«Солнечный круг, небо вокруг, – пели на уроках музыки, – это рисунок мальчишки…» Дай сейчас Инею альбом, краски, кисточку – именно так он и стал бы рисовать. Золотым колесом катилось солнце по небу, от края до края земли летал шалый ветер, улыбались ему щекастые облака. Наступили каникулы, дождь кончился, папа вернулся живой.

Иней крепко зажмурился.

Когда он открыл глаза, ничего не изменилось.

Всё было по-настоящему.

– А у меня амнезия была, – сказал папа грустно. – Знаешь, наверно, что такое.

– Ага, – сказал Иней.

Они сидели рядышком на скамейке у подъезда, глядели друг на друга и не могли наглядеться.

– Знаешь, пап, – счастливо сказал Иней, – а я тебя сразу узнал. Я ведь тебя видел, ну, на записях с камеры и на фотографиях.

– А чего волком зыркал? – обиделся папа. Иней смутился, но папа сразу же засмеялся и снова обнял его, шумно дохнув в ухо.

«Ну, сын! Здоровый! Мужик!» – сказал он там, на дороге, и сграбастал мужика в охапку вместе с рюкзаком и сменкой. Иней хихикал и всхлипывал, как чокнутый, а папа накрепко прижал его к себе и нёс до подъезда на руках, будто маленького. «Ну, рассказывай, как твои дела», – сказал он, спустив Инея с рук на скамейку, и уселся рядом, и долго-долго слушал. Даже когда Иней играл с Лёнькой в путешествия, он не трещал так, как сейчас. Он рассказал папе про всё – и про Лёньку, и про его собаку, и про маму с Аликом, и про Шишова, и о том, как хотел, чтобы Алик забрал его к себе жить.

– Не переживай, – папа легонько сжал его плечо. – Мы теперь вместе с этим разберёмся. Я тебя никогда больше не брошу.

– Клянёшься? – выдохнул Иней.

– Клянусь, Инька, – серьёзно сказал Ясень. – Ты прости меня, если можешь.

У Инея дыхание перехватило.

– Да ну тебя… ну тебя, папка! – он чуть не расплакался.

– Тьфу ты, горе луковое! Разнюнился. Не реви, прорвёмся, – сказал папа озадаченно, и Иней засмеялся сквозь слёзы. Точно так же говаривал Алик. Теперь понятно стало: так всегда говорил папа, а Алик только перенял слова.

– Я не реву, – прошептал Иней.

– Молодец, мужик, – одобрил Ясень. Он улыбался: зубы у него были белые как сахар. – Вырастешь, в горы с тобой пойдём. Парня в горы тяни-гони, не бросай одного его… а?

– Ага…

– А знаешь, как тебя по-монгольски зовут? – спросил папа.

– Неа, – Иней шмыгнул носом.

– Цан. Цан-тайдзи, Иней-царевич. А маму – Цэнгэл. А меня – Гэрэл.

– А Алика?

– Улаан. Я всегда знал, что у меня два сына будет, – раздумчиво проговорил папа. – Это ведь я тебя назвал, Инька, ещё когда ты только в проекте был… Слушай, а во что это вы с Лёнькой играли? Когда собаку потеряли в лесу? Я помню, когда я малец был…

И Ясень начал что-то обстоятельно рассказывать, смешно тараща раскосые глаза и размахивая руками.

Иней смотрел на него с обожанием. Папа! Живой, настоящий папа, его собственный, только его!..

– А Алик как? – спросил папа, оборвав вдруг рассказ. – Взрослый совсем теперь. Мелкий-то такой был штрих тощий.

– Он и сейчас тощий, – разулыбался Иней. – Он меня Толстым обзывает! Вот скажи, пап, я толстый?

– Ты?! – папа уставился на него, задрав брови. – Н-ну… вы даёте, парни. Мало каши кушаете. Надо это пресекать, надо вас на свежий воздух вытащить, от него знаешь какой аппетит нагуливается!

Иней захихикал.

– Ну всё, – сказал папа, длинно, счастливо выдохнув; лицо у него сделалось хитрое, как у лиса, – теперь мы с вами заживём по-новому. Или по-старому. Хорошо заживём, короче!

Иней моргнул.

– А как же… этот? – спросил он. – Шишов?

Ясень помрачнел и задумался. Иней весь подобрался. Ему правильно показалось то, что показалось: папа совсем забыл о той жизни, что текла тут десять лет без него. Не получится ведь так – просто взять и зажить счастливо, как в сказке…

Но лицо папы быстро прояснилось. Глаза сверкнули решимостью.

– С ним я разберусь, – пообещал он и сделался строгим: – Ты только скажи мне, Инька: хочешь со мной жить? Вдвоём?

Иней зажмурился снова.

Это просто не могло быть настоящим.

Он это придумал.

Ночами, перед тем как заснуть, он порой сочинял, как бы могло случиться: родной папа Ясень не погибает под лавиной, а целым и невредимым возвращается домой, или возвращается спустя годы каким-то чудом, или появляется в старом доме призрачный и разговаривает только с Инькой, ну, может, с Аликом ещё… Он придумывал мельчайшие детали – каждое слово папы, его одежду, понравился бы папе новый фильм или нет, что бы папа сказал о том и о сём… После того, как мама второй раз вышла замуж, Иней представлял себе, как папа приходит неведомо откуда и забирает его с собой.

Когда он открыл глаза, папа сидел рядом и внимательно смотрел, ожидая его решения.

Иней облизнул пересохшие губы и сказал хрипло:

– Конечно хочу!

– Точно?

– Точно!

– Ну, значит, решили, – тише и твёрже сказал Ясень. – Теперь слушай меня. Иди сейчас домой. Никому ничего пока не говори. Собери вещи – одежонки, белья смену на первое время. Главное, игрушки любимые забери. Там-то я тебе всё новое куплю, а любимые вещи бросать не след.

– А мы где жить будем? – горячо спросил Иней. Его заколотило от азарта и предвкушения новой прекрасной жизни.

– У меня, – папа подмигнул. – Увидишь.

– А это далеко? – нахмурился Иней, вспомнив о важном. – А то как же я… если в другую школу переводиться? А Лёнька?

– Недалеко, – улыбнулся Ясень. – Никуда я тебя переводить не буду, Инь.

– Хорошо-о, – Иней расцвел.

– Значит, соберёшь рюкзак и жди, – сказал Ясень. – Я приду.

Иней счастливо кивнул.

…Пусть всегда будет папа.

Пусть всегда буду я.

Медленно, по-летнему темнело. Алею лень было вставать и включать свет, и комнату наполняло призрачное голубоватое свечение монитора.

Минута текла за минутой. Потихоньку подбиралась мысль «день потерян». Алей несколько раз уже пытался взять себя в руки и приступить к делу: вставал, пил чай, умывался, стоял у окна, массируя виски – но, вернувшись к компьютеру и щёлкнув по значку браузера, вновь начинал бессмысленно бродить по Сети. Состояние было вроде того, когда на носу экзамен по самому нудному, нелепому и ненужному предмету. Упущены все сроки, пора спешно учить билеты, но так отчаянно не хочется запихивать в голову пакость, что легче явиться, ничего не зная, и надеяться на авось.

– Воронов, Летен Истин, – шёпотом повторил Алей.

Он собирался найти для этого человека последовательность смыслов, взламывающую Предел.

Он не собирался отдавать ему настоящий код. Но всё внутри восставало даже просто при мысли, что код нужно найти. Видение, на несколько секунд полыхнувшее перед внутренним взором Алея, с течением времени не тускнело, наоборот – становилось ярче. Алей воочию видел лица дикторов телевидения, запылённые бока боевых машин, гранит постаментов. «Цепочка, – подумал он. – Что в ней окажется? Ложь, подкуп, террор. И ещё то, чего сейчас Воронов не может себе даже представить. Нарушение разметки. Что, хотелось бы мне знать, он не может себе представить?!»

Но маленький самообман не удался. На самом деле Алею не хотелось этого знать, ему вообще не хотелось бы знать о существовании Летена. «Поляна! – в который раз вздохнул он. – Почему, как получилось, что твоя вторая половинка оказалась именно такой?.. твоей полной противоположностью…»

Он провёл ладонью по лицу и посидел зажмурясь; потом решительно взялся за мышь… и вернулся на родной форум.

Последняя дискуссия о визионерстве датировалась прошлым годом. Дискуссий было несколько, Алей все нашёл, но толком не вчитался. Там много спорили о пустом. Муха-на-мотоцикле, психолог по образованию, рассуждала, что ассоциативный поток есть некий неизученный психологический механизм, а они бывают вредными, но никогда не бывают ненужными. Зачем бы природе заменять цепочку логическую на цепочку образную? Что это даёт? Точности поиска вряд ли способствует. Сержант по обыкновению грубо отвечал Мухе, что когда она даст внятное объяснение природы ассоциативного потока, тогда и сможет рассуждать об эффективности или неэффективности. Романтик Джейк вслух мечтал, что не отказался бы посмотреть картинки. Минамото Дейрдре взывала к здравому смыслу, говорила, что фактов катастрофически не хватает, что пока визионерство – только миф, и не из чего делать выводы. Азазель тут же заявлял, что вообще сомневается в существовании визионеров, и не враньё ли это от первого до последнего слова? В толчее мнений совершенно терялись сами визионеры, все – робкие новички, напуганные и измученные своим даром. Прежде Алей пожимал плечами, видя их темы на форуме, теперь – искренне сочувствовал. «Стоит ли поднимать тему?» – задавал он себе вопрос и хмурился: да, у него есть определённый авторитет, его не обвинят во лжи, но что даст ещё один виток обсуждений? Дейрдре как всегда права – информации недостаточно.

