он, – ты можешь прямо сейчас дождь пролить, и тогда мы тут постоим, а можешь его удержать, чтобы мы в метро успели.

– Я? – растерянно переспросил Иней.

Ясень фыркнул.

– Я могу, конечно. А ты разве не хочешь попробовать?

Иней открыл рот. Папа засмеялся:

– Я так полагаю, что у тебя должно получиться.

«Ой, мама», – испуганно сказал Иней про себя, а вслух спросил:

– Что – получиться?

Папа весело зажмурился.

– А в понарошку играть, – объяснил он. – По малости пока. Воду из волшебной реки ты пил, в волшебном поезде катался – значит, ты и сам теперь немножко волшебный.

– Ой, – сказал Иней.

– И не ойкай, – покровительственно сказал папа. – Вот, посмотри вверх.

Иней послушно поднял лицо.

– Видишь тучи? Видишь, как их ветер гонит? Представь, что ты понарошку ветер. Ты сам их двигаешь.

Бессознательно Иней сжал кулачки, но сразу почувствовал, что так делать неправильно. И он разжал пальцы, представляя, как держит в ладонях что-то большое и пушистое, вроде здоровых плюшевых мишек.

– Молодец, – одобрил папа.

Плюшевые мишки так и рвались прочь из Инеевых рук. Иней напрягся, пытаясь удержать их. И ветер утих. Ход облаков замедлился. Они тяжелели на глазах, и тяжесть оттягивала руки Инея.

Ясень встал.

– Ну, – сказал он, следя взглядом за тучами, – решай теперь. Сейчас грозу включать или потом?

Иней подумал.

– Я бы так сделал, – рассудительно сказал он. – Я бы сначала маленький кусочек грозы пролил, чтобы похолодало и дышать стало легче. А потом бы ещё немножко подождал, пока мы в метро успеем, и остальное вылил.

– Вот это мудрое слово, – согласился Ясень. – Давай.

Иней озадаченно покусал губу и жалобно спросил:

– Что давать?

– Молнию, конечно. Ты чего? Природоведение прогуливал? Не знаешь, отчего гроза бывает?

Иней нахмурился от обиды. Он в жизни не прогулял ни одного урока. Только когда честно болел. Правда, он иногда не слушал, что говорит учительница, потому что шептался с Лёнькой, но уж про грозу-то он с детского сада знал. Надо было столкнуть тучи. Иней с усилием приподнял воображаемых плюшевых мишек и как мог резко сдвинул их.

Ослепительный свет разодрал небо над головой. Иней вздрогнул. Папа охнул: «Ого!» – и звонко рассмеялся: «Ну-ка, ещё!» Иней послушался, и молнии засверкали снова. Они были ужасно близко, так близко, что делалось страшно. Иней читал про то, что молния может попасть в человека и убить на месте. Но испугавшись, он сейчас же понял неведомо откуда, что молнии никогда не попадут в них с папой. Потому что они командуют молниями.

Тяжеленными ножищами переступил гром. Ливанул дождь – сплошной серой стеной, за которой вмиг скрылись не только дома по ту сторону улицы, но и сама улица. Отчаянно завопили автосигнализации. Закрывая головы руками, пробежали какие-то люди, и Инею стало стыдно за то, что он их намочил. Ещё одна женщина изо всех сил пыталась открыть жёлтый зонтик, но порывы ветра рвали зонтик у неё из рук и выплёскивали пригоршни холодной воды прямо в лицо и на волосы. Иней рассердился на ветер и поймал его за холодный хвост. Ветер исчез. Он мог жить, только пока двигался. Почти как акула.

…молнии никогда не попадут в них с папой, потому что попадут туда, куда они с папой захотят.

– А вот в городе не надо с молниями тренироваться, – заметил папа. У Инея морозец пробежал по спине. – Промахнёшься ещё, попадёшь куда-нибудь не туда… или вообще в кого-нибудь. Потом всю жизнь будет стыдно.

– Я не буду в городе тренироваться, – сказал Иней. Откровенно говоря, он вообще сомневался, что когда-нибудь станет тренироваться. Страшновато было.

– Да брось, – улыбнулся папа, – это ж весело. И красиво. Вот влюбишься в девочку, будешь ей фокусы показывать.

Иней насупился.

– Я не буду влюбляться, – пробурчал он.

Папа только рассмеялся. Потом уставился, приложив ладонь козырьком ко лбу, в стену дождя, как будто она была телевизором и что-то ему показывала. Струи били так сильно, что в подворотне нельзя было совсем укрыться от них, они отбивали от асфальта рикошетом, а скоро по улице побежали настоящие ручьи. Эн юркнул папе за пазуху. Углядев что-то в серой пелене, Ясень заметил:

– Как почувствуешь, что первый дождь пролился, останавливай его.

Иней сосредоточился. Плюшевые мишки в его руках мало-помалу становились легче. Но очень медленно. Надо было выждать ещё. И он выждал, а потом силой желания прекратил дождь. Он так и не понял, как это вышло; кажется, он приподнял мишек и запер их на лёгкий замок. Вроде того. Дождь лился ещё несколько секунд, пока выплаканные капли летели до земли с облаков, а потом всё стихло.

– Пошли, – бодро позвал Ясень. – Ух, луж-то, луж! Что ж ты столько луж налил! Ноги мокрые будут.

Иней тихо засмеялся. Ему понравилось управлять дождём.

– Извини, – довольно сказал он. – Папа, а куда мы идём теперь?

– На Ленинградский вокзал, – сказал папа. – Надо нам Эна на поезд посадить. Я ему обещал.

– На поезд? – переспросил Иней и догадался: – На Нефритовую Электричку?

– Именно, – папа потрепал его по макушке.

– Но разве она приходит на вокзал?! – изумился Иней. – Она же волшебная!

Папа покосился на него сверху вниз. В чёрных глазах блеснула хитринка.

– Она приходит куда угодно, Инь. Куда позовёшь. Только надо уметь позвать.

И они пошли к метро, прыгая через лужи. По пути проходящий автобус окатил их водой, и папа смешно обругал автобус. Штаны Инея стали мокрым-мокры, попытки огибать лужи как-то потеряли смысл, но он всё равно перебирался через них вскачь, просто так.

Инею всё время хотелось спросить, почему они убегают от Алика и когда они наконец к Алику вернутся, но он никак не мог улучить минутки. То папа был чем-то занят, то хватал его за руку и чуть ли не бегом тащил за собой, и было уже не до вопросов, а то вдруг он начинал учить Инея разным волшебным трюкам. Иней уже научился управлять ветром и чуть-чуть читать и внушать мысли. Последнее занятие было очень неудобное и стыдное, словно подглядывать в душ. Но папа решил научить Инея этому не просто так, не для любопытства. Папа на перекрёстке увидел, как лихач проносится на красный свет, и вдруг очень рассердился на него и испугался за Инея. Стал тренировать Инея на машинах на перекрёстке: определять, кто из водителей когда собирается жать на газ, останавливать дурных лихачей. А больше ничего, ничего плохого.

Теперь вот дождём управлять научил. Немножко.

Иней вздохнул. Мультфильм из его жизни теперь получался интересней некуда. Только он устал сильно. От сказки быстро устаёшь, оказывается, когда ты внутри неё… Инею хотелось вернуться домой. Ну, не совсем домой, не к Шишову, конечно, да и маму встретить он теперь просто боялся. Совестно было. Мама точно начнёт плакать так безутешно, как будто Иней не вернулся, а вовсе даже наоборот. Вернуться хотелось к Алику и к Лёньке. Вот Лёньке рассказывать про всё, что случилось, будет очень здорово. Иней представил, как Комаров станет разевать рот и потрясённо хватать его за руки. Выходило так смешно, что он малость приободрился. Ну правда же. Когда-нибудь всё кончится, он вернётся к друзьям и к Алику и сможет веселиться, рассказывая о закончившемся всём… Наверно, и фокусы покажет.

…Вокзал был полон народу. Кто-то сидел на чемоданах и спал с открытыми глазами, кто-то лежал на чемоданах и просто спал, не слыша гремящей музыки. Другие присматривались к книжкам в открытых лавках или курили на перроне. Ясень уверенно свернул к крайней платформе.

Там никого не было. Совсем никого, ни пассажиров, ни проводников, и поезд стоял пустой, с открытыми дверями, будто приглашал: заходи, садись. Но никто не входил и не садился. И сам вокзал будто отодвинулся в сторону со всем своим шумом и толкотнёй. Невидимое стекло опустилось с небес и отгородило его.

Дождь стих, когда Ясень ступил на платформу.

Держа Инея за руку, он прошёл ко второму вагону и там остановился. Белая крыса выскользнула из ворота полурасстёгнутой куртки и взобралась старшему Обережу на плечо.

– Ну вот и всё, – сказал Ясень крысе, – пришли.

Он сел на корточки и протянул руку к открытой двери вагона. Алые глазки крысы обратились сначала к Ясеню, потом к поезду, крыса сбежала по руке от плеча к кисти, а потом взлетела в упругом прыжке, точно пущенная пружинкой, и приземлилась уже в тамбуре.

– Над тамбуром горит полночная звезда… – вполголоса пропел Ясень и усмехнулся. Лицо его стало тёмным и жутковато-хитрым, неласково-насмешливым. Иней отступил на полшага и сжал руки. Ему не нравилось, когда папа бывал таким. Такой папа его пугал.

– Кондуктор не спешит. Кондуктор понимает… – Ясень встал. Крыса смотрела на него в дверной проём. Взгляд её был осмысленным, как у человека.

– Это Нефритовая Электричка, – сказал Ясень то ли крысе, то ли Инею. Иней посмотрел на поезд и поёжился. Он хорошо знал, как выглядит волшебная Электричка, и хмурый поезд на неё совсем не походил. – Она мимикрировала под местный поезд. Когда она отойдёт от перрона, то вернёт себе обычный облик. У неё четыре вагона. Первый – плацкартный, и туда я тебе заходить не советую. Пока.

