Грязное, вонючее, жалкое и гнусное место. Это Пхучжу, Артель мясников.

Средоточие страдания, печали, апатии, бессилия и досады от невозможности покинуть это место – так гниют поздней осенью опавшие листья, собранные в кучу. Конечный пункт для тех, кто опускался на дно жизни. Фальшивомонетчики, отмыватели денег, убийцы на час, разжалованные врачи, ростовщики, контрабандисты, сутенеры, страховщики-мошенники, пушеры, торговцы человеческими органами и оружием, чистильщики, киллеры, решалы, воры, скупщики краденого, шулеры, продажные сыщики, доносчики и предатели – все они крутят тут дела через брокеров. Тяжело дыша, как возбужденные кобели летним днем, рыщут они повсюду, вынюхивая, чем поживиться. Это дом для самых падших, но все еще барахтающихся ради последней в их жизни ставки; прямо так и хочется ласково спросить их: “Хэй, может, суицид будет получше, чем такая жизнь?” Вот что такое Артель мясников.

Поскольку Пхучжу есть дистиллированный продукт капитализма и рыночной экономики, обладатель толстого кошелька здесь может купить все, что пожелает. В Артели мясников нет товара, хождение которого ограничивалось бы законом, справедливостью или моралью. Если товар надлежащего качества не выставлен на продажу, то какой это капитализм. А потому все, что запрещено к продаже законом, справедливостью или моралью, утекает в Пхучжу. Здесь можно купить что угодно: глазное яблоко, почки, легкие, печень и прочие органы; самодельные взрывные устройства и отравляющие вещества; женщин из Юго-Восточной Азии и Северной Европы; дешевые наркотики из Мьянмы или Афганистана; оружие, украденное с военной базы США. Если повезет, то раздобудете и дорогое оборудование или оружие, которое бывшие сотрудники КГБ сбыли русской мафии по бросовым ценам. В этом подполье продаются и месть, и радость, и полное разорение, и новая жизнь через возрождение или воскресение. Не больше пятисот долларов стоит нелегал из Вьетнама, который по заказу убьет кого ему укажут. Здесь можно купить труп или даже живого человека, готового умереть за клиента, если тому надо инсценировать свою смерть, чтобы отказаться от незадавшейся жизни и начать все заново. В “прачечной” отмоют сокрытое имущество и даже грязное прошлое. Конченый злодей, которому полагается гнить в тюрьме следующие пятнадцать лет, обзаведется здесь новой внешностью у местных эскулапов, лишенных лицензии, выторгует у специалиста по подделкам фальшивое имя, вымышленную биографию и начнет новую жизнь, спокойно и уверенно вышагивая по центру Сеула. В Артель мясников нередко обращаются женщины, желающие избавиться от мужа в автокатастрофе, получить страховку и жить себе дальше припеваючи. Случается, обращаются сюда и чудовища. Один так называемый папочка продал все свои органы, которые только можно было продать, спустил все в карты, а затем приволок к торговцам человеческим мясом десятилетнюю дочь, чтобы оценить. Вот что такое Артель мясников.

Чего в Пхучжу нельзя купить или продать, так это чувства – они здесь не представляют никакой ценности. Доброжелательность, сопереживание, честь остаются тут без внимания; вера, любовь, дружба, искренность никого не интересуют. В Артели мясников не берут в залог чувство долга, моральные обязательства и подобную ерунду. Да что там – тут и мысли не допускают, что такое вообще существует.

В Пхучжу обитают отчаявшиеся всех мастей. Здесь крах чьей-то жизни – обыденность. И слез здесь проливается больше, чем где-либо еще, однако до плачущего никому нет дела. Какой резон тратить силы на сочувствие, которое никому не нужно?