В соседнем треде Дейрдре просила визионеров рассказать о себе и о видениях. Те мялись, отделывались короткими фразами. Ощущения у всех совпадали: невероятно острое сопереживание, непомерно яркие картины. Некоторые отмечали странную особенность: несмотря на пугающую силу эмоций, иллюзии присутствия не было. «Действительно, не было», – припомнил Алей. Он отчётливо видел происходящее, видел, пожалуй, даже себя в картинах будущего Росы под властью Воронова, – но сам ни в какие иные пространства не переносился.

«И что из этого следует?» – закатив глаза, спросил он у потолка.

Потолок безнадёжно молчал.

«Ничего не следует», – пасмурно согласился Алей и пошёл смотреть ответы на свой последний вопрос.

Там, вопреки его ожиданиям, развернулась нешуточная дискуссия.

Сначала пришла Минамото Дейрдре и по обыкновению потребовала фактов. «Я не понимаю вопроса, – писала она. – Он практический или теоретический? Если речь о конкретном человеке, Улаан, я бы попросила побольше рассказать о ситуации. Я с трудом представляю, как достижение Предела может сделать человека хуже. Честно говоря, вообще не представляю. Реализовавшийся, довольный жизнью человек может проявить здоровую агрессию там, где это необходимо, но он не будет причинять зло намеренно, ему это просто не нужно, не приносит радости. Мне кажется, зло растёт из чувства неудовлетворённости, чувств неполноценности, вины. Из внутренней боли, которую выплёскивают в мир. С приближением Предела внутренняя боль уходит. Именно поэтому я занимаюсь лайфхакингом и не собираюсь бросать. Но если вопрос практический, то мне очень интересно, что натолкнуло тебя на такую мысль. Пожалуйста, расскажи, в чём дело».

«Дейрдре, – отвечал ей Сержант, – ты меня прости, но ты что-то не то говоришь. Сомневаюсь, что гамадрилы, которых я гоняю из подъезда, гадят там от внутренней боли. Мобилы на районе отжимают тоже не из чувства вины. Мой сосед свою бабу вообще от большой любви бьёт. Люди разные, мотивы у них разные. Я понимаю Улаана. Может, к нему барыга явился, который подсаживает пареньков на наркоту. Когда я на Камчатке служил, был там один майор, которому я бы скорее шею сломал, чем Предел. Короче, считаю, клиент должен быть послан в пень. Хотя насчёт последнего момента плюс один: я тоже хочу знать, о ком речь».

«Сержант, у твоих гамадрилов есть родители, которым безразличны их дети. Которые ходят на нелюбимую работу, стареют, чувствуют, как в никуда уходит их жизнь. Может, гамадрилов родили по залёту и никогда не любили. Может, их бьют. Я не знаю. Кто-то не умеет найти место в мире и пытается найти его в стае. Я думаю, если ради эксперимента взломать Предел какому-нибудь гамадрилу, он станет неплохим человеком».

«Благими намерениями, Дейрдре. Я вот думаю, что гамадрил станет паханом на районе, а гамадрилиха – дорогой содержанкой. О другом они не мечтают».

«Ты злой, Сержант», – Дейрдре поставила лукавый смайлик.

«Зол, могуч и волосат».

«А я о другом хочу поговорить, – вклинился новый парень со странным именем Гык; поразмыслив, Алей перевёл его как geek. – Уважаемый Улаан спросил, как должен поступить истинный лайфхакер. А что, бывают неистинные? То есть я не войнушку разводить пришёл, – тут Гык наставил много смайликов, – я хотел спросить, есть ли в Росе сложившееся сообщество лайфхакеров? Можно ли говорить о традициях, об этическом кодексе?»

И они начали рассуждать о традициях, об этическом кодексе и о том, что надо, наконец, встретиться по-настоящему и пожать друг другу руки, – а потом появился Времяделу, модератор, и прекратил оффтопик.

Алей вздохнул и откинулся на спинку кресла.

Он не собирался посвящать сотоварищей в детали проблемы. Такую ошибку делали только новички. Года три назад, столкнувшись с первым в своей жизни клиентом-бандитом, Алей вынес тему на обсуждение и спровоцировал войнушку на сорок страниц, которая закончилась ничем. Единственный ценный совет дала Минамото Дейрдре, и тот по почте. А на форуме тогда крутилось вдесятеро меньше народу… Алей подумал, что потом, когда всё закончится, он расскажет Дейрдре о Воронове и своём методе постановки ложного Предела. Просто в порядке ответной любезности. К тому же его очень интересовало мнение Дейрдре о методе.

Выполнив модераторские функции, Времяделу написал: «Как обычный форумчанин и старый эль-хакер я имею сказать вот что: мы – не организация. У нас нет правил. Нет руководства. Нет элиты. Я чисто технически тут модератор, официально вот заявляю. Где появляется элита, появляется серпентарий. Я считаю, мы делаем хорошее, доброе дело. Грызня запятнает наше дело больше, чем одно этически неверное решение, принятое одним эль-хакером. Каждый советуется со своей совестью. Я думаю, просто каждому из нас стоит стремиться к Пределу. Неважно, с помощью коллег или самому, трудным путём. И тогда мы сможем принимать правильные решения. Улаан, я думаю так: если у тебя возникли сомнения, если ты не хочешь ломать этому человеку Предел – не ломай».

Алей улыбнулся. Времяделу разменял шестой десяток и уж слишком любил высказываться с высот мудрости опыта, но дядька был славный.

Ещё пару дней Алей собирался выждать, не появятся ли новые мнения, потом поблагодарить всех. А сейчас…

Сейчас и вправду наступало время делу.

Воронов, Летен Истин.

Алей навалился грудью на стол и закрыл руками лицо. Было очень тихо. Ровно, чуть поскрипывая, гудел кулер.

Воронов, Летен Истин.

С чего начинать цепочку взлома?

С танков?

Нет. Сейчас Алей ясно чувствовал – это неправильно. Первое звено должно быть иным.

Каким?

Поляна Родина.

Любовь.

Любовь к Родине…

Дети. Ясные детские лица, распахнутые глаза; чистый воздух, лесные кроны, высокие, пламенеющие зеленым-зелено…

Нет.

Не здесь.

Ассоциативный поток в мыслях Алея походил на реку, которая натолкнулась на плотину и разлилась искусственным морем. Где-то там, за плотиной, ждало решение, ждал единственно верный ответ. Но ворота шлюза оставались закрытыми.

Власть.

Абсолютная власть, такая, как у королей в старину… Король-Солнце… Солнце в бескрайнем небе, блещущее лучами, беспредельный всепроникающий свет – это была уже не ассоциация, но картина: видение, почти подобное тем, что являлись прежде. Только сейчас видение не дарило смыслов, оставаясь прекрасным, но пустым.

Нет разгадки.

Летен Истин.

Предел.

Алей Обережь, Улаан-тайдзи, Красный Царевич… хакер Улаан. Веб-поиск и предельный поиск, сотни найденных кодов Предела, сотни навсегда изменившихся жизней. Кодовая цепочка Летена Воронова. Место в истории, мощь и слава. Жизни сотен миллионов людей, изменившиеся навсегда.

Ассоциативная цепочка виляла, петляла, блуждала и истаивала, наконец, вовсе, точно тропка в лесной чащобе.

Лес.

Небо, затянутое облаками.

Старица.

Алей встрепенулся: ассоциации пошли знакомые, осмысленные, – поющие на ветру стволы, белый берег, тёмная вода, ряска и ил… Но они не приближали ответ – только запутывали ещё больше, уводили в маленький закольцованный мирок Старицы, откуда нельзя выйти к Реке Имён…

Закольцованный мир.

Мир без выхода.

У Алея мороз подрал по коже.

Он получил ответ, но ответ не имел отношения к вопросу. Алей искал понятие, с которого начиналась кодовая цепочка Воронова, а понял, что найти его не сумеет. Его ассоциативный поток больше не был рекой, неуклонно стремящейся к морю, он тёк по кругу и растворялся в бессмыслице, превращался в болото, как превращается в него старое, покинутое русло реки…

Нет и не будет ответа.

Цель навеки недостижима.

…Алей в задумчивости теребил нижнюю губу. «Невероятно, – думал он. – Я не могу. Никогда такого не было. Я о таком только слышал. Что же… что же, ладно. Никто не всесилен, я тоже. Задача мне не по зубам». Кулер закашлялся и затих, за окном посвистывала птица. Дыхание стало до странности неглубоким, будто лёгкие забывали о своём долге. В глазах темнело, поле зрения сужалось до экрана монитора, всё остальное исчезало в сумерках. «Нет, что-то здесь не так, – Алей закусил пальцы. – Когда Воронов был здесь, ничего подобного я не чувствовал. Я был совершенно уверен, что способен найти его код. Я не ошибался. Это сегодня… сегодня мне как-то не по себе».

Он покрутил головой, хрустя шейными позвонками, вздохнул и поплёлся на кухню – пить чай в десятый раз за день. «Ладно, – повторял он про себя, как заведённый, – ладно. Хорошо, что я неделю попросил. До субботы ещё времени полно».

На кухне, соорудив бутерброд с маслом и колбасой и заев его шоколадом, Алей мало-мальски пришёл в себя и оценил ситуацию трезво.

Ничего из ряда вон выходящего не случилось.

Во-первых, ему отчаянно не хотелось прикасаться к жизни Воронова, а через «не могу» предельный поиск не делается. Во-вторых, с утра у него случился трудный разговор с матерью, выбивший из колеи на весь день. После этого сложная и морально тяжёлая задача показалась нерешаемой. Чему удивляться?

«Не удивляться тут надо, а спать ложиться, – заключил Алей, допивая чай. – Утро вечера мудренее».

Он поставил чашку в мойку и собрался чистить зубы, когда в комнате запел мобильник. «Родительский дом, начало начал…»: звонила мать.