Крыса молча смотрела на него.

– Удачи, – сказал Ясень. – Прощай.

И, повинуясь его слову, Электричка сомкнула двери. Тяжело вздохнув, она подалась назад, а потом медленно, медленно начала набирать ход. Иней следил за ней во все глаза. Отойдя от перрона, она никуда не исчезла, а продолжала удаляться, как самый обычный поезд, но Иней неясно чувствовал, что папа не соврал, сейчас Эн, белая крыса, уже едет на настоящей Электричке среди туманных цветущих рощ…

– Папа, – тихо спросил Иней, – кто это… был?

– Это нехорошее существо, – ответил папа, провожая Электричку взглядом. – Проксидемон Эн. Норовил Алика обидеть.

Услыхав о брате, Иней встрепенулся.

– Но один раз в жизни, – продолжал Ясень задумчиво, будто рассказывал сказку, – у него возникло доброе желание. Вернее, два добрых желания. И хотя он всё равно думал только о себе… я решил их исполнить.

– Какие желания?

– Стать свободным. Стать человеком.

Иней заморгал.

– Папа, – робко спросил он, уставившись в мокрый асфальт под ногами, – а ты его обманул?

Папа зыркнул на него насмешливым чёрным глазом.

– А ты сам догадайся.

Иней вздохнул.

– Вроде бы нет. Кажется. Но…

– Но я не обо всём ему рассказал, – кивнул Ясень. – Расскажи я всё как есть, он отказался бы от добрых желаний и остался со злыми. И никому оттого не стало бы хорошо, в первую голову – ему самому.

– А…

– Проводницы, – ответил папа на незаданный вопрос Инея. – Рано или поздно в поезде проснутся проводницы. Они растерзают его. Огнём, светом и ужасом они уничтожат его злую суть, всю, кроме единственного зерна души. Пройдут века, и это зерно сможет родиться и стать человеком.

Иней не всё понял в папиных объяснениях, но стало ясно, что предстоит что-то очень жуткое… такое, что и не вообразить. Не описать ни в какой сказке. От жути ему стало так холодно, что он перестал чувствовать пальцы ног в ботинках. Он низко опустил голову и оцепенел, не зная, что сказать.

– Да ну тебя! – весело сказал папа. – Что-то ты разнюнился, мужик.

Иней несмело поднял глаза.

Папа улыбался, как ни в чём не бывало. Он стал совсем прежним. И Иней заметил, наконец, что папа тоже очень устал. Он радовался так, как будто почти закончил трудное, очень трудное дело, почти достиг цели и уже предвкушал заслуженный отдых. Иней улыбнулся ему, порадовавшись заодно. А потом понял, что невольно прочитал чуть-чуть папиных мыслей, и покраснел как рак.

Папа расхохотался.

– Ладно, – добродушно проворчал он, – ладно тебе. Я же разрешил.

Иней облегчённо выдохнул и тоже улыбнулся.

– Пап, – спросил он, – а что нам ещё осталось сделать?

Ясень сощурился по-лисьему хитро: узкие глаза его сошлись в щёлочки, в которых горели лукавые огоньки. Улыбка его сделалась просто-таки до ушей. «Хоть завязочки пришей», – вспомнил Иней и фыркнул.

– Нам, – сказал папа, – осталось самое интересное. Мы будем ловить Алика.

– Ловить?! – удивился Иней и скорее подумал, чем сказал: «Мы же так долго от Алика убегали!»

– Именно, – подтвердил Ясень и просиял, как солнце в тучах: – Держись, мужик! Ничего не пугайся. Я с тобой.

Четвертым в команде Летена на этот раз стал Волен, низкорослый, сутулый человечек, постоянно улыбавшийся. Даже дружелюбная улыбка не красила его маленькое, словно стиснутое в кулачок лицо. Светло-голубые глаза Волена постоянно были расширены, так, что между краями радужки и веками открывался белок, и оттого казалось, что Волен то ли под кайфом, то ли маньяк в приступе мании.

За рулём снова сидел Корней. Мая не было. Алей помнил, что Май, оценив опасность, отказался участвовать в развлечениях Воронова. Подумалось, что лучше бы с ними остался расслабленный, холодный стрелок Май… Тёмным излучением окружало Волена чувство неуюта и какой-то казённости. Ассоциации продолжались сами собой: грубо покрашенные стены, ржавчина, штукатурка, вонь, страдание и агрессия. Выщербленной стеной вставала безличная жестокость государственной машины. Алей только и делал, что пытался закрыться от этой тьмы, но не удавалось. Его охватывали досада и злость. Он утешал себя тем, что у всего есть плюсы и минусы, но… Стоило оттачивать интуицию и развивать сверхъестественную проницательность, чтобы в итоге остаться без кожи на ледяном ветру!.. Плюсы и минусы и побочные эффекты: мало пересечь Предел, нужно ещё освоиться по ту сторону.

Алей искоса бросал взгляды на Летена; тот, отойдя в сторону, говорил по мобильнику. Воронов, конечно, ничего подобного не чувствовал, а если и чувствовал, то такие вещи его не раздражали. Несомненно, они были частью его тоннеля, его личной вселенной; но – пренебрежимо малой частью, в то время как мир Волена ими ограничивался.

Устав бороться с собственным обостренным восприятием, Алей решил пойти от противного. Он зафиксировал свои ощущения от присутствия Волена и превратил их в стартовое звено поисковой цепочки.

Он даже не успел удивиться тому, каким стремительным и лёгким стал его поиск. Ответ едва ли не опережал вопрос.

…Волен сидел в машине Летена на переднем сиденье, рядом с Корнеем. Он не мог никому мешать, но всё равно сжимался, стараясь занять меньше места. Здесь он был в самом низу иерархии.

А Алей видел его Якорь.

Человека, который держал Волена в координатах шконки, параши и баланды, на вечном этапе. Того, кто с рождения до смерти мотал его между волей и зоной. Неприязнь Алея ушла, он ощутил острое сочувствие и понял вдруг, что может сейчас одним прикосновением вытолкнуть Волена в огромный прекрасный мир… Нет, Волена Птицына Чекалова невозможно было вывести за Предел: слишком он был от него далёк. Но Алей мог дать ему другой тоннель. Сделать привязку к другому Якорю. Подарить полубезумному маленькому человеку пусть столь же неполное, но куда более милосердное бытие. Как это говорил Вася? «Видишь тоннель. И видишь, в какое место надо пнуть, чтобы человека из тоннеля вытолкнуть». Элементарно, за пару минут, по своей воле… У Алея даже голова закружилась от сознания могущества. Раньше, оценивая подобный поступок теоретически, он находил его неэтичным. Но если доброе дело сделать так просто, если всё в твоих руках, то почему нет?.. За пару мгновений, всё ещё размышляя об этике, он успел нащупать стенки Воленова тоннеля: физические свойства пластилина, текстура бетона… Быстро выделил основные понятия, опорные точки – одну, вторую, третью. Вот они. Некритическое восприятие. Животная иерархия. Дикий, непреодолимый, глубинный страх, похожий на уродливую слепую рыбу с полной зубов пастью… Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю. Переверну душу. Чужую душу, которая более для меня не потёмки.

…И Полохов, Вася-демиург, преградил ему путь.

– А ему там удобней, – напомнил голос в голове Алея. – Ему так понятней.

Морозец сбежал по спине. Алей открыл глаза, судорожно встряхнулся, озираясь, и запоздало вспомнил, что слышит Васю только он сам.

«Вася» – неуверенно подумал он.

– Я, я. Ты руки-то не распускай, ордынец.

«Извини».

– Да я-то тут при чём? – удивился демиург. – Я так, поржать пришёл. Сколько этических ограничений придумывает человек, который мало что может, и как они разлетаются сразу, только он власть почует. Да не хнычь ты, это естественно. Меня в своё время тоже дрючили. Ты вспомни, что ты сам мне говорил раньше. Или не мне? Осени? Чёрт, я не помню, неважно. Ты вроде хотел лайфхакинг бросить, потому как не знал, во что выльются систематические взломы Пределов в масштабах мироздания. Мироздание, скажем прямо, как-нибудь это переживёт. Но всё равно не надо шаловливыми ручонками в чужих судьбах копаться. Ты не Золотой Шар, чтобы счастья всем даром. Ломать – не строить.

– Я понял. – Забывшись, Алей сказал это вслух, и на него обернулись. Вася немедля исчез.

Алей остался наедине с тремя хмурыми спутниками.

Корней быстро утратил к нему интерес и вновь задремал, устроившись поудобнее в водительском кресле. Иное дело Волен. Он и раньше бросал на Алея заинтересованные взгляды. Теперь он смотрел на него неотрывно, улыбаясь вежливо, но чуть развязно. В первобытной иерархии, которая определяла и строй мыслей, и всю жизнь Волена, ранг Алея был ниже его собственного, но Алей принадлежал Летену, альфа-самцу и вожаку стаи, и потому к Алею надо было относиться с почтением, не забывая, впрочем, о настоящем положении вещей… «Тьфу ты», – подумал Алей беззлобно. Невероятно хитрые и в то же время невероятно примитивные соображения Волена его скорее смешили. Разум Волена открывался легко. Легче было читать его напрямую, чем искать что-то в информационном пространстве. «Дважды судим. Первый раз по малолетке. Оба раза – за многочисленные кражи. Ещё в двадцати одной краже не сознался, три приписаны другому вору, восемнадцать остались «висяками». Освобождён условно-досрочно за примерное поведение. Зачем он Летену?»

Но мысли Воронова читать было намного сложнее.

Сложив телефон и сунув его в карман, подошёл Летен. Сел в машину рядом с Алеем, откинулся на спинку сиденья, потянулся, крякнув. По лицу его скользнула тень улыбки.