Невежды кричат: “Почему всех этих преступников не схватят и не кинут в тюрьму?” Но эта наивность вызывает только смех. Потому что члены Артели мясников никогда не окажутся в тюрьме. Потому что мир Пхучжу не уместится ни в какие тюремные камеры, а тюрьма – это лишь вариация Артели мясников. Как в пустыне после сильных ливней в сухое русло стекаются маленькие ручейки и образуют бурный поток, так и Артель мясников беспрестанно пополняется новым мясом. Этот мир сродни раковой опухоли, клетки которой делятся быстрее, чем отмирают. Поэтому наиболее мудрые прокуроры и следователи из угро используют Артель мясников в своих целях. Они хорошо понимают, что им нужны золотые яйца, а не курица, несущая эти яйца. Ведь если прибить курицу, то и яиц больше не будет, а если уничтожить Пхучжу, то им придется затянуть пояса. И Артель мясников нельзя уничтожить, ибо она слишком важна.

– Он ведь правда заслуживает смерти? – спросила Минари Пака женщина за пятьдесят лет с химической завивкой.

Она смотрела так умоляюще, что трудно было не согласиться. Минари Пак, со скукой поглядывая на синяки, еще темневшие на лице клиентки, постарался быть поубедительнее:

– Ну да. Заслуживает. Тысячу смертей заслуживает. Так что решайтесь скорее. Уберем его, и у вас появится возможность исправить судьбу!

– Соглашайся, сестра. Давай смелее, не бойся. Все произойдет быстро и без проблем, – подхватила сидевшая рядом вторая женщина, подсадная утка.

– Этот мерзавец украл мою жизнь! До последней крошки! – выкрикнула женщина, словно вспомнив героиню из любимого телесериала.

Она разрыдалась, слезы орошали руку, стиснувшую скомканный носовой платок. Лицо ее выражало искреннюю обиду и горечь. Толстые предплечья, тяжелые от работы, кожа, огрубевшая от солнца… Костюм в горошек, бывший в моде около тридцати лет назад, настолько не соответствовал офису брокера, где принимались заказы на убийство, что с трудом верилось, что она и в самом деле желает убить мужа. Она все всхлипывала, и Минари Пак обратил к подсадной утке страдальческое лицо, показывая, что больше не в силах терпеть, что еще немного – и он спятит. Подсадная утка зыркнула на него, предупреждая, чтобы молчал, иначе испортит дело, и принялась похлопывать клиентку по спине, приговаривая:

– Сестра, все хорошо. Ты поплачь, легче станет. Этому господину можно довериться.

Рэсэн в сторонке читал газету. При этих словах он не сдержал ухмылки. Довериться этому “господину”? Однако женщина с химической завивкой, похоже, и в самом деле испытывала доверие, потому что зарыдала еще громче, еще отчаяннее. Минари Омежник Пак, измученный всей этой тягомотиной, которая еще непонятно во что выльется, сунул в рот сигарету. Он с трудом сдерживался, чтобы не заорать.

Рэсэн отложил газету и посмотрел на людей, что сидели в офисе за журнальным столиком. Уж очень смешно выглядели Минари Пак и подсадная утка, изнывающие от рыданий клиентки. Пак, выпуская клубы дыма, косился на пакет в ее ногах. Внутри наверняка пачки денег – залог. Если учесть масштаб предпринимательской деятельности Минари Пака, от заказов на убийство он получал наибольшую выгоду. К тому же работа эта не такая уж и сложная. Вся тяжесть ложилась на плечи подсадной утки, несколько месяцев обрабатывавшей женщину с химической завивкой и приложившей тьму усилий, чтобы затащить ее в офис к брокеру смерти. Помощница Минари находила объект – как правило, забитую несчастную замужнюю женщину, – затем выясняла все про нее, после чего осторожно втиралась в доверие, стараясь расположить бедняжку к себе. Уловив момент, она потихоньку начинала склонять жертву к действию: “Зачем тебе так жить?”, “Зачем терпеть обиду?”, “Ведь сколько угодно есть возможностей жить иначе”. Наверняка она часто использует и выражение “Говорят, в жизни каждого человека есть свой крутой поворот, который откроет неожиданный путь к выходу из трудной ситуации”. Конечно, над этими напыщенными сентенциями можно только посмеяться. Как бы крут ни был поворот, уж он точно не выведет тебя в новую жизнь. Проблемы возникают обычно не с бухты-барахты, они слишком долго копятся, чтобы один поворот разрешил их разом.