Гадая, о чём может быть поздний звонок, Алей прошёл в комнату и взял трубку.

Птица за окном замолчала.

В трубке тяжело дышали.

– Мама? – осторожно спросил Алей.

– Алик! – сказала мать; голос её был страшным, надтреснутым, незнакомым. – Алик, приезжай немедленно!

– Что? – прошептал он.

– Алик! Сейчас!

– Что случилось? – крикнул он в трубку, завертев головой в поисках штанов. Сердце бешено заколотилось, ладони вспотели.

– Иней… – прохрипела мать, – пропал. Не можем… найти. Алик, ты искать умеешь. Алик, ты его найдёшь.

– Мама! Мама, я сейчас приеду. Я его найду. Мама, держись, – он заклинал её, удерживая телефон плечом, и завязывал шнурки, согнувшись в три погибели, путаясь в собственных пальцах. Нервы звенели.

– Алик, – повторила она, и он пошатнулся и ушибся головой о стену. Голос матери стал низким, медленным, где-то глубоко в нём выло и металось подступающее безумие.

– Мама, что случилось? – выдохнул он. – Куда пошёл Инька? Когда? С кем?!

– С отцом, – тихо сказала мать.

– С Шишовым?

– Нет. С отцом.

– Мама, с каким отцом?! О чём ты говоришь?!

– С Ясенем.

Алей остановился. Он уже схватил со столика ключи, готовый рвануть на улицу, уже отпер дверь, и с лестничной клетки дохнуло холодом. Холод оледенил его, заставив замереть на месте.

– Мама, – почти спокойно сказал Алей. – Папа умер. Давно.

– Алик, – так же спокойно ответила та, – папа вернулся. Забрал Иню и ушёл. Мы кинулись за ними, их нигде нет. Приезжай, ты их найдёшь.

Связь прервалась.

Алей медленно положил мобильник в карман. Постоял немного у двери. Вышел в коридор, аккуратно провернул ключ в замке.

И в четыре прыжка слетел вниз по лестнице.

«Мама сошла с ума», – эта единственная мысль крутилась у него в голове, когда он сломя голову бежал по сумрачным улицам из Старого Пухово в Новое, к дому, где жил Шишов.

Мать и отчим стояли на улице перед подъездом.

Уже совсем стемнело. Горели фонари. Со стоянки у супермаркета, бархатисто шурша шинами, отъезжали автомобили. Под стеной магазина прямо на асфальте устроилась полупьяная компания – парни басили, девушки разражались грубым хохотом. По тротуарам вдоль жидких газонов собачники выгуливали собак. Весела и Шишов стояли под фонарём, в жёлтом конусе света, и смотрели прямо перед собой – одинаковыми остановившимися глазами. Мать была тиха, бледна и печальна, Шишов трясся всем своим толстым телом, но смотрели они одинаково.

Завидев их, Алей сбавил шаг. Добежал, задыхаясь, вдавил руки в горящее подреберье. Сердце колотилось в горле.

– Что случилось?

– Папа вернулся, – повторила мама ровно, будто загипнотизированная. – Забрал Иню и ушёл. Мы кинулись за ними, а их нигде нет.

Она не шевельнулась, даже не перевела взгляда – так и смотрела во тьму, помертвевшая, белая как полотно.

– Мама, кто вернулся? Как вернулся?!

– Папа вернулся.

Алей крепко взял мать за плечи, попытался заглянуть в глаза, но не мог поймать её взгляда: глаза её казались искусственными.

– Мама, – с расстановкой, пытаясь выровнять дыхание, проговорил он, – наш папа давно умер. Погиб в горах. Мёртвые не возвращаются. Кого вы видели? Что случилось?

– Папа вернулся. Забрал Иню и ушёл.

– Какой папа?! – выкрикнул Алей. – Живой? Призрак? Что за чёрт…

– Папа вернулся, – безучастно повторила мать, глядя в пустоту. Казалось, она способна повторить это ещё тысячу раз, с тем же безумным спокойствием.

Алей застонал.

– Ладно, – сквозь зубы процедил он. – Как он забрал Иню? Через плечо перекинул? Насильно утащил?

– Забрал Иню и ушёл.

– Ты знаешь другие слова?! – рявкнул он; волосы стали дыбом. Какой-то… какой-то маньяк, подонок уволок Инея, брата надо было спасать, счёт шёл на минуты, а мать стояла куклой и талдычила одно и то же, как заведённая.

Весела не шелохнулась. Не сложила оскорбленно губы, не возмутилась, не прикрикнула на сына в ответ. Только механически повторила:

– Мы кинулись за ними, а их нигде нет.

Мертвенный холод потёк по спине Алея. Ночная тьма чернилами вливалась в глаза, жёлтые огни плавали в ней, как рыбины.

– Да, – пробормотал Алей. – Я уже понял. Папа вернулся.

– Папа вернулся, – сказала мать. – Забрал Иню и ушёл.

Это было так страшно, что страх пропал. Алея охватило какое-то оцепенение чувств, остался только разум и логические умозаключения.

– Лев Ночин, – он повысил голос, – что случилось?

Тот молчал.

Алей шагнул к отчиму, потряс его за плечо. Потряс сильнее. Ударил кулаком. Шишов не реагировал. «О Господи», – подумал Алей отрешённо, без ужаса и мольбы; всего лишь досадно было, что не работают простые и очевидные способы действий, надо искать неочевидные и терять время…

Он подошёл к матери вплотную, пощёлкал пальцами перед её лицом. Та моргнула, но зрачки не дрогнули. Теперь Алею показалось, что взгляд её не столько отрешённый, сколько внимательный – очень внимательный. «Господи, что она видит?» – пронеслось в голове.

– Мама, что он говорил?

Она не услышала вопроса.

Алей отступил. Поразмыслив, отвернулся и отошёл на несколько шагов.

Надо было собраться.

От матери с отчимом адекватного поведения ждать не приходилось, а значит, он мог рассчитывать только на себя.

«Они в тяжёлом шоке, – думал Алей. – Их надо увести с улицы. Нужен психолог, специалист…» На последней мысли он споткнулся, но не стал искать, что не так, а переключился на другую проблему. «Кого они видели? Не представляю. Этот… тип, должно быть, действительно похож на папу. Поэтому мама в таком состоянии. Она увидела мертвеца. Но Шишов тоже не в себе! Ему-то что с того? Он никогда папу не видел. Любой нормальный человек заподозрил бы обман. И почему Шишов позволил увести Инея? Мама говорит, что их нигде нет. Может, Иньку запихнули в машину… почему он не сопротивлялся? Неужели поверил, что к нему пришёл живой папа? Безумие какое-то…»

Алей взялся за голову. Сделал глубокий вдох.

Ещё шаг, и он угодит в ловушку.

От того, что он тысячу раз повторит «это невозможно», Иней не вернётся.

Абсурдность происходящего грозила затянуть в себя, как зыбучий песок. Да, случилось что-то страшное и необъяснимое, но в любом случае надо было включать разум. Мыслить абстракциями, коли уж практическая сметка не годилась. Действовать осознанно, а не метаться в панике.

В конце концов, он лайфхакер.

Человек, имеющий дело с запредельным.

…Алею точно в ухо дали. Он отчаянно замотал головой, судорожно вдохнул через рот и сел на низкую оградку подоконного палисадника. Металлическое ребро врезалось в зад. «Я и сам в шоке, – подумал он. – Поэтому не сообразил сразу. Господи, даже мама… мама даже в таком состоянии вспомнила, что я умею искать. Я идиот».

Всё просто.

Всё очевидно.

Оставался только вопрос приоритета. Что искать раньше – способ вывести из ступора маму или место, куда увезли Инея?

Между ушами замерцали быстрые искры. «Есть попадание», – машинально определил Алей, но только через пару секунд понял, в чём дело. Оставленная им до поры мысль о специалисте была неудачной. Любой специалист попытался бы узнать, что случилось, а узнав – решил бы, что имеет дело со странным бредом, ещё чего доброго, наркотиками или органическим поражением. Алей даже предположить не мог, что случилось на самом деле, но такого рода внимание к его семье определённо находил лишним. «Кроме того, – решил он, – мне нужна информация. Чем больше я узнаю, тем быстрее Иню найду. Значит, сначала мама, потом Иня, а потом – бежать в милицию».

Он сжал пальцами переносицу и закрыл глаза.

Папа умер…

Папа – альпинист.

…Оказалось проще, чем он ожидал.

Он встал с ограды палисадника, подошёл к матери и положил руку ей на плечо.

– Ясень, – сказал Алей.

Мама вздрогнула и едва заметно повернула голову.

– Мама, папа ушёл в горы, – отчётливо произнёс Алей. – Я теперь мужик в доме.

На миг все звуки исчезли; немо затрепетали в вышине огромные крылья, исказилось огнистое лицо ночи, и Алей испугался, что сейчас помимо его воли начнётся новое поисковое видение – но нет, обошлось.

– Алик… – ускользающе прошептала мама, но тотчас повторила отчётливей: – Алик?

– Мама, я здесь. Я с тобой.

– Откуда ты… взялся…

– Ты мне позвонила. Ты сказала, что Иня пропал.

– Да… его забрал папа… Алик, – она растерянно заглянула ему в лицо, – я не помню, что я тебе звонила.

Алей прерывисто вздохнул.

– Это неважно, – мягко сказал он. – Мама, пожалуйста, соберись. Времени очень мало. Давай, сядь на скамейку. – Он взял её за руку и повёл. Через пару шагов мама судорожно зевнула, помотав головой, убрала волосы со лба и заметила, наконец, Шишова, стоящего как соляной столб.

– Лёва? – испуганно пролепетала она и дотронулась до его руки. – Алик, что с Лёвой?