– Понял? – переспросил он у Алея, и Алей машинально кивнул. – Тогда поехали.

«Блик! – подумал Алей. – Он решил, что я уже нашёл дорогу». Но возражать он не стал. Он уже знал, где сейчас Иней, а провесить тоннель мог за долю секунды.

– Куда теперь поедем? – спросил Корней.

– Куда угодно, – ответил Алей. – Нужен отрезок дороги или глухой переулок, где машину некоторое время никто не будет видеть.

Корней поразмыслил, почёсывая нос.

– Глухой переулок? – пробормотал он. – Глухих много, но чтоб такой, где никого нет… На Шаболовку, что ли, поехать, где цеха? Нет, там машин много. В парках народу полно. Придётся за город.

– За город, так за город, – согласился Летен и окликнул: – Волен!

Волен торопливо обернулся через спинку сиденья.

– Ты сегодня много чего увидишь, – сказал Воронов. – О том, что увидишь, молчать до гроба. Понял?

Улыбка бывшего зэка сделалась ещё шире, он захихикал:

– Обижаешь, начальник!

– Начальник твой на зоне, – очень мягко поправил Воронов. – Меня Летен Истин зовут.

Волен съёжился и побелел.

Корней тронул машину с места и включил музыку. На диво хороший вкус оказался у него: в джипе зазвучал Мендельсон, «Рондо каприччиозо». Джип выехал со двора, миновал известковый белый проулок с чередой ржавых гаражей, притормозил, пропуская маму с детской коляской. На улице было светло, зелено и пустынно, но вдали гуляли ещё две молодые мамы, навстречу им шёл старичок с палочкой. Солнце сияло ярко – ярче не бывает… Корней вырулил к шоссе и поехал по направлению к Новому Пухово. Алей бездумно смотрел в окно. Считав тоннель Волена, он смог отгородиться от неприятных ощущений и теперь просто ждал. Сколько ещё продлится преследование? День, два? Ясень не позволит настигнуть себя так легко. Но старший сын стал равен отцу. Скоро он его догонит… «И всё-таки папа был прав, – подумалось Алею. – Конечно, методы у него скверные. Но он добился своего. Я иду за ним след в след. Только к Морю я его не поведу, ни за что. Я не хочу».

Показались белые высотки Нового Пухово. Тротуары стали совсем безлюдными, но по шоссе то и дело пролетали одинокие машины. В полуоткрытых стеклянных коробках автобусных остановок ждали люди – где один, где двое. Тем, кто искал полного одиночества на дороге, нужно было ехать дальше.

Клёна с неразлучной собакой Алей заметил издалека. Но полудрёма долгого пути уже владела им, и опомнился он, только когда машина уже проехала дальше, метров полста.

– Корней, извините! – торопливо окликнул Алей. – Можно остановиться? Ненадолго.

Тот что-то хмыкнул и притормозил. Выскакивая из машины, Алей решил, что вышло даже удачно. Чужие люди далеко, с Лёнькой удастся поговорить почти что наедине.

Клён сидел на автобусной остановке, на новой, блестящей металлической скамейке и смотрел себе под ноги. Его колли, примостившаяся рядом, тоже выглядела понурой – не смотрела по сторонам, не принюхивалась. Тихо, согласно грустили рыжая собака и её рыжий хозяин, одинокие, потерявшие лучшего друга.

Алей быстро шагал к ним. Он не знал, о чём, собственно, хочет поговорить, но очень чётко помнил, что Лёнька стал финальным звеном ассоциативной цепочки. Был вокзал, был дождь, был поезд в чужой город чужого мира, но закончился поиск всё же на рыжем пареньке. «Лёнька что-то подскажет, – предположил Алей и тотчас почувствовал, что предположение верное. Сердце заколотилось: – Будет ещё одна ключевая точка. Возможно, решающая».

– Привет, – сказал он, прислонившись к стеклянной стене остановки. – Лёнь, чего грустишь?

Комаров поднял голову, искривил уголок рта. Отчаянно грустный имел он вид. Даже веснушки поблёкли, и точно выцвели голубые глаза. Алею стало бы его жалко – но Алей верил, что скоро вернёт Лёньке-часовому его знамя, и пора была уже не грустить, а ждать и надеяться. Алей улыбнулся.

– Да я не грущу, – неуклюже соврал Комаров. – Я это… с собакой гуляю. Вот.

– А чего один?

– А-а… А Инька в лагере.

– Лёнь, – сказал Алей, – да у тебя же друзей целая школа. Неужели все в лагере? Погулял бы с друзьями.

Комаров скривился и опустил голову низко-низко, чуть ли не носом ткнулся в колени. Алей подошёл и присел рядом.

– Да ну… – пробормотал Клён. Тяжело вздохнул и сказал: – Алик, я честное слово дал.

– Не гулять ни с кем, кроме Иньки? – удивился Алей.

– Нет… Делать вид, что всё в порядке. А я… а я не могу так, – Лёнька болезненно зажмурился. – Мне вот, Алик, мне так в груди тяжело. Я не могу. Поэтому я вот всё время гуляю, только один сижу. Чтобы меньше притворяться надо было. У меня не получается. А ты, – Лёнька чуть-чуть оживился, – ты по делу едешь, Алик? Ты к Иньке едешь?

– Да.

Клён прерывисто вздохнул.

– Хорошо, – сказал он. – Вот хорошо как, когда такой брат есть. Если бы у меня такой брат был, здорово было бы. Ты ведь его спасёшь, Алик, правда?

– Обязательно, – сказал Алей и потрепал Лёньку по морковным вихрам. Лёнька фыркнул – и снова ссутулился.

– Хорошо… – повторил он и вдруг сказал с ожесточением: – Я помню, как ты говорил, Алик: «Ты, Лёнька, сам становись таким классным старшим братом». И чего? Я же маленький. Я, может, потом стану. А надо – сейчас. Если бы я сейчас большой был, я бы тоже Иньку спасал. Почему маленькие только в мультиках могут кого-нибудь спасать?!

Луша заскулила, завиляла хвостом и положила голову Алею на колени. Алей погладил собаку и вздохнул. Почему-то он вспомнил себя: как две недели назад, в квартире демиурга Полохова говорил Васе: «Я должен уметь то, что умеет мой отец, и прямо сейчас. Десяти лет на тренировки у меня нет». Он хорошо понимал Лёньку.

И вслед за этой мыслью пришла другая: не столько мысль ещё, сколько смутной озарение, дар интуиции, не дающей промахов. И Алей сказал:

– Нет. Это не так.

Клён моргнул. Посмотрел на него с удивлением. Алей набрал в грудь воздуха, всё ещё не понимая, что он должен узнать. Спросил первое, что пришло в голову:

– Лёнька, а во что вы играли с Инеем? Инька не рассказывал никогда. Это вроде как ваша тайна. Но мне важно узнать.

Клён задумался, поскрёб в затылке.

– Ну… – начал он. – Ну… мы много во что играли, например… знаешь, в овраге такие места есть… там ветки, как будто двери.

– Арки, – подсказал Алей.

– Ну да. Мы под ними проходили и играли, как будто попадали в другие миры. Как будто если пройти там, где тебя никто не видит, можно попасть в другой мир. И мы играли так, как будто… ну, там на самом деле были другие миры. И мы их видели. То есть… – Лёнька напрягся, подбирая слова: – Ну смотри. Мы попали как будто в другой мир, и я спрашиваю – Инька, ты чего видишь? А он говорит – я вижу большой город, там машины, магазины, всё такое. А я ему – на углу магазин игрушек, правильно? А он говорит, что правильно. А я задумываю, что перед магазином синяя машина стоит, и спрашиваю: Инь, а какого цвета машина там стоит? А он и отвечает, что синяя.

Глаза Алея медленно лезли на лоб. Он ожидал чего угодно, но не этого.

– Или вот ещё, – старательно продолжал Лёнька. – Мы же в лесу играли. И вот пойдём так подальше и играем, как будто попали в волшебный лес. И я говорю: Инь, смотри, вот течёт волшебная река. А он говорит: ой, точно, я тоже её вижу. Она такая красивая. Видишь обрыв, а под ним песок? А я вижу, я спрашиваю: а ты корягу видишь? И берёзки. И малину. И мы понарошку собирали малину и ели… Вот так, Алик.

– Так вы играли… – повторил Алей и чудом успел прикусить язык, проглотив невозможное «…или попадали?!» Торопливо закончил: – в другие миры…

– Да, – просто сказал Лёнька и пытливо заглянул ему в глаза. – Это правда важно?

– Это очень, очень важно, – медленно сказал Алей.

Он ещё не знал, чем, но такое не могло оказаться простым совпадением. Инька. Волшебная река. Место, где тебя никто не видит… «Чертовщина, – ошалело думал Алей. – Этого не может быть, просто не может. Это безумие какое-то».

– Лёнь, – осторожно спросил он, – а кто эту игру придумал?

Комаров расплылся в улыбке.

– Инька.

Он снова затараторил, как включённое радио, и всё говорил-говорил, какая классная была игра, как ему нравилось, и что они с Инькой угадывали мысли друг друга и как будто ну совсем по-настоящему видели другие миры, и как Лёнька пытался играть в эту игру с сестрой Липой и другими приятелями, и ничего не получилось, они только поссорились, никто не мог видеть того, что видел Лёнька, и поэтому они с Инькой настоящие друзья, самые-самые друзья, лучше не бывает… Лёнька оживал на глазах. Ему очень хотелось поговорить хотя бы о друге, если не с ним самим. А Алей не отвечал. Он почти не слышал Лёнькиной болтовни.

Лес. Волшебная река. Иней.

Инею не нужен был проксидемон.

– Надо же, – сказал Корней. – Переехали. Вот те раз. Лёд, наблюдаешь?

Алей встрепенулся.