Женщина все плакала, не замечая нетерпения Минари Пака. Интересно, почему она плачет? Может, когда дело дошло до убийства, вдруг пожалела мужа? Или жалеет саму себя и досадует, что вкалывала всю жизнь, добытые потом и кровью деньги отдавала мужу, а взамен только и получала, что тумаки? Или в последний момент проснулась совесть? Но ведь она даже деньги собрала и принесла.

Нет, плакала она, чтобы доказать Минари Паку, что ее обида на мужа справедливая, что сама она чистая и слабая, белая космея, что колышется на ветру, и ей всего-то и надо выговориться, поведать, почему муж заслуживает смерти. Однако Минари Паку плевать на сантименты. Ему не нужны ни доказательства, ни откровения. Он деловой человек, и его бизнес – торговля убийствами. За деньги он выполнит какой угодно заказ. Результат не зависит от того, насколько сильное сочувствие вызывает эта женщина, насколько виноват муж. И от слез ее результат тоже не зависит. Если завтра ее муж принесет Минари Паку пакет с еще большей суммой, то он глазом не моргнет и добросовестно расправится с этой заказчицей.

Женщина с химической завивкой вытерла слезы носовым платком и подняла голову.

– А может, – заговорила она, – попробуем просто убедить его? Убивать – это все-таки слишком…

Лицо Минари Пака, потрясенного этакой наивностью, перекосилось. Он с грохотом перевернул бы журнальный столик, будь его воля. Но приходилось сдерживаться, он не мог упустить почти полученный заказ. Пытаясь взять себя в руки, он задышал глубже.

– Просто убедить? Послушайте, ну что вы такое говорите? Сколько вас нужно еще бить, чтобы до вас дошло? Если мужчина однажды поднял руку, его уже не исправишь. Я вам это точно говорю. Мы навели справки и выяснили, что он ни в чем себе не отказывает: и на скачках играет, и дорогой алкоголь покупает, и девиц пользует. Пусть этот человек хоть пятьсот раз переродится – он все равно не изменится. Сейчас вы еще молоды, поэтому кости у вас пока крепкие, побои смогли выдержать, но когда вы станете постарше и заболеете… это, как его там… ах да, остеопороз… когда заболеете остеопорозом, что будете делать? Представьте: вас избивают, а кости такие хрупкие. И никакие пластыри уже не помогут, понимаете? Не помогут пластыри и йод, говорю вам.

Внезапно Минари Пак поймал злой взгляд подсадной утки и умолк. А та ласково взяла женщину с химической завивкой за руки:

– Сестра, ты пойми. Сейчас уже нет смысла убеждать его. Он что, деньги припрятал? Или его собираются уволить с щедрым пособием? Разговоры не помогут тебе получить деньги или изменить его. Ты о себе подумай. Ну как ты живешь сейчас? Сплошные страдания, и физические, и психологические. Так продолжаться не может. Если ничего не делать, то тебя ждут одни мучения до самой смерти. Надо принять решение, смелое решение. У тебя есть две страховки. Так что же мешает тебе нормально прожить оставшуюся жизнь? Ты затаишься как мышка, а все сделает вот этот господин.

– Она права, – поддержал Минари Пак. – Соглашайтесь. Хватит с вас страданий.

Женщина с химической завивкой опустила голову и снова заплакала. Подсадная утка погладила ее по спине. Тихий сдавленный плач несчастной постепенно переходил в рыдания. Она стучала по груди кулаком, причитая, а затем и вовсе принялась разрывать на себе одежду. Минари Пак протяжно зевнул и закрыл ладонями лицо. Ему осточертело валандаться с несговорчивой дурой, хотелось поскорее покончить с этим делом. Подсадная утка подала ему знак. Минари встал и подошел к Рэсэну.

– Да уж… Вот что приходится терпеть, чтобы концы с концами сводить… – сказал он одними губами.