– Ступор. Я тебя из такого же вытащил. Я его тоже вытащу, но потом. Сейчас нужно Иньку найти.

– Иня… – мама захлопала глазами, лоб её пошёл морщинами, – Иня… Господи! Алик, он… он… – её рот искривился, на лице выразился ужас. – Алик, его… О Господи, спаси и помилуй!

Она выкрикнула эти слова и застыла, оцепенела, вперившись в темноту так же, как минуту назад, но теперь глаза её были живыми – и страшная, смертная боль текла в них чёрной смолой. Алей стиснул её руки, наклонился к её лицу.

– Мама, – прошептал он, – прости меня, но нужно Иньку найти. Соберись. Расскажи мне, что случилось.

Она заговорила сразу, избавив его от необходимости новых мучительных расспросов. Она сбивалась, захлёбывалась словами, дрожала; Алей обнимал её, сжимал тёплые влажные пальцы и думал, что обязательно отведёт её домой, напоит корвалолом и уложит спать – только сначала найдёт, куда увезли Иньку.

– Иня пришёл со школы весёлый, довольный, – всхлипывала мать, – я подумала, вот счастье-то, успокоился. Он всё равно со мной разговаривать не стал, ушёл к себе в комнату, стал там шебуршиться… в шкафу рыться, таскать чего-то… я и не знала, к чему это он, думала, играет сам с собой… Думала, ну ладно, пускай, хорошо, что повеселел, ещё отойдёт, оттает… маленький… Потом Лёва с работы пришёл, всё тихо, мирно… Сидим, телевизор смотрим. Тут звонок в дверь…

Она содрогнулась. Алей обнял маму крепче. Та не смотрела на него, взгляд её устремлялся куда-то вверх, будто там невидимый телевизор заново показывал всё, что случилось.

– Звонок в дверь, – повторила Весела. – Иня сразу к двери метнулся, и рюкзак… Господи, он рюкзак собирал! Огромный, тяжёлый. В школу с таким не ходил… рюкзак… схватил, и к двери. Он готовился. Господи, помилуй нас. Лёва выскочил, кричит – ты чего дверь открываешь! Ты же не знаешь, кто там! Вдруг воры! А Иня улыбнулся и отвечает – знаю.

– То есть он знал, – одними губами сказал Алей.

– Он ждал. И… дверь… открылась… – по лицу матери побежали слёзы. – И… Яся вошёл.

Алей закрыл глаза.

– Мама, – сказал он. – Ты же знаешь, что папа умер. Ты как-то зациклилась. Может, этот тип очень на него похож, но это не папа! Соберись, вспомни, как он выглядел?

– Алик, – ответила Весела тихо и очень спокойно, – я сначала тоже подумала то, о чём ты подумал. Я решила, что с ума схожу. Но… понимаешь, он постарел. На десять лет. Виски седые, на левой руке шрам вот тут, – она провела пальцами по костяшкам, – не было шрама раньше… Если бы я его вообразила, он бы молодой был. И потом, Лёва ведь тоже его видел.

– Что он сказал? – сухо спросил Алей.

– Сказал… – мать закрыла лицо руками. – Сказал, что заберёт сына и будет его сам воспитывать. И ушёл.

– И всё?

– Нет… не в этом дело… Мы же за ним кинулись. Лифт упустили, потому что… как-то странно… не знаю, почему, остолбенели как-то… но мы его нагнали на углу, они с Иней за руку шли, Яся рюкзак его нёс… они за угол завернули и пропали. И всё. Нигде нет.

– За какой угол?

– За супермаркет. Там ничего такого нет, ты же видел. Спрятаться негде. На машине тоже за миг не уедешь. Я ничего не поняла. Бегала туда-сюда, потом встала… Стою как пыльным мешком ударенная и только думаю, что ты можешь их найти, потому что искать умеешь… а потом всё, – она подняла взгляд на сына. – Ты меня хватаешь и… будишь. А я не помню, как тебе звонила. Алик, что нам делать? Что же теперь делать? Где же Иня?

Алей молчал.

– Но ведь это не мог быть папа, – сказал он, наконец. – Ни старый, ни молодой. Папа погиб.

– Но ведь тела так и не нашли, – просто сказала мать.

– Что?! – Алей вскинулся, потрясённый. – Мама, ты об этом не говорила!

– Тела не нашли, – подтвердила она. – Поиски прекратили. Было очень холодно… четверо суток искали. Решили, что замёрз. Судебным решением признали погибшим.

«Этого не может быть, – Алей отпустил мать, ссутулился и закусил пальцы левой руки. – В любом случае, этого не может быть. Даже если папа чудом выжил – почему он пропал на десять лет? Почему пришёл сейчас? Почему забрал Иню как вор, не объявившись, никому не назвавшись? Разве я меньше хотел бы его увидеть? И… и ещё – куда они делись теперь?..»

Ответов не было.

Но было всё, что нужно для старта поисковой цепочки.

– Мама, – сказал Алей, встав. – Я сейчас буду искать Иню. По-своему. Не трогай меня и не мешай, пожалуйста.

Она посмотрела благоговейно.

– Хорошо.

Он провёл ладонью по лицу, запрокинул голову, сцепил руки за спиной. Уходили вверх белые стены двадцатидвухэтажной башни, пронзённые светящимися окнами квартир. Мерцал кафель облицовки, над крышей сгущался мрак. Звёзд не было. Одинокая Луна висела в небе, похожая на теннисный мячик. Алым глазком подмигивал возле неё бортовой огонёк далёкого самолёта.

Ясень Лазурин Обережь.

Отец.

Живой.

Жизнь, изменившаяся навсегда. Поиск Предела. Выход к Старице. Хакер Улаан-тайдзи, один из лучших в Листве и во всей Росе, не знающий неудач. Лесное изумрудное пламя, тихий переплеск тёмной воды, лодка-ялик, ждущая в заводи. Небо, затянутое облаками.

«Опять», – Алей сцепил зубы. Финальная ассоциация ещё не вспыхнула в мозгу, а он уже понял, к чему идёт дело. Совсем недавно он получил подобный ответ на другой вопрос.

Закольцованный мирок Старицы, отрезанный от Реки, – символ недостижимой цели и безнадёжного поиска. Не удастся настроить формулу: в выдаче нет релевантного ответа…

«Нет, – упрямо сказал себе Алей. – Я не сдамся. Если нельзя начинать поиск с отца, я начну его с другой точки».

Шишов, Лев Ночин.

Шишова, Весела Искрина.

Вечер, телевизор, звонок в дверь.

И накрыло, как накрывает океанской волной и взрывной волной: Алей болезненно выгнулся, схватился за голову. Точно раскалённая спица пронзила череп – от виска до виска. Свело судорогой мышцы пресса. Началось видение, яркое и страшное, одуряющее, мучительное.

Теперь в нём был звук.

…Ясень, суровый и тёмный лицом, стоял в коридоре бок о бок с младшим сыном. Иней смотрел на него – преданно, с обожанием, – а он смотрел на двух взрослых, истуканами замерших перед ними.

В комнате орал нелепицы телевизор.

– Вот, значит, как, – тяжело уронил Ясень.

Алей закусил губу: он узнавал голос. Голос нельзя подделать, нельзя, точно нельзя… значит, это папа. На самом деле. Папа вернулся. Папа вернулся живой.

Папа стоял перед мамой и маминым новым мужем.

– Я тебя не виню, Веся, – сказал он. – Мёртвых не ждут.

– Ясик, – беззвучно прошептала та. – Ясик…

– Мне здесь места нет, – глухо продолжал он. – Я пойду. Будь счастлива.

– Ясень! – она рванулась вперёд и застыла, натолкнувшись на его взгляд. – Ясень, я люблю тебя!

– Ты чужая жена теперь, – возразил он печально, – венчанная. Прости, Веся. Прощай.

– Я твоя жена перед Богом! – выкрикнула она и всё же кинулась к нему – как на нож. Схватила за руки, заглянула в холодные чёрные глаза, отпрянула, помертвев… Ясень не шелохнулся.

– Но сына я заберу, – сказал он. – Пошли, Инька.

Иней с готовностью ухватил рюкзак.

– Погодите-погодите! – очнулся Шишов. – Это что, похищение? Я на вас в суд подам! Вас посадят!

– Я забираю своего сына, – спокойно ответил Ясень.

– Нет, – сказал Шишов с ненавистью. – Вы уходите. Сейчас. Иней остаётся.

Иней вздрогнул и испуганно уставился на папу, тронул его за рукав. Ясень улыбнулся сыну.

Алей помертвел. «Как же Иньке там было плохо! – с ужасом понял он. – Я и представить не мог. Думал, просто проблемы. Он же готов куда угодно уйти, даже от мамы уйти, только бы уйти… Он и просто из дому сбежать мог бы, наверно… Господи, почему я не понял этого раньше, я бы его раньше забрал. Какой же я идиот!»

– Ну да, конечно, – насмешливо сказал Ясень. – Пошли, Инь, – и распахнул дверь.

– А ну стой! – рявкнул отчим.

Ясень выпихнул Инея за дверь, себе за спину, и встал в проёме, нехорошо улыбаясь.

Алей заскулил, как брошенный щенок. Он узнавал эту улыбку, этот оценивающий взгляд, эту расслабленную позу. Сейчас папа скрестит на груди руки… скрестил. А теперь привалится плечом к косяку. Точно, привалился. «Не на того напал», – говорит его взгляд, весь он как скрученная пружина, и такой силой от него веет, такой он отчаянный и отважный, умелый, опасный противник, что никто не рискнёт соперничать с ним…

– И что? – спросил папа, задрав брови.

Высокий, толстый, усатый, Шишов надвинулся на Ясеня – и отшатнулся, словно умалившись, спал с лица. Ясень сузил глаза; и в глазах Алея мир дрогнул.