– Вижу, – поддержал Летен. – Хорошо, что я про это подумал.

– Про что? – осторожно спросил Алей.

Машина стояла в пробке на подступах к Ленинградскому вокзалу в Москве. О том, что это Москва, Алей прочитал на бетонной стеле, когда они возвращались из-за городской черты. Ещё дома, в Листве, Алей некоторое время высматривал глухие переулки, но опытный Корней сказал, что дело это бесперспективное, и уверенно направился за Кольцевую. Алей молчаливо с ним согласился и погрузился в размышления. Слова Клёна потрясли его настолько, что он совершенно перестал воспринимать действительность. Когда дорога опустела, а густой лес заслонил ряды высоток на горизонте, Летену пришлось окликнуть Алея и напомнить ему о тоннелях и перемещениях… Благо, Алей помнил координаты: менее чем через десять минут Корней развернул машину.

– Деньги, – сказал Корней. – Видишь рекламный щит?

Алей наклонился к окну. Со щита обещали выгодные кредиты. Название банка было знакомым. Но половину щита занимала фотография пачки тысячерублёвок.

– Да, – растерянно согласился Алей. – Здесь деньги другие.

– Выглядят по-другому, – поправил Летен с усмешкой, – а в сущности те же самые.

Алей упёр палец в середину лба.

– То есть… – неуверенно начал он.

– Местных денег у нас нет, – сказал Корней, – и документов тоже. Заметут – будут проблемы.

Он ворчал, но озабоченности в нём не было ни на гран. Корнея эта ситуация забавляла.

Алей подумал, что неспроста этот могучий небрежный человек остался с ними. Корней казался равнодушным ко всему, но риск любил не меньше, чем Летен. Куда более удивляло то, что идея прогулок по мирам не казалась ему странной и не вызывала в нём ни малейшего душевного трепета. А ведь Корней был сугубым прагматиком. Он даже фантастику не читал.

Алей опять опоздал понять, что сканирует человека напрямую без его разрешения. Он поморщился, но было уже поздно, да и не затевал он ничего плохого, поэтому решил продолжить.

…Корней Вишнин Решетников, в данный момент – автоинженер. Участвовал в боевых действиях. Удостоен звания Героя Росы…

Ёкнуло сердце.

Алей сглотнул и зажмурился, благодаря Реку Имён за то, что она отдавала ему в видении не сам момент совершения подвига, а только сухую статью в какой-то базе данных. Проявил героизм в ожесточённых боях… Уничтожил четыре огневые точки, обеспечил успешное продвижение своего подразделения. Первым ворвался… Дальше читать было невозможно, строки таяли в серой пикселизации, сквозь них начинало проступать пламя. Алей судорожно встряхнулся, отгоняя видение. «Вот, значит, как, – подумал он, почти с робостью глядя в Корнеев бритый затылок, и откуда-то понял – мысль нахлынула, как волна: – Герой. Человек, который тыкал пальцем в потолок Господень. До потолка можно достать по-разному».

Он предположил, что ветеран мог стать адреналиновым наркоманом, но тотчас со стыдом понял – нет. Корней был просто бесстрашен.

– А как мы на поезд сядем? – сказал Корней. – Мы же на поезд собрались.

Летен хмыкнул.

– Я, конечно, попробую обналичить с кредитки, – сказал он, – но что-то мне подсказывает, что не получится. Ну, – он усмехнулся, – деньги – пыль. Будет день – будет пища. Я так думаю. Правда, Воля?

Волен подобострастно улыбнулся.

И Алей с омерзением понял: карманник.

Воронов заранее подумал о том, что в другом мире могут быть другие деньги, и поэтому прихватил с собой вора. Простейшее решение проблемы… Один спутник – Герой, второй – зэк-рецидивист. Алей покачал головой. В этом Летен был весь.

Нет. Ещё Летена сопровождал Алей Обережь, лайфхакер, пересёкший Предел и видевший Реку Имён, обладавший – что лгать себе? – сверхъестественными возможностями. Третий спутник.

И вот в этом действительно был весь Летен.

План-перехват, в сущности, тоже составил Воронов. После двух промахов он решил, что надо менять тактику, и самостоятельно, раньше Алея нашёл выход. До сих пор Алей определял точку, где отец с Инеем находились в данный момент; пытаясь настигнуть их, он неизменно оказывался на шаг позади. Воронов велел: «Ищи то место, где мы их поймаем», – и подсказал искать место ночлега. «Как хищник, – думал Алей, – или охотник…» Метод Воронова выглядел эффективным и жестоким. Почуяв близость преследователей, Ясень срывался с места. Будь он одиночкой, Алей не догнал бы его никогда – отец попросту был опытнее и сильнее. Но на руках у Ясеня висел груз, с которым тот не мог расстаться.

На сколько хватит сил маленького мальчика? Детям надо спать. Раньше или позже из груза Иней начнёт превращаться в якорь.

«Якорь», – безмолвно повторял Алей. Сколько ассоциаций было связано с этим понятием! Но вспоминался ему перевод из словарей Ялика: «якорь спасения, символ надежды, железная связь, спортсмен, бегущий на последнем этапе». О, если бы и впрямь – на последнем! Об этом, кажется, впору было кому-нибудь помолиться. Алей был атеистом и Бога поминал только всуе; просить ему сейчас хотелось Реку Имён.

Или, может быть, Море.

«Нэрэйин далай, – выплыло вдруг откуда-то из безмерной дали, – нэрэйин далай…» «Море имён» по-монгольски.

…Раньше или позже Иней начнёт засыпать на руках у отца. Если отец будет упорствовать – ребёнок впадёт в беспамятство от усталости. Ясень может раздобыть машину и уложить сына на заднее сиденье – но машина пройдёт не всюду. А преследователям, по сути, достаточно только увидеть его, поймать в прицел взглядов, и он уже не сможет исчезнуть.

Предельный поиск дал Алею знать, что автомобилю отец предпочёл поезд: дешёвый и медленный ночной рейс с остановками в Твери, Лихославле и Вышнем Волочке. Что же, в поезде можно отоспаться, если нет других вариантов. Кажется, выхода Алей отцу действительно не оставлял. Это обнадёживало. Зачем нужен рейс с остановками, Алей понимал и без предельного поиска: каждая остановка – лишний шанс ускользнуть.

Не понимал он другого: почему поезд Москва – Санкт-Петербург выходит с Ленинградского вокзала, и что такое вообще Ленинград. Впрочем, история чужой параллели волновала его сейчас меньше всего.

– Приехали, – сказал Корней, и Летен отозвался:

– Давно я вокзалов не видел. Больше самолётами. Пойдём, осмотримся, что ли, Алик.

Они поднялись по короткой лестнице и вошли в тёмный вестибюль. Корней и Волен остались ждать в машине.

– Ищи, – велел Летен, пока они медленно шли по залу ожидания, обрамлённому рядами ярких магазинчиков и кафе.

– Что? – рассеянно переспросил Алей.

– Поезд.

– Ночной, – автоматически ответил Алей. – Скорый, отправление в час десять минут. Вагон и место не знаю.

Летен остановился.

– А зачем мы так рано выехали? Двенадцать часов ждать? Ясень Лазурин двенадцать раз нас выследит и передислоцируется.

Он ничуть не сердился, говорил с иронией, но Алей всё равно съёжился под насмешливым взглядом. «Правда, надо было подумать об этом раньше, – признал Алей с досадой. – Теперь придётся менять план? Или вообще откладывать рейд? Нет, нет. Я же чётко определил точку. Блик! Что за чертовщина».

Воронов не позволил ему угрызаться. Окинув взглядом полупустой зал, Летен прошёл к свободному ряду кресел, сел и поманил Алея к себе.

– Ладно, – добродушно сказал он, прочитав все мысли Алея по его лицу, – буду командовать. Можешь определить, где они сейчас?

Алей сгорбился и потёр пальцами виски.

Его предельный поиск ускорялся с каждой минутой. Теперь Алей даже не успевал его осознать. «Я перешёл Предел, – подумал он. – Вот, получается, каково это… Интересно, а Дейрдре тоже с такой скоростью ищет?»

– Они здесь, – ответил он Летену. – То есть – в этой параллели. Где именно – непонятно. Где-то в городе, в толчее.

– В толчее – это хорошо. В городе – это плохо. Когда Ясень Лазурин уводил Инея, он тоже прямо посреди города исчез, верно?

– Да.

Алей выговорил это и вдруг вскинулся. Крохотная молния пронеслась от виска к виску.

Осень сказала ему: «Я в тебя верю». И Полохов сказал: «Ты можешь сам». Если они были правы, тогда картина складывалась яснее некуда. Отец действительно не сможет заметить Алея до самого последнего мига и окажется в ловушке. Команда Летена действительно должна была выехать раньше, намного раньше срока… Охваченный задумчивостью, Алей закусил хвост собственных волос.

«Я должен сместить время, – подумал он. – Это возможно. Вот только как?»

Мимо них с Летеном прошла красивая пара с ребёнком: смуглая, тонкая, похожая на цыганку мама, высокий голубоглазый отец. Дочка-принцесса в платье с оборками тащила, прижав к себе, большущую, в половину её роста, мягкую игрушку – серого ёжика. «Вот ёжик, – подумал Алей, провожая их взглядом. – Он упал в Реку. Пусть Река несёт его…»

…упав в Реку Имён, так легко проплыть по течению немного дальше.

Летен облокотился о колено. Он смотрел на Алея с прищуром.

– Рассказывай, – велел он.

Алей сморгнул и нахмурился. Не ответил.

На уровне теории всё выглядело элементарно. Но что, если у него не получится? Одно дело – просто выйти к Реке Имён, совсем другое – манипулировать с её помощью временем, тем более, если ты не один. «Почему не один? – вдруг задался он вопросом. – Почему я так уверен, что со мной должен быть Летен? Это… как-то по умолчанию проставлено. Как будто я ничего не могу сделать без него. Мне что, до зарезу нужен отец-командир? Никогда за собой не замечал». Но мысли эти не вызвали в Алее эмоционального отклика; им не возразили ни честолюбие, ни здравый смысл. С каждым часом всё увереннее Алея вела интуиция – как нюх ведёт на охоте зверя.