Женщина с химической завивкой внезапно вскочила:

– Дорогая, я поняла, что не смогу, все-таки не смогу. Не могу, по-человечески не могу решиться на такое! – прогундосила она, подхватила пакет, несколько раз поклонилась Минари Паку и, бормоча “извините, ради всего святого, извините”, выбежала из комнаты.

Подсадная утка кинулась следом. Минари Пак невидяще посмотрел на дверь, за которой скрылись женщины.

– Ты… ты только глянь, эта проклятая тупица и вправду ушла!

Он перевел на Рэсэна округлившиеся в изумлении глаза.

Рэсэн ухмыльнулся и уставился в газету.

– Если она хотела вот так взять и уйти, какого хрена тогда два часа разливалась, как она жила с мужем? У нас что, консультация по проблемам семейного насилия? Ну скажи, откуда такие берутся? “По-человечески”! Она что, одна тут человек? У каждого свои трудности в жизни. Не только у нее! И кому она это сказала? Вот же мать твою! Да кто она такая, чтобы из-за нее я жаловался на жизнь?

И Минари Пак со злостью пнул мусорную корзину. Потом упал на диван и закурил. Когда он докурил, зазвонил телефон. Это была подсадная утка.

– Слушай, деревянная башка, ты говорила, что все на мази, осталось только дождаться ее подписи. Но вышло-то совсем не так, облажалась ты. Лучше не могла сделать свою работу? Что? О чем еще думать? Что ты имеешь в виду? Еще надо время? Что-что? Причина в высокой цене? Твою мать! Дура она! А верещала, мол, по-человечески не может. И что, эта захухря согласится, если сбавим цену? Сколько-сколько? Слушай, мы что, горох здесь жарим? Эта костоебина пиздоглазая думает, убивать людей – это игра? Ладно, предупреди, чтоб лишнего не болтала. Скажи, если начнет языком молоть, крышка ей. Припугни как следует.

Минари Пак положил трубку. В конторе наступила тишина. Пак снова закурил, косясь на Рэсэна, не зная, чего от него ждать. Свернув газету, Рэсэн отложил ее и посмотрел на Пака. Тот примял сигарету в пепельнице и встал.

– Видел? Хотел провернуть дело, да не тут-то было. А что привело в мой убогий офис нашего глубокоуважаемого господина Рэсэна? – преувеличенно вежливо осведомился Минари Пак.

– Когда днями и ночами торчишь в библиотеке, теряешь ощущение реальности… Вот и захотелось посмотреть, чем люди живут, проветриться и получить от вас совет, как мне дальше жить, – сказал Рэсэн, улыбаясь.

Лицо Минари Пака скривилось.

– Да ладно тебе! Какой совет может дать такой человек, как я? Я же еле концы с концами свожу, а ты молодой да удачливый… Да и вообще, сегодня я занят. Срочных дел по горло, другая встреча скоро. И Минари Пак взглянул на часы.

– А, вы торопитесь… – сказал Рэсэн. – Ну тогда, если позволите, несколько коротких вопросов.

– Хотелось бы, чтобы я сумел ответить… – неуверенно проговорил Минари.

– Скажите, вы проводили собрание?

– Какое собрание? Собрание жильцов дома или что-то в этом роде? – пошутил Минари Пак, но смущения скрыть не сумел.

Рэсэн пристально смотрел на него.

– Я слышал, что в последнее время подрядчики зачастили с собраниями. На которых всегда бывает Хан и никогда – Старый Енот. Вот я и интересуюсь: может, вы там приняли какое-то важное решение?

– Да не было ничего такого. И собрания же проводятся в библиотеке.

– И больше нигде? – Рэсэн продолжал сверлить Пака взглядом.

– Может, и созывали собрание, но откуда это знать такому маленькому человеку, как я? У меня мелкий бизнес с замужними женщинами, тяну из них жилы. Ты же сам видел, да? И зачем Хану звать подобных мне? Он с нами вообще через губу разговаривает. Мы лишь…

Рэсэн вытащил нож и положил на стол. Минари Пак замолчал.