Видение исказилось. Молния взрыла оштукатуренный потолок, песком осыпались стены, дунул ветер и развеял их. Звёздное небо распахнулось над головами, ничего не было больше, ничего, только летящие ковыли и ледяная луна над ними да свод созвездий… Перед бедным глупым Шишовым встал узкоглазый идол, мрачный воин-степняк.

Картина мелькнула и скрылась в одно мгновение, но дыхание перехватило и отчаянно заколотилось сердце: неведомое чувство подсказало Алею, что туда, в ковыльную степь, и ему открыта дорога – только шагни…

А Ясень стоял в дверях и смотрел на хозяина дома.

Шишов, крупный, физически сильный человек, рядом с худым и угловатым Обережем был как тюк ваты рядом с винтовкой.

– Господипомилуй… господипомилуй… – шептала Весела.

Алей вынырнул из грёзы как из воды – воздух кончился в лёгких. Окатил холодом обыденный, здешний ветер, разноголосица ударила по ушам. Шум колёс и гудки машин, пролетающих по далёкой магистрали, отголоски дискотечных песен, дыхание остывающего воздуха: приглушённые звуки городской ночи казались нестерпимым грохотом. Степное безмолвие отлетало как душа – к звёздам…

Мать сидела рядом, сгорбившись, сплетя пальцы в замочек у губ, и шептала молитву.

– Мама? – выговорил Алей.

– Алик? – она подняла глаза, и Алей содрогнулся: мама почернела от горя. – Где Иня?

Алей сглотнул.

– Сейчас. Ещё секунду.

Мама смирно кивнула, положив руки на колени. Алей отвёл взгляд: невыносимо было видеть её лицо. Он понимал. Утром этого дня мама плакала от любви к тому, кто десять лет как был мёртв, а вечером…

Алей торопливо начал рассуждать, гоня лишние мысли.

«Я увидел, что случилось, очень чётко увидел, потому что стоял рядом с мамой и ощущал её память. Значит, они с папой поссорились… Неважно. Мне нужно увидеть, что было потом! – и он опомнился, – нет, не увидеть, найти! Блик! Проклятые картинки, они мне сейчас меньше всего нужны! Цепочка, только цепочка, пожалуйста, больше никаких видений!»

Иней Обережь.

Рюкзак.

Дверь.

Знакомая, родная молния хакерской догадки сверкнула позади глаз; Алей встрепенулся. В лихорадке надежды он потянулся за следующим звеном цепочки, едва видным, но по крайней мере точно существующим. «Дверь, – на всякий случай запомнил он. – Это ключевая точка».

Исчезновение, дверь в никуда.

Пустота. Бесконечность.

Вселенная.

Звёзды.

Солнце, солнце за вечной пеленой облаков, над поющими соснами, над тёмной речной водой. Тихо дремлет на зыби зелёная лодка, мягкий мох стелется по корням, пахнет грибами… «Нет! – почти вслух выкрикнул Алей, – только не это!..» Неимоверным усилием он заставил себя отбросить мысли о Старице и переключиться на реальность.

Ясень Обережь.

Степняк, что явился за данью. Как морской царь из сказки, он забрал самое дорогое.

Море.

Алей судорожно втянул воздух сквозь зубы. По коже подрал мороз. Море было второй ключевой точкой, даже более близкой к истине, чем дверь. «Но при чём тут море? – изумлялся Алей, чувствуя всё же некоторое облегчение. – Какое море? Чёрное, Белое? Мы же в Листве. Или это вообще в переносном смысле?» Одинокое слово влекло за собой слишком много метафор.

Целое море вариантов.

Алей выругался. Он был до предела измотан, нервы сдавали, мысли путались, но всё же с таким сложным поиском он действительно не встречался никогда в жизни. Ни один код Предела не был упрятан так надёжно, как элементарная точка на карте, место, куда отец увёз брата… «Да что это за чертовщина!» – в отчаянии подумал он.

Мать взяла его за руку; выпав из сосредоточения, Алей болезненно дёрнулся.

– Алик, – жалобно сказала она, – может, всё-таки в милицию пойдём?

– Что?

– Ты уже двадцать минут стоишь в прострации, – горько сказала Весела. – Смотреть страшно.

– Что? – еле выдавил Алей.

Он никогда раньше не терял чувство времени!

То есть терял, единожды, когда плёл Великую сеть – но это было очень давно, почти в детстве, и это была колоссальная, всеохватная Великая сеть, а не простой территориальный поиск!

Скорбно сдвинув брови, снизу вверх смотрела на него мама.

– Да, конечно, – через силу выговорил он, опомнившись, – идём в милицию.

Утром на работе Алей сидел квёлый, как филин на солнце.

Полночи он провёл в отделении вместе с мамой и отчимом. Шишов почти всё время молчал. Он был где-то не здесь. Алей всё-таки провёл ещё один результативный поиск и выдернул отчима из транса, но если маму у врат сознания ждала нестерпимая боль, то его – невыносимый ужас. Шишов держался на удивление стойко. Боковым зрением Алей замечал, как он дёргается, заслышав малейший шум, как сжимает пальцы до синевы. На вопросы уполномоченного он отвечал односложно. «Что он видел, когда стоял под фонарём? – гадал Алей, поздно ночью шагая к дому. – Не то же, что мама…» Озноб пробирал до костей. Это был холод нервного истощения, а не летней ночи; ночь выдалась всего лишь свежей, но трясло Алея как в крещенский мороз.

«Стекло разбито, – там, у подъезда говорил он Шишову, глядя мимо искажённого страхом лица, – степь распахана, теперь там сады и поля. Стоит город, обнесённый стеной. По асфальту едут машины. Дымят заводы. По орбите летит спутник».

Алей обхватил себя руками за плечи и нахохлился.

«Маму заклинило на образе папы, – подумал он, – нужно было сказать ей, что он ушёл. Шишова, похоже, заклинило на ковыльной степи, поэтому нужно было распахать степь… и что такого страшного он в ней видел?»

Алей знал, что.

Но ему самому слишком страшно было об этом думать.

О том, каким образом можно загнать человека в подобный транс, он тоже думать боялся.

И без этого хватало бед.

…В переговорке «Аквариум», совершенно прозрачной и оттого действительно похожей на аквариум, стояли фикусы в кадках и лежали надувные мешки вместо кресел. С самого утра переговорку оккупировали двое дедушек. Забавно они смотрелись вместе – старый франт и старый хиппи. На одном мешке, умудряясь даже на таком сиденье оставаться элегантным, устроился Светел Тишин в пиджаке и при галстуке. На втором мешке валялся Мир Сиренин в вышитом балахоне и драных джинсах; седые его патлы падали по плечам из-под хайратника. Умудрённые старцы о чём-то оживлённо беседовали – не иначе о настройках семантического фильтра.

Прошла по коридору Осень, мимолётно кивнула Алею и нырнула в «Аквариум». Дедушки встали, дружно её поприветствовав, Осень закрыла дверь, разговор продолжился…

Вздохнув, Алей уткнулся в код – не предельный, а обычный.

Код не компилировался. Он уже четвёртый час искал, в чём дело. Даже раздражаться устал, только тупо смотрел в монитор, перебирая в голове варианты правок. Варианты были одни и те же, все – опробованные, ни один не помогал. «Не могу найти ошибку в собственном коде, – тоскливо думал Алей. – Не могу найти точку в пространстве. Господи, что со мной…»

Он сходил за кофе, а вернувшись, закрыл окно кода и открыл Горностай.

На форуме кипела привычная жизнь. Муха-на-мотоцикле давала ссылки на статьи по психологии, тесная компания врачей обсуждала влияние гормонального фона на успешность поиска, в разделе «Полигон» Сержант и Азазель азартно ругались с кем-то пришлым. Потихоньку прибавлялось информации в статистике поисков. Мюмзик выложил новую главу своей книги про методики обучения лайфхакеров и методики лайфхакеров в обучении. В миру добрейший Мюмзик был коррекционный педагог, да такой, что все подозревали в нём переступившего Предел, а когда он клятвенно это отрицал, умоляли его Предел себе взломать…

Алей прикрыл глаза.

Ещё никто ничего не знал, а он уже чувствовал себя изгоем.

Брат пропал. Его нужно было найти. Казалось, чего и ждать от хакера Улаана, одного из лучших, как не оперативного поиска. Прежде Алей находил самые немыслимые вещи, почти без вводной информации, за несколько мгновений, максимум – за несколько часов. Он считал себя профессионалом, да что там – он и был профессионалом, он взламывал судьбы, дотягивался до потолка Господня… А сейчас? Он беспомощен. Может только ждать и надеяться на милицию.

Что с ним случилось?

«Я ведь сам собирался прекратить всё это, – вспомнил Алей; сунул в зубы карандаш и прикусил так, что дерево хрустнуло. – Я думал, что не буду заходить на форум, не буду никому ничего ломать и даже с предельным поиском завяжу. Вот оно, пожалуйста. Прежде чем мечтать, подумай, вдруг сбудется. Господи, почему именно сейчас? Почему так не вовремя? Когда Инька пропал, когда Воронов…»

– Шабаш, мужики! – бодро заорал Джипег, – пошли обедать!

– Пошли, – Тифф поднялся с места и растолкал Гифа. – Алик, проснись и пой!

Сладко, с подвыванием зевнул над ухом Ави, а Экзе был на совещании.

– Я попозже пойду, – сказал Алей, выплюнув карандаш. – Не хочу есть.

– Забудешь, – проницательно заметил Джипег. – Вот поэтому тебя ветром и сдувает. Ну сиди, сиди, яйцо высидишь.

И они ушли, смеясь.

Алей забрался на кресло с ногами.

«Ладно, – он повертел несчастный карандаш в пальцах. – Если практическая сметка не работает – мысли абстракциями. Если не работает предельный поиск – подключай логику».

