Описывать жизнь и деяния первого штауфеновского императора в их хронологической последовательности — одно из традиционных требований любой биографии, и предполагаемых ею, и к ней предъявляемых. Это описание, определившее построение предыдущих глав, знакомит нас с эволюцией власти Барбароссы на протяжении всех тридцати восьми лет правления, с ее апогеями и кризисами, успехами и провалами. Что недоступно такому описанию или доступно ему лишь в ограниченном масштабе, так это углубленное понимание основополагающих структурных элементов и связей, с которыми сталкивался правитель, среди которых он жил и на которые реагировал. Поэтому создание современной биографии Штауфена непременно предполагает ее аналитическое расширение в ряде аспектов — дабы предложить по возможности лучшее, более комплексное понимание личности Фридриха I и его эпохи. При этом в последующие главы совершенно осознанно включены реминисценции и возвращения к уже сказанному. Благодаря им разные уровни и отдельные компоненты всего повествования должны прийти в тесную взаимосвязь и в итоге сложиться в единую картину.

Начнем с обзора положения итальянской и бургундской областей державы: все-таки раннештауфеновская эпоха ясно отмечена особенно тесной связью между всеми частями Империи. Затем сконцентрируемся на трех больших социальных группировках, с которыми взаимодействовала императорская политика: духовенстве; князьях, знати и министериалитете; и, наконец, на городской общности во всех ее столь многообразных социальных составляющих. Наконец, условно говоря, «внешнеполитической обстановке» эпохи Барбароссы будет посвящена глава о положении Империи в христианском мире.

 

1. Две негерманские части империи — Италия и Бургундия

Политические условия и обстоятельства господства, в которых оказывался в Империи государь эпохи высокого Средневековья с момента своего избрания, определялись внутриимперской триадой королевств: германского, итальянского и бургундского. Если германская область вверялась монарху более или менее изначально, как его собственная родина, вотчина, то оба негерманских региона державы были источниками совершенно специфических, отнюдь не просто решаемых проблем его правления, которым следует уделить особенно пристальное внимание также и в рамках историко-биографического труда.

Королевство Италия (Regnum Italie) после завоевания государства лангобардов Карлом Великим являло собой непременную составную часть средневековой Империи, причем интенсивность взаимных связей между севером и югом, начиная преимущественно с позднекаролингской эпохи, подвергалась большим колебаниям. Только при Оттоне Великом соответствующие контакты были заново укреплены. Распространение власти и политического влияния на территорию Апеннинского полуострова не заходило, впрочем, дальше Средней Италии. Южная Италия, напротив, оставалась за пределами имперской общности, если не принимать во внимание отдельные военные операции. Картина Италии, рисовавшаяся немецким князьям, а вероятно, и Фридриху, молодому королю-Штауфену, в начале пятидесятых годов XII столетия, передана нам Оттоном Фрейзингенским, который описывает эту страну непосредственно перед изложением событий похода Барбароссы, предпринятого в 1154–1155 годах ради имперской коронации.

Позволим себе процитировать некоторые фрагменты из этого раздела «Gesta Friderici»[440]Otto von Freising. Gesta Friderici II, 13–15// Bischof Otto von Freising und Rahewin. Die Taten Friedrichs oder richtiger Cronica / Ubers, von A. Schmidt, hrsg. von F.-J. Schmale. Darmstadt, 1974. (Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters; 17). S. 304 ff.
:

«Покрытая наивысочайшими и необычайно скалистыми горными цепями — протянутыми вдоль нее в обоих направлениях Пиренеями (подразумеваются Альпы] или Апеннинами — так сказать, средоточие этих гор, или лучше сказать этой горной местности, воистину как сад наслаждений, простирается она от Тирренского моря до края вод Адриатики ‹…›. Страна орошается рекой По ‹…› и другими реками и благодаря плодородной почве и мягкому климату доставляет зерно, вино и масло, притом в таком количестве, что порождает прямо-таки леса плодоносных деревьев, прежде всего каштанов, смокв и олив».

Далее Оттон описывает важнейшие области Италии в направлении с севера на юг, а затем подробно останавливается на ее историческом развитии со времен раннего Средневековья:

«Между тем лангобарды отказались от своей грубой варварской дикости, и, возможно, потому, что сочетались браком с местными и рожали сыновей, которые благодаря материнской крови и самобытности страны и климата восприняли кое-что от римского благонравия и остроты мысли, они сберегли изящество латыни и утонченный образ жизни. Также и в управлении городами, и в сохранении формы государственного правления для них по сию пору служит образцом мудрость древних римлян. Наконец, они столь сильно любят свободу, что во избежание злоупотреблений властью скорее подчинятся своеволию консулов, чем государей. Поскольку у них, как известно, имеются три сословия, а именно капитаны, вальвассоры и горожане, то, дабы не допустить высокомерия, эти консулы избираются не из одного, но из всех сословий, и благодаря этому они не соблазняются властолюбием, сменяясь почти ежегодно. Так и выходит, что страна почти полностью разделена между городами-государствами, и каждое из них понуждает епископов разделить с ним свою судьбу, и едва ли найдется впредь хоть один знатный или могущественный человек столь честолюбивый, что не склонился бы, несмотря на это, перед властью своего города [441] . На основании этой угрожающей власти они имеют обыкновение называть свои территории „комитатами“. Ко всему прочему, дабы не лишиться средств для подавления своих соседей, они не считают ниже своего достоинства допускать к рыцарскому поясу и к высшим званиям молодых людей из низших сословий и даже ремесленников, промышляющих каким-нибудь презренным механическим занятием, которых прочие народы от занятий более почетных и свободных изгоняют, словно чуму. Из чего вышло так, что города остального мира они превосходят по богатству и могуществу. Способствовал тому не только ‹…› их деятельный характер, но и отсутствие властителей, привыкших оставаться за Альпами. Но часть варварского осадка, забыв благородные античные манеры, они сохранили в том, что хотя и похваляются, будто живут по законам, законам они не подчиняются. ‹…› Отсюда часто проистекает, что, хотя на основании законов с гражданами надлежит обращаться в соответствии с законным порядком, а врага усмирять оружием, они встречают враждебностью того, кого обязаны принимать как их собственного милостивого князя, который часто лишь требует принадлежащего ему по праву. ‹…› Среди всех городов этого народа первое место занимает теперь Милан. ‹…› Этот город слывет ‹…› значительнейшим среди прочих не только из-за своей величины и большого числа деятельных мужей, но и из-за того, что он подчинил себе два соседних города, лежащих в той же местности, — Комо и Лоди».

Напоследок фрейзингенский епископ останавливается еще и на проблеме имперских прав в Италии — предмете, который в начале первого итальянского похода, несомненно, был поставлен новым правителем в центр общего интереса[442]Otto von Freising. Gesta Friderici II, 16 //Bischof Otto. S. 312 ff.
.

«С вверения Римской империи франкам и по сию пору существует обычай, что короли, если они приняли решение отправиться в Италию, посылают нескольких опытных людей из своего окружения, которые проезжают по большим и малым городам и должны взыскивать там то, что причитается королевскому фиску, называемое жителями фодрум [443] . По этой причине весьма многие города, поселения и замки, которые по прибытии государя пытались препятствовать его судебным решениям, уклоняться от этого сбора или возражать против его выплаты, будучи срыты с землей, являют потомкам свидетельство своей дерзости. Другое право должно выводиться из старого обычая, а именно то, что как только король вступает в Италию, все должностные лица и магистраты обязаны приостанавливать свое действие, и все дела решаются его приказом по предписаниям законов и по приговору опытных судей. И такую местные судьи должны признать за ним юрисдикцию, чтобы взять на себя обязательство из всего, что порождает страна необходимого для жизни, на королевские нужды отводить столько, сколько требуется войску, за исключением разве что волов и посевного зерна, предназначенных для возделывания земли».

Правда, если сопоставить этот выразительный и одновременно достаточно богатый красками образ Regnum Italie, вместе с тем уже позволяющий распознать определенные предубеждения и предрассудки по поводу господствующих там порядков, с нашими общепринятыми представлениями о положении дел в этой стране, то он должен быть существенно дополнен и во многом скорректирован[444]Ср.: Haverkamp A. Herrschaftsformen, (по этому поводу также: Nahmer D. von der. Zur Herrschaft Friedrich Barbarossa in Italien // Studi medievali. 1974. Anno 15/2. Serie 3. P. 587–703); Nahmer D. von der. Die Reichsverwaltung in Toscana unter Friedrich I. und Heinrich VI.: Diss. Freiburg i. Br., 1965; и — к характеристике ситуации в Ломбардии: Arbinger N. Komitat, Adel und stadtische Kommune in der Lombardei während des 11. und 12. Jahrhunderts. Studien zur historischen Geografie der Lombardei im Hochmittelalter: Ungedr. phil. Diss. Wien, 1967.
. Прежде всего, если мы не будем выходить за рамки политико-географической[445]В оригинале используется несколько отличный по коннотации термин «geografisch-herrschaftlich», которому затруднительно найти грамматически корректное соответствие в русском языке. — Прим. перев.
характеристики Италии фрейзингенским епископом, обращает на себя внимание то, что он в особой манере изображает преимущественно североитальянское пространство. Средняя Италия в значительной степени оставляется без внимания, а изображение Южной Италии, лежащей вне пределов Империи, отсутствует вовсе. В районе Средней Италии под воздействием ряда факторов сложилась властная структура, которая в царствование Фридриха Барбароссы все более оказывалась в поле зрения имперского управления. Папство создало там собственный центр власти — Патримоний Святого Петра (Patrimonium beati Petri), основываясь на Пипиновом даре и более поздних его подтверждениях, но также в существенной степени опираясь и на крупную фальсификацию так называемого «Constitutum Constantini», мнимую передачу владетельных прав на Рим и Среднюю Италию католической церкви, возводимую к Константину Великому. При Фридрихе I эта область являлась постоянной целью военно-политических мероприятий Империи, многократно выступала как территориальный пункт кристаллизации конфликтов между Imperium и sacerdotium. Папские притязания, исходя из этого, традиционно устремлялись и на область Адриатического побережья между Анконой и Равенной, где образовывалась широкая зона разногласий с имперской властью. Кульминацию конфликта можно отнести к десятилетию после схизмы 1159 года. Однако напряженность сохранялась и после заключения мира в Венеции (1177 год), поскольку Барбаросса в этом году вновь энергично заставил считаться с имперским правом, утвердив герцогские обязанности в герцогстве Сполето[446]См. об этом выше: С. 148–149.
.

В качестве следующего центрального фактора властных отношений в собственно центральноитальянском регионе следует назвать маркграфство Тоскану. В XI веке оно досталось Готфриду Лотарингскому. Его дочь и наследница Матильда Тосканская не только может быть названа одной из самых интересных и многогранных женских фигур всей средневековой истории: обширному комплексу ее владений суждено было стать в результате одним из решающих факторов итальянской политики всего XII столетия[447]См. по этому поводу: Overmann A. Grafin Mathilde von Tuscien. Ihre Besitzungen: Geschichte ihres Gutes von 1115–1230 und ihre Regesten. Innsbruck, 1895.
. Благодаря полученному от отца наследству графиня Матильда распоряжалась огромной областью, состоявшей из имперского лена и домена, от Тосканы до Верхней Италии (там, помимо других территорий, отметим графства Реджо, Модена и Мантуя). В период борьбы за инвеституру графиня с самого начала встала на сторону реформаторского папства. В значительной мере благодаря своему браку с Вельфом IV, заключенному в 1089 году, она была решающей силой оппозиции Салиям. Десятилетием раньше (в 1077 году) ее родовой замок Каносса, расположенный в Апеннинах недалеко от Реджо, стал местом, где Генрих IV продемонстрировал папе Григорию VII смирение, столь унизительное и тяжелое по своим последствиям. В 1102 году графиня завещала свои наследные земли папе, получив их обратно уже в качестве феода, но девятью годами позже передала владения своему дальнему родственнику, Салию Генриху V.

Этому шагу суждено было стать прологом к постоянно вспыхивавшим в XII веке конфликтам из-за наследства Матильды. В 1116 году, следующем за годом ее смерти, — салический император выступил в итальянский поход, назначив временным наместником Империи швабского герцога Фридриха из рода Штауфенов — отца Барбароссы, и принял во владение богатое наследство своей родственницы. После того как со смертью Генриха V в 1125 году Салическая династия пресеклась, папство попыталось реализовать свои притязания, однако теперь на горизонте появился новый фактор власти — вассалы Матильды. Эти вассалы — прежде всего в верхнеитальянских землях — установили контакты с новым государем, Лотарем III[448]См.: Opll F. Stadt und Reich im 12. Jahrhundert (1125–1190). Wien; Köln; Graz, 1986. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu Böhmer J. F. Regesta Imperii; 6). S. 459–460.
. В то же время и штауфеновский антикороль Конрад пытался присвоить эти владения, столь значимые для позиций королевской власти в Италии[449]О правлении антикороля Конрада III см.: Giese W. Das Gegenkönigtum des Staufers Konrad 1127–1135 // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte,germanische Abteilung. 1978. Bd. 95. S. 202 ff.; о связях Штауфена с Миланом см.: Opll F. Op. cit. S. 320–321.
.

Неудача штауфеновских предприятий в Италии, наряду с возникшей после схизмы 1130 года прочной связью Лотаря с папой Иннокентием II, также надолго изменила ситуацию с наследством Матильды. Во время императорской коронации Лотаря в 1133 году папа наделил этими спорными владениями и правами зятя государя, герцога Баварского Генриха Гордого из рода Вельфов. С передачей маркграфства Тосканы Вельфам, которое император осуществил в 1136 году, позиции Империи в Средней Италии должны были еще более укрепиться. Правда, уже спустя год город Лукка проявил открытое неповиновение этим новым властителям, что заставило корону отчасти считаться с сильной внутренней оппозицией в этой области[450]Opll F. Op. cit. S. 311.
. Избрание королем Конрада III, которое сразу же должно было привести к тяжелому конфликту с Вельфами, наложившему тень на весь период правления первого штауфеновского государя, и последовавшая в 1139 году смерть Генриха Гордого вновь подорвали положение, приобретенное Империей в центральноитальянских землях. Абсолютно безуспешной оказалась попытка Конрада III озаботиться сохранением имперских прав, назначив маркграфом Тосканы Ульриха фон Аттемса. Представитель германской знати не смог удержаться у власти на юге[451]Ibid.
.

Лишь Фридриху Барбароссе удалось впоследствии долгосрочное урегулирование на новой основе ситуации в этой болезненной зоне Италии, через которую, между тем, пролегали связи с Римом. В рамках своего примирения с Вельфами уже в первый год царствования Фридрих передал решающие для центральноитальянского региона владельческие титулы в герцогстве Сполето, маркграфстве Тоскана, княжестве Сардиния и наследных землях графини Матильды своему дяде Вельфу VI, с которым еще в правление Конрада III поддерживал самые лучшие отношения.

Уже вскоре Вельф лично обратился к новоприобретенным правам, отправившись для этого на юг. Тем не менее нам известно и о том, что штауфеновский государь энергично защищал сюзеренитет Империи[452]Ср.: BOM 458.
. Этот интерес императора к Средней Италии несоизмеримо отчетливее проявился в годы схизмы. Параллельно с переходом своего дяди-Вельфа на сторону Александра III Фридрих активизировал свои усилия по подчинению этой зоны непосредственному имперскому правлению. Введение в дело имперских легатов, прежде всего двух выдающихся персон — Райнальда фон Дасселя[453]См. источники у P. Книппинга: Die Regesten der Erzbischöfe von Köln im Mittelalter. Bd, 2: 1100–1250 / Bearb. von R. Knipping. Bonn, 1901. (Publikationen der Gesellschaft für Rheinische Geschichtskunde; XXI/2). См. о нем: Herkenrath R. M. Reinald von Dassel: Reichskanzler und Erzbischof von Köln: Ungedr. phil. Diss. Graz, 1962.
и Кристиана фон Буха[454]О его легатской грамоте см.: Hagermann D. Die Urkunden Erzbischof Christians I. von Mainz als Reichslegat Friedrich Barbarossas in Italien // Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel· und Wappenkunde. 1968. Bd. 14. S. 202–301.0 его сочинениях см.: Schontag W. Untersuchungen zur Geschichte des Erzbistums Mainz unter den Erzbischöfen Arnold und Christian I. (1153–1183). Darmstadt; Marburg, 1973. (Quellen und Forschungen zur hessischen Geschichte; 22).
, соответственно в сане Кёльнского и Майнцского архиепископов, — составило при этом прочное основание всех мероприятий Империи. Одновременно на Среднюю Италию переносилась и там распространялась штауфеновская система имперского управления с назначением местных должностных лиц — вроде фогта Вильгельма фон Ахена в качестве графа Сиены (1163 год) или графа местного происхождения для Сан Миньято в долине реки Арно, который стал одним из центров штауфеновского присутствия в Тоскане[455]См.: Nahmer D. von der Die Reich svenvaltung. S. 102 ff., 110 ff. и 201 ff.
. Вельф VI по мере развития этого процесса частично утратил свои права, частично отказался от них, получив взамен финансовую компенсацию от племянника императора.

Значимость наследства Матильды для вопросов итальянской политики вновь становится особенно очевидной в связи с мирными переговорами между Барбароссой и папой Александром III. Еще при заключении предварительного мира в Ананьи поздней осенью 1176 года было предусмотрено возвращение этих прав папству, однако в условиях заключения мира в Венеции в следующем году именно этот пункт показательно отсутствовал[456]MGH. DDF. I. 658 и 687, ср.: /Г Der Vertrag von Anagni im Jahre 1176 // Neues Archiv der Gesellschaft für Altere Deutsche Geschichtskunde. 1888. Bd. 13. S. 75-118. Шмале в своем издании уведомляет о новом исследовании предварительного мира в Ананьи и мира в Венеции (Italische Quellen über die Taten Kaiser Friedrichs I. in Italien und der Brief über den Kreuzzug Kaiser Friedrichs I. / Ubers, von F.-J. Schmale. Darmstadt, 1986. (Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters; 17a). S. 2., Anm. 2).
. Благодаря применению искусной дипломатической тактики Барбароссе удалось сохранить свои притязания на эту составляющую имперских прав, которая действовала южнее Альп и от которой нельзя было отрекаться. Сразу после съезда в городе у лагуны штауфеновский император предпринял явно демонстративный поход через Среднюю Италию, который привел его от Адриатического побережья через Ассизи, где он отпраздновал Рождество 1177 года, область Сиены и Пизы до Лигурийского побережья. При этом, к большому неудовольствию папы, были очень настойчиво подчеркнуты имперские права на данной территории. Мир, достигнутый, наконец, после долгих лет схизмы, уже не мог стать этому помехой. Кроме того, Александру III при его возвращении в Рим была предоставлена поддержка имперских войск[457]Hagermann D. Beiträge zur Reichslegation Christians von Mainz in Italien // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1969. Bd. 49. S. 218.
.

То, какое значение Барбаросса придавал укреплению позиций Империи в Средней Италии и какую роль играло при этом наследство Матильды, еще раз с максимальной отчетливостью проявилось в его последнем итальянском походе 1184–1186 годов. Перед этим в 1183 или 1184 году было отклонено обращенное к курии предложение, согласно которому уступка Штауфену папой и коллегией кардиналов бывших владений Матильды должна была возмещаться десятой частью постоянных имперских доходов с Италии[458]См.: Baaken G. Unio regni ad imperium: Die Verhandlungen von Verona 1184 und die Eheabredung zwischen Konig Heinrich VI. und Konstanze von Sizilien // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1972. Bd. 52. S. 222 f.
. Однако Барбаросса ни за что не хотел отказываться от своих притязаний. В своем договоре с Миланом от февраля 1185 года[459]MGH.DF.I.896, ср.: Opll F. Op. cit. S. 339–340.
он обязал этот город, который столь долго оставался в жесткой оппозиции к Империи, но с которым был достигнут компромисс в результате заключения Констанцского мира, предоставить военную поддержку своей политике рекуперации, направленной на наследство Матильды. Одновременно он привязал к Империи ряд видных вассалов Матильды путем целенаправленной раздачи привилегий и летом 1185 года вновь лично посетил Италию. Правда, из-за последовавшего в 1184 году обручения наследника престола, Генриха VI, с Констанцией Сицилийской развитие событий приобрело уже новое измерение[460]См. новейшую работу: Wolter H. Die Verlobung Heinrichs VI mit Konstanze von Sizilien im Jahre 1184 // Historisches Jahrbuch. 1985. Jg. 105. S. 30 ff.
. Своими проводимыми с этого момента мероприятиями Барбаросса осторожно подготавливал будущее господство своего сына. Отводимую Средней Италии функцию моста между севером Италии и ее югом, попавшим отныне в поле штауфеновских интересов, можно видеть через призму этих мероприятий в по-новому очерченном политическом контексте.

Продолжив наш политико-географический очерк ситуации в королевстве Италия, обратим свой взгляд — опять же дополняя сказанное Оттоном Фрейзингенским — на сам город Рим[461]См.: Opll F. Op. cit. S. 417 ff. (c последующим указанием литературы).
. Он был ядром области собственно папского господства Patrimonium beati Petri, но одновременно и воплощением власти в самой Империи. Барбаросса весьма энергично отстаивал свое требование господства Империи над этим городом как, можно сказать, высшее выражение своей точки зрения на обязанности правителя. В самом городе на Тибре структура власти была расшатана прежде всего после схизмы 1130 года: Иннокентий II смог добиться признания только годы спустя и лишь при поддержке Лотаря III. В 1143 году общественные круги, включавшие представителей городской аристократии, но также и вновь поднявшихся социальных слоев, присвоили себе власть над городом. Таким образом, в то время, когда города-государства в Верхней Италии переживали свой триумф, коммунальные формы управления выдвинулись на первый план и на Тибре. По образцу античной традиции институциональная основа этого движения в Риме называлась «сенатом». Враждебность папству заметно обостряла местную ситуацию. Критическим положение папства[462]К политическому положению папства между Империей, Византией и Сицилией см. также: Engels О. Zum KonstanzerVertrag von 1153 // Deus qui mutat tempora: Menschen und Institutionen im Wandel des Mittelalters: Festschrift für A. Becker zu seinem 65. Geburtstag / Hrsg. von E.-D. Hehl, H. Seibt, F. Staab. Sigmaringen, 1987. S. 235–258; Niederkorn J R Die Mitgift der Kaiserin Irene: Anmerkungen zur byzantinischen Politik Konig Konrads III // Romische historische Mitteilungen. 1986. Bd. 28. S. 125 ff.
стало, во-первых, из-за отсутствия ежегодной поддержки со стороны втянутой во внутригерманские усобицы королевской власти, которая к тому же взяла на себя риск организации злополучного крестового похода, во-вторых, из-за контактов, установленных движением римских горожан с кругом Арнольда Брешианского, подвергавшего папство резкой критике. Совершенно независимо римские горожане вели себя и по отношению к имперскому главе.

Правда, их требование к Конраду III организовать поход на Рим, со ссылкой на устанавливаемые папой Евгением III связи с державой норманнов, должно было открыть государю глаза на опасность этих политических принуждений Римской церкви.

Положение еще более обострилось к началу правления Фридриха Барбароссы: мы узнаем о стремлении самостоятельно организовать избрание императора в Риме. Один современник по имени Вецель, о котором не дошло других сведений (видимо, немецкий сторонник этих кругов римских горожан), в своем единственном послании предупреждал молодого короля об угрожающей ситуации[463]См.: BOM. 132, 134.
. Впрочем, Штауфен прямо не откликнулся на это предостережение, более того, продолжил переговоры с Евгением III, которые затем привели к ратификации Констанцского договора в марте 1153 года. Тем не менее обращает на себя внимание тот факт, что в отправленную в Рим королевскую делегацию был включен и граф Ульрих фон Ленцбург, которого этот сомнительный Вецель называет в качестве одной из персон, которых Фридрих должен послать в Рим — правда, для переговоров с римскими горожанами.

Затем, уже в последние дни перед его согласованной с папой Адрианом IV императорской коронацией, государя достигла делегация от движения римских горожан, но ее предложение возложить на него императорскую корону за выплату 5000 фунтов и при клятвенном подтверждении их прав и привилегий получило отказ[464]BOM. 316.
. И все-таки Штауфен должен был осознавать значение контактов с римскими горожанами как одного из возможных и важных факторов, ограничивающих папские амбиции (наряду с влиянием на назначение городских префектов). Характерно, например, что летом 1159 года, когда противоречия с Адрианом IV достигли своей кульминации, Барбаросса уполномочил своих отправленных в Рим посланников также и на переговоры с римскими горожанами. Правда, эти переговоры были затем сорваны из-за разногласий по вопросу об императорском влиянии на должность префекта[465]См. по этому поводу: Petersohn J Rahewin IV 49: «Seu de recipiendo prefecto»: Zur Rolle der Prafektur bei den kaiserlichromischen Verhandlungen von 1159 // Geschichtsschreibung und geistiges Leben im Mittelalter: Festschrift für H. Löwe zum 65. Geburtstag / Hrsg. von K. Hauck und H. Mordek. Köln; Wien, 1978. S. 397–409.
. Только летом 1167 года, когда император вознамерился разрешить проблему схизмы в свою пользу путем военной интервенции в Рим, после поражения римлян от войск Империи, дело дошло до действительного договора Барбароссы с городом на Тибре. Он содержал признание сената при явно сознательном уклонении от назначений на должность префекта[466]Opll F. Op. cit. S. 424^425.
. В ходе бурных событий следующих лет император вновь пытался обеспечить себе влияние на эту должность, но по мирному договору в Венеции вынужден был отказаться от своих притязаний. К документально зафиксированному урегулированию взаимных отношений с папством город Рим смог прийти только в 1188 году.

Процессы развития города Рима в раннештауфеновскую эпоху невозможно понять без политического фона, образованного подъемом норманнского королевства Сицилия[467]См. об этом до сих пор остающийся классическим труд: Chalandon F. Histoire de la domination normande en Italie et en Sicile. Paris, 1907. Vol. 2.
. В изложении Оттона Фрейзингенского эта южная область Апеннинского полуострова практически незаметна. В IX веке она входила в сферу владычества Византии, в последующем испытала сильное воздействие арабской экспансии, оставившей здесь свои наслоения, пока, наконец, в XI столетии — при содействии папства — не попала под влияние князей из норманнского дома. В 1127 году сильный норманнский князь Рожер II сумел объединить герцогства Апулию и Калабрию, сицилийские владения и княжество Капую, сконцентрировав в своих руках властные полномочия в Южной Италии. Тремя годами позже он смог использовать в своих интересах папскую схизму: папа Анаклет дал свое согласие на коронацию его в качестве короля, которая состоялась в Палермо в 1130 году. После окончания борьбы за папский престол Иннокентий II в 1139 году также признал новое королевство, во многом вследствие неудачи военного выступления Лотаря III против норманнского государя во время второго итальянского похода.

Поддержка со стороны Рожера II в годы правления Конрада III, которому последовательную «итальянскую политику» можно приписывать лишь в виде очень скромных попыток, становится для папства одной из основных существенных предпосылок свободы политических действий. Тесные контакты штауфеновского короля с Византией вели к явной конфронтации Империи с Сицилией[468]См. также ниже, с. 342 слл.
, в то время как папа неоднократно взывал к сицилийской помощи перед лицом ожесточенной оппозиции римских горожан. Лишь с избранием Барбароссы, которому его успешная политика в Германии давала возможность возобновить энергичную итальянскую политику, ситуация в основных союзнических отношениях, в том числе и с Сицилией, изменилась. До начала семидесятых годов XII столетия доминировало противостояние Штауфенов и норманнов, которое политически акцентировалось во многом благодаря краху военного выступления Штауфена против Сицилии в 1156 году и дало опыт тесного сотрудничества папства с норманнскими властителями. Положение в корне изменилось лишь позднее, в связи с усилиями, направленными на преодоление схизмы. Пятнадцатилетний мир между Империей и Сицилией, договоренность о котором была достигнута летом 1177 года[469]MGH. DF.I. 694.
, привел не только к признанию десятилетиями оспаривавшегося норманнского господства. В конечном счете, он стал предпосылкой для брака наследника Барбароссы, Генриха VI, с Констанцией Сицилийской, заключенного в январе 1186 года в Милане. Этот брак впоследствии стал основанием для распространения власти Штауфенов на юг Италии и включения Сицилийского королевства в состав Империи, для феномена их союза — unto regni ad imperium — вызвавшего затем столь сильное противодействие в первую очередь папы Иннокентия III[470]См. об этом: Baaken G. Op. cit. S. 219 ff.; Wolter H. Die Verlobung Heinrichs VI mit Konstanze von Sizilien im Jahre 1184 // Historisches Jahrbuch. 1985. Jg. 105. S. 30 ff.
.