– Это нож Чу. Я прежде не понимал, зачем ему кухонный нож. Но когда опробовал его в деле, понял. Это классный нож.

Минари Пак посмотрел на “Хенкель” и побледнел. Рукоятка ножа по-прежнему была обмотана носовым платком Чу. Глаза у Минари Пака забегали. Блефует или собирается пустить нож в ход? Рэсэн буквально услышал, как этот вопрос прозвучал в голове Пака.

– Эй, но ты же совсем не такой. – Минари Пак выдавил улыбку.

– А какой я?

Рэсэн попытался поймать его взгляд, но Пак уклонился.

– Да все знают, что Хан точит зуб на Старого Енота, так ведь это не вчера началось.

– А поконкретнее?

– Ну говорю же, не станет Хан докладывать о своих планах такому ничтожному человечку, как я. Это же невозможно.

– Вы нравитесь Хану, дядюшка, вы ведь даже тухлятину проглотите, если сунуть ее вам в рот.

На лице Минари Пака заходили желваки, он стиснул зубы. Рэсэну определенно удалось задеть его самолюбие. Он взял еще одну сигарету. Когда подносил ее ко рту, пальцы слегка подрагивали.

– Тебя Старый Енот послал? Велел потрясти Минари Пака, потому что из всех подрядчиков Пхучжу я самый верный пес Хана? – спросил Пак, замерев с зажигалкой в руке. Лицо его выражало обиду.

Рэсэн молчал, бесстрастно глядя на него.

– Он обидел меня. Сильно обидел. Передай господину, что я от него такого не ожидал. Жестоко с его стороны. Не верится, что он держит меня за такого человека. Минари Пак не из тех. Неужто я похож на того, кто способен на такую подлость?

Минари Пак исподтишка наблюдал, какое впечатление произведут его слова на Рэсэна. Не обнаружив ничего примечательного, продолжил:

– По правде говоря, недовольных тут много. Который уж год Библиотека не дает нам заказов? Ладно, Старому Еноту нравится жить отшельником, нрав у него особый… Может, он питается травой и запивает росой, не знаю, но мы-то другие, мы обычные люди. Даже когда работы нет, каждый месяц хоть что-то я должен положить в карман моим парням, да и полицейским надо смазать рот медком, чтоб не кусались. А комиссионные, взносы, плата за посредничество – вынь да положь… И что после этого остается? Даже на самую дешевую лапшу, и то не хватает. Говорю, дошло до того, что я буду не то что тухлятину, дерьмо жрать. А Старый Енот все еще крепко держится за свой бизнес. Заказчики у него есть, вот только нам ничего не перепадает. Разве не так?

И Минари Пак состроил просительную физиономию, будто ждал поддержки от Рэсэна. Однако лицо того осталось бесстрастным.

– Вот ежели бы он в эти тяжкие времена поделился с нами хоть парой подрядов, то как бы уж мы порадовались. Но он, наш старейшина, молчит, упрямствует. И как в таком случае не расти недовольству? Оно и растет. Люди, как соберутся, давай поносить Старого Енота. Ничего другого им не надо, лишь бы его поругать. Однако я всегда его защищал. Говорил людям: “Пусть вам сейчас трудно, но нельзя держать зла на нашего старейшину. Вы должны помнить, как хорошо жилось благодаря ему. У каждого случаются плохие времена, но если бывает тяжко, то бывает и легко. Так что давайте подождем немного”. Правда, ты можешь расспросить народ. Только я, честное слово, только я один из всех защищаю Старого Енота. Ну а если говорить конкретно, кто из наших в эти праздники навестил господина с подарками? Никто же, правда? Никто, кроме меня. А я преподнес ему дорогой подарок – анчоусы из бамбуковой запруды. Купил в магазине, что торгует самыми роскошными морскими деликатесами на всем побережье Корейского пролива.

Минари Пак, похоже, наконец-то немного успокоился и закурил сигарету, которую все это время держал в руке.