Когда всё это началось?

Первое, что он не смог найти – кодовая цепочка Летена Воронова. Это было в понедельник вечером. За два дня до этого, в субботу, он с лёгкостью нашёл суть его Предела и несколько случаев из его прошлого – значит, в субботу всё ещё было в порядке. Что случилось потом?

Ничего особенного. В воскресенье Алей писал курсовую, утром понедельника разговаривал с мамой, разговор был неприятный, но отнюдь не из ряда вон выходящий и далеко не первый такой…

А если способности утрачиваются не сразу? Если есть какой-то инкубационный период у этого процесса, словно у вируса, и на самом деле всё началось раньше?

У Алея волосы стали дыбом.

Видения.

В субботу утром у него было первое видение.

…И разрозненные данные сложились в ясную картину происходящего – слишком уж ясную. В последнее время Алей занимался семантическими ловушками. Осень говорила, что ловушки опасны: застревают в памяти и открывают доступы, которые по умолчанию закрыты. Не потому ли он начал видеть картины, что какая-то подлая ловушка, словно вирус, встроилась в сознание? А визионеры быстро уходили с форума и бросали лайфхакинг. Прежде Алей думал, что из-за общего недоверия и ненадёжности метода, потом решил, что видения – это просто слишком тяжело, мало кто выдержит, да и чего ради?

Но если визионеры уходили вовсе не потому, что дар их мучил? Если дар просто исчезал? Пылал слишком ярким пламенем и выгорал слишком быстро?

Живот подвело от страха. Алей стиснул кулаки. Да, он сам, вполне осознанно собирался отказаться от дара, но одно дело, когда человек решает больше не бегать марафонский кросс, и совсем другое – когда ему отрезают ноги… особенно если от его рекордов зависит жизнь близких. «Пусть бы это случилось в другое время, – в отчаянии взмолился Алей. – Через год, через месяц… Господи, через час! Господи, дай мне ещё час силы, я хочу только найти Инея, больше ничего!..»

В офисе было тихо и пустынно. Одни ушли на обед, другие – на совещание в большой зал. Только далеко за перегородками маячили чьи-то тени.

Алей вздохнул, осторожно потёр веки и огляделся. «Вот ещё один день потерян, – угрюмо определил он. – Хорошо, что меня не дёргают сегодня. Много я наработаю… А в понедельник первый экзамен. Привет, Алей Обережь, готовься пересдавать осенью. Оленев будет в шоке. Впрочем, у него память дырявая, забудет».

На всякий случай Алей влез на форум и робко спросил у врачей, как влияет на поиск повышенный уровень кортизола. Немного подумав, дописал: «…и адреналина». Врачи, кажется, удивились, но Сакура ответила ему почти сразу. «Привет! В стрессовых ситуациях точность поиска обычно повышается, скорость увеличивается. Мы тут как-то удивлялись, что кортизол и адреналин дают почти одинаковый положительный эффект. А убийца лайфхакера, если интересно – пролактин. Но тебе это не грозит», – и Сакура рассыпалась смайликами…

Алей тяжело вздохнул.

В прострации, обняв колени, он просидел несколько минут. Потом чуть одаль послышались мягкие шаги. Алей встрепенулся и спустил ноги на пол: он узнал походку Осени.

Золотисто-прохладная, по-всегдашнему безмятежная, она мелькнула меж стен нарисованного папоротника и миг спустя вошла в ячейку Экзе. Алей грустновато улыбнулся, поворачиваясь к ней на кресле. Несмотря ни на что, с её появлением на душе стало спокойнее. «Осень, осень, – в голове будто плеер включили, – мокрый ветер листья носит…» Глаза у неё были цвета дождя.

– Привет, Алик, – сказала она. – Ты один?

– Все ушли на фронт, – Алей развёл руками, – в столовую.

– Я тебе от Ворона распечатки принесла, – Осень положила папку на стол. – Вычитай сегодня, пожалуйста.

И она ласково, по-домашнему сощурилась, глядя на него сверху вниз; Осень в офисе не целовалась принципиально, взгляд этот заменял прикосновение губ.

Алей его не заметил.

Ему стало совсем тоскливо.

…Его брали на работу как лайфхакера. Пусть обучение затянулось, но от него ожидают большего, через какое-то время ему поручат новые, специфические обязанности. Ворон Вежин даже надеялся, что Алей сможет понять интерфейс Старицы. А теперь окажется, что он профнепригоден. Да, программист он неплохой, но стоит ли того, чтобы держать его здесь только как программиста?

– Алик?

– Сень, – он опомнился, – да, конечно… это срочно? День терпит?..

– В принципе, терпит, – Осень пожала плечами. – Алик, ты в порядке? Если не в порядке, скажи прямо, потому что я плохо умею догадываться. Ты не простыл?

– Нет, – он замотал головой, – нет, всё в порядке…

На сердце точно камень лёг.

В надежде отвлечься Алей попытался заговорить о том, что волновало его меньше всего.

– Сеня, – спросил он, – а почему мы всё-таки пользуемся распечатками, а не почтой?

Осень глянула искоса, с недоумением.

– Ты так и не догадался? Мы постоянно онлайн. Интернет – слишком широкое информационное поле. Ты поработал с ловушками, неосознанно запомнил несколько рассечений сети, а потом открыл браузер и увидел где-нибудь в новостях ключевое слово. И всё. В твоём сознании одно сплавлено с другим, ты запутался и рискуешь пропасть. А переключаясь с бумаги на монитор, ты как бы пересекаешь границу сред. Получается своего рода изоляция. Это не очень надёжное средство, но лучшего мы не знаем.

«Рискуешь пропасть, – машинально повторил про себя Алей. – Рискуешь пропасть…»

По спине побежали мурашки. Что-то словно сверкнуло перед глазами.

Распечатки, Старица, Ворон Вежин.

Материальный тоннель.

Исчезновения.

История о великом лайфхакере и парне, угодившем в другую параллель. Тогда предельный поиск не дал результата, потому что цель поиска находилась в иной Вселенной.

– Да! – тихо вскрикнул Алей и вскочил с кресла. – Господи, как я не догадался?! Поиск не работает, потому что релевантного ответа нет!

– Это же очевидно, – проворчала Осень, поглядев на него с подозрением. – Алик, у тебя точно всё в порядке?

– Осень, – жарко выдохнул он и схватил её за плечи, – мне нужно знать всё о точках перехода.

Осень подняла брови.

– Алик, собственно, тебе действительно нужно это знать… но информации очень мало. Я думала, Ворон Вежин тебе всё рассказал.

– Мне нужно знать, как их можно найти. И как проходить через них.

– Алик, ты с ума сошёл. – Осень покачала головой. – Можно, конечно, спросить у Дня Вьюгина. Но что бы ты ни придумал, идея это безумная.

– Нет, – сказал Алей. – Осень, пойдём в переговорку. Я тебе всё расскажу.

Она слушала молча, внимательно, не шевелясь и словно бы даже не моргая. Алей смотрел на неё – на белые пальцы, ровные ключицы, красивое спокойное лицо, – и волнение отпускало, выравнивалось дыхание. По мере того, как рассказ близился к концу, лицо Осени становилось всё менее выразительным. Будто ИскИн, обитавший в этом прекрасном теле, отключал имитацию мимики, все ресурсы перебрасывая на обсчёт важных данных.

Алей рассказал ей о видениях, о невероятном возвращении отца спустя десять лет, о том, как Ясень снова исчез, просто завернув за угол, и о жутковатом трансе, в котором Алей нашёл маму и отчима. Рассказал прямо, ничего не пытаясь объяснить обыденными причинами. Осень не была лайфхакером, но она, научившая его ходить к Старице, тоже знала, что такое дотянуться до потолка Господня.

Когда он закончил, она надолго задумалась, обхватив подбородок ладонью.

Свободной в этот час оказалась только переговорка «Ян», та самая, из которой Алей когда-то отправился в первый рейд. Меж разомкнутых белых реек жалюзи сквозили лиственно-зелёные перегородки этажа и высокие, сверкающие солнечными бликами окна. Туда-сюда беззвучно проходили люди. Мерно качался маятник больших чёрно-белых часов. В многоугольной маленькой комнате стояла плотная тишина.

– Подожди, – наконец, сказала Осень, хотя он и так вот уже минут пять терпеливо ждал. – Давай по порядку. Твой отец исчез на десять лет. Потом вернулся и забрал у матери сына, которого до этого ни разу не видел. Они завернули за угол и пропали, как в воду канули. В это время твои мама и отчим, то есть те люди, которые их преследовали, оказались парализованы шоком. Но это был не обычный стрессовый шок. Их как будто загипнотизировали. Насильно замкнули их внимание на образах, причинявших им боль и страх. Так? – она подняла глаза на Алея.

– Так.

– Ты не смог найти отца и брата предельным поиском.

– Так.

– Сначала ты решил, что утратил свои способности, – продолжала Осень. – Кстати, почему? Из-за одной неудачи?

Алей открыл рот – и поперхнулся словами.

От усталости и недосыпа он потерял способность помнить сразу о нескольких вещах. Он нашёл объяснение странному исчезновению отца и брата – и забыл о Воронове. Первым, что не поддалось его лайфхакерским способностям, стала кодовая цепочка Летена Истина.

Осень ждала ответа.

Алей замялся. У неё был такой вид, будто она видела и понимала тут нечто, чего сам он не понимал. Если так, стоило ей всё выложить как на духу, чтобы не запутывать могучий мозг ИскИна ложными предпосылками. Но Воронов… До сих пор Алей не упомянул Осени о нём; впутывать её в это он совсем не хотел.

– Нет, – морщась, Алей помотал головой, – нет.

– Что ты ещё не нашёл?

– Сегодня утром я не нашёл ошибку в собственном коде.