В качестве последнего дополнения к тому «наброску» Италии, который живописал для нас бабенбергский историограф и который естественно ограничивает поле зрения лишь имперской ее частью, укажем еще и на лежащий вне Империи лагунно-островной город Венецию[471]См.: Kretschmayr H. Geschichte von Venedig. 3 Bde. Neudruck: Aalen, 1964 (Geschichte der europäischen Staaten; 55. Allgemeine Staatengeschichte 1/35); а также: Rösch G. Venedig und das Reich: Hande und verkehrspol irische Beziehungen in der deutschen Kaiserzeit. Tübingen, 1982. (Bibliothek des Deutschen Historischen Instituts in Rom; 53).
. Еще Карл Великий в 812 году официально уступил ее Восточной Римской империи, но впоследствии она все более приобретала самостоятельный, независимый облик. Как важнейший торговый центр город превратился в существенный фактор развития экономических отношений эпохи и для Византии, и для западной Империи[472]Из современных работ см.: Lilie R.-J Handel und Politik zwischen dem byzantinischen Reich und den italienischen Kommunen Venedig, Pisa und Genua in der Epoche der Komnen und der Angeloi (1081–1204). Amsterdam, 1948.
. Эта роль становится очевидной прежде всего в связи с начавшимся с конца XI века движением крестоносцев. Благодаря подписанию договора контакты Венеции с западной Империей при Фридрихе I были облачены в зафиксированную правом форму уже к концу 1154 года, причем речь велась об обновлении более ранних соглашений[473]MGH.DF.I.94 (= BOM 263). — Прототипом послужила соответствующая грамота Лотаря III.
.

Сообразно с господствующими позициями Венеции в Адриатике, особенно на Далматинском побережье[474]См. новейшую работу: Steindorff L. Die dalmatischen Städte im 12 Jahrhundert. Köln; Wien, 1984. (Stadteforschung / Hrsg. von H. Stoob; А 20).
, ее включение в рамки штауфеновской политики представляло собой важный регламентирующий фактор в отношениях с Византией. Правда, с началом схизмы дело обернулось явным ухудшением обоюдных связей, причем, несомненно, важная роль принадлежала здесь также мощной и энергичной политике Барбароссы в отношении североитальянских коммун, которая с его быстрым продвижением на восток Верхней Италии (Падуя, Тревизо, Феррара) непосредственно захватила окрестности города у лагуны. С начала шестидесятых годов Венеция была оплотом сторонников Александра III[475]Ohnsorge W. Die Legaten Alexanders III. im ersten Jahrzehnt seines Pontifikats (1159–1169). Berlin, 1928. (Historische Studien; 175). S. 154 ff.
. Одновременно и восточно-римский император Мануил видел необходимость в том, чтобы упрочить здесь свое влияние. Приморский город был тогда важным центром передачи финансовой поддержки, которую Византия могла оказывать борьбе коммун против Штауфена[476]Classcn P . La politica di Manuele Comneno tra Federico Barbarossa e le citta italiane // Popolo e stato in Italia nell’eta di Federico Barbarossa: Alessandria e la Lega lombarda: Relazioni e comunicazioni al XXXIII congresso storico subalpino per la celebrazione del' VIII centenario della fondazione di Alessandria. Torino, 1970. P. 265 sqq.
. К концу 1160-х годов в процессе радикального ухудшения отношений города с Восточной Римской империей последовала переориентация венецианской политики[477]См. об этом также ниже, с. 347 слл.
. Однако в первую очередь на ней сказался мотив торговых интересов, которые в 1173 году привели к участию города у лагуны в безуспешной, как оказалось, осаде Анконы имперским легатом епископом Кристианом Майнцским[478]См.: Leonhard J.-F.  Die Seestadt Ancona im Spatmittel alter: Politik und Handel. Tübingen, 1983. (Bibliothek des Deutschen Historisches Instituts in Rom; 55). S. 72 ff.
.

Час венецианцев в XII столетии пробил позднее, когда в 1177 году миротворческая встреча Фридриха Барбароссы и Александра III, покончившая со схизмой, была перенесена в их город. Тогда было обновлено и прежнее договорное урегулирование отношений с Империей, предпринятое в 1154 году. Вслед за этим начался постоянный рост торговли между Венецией и имперскими землями севернее Альп. Сам император тоже признал значение хозяйственной и финансовой мощи венецианцев, повелев делать здесь займы и тем самым воспользовавшись их способностями и возможностями в денежных операциях. Уже из его времени нам известно об одном постоянно пребывающем в Венеции немецком купце, Бернарде Тевтонце (Bernardus Teutonicus). С рубежа XII и XIII столетий резиденция Бабенбергов Вена вступает в торговые контакты с приморским городом. Немного позже основывается Фондако деи Тедески, центр немецкой торговли в Венеции[479]Об этом также см.: Opll F. Studien zur fruhen Wiener Handelsgeschichte // Wiener Geschichtsblatter. 1980. Jg. 35. S. 49 ff.
.

Позиции Империи в собственно Верхней Италии, то есть в зоне, которую Оттон Фрейзингенский преимущественно держал в поле зрения в своем изложении, были бы, впрочем, охарактеризованы неполно, если не указать еще и на имперские владения, существовавшие там помимо наследства Матильды[480]Ср. работы П. Дармштедтера, K. Шрода и Г. Баура: Darmstadter Р. Das Reichsgut in der Lombardei und Piemont: 568-1250. Straßburg, 1896; Sch rod K. Reichstra?en und Reichsverwaltung im Konigreich Italien (754-1197). Stuttgart, 1974. (Beihefte zur Vierteljarsschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte; 25); Baur H. Das Reichsgut in Venetien: Ungedr. phil. Diss. Frankfurt a. M., 1922.
. В то время как территориальные права Империи на востоке Верхней Италии лишь с большими затруднениями реконструируются по историческим памятникам, для западной части этой зоны, особенно пьемонтских земель, с так называемым «Перечнем столовых сборов римского короля» в нашем распоряжении имеется исключительно ценный источник, датируемый ныне чаще всего раннештауфеновской эпохой[481]Brühl C., Kölzer Th. Das Tafel guter Verzeichnis des romischen Konigs. (Ms. Bonn, S. 1559). Köln; Wien, 1979.
. Таким образом, он особенно важен для характеристики имперской истории эпохи высокого Средневековья, рассматриваемой в этой работе. Он позволяет нам высветить правовладельческие основания, существовавшие как в Империи, так и в Италии, и выявляет один из существенных аспектов притязаний имперской власти на господство южнее Альп.

До сих пор мы пытались обрисовать в грубых чертах развитие Апеннинского полуострова в XII веке относительно его политико-географических признаков, причем позволяли себе расширить картину, нарисованную Оттоном Фрейзингенским, за счет некоторых существенных сфер и проблемных зон. Обратимся теперь с особым вниманием к вопросам внутренней структуры имперской Италии, прежде всего к ее социальным и институциональным условиям. Впрочем, и о них у бабенбергского историографа находятся интересные наблюдения с точки зрения одного из имперских князей своего времени. При этом в его описании доминирует феномен господства и могущества городов в Италии — феномен, который особенно бросается ему в глаза из-за своего различия с отношениями, обычными для германской части Империи, явно вызывая исключительное внимание и откровенную критику с его стороны. Правда, и эта картина происходящего в имперской Италии столь же неполна и так же нуждается в дополнениях, как и другие, уже отмеченные нами в этом смысле части сочинения Оттона. По существу, здесь он передает нам впечатление, выросшее из знакомства с положением дел в ломбардской области, в данном случае — особенно в районе Милана[482]См. об этом: Haverkamp A. Das Zentralitatsgefuge Mailands im hohen Mittelalter // Zentralitat als Problem der mittelalterlichen Stadtgeschichtsforschung / Hrsg. von E. Meynen. Köln; Weimar; Wien, 1979. S. 48–78.
. Уже во время первого итальянского похода Барбароссы эта местность определилась как болезненная зона итальянской политики Штауфенов: здесь уже обозначилось в зародыше будущее тяжелое противостояние с миром коммун[483]Об отношении Барбароссы к итальянским коммунам см.: Opll F. Stadt und Reich. S. 178 ff. e 528 ff.
.

Правда, общественная ситуация в королевстве к югу от Альп была намного сложнее и многограннее, чем явствует из взгляда бабенбергского историографа. Прежде всего — наряду с, без сомнения, чрезвычайно выразительным, а также и доминирующим во многих областях миром городов — надо указать на существование сильно иерархизированного феодального общества. При этом, с одной стороны, нужно вспомнить о большом числе известных знатных фамилий маркграфского и графского достоинства[484]См.: Haverkamp A. Friedrich 1. und der hohe italienische Adel // Beiträge zur Geschichte Italiens im 12. Jahrhundert. Sigmaringen, 197L (Vorträge und Forschungen; Sonderbd. 9). S. 53–92; Strachwitz M. Die Privilegierungen des italienischen Adels durch Kaiser Friedrich I.: Ungedr. Staatsprufungsarbeit am Institut für österreichische Geschichtsforschung. Wien, 1968; BrezziPGW alleati italiani di Frederico Babarossa (feodatari e citta) // Federico Babarossa nel dibattito storiografico in Italia e in Germania / A cura di R. Manselli e J. Riedmann. Bologna, 1982. (Annali dell’Istituto storico italo-germanico; 10). P. 157–197.
. Однако, с другой стороны, необходимо подчеркнуть и то, что общественная структура в городах и тесно связанной с ними округе также ни в коем случае не определялась только бюргерскими элементами, а как раз существенным, именно типичным участием феодальных слоев[485]О городской социальной структуре Милана как особенно типичном примере см.: Violante С. La societa milanese nell’eta precomunale. 2 Aufl.: Roma; Bari, 1974. (Universale Laterza, 284); Keller H. Adelsherrschaft und stadtische Gesellschaft in Oberitalien 9. bis 12. Jahrhundert. Tübingen, 1979. (Bibliothek des Deutschen Historischen Instituts in Rom; 52).
. При этом, естественно, следует обращать внимание на региональные различия. В горных, холмистых частях имперской Италии, как, например, в Лигурийских Апеннинах или также во многих областях Средней Италии, мы можем еще и в XII веке обнаружить явно доминирующие позиции знати, которая, впрочем, и там тоже видела себя в состоянии конфронтации с политическим влиянием городов. Совсем иной представала ситуация в равнинных областях Верхней Италии, особенно в долине реки По, где коммуны приобрели исключительно влиятельную, задающую тон силу. По сравнению с ними позиции клира в целом были сильно потеснены, и в первую очередь это коснулось городских епископов, которые к тому времени в подавляющем большинстве случаев уже склонились перед властью своих коммун или вынуждены были находить в отношениях с ними «modus vivendi»[486]Примеры см.: Opll F. Stadt und Reich. S. 289 ff. (Имола) или 457 ff. (Верона).
.

Чтобы привести хотя бы некоторые примеры из мира знати имперской Италии, укажем на маркграфские семейства Маласпина и Монферрат. Центр власти рода Маласпина[487]См. о них: Guagnini G. I Malaspina: Origine, fasti, tramonte di una dinastia. Milano, 1973; Haverkamp A. Friedrich I. S. 63 ff.
находился на территории лигурийских Апеннин. На востоке его границу составляла зона Монте-Бардоне (ныне перевал Ла-Чиза), на западе — район между Генуей, Тортоной и Пьяченцей. Ввиду господствующего положения перечисленных крупных коммун Маласпина считали себя находящимися в конфронтации с могущественными городскими противниками. В этом контексте необходимо рассматривать и их отношения с Империей, которые характеризуются большой амплитудой колебаний — от союза до вражды. С запада к местности, находившейся под их господством, примыкала обширная область, образованная владениями знати и простиравшаяся в направлении южного Пьемонта. Среди здешних господ можно назвать маркграфов Гави, Бусто и Савона, которые, правда, во времена Барбароссы не играли роли, сравнимой со значением Маласпина. Отношение этой знати к городам нередко знаменовалось именно типичным феноменом так называемых договоров «habitaculum», согласно которым аристократы вынуждены были часть года проживать в городе и тем самым подчиняться контролю со стороны коммуны.

Большое значение в мире итальянской знати XII века приобрел маркграфский дом Монферрат[488]О нем см.: Haverkamp A. Friedrich I. S. 81 ff.; Hagermann D. Beiträge. S. 222. Anm. 185.
, основные владения которого были сконцентрированы на территории восточного Пьемонта, где местность Монферрато в области между Асти и По до сих пор носит имя этого рода. Приверженец Штауфенов Вильгельм Монферратский, который благодаря своему браку с Юдифью из рода Бабенбергов приходился зятем бабке Барбароссы, Агнессе из дома Салиев, весь период долгого правления Фридриха I представлял собой постоянную величину в рамках императорской итальянской политики. Лишь необходимость достигнуть компромисса с коммунами Верхней Италии, особенно произошедшее тогда примирение императора с Алессандрией, но также и территориально-политические противоречия между сыном Вильгельма, маркграфом Конрадом, и имперскими властями в Средней Италии[489]См. об этом: Hagermann D. Beiträge. S. 218 ff.
, вызвали в конце 1170-х годов единственную перемену в этом постоянстве. На верхнеитальянской политической сцене эпохи Барбароссы усилил свое значение еще один графский род, имевший подобные же хорошие связи с имперской администрацией, — графы Бьяндрате[490]Об этих графах см.: Haverkamp A. Friedrich I. S. 64 ff.; Brezzi R Op. cit. P. 163. Anm. 6.
с ядром владений в области вокруг Новары. Граф Гвидо, что типично для ситуации современной ему знати, являлся одновременно бюргером города Милана. То, что он принял сторону государя, превратило его в чрезвычайно важную персону во время борьбы с «ломбардской метрополией». Его сын, носивший то же имя, при значительном содействии монарха был, несмотря на сопротивление папы, в 1158–1159 годах возведен на архиепископскую кафедру Равенны.

Многократно уже отмечавшееся присутствие феодальных слоев в городском населении этой эпохи — важных аристократических родов в меньшей степени, чем более или менее крупных вассалов (которые, прежде всего в Милане, так хорошо опознаются под терминами «капитаны» и «вальвассоры»)[491]Ср. выше прим. 486.
, — заставляет нас обратиться теперь к миру коммун в собственном смысле и тем самым, пожалуй, к определяющему элементу структурных взаимосвязей имперской Италии[492]К вопросу о развитии коммун см.: Dilcher. G. Die Entstehung der lombardischen Stadtkommune: Eine rechtsgeschichtliche Untersuchung. Aalen, 1967 (Untersuchungen zur deutschen Staats- und Rechtsgeschichte; N. F. 7). Важные рассуждения Келлера в различных его работах теперь собраны в издании: Keller Н. Op. cit.; см. также собрание источников: Bordone R . La societa urbana nelPItalia comunale (secoli XI–XIV). Torino, 1984. (Documenti della Storia; 40). О тех же вопросах см. ниже, с. 318 слл.
. Со времен античности Италия оставалась страной городов, густая сеть епископских резиденций — лишь другая грань того же явления. Властные отношения в городе и его округе определялись при этом условиями епископских церквей, положение которых пытались укрепить в рамках переноса в Италию оттоновской системы имперской церкви, в меньшей степени — положением графов, но прежде всего — начиная с XI века все отчетливее — растущей властью городского общества. С начала XII столетия, в эпоху, когда движение крестоносцев во многих отношениях привнесло в общее развитие повышенную мобильность, во многих городах уже выдвинулся и смог констатировать свои первые успехи представительный орган для обсуждения политических вопросов — консулат. Но очевидным неудержимый подъем коммунального движения становится именно тогда, когда имперские власти из-за своего многолетнего отсутствия в Италии не смогли с должными силами соблюсти свои права. Таким образом, понятно и вполне оправдано, что Оттон Фрейзингенский в своей характеристике имперской Италии сконцентрировал внимание на городском мире, чью угрозу устройству Империи он особо подчеркивает и взгляд на который — с точки зрения германского имперского князя — прикован к необычной социальной мобильности.

Разумеется, в результате городская политика должна была воспринять решающий отпечаток общей итальянской политики Фридриха L Уже рассмотрение его итинерария[493]См.: Opll F. Das Itinerar Kaiser Friedrich Barbarossas (l 1521190). Wien; Köln; Graz, 1978. (Forschungen zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters: Beihefte zu J. F. Böhmer Regesta Imperii; 1).
позволяет отчетливо судить о том, какое место Штауфен отводил проблемам имперской Италии при осуществлении своей власти. В течение своего 38-летнего правления (за вычетом года, когда он находился в крестовом походе, — 1189/1190) он шесть раз отправлялся в поход на юг (1154–1155, 1158–1162, 1163–1164, 11661168, 1174–1178, 1184–1186 годы), проведя, таким образом, 14 лет в Италии. Добавим, что годы пребывания там, без сомнения, следует расценить как отмеченные особой активностью, потребовавшие полного напряжения сил, а также и самые трудные на протяжении его правления. Впрочем, полученное благодаря общей статистике впечатление еще сильнее акцентируется при более подробном рассмотрении, когда, например, выясняется, что император за десять лет с 1158 по 1168 годы лишь три из них провел севернее Альп.

Наибольший интерес вызывает в связи с этим вопрос о средствах осуществления господства, использовавшихся в рамках этой итальянской политики. Инструментарий, к которому обращался здесь император, оказывается богатым. Он заново подтверждает большой политический талант этого человека, умевшего в конечном итоге обеспечить себе общепризнанный успех за счет комбинации вошедших в обычай, традиционных методов, которые он, впрочем, наполнял новой динамикой и новым содержанием, и вновь создававшихся политических возможностей. В результате Барбаросса вошел в историю как один из знаменитейших средневековых правителей. Основополагающая роль здесь, несомненно, отводится целеустремленному использованию возможностей ленных отношений. Этот традиционный элемент созидания Империи был задействован, посредством раздачи регалий городским консулам, и применительно к новому миру коммун. На рейхстаге в Ронкалье в ноябре 1158 года Штауфен сумел с большим мастерством, с привлечением представителей городов, включить в объем имперского права регалии, которые города имперской Италии с начала XII века все более и более присваивали себе. При этом он воспользовался правоведением, расцветшим в Италии уже в те времена. Подключение возможностей римского права отчетливо сказалось и на обнародованных на этом рейхстаге текстах законов, касавшихся требования высших полномочий Империи в назначении любых судебных и исполнительных властей, вопроса о пфальцах в имперской Италии и взимания налогов. Тем самым Барбаросса из развивавшейся в Италии правовой жизни создал для себя единообразное поле деятельности, сумел добиться подведения теоретикоюридического фундамента под имперскую власть. Последующие традиционные средства господства можно видеть в целенаправленной политике раздачи привилегий, но также и в ведении переговоров, заключении договоров и соглашений[494]См.: Riedmann J. Die Beurkundung der Vertrage Friedrich Barbarossas mit italienischen Stadten: Studien zur diplomatischen Form von Vertragsurkunden im 12 Jahrhundert. Wien, 1973. (österreichische Akademie der Wissenschaften, Philologisch-historische Klasse. Sitzungsberichte; 291/3).
. Наконец, нужно вспомнить и о нередких открытых конфронтациях, то есть о прямой борьбе, использовании военных средств и всех принимаемых здесь в расчет мерах принуждения.

Наряду с вышесказанным — и это, без сомнения, особенно примечательная характерная черта политики Фридриха Барбароссы относительно имперской Италии — необходимо все же в первую очередь обратить внимание на ряд новаций в его методах господства. Речь при этом идет прежде всего о создании его собственной организации управления Империей, которая распознается на многих уровнях в очень типичных формах своего проявления[495]См. об этом: Haverkamp A. Herrschaftsformen; Nahmer D. von der. Die Reichsverwaltung.
. Имея в виду самый высокий уровень, следует начать с института имперских легатов, которые, снабженные обширными юридическими, но в особенности политическими полномочиями и предписаниями, распространяли свою активность на большие части королевства. В результате возник вид управляющей инстанции, исполнявшей обязанности императора, которая таким образом могла воспользоваться его правами и во время его отсутствия в Италии или в какой-то определенной части этой области. Эти функции имперского легата хорошо подтверждаются мероприятиями архиепископа Кёльнского Райнальда фон Дасселя, а позднее также и архиепископа Майнцского Кристиана фон Буха в шестидесятые и семидесятые годы XII столетия[496]См. выше, с. 13, прим. 22.
. Определенно полномочия в сфере юрисдикции, но едва ли далеко заходящая политическая компетенция полагались выступившим также в 1160-е годы придворным викариям, таким, как епископ Герман Верденский[497]См. о нем: Wurst О. Bischof Hermann von Verden 1148–1167: Eine Personlichkeit aus dem Kreise um Kaiser Friedrich I. Barbarossa. Hildesheim, 1972. (Quellen und Darstellungen zur Geschichte Niedersachsens; 79).
, на что ясно указывает их титул с добавлением ad iustitias facietidas.

Решения рейхстага в Ронкалье осенью 1158 года, которые во многом должны расцениваться как поворот в итальянской политике Барбароссы или как, собственно, ее начало, привели в будущем к непосредственному влиянию Империи на власть консулата, до сих пор развивавшуюся в городах самостоятельно. При этом обнаруживаются разные виды такого влияния, которые в соответствующей своей характеристике являются отражением политических условий, но также и локальных, институциональных предпосылок. Сначала, где-то на рубеже 1158 и 1159 годов, произошло следующее: коллегия консулов в некоторых городах, например в Лоди, Кремоне и Пьяченце — после предварительной проверки этих лиц, — была санкционирована государем в такой форме, чтобы назначать туда людей как императорских potestates. За этим, без сомнения, скрывалось особенно настойчивое воздействие имперских властей на состав городского правления. Вскоре это должно было привести к новым волнениям (Милан, Пьяченца). В различных городах, расположенных по Виа Эмилия, но также в Вероне и в части Средней Италии, где с начала пятидесятых годов XII века явно вне всякой зависимости от Империи возникли городские режимы единоличного правления[498]См.: Ludwig Ch. Untersuchungen über die frühesten Todestaten' italienischer Städte. Wien, 1973. (Dissertationen der Universitat Wien; 90); Opll F. Stadt und Reich. S. 529. Anm. 35 a.
, штауфеновский император мастерски использовал эти местные условия. Помимо прочего, возможно, было проще сохранять влияние на отдельную персону, чем на коллегию с чаще всего особым соотношением интересов и разнородной партийной солидарностью. В отношении же городов, на деле доказавших верность Империи, та затем позволяла себе в жестких столкновениях эпохи ослабить узду. Они получали утверждение избранных консулатов с назначением вполне выполнимого годового ценза за сохраняемые суверенные права (ценз за регалии) или даже без его назначения.

Непосредственное влияние Империи на имперскую Италию существенно усилилось прежде всего с момента триумфа над Миланом, которому в марте 1162 года довелось пережить горькую судьбу разрушенного города. Применительно к городам это привело к назначению внешних, нередко немецких подеста (производное от potestas), которые действовали или наряду с сохранявшимися коллегиумами городских консулов, или даже единовластно. Известно, например, о назначении в Пьяченцу саксонца Арнольда фон Дорштадта, которому итальянцы за его пегую бороду дали прозвище Barbavaria. Другая возможность состояла в том, чтобы подчинить одному должностному лицу Империи несколько городов (Маркварду фон Грумбаху — Брешиа и Бергамо), окрестную область таких городов (Ламберту фон Нимвегену — территорию Кремы в округе Лоди) или даже не вполне определяемые городами зоны с собственными владельческими признаками (графу Госвину фон Хайнсбергу — Сеприо и Мартезану, то есть местность, традиционно оспариваемую друг у друга Миланом и Комо). Выселенные из своего города миланцы, как давний наиболее опасный элемент ломбардской антиимперской оппозиции, были отданы в подчинение собственному подеста — сначала епископу Генриху Люттихскому (Льежскому), затем другим.

Хотя мероприятия этих должностных лиц Империи, неприкрытое использование хозяйственных и финансовых возможностей этой высокоразвитой области и городов в целях, преследуемых Империей, по своей жесткости едва ли отличались от тех, которые раньше применялись самими коммунами, действия зарубежных господ должны были вести к нарастающему негодованию[499]Ср.: Brühl C. Die Finanzpolitik Friedrich Barbarossas in Italien / /Historische Zeitschrift. 1971. Bd. 213. S. 29 ff.
. Напротив, штауфеновское имперское управление, распространившееся в то же самое время на Среднюю Италию, на этом пространстве нашло для себя благоприятные условия. Имевшиеся там структурные реалии — гораздо меньшее число центров коммунальной власти — делали более возможным вмешательство со стороны имперских властей. В Ломбардии нарастающее сопротивление должностным лицам государя, но также и, несомненно, неодинаковое обхождение с городами, например явное благоволение штауфеновской политики к Павии или Кремоне, приводили к беспорядкам, созданию питательной почвы для городских союзов и появлению их первых ростков, которые вскоре полноценно проявили себя как мощные силы противодействия штауфеновскому имперскому господству в лице Веронской лиги (Lega Veronese) на востоке Верхней Италии и Ломбардской лиги (Lega Lombarda) в главных ломбардских землях. Если в результате этого и потерпело неудачу утверждение собственного имперского управления в Ломбардии, и государь вынужден был в семидесятых и восьмидесятых годах XII века вступить на трудный путь компромисса с коммунами, то заключенный в 1183 году Констанцский мир, обозначивший конец многолетней борьбы, все-таки можно расценить как успех Империи. Отношения с миром коммун были тем самым направлены в упорядоченное русло, готовность обеих сторон к компромиссу привела к примирению. Мир обеспечил Империи не только налоговые сборы и, как следствие, финансовую базу штауфеновской политики, он и в политическом смысле открыл новые многообещающие возможности. Наряду с этим нельзя упускать из виду и благополучное сохранение возможностей для воздействия имперских властей на Среднюю Италию и влияния внутри нее: там в 1180-е годы структуры имперского управления смогли развиваться с определенным успехом и дальше.

Если, наконец, мы поднимем вопрос о смысле и реальной пользе итальянской политики Фридриха Барбароссы, столь остро дискутировавшийся в научной литературе начиная с середины XIX века, то сегодня уже твердо и без сомнений можно заявить о ее оправданности. Прогресс в исследовании раннештауфеновской эпохи применительно к этой проблематике очевиден настолько, чтобы разрушить анахронизмы. Несомненно, сначала необходимо указать на сильный побудительный момент, на расширение горизонта властителя, хотя в деталях уловить это вряд ли возможно. Благодаря ознакомлению с итальянской обстановкой Барбаросса столкнулся не только с большими проблемами, но и с политическими и экономическими возможностями нового свойства, и был вынужден искать ответы на эти вызовы. Итальянская политика, таким образом, породила процесс обучения, которое Штауфен воспринял и из которого извлек пользу. Выводы из него приводили монарха к пропастям, но также и к вершинам его правления и столь существенно определяют теперь его место в нашей исторической картине эпохи высокого Средневековья.

Однако наряду с этой пользой общего характера следует подчеркнуть прежде всего реальные политические выгоды, финансовые доходы, принесенные имперской политикой в отношении Италии. Требованием о взимании фодрума — сначала налога, ограниченного коронационным походом, — проявила себя тенденция к регулярному налогообложению, с системой регальных цензов, причем за уступку суверенных прав коммунам устанавливалась финансовая компенсация в пользу Империи. Но также и штрафные суммы, взыскиваемые с подчиненных городских противников, создавали прочный фундамент финансовой политики в имперской Италии, привлекали богатые экономические возможности этой страны для нужд штауфеновской имперской власти. Наиболее интенсивное развитие этот аспект имперской политики претерпел в начале шестидесятых годов XI[столетия, когда дело дошло до непосредственного использования финансовой силы имперской Италии, а также была введена собственная имперская монета в Верхней Италии. В нашем распоряжении имеются данные о ежегодных имперских доходах в размере 30 000 фунтов, а в одном случае даже 84 000 фунтов империалов (то-есть в единой имперской монете). Стоит подчеркнуть, что при этом не может говориться о регулярно поступающих суммах и что величина денежных средств скорее зависела от конкретного политического положения, в особенности от присутствия Империи, от пребывания государя в Италии. Но и при этом финансовые возможности правителя-Штауфена все равно оказываются включенными в большой европейский контекст, в рамках которого они уступали лишь возможностям норманнских держав в Англии и Сицилии. При этом не может быть и речи об эксплуатации Италии в том смысле, что эти доходы предназначались бы для нужд тех частей империи, которые лежали севернее Альп.

С другой стороны, высоким доходам на юге противостояли чрезвычайно затратные расходы в той же самой области. Их составляли прежде всего финансовые потребности, связанные с многочисленными военными мероприятиями, которые должны приниматься здесь в расчет. Однако по существу итальянские доходы Империи могли быть солидным финансовым основанием, которое в начале 1170-х годов позволило императору через несколько лет после вызванной эпидемией малярии катастрофы близ Рима (1167 год) выкупить у своего вельфского дяди, Вельфа VI, его итальянские имперские лены за огромную сумму, о точном размере которой традиция умалчивает[500]По поводу этих соображений см. работу К. Брюля (см. предыдущее примечание). О Вельфе IV см.: Feldmann K. Herzog Welf VI. und sein Sohn: Das Ende des suddeutschen Weifenhauses (mit Regesten): Diss. Tübingen, 1971. S. 73 ff.
.