– Спрошу еще раз: Хан назначил дату?

Минари Пак, затянувшись и не успев выпустить дым, в полной растерянности уставился на Рэсэна.

– О небо! Почему ты не веришь мне, когда я говорю совершенную правду? Пусть я живу обманом, тяну жилы из замужних баб, но это не значит, что я могу предать старейшину. Клянусь!

Минари Пак расстроенно покачал головой. Казалось, он просто в толк взять не мог, почему ему не верят. Рэсэн еле заметно улыбнулся и дважды стукнул по рукоятке ножа. Пак уставился на пальцы Рэсэна.

– Вы хотите, чтобы вас прямо сегодня отвезли к Мохнатому?

– Я Минари Пак! Уважаемый член Артели мясников. Я тридцать лет тут тружусь! Чего только я не испытал в своей жизни! А ты явился с кухонным ножичком и грозишь мне? Да это просто смешно. Слушай, малыш Рэсэн, за кого ты меня принимаешь? Я Минари Пак. Ты не забыл? – Голос его прозвучал неожиданно твердо.

Когда Пак подрагивающей рукой поднес сигарету ко рту, Рэсэн взял нож со стола. Спокойным и быстрым движением полоснул по пальцам Минари Пака, державшим сигарету. Указательный и средний пальцы с зажатой меж ними сигаретой со стуком упали на стол. Пак изумленно посмотрел на свою правую руку, оставшуюся без двух пальцев, затем перевел взгляд на стол. Два кровоточащих пальца и тлеющая сигарета рядом смотрелись необычно. Рэсэн чуть повел головой, Минари Пак дернулся и попятился. Рэсэн положил нож на стол.

– В последний раз спрашиваю: Хан назначил дату?

В ужасе Минари Пак смотрел на руку, из которой, пульсируя, выплескивалась кровь, пачкая ему рубашку, потом перевел взгляд на Рэсэна. Тот взял еще дымящую сигарету, валявшуюся рядом с отсеченными пальцами, потушил ее в пепельнице и повернул голову, намекая, что ждет ответа.

– Будь ты проклят, сука сраная! Пальцы-то зачем надо было кромсать, гнидский ты херун! Махоня шелудивый! Можно было просто спросить. Зачем ты отрезал мне пальцы?! – Минари Пак почти визжал.

Рэсэн с тем же безразличным выражением на лице снова взял нож.

– Хан задумал нечто грандиозное. Это все, что я знаю. Я не вру, – протараторил Минари Пак.

Рэсэн положил нож и постучал по рукоятке.

– Что он задумал?

– Я точно не знаю. Кажется, это связано с властями. Ведь скоро президентские выборы.

Рэсэн слегка нахмурился. Звучало слишком неопределенно.

– Я просто… выполнял мелкие поручения Хана. И не я один. Все мы выполняли. Я не знаю, какое отношение эти дела имеют к Библиотеке, не знаю, направлены они против Старого Енота или нет. Правда не знаю. Мы просто устранили несколько стариков, которые и так подохли бы, даже если бы их никто не трогал.

Минари Пак выпалил это, ухватясь левой рукой за правую, с мукой на лице.

– Я тоже в списке? – спросил Рэсэн.

– Да откуда мне знать! – заорал Пак. – Рэсэн, дорогой, ты подумай. Неужели Хан будет сообщать такое мелким жопошникам навроде меня?!

И Минари Пак заскулил, взглядом умоляя Рэсэна закончить допрос.

Рэсэн немного подумал и поднял нож. Пак попятился к стене. Рэсэн выдернул несколько салфеток из коробки, стоявшей на столе, протер лезвие от крови, вложил нож в кожаные ножны, а ножны убрал во внутренний карман пиджака. Пак, наблюдавший за Рэсэном, решился снять висевшее на крючке полотенце, чтобы обмотать руку. Затем протянул целую руку к пальцам на столе, но вдруг замер, увидев лицо Рэсэна. Тот собрался что-то сказать, но промолчал и вышел из конторы. За спиной раздались вопли Минари Пака:

– О небо, да что это такое! Что за несчастье! За что мне такие страдания!

