1

На следующий день, когда все интенсивно занимались текущими делами – дел у налоговой всегда завались, – Русанов сказал проходящему мимо Орлу:

– Никита, спасибо тебе, ты меня вчера так, брат, выручил! Заявление я твоей Кате с утра отвез. Так что не беспокойся, все в порядке.

– Вот как, – невозмутимо проговорил Орел. – Молодец.

Все насторожились, прислушиваясь к этому мимолетному разговору.

– Как вы думаете, ребята, может, свадьба действительно состоится? – растерянно спросила Ольга, когда Русанов зачем-то вышел из комнаты.

– Вряд ли, – отозвался Орел. – Обиделся небось, прикалывается, вот я и думаю, он хочет меня спровоцировать, чтобы я Кате позвонил, выяснять начали…

– Слушай, – сладко потянулся Кочкин, – а если они и правда поженятся? Как тогда считать – удался наш розыгрыш или нет? Кому, как говорится, очко засчитывать?

– Да нет, Силыч, ты романтик, – отозвался Поливайко.

– Да, это круче, чем розовый кактус, – подытожил Джексон. – Как говорил один товарищ, посильнее «Фауста» Гете.

Ситуация была, что называется, под контролем, пока Никиту не вызвал к себе Дед.

– Ну что, Никита, как дела? К свадьбе готовитесь?

– К какой такой свадьбе? – вытаращил глаза Орел.

– А ты что, не знаешь? – в свою очередь изумился Дед. – Русанов зашел ко мне, пригласил на свадьбу. Семнадцатого, все как положено. Я и спрашиваю: что будем дарить и по сколько скидываемся на нос?

– Как-то мы это еще не обсуждали, – выдавил из себя Орел. – А потом свадьба-то небось фиктивная. Слышал я как-то разговор…

– А вот это ты, Никита, зря, не по-товарищески. Свадьба настоящая, и подарки должны быть настоящие, не жмотитесь там. Короче, как обсудите, ты загляни, доложи, к чему вы там пришли.

Никита влетел в «террариум» в бешенстве.

– Русанов, зайди сюда. – И с ходу набросился на него, закрыв дверь кабинета: – Ты что себе позволяешь?!

– А что такое?

– Нечего под идиота косить. Между собой у нас любые шутки могут быть. И без обид. Но Дед – это святое. Деда никогда не разыгрываем. Если ты попробуешь его наколоть, мы тебя всем отделом уроем, ты понял?!

– Да объясни, в чем дело-то? – Русанов был полон такого искреннего удивления, что Никите пришлось сбавить тон.

– Какого черта ты ему наговорил про свадьбу?

– А что, – удивился Русанов, – разве Дурова не надо было приглашать?

На такую наглость Орел даже не нашел, что ответить. Он сделал пару шагов по кабинету, приказал сам себе:

– Так, спокойно! – Еле сдерживаясь, он схватился за свой стол, постоял так, выпуская пар. – Ты что, правда женишься?

– Конечно правда, – удивился Русанов. – Ты же сам говорил, что другого выхода нет. А ей ведь никак нельзя обратно уезжать, ты понимаешь. Да я ведь и Петровичу обещал, так что…

– Я тебе не о том! – снова вышел из себя Никита. – Ты по-настоящему женишься?

– Вот ты, ей-богу, чудной! Кто ж по служебной необходимости на такой серьезный шаг пойдет…

– Ладно, – махнул рукой Никита. – Сдаюсь. Один – один. Иди отсюда!

 

2

– Ну что, Русанов, поедешь со мной на встречу с агентом в Склиф? – спросил Никита после обеда.

Честно говоря, он боялся ехать в больницу один. После того как он нежно сжимал ее руку, испугавшись, что она тяжело ранена, что он ей скажет теперь, как на нее посмотрит…

– А чего не один? – усмехнулся Русанов. – Боишься, что тоже жениться по служебной необходимости придется?

Русанов хотел было еще съехидничать – что, мол, подставил симпатичного агента, а теперь в кусты, вместо того чтобы как честный офицер… Но, взглянув на смущенное лицо Никиты, мгновенно понял, что сейчас лучше не шутить, и сказал только:

– Ладно. Нам что, мы люди подневольные. Куда начальство скажет, туда и пойдем. Так что всегда готов. – И шутейно вытянулся в струнку.

До Склифа машина домчалась за четверть часа. И еще добрых пятнадцать минут Орел с Русановым потратили на Ирину Александровну, заведующую отделением. Она никак не хотела дать разрешение на встречу с Любой. Ну не любила она милиционеров, терзающих ее бедных больных расспросами.