Ему действительно нужен был Летен. Так же, как нужно было пару часов назад поговорить с Клёном и узнать, в какие таинственные игры любил играть маленький Инька. «Проксидемон! – вспомнил Алей и будто проснулся. – Эн сказал, что Летен сильнее Ясеня. И он не врал». Даже Вася Полохов, админ и полубог, боялся Ясеня Обережа – а Воронова Обережь-старший одолеть не мог со всеми своими невероятными силами. Мог расщепить, искалечить, лишить Предела – но не одолеть.

Одной из звеньев цепочки взлома для Летена значилось «победа». «В каком-то смысле, – подумал Алей, – Летен – гарантия победы. В каком-то. Блик, да в прямом».

Он поднял голову.

– Летен, – сказал он, – если мы сейчас исчезнем и появимся через несколько часов, как отреагирует Корней?

– Подремлет, – ответил Воронов совершенно спокойно. – Что ему сделается. А куда ты собрался исчезать?

Алей покусал губу.

– Я собрался сжимать время, – сказал он. – Так папа точно меня не засечёт.

Летен уставился на него. В пристальном взгляде его удивление мешалось с восхищением, но за ними всё равно брезжила улыбка.

– Лихо, – отметил он. – Не подумал бы. Уважаю.

– Технически, – сказал Алей, – это то же самое, что перемещаться из мира в мир.

– Ну, в этой технике я не смыслю. Моя помощь нужна?

Алей медленно выдохнул и вдохнул.

– Да.

Выслушав его короткие сбивчивые объяснения, Летен неторопливо поднялся с сиденья. Упёр руки в поясницу, оглядел зал ожидания. Алей настороженно следил за выражением его лица. Сейчас Воронов никак не выделялся из толпы; разве что могучий разворот его плеч мог притянуть чей-то рассеянный или слишком любопытный взгляд. В простых летних брюках, клетчатой рубашке и белой куртке-ветровке он выглядел моложе, чем обычно – на свой настоящий возраст. Простой путник, или, вернее, провожающий: багажа-то нет.

– Хорошо, – сказал Летен и поманил Алея за собой. Алей послушно зашагал за ним к вестибюлю.

– Насколько я тебя понял, – сказал ему Летен, – выйдем мы по времени впритык. Это правильно. Будем действовать быстро. А сейчас погоди. Надо дела обделать.

– Какие дела?

Летен вскинул брови, не взглянув на Алея.

– Корнея предупредить, – ответил он. – Да и неудобно без гроша в кармане.

На душе у Алея стало скверно.

Ему отчаянно не хотелось, чтобы Летен марался о карманника. Неважно, чем занимался Воронов всю жизнь; неважно, что по его приказу происходит в родной параллели прямо сейчас. Он делает доброе дело, и его нельзя делать – так… Сказать по чести, Алею плохо придумывались сейчас логические аргументы. Слишком велика была сила нежелания. И он с горечью спросил:

– Волена за добычей пошлёшь?

– Нам билет нужен или как?

Алей скривился и глухо сказал:

– Летен, не надо.

Воронов остановился в полумраке вестибюля, в полудюжине шагов от дверей.

– Положим, мы войдём в вагон как провожающие, – сказал он мягко, будто маленькому ребёнку объяснял, что к чему. – А потом? Попытаются нас высадить. Поднимут шум, чего доброго. Нам это надо? Я, Алик, умею решать проблемы. Зубы заговаривать – это не мой профиль.

Алей помолчал, глядя в пол. Потом мотнул головой и через силу проговорил:

– Не надо. Я… отведу глаза.

– Кому? – иронично уточнил Летен.

– Всем. Кому надо.

Воронов засмеялся.

…Но Предел был перейдён Алеем, и уже наливалось мощью, как под солнцем спелостью наливаются плоды и злаки, его Запредельное – то, что он никогда не искал нарочно, то, что он даже не осознавал как мечту, но чему никогда не суждено было разрушиться или измениться. С детства это было его вечным подспудным желанием, базой мировоззрения и мировосприятия, но если бы кто-то сказал Алею об этом словами – Алей бы, пожалуй, рассмеялся. И Поляна Облакова смутилась бы и отмахнулась, скажи ей кто-то о Запредельной, великой, вечной любви. И Летен Воронов не принял бы всерьёз речей о том, что кто-то предназначен править державой. Заповедное не предназначается словам.

Прекращать и предотвращать зло.

Таким было Запредельное Алея; и коварный проксидемон Эн не солгал, суля ему стать правой рукой Летена. Где можно предотвратить больше зла, нежели стоя за плечом главы государства?..

Отсмеявшись, Летен ласково сощурился и поглядел на Алея сверху вниз.

– Согласен, – сказал он. – Положусь на тебя.

Летен сбежал по ступенькам вниз и ушёл к машине. Алей остался стоять в тени. «Папа, – думал он, – Инька».

Он начал предельный поиск и позволил себе видение. Оно не замедлило явиться. Спустилась ночь, зажглись фонари. Влага, выпаренная с земли за день, проливалась дождём, и далёкие огни города таяли в ней. Ясень бодро шагал по мокрой платформе и вёл за руку сына. Вот они поравнялись с маленькой очередью у двери вагона, вот Ясень протянул проводнице бумаги… Алей с усилием оторвал взгляд от насупленного Иньки и попытался определить номер вагона.

Шестой.

Этого было достаточно.

Алей прерывисто вздохнул и потёр лоб, возвращаясь в действительность. Пойманное видение должно было стать опорной точкой, маячком на берегу Реки Имён, которая воплотится рекой времени. Летен не увидит её – нет нужды осознавать себя в служебном пространстве, на то оно и служебное…

Воронов скоро вернулся и ободрительно потряс Алея за плечо. Он улыбался. Алей ответил бледной улыбкой.

– Пора, – весело сказал Летен. – Куда пойдём?

Алей поколебался, уставившись в потолок, и уверенно ответил:

– Нужно завернуть за угол.

…Когда они вновь вошли в зал ожидания, залитый ярким электрическим светом, там, казалось, не изменилось ничего вовсе. Так же гремела музыка, по-прежнему сидели люди за стеклянными стенами маленьких кафе, и даже молодой парень, который в сторонке спал на громадных баулах, до сих пор на них спал. Разве только за дальними дверями, которые вели на платформы, теперь стояла стена мрака.

Было без пяти час ночи. Через пятнадцать минут со второй платформы отправлялся скорый поезд Москва – Санкт-Петербург.

Алей едва успевал за стремительным шагом Летена. Воронов пронёсся через зал к выходу, обернулся в проёме – мелькнуло строгое лицо, недовольный взгляд, – ухватил спотыкающегося Алея за предплечье и потащил за собой под дождь. «Соберись, – говорил он сквозь зубы. – Не копошись».

У Алея сильно колотилось сердце. Он чувствовал, что папа и Иней всё ближе – и всё ближе конец пути.

Летен остановился у шестого вагона. Очереди уже не было, молодая полная проводница стояла в тамбуре, протягивала руку наружу и подставляла красивую ладонь под хлёсткие струи.

– Извините, – торопливо сказал ей Летен, опередив Алея, – еле успел. Человек, пассажир ваш, документы забыл. Кровь из носу надо передать. Разрешите, пройду? Дождь сильный.

Девушка моргнула, нахмурилась, но перед напором Летена мало кто мог устоять. Она кивнула.

Летен мгновенно скрылся, а Алей остался стоять под дождём. Он ошарашенно заморгал, глупо посмотрел на удивлённую проводницу, и лишь через несколько секунд опомнился. От того, что он собирался сделать, Алею заранее стало неловко, но выхода не было, да и зла в этом не было никакого… Он посмотрел девушке в глаза и тихо попросил:

– Не здесь.

Это не было насильственной переменой тоннеля или расщеплением личности, или каким-нибудь ещё ужасным, калечащим действием. Алей всего лишь чуть-чуть подкорректировал её восприятие, убрав из него себя. Он был человеком из другого мира. Психически здоровая девушка не могла видеть людей из других миров. Коррекция была естественной, логичной и ни в чём её не ущемляла.

Проводница посмотрела сквозь него и снова протянула руку – ловить капли дождя.

Алей торопливо шмыгнул мимо, ударился с разлёту о стенку извитого коридорчика, рванулся вперёд – и едва не ткнулся носом в широкую спину Летена.

Полностью перегораживая плечами узкий проход купейного вагона, высился Летен Воронов, и Алей не мог видеть его лица, но знал, что он усмехается.

Перед ним, скрестив руки на груди и скаля в ухмылке сахарно-белые зубы, стоял Ясень.

Ему некуда было бежать. Он слишком поздно почуял опасность, а когда выглянул в коридор, Воронов уже подоспел и сумел отшвырнуть его от двери купе. По правую руку от Ясеня были закрытые двери, по левую – закрытые окна, до противоположного выхода нужно было пробежать несколько метров по узкому коридору и опять-таки открыть дверь. А за спиной у Ясеня стоял Иней и в ужасе смотрел на громадного преследователя, вцепившись с отцовскую куртку.

В скорости реакции Воронов не уступал Обережу-старшему. Оба знали это, и оба улыбались – но разными улыбками.

– Всё, – ласково, почти вкрадчиво сказал Летен. – Как верёвочке ни виться… что там дальше?

Ясень, по-прежнему скалясь и не говоря ни слова, отступил на шаг, и Воронов гибко, по-тигриному подался вперёд.

– Отпусти ребёнка.

– Я его держу? – повёл плечом Ясень.

– Алик, – окликнул Летен, не спуская глаз с противника.