Рэсэн спустился до середины деревянной лестницы, когда увидел женщину с химической завивкой. Вместе с подсадной уткой они поднимались навстречу. Заметив Рэсэна, женщина с химической завивкой поспешно закрыла лицо руками и повернула назад. Подсадная утка с раздражением наблюдала, как клиентка бежит по ступенькам вниз.

– Вы только гляньте на нее. Ведь последняя паскуда, клейма ставить негде, а корчит из себя наивную поблядушку. – Она посмотрела на Рэсэна: – А вы что так рано уходите? Посидели бы еще, поболтали бы о жизни.

– Я уже вдоволь наговорился, – ответил Рэсэн с улыбкой.

– Я как-нибудь хотела бы вместе с вами поработать. – Подсадная утка кокетливо потупила глаза. – Думаю, у нас с вами неплохо бы получилось.

Рэсэн кивнул. Подсадная утка раздраженно оглянулась:

– И куда эта проклятая баба подевалась?

Рэсэн вышел на улицу. Женщина с химической завивкой стояла, уткнув лицо в стену. Крупный синяк на скуле, ссадины и кровоподтеки на шее при дневном свете сразу бросались в глаза. Такие следы остаются после того, как человека душат, за шиворот волокут по земле, швыряют. Рэсэн достал сигареты и закурил. Услышав щелчок зажигалки, женщина осторожно повернула лицо к Рэсэну. Он улыбнулся ей, выпустил дым и сказал:

– Любезная тетушка, вашего мужа не исправить. Подумайте о себе.

Когда Рэсэн вернулся в библиотеку, стойка библиотекарши так и пустовала. Листок с извещением о том, что она в отпуске, пропал. Корзинка с вязанием, нитки и крючки, косметика, набор лаков для ногтей разных цветов, симпатичный миниатюрный туалетный столик – все исчезло. Микки-Маус, Винни-Пух, Панда, японский Кот счастья – ничего не осталось. На столе одиноко стоял только пластиковый мини-комод с наклеенными на ящиках стикерами, где было написано “степлер”, “нож”, “ножницы”, “рулетка” и прочее. Рэсэн вдруг безотчетно погладил стол, за которым сидела библиотекарша.

С бельэтажа доносился стук – это падали на пол книги. Рэсэн поднялся. Старый Енот стоял на лесенке. Он вытирал пыль с полок и бросал вниз книги, от которых собирался избавиться. Рэсэн давно не видел, чтобы Енот сам прибирался в библиотеке, в детстве же ему часто доводилось наблюдать, как Енот наводит порядок. Прихрамывая, тот ковылял по библиотеке с ведром и тряпкой, карабкался на стремянку и влажной тряпкой доставал до самых верхних полок, протирал все углы. Он сметал пыль с книг и отбирал некоторые, чтобы переместить на другие стеллажи. Сейчас едва заметная радость оживляла его лицо, обычно не выражавшее никаких чувств. Может, прибираясь среди книг, он ощущал себя мальчиком, который шестьдесят лет назад начал работать здесь библиотекарем.

Рэсэн подобрал валявшиеся на полу книги, сложил в тележку. Старый Енот с верхотуры покосился на него.

– Вы их выбрасываете? – спросил Рэсэн.

– Не выдержали испытания временем, – буркнул старик.

В проходе между стеллажами там и тут громоздились горки из книг, приговоренных к уничтожению. Рэсэн отметил, что раньше книги в таком количестве за один раз не выбрасывались. Стеллажи, когда-то плотно забитые, выглядели как челюсти, из которых местами выпали зубы.

Когда Рэсэн сложил в тележку все книги, валявшиеся на полу, Старый Енот спустился со стремянки. С закатанными до локтя рукавами, с ведром воды и тряпкой он выглядел бодрее и здоровее обычного. Ведро с грязной водой в левой руке еще сильнее кренило набок его тело, и без того перекошенное, – казалось, старик вот-вот упадет. Рэсэн протянул руку, и Енот безропотно отдал ему ведро.