Теперь обратимся ко второй негерманской части империи той эпохи, королевству Бургундия (Regnum Burgundie)[501]Ср.: Kiener F. Verfassungsgeschichte der Provence seit der Ostgotenherrschaft bis zur Errichtung der Konsulate (510-1200). Leipzig, 1900; Güterbock F Zur Geschichte Burgunds im Zeitalter Barbarossas // Zeitschrift für schweizerische Geschichte. 1937. Jg. 17. S. 145–229; Büttner H. Friedrich Barbarossa und Burgund. Studien zur Politik der Staufer während des 12. Jahrhunderts // Probleme des 12. Jahrhunderts. Reichenau-Vorträge 1965–1967 / Hrsg. von Th. Mayer. Konstanz; Stuttgart, 1968. (Vorträge und Forschungen; 12). S. 79-120; Mariotte J.-Y. Le Comte de Bourgogne sous les Hohenstaufen: 1156–1208. Paris, 1963. (Cahiers etudes comtoises; 4). О бургундских городах см.: Opll F. Stadt und Reich. S. 481 ff., 534 ff.
, чтобы проанализировать и прояснить также и здешние отношения и структуры. Сведения, сохраненные источниками, здесь гораздо более скудны. Прежде всего, в нашем распоряжении нет описания страны, сравнимого с тем, которое в столь выразительной манере посвящает Италии Оттон Фрейзингенский: картина должна складываться скорее из документальных и гораздо более редких историографических свидетельств.

Возникшее в процессе распада каролингской империи Бургундское королевство было в X веке расширено на юг в результате столкновений с «Итальянским королевством Гуго Прованского» за область Арелат. Благодаря унаследованию от последнего собственного короля Рудольфа III (993-1032 годы) Бургундия перешла к Салию Конраду III и тем самым к Империи. Территориально эта страна простиралась от южной кромки Вогезов в ее северной части до Альп, от Соны на западе до срединной Швейцарии на востоке. Епископскими резиденциями, как важными пунктами кристаллизации властных отношений, являлись архиепископство Безансон, а также епископства Базель, Женева, Лозанна и Сьон (Зиттен), позиции знати в первой половине XII века представляли прежде всего графы Бургундско-Маконские. С юга к этим территориям примыкал Арелат, ограниченный альпийским хребтом и Роной и включавший на юге морское побережье теперешнего Лазурного берега. Эта южная полоса королевства обнаруживала богатую по составу властную структуру, в которой, наряду с несколькими могущественными аристократическими домами, такими как сеньоры Бо или графы Форкалькье, в раннештауфеновскую эпоху все еще задавал тон епископат. Густая сеть епископских резиденций была характерна для этой области, причем центр тяжести приходился на главенствующее в ландшафте русло Роны и ее важные восточные притоки, такие как Дюране или Изер. Среди этих епархиальных центров следует назвать в первую очередь Арль, Экс-ан-Прованс, Вьенн, Лион, Амбрён и Мутье-ан-Тарентез, а также епископства Марсель, Авиньон, Оранж, Баланс, Апт, Гап, Дье, Гренобль и Белле. Однако, наряду с этим, здесь уже с начала XII столетия отмечается формирование городской среды, которая — под отчетливым воздействием итальянских установлений — вырабатывала собственные консульские формы правления.

Север страны с самого начала XII века все более попадал под влияние Церингенов — конкурентов Штауфенов в герцогстве Швабия[502]См.: Heinemann H. Untersuchungen zur Geschichte der Zähringer in Burgund // Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel- und Wappenkunde. 1983. Bd. 29. S. 42-192. 1984. Bd. 30. S. 97-257.
. Опираясь на союз с Лотарем III, от которого они получили в лен ректорат Бургундию, Церингены пытались на протяжении тридцатых и сороковых годов решительным образом расширить и укрепить свои позиции в стране. Фридрих Барбаросса уже в середине 1140-х годов, еще до смерти своего отца и, таким образом, до обретения своего герцогского достоинства, организовал вооруженный отпор их стремлению к власти — правда, в южношвабско-швейцарской, а не бургундской области, но затем примирился с этими конкурентами в связи со своими столь искусно проведенными переговорами об избрании на трон. К числу первых политических мероприятий, проведенных им в качестве короля, относится заключение в 1152 году соглашения с герцогом Бертольдом IV Церингеном. Оно предусматривало, в первую очередь, общее военное выступление против противников господства Церингенов, определяющего для Бургундии и Прованса в отсутствие государя. Противником бургундского ректората герцога выступал прежде всего граф Вильгельм Маконский. Во-вторых, соглашение обеспечивало королю поддержку Бертольда в планировавшемся итальянском походе и, кроме того, распространяло залоговое право на некоторые владения Церингенов в Швабии.

Когда затем в начале следующего года был предпринят поход в Бургундию, причем захвативший только северную часть страны, ситуация полностью изменилась, не дав проясниться подоплеке этой перемены. Очевидно, такой подоплекой был все же интерес государя к непосредственному влиянию на Бургундию, которому наносили ущерб амбиции Церингенов. Когда затем в лице графа Вильгельма Маконского при дворе появился никто иной, как главный соперник церингенского герцога, стало очевидно, в какой степени король выдвигал на передний план обеспечение собственных властных возможностей. Хотя Барбаросса еще и в начале 1155 года оказал Церингену поддержку на месте в подчинении города Вьенн, впредь не могло уже быть и речи о безусловном и безоговорочном поощрении прав Церингенов в Бургундии. С бракосочетанием Штауфена с племянницей графа Маконы, Беатрисой, в июне 1156 года оказались впоследствии связаны решающий удар по позициям Церингенов и одновременно начало интенсивного использования Бургундии самим государем. Правда, Бертольд фон Церинген получил в утешение права инвеституры вместе с фогтством в отношении епископств Лозанны, Женевы и Сьона, но добился там небольшого признания и в последующем — с начала 1160-х годов — оказался в открытом антагонизме с имперскими властями.

Брак с наследницей графства Бургундия обосновывал интерес Штауфена к этому региону, который, впрочем, обнаруживал себя и прежде, но для которого теперь открывались совершенно новые возможности. Барбаросса лично посещал это королевство в 1156, 1157, 1162, 1166, 1168, 1170, 1173, 1178 и 1186 годах. Помимо этого, господство над страной доставляло заботы не только благодаря целенаправленной политике раздачи привилегий и влиянию на замещение важных епископских кафедр, но и из-за введения института имперских легатов в этой части Империи[503]Ср.: Hoke R. Die Freigrafschaft Burgund, Savoyen und die Reichsstadt Besancon im Verbande des mittelalterlichen deutschen Reiches // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte, germanische Abteilung. 1962. Bd. 79. S. 148 ff; Mariotte J.-Y Op. cit. S. 115 ff.
. Действительно, именно феномен появления имперских легатов в Бургундии обнаруживает бросающиеся в глаза параллели с развитием дел в Италии. В нем, как будто, неявно просматриваются развернутое планирование и организация всеобщего штауфеновского имперского господства, причем и Ломбардия, и Северная Бургундия, и, пожалуй, также герцогство Швабия выступают как подлинное ядро Империи[504]Munz F. Frederick Barbarossa: A Study in Medieval Politics, London, 1969. S. 146 ff.
.

Впрочем, условия для такого рода интенсивного включения Северной Бургундии в концепцию господства Барбароссы были чрезвычайно благоприятными из-за расположенных здесь владений, выделенных в приданое Беатрисе. Правда, первоначальное наделение архиепископа Безансонского легатской должностью (в середине 1160-х годов) и его чисто местная активность при исполнении своей функции имперского легата оказываются ниже того впечатления, которое позволило бы говорить о некоем сознательно действующем и эффективном инструменте императорской политики. Однако принятие этих легатских функций впоследствии такими персонами, как граф Людвиг фон Саарверден или клирик Даниил, все-таки проясняет то, каким образом здесь действительно создавались новые возможности и приемы управления страной. Церингены в качестве конкурентов были из него преимущественно исключены. Начало 1170-х годов уже отчетливее демонстрирует все более сильное подчинение Бургундии непосредственному господству дома Штауфенов. В последние годы жизни императрицы она распоряжалась в Северной Бургундии как единовластная правительница. Эти права перешли затем к сыну императора Оттону, пфальцграфу Бургундскому, страна превратилась в своего рода апанаж штауфеновского дома.

На других основаниях формировались отношения в южной части этого королевства, в Арелате[505]См.: Kiener F. Op. cit.; Engelmann E . Zur stadtischen Volksbewegung in Sudfrankreich: Kommunefreiheit und Gesellschaft. Arles, 1200–1250. Berlin, 1959. (Forschungen zur mittelalterlichen Geschichte; 4); Fried J. Friedrich Barbarossas Krönung in Arles (1178) // Historisches Jahrbuch. 1983. Jg. 103. S. 347–371.
. Высшее духовенство этой области ради укрепления своих позиций в противодействии знатным конкурентам с их территориальной политикой (таким как сеньоры Бо, но также и сеньорам земель графства Прованс, происходившим из дома графов Барселонских) установило контакты со штауфеновским двором Конрада III. Эти контакты были закреплены рядом королевских дипломов.

С самого начала господство над Арелатом было для Барбароссы интегрированной составной частью его бургундской политики, что подчеркивалось уже в соглашении с Церингенами от 1152 года. В соответствии с мероприятиями своего предшественника Фридрих уже в первые годы правления выдал грамоты большинству южнобургундских адресатов, а женитьбой на Беатрисе значительно укрепил свои позиции, равно как и свой авторитет, в этой южной части страны. Вследствие начавшейся схизмы Арелат оказался затем зоной приложения интенсивных политических усилий государя. В 1160 году он резко сменил проводившийся до сих пор курс на взаимодействие с домом Бо и в результате вверил графство Прованс Барселонскому дому, который не только поддержал Барбароссу в его борьбе с итальянскими городами, но и вступил с ним в родственные отношения благодаря браку императорской кузины Рихильды с графом Раймундом Беренгаром III. Архиепископская резиденция Арль[506]См.: Opll F. Stadt und Reich. S. 491 ff.
смогла при этом избавиться от своего сильного противника — сеньоров Бо, но на их место заступил Барселонский дом, который в той же мере урезал суверенитет архиепископства.

Положение имперских властей в южной Бургундии ухудшилось затем в середине шестидесятых годов, когда после смерти союзного графа Раймунда Беренгара III его двоюродный брат, король Альфонс Арагонский, начал все больше и больше распространять свою власть на морское побережье Прованса, а также и в глубь страны. Правда, все это во многом было игрой сил локального масштаба, и умение Штауфена извлечь из нее выгоду, которое около 1170 года ознаменовалось новым изменением его политики, привело к подлинной кульминации штауфеновского господства над Бургундией. Против экспансионистских намерений Арагона на стороне императора выступили не только архиепископ Арльский, но и вся знать этих земель во главе с графами Форкалькье, а также граф Тулузский, после своей женитьбы на вдове Раймунда Беренгара III, Рихильде, действовавший все более проштауфеновски. Это новое соотношение сил оказало решающее воздействие на консолидацию имперского господства в данной части страны. Летом 1178 года Барбаросса предпринял свой, вероятно, самый знаменитый поход в Бургундию, пройдя от Турина через Мон-Женевр и долину Дюранса до Арля, откуда он вдоль Роны отправился на север. Пышная коронация Штауфена в Арле 30 июля этого года[507]См. об этом: Fried J. Op. cit. S. 347 ff.
не только обозначила триумф после окончания длившейся почти два десятилетия схизмы, но и была, несомненно, выражением консолидирующего господства над королевством Бургундия.

Хотя Барбаросса лично и не посещал больше Арелат в позднейшие годы своего правления, он должен был и далее энергично поддерживать там свои права изданием постановляющих документов. При этом особенно бросается в глаза то, каким гибким, прагматичным, демонстрирующим высокую приспособляемость образом проявлял он свою активность. В противоположность его более ранним грамотам, здесь наряду с интересами местных епископов выделяются также интересы находящихся на подъеме городских кругов. Принципиально акцентируя епископские позиции, Штауфен демонстрировал, что признает вполне широкое, учитывающее и эти общественные силы, регулирование отношений традиционных властей на определенной политической сцене ради их взаимного согласия. Помимо этого он также явно искал компромисса с могущественными знатными фамилиями и в случае с сеньорами Бо и с епископской резиденцией Оранжем был даже готов отказаться в пользу господства знати над городом от постоянной, обычно сохранявшейся епископальной модели городской власти[508]Opll F. Stadt und Reich. S. 488–489.
. Готовый к компромиссам политик, правилом всех мероприятий которого было соблюдение высших интересов Империи, — именно в качестве такого выдающегося политического таланта являет себя Штауфен и в рамках своего господства в Бургундии, позиции которой в структуре Империи не в последнюю очередь определялись ее пограничным положением относительно королевства Франция.

 

2. Фридрих Барбаросса, папство и клир

Церкви как одной из наиболее значительных «государственно-несущих» сил в средние века отводилась абсолютная решающая роль в созидании Империи. Отношение государя к миру духовенства, к папству как к вершине церкви и к епископату, орденскому и немонашескому клиру как к ее базису должно рассматриваться, соответственно, в качестве центральной сферы имперской политики. В десятилетия борьбы за инвеституру отношения между Imperium и sacerdotium приняли вид всемирно-исторического противостояния. В основе этого лежали феномен королевского или императорского влияния на церковь, так отчетливо сформировавшийся в связи с оттоновской системой имперской церкви, и в то же время принципиальное привлечение прежде всего епископата к потребностям управления Империей. Реализовалось это влияние через инвеституру, то есть, в конечном счете, через назначение на епископские должности монархом, который вместе с передачей епископам светских суверенных прав предписывал им руководящую роль в создании структуры Империи.

При ранних Салиях это вмешательство имперских властей в церковные дела распространилось также и на папство. В связи с отчетливо нараставшим со времени синода в Сутри (1046 год) влиянием государя на престол Святого Петра папству угрожала опасность все большей зависимости от Империи. К тому же тогда, с середины XI века, развернулась дискуссия о необходимости реформ церковного устроения, в фокусе которой находился вопрос о симонии, продажности церковных санов и должностей. Уже вскоре эта дискуссия, особенно в Верхней Италии, смешалась с ранними коммунальными движениями. Этой всемирно-исторической борьбе довелось тяжелейшим образом потрясти прежде всего правление двух последних Салиев, Генриха IV и Генриха V. Лишь в конце господства последнего из Салиев наметилось постепенное сближение противоборствующих сторон, и 23 сентября 1122 года с папой Каликстом II был заключен так называемый Вормсский конкордат.

Важными пунктами этого соглашения были следующие. Император впредь отказывался осуществлять инвеституру кольцом и посохом и давал согласие на канонические и свободные выборы епископов и аббатов. Папа взамен соглашался — для германских земель — на присутствие на таких выборах государя, причем тому разрешалось поддерживать sanior pars, то есть наиболее благоразумную партию, при отсутствии большинства. Кроме того, в Германии вверение светских суверенных прав, темпоралий, посредством скипетра должно было производиться еще до рукоположения в сан, тогда как в Италии и Бургундии оно происходило только после избрания и рукоположения. Принципиальное значение для осуществления этого компромисса имело разделение духовных и светских прав (spiritualia — temporalia): это крупное идейно-теоретическое достижение в эпоху Штауфенов должно было найти свое продолжение в понятийно ясном изложении регалий, суверенных прав Империи, столь значимых для городских сил Италии. Вормсский конкордат, без сомнения, явился поначалу весомым успехом церкви, но в то же время завершил тяжелый кризис Империи и создал государю новое пространство для маневра. Прежде всего, разумеется, вопрос заключался в том, как наметившуюся теперь нормализацию реализовать на практике — причем необходимо констатировать при этом, что позиции Империи могли энергично отстаиваться и дальше. Новейшие исследования сумели внести существенные поправки в прежний образ «поповских королей» даже относительно периодов правления Лотаря III и Конрада III, поколебленных тяжелым внутригерманским кризисом [509]См. по этому поводу: Schmale F-J. Lothar III und Friedrich I als Könige und Kaiser// Friedrich Barbarossa / Hrsg. von G. Wolf. Darmstadt, 1975. (Wege der Forschung; 390). S. 121 ff.; а также: Hausmann F Die Anfange des staufischen Zeitalters unter Konrad III. // Probleme des 12. Jahrhunderts: Reichenau-Vorträge 1965–1967. Konstanz; Stuttgart, 1968. (Vorträge und Forschungen; 12). S. 53–79.
.

Одной из решающих контактных зон в отношениях между imperium и sacerdotium издавна было проведение коронации императора папой — акт, который всегда предполагал согласие между обоими высшими авторитетами. Папству все же не удалось использовать эту ситуацию для укрепления собственных позиций: напротив, оно само часто бывало весьма заинтересовано в осуществлении коронации из-за грозившей ему опасности (проблемы схизмы, зависимость от поддержки государя из-за усиления норманнской власти в Сицилии или оппозиции римских горожан). Здесь все-таки следует указать на некоторые принципиальные моменты, относящиеся к оценке папской политики и к вопросу о ее эффективности. Так, папство могло опереться на институциональную сплоченность церкви, на ее сформированную иерархическую структуру. Можно было распоряжаться богатой традицией политико-дипломатических расчетов, успешно и энергично развивать связи — особенно со времени борьбы за инвеституру — со всеми частями христианского мира. Нельзя забывать и о богатом жизненном опыте большинства персон, занимавших престол Святого Петра, — как совокупном, так и индивидуальном.

В середине XII столетия папство пребывало в сложносоставном сплетении политических связей, которое определялось в особенности региональными проблемами. К ним относились отношения с римской городской оппозицией, усилившейся благодаря учреждению сената в 1143 году и связавшей себя с критиками внутри самой церкви, вроде Арнольда Брешианского, а также отношения с сицилийской державой норманнов. По сравнению с ними связи с Империей были менее интенсивными. Конраду III мешали оказать действенную поддержку папству столкновения с Вельфами, так и не позволившие ему за время его правления отправиться в коронационный поход в Рим. Ситуация неожиданно изменилась с избранием королем швабского герцога Фридриха. Вопрос об отношениях с папством и стремление как можно скорее получить императорскую корону оказались в центре внимания уже по случаю переговоров с князьями, проведенных на следующий день после королевской коронации в Ахене. Хотя новый король поначалу подчинился мнению светских князей о том, что поход на юг пока должен быть отложен и нужно стремиться к окончательному умиротворению германской части Империи, он все же немедленно выслал делегацию к папе Евгению III. В ее состав, наряду с избранным архиепископом Хиллином Трирским и епископом Эберхардом Бамбергским, входил аббат Адам Эбрахский — как и папа, выходец из ордена цистерцианцев. Хотя в последующие месяцы отношения с папством складывались отнюдь не безоблачно[510]См. о возвышении Вихмана Магдебургcкого: BOM 88, 103, 127 и 211.
, взаимодействие со Штауфеном было все-таки совершенно необходимо папе из-за его тяжелого положения в силу острой оппозиции со стороны римских горожан[511]Впрочем, и сам Фридрих не оставался совершенно равнодушным к этим происходившим в Риме процессам, ср. об этом выше, с. 44, 45.5
. Еще осенью 1152 года в курию явилось повторное посольство, состоявшее из епископов Ансельма Хафельбергского и Германа Констанцского, графов Ульриха фон Ленцбурга, Гвидо Гуэрры и Гвидо ди Бьяндрате. Под новый год там было достигнуто письменное соглашение, которое король ратифицировал в марте 1153 года в Констанце. Наряду с решением энергично противодействовать греческой экспансии против Италии, римлян и королевства Сицилии, там была определенно согласована императорская коронация[512]Историческая оценка Констанцского договора была обоснована прежде всего в труде П. Рассова: RassowP. Honor Imperii: Die neue Politik Friedrich Barbarossas 1152–1159. 2 Aufl.: Darmstadt, 1961. Впрочем, его точка зрения уже вскоре подверглась критике (Grundmann H. Rezension von: Peter Rassow, Honor Imperii // Friedrich Barbarossa. S. 26 ff.). Из новейшей литературы по этому кругу вопросов см.: Engels О. Zum Konstanzer Vertrag von 1153 I I Deus qui mutat tempora: Menschen und Institutionen im Wandel des Mittelalters: Festschrift für A. Becker zu seinem 65. Geburtstag / Hrsg. von E.-D. Hehl, H. Seibt, F. Staab. Sigmaringen, 1987. S. 235–258.
.

Осенью 1154 года Барбаросса выступил в свой коронационный поход. Хотя в основных структурах положение в общем не изменилось, однако с избранием папой англичанина Николаса Брейкспира, Адриана IV, на престоле Святого Петра оказался человек, который отныне уделял отношениям с Империей все же большее внимание, нежели его предшественник. Знаменательна для едва ли гармоничных вначале отношений двух высших властей знаменитая сцена в Сутри, когда Штауфен только после длительных переговоров выказал готовность исполнить требуемую Адрианом почетную службу, а именно провести в поводу его лошадь и при спешивании держать ему стремя. Подобные сцены редко передавались традицией в столь пластичной форме. Король из рода Штауфенов выступает здесь как человек, уделяющий большое внимание формальным вопросам — формальностям, которые, правда, в ту эпоху символических правовых действий имели огромное политико-практическое значение. Требования папы должны были восприниматься феодальным мышлением того времени, и непосредственно в среде князей, благородных сеньоров и рыцарей, сопровождавших штауфеновского короля в Рим, как предосудительные[513]BOM. 314 и 315.
.

Папа самым решительным образом настаивал на поддержке со стороны Штауфена. Это нашло свое отчетливое проявление в борьбе, вспыхнувшей в Риме сразу после императорской коронации 18 июня 1155 года, которую новый император, правда, сначала счел для себя успешной, но которая в итоге — наряду с другими причинами — вынудила его вывести свои войска из города. Меры, предпринятые им в римской округе, уже здесь отчетливо проявившиеся притязания Империи на использование властных прав в Patrimonium Petri должны были лишь утвердить папу в своем и прежде прохладном отношении к Фридриху. Серьезные последствия приобрело прежде всего согласие государя на последующую военную интервенцию на юг Италии, отклоненную в итоге большинством князей[514]Одобрение первого итальянского похода Барбароссы в октябре 1152 года принесенной в Вюрцбурге присягой князей (ВОМ 135) последовало, впрочем, после жалоб нескольких изгнанных со своей родины апулийцев.
. В результате папа счел себя обманутым в самых главных своих ожиданиях. В следующем году Адриан IV вступил в переговоры с Сицилией, которые уже в июне 1156 года привели к заключению Беневентского договора, положившего конец напряженности в отношениях между курией и норманнами, вновь усилившейся было начиная с 1140-х годов.

Успешные отношения между imperium и sacerdotium, для которых с момента Констанцского договора (1153 год) определяющей была общая конфронтация с Сицилией, оказались отныне под угрозой. Впрочем, 1157 год принес еще большее обострение ситуации.

Внешним поводом явилось назначение примасом Швеции архиепископа Эскиля Лундского, произведенное папой в январе 1157 года. Император не мог в бездействии смотреть на эту папскую активность: ею урезались права назначения примаса, принадлежавшие Гамбург-Бременскому архиепископству. Эскиль был пленен на обратном пути с севера в родную Бургундию. Впрочем, общую подоплеку заново возродившейся напряженности следует видеть в постоянном расширении средств принуждения и зон влияния папства, которое все более использовало в своем воздействии на местные церкви чрезвычайно эффективный инструмент папских легатов[515]По поводу литературы о папских легатах этой эпохи см.: Brackmann. Legation.; Janssen W. Die papstlichen Legaten in Frankreich vom Schisma Anaklets 11. bis zum Tode Coelestins III. (1130–1198). Köln; Graz,1961; Ohnsorge W. Die Legaten Alexanders III im ersten Jahrzehnt seines Pontifikats (1159–1169). Berlin, 1928. (Historische Studien; 175); и его же: Papstliche und gegenpapstliche Legaten in Deutschland und Skandinavien, 1159–1181. Berlin, 1929. (Historische Studien; 188).
. Латентно существовавшие противоречия привели к взрыву, когда на рейхстаге в Безансоне в октябре 1157 года императору было зачитано папское послание с упреками за пленение шведского митрополита. Канцлер Райнальд фон Дассель при этом перевел предложение о намерении папы охотно предоставить императору еще большие бенефиции, чем он уже предоставлял до сих пор, в подчеркнутой форме и таким образом, что ключевое слово «beneficia» воспроизвел как «лен»[516]См.: Heinemeyer W. «Beneficium — non feudum, sed bonum factum»: Der Streit aus dem Reichstag zu Besanpon 1157 //Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel- und Wappenkunde. 1969. Bd. 15. S. 155 ff.
.

Окончательный разрыв произошел! В циркулярных письмах государь обратился ко всей Империи, настойчиво поднимая голос против этого неслыханного возрастания папских притязаний на власть. Ряд фальсифицированных, происходящих не из имперской канцелярии посланий тех же лет заходили остротой своего тона намного дальше. В них император будто бы принципиально подчеркивает право избираться князьями и передает руководство церковью по эту сторону Альп архиепископу Хиллину Трирскому — мысли, которые отчасти вполне могли соответствовать штауфеновским представлениям, отчасти же весьма сомнительны. В любом случае это необычные и интересные документы об «общественном» мнении, о реакции на мероприятия папства[517]См.: BOM 495 (с перечислением исследующей проблему литературы).
.

В результате двусторонние отношения достигли своей низшей точки. Папа, видя, что перед ним сомкнутый фронт, включавший и духовных имперских князей, вынужден был пойти на уступки. Еще до выступления в свой второй итальянский поход Штауфен в июне 1158 года, находясь возле Аугсбурга, добился от Адриана послания, в котором оспариваемое им слово было знаменательно уточнено понятием bona facta (то есть «благодеяния»). Однако уже вскоре проявилась новая напряженность во взаимоотношениях, средоточием которой стал вопрос о назначении на равеннскую кафедру сына графа Гвидо ди Бьяндрате, тоже Гвидо. К концу 1158 года он перерос в столкновение по поводу протокольных вопросов составления императорских посланий папе[518]См. об этом: Rahewin. Gesta IV, 21 // Bischof Otto von Freising und Rahewin. Die Taten Friedrichs oder richtiger Cronica / Ubers, von A. Schmidt, hrsg. von F.-J. Schmale. Darmstadt, 1974. (Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters; 17). S. 556 ff.
. Весной 1159 года, когда имперская политика приходила во все большую конфронтацию с городской оппозицией в Верхней Италии, император установил контакты с римским городским духовенством и проштауфеновски настроенными представителями коллегии кардиналов[519]См.: Zeillinger K. Zwei Diplome Barbarossas für seine romischen Parteiganger (1159) // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1964. Jg. 20. S. 568 ff.
. Летом того же года обнаружилась связь Адриана с враждебно настроенной по отношению к Империи группой городов — Миланом, Брешиа, Пьяченцей и Кремой. Казалось, в ближайшее время произойдет отлучение Штауфена от церкви, но в этот момент, 1 сентября 1159 года, папа скончался.

Уже накануне этого события Фридрих послал в Рим посольство, которое в случае провала переговоров с курией было также уполномочено начать переговоры с городом Римом, постоянным противником папства. Несомненно, присутствие этих представителей имперских властей в Риме во время намеченного на начало сентября избрания папы сыграло важную роль, хотя предпринятые ими меры и их образ действий отчетливо не явствуют из источников. Проведение выборов определялось наличием в кардинальской коллегии двух партий: во-первых, находившейся в меньшинстве группы дружественно настроенных по отношению к Штауфену кардиналов, сплотившихся вокруг Оттавиано ди Монтичелли[520]Оттавиано еще в 1152 году, при Евгении III, сделал ставку на Барбароссу.
, во-вторых, располагавшей большинством «сицилийской» партии во главе с канцлером умершего папы, Роландо Бандинелли. С самого начала происходящее было предметом имперской политики, как это уже происходило в 1130 году во время избрания, приведшего к схизме[521]См.: Madertoner W . Die zwiespaltige Papstwahl des Jahres 1159. Wien, 1978. (Dissertationen der Universitat Wien; 136).
, и в противоположность более ранней схизме XII столетия. Император, осаждавший в тот момент город Крему, после переговоров с духовенством, в том числе особенно с несколькими значительными цистерцианскими аббатами, в начале 1160 года созвал в Павии собор, чтобы разрешить вопросы спорных папских выборов. Правда, с самого начала не могло быть сомнения в том, что государь выступит в поддержку Оттавиано — Виктора IV, а не Роландо — Александра III[522]Император выразил это уже в своих пригласительных посланиях, вызывавших на церковное собрание в Павию, см.: Opll /TDas kaiserliche Mandat im 12 Jahrhundert (1125–1190)//Mitteilungen des Instituts für Osterreichische Geschichtsforschung. 1976. Bd. 84. S. 315–316, с прим. (Anm. 197).
. Александр решительно воспротивился вызову в Павию, сославшись при этом на то, что судить папу никому не позволено.

Словно и не ожидая ничего иного, собравшееся в Павии в феврале 1160 года церковное собрание вынесло свой приговор в пользу императорского папы, высказавшись за Виктора IV. Свидетельства об этих событиях должны рассматриваться как более чем тенденциозные, картина единодушного решения определенно неверна. Мы должны принимать в расчет массированное давление со стороны имперских властей, которые ни в коем случае не могли допустить такого заявления этого собора, которое противоречило бы их представлениям. В связи с этим принятым в Павии решением Штауфен, несомненно, переоценил свои политические возможности в отношениях с папством, пытаясь в некотором роде следовать произвольному хозяйничанью в делах церкви в духе Империи времен ранних Салиев. В период, когда папство после своих успехов в борьбе за инвеституру на протяжении первой половины XII века обрело значительное и действенное расширение прав и властных возможностей, такая попытка неизбежно должна была потерпеть неудачу. Она лишь открыла последующую эпоху тяжелых столкновений.