Ребята же сладко пели ей в два голоса, обещая, что они сами не дадут Любови Петровне вымолвить хоть слово, что она будет молчать, что они только поздороваются, вкратце ей расскажут последние новости и тут же уйдут. И больше Ирина Александровна их никогда в жизни не увидит.

На все эти песни ответ был один:

– Она еще слаба! Вы что, не понимаете, что этими вашими разговорами можете убить больную!

– Да что ж мы, звери какие? – возмущался Никита. – Она нам живая нужна!

Когда он утомлялся, в разговор вступал Русанов:

– Ирина Александровна, вы же понимаете, что наша просьба не личная прихоть? Поверьте, это чрезвычайно, чрезвычайно важно.

Но все было тщетно, по крайней мере, до тех пор, пока Русанову не пришло в голову добавить:

– Я вам даю слово русского офицера!

И вот тут-то суровая Ирина Александровна сломалась.

– Ровно пять минут, и ни минутой больше, – сказала она. – Я засекаю время.

Русанов с Орлом кинулись к дверям кабинета.

– Постойте, молодые люди! – услышали они голос за спиной. Ирина Александровна вытаскивала из шкафчика два халата и матерчатые бахилы. – Извольте надеть обмундирование, господа офицеры.

Любину палату они нашли быстро, но тут их ждало новое препятствие – мрачный омоновец, поставленный здесь по просьбе Никиты. Но Орел об этом знал, а омоновец – нет. Он полчаса разглядывал их удостоверения, разве что на зуб не пробовал.

– Черт! – возмутился Орел. – Это же мы тебя сюда поставили, а ты нас не пускаешь! И вообще, если хочешь знать, охранять больную больше не от кого, дело уже закончено. Че ты тут делаешь-то? Шел бы уже домой.

– Приказа не было, товарищ майор, – ответил

омоновец, возвращая удостоверения и пропуская на конец их в палату.

Палату Любе выделили одноместную. Только в углу, возле аппаратуры, сидела хорошенькая медсестра. Никита для пущей важности сунул ей под нос свое удостоверение и тут же убрал.

– Я – генерал-майор Орел, – строго посмотрел он на сестричку. – Налоговая полиция России. Попрошу немедленно очистить помещение.

– Но мне завотделением велела…

– Отставить, – негромко рявкнул Никита. – Мы здесь по распоряжению главного врача. Находимся при исполнении. Дело государственной важности. Быстренько, быстренько, барышня.

Он мягко подтолкнул под попку перепуганную медсестричку к выходу. Закрыл за ней дверь и вместе с Русановым подошел к Любиной койке.

– Здравствуйте, Любовь Петровна! – бодро поздоровался Русанов. – Ну вы нас и напугали!

– Да уж… Как-то нехорошо вышло… – слабо улыбнулась Люба. – А вы, стало быть, уже генерал? – обратилась она к Никите.

– Ага. Временное воинское звание. Как в Америке, знаете? Сегодня есть звание, завтра нету. Да что мы на этой ерунде застряли. Главное – вы живы. Познакомьтесь. Это капитан Русанов, мой напарник. Дима кивнул – так, мол, и есть – и объявил:

– А мы к вам с хорошей новостью, Любовь Петровна, дело «Самоцветов» закончено.

– Как закончено? – спросила она с некоторым испугом.

– Как? Да можно сказать, трагически, – сказал Орел. – Ну, во-первых, Бурмистров и Рихтер убиты.

– Как убиты?! – ужаснулась Люба.

– Вот так! Чик – и нету. Видите, в каком опасном месте вы работали, – сказал Никита. – И даже и не подозревали, наверное.

– Ох, да вы садитесь, – спохватилась Люба. – Вот же стоят стулья. – И когда Орел и Русанов с удовольствием уселись на стулья рядом с ее койкой, она добавила: – Время такое сейчас, куда ни ткнись, везде опасно. – И не выдержала, спросила: – Кто же их убил-то?

– А Рудин, ваш начальник службы безопасности. Так волновался за их безопасность, что решил лучше их сразу всех пришить. Чтобы им там, на кладбище, спокойнее было.

– Рудин, конечно, человек страшный, но зачем ему убивать своих хозяев?

– Ну… тут картина еще только проясняется. Его сейчас как раз по делу об убийствах допрашивают. Мы тоже его допрашивали, но только по своей, так сказать, епархии, по делу об изумрудах.

– Значит, все-таки фирма занималась изумрудами? – удивилась Люба.