Алей подпрыгнул и выглянул из-за его плеча.

– Иней!

Братишка был бел как мел. Он молча поднял взгляд на Алея и покрепче ухватился за отца. Кажется, Воронов слишком пугал его. Алей напрягся, подыскивая слова – и не успел.

– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, – с ухмылкой проговорил Ясень. Летен резко выдохнул и подобрался.

Но он тоже не успел.

Рисуясь, по-прежнему скалясь, медленным театральным жестом Обережь-старший поднял руки.

Мир перевернулся.

Ночь сменилась днём в мгновение ока, как будто включили свет. Узкий коридор купейного вагона распахнулся невероятной ширью. Белый потолок стремительно взлетел ввысь и преобразился в белую сияющую ткань облаков. Повеял духмяный лесной ветер, принёс запахи малины и земляники, грибов и папоротников. Пластиковый пол стал мягкой чёрной землёй, ковром травы, песчаной скользью. Близость воды поднималась свежестью в воздухе. Спустя мгновение стало слышно, как Старица журчит на корягах и перекатах.

Когда взгляд прояснился, у Алея перехватило дыхание.

Они с Летеном стояли на берегу Старицы, напротив колышка, к которому привязан был Ялик. Прежнее расстояние отделяло преследователей от преследуемых, но расстановка сил изменилась. Широко расставив ноги, Ясень стоял в лодке. Не терял времени даром – отвязывал Ялик от колышка. Иней не удержал равновесия и сел на ближайшую скамейку-перекладину.

– Инька! – крикнул Алей, бросившись к кромке воды. – Инька!

Братишка посмотрел на него широко распахнутыми глазами и ничего не ответил. Лицо его будто окаменело, превратилось в испуганную маску.

– Алик, – укоризненно сказал отец, – ну хватит. Истеришь, как девочка. Давай поговорим как мужчина с мужчиной.

Алей втянул воздух сквозь зубы.

– Сначала отпусти Иньку, – отрубил он.

Ясень покачал головой.

– Нет. Я хочу, чтобы ты сделал то, о чём я тебя попрошу.

– А я не хочу этого делать! – крикнул Алей. – Я не поведу тебя к Морю! Ты… – у Алея перехватило горло, – ты мог бы прийти как человек и попросить как человек, а ты… стал шантажировать нас и мучить…

Ясень опустил глаза.

– Прости, Алик, – сказал он грустно и легко. – Но если бы я пришёл и попросил, как ты говоришь, – ты бы не смог выполнить просьбу. А теперь – сможешь.

Алей онемел от бешенства. Летен хмыкнул, покосившись на него, и сказал с долей усталости:

– Алик, обсуди условия выдачи заложника.

– Нет-нет-нет! – весёлый Ясень вскинул брови, сделал жест рукой, точно отодвигая слова Воронова. – Никаких условий. Сейчас Алик сядет с нами в лодку, и мы уплывём в светлое будущее. А ты, пожалуй, останешься здесь. Это тоже хороший способ от тебя избавиться. Хотя я предпочёл бы сделать это раньше и… брутальней, – и он расхохотался, закончив сквозь смех: – Улусник мой и раб Летька Московский!

Летен медленно улыбнулся.

Они смотрели друг на друга – пристально, испытующе, радостно и грозно, точно хищники, делящие угодья. Ясень рвался к цели, пренебрегая всем, но он готов был подзадержаться ради схватки с таким противником, как Летен.

Сердце Алея упало.

«Два чудовища, – пронеслось в голове. – Два зла, из которых нужно выбрать меньшее. Я выбрал. Но меньшее ли? И почему я выбрал – его?..» С усилием он оторвал взгляд от Летена. Инька, бедный напуганный Инька сидел, вцепившись в скамейку, и не знал, куда прятаться – а Алей не знал, как помочь ему. Он сглотнул, переступил с ноги на ногу, чувствуя себя бесполезным дураком. Набрал воздуху в грудь.

И острая молния предчувствия обожгла его затылок изнутри. Мелькнуло жуткое видение, охолодившее Алея, но мысли и действия Воронова опережали даже лайфхакерскую интуицию. Не ушами – спиной, затылком Алей услыхал тихий и жуткий щелчок. Мучительная дрожь пробежала по телу, хотя Алей и не успел понять, что это был за звук: ему нечасто доводилось слышать, как взводят курок. В тот же миг правая рука Воронова вылетела из-за пазухи и уверенно распрямилась.

Под нежным небом Старицы, в благоуханном светлом воздухе её прогрохотал выстрел.

Алей едва слышал его. Все звуки заглушил истерический смех Полохова, проснувшегося крайне не вовремя. Демиург бурно наслаждался происходящим и декламировал дикий стишок:

…Удар пули отогнул Ясеня назад. Секунду казалось, что он упадет в воду. Алей судорожно глотнул воздух. От шока он не смог испугаться, только оцепенел. Мысли застыли, как мухи в янтаре. Сама прекрасная Старица показалась плоской блёклой картинкой. Воронов не тратил время на выстрелы в воздух, стрелял на поражение, но не насмерть. Пуля пробила Ясеню левое плечо.

Легко восстановив равновесие, Ясень выпрямился.

– Надо же, – насмешливо сказал он, – попал.

Казалось, боли он испытывал не больше, чем от комариного укуса. Он скосил глаза на входное отверстие пули, потрогал его пальцем и заметил:

– Хорошо стреляешь, сука, метко.

– Ах ты тварь, – едва слышно сказал Летен. Всегда спокойное лицо его исказилось.

Летен сунул пистолет в руку бледного как смерть Алея, сбросил куртку и рванулся вперед.

Слабое течение успело отнести лодку от берега на несколько метров. С шумом и брызгами Летен рухнул в воду и сильными гребками стал продвигаться вперёд. Ясень смотрел на него сверху вниз с брезгливым интересом. «Осень же запрещала трогать воду, – подумал Алей отстранённо. – Я же сказал Летену, что нельзя… А он её сейчас наглотается». Он не знал, что делать. Ему попросту не хватало скорости реакции. Алей не был бойцом.

Но и Ясень потерял добрую секунду. Его обманула собственная уверенность. Он полагал, что здесь, в непостижимом мире-интерфейсе он играет на своём поле, здесь совладать с Летеном будет легче, – а Летен не делал различий между мирами. Вода для него была просто водой, лодка – обычной лодкой.

Ясень с перекошенным лицом только ухватил весло, а Воронов уже подтягивался, переваливаясь через борт Ялика. Лодка валилась набок, Ясень пытался удержаться на ногах и не мог занести весло для удара.

Алей услышал, как тихо скулит от ужаса Иней.

Огромный Воронов двигался с невероятной скоростью. Алей с трудом понимал, что происходит. От первого удара Летен увернулся, перехватил весло и рванул на себя. Ясень качнулся. Лодка ходила ходуном. Боясь зацепить Инея, Летен не стал бить с размаху, а мощно толкнул Ясеня в грудь. Ясень задохнулся, но не потерял самообладания и вцепился Летену в горло.

Тот, казалось, только того и ждал.

Крепко держа противника, Летен прыгнул с лодки в воду и увлёк его за собой. Они мгновенно скрылись под поверхностью.

В этот момент Алей понял, что отец побеждён. Летен не мог не победить. Он воевал – а Ясень всего лишь дрался.

Прошло несколько бесконечных томительных секунд.

Летен вынырнул один.

Мрачный, он с трудом подтянулся, перелез через борт Ялика, сел и подгрёб к берегу. Привязал лодку к колышку. Алей опомнился и кинулся к брату, обнял Инея. Едва удалось отцепить его пальцы от бортов. Костяшки побелели и были как каменные. Ткнувшись головой в грудь брату, Иней чуть слышно застонал.

– Всё, – сказал Летен, отдуваясь. – Пуля дура, штык молодец.

– Летен, – прошептал Алей. Иней прижимался к нему, ритмично, истерично, судорожно всхлипывая. – Ты…

– Мокрый я как цуцик, – сказал Летен, забрал у него свой пистолет и, кряхтя, стал стаскивать одежду. – Сушиться надо.

– Летен, – повторил Алей беспокойно.

Тот повесил рубашку на куст и обернулся.

– Что?

Алей не смог ничего выговорить. Иней совершенно онемел от шока, и старший брат был сейчас немногим лучше. Летен понял это и покачал головой, усмехаясь.

– Я в порядке, – сказал он, – полагаю, что Ясень Лазурин тоже. Видел, как тут огнестрел работает? Я так думаю, что здесь умереть нельзя. Вывернулся Гэрэлка, уплыл чёрт-те куда. Что ты там, кстати, про местную воду рассказывал, Алик?

Алей медленно выдохнул и вдохнул. Не помогло. Тогда он сел на траву и с усилием провёл по лицу ладонью. Помолчал.

– Мне говорили, – начал он без уверенности, – что воду Старицы нельзя трогать. Это опасно. Это не вода на самом деле, это – информация… Её может оказаться слишком много для человека.

Летен поразмыслил. Сказанное его явно не впечатлило.

– Надо же, – сказал он с усмешкой, – а я её наглотался, – и стал выжимать брюки.

Алей подавил вздох и взглянул на Инея.

Иней стоял столбиком, бледный и безучастный. Смотрел на носки собственных ботинок. «Напугал его Летен, – подумал Алей с печалью. – Он и меня-то напугал. Не надо было стрелять. Если б я заранее понял, что он стрелять собирается!» И тут же он понял, что с пистолетом или без, Воронов всё равно бы рванулся форсировать Старицу. Перед ним был преступник, особо опасный, и этот преступник, враг ему угрожал. Когда враг отказывается вести переговоры, идёт работать десант…

– Инька, – сказал Алей, – слышал? Папа не погиб. Он в порядке.

Иней коротко посмотрел на него и не ответил.