Длившаяся с 1159 по 1177 год схизма — несомненно, один из главных факторов всего периода правления Фридриха Барбароссы — привела к отчетливой поляризации церковных сил Империи. Прежде всего, Виктор IV нашел деятельную поддержку со стороны Штауфена, причем позиции сторонников Виктора в германских землях могли быть обеспечены в максимальной степени. Партия сторонников Александра севернее Альп имела свой центр в архиепископстве Зальцбург, сплотившись вокруг архиепископов Эберхарда (умер в 1164 году) и Конрада (умер в 1168 году). По мере развития событий она прирастала, впрочем, так и не достигнув масштаба прямой угрозы для имперских властей. Напротив, в бургундских землях церковная политика императора — и с затягиванием схизмы все более — столкнулась с несравнимо большими проблемами. Там все же сказывалась еще и близость к Французскому королевству, которое в первое десятилетие схизмы составило главную опору Александра III. Южнее Альп, где мероприятия Империи именно в начале шестидесятых годов были особенно концентрированными, вопрос церковно-политической ориентации клира нельзя рассматривать вне подоплеки его тесной связи с борьбой городов. К ней добавлялся — в той же мере, как и в остальных частях Империи, — еще и личностный момент, проблема отношения отдельных епископов к государю. В центральноитальянских землях в начальные годы схизмы, не в последнюю очередь благодаря мерам, предпринятым имперским легатом Райнальдом фон Дасселем, налицо было содействие со стороны верных Империи, расположенных к Виктору клириков, которые защищали право императора распоряжаться этой частью страны в церковно-политическом отношении.

Штауфен ни на йоту не отклонялся от своего высказанного в 1160 году решения. В июне 1161 года синод в Лоди вновь объявил о признании Виктора IV. Позиции Империи в Средней Италии и в окрестностях Рима становились все сильнее, что даже вынудило Александра III в конце того же года оставить Рим. Роковой для государя стала поддержка папы городом Генуей, предоставившим в его распоряжение корабли, которые доставили его во Францию, в изгнание. Именно в дни величайшего политического триумфа Штауфена, когда он в марте 1162 года сумел окончательно покорить «ломбардскую метрополию», его противнику-папе удалось бежать на запад. В итоге, оказавшись на вершине власти, император одновременно потерпел поражение, чреватое тяжелыми последствиями. Он предъявил претензию королю Людовику VII Французскому за принятие папы в землях, находящихся под его властью. После этого при содействии проштауфеновских кругов Французского королевства еще в мае 1162 года было заключено соглашение, предусматривавшее личную встречу обоих монархов на границе Империи с целью завершения схизмы[523]См. об этом: Heinemeyer W. Die Verhandlungen an der Sâone im Jahre 1162 // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1964. Jg. 20. S. 155 ff; Schmale E~J Friedrich l. und Ludwig VII. im Sommer des Jahres 1162 // Zeitschrift für Bayerische Landesgeschichte. 1968. Bd. 31. S. 315 ff; Kienast W. Deutschland und Frankreich in der Kaiserzeit (9001270): Weltkaiser und Einzelkönige. Stuttgart, 1974–1975. Bd. 1. (Monographien zur Geschichte des Mittelalters; 9/1). S. 203 ff.
.

Впрочем, Барбаросса отнюдь не помышлял о действительно объективном арбитраже. Из его разосланных имперским князьям приглашений на эту встречу явствует, что речь при этом недвусмысленно должна была идти об утверждении папы Виктора IV. Когда впоследствии встреча на Соне в конце лета 1162 года была фактически сорвана — Александр III, в соответствии со своим принципом не признавать судебного приговора о его папском статусе, на нее не явился — впервые явно обнаружилась неудача императорской церковной политики в отношении схизмы. Фридрих сам вынужден был затем сказать, что с этим срывом переговоров по церковному вопросу удача отвернулась от него[524]The Letters of John of Salisbury. Vol. II / Ed. by W. J. Millor, H. E. Butler and C. N. L. Brooke. Oxford, 1959. (Oxford Medieval Texts). Nr. 168.
.

Правда, начатые в 1163 году переговоры с Александром III, не приведшие ни к каким позитивным результатам, демонстрируют гибкость штауфеновской политики, то, что император был не только готов проявить терпимость к отдельным представителям высшего духовенства своей державы[525]Показательно для этого времени прежде всего его отношение к Герхоху Райхерсбергскому и Гартману Бриксенскому, см.: Classen Р Gerhoch von Reichersberg: Eine Biographie. Wiesbaden, I960. S. 211–212; Opll F. Das Itinerar Kaiser Friedrich Barbarossas (1152–1190). Wien; Köln; Graz, 1978. (Forschungen zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters: Beihefte zu J. F. Böhmer Regesta Imperii; 1). S. 33 с прим. (Anm. 2).
, но и вполне склонен к компромиссу, примирению в трудные времена. Впрочем, позиции, занятые сторонами в схизме, уже слишком устоялись, чтобы позволить таким путем прийти к соглашению. Ситуация затем решительным образом обострилась, когда после смерти Виктора IV в апреле 1164 года при преобладающем влиянии Райнальда фон Дасселя дело дошло до избрания следующим антипапой (Пасхалием III) Гвидо Кремонского. Император был раздосадован самовольными действиями своего легата, хотя о коррекции политического курса отныне должен был думать намного меньше, чем до сих пор. Райнальд в эту эпоху выполнял все более определяющую роль, выступая мотором имперской политики. К проведенным им весной 1165 года переговорам с английским королем восходит также и новая внешнеполитическая ориентация на королевство Плантагенетов. Установление этих отношений на западе, понимаемое одновременно как мера против Французского королевства[526]См. об этом ниже, с. 360–361.
, составило решающую базу для Вюрцбургской клятвы, сформулированной на Троицу 1165 года[527]См.: Rill G. Zur Geschichte der Wurzburger Eide von 1165 // Wurzburger Diozesangeschichtsblatter.1960. Bd. 22. S. 7-19. S. 7 ff.
. Император при этом лично брал на себя обязательства в отношении антипапы и отказывался признать Александра III.

Реализация Вюрцбургской клятвы в кругу духовных и светских имперских князей, которые были приведены к этой присяге, выявила вскоре первые трещины в столь однородной до этого картине восприятия схизмы в Германии. Зальцбургское архиепископство стояло особняком уже с самого начала схизмы, даже такой человек, как Вихман Магдебургский, на время дистанцировался от Империи. Но прежде всего следует учесть позицию архиепископа Конрада Майнцского из рода Виттельсбахов, который — еще до Вюрцбургского дня — открыто перешел на другую сторону, в лагерь Александра III. Впоследствии принесение Вюрцбургской клятвы стали требовать не только в Германии, но и в Италии. Четвертый итальянский поход Штауфена, в который он выступил осенью 1166 года, представлял собой атаку на Южную Италию и державу норманнов и был призван окончательно — на этот раз военными средствами — решить проблему схизмы. В июле 1167 года Барбаросса после ряда значительных успехов прибыл со своим войском под Рим, куда Александр III вернулся уже в конце 1165 года. Поскольку папе удалось бежать из города, поставленная цель не могла быть достигнута. Сразу после этого в войске императора вспыхнула внушившая ему ужас римская малярия, которой были унесены многие выдающиеся князья, в том числе Райнальд фон Дассель, герцог Фридрих Ротенбургский, сын Конрада III, и другие. Барбаросса вынужден был смириться с самым жестоким поражением, с ударом судьбы, отягчившим все его правление.

Переговоры с противоборствующим папством начались зимой 1167–1168 года, когда император вел в Верхней Италии безнадежные арьергардные бои против враждебных ему коммун, объединившихся с весны 1167 года в Ломбардскую лигу. Посредниками в этих контактах[528]Из последней литературы о них см.: Gorich K . Ein Kartauser im Dienst Friedrich Barbarossas: Dietrich von Silvebenite (с. 1145–1205). Salzburg, 1987. (Analecta Cartusiana; 53). S. 35 ff.
были конверс-картезианец Дитрих Сильв-Бенитский, находившийся в родстве со Штауфеном, епископ Павии Петр и цистерцианцы Александр из Сито и Готфрид из Оксера, а также приор Гран-Шартреза Базилий. Когда государь благодаря соглашению с графом Гумбертом Савойским все-таки счел обеспеченным свой заблокированный прежде отход из Италии, он прервал эти переговоры еще до того, как они привели к какому-либо результату. Кончина папы Пасхалия III 20 сентября 1168 года заново пробудила надежды на прекращение схизмы. Уже неоднократно завязывавшиеся контакты с курией фактически были возобновлены. Однако фактор надрегионально действующей власти коммун, заново включенный в великую политическую борьбу эпохи с образованием Ломбардской лиги, не был принят в расчет при этом соглашении. Тесная связь Александра III с ломбардским союзом городов расстраивала в дальнейшем любую попытку заключения мира. Альянс между папством и городами долго еще представлял собой непреодолимое препятствие для примирения с Империей.

Лишь новая мирная инициатива[529]См.: Ibid. S. 54 ff.
летом 1176 года, когда Штауфен после поражения при Леньяно (29 мая 1176 года) вынужден был проявить готовность к уступкам своим городским противникам, привела в результате к успеху, к концу схизмы. Первые контакты заново устанавливали Дитрих Сильв-Бенитский и два цистерцианца, аббат Гуго из Боннево и епископ Понтий Клермонский. Но достигнуть столь долго преследовавшейся цели позволило в первую очередь то обстоятельство, что переговоры с папством отныне удалось вести при всемерном вычленении ломбардского вопроса. В предварительном соглашении в Ананьи в ноябре 1176 года было достигнуто решающее смягчение противоречий. После дальнейшей фазы интенсивных переговоров, не в последнюю очередь и о выборе места для проведения миротворческого съезда, в Венеции в июле 1177 года было восстановлено взаимное согласие между Imperium и sacerdottum. Венецианский мир прекратил продолжавшуюся почти два десятилетия ожесточенную борьбу императора и папы, причем Штауфену удалось придать своим позициям вполне благоприятный вид. В решении вопроса о епископах-схизматиках он отчасти одержал верх, отчасти вынужден был продемонстрировать готовность к компромиссу, а также предоставил папе военную поддержку при его возвращении в Рим. В то же время были достигнуты не только перемирие в Ломбардии (на шесть лет) и мир с Сицилийским королевством (на пятнадцать лет), но и, прежде всего, сохранены притязания Империи на наследство Матильды, что указывало в будущее, став существенным успехом политики Барбароссы. То, что он отнюдь не был готов отказаться от имперских прав в отношении папства, доказывает предпринятый им сразу после пребывания в Венеции объезд Средней Италии, где он, к неудовольствию Александра III, явочным порядком заместил вновь учрежденную должность герцога Сполето[530]О Конраде фон Урслингене, новом герцоге Сполето, и его роде см.: Schubring K. Die Herzöge von Urslingen: Studien zu ihrer Besitz-, Sozial- und Famliliengeschichte mit Regesten. Stuttgart, 1974. (Veroffentlichungen der Kommission für geschichtliche Landeskunde in Baden-Württemberg; В 67).
. Именно в этой зоне императору удалось еще около 1173/1174 годов за финансовую компенсацию вернуть Империи права, переданные в 1152 году герцогу Вельфу VI. В поздние годы правления Барбароссы и при его преемнике она превратилась в одну из важных позиций имперского господства южнее Альп.

Интенсивные контакты с папством Штауфен возобновил только в 1183 году, когда, заключив в июне этого года Констанцский мир, сумел окончательно урегулировать столь долго продолжавшиеся столкновения с ломбардскими городами. Этот мир открыл перед штауфеновской имперской политикой любые возможности, обеспечив ее полем деятельности, которое она до сих пор вряд ли имела. Отныне император устремил свои интересы в первую очередь на наследие Матильды. За согласие папы на использование этих владений он предложил Люцию III, преемнику Александра III, и кардиналам десятую часть имперских доходов с Италии. Люций, правда, на это не пошел: он не хотел оказаться в жестко зафиксированной, хозяйственной зависимости от Империи[531]Ср.: Baaken G. Unio regni ad imperium: Die Verhandlungen von Verona 1184 und die Eheabredung zwischen Konig Heinrich VI. und Konstanze von Sizilien // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1972. Bd. 52. S. 222 ff.
. Состоявшаяся осенью 1184 года в Вероне встреча двух глав христианства также не дала результатов в разрешении принципиальных вопросов. В те же дни — 29 октября 1184 года — в Аугсбурге было объявлено о помолвке наследника штауфеновского трона, короля Генриха VI, с Констанцией, теткой короля Вильгельма II Сицилийского. Хотя в то время и нельзя еще было предусмотреть будущий ход событий — наследование Штауфенами престола норманнского королевства, — все-таки укрепленное отныне брачным союзом политическое соглашение между Империей и Сицилией составило существенный новый фактор в международной расстановке сил, который мог стать опасным для папства.

Отнюдь не свободные от взаимных трений отношения Штауфена с папством пережили новое ухудшение в понтификат преемника Люция, Урбана III, сохранившего в качестве папы и прежний свой сан архиепископа Миланского. Центральным пунктом противоречий стали в первую очередь события вокруг замещения кафедры Трирского архиепископства, где двойные выборы разрешились имперскими властями в пользу их кандидата Рудольфа[532]См.: Heyen F.-J. Über die Trierer Doppelwahlen von 1183 und 1242 //Archiv für mittelrheinische Kirchengeschichte. 1969. Bd. 21. S. 21–33.
. Впрочем, вместе с тем надо учитывать и общую политическую обстановку — впечатляющий образ действий императора в надежно удерживаемой тогда Империей итальянской ее части и предпринятое штауфеновской политикой наведение мостов в Южной Италии. Барбаросса отреагировал на попытку папского вмешательства в трирские дела блокадой альпийских перевалов, преградившей путь папским легатам. Новый разрыв с папством казался неотвратимым. В отличие от ранних лет своего правления, теперь император пребывал на вершине своей власти и своего авторитета и был в состоянии держать в рамках дозволенного даже небезопасную внутригерманскую оппозицию вокруг архиепископа Филиппа Кёльнского, а в конечном итоге, весной 1188 года, полностью устранить ее, подчинив себе главу епархии. Ситуацию, однако, должна была полностью изменить проблема Святой земли, где в октябре 1187 года султан Саладин после победы над рыцарским христианским войском при Хаттине захватил Иерусалим. Смерть Урбана III осенью 1187 года, и в результате исключение из политической борьбы непримиримого противника Штауфена, также привела к уменьшению противоречий и открыла дорогу к примирению. Вскоре, в марте 1188 года, на «хофтаге Иисуса Христа»[533]Об этом наименовании см.: Opll F. Das Itinerar. S. 94. Anm. 38.
в Майнце Фридрих принял крест, тем самым вторично, после 1146 года, обязавшись отправиться в крестовый поход. В процессе последних приготовлений к этому великому предприятию весной 1189 года было достигнуто согласие с папством.

Впрочем, трактовка связей Штауфена с папами его эпохи лишь частично раскрывает тему его отношения к церкви. Гораздо интенсивнее, несравнимо регулярнее были контакты с высшим духовенством Империи, к которым мы теперь обратим наше внимание. Государь фактически был окружен духовными лицами: ранним утром он был обязан посещать мессу[534]См.: Opll F. Amatorecclesiarum: Studuen zur religiösen Haltung Friedrich Barbarossas // Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. 1980. Bd. 88. S. 71.
, имперская канцелярия и придворная капелла были опорными составными частями его придворного государственного аппарата, представители высшего духовенства играли видную роль в совете и при обсуждении политических дел. Принципиальной основой для двусторонних связей был уже упоминавшийся Вормсский конкордат 1122 года, с избирательными предписаниями которого, впрочем, в реальности поступали по здравому политическому размышлению. Имеется много примеров из эпохи правления Штауфена, начиная уже с выборов в Утрехте, Магдебурге и Аугсбурге в 1152 году, которые свидетельствуют о том, каким образом он оценивал свое влияние на избрание епископов и с какими энергией и настойчивостью стремился при этом отстоять и провести однажды принятое решение. В Анналах Дизибоденберга под 1157 годом содержится интересное сообщение о том, что император тогда хитростью заставил аббатов, пробстов и самых знатных министериалов Майнцской церкви после смерти архиепископа Арнольда провести выборы преемника только в его присутствии. Хотя речь при этом не идет о собрании соборного капитула, непосредственно имеющем право голоса, и присутствие государя при избрании епископов было установлено уже в Вормсском конкордате, здесь уже отчетливо высвечивается те осторожность и осмотрительность, с которыми Штауфен, явно своевременно, стремился укреплять свое влияние.

Значение высшего духовенства для функционирования Империи в ее целостности можно видеть, наряду с выдающейся ролью отдельных представителей клира в совете государя, и тем самым в политическом планировании, особенно в выполнении ими порученных служб. В соответствии с нормами ленного права, они были обязаны подавать совет и помощь (consilium et auxilium), причем эти обязанности заслуживают более подробного описания. На первое место, без сомнения, следует поставить обязанность участия в военных походах[535]См. о ней: Gattermann G. Die deutschen Fursten auf der Reichsheerfahrt: Studien zur Reichskriegsverfassung der Stauferzeit: Ungedr. phil. Diss. Frankfurt а. M., 1956.
, без которой были бы невозможны многочисленные военные предприятия Барбароссы. Освобождение от этой обязанности, какие-либо исключения вряд ли кому-нибудь полагались. Архиепископ Гамбург-Бременский и епископ Хальберштадтский за неявку для участия в коронационном походе Штауфена в декабре 1154 года в Ронкалье были присуждены к лишению их ленов. Церкви имперских областей взамен участия в походах часто вынуждены были принимать на себя тяжелые финансовые обременения: мы слышим о закладах, о продаже имущества, но также и об отчуждении церковной утвари ради доставки требуемых средств. Впрочем, в связи с этим надо указать и на заметные полководческие таланты многих представителей духовенства.

Затем следует обратить внимание на обязанность участия в придворных выездах, непременность посещения объявленных хофтагов, без соблюдения которой административная деятельность эпохи в конечном счете была бы доведена до абсурда. Осуществляемая таким образом обязанность участвовать в совете государя приводила, правда, также и к тому, что князья порой вынуждены были согласованно принимать весьма прискорбные для себя решения. Наконец, такое же решающее значение приобрела гостевая обязанность, то есть обязанность принимать на постой главу Империи и его свиту. Она представляла собой одну из важных основ столь характерного для Средневековья нестационарного способа правления. Изучение итинерариев[536]См. Opll F. Das Itinerar.
делает очевидным интенсивность, с которой при Фридрихе I привлекались для постоя государя прежде всего епископские резиденции, расположенные в Империи. Применительно к германским землям статистику итинерариев возглавляют Вюрцбург, Вормс и Шпайер. Остановки в монастырях, напротив, отмечаются намного реже, а впоследствии определяющее значение приобретает учащение постоя в собственных имперских пфальцах. Также и южнее Альп Штауфен подчеркнуто предписывает в одном из законов, сформулированных в Ронкалье в 1158 году, свою претензию на постой в епископско-городских пфальцах[537]MGH. DF. I. 239.
. Для этой территории нам известно о нескольких случаях строительства собственно имперских пфальцев в городах (Лоди, Парма). Характерно, что там встречаются — как правило, за пределами городской застройки, перед воротами города — так называемые «монастырские пфальцы» (например, Сан-Сальваторе близ Павии)[538]Opll F. Das Itinerar. S. 118.
.

При желании еще детальнее описать отношение Барбароссы к духовенству нам придется порекомендовать несколько случайных примеров, которые, наряду с главными общими чертами, учитывают индивидуально-личностный момент отношений. Если мы выберем из большого числа случаев архиепископство Майнцское[539]Краткий обзор см.: Büttner H. Das Erzstift Mainz und das Reich im 12. Jahrhundert // Hessisches Jahrbuch für Landesgeschichte. 1959. Bd. 9. S. 18–36. Ср. также: Opll F. Stadt und Reich im 12. Jahrhundert (1125–1190). Wien; Köln; Graz, 1986. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu Böhmer J. F. Regesta Imperii; 6). S. 115 ff. (с более подробной библиографией).
, то положение этой епархии будет характеризоваться прежде всего должностью эрцканцлера для германской части Империи, но также и ее выдающейся ролью в контексте избрания короля, при котором ей отводился «первый голос». При избрании самого Фридриха его отдал майнцский архиепископ Генрих, который использовал свое право против штауфеновского кандидата. Подоплекой этого обстоятельства были территориально-политические интересы Майнцской церкви, преимущественно в области Везера-Лайне[540]См.: Büttner H. Staufische Territorialpolitik im 12. Jahrhundert/ / Wurttembergisch Franken. 1963. Bd. 47 (Neue Folge: Bd. 37). S. 1415; Schmidt U. Konigswahl und Thronfolge im 12. Jahrhundert. Köln; Wien, 1987. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu J. F. Böhmer Regesta Imperii; 7). S. 134 ff.
. Год спустя Барбаросса воспользовался присутствием папского легата, прибывшего в Германию для ратификации договора с папой Евгением III, для выступления против Майнца. На Вормсском хофтаге на Троицу 1153 года Генрих заодно с епископами Хильдесхайма, Айхштетта и Миндена был лишен своего сана. Проведенное сразу после этого новое избрание закончилось выдвижением — при определяющем воздействии со стороны короля — прежнего имперского канцлера Арнольда, происходившего из рода майнцских министериалов Зеленхофенов. Во время своего правления (1153–1160 годы) Арнольду пришлось столкнуться с большими проблемами, которые во многом были результатом его низкого происхождения. Когда он в момент отсутствия государя в 1155 году вступил в конфликт с Германом, пфальцграфом Рейнским, Барбаросса после своего возвращения из Италии решительно и жестко навел порядок, присудив обе стороны к позорящему наказанию «несения собаки», которое, однако, позволил себе заменить для архиепископа — из уважения к его сану.

Последовательное привлечение именно этого архиепископства к имперской службе, особенно мобилизация обильных финансовых средств для второго итальянского похода Штауфена, должно было ввергнуть власть Арнольда в тяжелый кризис, выход из которого оказался в конечном счете невозможен. В отсутствие задержавшегося в Италии государя архиепископ не мог действенно противостоять жесткому сопротивлению, исходящему не только из бюргерско-министернальной среды, но и из кругов духовенства. В июне 1160 года дело дошло до волнений, и Арнольд пал от руки убийц.

При избрании нового епархиального главы еще летом того же года появились кандидатуры Рудольфа фон Церингена, брата герцога Бертольда IV, и мерзебургского соборного пробста Кристиана фон Буха. Император отклонил обе и впоследствии сумел сделать новым майнцским архиепископом Конрада фон Виттельсбаха[542]См. о нем: Oehring S. Erzbischof Konrad 1. von Mainz im Spiegel seiner Urkunden und Briefe (1161–1200). Darmstadt; Marburg, 1973. (Quellen und Forschungen zur hessischen Geschichte; 25).
. Наказание убийц Арнольда последовало лишь три года спустя, когда Барбаросса весной 1163 года лично прибыл в Майнц, и укрепления города должны были пойти под снос.

Правда, с принятием императором решения в пользу Виттельсбаха тяжелый кризис в отношениях с майнцским архиепископством вступил в свою следующую стадию. Во время схизмы Конрад все отчетливее склонялся на сторону Александра III, а в 1165 году открыто перешел в его стан, примкнув к папистским противникам Штауфена. И тогда пробил час не снискавшего успеха в 1160 году мерзебургского пробста Кристиана, который тем временем поднялся до поста имперского канцлера и зарекомендовал себя наилучшим образом как имперский легат в Италии. В сентябре 1165 года Кристиан фон Бух[543]Его грамоты, изданные от имени имперского легата, опубликованы Д. Хегерманом: Hagermann D. Die Urkunden Erzbischof Christians?. von Mainz als Reichslegat Friedrich Barbarossas in Italien //Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel- und Wappenkunde. 1968. Bd. 14. S. 202–301. S. 202 ff. Ср. также: Schontag W. Op. cit.
был возведен на майнцскую архиепископскую кафедру. В последующем он остался верным защитником штауфеновского имперского господства, правда, центр тяжести его политической активности и далее находился южнее Альп, где он, прежде всего в семидесятые годы, вплоть до своей смерти в 1183 году, соблюдал интересы Империи в Средней Италии. Кристиана можно рассматривать как прототип характерного для эпохи полководца духовного происхождения. Кульминациями его военных предприятий были одержанная совместно с Райнальдом фон Дасселем победа над римлянами в мае 1167 года, осада Анконы в 1173 году (впрочем, безуспешная) и возвращение папы Александра III в Рим в результате заключенного в 1177 году Венецианского мира.

Это длительное отсутствие архиепископа в своей епархии Фридрих вполне успешно использовал для проведения собственных территориально-политических мероприятий в его области. Знаменательно в первую очередь последовавшее в 1170 году основание на майнцской территории города Гельнхаузена на реке Кинциг[544]См.: Opll F. Stadt und Reich. S. 74 ff.
. Таким образом Империя обеспечила себе не только возведение собственного пфальца, но и создание городской хозяйственной структуры в том самом районе, который именно в эпоху Барбароссы стал одним из оплотов Империи, превратился в terra imperii[545]О terra imperii эпохи Барбароссы из новейших работ см.: Fried J. Die Wirtschaftspolitik Friedrich Barbarossas in Deutschland // Blatter für deutsche Landesgeschichte. 1984. Jg. 120. S. 195–239. S. 213 ff.
. Конрад фон Виттельсбах, который после своего перехода на сторону Александра III был возведен им в сан кардинала Сабины, в ходе миротворческого съезда в Венеции примирился с императором и был назначен зальцбургским архиепископом. Лишь после смерти Кристиана в 1183 году он смог снова вернуться в свое исконное архиепископство. В последующем он вступил в специфическую конфронтацию со столь успешно расширенным за этот временной промежуток влиянием Империи на его вотчину, где и другие, помимо императорских, силы — как знать, так и министериалы — сумели использовать ради собственных интересов разросшийся вакуум в сфере майнцского господства. Несмотря на такое развитие событий, в последние годы правления Штауфена ничего не может свидетельствовать о каком-либо отчуждении между императором и майнцской архиепископской кафедрой. Более того, именно тогда в Майнц были перенесены два значительнейших хофтага всей эры Барбароссы. В 1184 году здесь состоялось знаменитое Майнцское Троичное торжество с посвящением в рыцари императорских сыновей Генриха и Фридриха, обрамленное праздничными рыцарскими состязаниями, воспетое крупнейшими поэтами эпохи. Четыре года спустя в городе собрался «хофтаг Иисуса Христа», на котором было принято окончательное решение отправиться в крестовый поход, и старый император в знак смирения перед столь великим поводом символически передал председательствование Сыну Божьему.

Из большого числа епископов Империи выделяются многие персоны, состоявшие в особенно близких и даже родственных отношениях с государем-Штауфеном. Среди них можно указать и на Эберхарда Бамбергского[546]См. о нем: Wendehorst A. Eberhardt von Bamberg // Lexikon des Mittelalters. München; Zurich, 1987. Bd. 3. S. 1519–1520.
, который обнаруживается в окружении Барбароссы еще до избрания того королем, а затем становится одним из главных советников Штауфена и всегда выступает на стороне монарха в критические дни его правления, например во время смуты Безансонского рейхстага осенью 1157 года[547]Диктат разосланных тогда циркулярных писем, очень вероятно, задан Эберхардом, см.: MGH. DF. 1. 186 (= ВОМ 492).
. Для этой столь тесной связи не в последнюю очередь характерно то необычное обстоятельство, что после смерти Эберхарда (1170 год) император никогда больше не посещал его епископский город. Или же мы думаем о епископе Гартмане Бриксенском (умер в 1164 году)[548]Opll F. Amator ecclesiarum. S. 80–81.
, занимавшем при дворе высокочтимое положение, которое может быть описано понятием «духовник» или, возможно, даже «духовный отец». Этому доверенному лицу император оказывал свое расположение даже в тяжелые времена схизмы, когда он при освящении одного переносного алтаря осенью 1163 года милостиво стерпел совершенно проалександровское настроение Гартмана. Более того, столь тесные связи с отдельными духовными лицами можно документально подтвердить и для Италии, где тот же епископ Луни Петр в 1183 году был недвусмысленно назван «другом императора»[549]MGH. DF. 1.851.
. Очевидно — и это точно так же должно приниматься в расчет касательно отношений Барбароссы со светскими князьями, — государь владел искусством дружески привязывать к себе индивидуальности. Он, без сомнения, должен был располагать личным обаянием, излучая некую притягательную силу, которой было не так уж легко противостоять.