– Но вчера ты нашёл ключевые слова, выводившие мать и отчима из транса. Это нетривиальная задача, поверь.

– Ты знаешь, что это было? – Алей подался вперёд. Руки похолодели.

Осень потёрла лоб.

– Догадываюсь. Но должно быть что-то ещё. Ещё один кусочек паззла. Тогда я буду уверена.

«Рассказать?» – Алей заколебался. Осень могла бы пролить свет на происходящее… Он уставился на собственные пальцы и уточнил:

– Что-то ещё? Где?

– В истории с твоим братом. В том, что ты чувствовал, когда искал его.

Алей скрыл облегчённый вздох. Всё-таки Осень имела в виду вполне конкретные вещи. «Чем меньше она будет знать, тем для неё же безопасней», – подумал он. Раньше он оценил бы риски с помощью предельного поиска, но теперь… Он не мог доверять себе. Лучше было перестраховаться.

Зато, по крайней мере, мысли прояснились. Всё благодаря Осени. Алей внутренне улыбнулся. Она как-то шутила: система охлаждения её процессоров настолько мощная, что хватает ещё на пару человек…

– Ассоциативный поток, – сказал Алей, – представляется как нечто… текущее. То, что продолжается во времени. То ли река, то ли нить, которую прядут, то ли мелодия… Мой поток как будто наткнулся на преграду. Я в нём запутался. Я всё время возвращался к одному образу.

– Какому?

– К Старице. Она была символом безвыходности. Тупиком.

Осень нахмурилась.

– А вообще? Что с тобой происходило?

Алей помолчал.

– Это было похоже на болезнь, – сказал он. – Я подумал, что это… эта штука может иметь инкубационный период. В субботу вместо нормальных ассоциаций у меня начали появляться видения, в понедельник вечером начали пропадать способности. Я вспомнил, что визионеры, приходившие на наш форум, быстро бросали лайфхакинг, и предположил, что у них происходило выгорание.

– И это тебя напугало?

– Да.

– Непохоже на тебя, – честно сказала Осень.

– Я был весь на нервах, – жалобно ответил Алей.

– Ладно, – сказала она. – А кто-нибудь ещё, не визионер, на вашем форуме выгорал? Такие случаи известны?

– Нет. Бывало, люди уходили, но не поэтому.

– Ты решил, что ты первый?

– Да. На форуме никто, кроме меня, не работал с семантическими ловушками. Они же расшатывают защиты. Я предположил, что видения могли начаться из-за какой-нибудь ловушки.

Осень задумалась. Алей смотрел на неё в тревоге.

– Ладно, – сказала она. И вдруг сощурилась: – Алик, когда я пришла, ты попросил меня рассказать про распечатки. А потом вскочил как ошпаренный и закричал, что релевантного ответа нет. Что случилось? Я имею в виду – о чём ты подумал?

Припоминая, Алей растерянно заморгал.

– Ты сказала, что я могу пропасть, – неуверенно выговорил он, наконец. – И я… и у меня возникла ассоциация. Как морозом по коже подрало. Я вспомнил, что можно пропасть из нашей параллели вообще, так, что предельным поиском не найдёшь. Об этом ещё Ворон Вежин рассказывал. Я предположил, что поэтому и не могу найти Иньку и папу. Они угодили в точку перехода. Это невероятно, но другого объяснения я не вижу. И потом, с папой связана бездна… нетривиальных смыслов. Он же практически с того света вернулся. Если говорить о рассечении семантической сети, может ли быть рассечение глубже? Вот я и подумал, что он мог провалиться в другую параллель и Иньку за собой утащить.

Осень легко вздохнула.

– И как всё это называется? – поинтересовалась она. – Алик, то, что ты сейчас мне пересказываешь, и есть ассоциативный поиск.

– Сень, нет. Это просто логика. Цепь умозаключений.

– Но с чего она началась?

Алей озадаченно уткнул палец в середину лба.

За несколько часов он успел свыкнуться с мыслью, что способности утрачены навсегда – потому что где-то в мозгу сгорели предохранители, механизм поиска вышел из строя. Он даже сумел логически обосновать это, понял причину, связал между собой разрозненные настораживающие факты. Целую картину выстроил…

– Эта твоя ассоциация, – деловито говорила Осень, – которая возникла непонятно отчего, почти без всякой смысловой связи, но привела к верной догадке – разве это не предельный поиск?

Алей уставился на неё как кролик на удава.

Сладкий холодок окатил его плечи. Углы губ сами собой поползли в стороны. Алей приподнялся; озарение было почти физическим, почудилось, что в комнатке стало светлее. Солнечные зайчики проскакали по белым стенам «Ян», зелень перегородок снаружи заколыхалась, как тени Старицы.

– О Господи! – выдохнул Алей, сияющими глазами глядя на Осень. – Это же и есть…

– Я и говорю, – Осень поглядела на него с шутливой укоризной. – Не вздумай отлынивать и иди вычитывать распечатку. Всё ты можешь.

Голова пошла кругом от невыразимого облегчения. «Мастерство не пропьёшь», – сам себе со смехом заметил Алей. Он уже поверил, что кончился как лайфхакер, а поиск его всё равно работал – на автомате, в фоновом режиме.

И он найдёт Инея! Лайфхакер из истории Ворона Вежина сумел отыскать человека в другой параллели, значит, это возможно. Пусть это окажется сколь угодно сложно и тяжело, но то, что сделал один, способен повторить другой. Он найдёт брата.

И увидит отца.

И спросит.

Ему о многом нужно спросить.

…Вот только кодовую цепочку Воронова Алей тоже найти не смог. А Воронов, к сожалению, никуда не проваливался.

Но рядом сидела спокойная Осень, и вместо того, чтобы заново впасть в панику, Алей задумался. Поначалу он решил, что не нашёл код просто потому, что не хотел его искать. Может, стоило воспользоваться бритвой Оккама и вернуться к самому простому объяснению? «Я могу попытаться ещё раз, – подумал Алей. – Найду Иньку, потом этим займусь. Вот и всё».

Осень недолго последила за ним глазами и улыбнулась.

– Ну хорошо, – сказала она, поднимаясь с кресла. – Пойду-ка я пообедаю.

Алей опомнился.

– Подожди! – горячо сказал он. – Осень, времени нет, их нужно спасать!

– Кого?

– Обоих, папу и Иньку!

Осень остановилась у двери. С лица её исчезла улыбка, она снова стала бесстрастной, будто ИскИн; помолчала немного и спросила:

– Уверен?

Алей, поднявшийся за ней следом, так и сел.

– Уверен?! – переспросил он в крайнем изумлении. – Осень, да я готов вскочить и побежать!

– Куда?

– Туда! В Пухово, туда, где точка перехода!

Осень покачала головой. Опустила ресницы и стала почти мрачной.

– Алик, остынь. Ты со страху всё забыл.

– Что забыл?

– Сам вспоминай, – лицо её было холодным. – Подключи голову, предельный поиск подключи. Я не получила всех необходимых данных, возможно, о чём-то мы узнаем позже, но я уже вижу, что ты допустил одну очень серьёзную ошибку. Корневой баг. Из него растут все остальные.

Алей хлопал глазами: Осень, бесстрастная и величественная, была ни дать ни взять пифия.

– Рот закрой, – после паузы сказала пифия и улыбнулась снова. – А я обедать пойду. See you!

С тем она вышла из переговорки и пропала в офисной толчее.

Алей остался сидеть дурак дураком перед закрывшейся дверью.

На стекле двери надпись «ЯН», вывернутая, превращалась в «HR». Мимо прошёл по коридору из антиспама в веб-поиск Ручей Любовин, эйчар-менеджер: посмотрел на Алея с недоумением и помахал ему рукой. Алей едва заметил его. «Вот те раз, – ошарашенно думал он. – Дорвей мою релевантность, как говорит Ворон Вежин… кстати, а что говорил Ворон Вежин?»

И тут Алей испытал острое желание побиться головой об стену.

Тайное начало становиться явным.

…Во-первых, точка перехода в каждый момент времени существует только для тех, кто в неё проваливается. Пройти след в след за пропавшими – задача для мастера, это поиск не проще, чем поиск Предела. Нужно по крайней мере знать, с чего начинать. Лайфхакер из истории Ворона Вежина отыскал стартовую точку в компьютере пропавшего парня. Нетрудно понять, что навело его на цель: за тем компьютером бедняга проводил большую часть жизни.

Но где искать такую точку для Ясеня? Для Инея?

«Не зная броду, не суйся в воду», – подумал Алей, досадуя. Хорош бы он был, в мыле примчавшись к новопуховскому супермаркету! Тут и День Вьюгин не помог бы: ягуару известно об алеевых родичах куда меньше, чем Алею.

А во-вторых – и в этом заключался тот самый корневой баг, с лёту обнаруженный Осенью – Старица не могла быть символом тупика!

У Алея мурашки побежали по коже, когда он понял, как глупо и прочно запутал сам себя, поддавшись эмоциям.

Старица.

Бездна знаков, кипящий котёл смыслов, узорчатая вязь загадок. Заблокированный интерфейс вселенских админов, место, куда вхожи достигшие Предела. Очарованный берег, вызов аналитическому разуму, ступень к порогу высшего мира.

И её Алей назвал тупиком?

Огромное поле значений он свёл к одному-единственному символу, к одному качеству – и качество это, если подумать немного, вовсе не принадлежало полю. Мир Старицы не был закольцован: тот, кто вступал в него по праву, мог выйти и к Реке Имён. Возможности, доступ к которым давал чит-код, даже демо-версией назвать было трудно; это больше напоминало принтскрин окна работающей программы…

«Нет, – поправился Алей. – Не совсем принтскрин».

Таинственные админы, выдавшие код, открыли только одну функцию Старицы.