– Инька, – продолжил Алей почти жалобно, – а Инь. Пойдём домой, а?

Иней молчал.

– Мама испереживалась вся. Лёнька знаешь как соскучился? Он ни с кем не разговаривает, гуляет один, с собакой. Сядет где-нибудь и скучает. – Алей покусал губу. – Он знает, что ты в беду попал, Инь. Он тебя спасать хотел. Он клятву дал, что никому ничего не расскажет и будет притворяться, что ты в летнем лагере. И притворяется. Представляешь?

Иней посмотрел на Алея долгим взглядом. Потом опять уставился в землю, но лицо его чуть переменилось, и у Алея стало легче на душе. Он и раньше чуял, что в сердце Иньки потягаться с папой может только Лёнька Комаров, а теперь уверился в этом. Обидно было немножко, но что поделаешь. Всё-таки Лёнька и впрямь – самый верный, самый лучший на свете друг.

– Пойдём, а? – снова попросил Алей.

Иней едва заметно кивнул и подавил вздох. «Привязался он к папе, – понял Алей. – Несмотря ни на что. Папа – он обаятельный… и Инька мечтал о нём всю свою жизнь. А мы пришли как враги, Летен вообще папу подстрелил. Инька на нас обиделся».

– Ну Инь! – сказал он беспомощно. – Ну правда. Теперь всё хорошо будет. Это не обещание, это точно так. Прикинь, мама с Шишовым разводится. То есть не разводится, а брак признан недействительным, потому что папа на самом деле жив. Мама обратно переезжает, и мы будем все вместе жить, как раньше. Здорово, а?

Иней заморгал. Он всё ещё молчал, но лицо его явственно посветлело. Алей несмело улыбнулся и заговорил вдохновенно:

– А если папа захочет к нам вернуться, то он и вернётся. Или в гости будет приходить, если захочет. Мама его очень любит. Он её очень обидел и напугал, когда тебя увёл, но она всё равно его любит. Ну, Инь! Всё же можно сделать по-человечески! И ты сможешь с папой путешествовать, если он сначала спросит разрешения и скажет, когда вернётся.

Иней пригладил волосы и скосил взгляд в сторону. Алей понял, что теперь он молчит уже не от обиды, а от смущения – маму-то Иней и сам не предупредил, и разрешения у неё не спрашивал.

– А знаешь, – сказал Алей почти весело, – мне Лёнька рассказал, во что вы с ним играли в лесу. Про арки из ветвей, и как можно попасть в другой мир, если тебя никто не видит, и про реку. А я подумал: надо же. У меня, оказывается, брат – волшебник. А я не знал.

Иней посмотрел на него исподлобья и улыбнулся одной стороной рта, точно никак не мог решить, отмалчиваться ему дальше или уже смягчиться. Он подумал немного и едва слышно проговорил:

– У меня тоже.

– Что – тоже?

– Тоже – волшебник. Брат.

Алей засмеялся, встал и обнял Инея, прижал его голову к своей груди. Иней глубоко вздохнул и крепко обхватил его.

Летен посмотрел на них и одобрительно хмыкнул.

Он с большим неудовольствием влез в мокрые брюки, застегнул сухую куртку, а рубашку перекинул через руку. Сказал:

– Что, волшебнички, пора отсюда выбираться. Нас, поди, заждались.

Алей кивнул и поднял голову, окидывая взглядом прибрежный лес. Неподалёку плотной стеной стояли молодые ёлочки. Алей вспомнил, как пропадала когда-то за ними Осень. «Там», – решил он и заранее представил, как они огибают колючую купу и оказываются на вокзале, точно завернули за угол. Корней ждёт их в машине. И они поедут домой.

Путь окончен.

Только сейчас Алей наконец прочувствовал это. Всё кончилось, они возвращаются домой…

– Пошли! – сказал он и уверенно зашагал вперёд.

Пышная трава пружинила под ногами. Веял освежающий ветерок. Алей обернулся через плечо и улыбнулся своим спутникам.

Добравшись до ёлочек, он мимолётно погладил иглистую ветку, сделал шаг и развернулся, готовый ступить на горячий городской асфальт.

Зеленым-зелено пламенел лес Старицы, дышала прохладой вода, шумела листва, и пахло сосновой смолой, малиной и земляникой…

Ничего не случилось.

Алей остановился, озадаченный. Перехода не произошло. Он вспомнил объяснения Осени и понял, что причина этому могла быть только одна – их видели. Кто-то смотрел на них со стороны. Это мог быть только Ясень. Он не стал спасаться бегством. Как речная змея, он вывернулся из смертельной хватки Воронова и укрылся где-то в роще-интерфейсе, не намеренный сдаваться. «Да чтоб тебя!» – подумал Алей с досадой и напряжённо оглядел лес. Он не особо беспокоился. Ясень не мог находиться в нескольких местах одновременно, а в лесу легко было скрыться с глаз. Надо было найти его, а потом просто убраться от него подальше.

Алей обернулся, чтобы объяснить это Летену и Иньке.

И остолбенел.

Их не было. На зелёной поляне возле молодого ельника он стоял один.

На миг ему показалось, что это какая-то дикая шутка. В следующий миг он понял, что это действительно дикая шутка, только шутит с ним отец. Алей ещё не всё знал о его возможностях.

Он стиснул зубы. Если он был здесь один, значит, где-то ещё без него, без помощи остались люди, не способные покинуть Старицу самостоятельно. «Инею не нужен проксидемон, – пришло Алею на ум. – Может, Инька выберется сам?..» Но он не мог полагаться на силы десятилетнего мальчишки.

Он выругался, озираясь. Жестокие игры отца всегда вызывали в нём отвращение, сейчас оно сменилось бешенством. В эту минуту Алей, пожалуй, готов был бы даже воспользоваться пистолетом Воронова, только Воронов вместе со своим пистолетом исчез в дебрях закольцованного мира… «Вася! – мысленно крикнул Алей, – Полохов! Что это за чёрт?! Что с вашей демо-версией? Она глючит!» Но голоса в голове молчали. От демиурга не стоило ждать помощи.

На чём свет стоит обругав придурка Васю, Алей досадливо тряхнул головой и быстро зашагал к Ялику. Перешёл на рысцу. Предельным поиском он мог заняться везде, но интуитивно чувствовал, что у воды будет удачней. Переизбыток информации больше не пугал его. «До сих пор от Полохова не было никакой пользы, – раздражённо думал Алей, – видимо, и не будет. И чёрт с ним. Я сам».

Он едва не налетел на Ясеня – вернее, едва не ткнулся головой в его болтающиеся ноги.

– Привет, – сказал Ясень.

Он сидел на дереве, в развилке ветвей. Алей отшатнулся от него. Морозец продрал по хребту.

– Ну вы же меня утопили, – пояснил Ясень в ответ на безмолвный вопрос. – Теперь я русалка. Вишь, на ветвях сижу.

Он выглядел совершенно беззаботным.

Алей хватанул ртом воздух, как рыба.

– Зря всё это, – сказал Ясень. – Драться, ругаться, из пистолета палить. Помял меня друг твой. Медведь! – Он сделал обиженное лицо и хрустнул позвонками, плавно поведя головой. – Может, я, конечно, неправ был. Всё-таки этот твой Летен – ого-го мужик. Признаю. С таким в разведку можно. А шею зачем ломать мне? И куртку любимую испортил, – Ясень потеребил ткань и продемонстрировал дырку от пули.

Он по-прежнему рисовался. Алей смотрел на него мрачно. Отец передразнил его, скорчив угрюмую гримасу, и сказал:

– Ну что? Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?

– Где они? – холодно сказал Алей.

Ясень закатил глаза.

– Ничего с ними не сделается, Алик. Они и по отдельности не пропадут, а вместе – тем более. Давай лучше к делу.

– К Морю? – уточнил Алей после паузы.

– Да.

Алей молчал. Грудь его стесняло нечто похожее на отчаяние. Что бы он ни делал, отец оказывался на шаг впереди. Какие бы силы он ни обретал, отец оказывался сильнее. Ярость, бессилие и тревога раздирали Алея на части, а отец сидел на ветке и болтал ногами. «Море, – думал Алей со злостью, – Море. Если я доведу его до Моря, он успокоится? Оставит нас в покое? Что ж, был у меня план «Б».

– Папа, – наконец, спросил он с горечью, – ну скажи, зачем тебе всё это? Что ты с нами делаешь?! Что там, в Море, такого? Я знаю, что оно прекрасное. Но ты ради него…

Голос прервался – запершило в горле. Алей хотел закончить: «…столько зла сделал», – но отец перебил его.

– Да вы же дети мои, – сказал Ясень с отчаянной теплотой. – Сыны мои. Всё, что я делаю, я делаю ради вас.

Он вздохнул и опустил голову.

Алей потерял дар речи.

Некоторое время он безнадёжно смотрел на отца, сознавая, что никогда не поймёт его, а потом бросил ему, почти крикнул:

– Блик! Да чёрт с тобой! Хочешь к Морю?! Поплыли!

Ясень улыбнулся.

Больше он ничего не говорил.

Алей вышел к Ялику, отвязал лодку и сел на корме. Отец сделал несколько гребков, выталкивая Ялик на стремнину, а там течение понесло его само – и вскоре вдали, под светло сияющим небом прорисовались очертания высоких круч, с которых Алей когда-то смотрел на Реку Имён.

– И что нам теперь делать? – пробурчал Летен. Покосился на Инея, спросил:

– Инькой тебя зовут, верно?

– Верно, – сказал тот. – А вы Летен?

– Можно дядя Летя, – кивнул тот и уселся на поваленный ствол. – Ну и папка у тебя, Инь. Как с таким справиться?

Иней смущённо отвёл глаза. Папа обещал, что они пойдут ловить Алика, но Иней совсем не думал, что это будет так. Всё-таки папа иногда нехорошо поступал. Он всех напугал – и Алика, и самого Инея, и даже грозного Летена. Правда, Летен испугался не папку, а что папка сделает чего-нибудь нехорошее. Иней, честно говоря, тоже этого боялся.