Правда, отношения Штауфена с миром епископов имперской Италии, как правило, приобретали все-таки иной вид. Там получили решающее значение тесные контакты и зоны соприкосновения епископской и коммунально-городской политики. Важную роль играло также обстоятельство пространственной удаленности — несмотря на длящиеся годами пребывания императора в землях южнее Альп. Соответственно, городской епископ имперской Италии мог либо пытаться благодаря контактам с главой Империи расширить и сделать более благоприятными собственные позиции в противовес своему городу, либо даже выступал в качестве посредника между городом и Империей. Так, например, епископ Теобальд Веронский осенью 1155 года предпринял поездку к германскому двору только для того, чтобы вновь привести в порядок отношение Штауфена к городу на Эче, расстроенное самым серьезным образом после нападения на Фридриха в Веронском ущелье. Даже архиепископ «ломбардской метрополии» Милана, Оберт, несмотря на существовавший с 1153–1154 годов тяжелый кризис в отношениях города и Империи, сохранял на протяжении нескольких лет (до 1159 года) в основном лояльное отношение к императору. Только затронувший его лично удар судьбы (гибель племянника Оберта во время боев вокруг Кремы), но в первую очередь начало схизмы заставили главу епархии встать на сторону противников Империи, а тем самым — и на сторону своего города[550]См.: Opll F. Stadt und Reich. S. 331.
. Правда, были и епископы, следовавшие главной политической линии, независимой от их города, противоречившей его интересам. Характерные примеры этого дают прежде всего лица, оставившие свои исконные епископские резиденции, а отчасти даже удалившиеся в изгнание в Германию после возникновения Ломбардской лиги и ее первых успехов в борьбе с императором — такие как Гарсидоний Мантуанский или Альберик Лодийский[551]Об Альберике см.: Opll F. Friedrich Barbarossa und die Stadt Lodi: Stadtentwicklung im Spannungsfeld zwischen Reich und Stadtebundnis // Kommunale Bundnisse Oberitaliens und Oberdeutschlands im Vergleich / Hrsg. von H. Maurer. Sigmaringen, 1987. (Vorträge und Forschungen; 33). S. 86–87.
.

Наряду с епископатом также и орденский клир, настоятели монастырей составляли часть духовенства, с которой император находился в столь же тесном контакте. Прежде всего аббаты имперских монастырей, таких как Фульда или Лорш[552]Об отношениях таких имперских аббатств с Империей см.: Wehlt Н.-Р. Reichsabtei und Konig, dargestelltam Beispiel der Abtei Lorsch mit Ausblicken auf Hersfeld, Stablo und Fulda. Göttingen, 1970. (Veroffentlichungen des Max-Planck-Instituts für Geschichte; 28).
, обязывались — точно так же, как и епископы, — к разнообразному служению Империи, участвовали с собственными контингентами в итальянских перемещениях Штауфена, а порой должны были нести и бремя приема у себя главы Империи. Так же, как и в отношениях с епископскими имперскими церквями, применительно к монастырям многократно проявляется вмешательство в комплекс сконцентрированных здесь прав господства, обоснованное элементом фогтства и обеспечивающее влияние Империи. Так, например, обладание фогтством над имперским монастырем Вайсенбург еще со времен деда Барбароссы было существенным основанием для штауфеновской власти в нижнем Эльзасе и северной Швабии[553]Engels О. Die Staufer. 3. Aufl. Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz, 1984. (Urban-Taschenbucher; 154). S. 15.
. Около 1180 года приобретение прав фогтства над Райхенау (из владений Генриха Льва) и Санкт-Галленом (из владений графа Рудольфа фон Пфуллендорфа) составило решающую базу сильно расширившихся в итоге позиций Штауфенов в районе Боденского озера[554]Ср.: Büttner H Staufische Territorialpolitik. S. 25; Schmid K. Graf Rudolf von Pfullendorf und Kaiser Friedrich I. Freiburg i. Br, 1954. (Forschungen zur oberrheinischen Landesgeschichte; 1). S. 194 ff.
.

Особенно типичный профиль обнаруживают отношения Штауфена со знаменитейшим реформированным бенедиктинским орденом эпохи — цистерцианцами. Их выдающееся значение в первой половине XII века было неразрывно связано с личностью Бернара Клервоского. Барбаросса тоже лично встретился с этим человеком в декабре 1146 года и тогда, впечатленный его силой убеждения, вместе со своим дядей-королем принял крест. Очевидно, не в последнюю очередь из-за принадлежности папы Евгения III к цистерцианскому ордену избранный в марте 1152 года королем Штауфен дополнил затем свою первую посылаемую в Рим делегацию аббатом-цистерцианцем, а именно Адамом Эбрахским. Правда, отношениям с этим орденом, в первые годы правления Барбароссы гармоничным, не омраченным сколько-нибудь заметной напряженностью, впоследствии, с началом схизмы, был нанесен очень тяжелый ущерб. Единодушная солидарность цистерцианцев с Александром III наказывалась государем с максимальной строгостью, к ним применялись крайне радикальные меры, нередко они даже изгонялись из Империи[555]MGH. DF. I. 479. Ср. об этом: Reuter T. Das Edikt Friedrich Barbarossas gegen die Zisterzienser // Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. 1976. Bd. 84. S. 328–336.
. Лишь в середине шестидесятых годов здесь наметились изменения, которые, впрочем, объяснялись не уступкой императора, а, скорее, имели своим основанием начавшиеся разногласия между цистерцианцами и папой. Этому прежде всего содействовала церковная борьба в Англии вокруг Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. Папа постоянно оттягивал ясное изложение своей точки зрения, стараясь избежать окончательного разрыва с английским королем. Когда впоследствии, в 1165 году, совместные действия этого государя с Барбароссой обернулись тяжелым ударом по папской политике, именно цистерцианцы оказались теми, кому из-за предоставленного Томасу Бекету приюта в особенности пришлось испытать на себе большую часть связанных с этим невзгод[556]См.: Gorich К . Op. cit. S. 47 ff.
. Впоследствии орден должен был усиленно подключиться к попыткам примирения Imperium и sacerdotium. Как в 1167–1168, так и в 1176 году цистерцианские аббаты решающим образом выступали во время трудных переговоров — необычный поворот и устойчивое изменение в политике ордена. Этот вклад цистерцианцев в примирение сторон во время схизмы приобрел принципиальное значение. После заключения мира в Венеции и император, и папа были им недвусмысленно признательны и благодарны[557]MGH. DF. I. 690.
.

Как уже отмечалось в связи с вопросом об отношениях с епископскими имперскими церквями, решающая роль естественно и постоянно придавалась фактору личных связей. Это ведет нас и к проблеме религиозных позиций самого Фридриха Барбароссы[558]См об этом: Opll F. Amator ecclesiarum. S. 70 ff.
. Несомненно, мы должны исходить при этом из тесной связи с церковью и духовенством, характерной именно для высшей знати эпохи. Каждодневное общение с представителями клира, основание собственных фамильных монастырей, предпочтение, оказываемое определенным церквям в качестве усыпальниц аристократических родов, условия осуществления церковных фогтских прав, не подлежащие пересмотру с точки зрения властных прав знати, — все это составные элементы мозаичной картины связей с миром духовенства, очевидные и в случае Барбароссы. Рагевин выразительно излагает нам, что к повседневным привычкам Штауфена относились ежеутреннее раннее посещение мессы и доверительное общение с духовными лицами[559]Rahewin. Gesta IV 86 // Bischof Otto. S. 708 ff.
. Церковные мужи не только привлекались государем к совету по вопросам большой политики, император, очевидно, искал с ними беседы, касающейся проблем спасения души. Он выказывал чрезвычайный интерес к теологическим дискуссиям, и при этом был готов также слушать и со вниманием относиться к аргументам, не совпадающим с его взглядами. Очень выразительно это проступает в разговорах, которые Барбаросса вел в сентябре 1163 года в Нюрнберге с крупным теоретиком его эпохи, пробстом Герхохом Райхерсбергским, проалександровский образ мыслей которого император не пытался изменить и явно относился к нему терпимо[560]Classen P. Op. cit. S. 211–212; Opll F. Amator ecclesiarum. S. 81–82.
.

В личном общении государя с духовными лицами нередко проявляется именно момент благоговения перед духовной и моральной высотой соответствующей персоны, момент почитания и восхищения. Один особенно красивый эпизод предлагается нам в дважды встречающемся сообщении из разных жизнеописаний святого Убальда Губбийского. Когда коронованный несколько недель назад император в середине лета 1155 года впервые следовал по Средней Италии и сразу после завоевания Сполето намеревался также захватить город Губбио в наказание за сопротивление его власти, он будто бы отказался от этого намерения благодаря встрече с епископом Убальдом. В аутентичности этого известия, переданного двумя возникшими независимо друг от друга сочинениями, едва ли можно сомневаться. Однако и тот факт, что преемник Убальда, Теобальд, в начале шестидесятых годов посвятил императору составленное им житие своего праведного предшественника, однозначно говорит в пользу истинности события. Барбаросса почтительно одарил внушающего уважение епископа и вернул его городу свою милость[561]BOM 340, ср.: Opll F. Amator ecclesiarum. S. 81–82.
.

В таком одаривании и почитании духовных лиц и церквей должен в определенной степени проявляться материальный субстрат отношений государя с клиром. Можно доказать многочисленными примерами, что Штауфен с готовностью выступал жертвователем и дарителем в пользу церкви. В 1162 году — в год своего триумфа над Миланом — государь повелел выдать денежное пожертвование всем церквям Империи: о нем мы имеем сведения в связи с той его частью, что была выделена аббатству Петерсхаузен близ Констанца. Благотворительные пожертвования Штауфена, которому в Бамбергском некрологе был присвоен знаменательный титул amator ecclesiarum (почитатель церквей), засвидетельствованы многими отдельными сообщениями. Они являются важным выражением его личной религиозности, которую, впрочем, нельзя описать и понять, не принимая во внимание данностей имперской политики, стремления Фридриха к репрезентации и исполнению своей обязанности правителя. Так, например, не без этой значительной имперско-политической подоплеки следует рассматривать и понимать дарение Ахенской придворной капелле по поводу канонизации Карла Великого в декабре 1165 года. Поддержка церкви не только являлась выражением религиозного настроения, но и, более того, относилась к высшим обязанностям государя как их важная составная часть. Такого рода пожертвования — в немалой своей части известные нам из записей некролога — могли состоять в денежных выплатах, в почетных дарах и подарках, среди которых особенно выделяются предметы церковной утвари, но также и великолепный круглый светильник придворной капеллы в Ахене или мощи, а кроме того и в наделении привилегиями, которые гарантировались грамотами.

Странным образом Фридрих Барбаросса по-настоящему не выступает в качестве основателя монастырей — заключение, которое, впрочем, можно смело счесть относительным в силу прочих многократно подтверждаемых поощрений церкви со стороны монарха. В результате его инициатива как «основателя» может усматриваться, во-первых, в поощрении и поддержке таких начинаний, во-вторых, с учетом нескольких основанных госпиталей. Тесная связь госпиталей с разрастающейся в этот период городской жизнью, но одновременно и значение этого института для уменьшения нужды, как и для развития средств сообщения (функции странноприимного дома), могли стать для Штауфена существенными поводами обратить большее внимание именно на этот вид церковных учреждений. Возможно, здесь допустимо увидеть и реалистическое, весьма связанное с практикой проявление человеческого характера Фридриха Барбароссы.

К области феноменов, несущих на себе постоянный отпечаток большой политики и нужды в репрезентации и демонстрации суверенитета Империи, относится и участие императора в крупных церковных празднествах и действах, связанных с канонизацией. Как правило, с исключительным великолепием отмечались три больших церковных праздника в году — Пасха, Троица и Рождество. Они были предпочтительными датами торжественных коронаций, на которых властитель «шел под короной». Однако даты церковных торжеств, «святые дни», избирались также по преимуществу и для созыва больших имперских собраний, использовались нередко для того, чтобы особенно выразительно подчеркнуть политические деяния государя[562]Ср.: Schalter H. M Der heilige Tag als Termin mittelalterlicher Staatsakte // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1974. Jg. 30. S. 1-24.
. По поводу личного участия императора в церковных празднествах следует далее вспомнить о его присутствии при освящении церквей, например в 1157 году в Фульде или в 1179 году в цистерцианском монастыре Вальдзассен, а также при перенесении мощей. Так, перенесение останков покровителя города Лоди, Святого Бассиана, из Старого в Новый Лоди осенью 1163 года не только дало повод достойным образом завершить намеченный императором в 1158 году перенос города с Ламбро на Адду. Одновременно оно послужило — при личном участии штауфеновского антипапы Виктора IV — масштабной демонстрацией церковной политики Империи в период схизмы. К тому же самом контексту относится и проведенная двумя годами позже канонизация Карла Великого в Ахене, хотя в случае с западноевропейским примером оказывалась задействована несравнимо большая, можно сказать, европейская политическая сцена.

Священные реликвии составляли особый фокус религиозного почитания в жизни Средневековья. Обладание сокровенными мощами выступало в качестве высокой цели, которую постоянно преследовали не только сама церковь, но и государь. В этом контексте самым знаменитым событием эпохи Барбароссы является, несомненно, дарение мощей трех святых королей архиепископу Кёльнскому Райнальду фон Дасселю. Они попали во владение императора во время разрушения Милана весной 1162 года, а два года спустя архиепископ Кёльнский, награжденный передачей этого несравненного сокровища, перенес их в своей епархиальный город, где с начала XIII века они стали храниться в великолепном, существующем и поныне реликварии[563]Hofmann H. Die Heiligen Drei Könige: Zur Heiligenverehrung im kirchlichen, gesellschaftlichen und politischen Leben des Mittelalters. Bonn, 1975. (Rheinisches Archiv; 94).
. Однако мощи также постоянно сопровождали штауфенский двор в его продолжительных путешествиях как неотъемлемая составная часть богослужения. Сам император проявлял максимальный интерес к приобретению новых реликвий, но они вручались также — и в подтверждение можно сослаться не только на пример трех святых королей — как особо почетный дар духовным лицам, пользующимся высоким авторитетом и отмеченным особыми заслугами[564]Примеры см.: Opll F. Amator ecclesiarum. S. 82 ff.
.

Если в итоге мы еще раз зададим вопрос о личном отношении Барбароссы к религиозным делам, то ответить на него, продвинуться к сути, к самому человеку, окажется не так уж легко из-за тесного переплетения многих приведенных здесь примеров с большой политикой той эпохи. Вероятно, стоит поостеречься того, что при подобном анализе будут чересчур выдаваться вперед лишь отдельные грани его религиозных представлений, тогда как все они, в своем единстве, были нераздельными составляющими личности Штауфена. В каждом из случаев он демонстрирует такой образ действий в религиозных делах, очевидно, типичный для его эпохи и для его исконного социального окружения, который, пожалуй, лучше всего можно описать термином «аристократически-рыцарское благочестие».

 

3. Фридрих Барбаросса, князья, знать и министериалитет

Связи государя со светским миром, образовывавшимся знатью и министериалитетом, определялись прежде всего тем, что речь в этом случае шла о первейшей сфере его жизни, из которой он сам происходил и в которой возрос. В эпоху высокого Средневековья она характеризовалась рыцарским образцом поведения и рыцарскими представлениями, которым во многом считал себя обязанным и глава Империи, равнявшийся на них в своей собственной жизни. Тесное сплетение имперского правительства с аристократическим окружением, особенно княжеским, в которое само это правительство было включено столь существенным образом, проявлялось начиная уже с каролингской эпохи тем, что к делам управления привлекались как духовные, так и светские магнаты Империи. Без этого элемента были бы невозможны не только совет при государе, но и реализация политического планирования, воплощение в действительность решений и замыслов.

С приходом смутного времени борьбы за инвеституру эти проблемы участия князей в имперских делах должны были выступить намного отчетливее, чем когда-либо прежде[565]По поводу этих проблем специально в отношении эпохи Штауфенов см.: Patze H. Friedrich Barbarossa und die deutschen Fursten // Die Zeit der Staufer: Geschichte — Kunst — Kultur: Katalog der Ausstellung. Stuttgart, 1977. Bd. 5: Supplement: Vorträge und Forschungen / Hrsg. R. Haussherrund Ch. Vaterlein. S. 35–76; Heinemeyer К . Konig und Reichsfursten in der spaten Salier- und fruhen Stauferzeit // Blatter für deutsche Landesgeschichte. 1986. Jg. 122. S. 1-40.
. Масштабное столкновение Салиев с реформаторским папством заставило все общество Империи, в том числе и знать, выказать растущий раскол на противостоящие друг другу группировки. Дело дошло до демонстративного акта избрания антикороля, Рудольфа фон Райнфельдена. С этим были связаны, с одной стороны, чрезвычайное возрастание значимости княжеской власти, но, с другой стороны, также и необходимость для государя найти себе новых союзников и, вместе с ними, поддержку своей собственной позиции. К этому контексту относится содействие городам, равно как и министериалам Империи, со стороны Генриха IV[566]Ср.: Kottje R. Zur Bedeutung der Bischofsstadte für Heinrich IV // Historisches Jahrbuch. 1978. Bd. 97/98. S. 131–157; а также: Bosl?. Die Reichsministerialitat der Salier und Staufer. Stuttgart, 1950–1951. T. 1–2 (Schriftenreihe der Monumenta Germaniae historica; 10/1, 10/2).
, а также женитьба деда Барбароссы на дочери правителя, которая сыграла столь решающую роль и благодаря которой этот знатный швабский род был возведен в герцогское достоинство и одновременно оказался в теснейшей связи с Империей.

Это возрастание значимости княжеской власти, участие которой в крупных политических решениях должно было приобрести отныне намного более существенную роль, непосредственно составив «conditio sine qua поп»[567]Непременное условие (буквально «условие, без которого нет») (лат.). — Прим. перев.
для поля деятельности государя, проявилось с особой выразительностью во время королевских избраний первой половины XII века[568]См. об этом: Schmidt U. Konigswahl und Thronfolge im 12. Jahrhundert. Köln; Wien, 1987. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser-und Papstgeschichte des Mittel alters. Beihefte zu J. F. Böhmer Regesta Imperii; 7).
. Сверх того оно нашло свое выражение во взаимодействии политических сил эпохи, в ожесточенных столкновениях имперских властей с княжеской оппозицией, где Штауфены сначала — в правление Лотаря III — приняли участие на стороне противников Империи, а затем — при Конраде III — на стороне обладателя трона. При подготовке выборов как 1138, так и 1152 годов штауфеновскими претендентами на трон велись переговоры с князьями ради того, чтобы получить максимально широкую поддержку осуществлению собственных целей. Правда, предпосылки для успеха второй, впоследствии достигшей его кандидатуры на трон, выдвинутой Штауфенами, были намного благоприятнее. Швабский герцог Фридрих благодаря своему родству с Вельфами и своим вполне добрым отношениям с этими давними противниками его дяди-короля мог начать переговоры на гораздо более устойчивой платформе.

Основанием связей главы Империи с его аристократическим окружением были ленные отношения, которые должны рассматриваться как собственно организующий принцип средневековой королевской власти. Эти правовые отношения являлись двусторонними: их главное содержание должны были составлять обязанность защиты со стороны сеньора и обязанность «совета и помощи» (consilium et auxilium) со стороны ленников. Именно в этом контексте — а не только исходя из давно уже развивавшегося, политически мотивированного участия князей в правительственных делах — должно восприниматься постоянное внимание, которое государь уделял сотрудничеству с князьями в принятии важных решений эпохи. К совету князей прибегали постоянно при проведении хофтагов и при вынесении решений придворного суда. Судебные заключения оглашались на основании приговоров, которые должны были формулироваться представителями одного с фигурантом сословия.

Как чрезвычайно важная сфера двусторонних отношений должен быть особо упомянут вопрос об участии князей в имперском ополчении, то есть в военной поддержке имперской политики[569]См. по поводу этих аспектов: Gattermann G. Die deutschen Fursten auf der Reichsheerfahrt: Studien zur Reichskriegsverfassung der Stauferzeit: Ungedr. phil. Diss. Frankfurt a. M., 1956.
. При этом для времени господства Фридриха I несомненна определенная перемена. В течение своего правления государь вынужден был искать новые возможности, стараясь противодействовать нежеланию князей со своими контингентами принимать участие в далеко заходящих военных кампаниях. Проблема этой военной поддержки, отказ в которой был непредставим для Империи, нередко ставила Штауфена в исключительно сложное положение, приводила подчас к полной зависимости от княжеской военной помощи. Особенно в начале его правления можно неоднократно констатировать оглядку на пожелания и возражения князей, когда он, например, уже в дни королевской коронации в Ахене временно отказался от плана скорого отправления в Рим или в том же году не реализовал план похода против венгров, обсуждавшийся на совете светских князей. Антипатия князей, прежде всего светских, к наступлению на Южную Италию летом 1155 года привела в конечном итоге к длительному ухудшению отношений императора с папой, который посредством этой военной операции — первоначально одобренной и Фридрихом — хотел безотлагательно укрепить свою собственную позицию.

Штауфен постоянно использовал клятву как средство обязать князей к участию в военных походах, причем ему удавалось также и интересы Империи обратить в мотивировку согласия князей и принятия ими решений. Основная проблема при этом, без сомнения, состояла в том, что речь, как правило, велась об итальянских походах и тем самым о военном вмешательстве в дела далеко расположенных областей, которое вынуждало князей зачастую надолго отлучаться с их наследственной территории. Как кульминацию штауфеновских ополчений этого времени можно расценивать, несомненно, второй итальянский поход Барбароссы в 1158 году, в котором приняла участие большая часть германских имперских князей. Король Богемский, герцоги Австрийский, Каринтийский, Швабский и Церингенский, пфальцграф Рейнский, несколько позже также герцоги Вельф VI и Генрих Лев — если назвать только некоторые имена — предоставили при этом значительные военные контингенты. С продолжением политических мероприятий Империи, сконцентрированных на Италии и ее внутренних делах, готовность князей участвовать в них все-таки заметно снизилась. Существенное значение приобрело также то обстоятельство, что во время отлучки государя из Германии на пространстве к северу от Альп постоянно вспыхивали территориально-политические конфликты, которые занимали интерес князей в несравненно большей мере, чем нужды штауфеновской итальянской политики. В результате император при проведении своих итальянских походов уже с середины шестидесятых годов все более вынужден был возвращаться к использованию оплачиваемых наемников, так называемых «брабансонов»[570]Grundmann H. Rotten und Brabanzonen: Soldner-Heere im 12. Jahrhundert // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1942. Bd. 5. S. 419 ff.
, и одновременно заметно тяжелее стали обязательства городских войск из самой Италии. Драматической кульминацией в вопросе об условиях и форме участия в имперском ополчении при Фридрихе Барбароссе стал затем отказ Генриха Льва предоставить военную помощь монаршему двоюродному брату в Кьявенне в начале 1176 года. Лишь в 1184 году, в политических обстоятельствах, полностью изменившихся в результате заключения мира с Александром III в Венеции (1177 год) и с ломбардскими городами в Констанце (1183 год), для императора стало возможным предпринять его шестой и последний итальянский поход — абсолютно мирный, уже без войск.

Внутри германской части Империи широкое поле для столь сложного сплетения отношений между Империей и князьями составляла княжеская территориальная политика, как и территориальная политика самого государя. Уже в связи с участием князей в имперском ополчении можно указать на то, каким образом из этих территориальных интересов нередко проистекали трудные проблемы для политики Империи. Однако сверх того здесь выступает еще и собственно штауфеновская территориальная политика, проводившаяся с большой энергией и достигавшая значительных успехов[571]В деталях о ней см.: Vollmer F. X . Reichs- und Territorialpolitik Kaiser Friedrichs I. Ungedr. phil. Diss. (Freiburg i. Br., 1951).
. Нередко она приводила к напряженным отношениям и столкновениям с противниками из числа князей и аристократии. Уже в эпоху первого герцога из Штауфенов, деда Барбароссы, этот знатный род проявил исключительное умение сохранять и расширять свои властные позиции — способность, которая нашла прямое продолжение в последующих поколениях. Новейшие исследования при этом по праву обращают внимание на роль территориально-политических мероприятий Конрада III, который — во многом на фоне борьбы с Вельфами — сумел добиться признания в различных зонах, особенно в средненемецком регионе, и при этом заложить решающие основания, на которых его племянник и наследник смог продолжить политическое строительство[572]См. также, напр.: Engels О. Die Staufer. 3. Aufl. Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz, 1984. (Urban-Taschenbucher; 154). S. 46 ff.
.

Фридрих Барбаросса с очевидным успехом развил эти начинания. Уже в начальные годы своего правления он сумел подчеркнуть свое влияние в районе Везера, равно как и к югу от Гарца, чем он — в столкновении с духовными и светскими князьями и одновременно общим с ними образом действий — обозначил свое отношение к саксонскому герцогству Вельфов. Именно отношения с Генрихом Львом отчетливо показывают, как Штауфен определил здесь зону влияния своего господства, искусно сменив готовность к компромиссу на твердое отстаивание своей позиции. Впрочем, традиционным ядром штауфеновской территориальной политики была область герцогства Швабского с сопредельными областями Франконии и Эльзаса, где власть правящей фамилии сконцентрировалась особым образом. Хотя в Швабии государь и не создавал препятствий на пути к наследству для своего двоюродного брата, сына Конрада III, Фридриха фон Ротенбурга, отдельные намеки — такие как именование Барбароссы герцогом Швабии или Эльзаса[573]Regesta imperii. 427 e 433.
— уже в первые годы его правления показывают, что он не намеревался совершенно отказаться от своего собственного влияния на эти родовые земли. Фридрих фон Ротенбург, который в сентябре 1157 года на хофтаге в Вюрцбурге был посвящен в рыцари, прежде всего встал на сторону императора в борьбе с итальянскими городами в последующие годы. Его положение в Швабии претерпело тяжелый кризис во время так называемой «Тюбингенской распри» 1164, 1166 годов, которую государь урегулировал в пользу вельфских противников юноши[574]См.: Feldmann K. Herzog Welf VI. und sein Sohn: Das Ende des suddeutschen Weifenhauses (mit Regesten): Diss. Tübingen, 1971. S. 65 ff.
. Его бросающееся в глаза дистанцирование от штауфеновской церковной политики, прежде всего во время принесения Вюрцбургской клятвы 1165 года, не привело, впрочем, к разрыву с императором. В 1166 году он принял участие в итальянском походе и погиб летом 1167 года от римской малярии. В результате государь смог закрепить швабское герцогство за своим собственным сыном, тоже Фридрихом.

Внимание императорской территориальной политики было постоянно направлено на области, сопредельные герцогству Швабия: здесь все-таки обнаружилась возможность для всемерного расширения собственной властной позиции. Так, пфальцграфство Рейнское в 1156 году после смерти Германа фон Шталека, который, будучи женатым на сестре Конрада III, все же не оставил после себя наследников, было передано сводному брату императора, Конраду. И на него Барбаросса тоже сумел сохранить свое определяющее влияние[575]О Конраде см.: Brinken В. Die Politik Konrads von Staufen in der Tradition der Rheinischen Pfalzgrafschaft: Der Widerstand gegen die Verdrangung der Pfalzgrafschaft aus dem Rheinland in der zweiten Halfte des 12. Jahrhunderts. Bonn, 1974. (Rheinisches Archiv; 92).
. Самостоятельные, противоречившие императорским интересам действия должны были прекратиться, Конрад мог действовать только в унисон с имперской политикой[576]Это хорошо прослеживается прежде всего в связи с coniuratio в Трире (1157/1161 годы) и «Рейнекской распрей» между Конрадом и Райнальдом фон Дасселем, см.: Brinken. Op. cit. S. 53 ff., 109 ff. и 188 ff.
. Правда, согласие между братьями никогда не нарушалось надолго. Приобретение пфальцграфом фогтских прав на имперское аббатство Лорш и Вормское епископство может вполне рассматриваться как составная часть территориально-политических мероприятий императора.

На севере и востоке собственно швабской области и на более широком пространстве Франконии уже штауфеновские предки Фридриха I успешно защищали позиции своего дома от епископства Вюрцбургского. Сам Барбаросса благодаря своему первому браку с Аделой фон Фобург навел мосты с отдаленными восточными землями. Здесь нужно назвать в особенности Нюрнберг как традиционную позицию Штауфенов и — с конца 1170-х годов — пфальц на реке Эгер. Герцогство вюрцбургских епископов, которому Штауфен в 1168 году дал гарантии своей грамотой[577]MGH.DF.I.546. Ср.: Büttner H. Staufische Territorialpolitik im 12. Jahrhundert//Wurttembergisch Franken. 1963. Bd. 47 (Neue Folge: Bd. 37). S. 22.
, ни в коем случае не следует представлять как уступку чужим властным комплексам. Несколькими годами спустя, летом 1174 года, с епископской церковью Бамберга удалось согласовать дальнейшие территориальные приобретения в восточной Франконии[578]MGH.DF.1.624 и 625. См. об этом: Klebel E.  Die Grafen von Sulzbach als Hauptvogte des Bistums Bamberg // Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. 1926. Bd. 41. 108 ff.
.