– Еще как занималась! Это был основной бизнес

ваших «Самоцветов». Вся официальная часть деятельности фирмы – это так, прикрытие. В общем, Рудин уже подтвердил, что Тарчевский через подставные фирмы приобретал на Урале, на Балышевском руднике крупные партии изумрудов. Приобретал практически за бесценок – руководство рудника продавало изумруды по заниженным ценам. Естественно, не без выгоды для себя лично – на взятки уральцам Тарчевский никогда не скупился, и они всегда многократно окупались. Потом изумруды попадали на фабрику, принадлежавшую Бурмистрову, то есть уже в «Самоцветы». Там в особом цехе их вставляли во всякие грошовые украшения. А затем эти украшения уходили известной вам фирме «Рихтер Эделынтайн» как штампованная бижутерия с дешевыми самоцветами. На всех этапах пути этих камней – от Урала~до Германии – конечно же не обходилось без того, чтобы подмазать нужных людей, включая и таможню. Но это уже не наши дела…

Русанов легонько тронул Никиту за рукав, показав ему глазами на Любу. Та лежала, полуприкрыв веки, словно в каком-то забытьи.

– Простите, Люба, может быть, зря я все это вам сейчас говорю… Вы устали, да?

– Нет, нет, ничего. Продолжайте, пожалуйста! Для меня сейчас, может быть, нет ничего важнее…

Еще раз с некоторым сомнением посмотрев на ее бледное лицо, Орел продолжил:

– В Германии изумруды, понятное дело, вынимались из оправ, и Рихтер перепродавал их в Израиль для огранки, естественно, уже по совершенно другой цене. Неучтенный навар делили Рихтер, Бурмистров, Тарчевский и Рудин. Ну и о каких фиксированных прибылях фирмы, а соответственно и налогах могла идти речь?.. Всем бизнесом с изумрудами в «Самоцветах» заправлял Тарчевский. Бурмистров был боссом, хотя знал и не все, а Рудин и несколько его самых доверенных людей осуществляли оперативное прикрытие незаконных сделок и вывоз камней. И все шло как по маслу до тех пор, пока Тарчевский не решил, что работает он много, а получает мало. Любовь Петровна слушала, затаив дыхание.

– Во время одного из своих приездов в Берлин он сговорился с Рихтером, что будет делать для немецкой фирмы украшения из уже ограненного изумруда, – и все это, естественно, в обход Бурмистрова. И несколько лет такие украшения – уникальные, эксклюзивные – делал. Не сам, конечно, у него был классный огранщик. Все держалось в такой тайне, что даже Рудин ни о чем не догадывался. Рудин не знал также, что рудник принадлежит лично Тарчевскому, что директором на руднике был его племянник, который и подписывался под бумагами как владелец. Но в последнее время Рудин вдруг каким-то образом понял, что Боря их с Бурмистровым дурит, и грохнул Тарчевского.

– Но в таком случае за что же он убил Бурмистрова? – широко открыла глаза Люба. – Ведь тот его ни в чем не обманывал? И больше того, у них были как бы общие интересы…

– Ну, это отдельная история. Тут пока еще дело не совсем ясное. Скорее всего, что-то связанное с последним заказом Рихтера. Немец заказал Тарчевскому диадему, ну, корону такую, из одних изумрудов. Представляете, пятьдесят отборных изумрудов в оправе из червонного золота. Эти изумруды гранили в том самом отделе «зет-2», о котором вы хотели мне рассказать, но не успели… Откуда, кстати, вы о нем узнали?

– Да я не узнала, – слабо улыбнулась Люба. – Я вспомнила, как однажды пришла в офис чуть раньше обычного. Дверь кабинета была открыта. Я лишь заглянула внутрь, но Бориса Самуиловича там не было. Когда я начала прикрывать дверь, вдруг увидела, как отодвигается секция стеллажа, и я тут же захлопнула дверь. А потом Тарчевский вышел из кабинета и очень удивился, что я уже на работе, и спросил, давно ли я тут. Я сказала, что вот всего вошла секунду назад. Я очень тогда испугалась. Но он, видимо, мне поверил. Это было давно, и я сначала ломала над этим голову, а потом у меня начались известные вам неприятности с сыном, и мне стало не до тайн. Ну вот, а недавно это все вдруг всплыло в голове. Да еще еда, вещи, которые я покупала для Тарчевского, все эти разговоры про отдел «зет»… Я казню себя, что сразу не вспомнила. Скажите, вы спасли тех людей? Они живы?

– Да, слава богу! Вытащили всех троих, целешеньких. Двое совсем дети. Они-то и рассказали нам про диадему. Первые двадцать пять камней они уже сделали и отдали Тарчевскому в день его смерти.

– А известно, где они теперь?