– Похоже, Хан назначил дату, – сказал Рэсэн.

– Какую дату? Он что, женится?

Плоская шутка стала единственной реакцией старика.

– Давайте мы первыми нападем на Хана, – предложил Рэсэн.

Старый Енот некоторое время молча изучал его лицо.

– Мы? – Он усмехнулся.

Можно было решить, что смеется старик над Рэсэном, но это была скорее усмешливая досада из-за горестного положения, в котором они оказались.

– Если убьем Хана, кто займет место злодея? Ты, что ли? – Енот снова усмехнулся.

Он подошел к круглому столу, стоявшему между стеллажами, сделал знак Рэсэну. Тот приблизился, поставил на пол ведро и сел. Енот достал из кармана сигареты и предложил Рэсэну, но тот вежливо отказался. Старик предложил еще раз. Рэсэн нерешительно взял сигарету. Старик дал ему прикурить, затем прикурил сам. Несколько минут он молча дымил, глядя на западную часть библиотеки. Между старыми стеллажами в солнечных лучах, проникавших через потолочное окно, плясали пылинки.

Подростком Рэсэн часто сидел в западном углу библиотеки, завороженно наблюдая, как в тонких лучах, падающих сверху, парят пылинки. Следил, как крошечные частицы взмывают вверх, стоит раздаться даже самому тихому звуку. Сидя под табличкой “Курить категорически запрещено”, которую написал и повесил самолично Старый Енот, Рэсэн курил и глядел, как к потолку вместе с пылинками устремляются облачка дыма. Иногда он резко захлопывал книгу, которую читал, и, глядя, как пылинки, испуганно взметнувшись вверх, сталкиваются с сигаретным дымом и в солнечном свете образуются причудливые фигуры, бормотал: “Именно пыль и есть настоящий хозяин библиотеки”.

Старый Енот заговорил:

– На самом древнем сохранившемся черепе человека имеется след от копья. Проституция и сутенерство – занятия более древние, нежели землепашество, а первое совершенное дело, как написано в Библии, – это убийство. Несколько тысяч лет человечество к чему-то стремилось, развивалось, но всегда с помощью войн. И цивилизация, и искусство, и религия, и даже мир – все добывалось посредством войны. Ты понимаешь, о чем я? Человек – животное. Представители этого вида с самого начала были созданы для того, чтобы убивать друг друга. Человеческое существо должно либо присосаться к убийцам, либо само стать убийцей. Так устроена жизнь. На апоптозе мир до сих пор и держится. Это и есть истинная суть человеческого социума. Человечество с самого начала было таким и до сих пор таким остается. Наверное, и в будущем ничего не изменится. Потому как способа остановить этот процесс не найдено. Вот почему кто-то всегда должен быть сутенером, проституткой или наемным убийцей. Как бы смешно это ни звучало, без них Земля перестанет вращаться.

Замолчав, Старый Енот бросил окурок в ведро с водой.

– И как это связано с предложением убить Хана? Когда место освободится, его тут же кто-нибудь займет.

– Самое лучшее, если на место злодея сядет тот, кто достоин занять его. К тому же Хан точно куда более умный злодей, чем я.

– И вы собираетесь сидеть сложа руки и ждать, пока вас убьют? – Рэсэн прищурился.

– Умрет всего лишь колченогий калека, отживший свое. От того, что мы уничтожим Хана, ничего не изменится. Рано или поздно кто-то другой уберет меня.

Старый Енот поднялся, взял тряпку и наклонился за ведром, стоявшим у ног Рэсэна. Тот схватился за дужку, опередив его. Старик мягко шлепнул по пальцам Рэсэна, показывая, что все сделает сам. Рэсэн убрал руку. Старый Енот поднял ведро и медленно, сильно прихрамывая, направился к туалету. Провожая его взглядом, Рэсэн подумал, что старик похож на канатоходца, который идет по натянутой проволоке, с трудом сохраняя равновесие.