Особое направление территориально-политические интересы штауфеновского государя приобрели на южных и юго-западных рубежах Швабского герцогства. Крупную силу противодействия со стороны знати в этой зоне, без сомнения, представляли собой Церингены[579]Ср.: Büttner H. Staufer und Zähringer im politischen Kraftespiel zwischen Bodensee und Genfer See während des 12. Jahrhunderts // Schwaben und Schweiz im fruhen und Hohen Mittelalter / Hrsg. von H. Patze. Sigmaringen, 1972. (Vorträge und Forschungen; 15). S. 437–530; Heinemann H. Untersuchungen zur Geschichte der Zähringer in Burgund: Teil 1 // Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel- und Wappenkunde. 1983. Bd. 29. S. 42 ff., Teil 2 // Ibid. 1984. Bd. 30. S. 97 ff.; см. также статьи в изданиях: Die Zähringer: Eine Tradition und ihre Erforschung / hrsg. von K. Schmid Sigmaringen, 1986. (Veroffentlichungen zur Zähringer-Ausstellung; 1); Die Zähringer: Ansto? und Wirkung / hrsg. von H. Schadek und K. Schmid. Sigmaringen, 1986. (Veroffentlichungen zur Zähringer-Ausstellung; 2).
, против которых Барбаросса уже в середине 1140-х годов действовал при помощи вооруженной силы, но с которыми он достиг примирения еще до своего избрания королем. Перенос прав Империи на Бургундию в 1152 году предоставил в распоряжение церингенского герцога обширную, значимую область, которую уже в 1127 году подчинил своей власти Лотарь III. Тем самым Штауфены, разумеется, весьма искусно направили территориально-политические интересы этих своих конкурентов в швабском регионе на более удаленный регион, так что те в принципе перестали быть непосредственными противниками в Швабии. В результате бракосочетания императора с наследницей графства Бургундии Беатрисой в июне 1156 года по позициям Церингенов и в этой расположенной к юго-западу от Швабии области был нанесен тяжелый удар, последствия которого должны были проявиться только в течение будущих лет.

Как через Бургундию, так и через южношвабские земли проходил ряд важных магистралей к альпийским перевалам и, соответственно, в имперскую область, лежащую к югу от Альп. Это обстоятельство вызывало особый специфический интерес Штауфенов. Если рассмотреть в сравнении мероприятия имперских властей на этом обширном пространстве к северу и к югу от Альп, состоявшем из Ломбардии, Бургундии и герцогства Швабии, обратив внимание прежде всего на интенсивность и размах политикоадминистративной деятельности, на появление имперских легатов не только в Италии, но также и в Бургундии, как и на бросающееся в глаза свидетельство о назначении в семидесятые годы собственного прокуратора по делам королевских имуществ в Швабии, Дегенхарда фон Хелленштейна[580]См. об этом: Maurer H. Der Herzog von Schwaben. Sigmaringen, 1978. S. 291.
, то можно предположить, что Штауфен хотел конституировать здесь территориальное ядро своего непосредственного господства, фактически для себя самого[581]Так полагает Ф. Мунц: Munz F. Frederick Barbarossa: A Study in Medieval Politics. London, 1969. S. 146 ff.
. Здесь, на юге германской области Империи и Швабии, приобрели большое значение контакты Барбароссы с графом Рудольфом фон Пфуллендорф-Брегенцем — контакты, в которых можно распознать подлинную дружбу[582]Ср.: Schmid K. Graf Rudolf von Pfullendorf und Kaiser Friedrich I. Freiburg i. Br., 1954. (Forschungen zur oberrheinischen Landesgeschichte; 1). S. 64 ff.
. После смерти сына графа, ставшего летом 1167 года одной из многочисленных жертв римской малярии, Рудольф постепенно уступил связанные со своим титулом обширные права императору, который сумел закрепить за собой фогтство над епископством Курским, а после смерти самого графа — около 1180 года — также и над Санкт-Галленом. Еще один графский род этой зоны — графы фон Ленцбурги — должен был приобрести подобное же значение для Штауфена. После вымирания этой фамилии Фридрих в середине зимы 1173 года лично отправился в родовой замок Ленцбургов и смог присвоить себе тогда права фогта над Райнау, Шенисом и Беромюнстером[583]См.: Weis H . Die Grafen von Lenzburg in ihrer Beziehungen zum Reich und zur adligen Umwelt: Ungedr. phil. Diss. Freiburg i. Br., 1959; Opll F. Das Itinerar Kaiser Friedrich Barbarossas (1152–1190). Wien; Köln; Graz, 1978. (Forschungen zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters: Beihefte zu J. F. Böhmer Regesta Imperii; 1). S. 56 f.
.

Таким же образом император впоследствии сумел преодолеть и даже использовать в целях своей территориальной политики кризис, пожалуй, наиболее тяжелый за весь период его правления — последствия катастрофы его войска под Римом в середине лета 1167 года. Тогда не только герцогство Швабия окончательно перешло в его прямое распоряжение, но он получил также значительные имущества и права тех представителей знати, которых под Римом погубила малярия. В южной Швабии в это время к нему перешли владения Вартхаузенов, Биберахенов и Швайнхаузенов, а из владений сеньоров фон Швабегг — фогтство над Аугсбургским и Урсбергским монастырями. Затем и в 1170-е годы ему довелось добиться дальнейшего крупного успеха в тех же областях. Его дядя Вельф VI, чей сын Вельф также стал жертвой римской малярии, передал императору свои обширные наследные владения в Швабии, которые сначала хотел предоставить своему племяннику Генриху Льву, ввиду отказа могущественного саксонского и баварского герцога заплатить за это предполагавшуюся сумму. Затем в январе 1179 года Вельф, после того как заключил договор о назначении Штауфена наследником, был пожалован своими аллодами и дополнительно выделенным имперским достоянием в качестве ленов. Тем самым было обеспечено будущее расширение сферы штауфеновского господства[584]Feldmann K. Herzog Welf VI. und sein Sohn. S. 73 ff. e 86 ff.
.

Начавшееся тогда же выступление Барбароссы против Генриха Льва, которое привело к смещению этого могущественного герцога и к радикальному обновлению политической обстановки в Империи, также принесло императору, с приобретением фогтства над Райхенау, новый выигрыш в его южношвабской территориальной политике. На севере Германии, который отныне вновь был открыт для влияния Империи, мероприятия Штауфена выглядели иначе. О распространении штауфеновских территориальных интересов в подлинном смысле слова здесь думать не приходилось. Император понимал это, применив для осуществления своих притязаний на этот регион средства имперской политики, разделив саксонское герцогство между архиепископством Кёльнским и домом Асканиев, но также вступив и на путь целенаправленной политики в отношении городов — здесь можно привести в подтверждение грамоты, изданные для Любека, Гамбурга и Бремена.

Набросанная здесь лишь очень грубо и обобщенно картина штауфеновской территориальной политики может произвести впечатление, будто отношения государя с княжеским и знатным окружением полностью управлялись столкновениями территориальных интересов различных династов, включая и самого главу Империи. Хотя им, без сомнения, и следует отвести центральную роль, подобная картина была бы, однако, неполной и искажающей факты. Разумеется, основополагающее значение приобретал имевший всеобщее признание королевский ранг, явно не в последнюю очередь касаясь участия в военном ополчении, равно как и обсуждения на советах и принятия политических решений во время хофтагов и имперских собраний. Поэтому следует порекомендовать глубже заняться вопросом о том, что же вообще представляли собой средства «княжеской политики», чтобы исчерпать всю сложность этих отношений. Здесь, несомненно, первым делом нужно еще раз указать на ленно-правовые связи, образовывающие само строение Империи. Однако помимо них император пользовался в особенности и такими средствами, как похвала и порицание, награждение и наказание.

Многочисленны свидетельства того, как Штауфен — не отличаясь в этом от своих предшественников на троне — за выдающиеся заслуги перед Империей, в значительной степени по поводу обширных военных предприятий эпохи его правления, удостаивал экстраординарными привилегиями или выдавал диплом награждаемым, которые обычно слабо были связаны с Империей. Так, например, князь Владислав Богемский в январе 1158 года получил королевский титул во исполнение заключенного с императором в июне 1156 года тайного договора о будущей поддержке им государя в действиях против Милана и об активной военной помощи против Польши летом 1157 года. Подобные факты повышения в ранге или наделения чрезвычайным правооснованием с самого начала правления Барбароссы могут быть многократно подтверждены свидетельствами. Можно, например, назвать возведение Австрии в ранг герцогства (сентябрь 1156 года), признание герцогства Сполето, маркграфства Тосканы, княжества Сардинии и прав герцога Вельфа VI на родовые владения Матильды в 1152 году или — спустя два года — передачу Генриху Льву права инвеституры в епископствах Ольденбургском, Мекленбургском и Ратцебургском, так же как и во всех епископствах, учреждаемых в будущем за Эльбой.

Летом 1167 года, вскоре после катастрофы, постигшей императорскую армию под Римом, когда вспышка малярии вызвала тяжелые потери среди князей и в войсках Штауфена, император принес свою благодарность происходившим с северо-запада Тосканы сеньорам Буджиано и Маона за помощь, оказанную в крайне опасный и тяжелый кризисный период, выдав диплом с подтверждением их владений и прав[585]Opll F. Barbarossa in Bedrangnis: Zur uneinheitlichen Datierung eines Diploms aus dem Spatsommer 1167 // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1987. Bd. 43. S. 199.
. Таким образом, были отмечены представители местной знати, которые в обычных обстоятельствах едва ли удостоились бы контакта с императором.

Впрочем, авторитет императора гораздо отчетливее проявлялся в связи с порицаниями и наказаниями. Именно успешное разрешение конфликтов между князьями в существенной мере содействовало укреплению престижа верховной власти в Империи. Характерным примером этого является развитие отношений с Церингенами[586]См. выше прим. 581.
, которые в результате распространения штауфеновской власти на Бургундию вынуждены были смириться с тяжелым ущербом, нанесенным интересам их собственного господства. Хотя Фридрих после своего бракосочетания с Беатрисой Бургундской как бы в порядке компенсации передал им права на инвеституру в епископствах Лозаннском, Женевском и Сьонском (Зиттенском), Церингены могли осуществлять их лишь частично, и к тому же в 1162 году по приговору князей были лишены этих прав в отношении Женевы. Хотя здесь не может быть речи ни о порицании, ни о наказании в собственном смысле слова, неотвратимым результатом все-таки стал тяжелый кризис в церингенско-штауфеновских отношениях, который дополнительно обострился из-за отклонения кандидатуры Рудольфа фон Церингена на майнцский архиепископский престол (1160 год). Его урегулирование было достигнуто лишь с течением времени.

Самым известным примером наступления Барбароссы на позиции имперских князей является, несомненно, низложение Генриха Льва как герцога Баварии и Саксонии[587]Ср.: Jordan K. Heinrich der Löwe: Eine Biographie. München, 1979. S. 197 ff.; Heinemeyer K. Der Prozeβ Heinrichs des Löwen // Blatter für deutsche Landesgeschichte. 1981. Jg. 117. S. 1-60.
, пришедшееся на 1180 и ближайшие годы. Этот двоюродный брат императора, определенно, самый значимый и самый могущественный имперский князь своего времени, в ходе форсированного Барбароссой примирения с Вельфами вступил в тесные контакты с Империей и ее главой. В качестве герцога Саксонии и Баварии он располагал самой обширной зоной господства в германской части Империи. В течение долгих лет Штауфен близко взаимодействовал с ним. Гармония, взаимопонимание и доверие господствовали в отношениях двух государственных мужей. Прежде всего, под власть Вельфа была всецело передана северная часть германской державы. С согласия государя герцог пользовался там правами инвеституры в ряде епископств, находившихся в колонизованной области. Его энергичные действия особенно яркое проявляются в случае с основанием города Любека (с 1158 года). Напряженность в территориально-политических отношениях с соседними князьями является еще одним доказательством интенсивной экспансионистской политики Вельфа, которая на востоке саксонского герцогства сталкивалась с противостоящими силами архиепископства Магдебургского и маркграфов Бранденбургских из дома Асканиев, на западе — с противодействием архиепископства Кёльнского. Со стороны Империи район Гарца составлял зону, до которой распространялась экспансия вельфской власти, но на которую в то же время принципиально сохранялись определенные возможности влияния, прежде всего в Госларе. Непосредственно к югу и к юго-востоку от Гарца принадлежавшие королю земли замыкались Золотой долиной, областью вокруг реки Плайсе и Фогтландом, которые уже со времен Конрада III, а затем, при Барбароссе, в еще большей мере относились к районам, в которых королевская власть проявляла прямую заинтересованность[588]См. общую характеристику в: Patze H. Kaiser Friedrich Barbarossa und der Osten // Probleme des 12, Jahrhunderts: ReichenauVortrage 1965–1967. Konstanz; Stuttgart, 1968 (Vorträge und Forschungen; 12). S. 337–409.
.

Начиная с шестидесятых годов XII века вельфская территориальная политика на севере Германии постоянно наталкивалась на сопротивление князей и знати, и император вынужден был неоднократно вмешиваться, улаживая конфликты. Хотя, с одной стороны, эти вмешательства Штауфена имели следствием возрастание и демонстрацию авторитета имперской власти, с другой стороны, они выявляли также и трудности, возникавшие перед государем, суживая пространство для действий, связанных с потребностями его итальянской политики. Тем не менее и впредь доминировали хорошие отношения с Генрихом Львом, который как своим последовавшим в 1162 году разводом с Клеменцией фон Церинген, так и согласованным в 1165 году браком с Матильдой Английской показал себя тесно связанным с политическими мероприятиями своего кузена-императора. Еще в ходе его паломничества в Святую землю в 1172 году на него, наряду с епископом Конрадом Вормсским, посланным тогда в качестве легата императора, могли быть возложены дипломатические задачи по проведению переговоров с византийским императором. Впрочем, именно этой поездке суждено было наметить первую точку разрыва в его отношениях с Барбароссой. Уже сам фактически королевский прием, оказанный Генриху императором Мануилом, едва ли мог усилить доверие Штауфена к своему вельфскому родственнику. Вдобавок герцог во время переговоров в Византии, кажется, явно превысив свои полномочия и перейдя рамки признанной за ним императором свободы действий, сделал василевсу уступки, которые позднее многими — но, впрочем, не самим государем — были инкриминированы ему в качестве «государственной измены»[589]См.: Ohnsorge W. Die Byzanzpolitik Friedrich Barbarossas und der «Landesverrat» Heinrichs des Löwen // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1943. Bd. 6. S. 118 ff.; Jordan K. Heinrich der Löwe. S. 180–181.
.

Если позволить себе распознать в этих событиях всего лишь начало отчуждения, которое сперва и правда не привело к подлинному разрыву, то ими, тем не менее, все-таки были произведены, так сказать, первые атмосферные помехи в штауфеновско-вельфских отношениях. В последующие годы дело дошло до настоящего, форменного разрыва не благодаря широкому европейскому контексту, а из-за территориально-политических интересов — чрезвычайно типичным для связей между имперскими властями и княжеским окружением образом. В связи с этим известна прежде всего сцена встречи Барбароссы с Генрихом в Кьявенне в начале 1176 года, столь драматично изображаемая позднейшей историографией. В ее исторической достоверности, несмотря на многие проблематичные детали, прежде всего на мнимое падение на колени императора перед Вельфом, сомневаться не приходится[590]См.: Jordan К. Heinrich der Löwe. S. 188 ff.
. В Кьявенне нужды штауфеновской итальянской политики, требование присылки новых военных контингентов из Германии для борьбы против верхнеитальянских коммун вновь оказались связаны с территориально-политическими амбициями имперских князей севернее Альп, которые решающим образом содействовали обострению ситуации. Фридрих ставил вопрос об участии Генриха Льва в противоборстве в Италии или о деятельной поддержке с его стороны в военных столкновениях, тот же выдвигал требование уступить Гослар. Приняв это условие, император должен был бы полностью пожертвовать своей столь успешной до сих пор территориальной и хозяйственной политикой на южном рубеже саксонского герцогства и поставить ее на новые основания. С этим он согласиться не мог.

Когда спустя два года император в абсолютно изменившейся политической ситуации (с папством и норманнским Сицилийским королевством был, наконец, заключен мир, с Ломбардской лигой — перемирие) вернулся в Германию, политические отношения в области севернее Альп были снова поколеблены тяжкими столкновениями Вельфов с их противниками в саксонских землях. Однако, в отличие от обстоятельств 1160-х годов, дело теперь совершенно очевидно не заключалось в стремлении императора урегулировать конфликты, то есть сохранить позиции Генриха Льва. Он внял резким жалобам на Вельфа и начал процесс против своего двоюродного брата. В результате герцогу пришлось ощутить на себе всю прочность и строгость императорской власти. Его действия ужесточились во многом из-за мероприятий Империи, неоднократно угрожавших его территориально-политическим интересам. Как тяжелый удар он должен был воспринять прежде всего соглашение между Барбароссой и их общим дядей Вельфом VI о передаче южношвабских владений Вельфов Штауфену. Правда, к этой неудаче он отчасти и сам был причастен: все-таки предложение Вельфа сделать его наследником он упустил, не выплатив за это оговоренную сумму.

Потребовалось два военных похода императора, в 1180 году в район Гарца, в 1181 году на крайний север Саксонского герцогства вплоть до Любека, чтобы подчинить Вельфа силой оружия и превратить в реальность его смещение, последовавшее уже в начале 1180 года. Несмотря на эти заметно потрясшие Империю события, мы не видим признаков хоть какой-нибудь опасности, которая серьезно угрожала бы авторитету государя. Конечно же, и многочисленные противники Вельфа были прочной базой для мероприятий имперских властей. Здесь сказались мудрые, осмотрительные и искусные действия Штауфена, который, с явной оглядкой на князей Империи, получив в свое распоряжение благодаря смещению Генриха Льва герцогства Бавария и Саксония, вновь выдал их в надел в территориально измененной форме и тем самым сумел решающим образом укрепить собственные позиции. Оба герцогства были расчленены или уменьшены, с чем было связано создание новых территорий, лучше поддающихся контролю и управлению. Западная часть Саксонии (области Кёльнской и Падерборнской епархий) в качестве герцогства Вестфалии перешли к архиепископу Кёльнскому, саксонский восток в виде герцогства Энгерн — к Бернхарду из дома Асканиев, то есть к традиционному противнику Вельфа, с которым тот десятилетиями состоял в конфликте. Баварией были наделены пфальцграфы Виттельсбахи, чем было положено начало той роли, которую они затем играли в Баварии и для Баварии на протяжении столетий. Тем не менее, в соответствии с отчетливо проявляющимся здесь принципом «divide et impera» («разделяй и властвуй»), область господства маркграфов Штирийских, с давних пор развивавшаяся очень самостоятельно, была одновременно возведена в ранг отдельного герцогства. Вычленение из баварского властного комплекса андесского маркграфства Истрии, сеньоры которого впредь выступали как герцоги Кроации (Хорватии) и Далмации, затем под титулом герцога Мерании[591]Ср.: Patze H. Kaiser Friedrich Barbarossa und der Osten. S. 399.
, было дальнейшим шагом к разрушению прежних обширных блоков власти.

Но главное — то, как со смещением Генриха Льва и с реорганизацией Империи, ставшей его результатом, все отчетливее выкристаллизовывалось отдельное сословие имперских князей[592]См. об этом: Heinemeyer K. Konig und Reichsfursten in der spaten Salier- und fruhen Stauferzeit // Blatter für deutsche Landesgeschichte. 1986. Jg. 122. S. 4 ff.
, характерную особенность которого следует видеть в непосредственной связи с Империей, в наделении ленами исключительно от лица имперского главы. Правда, и в отношении данного феномена исследователи смогли установить, что первые шаги на этом пути были сделаны уже в первой половине XII столетия, что в Барбароссе и здесь тоже надо видеть не столько подлинного «новатора», сколько человека, который по преимуществу дал ход уже имевшимся налицо возможностям, расширил их и максимально эффективно применил на деле. И все же не подлежит сомнению, что имперские князья как подлинное сословие должны восприниматься только со времени около 1180 года.

В первую очередь графы стали теми, кого четкий барьер отделял отныне от прямого доступа к главе Империи. Этим все-таки были достигнуты концентрация решающих сил в Империи, особенно тесная, даже неразрывная связь носителей княжеской власти с государем и, тем самым, подведение под его господство обновленного, гораздо лучше защищенного фундамента.

Именно пример Генриха Льва показывает, что к средствам «княжеской политики» Фридриха Барбароссы наряду с похвалой и порицанием, награждением и наказанием относились также главным образом умелые тактические действия в отношении его социального окружения, покровительство одним персонам при одновременном отстранении других и, таким образом, в конечном счете постоянно присутствующий во всей политике Штауфена принцип «divide et impera». Существенные основания для отношений императора с княжеским миром его времени должны усматриваться далее в узких и широких родственных союзах между Штауфеном и многочисленными родами высшей знати[593]См. генеалогические реестры, приводимые Деккер-Хауффом в издании (которые, правда, содержат ошибки и отчасти данные, вряд ли заслуживающие доверия): Decker-Hauff H. Das Staufische Haus 11 Die Zeit der Staufer: Geschichte — Kunst — Kultur: Katalog der Ausstellung. Stuttgart, 1977. Bd. 3: Aufsatze. S. 339 ff.
. Так, сам император через свою мать Юдифь состоял в ближайшем родстве с Вельфами, которые при его предшественниках находились в открытой оппозиции к Империи. Бабенберги — Генрих Язомирготт, Оттон Фрейзингенский и Конрад Пассауский (с 1164 года архиепископ Зальцбургский) — были связаны с ним через свою мать, Агнессу из рода Салиев, приходившуюся также бабкой Барбароссе. Виттельсбахи тоже были родственниками (consanguinei) Штауфена.

Через его родную сестру Берту, состоявшую в браке с герцогом Маттиасом Верхнелотарингским, осуществлялись тесные контакты с крайним западом Империи. Брак его сводной сестры Юдифи с ландграфом Людвигом II Тюрингским навел мосты с областью, имевшей значение прежде всего в связи с позицией Вельфов в Саксонии. В 1156 году после смерти Германа фон Шталека, женатого на сестре Конрада III, Гертруде, Фридрих титуловал в качестве пфальцграфа Рейнского своего сводного брата Конрада. Сам Штауфен в своем первом, расторгнутом в 1153 году браке, имел супругой Аделу фон Фобург и в результате смог распространить свою власть и свое влияние вглубь восточнофранконских земель. В июне 1156 года он взял в жены Беатрису, наследницу графства Бургундии, после того как были сорваны переговоры о заключении брака с Восточной Римской империей. Эта женитьба открыла для штауфеновской территориальной политики совершенно новое поле, на котором она могла проводиться, будучи направленной в особенности против конкурентов-Церингенов.

От брака с Беатрисой Бургундской произошло не меньше одиннадцати детей — восьми сыновей и трех дочерей, даты жизни, а отчасти даже и имена которых исследователям удается реконструировать лишь с большим трудом[594]См. Assmann E. Friedrich Barbarossas Kinder//Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1977. Bd. 33. S. 435 ff. Деккер-Хауфф (см. ссылку в предыдущем примечании, S. 357) намеревался приписать Штауфену — без достаточных оснований — внебрачного сына по имени Ульрих. К. Гёрих считает родственного императору конверса-картезианца Дитриха Сильв-Бенитского его сыном (см.: Gorich K. Ein Kartauser im Dienst Friedrich Barbarossas: Dietrich von Silvebenite (c. 1145–1205). Salzburg, 1987. (Analecta Cartusiana; 53). S. 24 ff), в то время как другие относят его к дому герцогов Лотарингских (Ibid. S. 28).
. В любом случае, свидетельства лучше удостоверяют сыновей монаршей четы: в июле 1164 года в Павии родился первый сын, получивший главное для Штауфенов имя Фридрих. Годом позже, в ноябре 1165-го, в Нимвегене появился на свет второй сын Генрих (данное ему имя отсылает к салической традиции) — впоследствии наследник престола, уже в четырехлетием возрасте избранный королем. Во время военного похода против Рима и Южной Италии в феврале 1167 года в замке Модильяна близ Фаэнцы увидел этот мир третий сын императора, Конрад, который после смерти своего старшего брата в конце 1169 года получил его имя и стал герцогом Швабии. Затем, в промежутке между 1170 и 1177 годами, родились Оттон, впоследствии пфальцграф Бургундский, Конрад, впоследствии герцог Швабский, и Филипп, пробст Ахена, затем герцог Тосканский и Швабский и с 1198 года король. На те же годы — очевидно 1173 и 1175-й — выпало известное лишь из более поздней традиции рождение сыновей Райнальда и Вильгельма, которые умерли еще в детском возрасте. Вообще же, с весьма высокой долей вероятности, первым ребенком от этого брака была дочь Беатриса (умерла около 1174 года), а следующей, осенью 1168 года, появилась на свет девочка, имя которой до нас не дошло. Этот ребенок умер где-то в конце 1184 года, найдя упокоение вслед за своей сестрой Агнессой, скончавшейся 8 октября того же года.

В связи с интересующим нас контекстом — отношением Барбароссы к княжескому окружению — важен прежде всего вопрос о том, в какие брачные союзы вступали дети государя или какие из этих союзов намечались. Уже в случае с первым свидетельством, которое было здесь приведено, о договоренности по поводу брака старшего сына императора с дочерью английского короля, достигнутой весной 1165 года, обращает на себя внимание тот факт, что при этом продумывались преимущественно связи с крупными зарубежными властителями, с королевскими домами. Таким образом, матримониальную политику Штауфена следует рассматривать в свете его «интернациональной» политики. Также и дочери государя в первую очередь, наряду со старшим сыном, призваны были помогать выстраивать и укреплять подобные контакты Империи посредством оговоренных или только еще планируемых брачных связей. Для Беатрисы, старшей дочери Барбароссы, около 1173–1174 годов предусматривалось заключение брака с королем Вильгельмом II Сицилийским — план, который, впрочем, впоследствии оказался неудачным[595]Assman E. Op. cit. S. 447–448. (Правда, относимая здесь к 1174 году осада Анконы имела место в 1173 году!).
. Примерно в то же самое время к Штауфену через посланника обратился султан Саладин, причем Беатриса была избрана в качестве невесты для сына мусульманского правителя[596]Ibid. S. 448; Mohring H . Saladin und der Dritte Kreuzzug. Wiesbaden, 1980. (Frankfurter historische Abhandlungen; 21). S. 125 ff.
. Ее младшая сестра уже в раннем детстве была определена в невесты Ричарду Львиное Сердце, в то время еще графу Пуату, или принцу Эммериху (Имре), сыну короля Белы III Венгерского[597]Assman E. Op. cit. S. 451–452.
. Генриху VI его оговоренным в 1184 и заключенным в 1186 году браком с Констанцией Сицилийской суждено было после смерти Барбароссы открыть для штауфеновской имперской истории совершенно новое измерение[598]Ср.: Wolter H. Die Verlobung Heinrichs VI mit Konstanze von Sizilien im Jahre 1184 // Historisches Jahrbuch. 1985. Jg. 105. S. 30–51.
. Его младший брат, Фридрих Швабский, в первые годы своей жизни носивший имя Конрад, был сначала — в 1181 году — обручен с дочерью короля Вальдемара Датского[599]Pelzer H. Friedrichs I. von Hohenstaufen Politik gegenuber Danemark, Polen und Ungarn. Diss. Borna; Leipzig, 1906. S. 38 ff.; Rassow P. Der Prinzgemahl: Ein Pactum matrimoniale aus dem Jahre 1188. Weimar, 1950. (Quellen und Studien zur Verfassungsgeschichte des Deutschen Reiches in Mittelalter und Neuzeit; 7/1). S. 55–56, 72 ff. Рассов в своей работе рассматривает договор о браке между Конрадом фон Ротенбургом и Беренгарией Кастильской от 1188 года.
. Бракосочетание, впрочем, не состоялось, и во время похода крестоносного войска через Венгрию была достигнута договоренность о его женитьбе на дочери венгерского короля[600]Eickhoff E . Friedrich Barbarossa im Orient: Kreuzzug und Tod Friedrichs I. Tübingen, 1977 (Istanbuler Mitteilungen; Beiheft 17). S. 58.
.

Таким образом, в матримониальной политике штауфеновского императора находили свою опору рубежи большой политики Империи. Однако устанавливаемые при этом контакты все же никоим образом не были свободны от обратного влияния на них связей с имперскими князьями, как и от учета их интересов. Особенно отчетливо это проявляется применительно к отношениям императора со своим вельфским кузеном Генрихом Львом[601]См. его биографию: Jordan K. Heinrich der Löwe: Eine Biographie. München, 1979.
, если рассматривать брачные договоренности 1180-х годов с датским и английским королевствами еще и на фоне закрепления Вельфов на этой чужой политической сцене. Благодаря своему браку с Матильдой Английской, согласованному в 1165 году и заключенному в Миндене в 1168 году, Вельф располагал поддержкой в державе Плантагенетов, которой с 1182 года суждено было стать местом его изгнания. Связи Генриха с Данией основывались, с одной стороны, на его положении фактического вице-короля у северной границы Империи, но нашли свое выражение и в браке Гертруды, его дочери от брака с Клеменцией фон Церинген, с сыном короля Вальдемара, впоследствии унаследовавшим трон под именем Кнута VI. В первом браке, с 1166 года, Гертруда была замужем за двоюродным братом Барбароссы, герцогом Фридрихом фон Рутенбургом, сыном короля Конрада III, который, впрочем, уже летом 1167 года умер под Римом от малярии.