– О, Любовь Петровна! Это целый роман! Я уж и не помню, знаете ли вы, что Тарчевского убил все тот же Рудин…

– Боже мой! А говорили, что это самоубийство…

– Нет, это самое что ни на есть убийство. Рудин, пользуясь своими старыми связями, ввел Тарчевскому психотропное вещество, и тот выложил ему все свои тайны. В том числе и тайну изумрудной диадемы. Рудин убил Бориса Самуиловича, имитировав самоубийство, и, естественно, забрал приготовленные для Рихтера камни из диадемы. Однако воспользоваться этим своим «приобретением» Рудин так и не успел – его в тот же день, вернее, в ту же ночь ограбили. Нашлись свидетели ограбления. По фотороботу удалось выяснить, что это сделал охранник из вашей же фирмы Антон Баулов.

– Не может быть! – сказала Люба.

– Почему?

– Этот мальчик с беленькими кудряшками? Да что вы! Он всегда был такой забавный, наивный… Любимчик всех женщин.

– Ну, положим, кудряшки у него были не свои. На самом деле у него прямые черные волосы. И наивность тоже ненастоящая. А также ненастоящие имя и фамилия.

– А какие настоящие?

– Это пока выясняется…

– Ну хорошо, а за что же Рудин все-таки убил Бурмистрова, я так и не поняла?

– А он решил, что это именно Бурмистров подослал к нему грабителей. И потому грохнул Бурмистрова вместе с подвернувшимся под руку Рихтером. Вообще создается впечатление, что у Рудина от всего этого дела поехала крыша…

– Господи, что же будет теперь с фирмой? – спросила вдруг Люба, видимо только теперь сообразив, что может остаться без работы.

– Фирма? Фирма достанется наследникам. Ну конечно, в очень потрепанном виде.

– А вы не знаете, кто наследники?

– Ну, во-первых, Вероника Бурмистрова. Во-вторых, единственный наследник Тарчевского – Михаил Любомиров.

– Да что вы говорите! Никогда не поверю, что Тарчевский мог назначить Любомирова своим наследником! Он его терпеть не мог.

– Нам этот факт тоже очень интересен. Но завещание подлинное, опротестовывать его никто не собирается. Правда, кое-что здесь проясняет то, что Любомиров – сын двоюродной сестры Тарчевского.

– Час от часу не легче!..

– Теперь Любомиров метит в президенты фирмы. Но как считает вот этот мой товарищ, – Никита легонько коснулся плеча Русанова, – Вероника Бурмистрова покажет ему, кто из них главный.

– Но Вероника такая милая, спокойная женщина. Не будет же она с ним бороться…

– Вот сейчас она всем покажет, какая она милая и спокойная! – заметил Русанов.

– К моему сожалению, – подытожил Никита, – оба они, и Вероника, и Любомиров, выйдут чистыми из этого дела. Ну да мы-то на что? Будем бдеть.

– Господи, чего творится! – только и могла сказать Люба.

– Да. Вот такое вот творится. Счета «Самоцветов» арестованы. Там вовсю трудятся наши ребята, которые раскапывают двойную, нет, уже тройную бухгалтерию «Самоцветов», хранившуюся в памяти компьютеров в другом отделе «зет».

– А был еще и другой?

– Был. Отдел «черной» бухгачтерии. Там сидел такой щупленький бухгалтер Сева. Вы его знаете?

– Сева? Наверное, это тот, который работал у нас на полставке. Он вообще-то редко бывал в «Самоцветах».

– На полставке, – засмеялся Никита. – Уж кто-кто, а этот Сева работал на полную катушку… Ну что еще? Наши ребята из Екатеринбурга вовсю копают в Балышеве. Наш финансовый эксперт счастлив, как слон, потирает руки и называет все это не иначе как «золотой жилой». Естественно, возбуждены уголовные дела – тут мы сработали совместно с ребятами из МУРа и ФСБ – сразу по нескольким статьям. В том числе и о покушении на ваше убийство, Любовь Петровна. Вот такие пироги с котятами. – Никита бросил быстрый взгляд на наручные часы. – Кстати, Любовь Петровна, вы останетесь в прежней должности. Любомиров лично мне обещал вас не увольнять…

– А я еще подумаю, оставаться или нет, – тихо сказала Люба. – После того что вы мне тут нарассказали…

– Ирина Александровна, я не виновата! – внезапно послышался за дверью чей-то жалобный голос. – Меня товарищ генерал выгнал!

Никита и Русанов едва успели обернуться – в палату ворвалась разгневанная завотделением Ирина Александровна, сопровождаемая давешней медсестрой.

– Какой еще к чертовой матери генерал?! – по-фельдфебельски рявкнула у Никиты над ухом Ирина Александровна.

– Вот этот, – ткнула медсестра пальцем в его сторону.

– Ах, этот? А ну-ка, товарищи генералы, встать! Шагом марш отсюда!

Офицеры, в спешке попрощавшись с Любой, искренне пожелали ей скорейшего выздоровления и пулей вылетели из палаты.