– Как думаешь, Алик за нами вернётся? – спросил Летен.

Иней насупился.

«Алик, наверное, сейчас с папой к Морю Имён плывёт», – подумал он и поднял на дядю Летю осторожный взгляд.

Тот сидел, понурившись.

Когда Иней представлял себе, как выглядит страшный Летен, которого папка так хочет победить, ему воображался кто-то очень мрачный и свирепый. И он правда оказался мрачный и свирепый, только не очень страшный. То есть, конечно, страшный, но… Иней немножко удивлялся сам себе. Он остался один с человеком, который стрелял в папу из пистолета и сбросил с лодки в воду, но совсем этого человека не боялся.

Больше того – получалось, что и папа не побоялся оставить Инея с ним. Иначе не оставил бы.

Да и стрелял дядя Летя не для того, чтобы убить папу, а чтобы спасти Инея. Так ему велел Алик. Они оба просто не очень правильно поняли.

А если неправильно поняли, значит, можно всё объяснить. Иней повеселел. Глядя на Летена, он понимал, что ему и правда можно объяснить. Вот Шишову, например, объяснить ничего нельзя. И Лёнькиному папке тоже нельзя. А Летену можно.

«И почему папка его так не любит?» – подумал Иней.

– Я думаю, вернётся, – сказал он.

– Ну, что ж. Придётся сидеть и ждать. Эх! – Летен потянулся, раскинув руки, оглядел лес. – Малины пособирать, что ли? Будем, как медведи, малиной питаться. Любишь малину, Инь?

Иней невольно улыбнулся. Дядя Летя собирался его кормить. Это было смешно, и Иней окончательно проникся к нему симпатией.

– Медведи, – сказал Летен, – ещё кедровые орехи любят. Интересно, можно тут найти шишки? Или лесной орех. Если орехи, ягоды есть и вода – так можно продержаться, пока не придёт подмога. Ты как думаешь?

Иней фыркнул. Летен и правда был как медведь – большуший, могучий, – но Иней рядом с ним чувствовал себя медвежонком.

– Хороший у тебя друг, – сказал Летен, – рыжий, с собакой.

– А вы с ним знакомы? – спросил Иней и примостился рядом на бревне.

– Можно и так сказать. Алик – парень добрый, всё пытался его успокоить. Говорил, что ты в лагере, там по телефону не разрешают звонить. А друг – он сердцем чует. У меня тоже был такой друг. Он меня однажды от смерти спас.

Иней заморгал.

– Как это? – с трепетом спросил он.

– На войне, – сказал Летен и потрепал его по макушке. – Знаешь: сам погибай, а товарища выручай.

У Инея замерло сердце. Он понимал, что дядя Летя ничего ему не расскажет, и не спрашивал. Но он почувствовал что-то, похожее на братство. У дяди Лети тоже был самый верный, самый лучший друг. Он знает, как это.

А вот у папы не было такого друга. Жалко папу.

И вдруг одна мысль захватила Инея.

Папа уже много чему научил его. И у него всё всегда получалось, сразу, как будто он правда был прирождённым волшебником. Сначала Иней считал, что папа ему втихую помогает, но с каждым разом росла его уверенность в себе. То, что Иней хотел попробовать сделать сейчас, он раньше не делал, но дядя Летя был очень вдохновляющий, в смысле – на подвиги. Иней был уверен, что Лёнька тоже чувствовал это. Наверно, и клятву с Лёньки взял дядя Летя. Он был такой. Ему хотелось давать клятвы.

И рядом с ним так чувствовалось, что тебе всё удастся, ты сможешь. Он был очень сильный, дядя Летен. Папа тоже был сильный, но по-другому. Рядом с папой все остальные казались слабыми. А рядом с дядей Летеном все становились сильнее.

Иней встал и сказал:

– Дядь Леть, а пойдёмте.

– Куда?

– К Морю Имён.

– Куда?! – удивился Летен.

Иней помялся. Он не знал, как рассказать.

– Ну-у, – протянул он, – это то место, куда папа хочет попасть. И они сейчас туда с Аликом плывут. В лодке. Мне так кажется. То есть я знаю, только не знаю, откуда. Отовсюду.

Летен внимательно посмотрел на него.

– Н-да, – пробормотал он, – братцы-кролики… И что?

– Ну вот они плывут, – сказал Иней. – В лодке. А туда можно ещё по-другому прийти. По берегу. Мне так кажется, то есть я тоже отовсюду знаю.

Летен покачал головой.

– Мы же не дойдём без Алика, – сказал он раздумчиво. – Даже папка твой без него – никак.

– Нет, – Иней нахмурился, скорчил рожицу, с трудом подбирая слова. – Вы это… вы, главное, не смотрите. Когда смотришь, это мешает только. Вы глаза закройте, а я вас поведу прямо сразу к Морю. Если не закрыть, то придется идти через Гору Глаголов, Рощу Речей, Облако Обликов… далеко это, в общем. А я так быстро могу.

Ясень вытащил лодку на берег и пошёл, утопая в мягком песке, вслед за сыном. В устье Река Имён, как всякая река, расширялась, но ненамного – мешали выступы скал. Зелёные берега Реки почти незаметно переходили в жемчужный пляж Моря.

Алей дошёл до кромки прибоя и остановился.

Ветер пел в корабельных соснах, стройным частоколом вставших над берегом, но на Море царил штиль. Едва-едва колыхалась зыбь. Белый песок светился почти так же, как облачное небо над головой. На нём нетронутыми лежали огромные извилистые раковины, приоткрывая свою укромную розовость. В невероятно прозрачной воде видно было, как далеко уходит пологое дно, украшенное редкими округлыми, разноцветными камнями.

Алей повернул голову и увидел рельсы Нефритовой Электрички. Серебряные рельсы и яшмовые шпалы приподнимались над песком. В этом песке тонули ноги, но тяжесть железнодорожного полотна он держал прочно. То ли полотно весило меньше пушинки, то ли в песке под ним пролегала опора. Рельсы уходили далеко по лукоморью и на горизонте, в тёплой голубой дымке огибали горную кручу.

Море было прекрасно.

Но если Река Имён вселяла в сердце восторг, то Море дарило глубокую тишину. Здесь не хотелось думать, говорить, рождать слова – только молчать и прислушиваться.

Подошёл Ясень, остановился рядом. Алей покосился на отца и снова взглянул в морскую даль. Он больше не чувствовал ни злости, ни раздражения. Рядом с Морем это было невозможно.

– Вот оно, – сказал Ясень. Он мечтательно улыбался. – Море Имён.

– И что мы теперь будем делать? – тихо спросил Алей.

– Как что? – удивился Ясень и запрыгал на одной ноге, стаскивая ботинок. – Искупнёмся, конечно. Погодка класс!

Какой бы полной ни была тишина этих берегов, Алей не смог не вытаращиться в изумлении.

– И ты за этим сюда шел?! – неверяще сказал он.

– Нет, – фыркнул Ясень. – Вода – она везде вода. Но над Морем светит Солнце.

Алей вспомнил, что в мире-интерфейсе нигде нет солнца. Над Старицей, над Рекой – всюду небо покрыто облаками. Небо над Морем тоже пока затягивала облачная пелена, но если Ясень был прав, то тут она могла в любой момент разойтись…

И вдруг Алей понял.

Покров тайн разошёлся перед ним, как театральный занавес, и открылась новая истина, такая же простая, как все предыдущие. Даже странно было, что он не подумал об этом прежде, что никто прежде об этом не думал.

Если весь этот мир и само Море Имён состоит из слов, понятий, знаков, определений, то Солнце над ним – тоже слово…

У Алея перехватило дыхание. Море Имён. Последнее море. Воды, над которыми носился Дух.

Слово.

– Да, – ответил Ясень совершенно спокойно. – То самое. Которое было в Начале.

Он замолчал.

Солнце Слова едва брезжило сквозь пелену облаков.

Алей почувствовал за спиной какое-то движение и обернулся.

Между могучими медными стволами сосен показались Иней и Летен. Закрыв глаза, Летен послушно шел за мальчиком по твёрдой, присыпанной иглами земле. Алей смотрел на них, не чувствуя удивления, как будто заранее знал, что так случится.

– Все, дядь Леть, – сказал Иней, когда землю под ногами сменил песок, и разулыбался, – пришли.

Летен открыл глаза.

…В этот момент облака разошлись и ослепительно брызнуло солнце.

Прикрыв глаза козырьком ладони, Летен Истин Воронов смотрел, не щурясь, на Солнце Слова.

И Солнце смотрело на него. Что-то неуловимо менялось в Летене под сияющим взглядом: как будто снимали с человеческой души тонкую блёклую защитную плёнку, кальку, открывая благородную подлинность. И само понятие Предела теряло своё значение – буквально на глазах, Алей видел это так, как будто понятие было чем-то вещественным.

Он перевёл взгляд на отца. Лицо Ясеня стало безмятежным и мечтательным. Угас в глазах рисковый лихой огонёк, сменившись другим огнём, могучим и светлым, разгладились саркастические морщинки у губ. Он стал одновременно моложе и старше, и Алей увидел, наконец, того отца, образ которого хранил в сердце десять лет. Весело и ласково глядел Ясень на сыновей, но, как и Летен, он не улыбался.

Один только Иней улыбался Солнцу Слова – лучисто и очарованно, как величайшему празднику. А себя со стороны Алей не видел.

Так они молча стояли, все четверо. Перед ними, играя бликами, простиралось Море Имён, пронизанное лучами до самого золотого дна. На берегу его стояли они и больше не были врагами, потому что под этим светом никто не мог быть врагом – ни другому, ни самому себе.

Потом Ясень позвал, наконец, купаться.