Чтобы, приняв во внимание родственные связи Штауфена с различными княжескими домами его Империи, еще более расширить панораму его отношений с князьями, необходимо учесть важный ракурс, который раскрывает феномен подлинно дружеских контактов императора с отдельными персонами, простирающихся в приватную сферу Фридриха Барбароссы уже как человека. Традиция не часто позволяет проследить дружбу такого рода столь же полно, как в случае с графом Рудольфом фон Пфуллендорфом[602]См.: Schmid K. Op. cit.
, происходившим из южношвабских земель и именовавшимся еще и по другим своим главным владениям — Брегенцу, Рамсбергу и Швайнсхуту. Уже при разделе наследства его тестя, графа Рудольфа фон Брегенца, в начале правления Фридриха I бросается в глаза, что этот человек, уже тогда близкий к государю, получил ту часть владений, которая имела решающее значение для связей с югом, с Италией. Пфуллендорфец всегда относился к числу персон, входивших в непосредственное окружение Штауфена, занимая при дворе почетное место близкого доверенного лица императора. Характерно, и не в последнюю очередь, то обстоятельство, что летописец из Лоди Ачербо Морена помещает пфуллендорфца в ряд своих описаний избранных персон императорского двора. Доверительные взаимоотношения и дружба с императором, пожалуй, нашла наиболее знаменательное выражение в территориальной политике графа, развивавшейся в полном соответствии со штауфеновскими интересами. Даже тяжелая личная утрата Рудольфа, смерть его единственного сына Бертольда летом 1167 года возле Рима, не нанесла никакого ущерба отношениям с главой Империи и никак их не омрачила. Напротив, начиная с 1168 года он фактически сделал императора (и его род) своим наследником. Уже в 1170 году Барбаросса смог распорядиться пфуллендорфским фогтством над епископством Кур и передать его своему сыну, герцогу Фридриху Швабскому. Когда граф Рудольф предпринял затем, в 1180 году, паломничество в Святую землю, из которого ему не суждено было вернуться, его фамильные владения, но также и особенно ценное, приобретенное в 1166 году имперское фогтство в отношении монастыря Санкт-Галлен, были приняты Штауфеном. В результате, но также и благодаря своему соглашению с Вельфом VI о наследовании Штауфенами его территорий и приобретению фогтских прав на островной монастырь Райхенау, прежде подчинявшийся как фогту Генриху Льву, император в начале 1180-х годов сумел решающим образом упрочить и расширить позиции своей фамилии в южношвабских землях, в области Боденского озера и на важнейших коммуникациях с Италией.

Наши резюмирующие выводы об отношениях Штауфена с его княжеским и знатным окружением до сих пор были сосредоточены на области, расположенной к северу от Альп. Соответственно, следует обратить внимание также и на положение дел в южном королевстве Италия, где, впрочем, «княжеская политика» должна рассматриваться в рамках структурно-исторического процесса, развивавшегося существенно иным образом. Хотя обозначение Италии в штауфеновскую эпоху как «страны городов» подчеркивает только один аспект панорамы этой области, не может быть сомнения в том, что силы итальянских князей и знати находились в состоянии непрерывной оборонительной борьбы против коммун — борьбы, в которой они нередко терпели поражения. Правда, эту картину следует дифференцировать не только в региональном смысле, но и применительно к отдельным выдающимся знатным родам[603]См. уже сказанное об этом выше, на стр. 230 слл.
. Впрочем, необходимо решительно подчеркнуть относительность вопроса, ставившегося на первый план более ранней историографией — поддерживал ли Барбаросса со всей энергией знать в ее борьбе против коммун. Ради подкрепления своего авторитета, реализации своих политических мероприятий он был вынужден постоянно высматривать вокруг союзников. При этом подобные соратники могли происходить из рядов знати, но также — из вполне прагматических соображений — разыскиваться и среди городов. Вражда и соперничество между городами в локальной борьбе за власть приводили, например, на сторону императора традиционных противников миланцев — города Павию, Кремону, Лоди и Комо, так же как, наоборот, восстанавливали против Империи союзников «ломбардской метрополии», особенно Брешиа, Крему, Тортону и Пьяченцу. Как выразительный пример отношений Штауфена со знатью Италии можно расценивать связи с родом Монферрат[604]См. также выше, стр. 232 с прим. 488.
. Маркграф Вильгельм был связан с Фридрихом Барбароссой благодаря своему браку с дочерью Бабенберга Леопольда III, Юдифью. В то же время его теща Агнесса была бабкой государя. Способом, типичным именно для фронтового положения, в котором находилась знать имперской Италии по отношению к коммунам, Вильгельм уже во время первого итальянского похода нового короля, предпринятого в 1154–1155 годах, искал его поддержки. Она и была ему предоставлена, когда Штауфен повел военное наступление против Кьери и Асти. Существенным для сильной позиции маркграфа было, впрочем, не в последнюю очередь то обстоятельство, что в области его господства, сконцентрированного в восточном Пьемонте к югу от реки По, вряд ли имелись значительные города, которые могли бы представлять для него большую угрозу. Во время тяжелых столкновений с ломбардскими коммунами, прежде всего с Миланом, заполнивших имперскую историю начиная с 1158 года, маркграф входил в число самых верных и постоянных соратников императора по оружию. Доверительные отношения между Вильгельмом и Фридрихом нашли свое превосходное выражение в сентябре 1164 года — не только в выдаче пары дипломов со щедрым удостоверением владельческих прав, но прежде всего в том, что государь оставил на попечение маркграфа своего первенца Фридриха, которого слабая телесная конституция не позволила взять с собой в поход через Альпы в Германию, предстоявший в самое ближайшее время.

Позднее, с возникновением Ломбардской лиги и следовавшим параллельно ему крахом штауфеновского имперского господства в Ломбардии, неизменная верность императору обернулась для Монферрата крайне опасным положением. В конце концов он вынужден был склониться перед превосходством городов, вступив в соглашение с Лигой. Во время пятого итальянского похода Штауфена Вильгельм, естественно, снова встал на сторону Империи. Он был решающей движущей силой в столкновениях этого периода, которые сконцентрировались вокруг города Алессандрия, основанного в центральной области господства его дома при определяющем участии союзных городов. Безуспешность военных интервенций, которая, наконец, подвигла государя вступить на путь переговоров, стала решающим фактом для будущего развития отношений между маркграфом и Барбароссой. Интересы Вильгельма, отстаивание им своих позиций в борьбе против враждебных коммун, должны были при этом пасть неизбежной жертвой. Вдобавок к этому в центральноитальянском регионе очень скоро проявились и новые конфликтные зоны, где мероприятия императорской политики также не пошли на пользу дому Монферрат. Конрад, сын маркграфа Вильгельма, чей брат Райнер в 1180 году женился на Марии, дочери византийского императора Мануила[605]Эта женитьба в то самое время, когда отношения Барбароссы с Восточной Римской империей достигли критической точки, проливает существенный свет на ухудшение монферратско-штауфеновских отношений, столь гармоничных на протяжении целых десятилетий.
, в ходе своей энергичной территориальной политики в Средней Италии вступил в конфликт с имперскими властями. В 1179 году он даже взял в плен Кристиана Майнцского, имперского легата Барбароссы в этой зоне[606]См. об этом: Ilagermann D. Beiträge zur Reichslegation Christians von Mainz in Italien // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1969. Bd. 49. S. 186–238.
. При окончательном примирении императора с Ломбардской лигой, но уже и прежде, при примирении с городом Алессандрией, о каком-либо учете интересов маркграфского дома Монферрат не было больше и речи[607]См.: Opll F. Stodt und Reich im 12. Jahrhundert(l 125-1190). Wien; Köln; Graz, 1986. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu Böhmer J. F. Regesta Imperii; 6). S. 189 ff. По поводу засвидетельствованной только в XVIII веке женитьбы Вильгельма Монферратского — вероятно, дяди носившего то же имя многолетнего соратника Барбароссы по оружию — на мнимой дочери императора по имени София в 1186 году см. из новой литературы работу Ассмана: Assmann E. Op. cit. S. 467 ff.
.

Наряду с подобными связями штауфеновского государя с кругами высшей знати имперской Италии, в подтверждение чему могут быть упомянуты также маркграфы Маласпина, графы Бьяндрате или граф Гвидо Гуэрра, наряду со многими другими персонами[608]См. особенно: Haverkamp A . Friedrich l. und der hohe italienische Adel // Beiträge zur Geschichte Italiens im 12. Jahrhundert. Sigmaringen, 1971. (Vorträge und Forschungen; Sonderbd. 9). S. 53–92.
, здесь должно быть уделено внимание группе выдающихся вассалов, также имевших при Барбароссе большое значение для политики Империи. Речь при этом идет о потомках вассалов Матильды Тосканской, которых обычно объединяют понятием «Матильдин вассалитет»[609]См. об этом выше, на стр. 219 и 221.
. Благодаря обширному владельческому комплексу великой графини они уже рано начали играть значительную роль в качестве носителей различных функций и как локальные сеньоры во многих частях имперской Италии, особенно в зоне Апеннин между Виа Эмилия и северо-западной Тосканой. Уже в период правления Лотаря III они выступили как самостоятельная по отношению к Империи группа, добивавшаяся при этом от императора поддержки в борьбе против поднимавшихся в то же самое время городских сил. При Фридрихе Барбароссе, с 1152 года и до начала семидесятых годов, достояние Матильды вместе со связанными с ним владельческими правами в принципе было выделено герцогу Вельфу VI, впрочем, государь постоянно акцентировал свой собственный сюзеренитет. Ввиду проалександровской позиции, занятой его вельфским дядей во время схизмы, Фридрих еще более усилил свое влияние в этой зоне. После того как герцог примерно в 1173 или 1174 году согласился на отступную плату взамен своих имперских прав в Италии, император в результате умелых дипломатических переговоров с папством сумел закрепить за собой эти владения, столь важные для утверждения позиций Империи к югу от Альп. Даже если дело и не дошло до окончательного урегулирования претензий, выдвинутых как со стороны римской церкви, так и со стороны Империи, Барбаросса все же не оставил сомнения в том, что рассматривает бывшее достояние Матильды в качестве интегрированной составляющей своего господства в Италии. Позднее, во время своего последнего итальянского похода (1184–1186 годы), он подчеркнул свои притязания не только тем, что обязал миланцев оказать ему военную поддержку при повторном овладении наследием Матильды. Император тогда еще и лично посетил болезненную зону в Апеннинах, к югу от Реджо и Модены, и посредством выдачи привилегий привязал к себе ряд важных представителей вассалов Матильды, таких, например, как Гарфаньяна и Версилиа в северных окрестностях Лукки.

Итак, чтобы резюмировать проблему отношений Барбароссы с миром итальянской знати, нам останется констатировать, что к югу от Альп основания для господства знати были все же гораздо слабее и неопределеннее, чем в германской части Империи. Серьезного противника для знати на юге следует видеть не в конкурентах из ее собственных рядов и не в Империи: напротив, им определенно являлся мир коммун. Противодействие коммун давало повод искать помощи у имперских властей и стремиться обрести в них сильную политическую опору. Для Империи же, наоборот, связь с кругами знати хотя и составляла всегда один из возможных регулирующих элементов в борьбе различных сил, но все-таки именно только один из них, наряду с другими. Не в последнюю очередь то, что в своих властных и финансовых возможностях мир итальянской знати был гораздо более ограничен по сравнению с городами, привлекало государя в этой части Империи все же бесспорно именно к коммунам как к непосредственной основе для мероприятий, оформлявших его господство.

Обращение к комплексу связей Штауфена с общностью мирян, прежде всего знати, но также и близких к знати слоев, осталось бы, впрочем, фрагментарным, если бы мы не захотели привлечь и следующий характерный для эпохи общественный круг Его конституирование в период высокого Средневековья относится к наиболее выделяющимся феноменам социального подъема, наблюдаемого в эти столетия. Речь идет о министериалитете[610]Ср. о нем в первую очередь: Bosl K. Op. cit., а также замечания у Т. Майера и Й. Флекенштайна: Mayer Th. Die Ausbildung der Grundlagen des modernen deutschen Staates im hohen Mittelalter// Historische Zeitschrift. 1939. Bd. 159. S. 475; Fleckenstein J Friedrich Barbarossa und das Rittertum: Zur Bedeutung der gro?en Mainzer I loftage von 1184 und 1188// Festschrift für H ermann Heimpel zum 70. Geburtstag am 19. September 1971. Göttingen, 1972. Bd. 2. (Veroffentlichungen des Max-Planck-Instituts für Geschichte; 36 / II). S. 1030.
, который прежде всего в XII столетии все более обретает свои контуры и собственный профиль в общественной структуре Империи. Министериалы изначально были обладателями «службы» (ministerium), к несению которой они привлекались на местах в рамках господства как представителей знати, так и духовенства. При этом сначала речь шла о людях несвободного состояния, которые, впрочем, в процессе исполнения этой службы достигали отчетливо различимого социального возвышения — особенно если подразумевалась квалифицированная служба, вроде исполнения обязанностей стольника (трухзеса), камерария, кравчего или маршала. Положение министериала к тому же реально зависело от положения его господина, так что, естественно, между министериалами монастыря Корвей, архиепископа Майнцского или самой Империи могли существовать значительные ранговые различия.

Начиная с салической эпохи королевская власть в растущем масштабе использовала эти вновь выдвинувшиеся слои, но здесь все-таки обнаружилось совершенно новое для прежней расстановки сил, все более повышающее свою значимость сословие, на которое благодаря этому можно было с успехом опереться. Правда, Штауфену поначалу пришлось отличать штауфеновско-швабский министериалитет от имперского, но с возвышением до уровня королевской власти обе этих сферы смешивались в одну, нередко однородную социальную структуру. Здесь тоже, как и в случае с князьями и знатью, особо выдвигались отдельные персоны, отмеченные частым присутствием при дворе, тесной личной близостью к государю, а также, во многом именно благодаря этому, уже и обширными собственными областями господства, состоявшими из многих наделов. Яркий такой пример являет собой, в частности, происходящий из Пфальца имперский министериал Вернер фон Боланден, обнаруживаемый в министериальном властном комплексе этого периода ленной книгой, которая относится к концу XII столетия[611]О сеньорах фон Боланден см. статью О. Энгельса в: Lexikon des Mittelalters. Bd. I. München; Zurich, 1980. S. 356f.
.

Не в последнюю очередь с передачей должностей и связанных с ними требований могло быть сопряжено то, что министериалы из такого рода сокровищницы могли почерпнуть опыт политической деятельности и техники управления, что они нередко проявляли себя как подлинно идеальный персонал для самых трудных должностных сфер. Там, где требовались вдохновение для принятия решений, способность их реализовать и полная мера политической интуиции и гибкости, там теперь предоставлялась возможность прибегнуть к помощи не одних только представителей духовенства или знати. Там в штауфеновскую эпоху во все возрастающем числе приступали к действиям министериалы. Этот феномен можно хорошо понять прежде всего в рамках итальянской политики. Правда, сам Барбаросса при этом поначалу делал большую ставку на духовных лиц, графов и благородных, что можно подтвердить ссылкой на носителей значительных должностей ломбардского имперского управления в 1160-е годы — епископа Генриха Люттихского (Льежского), графов Генриха фон Дица и Гебхарда фон Лойхтенберга или благородных господ Маркварда фон Грумбаха и Арнольда фон Дорштадта. Но уже в эти годы первый министериал направлен в Италию: фогт Вильгельм фон Ахен был назначен графом Сиены. Со всей определенностью участию министериалов в штауфеновской итальянской политике суждено было пойти в гору уже позднее, причем для времени Барбароссы следует назвать, в частности, Бертольда фон Хокёнигсбурга, занятого в 1180-е годы на Виа Эмилия, а применительно к 1190-м годам сослаться прежде всего на таких людей, как Марквард фон Аннвайлер.

Столь богатая различными гранями и аспектами[612]Укажем, между прочим, на то, что уже в Констанцском договоре от I 153 года было предусмотрено подтверждение этого соглашения с папой со стороны императора посредством присяги, приносимой имперским министериалом, см.: ВОМ 164, 169. О феномене принесения присяги заместителем ср.: Gocz W. «…iuravit in anima regis»: Hochmittelalterliche Beschrankungen koniglicher Eidesleistung // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1986. Bd. 42. S. 517–554, особенно S. 528.
картина отношений Штауфена с миром князей, знати и министериалитета становится в результате чрезвычайно пестрой и все-таки с особой разносторонностью проявляет здесь и условия, и возможности имперского господства. В лице министериалов, с их активным привлечением к деятельности в интересах Империи, император смог распоряжаться поистине неисчерпаемым резервуаром высочайших талантов, служащих нуждам его правления. Сплоченность этой общественной группы в Империи была несравнимо прочнее, чем она могла быть у князей или даже знати со всей их самостоятельностью и амбициями территориально-политического свойства, нередко диаметрально противоположными имперским интересам. Это отсутствие в рядах министериалов широких возможностей для развития их господства, чреватое далеко идущими последствиями, делало министериалитет чрезвычайно важной опорой имперских властей, которые нередко могли оказываться в состоянии отчетливого конфликта с княжеским и знатным окружением именно из-за его собственных, столь сильно проявляющихся политических интересов.

 

4. Фридрих Барбаросса и города

Для того, чтобы в сжатом виде раскрыть вопрос об отношениях имперских властей с городами[613]Этот раздел составляет тему моей опубликованной несколько лет назад докторской диссертации Opll F. Stadt und Reich im 12. Jahrhundert (1125–1190). Wien; Köln; Graz, 1986. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu Böhmer J. F. Regesta lmperii; 6).), так что я позволю себе в общем и целом сослаться на нее и ограничиться в этой главе более узкими данными. Подробные толкования остаются за ее пределами, в машинописном варианте моей диссертации, который перерабатывается для печати.
, потребуется сначала сделать принципиально важные предварительные замечания. Ни в коем случае не следует рассматривать города Империи раннего штауфеновского времени как некий гомогенный корпус или совершенно единообразное «сословие» — из-за очень сильно различающихся направлений их развития в трех имперских королевствах. Рациональнее рассмотреть раздельно данные, относящиеся к территориям южнее и севернее Альп, а также и к Бургундии, отдав при этом справедливость различным проявлениям феномена «город», но также и политическим мероприятиям государя по отношению к городам. В то время как в Италии, с выдвижением там примерно в середине XII века коммунальных конституционных форм и вытеснением традиционной власти клира и знати, уже давно задавали тон городские силы, в немецких землях обстоятельства развивались несоизмеримо медленнее. Бургундское пространство в своей северной части демонстрировало структурные условия, сходные с известными из германской области, в то время как на юге, в Арелате, приблизительно в то же время можно уже наблюдать отчетливые свидетельства как хозяйственного, так и политического подъема городских слоев.

С салической эпохи, прежде всего с междоусобиц периода правления Генриха IV, лишь несовершенно характеризуемых и излишне типизируемых броскими словами «борьба за инвеституру», города германской области Империи все более оказываются в поле зрения имперской политики. В особенности рейнские епископские города выступают тогда как потенциальные союзники государя[614]Kottje R . Zur Bedeutung der Bischofsstadte für Heinrich IV // Historisches Jahrbuch. 1978. Bd. 97/98. S. 131–157.
против сильной оппозиции ему со стороны знати и клира. Посредством выдачи дипломов Салии сумели связать с собой бюргерско-городские силы. Правда, эти мероприятия не приобрели еще широкого, всеобщего характера в рамках политики Империи, они скорее были понятны лишь исходя из ситуации того времени и именно ею существенно обусловлены. Разрозненными и спорадическими оставались королевские грамоты, выдававшиеся городским адресатам, еще и в первой половине XII века, хотя и очевидно, что городское мироустройство было теперь прочнее включено в политические расчеты государя.

Именно к началу XII столетия относятся уже и истоки княжеской городской политики. Известнейшим примером являются здесь Церингены с инициированным ими около 1120 года основанием города Фрайбург в Брайсгау[615]О научной полемике между Вальтером Шлезингером и Бернхардом Дистелькампом по поводу раннего периода истории этого города см; Keller H. Über den Charakter Freiburgs in der Fruhzeit der Stadt // Festschrift für B. Schwinekoper zu seinem 70 Geburtstag / Hrsg. von H. Maurer und H. Patze. Sigmanngen, 1982. S. 249 ff.
. В сфере этой княжеской активности впоследствии должны были особенно ясно определиться два мотива: с одной стороны, намерение посредством политических мероприятий в отношении городов принять участие в подъеме хозяйственных сил эпохи, с другой — стремление иметь в своем распоряжении обороноспособные опорные пункты в стратегически важных точках области собственного господства. Также и Штауфены уже с ранних пор сумели стать причастными к этим устремлениям. Правда, среди мероприятий, которые отец Барбароссы проводил в годы своего имперского регентства, начиная со 1116 года[616]B 1116 году герцог Фридрих II Швабский вместе с братом Конрадом были назначены временными правителями в германских землях их дядей, императором Генрихом V, отправившимся в свой второй итальянский поход. — Прим. ред.
, в верхнерейнской области, доминировало еще строительство бургов. Однако то обстоятельство, что городское развитие Хагенау восходит своими первыми шагами еще ко времени господства этого швабского герцога в Эльзасе, говорит о настойчивом интересе к содействию городским силам, а в конечном счете и о ясном осознании уже этим Штауфеном открывающихся здесь новых возможностей утверждения собственного господства.

Со вступлением на престол Фридриха Барбароссы в 1152 году внешние рамки отношений в германской области Империи приняли поначалу совершенно новый вид. Улаживание многолетнего конфликта с Вельфами привело к замирению страны, имевшему далеко идущие последствия, к миру, который в особенности пошел на пользу столь существенно выраженным купеческим интересам городского населения Империи. Важными свидетельствами германской городской политики Фридриха I являются — не отличаясь в этом от предшествовавшего ему времени — его дипломы, выданные городским адресатам. При этом, правда, сразу же бросается в глаза сам факт явного количественного роста такого рода распоряжений. Но наряду с этим и наличествующие в его итинерарии епископские города[617]См. об этом: Opll F. Das Itinerar Kaiser Friedrich Barbarossas (1152–1190). Wien; Köln; Graz, 1978. (Forschungen zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters: Beihefte zu J. F Böhmer Regesta lmperii; I); а также: Opll F. Stadt und Reich. S. 541 ff.
, и факты основания городов монархом указывают на особое место, отводимое в рамках его политики городскому мироустройству. Сначала практически ее объектом были епископские города, которым Штауфен уделял особенно пристальное внимание. Здесь также отразилось существенное отличие от времени Конрада III, в чей период правления, потрясаемый кризисами, этот элемент или совершенно упускался из виду, или не мог быть привлечен к укреплению власти.

Первым полноценным «городским дипломом» Барбароссы в германских землях была выданная им в 1156 или 1157 году грамота для Аугсбурга. На основании, очевидно, уже до этого проведенных переговоров между самими претендующими на господство в городе кругами Аугсбурга в ней подробно регламентировались права епископа и бюргерства. Речь не может идти о том, что император здесь дает преимущество городу перед епископом. Скорее интерес государя однозначно заключается в том, чтобы устранить сами возможные проблемные поля, обеспечив привлечение епископа к исполнению требуемых от него имперских служб. Но все-таки он позволил новым растущим социальным слоям добиться первых политических прав. Правда, защита интересов Империи как была, так и осталась основной максимой всех действий императора. В тех случаях, когда представители городских сил по-настоящему подвергали опасности позиции городских сеньоров-епископов и грозили их пошатнуть, он принимал очень жесткие и строгие меры. Известно, например, выступление в январе 1157 года против трирского бюргерства, заключившего клятвенный союз в связи с территориальной политикой сводного брата Барбароссы, пфальцграфа Конрада Рейнского. Всю суровость императорского правосудия довелось ощутить на себе весной 1163 года городу Майнцу, лишившемуся городского статуса за участие городских кругов в убийстве архиепископа Арнольда (июнь 1160 года).

Затем, в шестидесятые годы, на первый план в политических мероприятиях Штауфена выдвинулся тип города, который обнаружил себя уже со времен Лотаря III и при Конраде III доминировал в спорадических проявлениях политической активности этого государя в отношении городов: «города-пфальцы», или «города имперских земель»[618]О понятиях «Pfalz-" или "Reichsländstadte" см.: Stoob H. Formen und Wandel stau fischen Verhaltens zum Städtewesen // Stoob H. Forschungen zum Städtewesen in Europa. Köln; Wien, 1970. Bd. 1. S. 62; об их значении уже при Конраде III ср.: Schlesinger W. Bischofssitze, Pfalzen und Städte im deutschen Itinerar Friedrich Barbarossas // Aus Stadt- und Wirtschafsgeschichte Sudwestdeutschlands: Festschrift für E. Maschkezum 75 Geburtstag. Stuttgart, 1975. (Veroffentlichungen der Kommission für geschichtliche Landeskunde in Baden-Württemberg; В 85). S. 49.
. Речь при этом идет о городских сообществах, которые обрели свою точку кристаллизации в центрах господства самой имперской власти, нередко будучи связанными с одним из пфальцев. Их примеры мы находим, среди прочих, в Дуйсбурге, Ахене, Кайзерсверте или Дортмунде. При Барбароссе к этим уже с давних пор привилегированным местам добавились новые, которые самим своим месторасположением демонстрируют то, как Штауфен умел использовать возможности закладки городов и поощрение их развития для целей государственного строительства. Можно назвать, например, императорские грамоты для Хагенау (1164 год), то есть для опорного пункта в штауфеновском Эльзасе, пользовавшегося покровительством уже его отца, или для Гельнхаузена (1170 год) и Вецлара (1180 год), где он в борьбе с территориально-политической властью архиепископства Майнцского утверждал и расширял имперские владения вокруг традиционного места постройки пфальца — Франкфурта. Сюда же относятся мероприятия в Плайсенланде[619]Историческое название области в бассейне реки Плайсе. — Прим. ред.
, то есть в южном предполье вельфского герцогства Саксонии, где император оказал свое содействие Альтенбургу и Пегау и тем самым продолжил развивать активность, которую проявлял в этом районе уже Конрад III. Правда, обстоятельный анализ выделяемых в каждом случае прав показывает, что для бюргерских прав, обеспечивавших участие в принятии совместных решений, он устанавливал более узкие границы. В результате выделяемые права вряд ли могут обозначаться как «передовые» или даже «революционные»[620]См. об этом: Opll F.  Stadt und Reich. S. 85 ff. (к Хагенау).
. Но все-таки и здесь тоже вновь находит свое отчетливое выражение то, как Барбаросса понимал контролирующее содействие городской жизни, прежде всего хозяйственным силам города, рассматривая его в качестве неотъемлемой составной части возможностей оформить свое господство.

Свое влияние на эти города имперских земель Штауфен не в последнюю очередь обеспечивал тем, что подчеркивал выведение юрисдикции из имперского уровня. Здесь он располагал возможностью вмешиваться в сферу низшей юрисдикции. Та же сфера в епископских городах, как правило, не была ему непосредственно доступна вследствие господствующего положения, занимаемого епископом. Там чаще всего речь шла о вверении банна крови тому фогту, которому придавалось решающее значение. Естественно, обстоятельства для Империи складывались благоприятно в том случае, если она сама могла распоряжаться подобными правами фогтства. В рейнских епископских городах права фогтства уже с начала XII столетия находились в руках Штауфенов. Пфальцграф Рейнский — им с 1156 года был Штауфен, сводный брат императора, — обладал правами фогта в отношении архиепископства Трирского, с 1173–1174 годов — также епископства Вормсского. Гибель многих представителей немецкой знати во время катастрофической для императорского войска вспышки малярии летом 1167 года близ Рима открыла новые возможности для расширения штауфеновских владельческих прав. Вскоре после возвращения императора из Италии он сумел приобрести для своего дома фогтские права в епископствах Кур и Аугсбург[621]MGH. DF. I. 566; Opll F. Stadt und Reich. S. 38.
. Они попали в руки его сына, герцога Фридриха Швабского.

Для позднего периода правления Фридриха Барбароссы, прежде всего для 1180-х годов, можно констатировать явное усиление активности городской политики в германской части Империи, которое заметно не в последнюю очередь по ощутимому возрастанию числа выданных городским адресатам дипломов. В связи с этим говорят о повороте в буквальном смысле слова, о некой цезуре, и стремятся найти ответ на вопрос, в чем же можно видеть основания для этого «прорыва». Звучащее при этом указание на завершение схизмы, в том смысле, что была окончательно устранена многолетняя напряженность отношений внутри имперской структуры, несомненно, важно, хотя церковный раскол вряд ли оказывал непосредственное воздействие на формирование связей с германской городской средой. Города относились к нему лишь постольку, поскольку городские сеньоры-епископы, привлеченные для исполнения имперских служб, были вынуждены неоднократно и чересчур надолго отлучаться из своих резиденций или получать займы у тех же городских кругов. Эта ситуация в немалой степени способствовала усилению позиций городских сил в локальных властных связях. Даже сам император учел это обстоятельство в парадигматической манере, свойственной его образу политических действий, когда для подготовки своего пятого итальянского похода (1174–1178 годы) обратился за финансовой поддержкой к епископскому городу Камбре и при этом не прибегнул к епископскому пожертвованию, как обычно всегда делал прежде, а принял помощь непосредственно от городских кругов. Несмотря на многочисленные косвенные воздействия схизмы на положение городских сил Германии, оно, конечно, — в противоположность Италии, не было обусловлено здесь церковно-политически, не приводило к принципиальному групповому объединению городов против Империи или даже к конфликту между городом и епископом.