Самую нужную.

Жизненно необходимую.

Алей встал и перевёл дух. Он чувствовал себя странно лёгким, точно кто-то подбросил его ввысь. Так бывает в скоростном лифте после остановки. «И об этом я умудрился забыть? – удивлялся он. – Какой же я дурак! Самое важное из головы вылетело. Хорошо, что у меня Осень есть! Кто знает, сколько я бы ещё метался и с ума сходил…»

Он искал то, что невероятно трудно было найти – и то, чего вовсе не существовало в этой вселенной. Он получал один и тот же ответ – и принимал его за отказ. Раз за разом течение ассоциативного поиска возвращало его на берега Старицы. «Да, – подумал Алей и бледновато улыбнулся, берясь за ручку двери. – И это объясняется очень просто».

Из Старицы можно найти всё, что угодно.

Половина всех разговоров на форуме велась о том, как развить лайфхакерские способности и что делать, если предельный поиск не приводит к ответу. Алей знал, что проблема актуальнее некуда. Всеми любимый Мюмзик на эту тему целое исследование писал и даже, кажется, ставил эксперименты на добровольцах. Но до сих пор «проблема неответов» ассоциировалась у Алея с двумя явлениями: «молчащими страницами» в базах Ялика и бесконечными жалобами девочек-лайфхакерш на форуме.

Времяделу частенько поругивал последних. Но переживания посетительниц, которые не нашли предельным поиском какой-нибудь жизненно необходимый им крем (или пуще того – жениха), оффтопиком не были, а значит, модерированию не подлежали.

Алей свой последний полноценный неответ получил лет в двенадцать и с тех пор навсегда забыл о проблеме. Даже в условиях фатальной нехватки стартовых данных он рисковал только заработать при поиске головную боль – вместе со смутным, расплывчатым, но всё же верным ответом. В семнадцать, впервые посягая на коды Предела, он, случалось, промахивался. Но это были иные неудачи: он получал нечёткие или нерелевантные данные, а не «ошибку 404».

Сейчас он запрашивал то, что находилось вне досягаемости ассоциативного поиска. И то, что он принял за неответ, на самом деле было редиректом, пересылкой. Поиск указывал ему на точку, откуда следовало начинать путь.

Алей подумал, что успеет застать Осень за обедом. Время шло, нужно было действовать. Понимание – дело большое, но само по себе бесполезное. Где-то в неведомом ином мире блуждали, потерявшиеся, папа и Инька, не могли понять, куда они угодили и что делать… «Я их найду», – заново поклялся Алей. Он испытывал настоящее счастье от мысли, что всё-таки может – найти.

Не хватало сущей мелочи.

Алей знал, как попасть в Старицу, но не знал, как из неё выбраться.

В первый раз его вывела Осень, оставив урок по выходу на потом. Во второй – он просто заснул у Старицы и проснулся у себя дома. Впору было бы рассмеяться, не будь каждая минута так дорога.

– Тьфу ты, горе луковое! – вслух сказал Алей и ринулся на цокольный этаж, в столовую.

У дверей этажа он чуть не налетел на Джипега с компанией: сотоварищи возвращались на рабочие места. Вид у них был сытый и добродушный, и только Гиф, завидев Алея, коварно, по-лисьи захихикал.

– Обедать идёшь? – спросил он.

– Ага! – крикнул Алей, ссыпаясь по лестнице.

– Эх ты, – укоризненно сказал Джипег ему вслед. – Не компанейский ты человек, Алик.

Тифф и Ави расхохотались.

– Проспорил ты, Джипег, – бодро объявил Гиф. – Щелбан тебе!

Осень ела медленно и красиво: аккуратно резала мясо, изящно свинчивала крышку с бутылочки соуса, точными движениями нанизывала на вилку листья салата. В толкотне и суете Алей издалека заметил её. Она сидела одна и будто бы медитировала над тарелкой – так медитируют, осознавая каждое мелкое обыденное движение.

Но ИскИны не предаются углублённому созерцанию – ИскИны производят расчёты. Лицо Осени было настолько невыразительным, что Алей затревожился за неё. В присутствии других людей она никогда не выключала имитацию обычного человеческого поведения: знала, что её природная холодность выглядит непривлекательно, а в беседе невежливо. Алей ценил её доверие: наедине с ним она порой позволяла себе экономить ресурсы.

Но сейчас, в офисной столовой…

«Это что-то очень важное, – понял Алей. – Ужасающе важное». Осень расставила приоритеты и решила некоторое время не следить за тем, какое впечатление производит. Алей вообразил, насколько сложная система умозаключений, допущений и взаимозависимостей поглощает все ресурсы ИскИна и поёжился.

На миг он даже засомневался, стоит ли тревожить Осень сейчас. Но у него тоже было дело ужасающей важности. Возможно, речь шла о двух жизнях – и о бесконечно дорогих жизнях.

– Алик? – Осень подняла глаза.

– Осень, – он сел напротив, сплёл пальцы в узел и сжал до боли, – пожалуйста, удели мне полчаса. Пятнадцать минут. Десять. Это очень важно.

– Я могу уделить тебе несколько суток, – сказала она, и смысл слов противоречил равнодушию, с которым они были произнесены. – Что случилось?

– Мне нужен рейд. Третий учебный рейд. Мне нужно научиться выходить из Старицы. Потом… потом я всё смогу делать сам.

– Ты хочешь искать отца из Старицы?

– Да.

– Ты можешь попробовать.

Возле кухни отворили дверь на улицу. В столовую ворвался ветер, принёс шорох листьев и шум машин.

– Что? – тише выговорил Алей после паузы.

Осень помолчала немного и аккуратно съела кусочек жаркого.

– Я отведу тебя в рейд, – сказала она. – Прямо сейчас. Только возьми что-нибудь поесть. Я подозреваю, что ты начнёшь метаться в Старицу и обратно, а это требует очень много энергии. Потерять сознание в Старице не то чтобы смертельно опасно, но крайне нежелательно. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя вытаскивал Стародубцев?

Алей покивал и покорно поплёлся за обедом. Суп и котлеты уже остыли, но разогревать их в микроволновке показалось ему слишком долгим делом, и он решил съесть холодные. Осень ждала за столиком, глядя в окно прямо перед собой. Она походила на статую: даже губы побледнели, и только золотые волосы оставались живыми. Зрелище было жутковатое.

– Будь готов к тому, что получится не сразу, – сказала она.

– Я готов.

Осень кивнула и замолчала. Алей торопливо хлебал едва тёплый суп.

– Осень, – осторожно спросил он, наконец, – о чём ты думаешь?

– О тебе.

«Романтичный ответ», – подумал Алей, уныло усмехнувшись; будучи абсолютно честным ответом компьютера, он звучал не совсем по-книжному.

– И… что?

– Алик, что ты сказал в милиции, когда снимали показания? Что отец просто исчез?

– Нет, конечно. Мы сказали, что они уехали на машине.

– Ясно. Хорошо.

Лицо Осени не менялось ни в единой черте. Она будто превратилась в фотографию самой себя. Алей ждал-ждал новых вопросов, потом решил заговорить сам. Заледеневшая в своих мыслях Осень его пугала.

– Сеня, – понизив голос, окликнул он, – что случилось? Там, наверху, ты не была такая. Что ты… придумала?

Она медленно перевела на него взгляд – механический, пустой, страшноватый.

Потом вздохнула. Лицо её утратило бесстрастие и стало печальным. У Алея мурашки побежали по спине; только когда напряжение отпустило, он понял, до какой степени был напуган и скован.

Возле кухни подсобные рабочие громогласно спорили, закрывать дверь или оставить так.

– Ты переоцениваешь меня, Алик, – грустно сказала Осень. – Я мало что знаю и ещё меньше могу. Но транс, в котором находились твоя мать и отчим – он очень странный. Я подумала о нём. Он напомнил мне кое-что, о чём я слышала. Так называемый временный якорь. Помнишь, или заново рассказать?

Алей наморщил лоб и засопел.

– Всё, что помню, – открыто признался он, – то, что ты обещала рассказать о якорях. Когда у меня будет полный допуск.

Осень приподняла краешки губ, но смотрела по-прежнему грустно.

– Я думаю, что можно пренебречь допуском, – сказала она. – Речь идёт о жизнях людей. Но ты не беспокойся слишком, Алик. Папа твой альпинист, один в горах выжил, сам не пропадёт и сына в обиду не даст. Я о другом.

Алей медленно осознавал сказанное.

– О другом? – наконец, переспросил он. – О чём? О жизнях других людей?!

– Да.

– Господи… – только и выдохнул он.

– Мне не хватает данных, – снова сказала Осень. – Если бы нашлось что-то ещё, я бы сказала точно. Но и сейчас вполне достаточно для того единственного, что я, в сущности, могу сделать.

– Для чего?! – Алей смотрел на неё расширенными глазами.

Осень покачала головой. Она улыбалась – смущённо, грустно и с лёгким сожалением. Алей успел достаточно хорошо узнать её, чтобы понимать – в действительности такое выражение на её лице было куда более странным и страшным, чем механическое бесстрастие… «Что случилось? – он впился пальцами в колено. – Жизни людей, транс, временный якорь… Господи, это что-то гораздо большее, чем папа и Иня. Да что же это?!»

– Осень, не томи, – выговорил он. – Я и так на нервах.

– Алик, – попросила Осень, – ты только не удивляйся. На самом деле я почти ничего не могу. Просто я немного подумала и теперь уверена, что к этой проблеме нужно подключить Васю.

Возле кухонных столов кто-то с грохотом разбил чашку. Алей открыл рот и закрыл, как рыба.

– Какого Васю?! – наконец, ошарашенно сказал он.

Осень выпила соку из высокого стакана, помолчала.

– Помнишь, мы говорили о вселенских админах?