Следующим фактором, который приводился в качестве обоснования упомянутого поворота в городской политике Барбароссы, было заключенное в 1177 году перемирие с верхнеитальянскими городами, объединившимися в Ломбардскую лигу. Также и в этом случае в первую очередь — не каким-то иным образом, чем по поводу достигнутого одновременно мира с Александром III, — следует думать об общем умиротворении ситуации, об упразднении прежних обстоятельств Империи, с доминирующими в течение многих лет напряженными отношениями, конфликтами и столкновениями. В результате императорская политика открывала для себя поле действий, которого до сих пор не было в ее распоряжении. Политика Империи в Италии с самого начала правления Штауфена всегда по преимуществу определялась элементом городской политики. Отсюда, несомненно, проистекали большой опыт, возможность ознакомиться с политическим и хозяйственным потенциалом городского мироустройства. Но такого рода познание и осознание должны были впоследствии отразиться и на немецких условиях. Прямых данных в пользу подобного взаимодействия — ни восстановленных непосредственно по инициативам самого императора, ни фактических — привести не удается. Однако саму столь отчетливую активизацию городской политики в германской части Империи примерно с 1180 года все-таки кажется возможным понимать не в последнюю очередь исходя из богатого «итальянского» опыта Барбароссы.

На это же время, около 1180 года, выпадает одно из главных решающих событий всего правления Барбароссы — низложение Генриха Льва, вельфского двойного герцога. Только успех миротворческого съезда в Венеции с завершением схизмы в результате, перемирие с Ломбардской лигой и мир с сицилийской норманнской державой сделали этот поворот штауфеновской политики вообще возможным. Вытекающие отсюда потребности переустройства Империи, постановления государя о герцогствах Саксонии и Баварии позволили тогда немецкому городскому мироустройству со всей очевидностью проявиться в поле зрения имперской политики. Сама возможность рассматривать растущее число выданных тогда городских дипломов фактически как поворот в политике кажется небеспроблемной в свете того интереса, который Барбаросса уделял городскому мироустройству уже с начала своего правления. Необходимо, все-таки, констатировать не только некую настойчивую активизацию, но и очевидную новую черту этой политики в связи с новым выдвижением епископских городов. Прежде всего в бывших вельфских областях, особенно на севере Империи, который ранее был в значительной степени предоставлен господству вельфского кузена императора, стали теперь устанавливаться непосредственные контакты с городами. Дипломы для Гамбурга, Бремена и Любека удостоверяют эту деятельность. Город Регенсбург как традиционный главный пункт Баварского герцогства в последнее десятилетие правления Барбароссы оказался в особой тесной связи с Империей. После 1185 года он обозначался как «город императора» (civitas sua).

Не только в вельфских странах, но и за пределами этой области император выступал в ту эпоху с мероприятиями из сферы городской политики. Рейнские епископские города Шпайер и Вормс, состоявшие со времен Салиев в тесной связи с высшей имперской властью, получили императорские привилегии. В городе Камбре рядом дипломов были подвергнуты детальной регламентации сеньориальные отношения между епископом и городом. Одна императорская грамота этих лет заслуживает нашего особого внимания, ведь она содержит некий раздел, который при поверхностном рассмотрении мог бы быть воспринят как программное высказывание об отношениях господства в немецких епископских городах. Речь идет об оформленном в феврале 1182 года в Вимпфене дипломе для Триента, самого южного немецкого епископского города. Там значится, что этот город на границе имперской области никого не может иметь консулами, но что он должен с верностью и преданностью состоять под властью своего епископа, «так, как это обычно принято в прочих городах германского королевства». Отсюда, несомненно, можно вывести, что эта образцово изложенная схема структуры управления немецких епископских городов не только была правилом, но в соответствии с этим принципом императором давались также и привилегии. И все-таки в поздний период правления Барбароссы уже имелись исключения из этой нормы: ведь сам государь в отдельных случаях санкционировал даже определенные права совместного принятия решений городскими кругами в условиях епископского господства над городом. Понятным это столь программно воздействующее высказывание становится только с учетом локальных особенностей развития самого Триента. Этот епископский город по причине своего уязвимого положения на границе с королевством Италия давно уже испытывал влияния, вдохновленные примером коммунального движения. Еще в начале 1170-х годов в городе на Этче впервые появились консулы. Барбаросса, таким образом, принимал во внимание местные условия, когда он именно здесь пресек распространение на немецкую землю конституционных отношений итальянского городского мира, столь успешно развивавшихся и многие годы чрезвычайно опасных для его господства[622]Opll F. Stadt und Reich. S. 157 ff.
.

Политическая реальность в каждом отдельном случае всегда играет весьма существенную роль в отношении Барбароссы к немецким городам. Именно здесь проявляет себя необыкновенное мастерство императора, его способность проявлять гибкость, находить компромисс и действовать прагматически. Городской мир по своей социальной структуре был, несомненно, новым элементом внутри имперской целостности. Здесь соединялись в своеобразную общественную структуру купеческие круги, группы служилых людей и людей, прежде находившихся в личной зависимости, стягивавшихся в город, переживавших там свой социальный подъем в качестве податных[623]См., напр.: Schultz K. Zensualitat und Stadtentwicklung im 11./12. Jahrhundert // Beiträge zum hochmittelalterlichen Stadtewese. Köln; Wien, 1982. (Stadteforschung / Hrsg. von H. Stoob; А 11). S. 73 ff.
с освобождающими от этой зависимости финансовыми отягощениями. Особое внимание должно быть уделено при этом весьма важному участию министериалитета в городской социальной структуре[624]См. об этом: Schultz K. Die Ministerialitat als Problem der Stadtgeschichte: Einige allgemeine Bemerekungen, erlautert am Beispiel der Stadt Worms//Rheinische Vierteljahrsblatter. 1968. Jg. 32. S. 184–219.
, ведь речь идет о группе, которая — в общем и целом — была особым образом связана с королевской властью. Тот факт, что Штауфен в основанных им городах, например в Хагенау, предпочитал использовать министериалов для оформления властных отношений на местах, определенным образом корреспондировал с привлечением той же самой группы и в широком контексте имперской политики, в том числе как важных должностных лиц в Италии[625]Необходимо, впрочем, отметить, что участие министериалов в практическом осуществлении господства в Италии при Барбароссе было еще относительно скромным, и более отчетливо этот процесс проявляется только в поздний период его правления или в эпоху его сына.
. И все же было бы, без сомнения, неверным не видеть и в купеческих кругах (mercatores, negotiators) целевую группу городской политики государя. Уже в связи с переговорами, определенно предшествовавшими выдаче специальных дипломов, должно допускаться наличие контактов между имперскими властями и городским сообществом, которого касались принятые ими постановления. При этом купцы в значительной мере особенно выдвигались на первый план также и в городах имперских земель, таких как Дуйсбург или Гельнхаузен. Предоставленные им торговые привилегии недвусмысленно подтверждают экономическую заинтересованность Империи в их поддержке. Одно — правда, единичное — свидетельство показывает нам даже, что император в такого рода мероприятиях определенно опирался на совет купцов, когда в рамках оформления ахенской экономической области (предоставление ярмарочных прав и приведение в порядок монетного двора в Ахене в 1166 году) были призваны на совещание mercatores близлежащих городов[626]MGH. DF. I. 503; Opll F. Stadt und Reich. S. 556.
.

К концу своего правления Штауфен в обширных частях своего германского королевства обрел городскую политику, совершенно сглаживавшую региональные различия. С самого начала своего господства он уделял внимание бытованию городов. Замирение германской области Империи, достигнутое уже вскоре после его воцарения, дало возможность также и епископские города снова в полной мере сделать целью императорских мероприятий. Одновременно Барбаросса энергично и успешно продолжил развивать контакты с городами-пфальцами и городами имперских земель, начатые его предшественниками, и выступил в качестве основателя новых городов в области собственного господства Штауфенов, но также и в областях, конституировавшихся как имперские округа. Затем падение Генриха Льва дало императору возможность на основе мира с папством и верхнеитальянскими коммунами решительным образом расширить и интенсифицировать свою активность в сфере городской политики, что в конечном счете позволило превратить городскую среду в одну из опор его господства.

Южнее Альп, в королевстве Италия[627]Ср.: Opll F. Stadt und Reich. S. 178 ff., 526 ff.
, отношения имперских властей с городским миром имели намного более длительную традицию, в соответствии с неизмеримо большим значением этого элемента во властной структуре этой области. Первая половина XII столетия была эпохой, в которую новой конституционной модели городских коммун, заметной с XI века, суждено было утвердиться в обширных районах страны. Господство города над его округой, контадо, и очень далеко заходящие автономные права относительно сюзеренитета Империи были существенными характерными чертами влияния этих сил. Последним, кто вступил на итальянскую землю до начала правления Барбароссы, был Лотарь III. Отсутствие Империи в те годы, когда у власти находился Конрад III, только благоприятствовало дальнейшему подъему коммун[628]Конрад посетил Италию лишь в качестве антикороля (1128–1130 годы) и — кратковременно — во время своего возвращения из крестового похода.
. Связи первого государя-Штауфена с итальянскими городами ограничивались выдачей отдельных, впрочем, незначительных, грамот, среди которых должны быть названы прежде всего предоставляющие право чеканить монету Генуе, Пьяченце и Асти. Об активном влиянии короля не могло быть и речи ввиду внутригерманской смуты, столкновений с вельфской оппозицией.

Фридрих I вошел в непосредственный контакт с существовавшими в Италии отношениями уже в первый год своего правления, в связи с началом переговоров с папством. Прекращение конфликта с Вельфами, широкое признание его власти воздействовали также и на южную часть Империи, политические силы которой — и среди них не в последнюю очередь города — отныне снова вынуждены были всемерно считаться с имперскими властями. В марте 1153 года при королевском дворе в Констанце появились два бюргера города Лоди, которые под впечатлением, произведенным на них юным королем, решились подать жалобу на миланцев, издавна притеснявших их родной город, не имея на эту акцию полномочий от отцов города[629]См.: Opll F. Friedrich Barbarossa und die Stadt Lodi: Stadtentwicklung im Spannungsfeld zwischen Reich und Stadtebundnis // Kommunale Bundnisse Oberitaliens und Oberdeutschlands im Vergleich / Hrsg. von H. Maurer. Sigmaringen, 1987. (Vorträge und Forschungen; 33). S. 70 ff.
. В результате Штауфен получил свидетельство гегемонистских устремлений «ломбардской метрополии», о чем он, вероятно, был также информирован к этому времени и епископом Комо. Таким образом соотношение политических сил в Ломбардии попало в поле зрения штауфеновской политики. Они были очень близки к тому положению, какое застал еще Лотарь III во время своего первого итальянского похода. К миланской группе городов, состоявшей из самого Милана, Брешиа, Пьяченцы, Тортоны и Кремы, находились в оппозиции Павия и Кремона, Лоди и Комо были подчинены миланцами уже в начале XII столетия (соответственно, в 1111 и 1127 годах).

Эти предзнаменования определили и обстановку коронационного похода Барбароссы, предпринятого осенью 1154 года. На рейхстаге в Ронкалье в начале декабря этого года прозвучали жалобы на экспансионистскую политику Милана и союзных с ним городов. С такими жалобами выступил ряд городских, но также и представлявших знать противников миланцев. Одновременно там появились посланники двух приморских городов — Генуи и Пизы. О военной кампании непосредственно против могущественной «ломбардской метрополии» думать не приходилось ввиду небольшой численности имперских войск. Ограничились тем, что разорили окрестности Милана и захватили некоторые воздвигнутые там опорные пункты. В начале следующего года король по призыву маркграфа Монферратского и епископа Асти развернул наступление на Кьери и Асти и после многонедельной осады овладел союзным миланцам городом Тортона. Тем самым была уже последовательно зафиксирована будущая политическая ориентация Барбароссы — противодействие Милану. Победное торжество после взятия Тортоны, прошедшее в Павии, где он был коронован в апреле 1155 года в церкви старого лангобардского дворца, посвященной святому Михаилу, подчеркнуло его связь с городом на реке Тичино как с традиционным противником миланцев.

По мере дальнейшего продвижения к Риму расширялось непосредственное знание Штауфена о политических обстоятельствах Италии. На Виа Эмилия он установил тогда контакты с правовой школой Болоньи, тесно связанной с Империей со времен Салиев. Именно тогда он выдал «Authentica habita», свою знаменитую привилегию для школяров — студентов и профессоров университета Болоньи. Но свое влияние он мог укреплять также и с помощью своих посланцев в те города этой зоны, которые не посещал лично, например, возведя Ансельма фон Хафельберга на кафедру архиепископства Равеннского. Города Средней Италии, которые он миновал один за другим на своем пути в Рим и во время своего возвращении после императорской коронации, нередко с нескрываемым недоверием взирали на вновь усилившуюся власть Империи, а отчасти оказывали открытое сопротивление и должны были — как, например, Сполето — подвергнуться захвату. Когда император в конце лета 1155 года вновь возвратился в Верхнюю Италию, в настроении миланцев ничего не изменилось. Чтобы потеснить их господствующие позиции, что с помощью военных средств удалось сделать лишь отчасти, в недостаточной мере, они были объявлены находящимися в имперской опале, и после наделения Кремоны правом чеканить монету один из их традиционных противников перешел на сторону Штауфена. События в Веронском ущелье[630]Об отношениях Барбароссы с Вероной см.: Opll F. Verona е l'Impero all’epoca di Federico Barbarossa: La formazione del Comune e le vicende relative all’Impero // Verona dalla caduta dei Carolingi al libero Comune. Convegno del 24–25 maggio 1985: Atti. Verona, 1987. P. 29 sqq.
, когда император попал в исключительно опасное положение, должны были еще в последние дни его первого итальянского похода сделать для него совершенно очевидным ту опасность, которая проистекала для Империи со стороны городских сил Италии.

В последующие годы к королевскому двору в Германии продолжали постоянно являться для обращения с жалобами делегации ломбардских городов, непосредственно затронутых гегемонистскими устремлениями миланцев, и среди них в первую очередь Павии, Комо и Лоди. Вследствие этого Штауфен был как нельзя лучше информирован о тех широких инициативах, на которые сделали тогда ставку опальные миланцы ради укрепления своих территориально-политических позиций. После того как первоначально предполагавшийся поход против Южной Италии совершенно утратил свой смысл из-за заключенного в Беневенте договора между папой Адрианом IV и сицилийской норманнской державой, обязательство князей принять участие в имперском ополчении весной 1157 года было заменено на участие в военном выступлении против Милана. После этого широко развернулись необходимые приготовления. Не только богемского князя Владислава, увенчанного 18 января 1158 года в Регенсбурге королевской короной, но и королевство Венгрию, и польского князя Болеслава удалось обязать участвовать в этом походе[631]Болеслав, впрочем, позднее не сдержал своих обещаний, см.: ВОМ 510.
. В начале 1158 года, на начало лета которого было намечено выступление войск, Барбаросса послал своего канцлера Райнальда и Отто фон Виттельсбаха, имевшего с ним тесные личные связи, на юг в качестве своих легатов. Проявив большое мастерство, они сумели расположить местные политические круги в пользу Империи. Им удалось действенно использовать сюзеренитет императора на территории вплоть до Адриатического побережья, в Равенне и Анконе. Благодаря соглашению с Пьяченцей еще в июне один из важнейших союзников Милана выбыл из рядов противника.

Ввиду успешного соединения многочисленных врагов Милана в борьбе за дело Империи — в сражениях лета 1158 года участвовали не только большинство имперских князей Германии, но и значительное число городов имперской Италии, вплоть до Средней Италии — сопротивление ломбардской метрополии оказалось сломлено в течение немногих недель. Ее традиционные союзники или еще до этого перешли на сторону императора, или же были поставлены на колени в результате осады их самих (Брешиа). Город Лоди, которому еще весной 1158 года довелось пережить свое второе — после 1111 года — разорение миланцами, окончательно поменял позицию. По соглашению с императором и с его одобрения город в начале августа был перенесен с реки Ламбро на реку Адда, где заново основанный Новый Лоди (Lodi Nuovo) составил впоследствии прочную опору для имперских властей. В начале сентября миланцы вынуждены были капитулировать, их существовавшее с начала XII века засилье было ликвидировано. Комо, Лоди и графство Сеприо были лишены права свободно распоряжаться своими делами. При этом император все же поступал обдуманно: горожанам не пришлось испытать ни разрушения городских укреплений, ни полного роспуска их союзов (Крема, Изола Комачина).

Впрочем, Барбаросса не проявил желания опрометчиво упустить из рук успех своего предприятия и после капитуляции Милана позволить его противникам нарастить их собственное могущество. Вскоре после этого он выступил с несомненно давно уже вынашивавшимся планом оформления отношений итальянского городского мира с Империей. При этом определенные области, прежде всего сельские, как, в частности, уже называвшаяся зона Сеприо, с самого начала интегрировались в систему непосредственного господства Империи. С привлечением представителей городов, а также при содействии представителей правовой школы Болоньи на рейхстаге в Ронкалье в ноябре 1158 года рядом законов и постановлений были принципиально заложены основы для будущего взаимодействия города и Империи в Италии. Главным пунктом этой программы регулярных действий было прежде всего определение регалий, суверенных прав императора, которым ясно описывался объем этих привилегий, издавна вымогавшихся и оспаривавшихся городами[632]MGH. DF. I. 237.
. Среди трех изданных в Ронкалье законов[633]MGH. DF. I. 238–240.
решающее значение, наряду с обозначением притязаний государя на пфальцы в городах и решением о выплате дани, обычной уже в античное время, имело в особенности подчеркивание принципиального происхождения всякой юрисдикции и должностной власти от Империи. Именно с этим было связано требование инвеституры городских должностных лиц, консулов.

Реализации этой политической программы были посвящены последующие годы. Уже вскоре проявилась связанная с этим напряженность. Только что улаженные конфликты вспыхивали вновь. Начиная с рубежа 1158 и 1159 годов в города направлялись императорские легаты, чтобы назначать там должностных лиц (potestates) и консулов. Образ действий, которого при этом придерживались, был по существу таков, что кандидаты, выдвигавшиеся в результате выборов в руководящий городской орган, только после испытания, устраиваемого представителями Империи, получали инвеституру и тем самым право исполнять свою должность. При этом, имея дело с городами, верными Империи более длительное время, такими как Павия, Кремона или Лоди, встречались с их готовностью подчиниться. Но в случае с городами «миланской группы» ограничение избирательного права, связанное с таким порядком, очень скоро наталкивалось на отказ его принять и приводило к новым столкновениям. Уже в конце января 1159 года произошел разрыв с Миланом. Пьяченца, которую лишь благодаря искусному использованию внутригородских разногласий в предыдущем году смогли склонить на сторону Империи, примкнула к миланцам приблизительно в апреле-мае этого года. Противоборство достигло своей кульминации с лета того же года, во время более чем полугодовой осады Кремы, с сопротивлением которой не сумел справиться уже Лотарь III в 1132 году. Император не мог позволить все более и более распоряжаться собой территориально-политическим интересам ломбардских городов, свое выступление против Кремы он самым тесным образом связывал с амбициями кремонцев. Даже если в своих действиях против города на реке Серио он мог прибегнуть к поддержке германских имперских князей, в то время особенно Генриха Льва и Вельфа VI, все же расквартирование войск по итальянским городам становилось все более важным для императорской политики.

Начало папской схизмы в сентябре 1159 года привнесло новое, до сих пор явно не встречавшееся измерение в борьбу Барбароссы с коммунами. Отныне к конфликту в политической борьбе за власть нередко добавлялся конфликт церковно-политический. Еще перед смертью Адриана IV враждебные Империи города Милан, Брешиа, Пьяченца и Крема вступили в контакты с курией и папой, которого уже давно чрезвычайно раздражало состояние отношений со штауфеновским императором, пообещав не заключать с монархом мира без согласия папы или его католического преемника. Консулы ряда городов, верных императору, таких, например, как Павия и Новара, были затем, в марте 1160 года, отлучены от церкви. Это произошло, когда после утверждения Виктора IV синодом в Павии раскол обострился самым решительным образом. При этом и внутри самих городов дело дошло до создания различных группировок. Епископы, поддерживавшие Александра, могли — как, например, в Пизе — выступать против позиции, занятой городом, и верный Империи епископ — например, Гарсидоний Мантуанский — мог при обратном положении вещей столкнуться со сходными проблемами. Подчас разделение на разные группировки существовало внутри самого городского клира.

Борьба против Милана продолжалась. Несмотря на триумф над Кремой в январе 1160 года, сказывались растущая нехватка поддержки со стороны германских имперских князей, но особенно — кризис схизмы со всеми его многообразными проявлениями, которые не сулили скорого завершения столкновений. Только опустошительное разорение миланской округи и блокада коммуникаций с Брешиа и Пьяченцей, а в результате отсечение борющегося города от решающих баз снабжения, поставили его на колени. В марте 1162 года миланцы были вынуждены безоговорочно подчиниться. Сам город был предан разрушению при определяющем участии в исполнении наказания ломбардских городов из числа его противников. Его жители были выселены в многочисленные мелкие местечки округи и тем самым претерпели судьбу, которую сами готовили горожанам Лоди. В этом кульминационном пункте своей городской политики в Италии Штауфен открыл новую фазу имперского господства на территории южнее Альп. Отныне ломбардский мир городов стал усиленно приобщаться к формированию непосредственного имперского управления Штауфенов. Наряду с должностными лицами Империи, которые управляли сельскими округами, отчасти немецкие подеста обнаруживаются и в самих городах. Тогда как еще в Ронкалье пытались оформить отношения с итальянскими городами согласно однозначной норме, теперь снова отходили от этого принципа единообразного обращения. Прежде всего, было оказано явное предпочтение городам, которые в борьбе против Милана приняли сторону императора, как, например, Кремона и Павия. Но в то же время другие, тоже верные Империи города меньшего политического значения, такие как Лоди, Новара или Бергамо, нередко ощущали проводимые ломбардской имперской администрацией мероприятия как ущерб их собственным интересам и даже как притеснение.

Триумф над Миланом позволил впоследствии центрально-итальянским областям все чаще оказываться в поле зрения императорской политики. Если назначение герцога Вельфа VI сеньором этих земель все отчетливее обнаруживало свою ошибочность из-за проалександровской позиции этого дяди императора, то завершение борьбы в Ломбардии отныне предоставляло возможность активно применить на деле сюзеренитет Империи над территорией южнее Апеннин. В отношениях со взаимно конкурирующими Генуей и Пизой благодаря умело проводимой долгие годы политике лавирования Штауфену удавалось не только отстоять, но и приумножить пользу для Империи, используя интерес обоих приморских городов к Сардинии.

Соответственно, он мог заручиться существенной поддержкой флота, прежде всего в связи со своими военными планами, направленными против Сицилии. Движителями императорской политики в этом направлении выступали в первую очередь имперские легаты, сначала Райнальд фон Дассель, затем Кристиан фон Бух. В особенности Райнальд постоянно ориентировал при этом свои мероприятия на контакты с городами этих областей, которым позволял оказывать содействие именно ввиду схизмы и сопротивления местных представителей духовенства, приверженных Александру III.

Осенью 1163 года, после того как потерпели неудачу несколько попыток прекратить церковный раскол, император вновь вернулся в Италию, покинутую им лишь в августе предыдущего года. Тогда он произвел личную проверку действенности имперского управления в Ломбардии, созданного после падения Милана. На это время, вне всякого сомнения, приходится максимальный размер налогов, взимавшихся Империей в Италии. Финансовая база штауфеновского господства была тогда обеспечена как нельзя лучше. Хотя размер налогового бремени едва ли превышал традиционный для консульских городских властей[634]Об аспектах финансовой политики императора см. особенно: Brühl С. Die Finanzpolitik Friedrich Barbarossas in Italien // Historische Zeitschrift. 1971. Bd. 213. S. 13 ff.
, вскоре вновь вспыхнули волнения, в значительной степени произраставшие из обстоятельства чужеземного господства над страной. Городские силы Верхней Италии объединились тогда, весной 1164 года, в первый после салической эпохи[635]В 1093 году Кремона, Лоди, Милан, Пьяченца и Матильда Каносская заключили первый городской союз против Империи, ср.: Fasoli G. La Lega Lombarda: antecedent! formazione, struttura //Probleme des 12. Jahrhunderts: Reichenau-Vorträge 1965–1967. Konstanz; Stuttgart, 1968. (Vorträge und Forschungen; 12). S. 143.
союз, заключенный между Вероной, Виченцей, Падуей и Венецией, названный вскоре Lega Veronese (Веронская лига) и поддержанный, благодаря городу у лагуны, также византийским императором. Первые волнения обнаружили себя уже и в более узком ломбардском пространстве, и все же позиции Империи пока еще доминировали настолько, чтобы не позволить сопротивлению вылиться в реальные формы. Поход в область Вероны в июне 1164 года не принес государю ощутимого результата. Его контрмеры вынужденно ограничились выдачей привилегий Тревисто, Мантуе и Ферраре, чтобы таким образом хотя бы ослабить фронт противника.

Спустя три года Веронская лига обрела конгениального, и при этом гораздо более широкого по составу и боеспособного преемника — Ломбардскую лигу. При этом, наряду со многими другими факторами, сказались неуступчивость императора, которую он проявил в отношении жалоб, изложенных должностными лицами имперского управления в момент выступления монарха в его четвертый итальянский поход осенью 1166 года, а также контакты, установленные с Веронским союзом в 1065–1066 годах Кремоной, до сих пор неизменно верной Империи. В начале марта 1167 года Ломбардская лига выступила на политическую арену. Милан был отстроен заново, сам император в конце лета того же года вынужден был отступить перед военной силой объединенных коммун, попав в крайне затруднительное положение вследствие катастрофы, вызванной вспышкой малярии в районе Рима. Его отступление из Италии весной следующего года должно расцениваться как самое настоящее «бегство». Как следствие рухнула система ломбардского имперского управления. Силы Лиги определяли ход политических событий в Верхней Италии.

Уже с момента основания союзной крепости Алессандрия весной 1168 года коммуны с еще большей интенсивностью возобновили тесные связи с папой Александром III. В результате император осознал, что оказался перед лицом чрезвычайно опасного альянса враждебных ему сил. Алессандрия стала главной целью военного наступления во время пятого итальянского похода Штауфена, начатого в 1174 году. Провал полугодовой осады города Танаро привел весной 1175 года к первым переговорам с Лигой и заключению мира в Монтебелло. Оказанное на императора давление, в последующем также со стороны Александра III, с целью разрешить конфликт, но, вероятно, также и проблематичность действительно долгосрочного урегулирования спорных вопросов, позволили вновь разгореться военному противоборству. В этой ситуации проявилось, впрочем, большое политическое мастерство Барбароссы. Он завязал переговоры с Тортоной[636]Об этом аспекте политики Штауфена см.: Opll F. Divide et impera: Federico Barbarossa, Alessandria / Cesarea, Genova e Tortona / / II Barbarossa e i suoi alleati liguri-piemontesi. Atti del Convegno storico internazionale / A cura di G. Bergaglio. Gavi, 1987. P 85 sqq.
и, вероятно, также с Кремоной и сумел соглашениями с этими городами ослабить доселе единый фронт Ломбардской лиги. Поражение при Леньяно, когда Штауфен вместе с только что прошедшими через Альпы германскими запасными частями был разбит северо-западнее Милана в конце мая 1176 года, не было, правда, тем решающим успехом, каким пытались изобразить его в своей пропаганде в первую очередь миланцы. Однако оно должно было наглядно продемонстрировать Барбароссе бесперспективность дальнейшей военной конфронтации. Затем, с возобновлением переговоров с папой Александром III, Штауфену удалось прорвать фронт своих противников. Одновременно с заключением мира с папством в Венеции летом 1177 года было достигнуто также шестилетние перемирие с Ломбардской лигой. Тем самым была устранена многолетняя конфронтация Империи с верхнеитальянскими коммунами. Правда, мир, которого император издавна добивался для Империи, еще не установился окончательно, но стрелки в будущее были решительно переведены. Успех Барбароссы выразился прежде всего в том, что примирение с Александром III окончательно разрушило столь опасный альянс враждебных ему сил. Триумфально прошла начавшаяся сразу после пребывания императора в Венеции поездка по Средней Италии, где Штауфен крепко связал с Империей бывшие вельфские области герцогства Сполето и маркграфства Тоскана. Пизу и Геную, два приморских города, многолетнюю взаимную вражду которых решение третейского суда императора смогло умерить уже в 1175 году, Фридрих лично посетил еще в начале 1178 года.

Хотя отношения с городами поначалу еще не могли быть урегулированы в форме длительного мира, можно, все-таки, без всякого сомнения настаивать на том, что и со стороны коммун ввиду совершенно изменившегося политического положения не предполагалось продолжения военной конфронтации. В последующие годы именно церковь усиленно выступила против притеснений со стороны городской власти в Италии[637]См. об этом: Ambrosioni A. Le citta italiane fra Papato e Impero dalla pace di Venezia alia pace di Costanza // La pace di Costanza 1183: Un difficile equilibrio di poteri fra societa italiana et Impero. Milano-Piacenza, 27–30 aprile, 1983. Bologna, 1984. (Studi e testi di storia medioevale; 8). P. 35–57.
. Мы неоднократно узнаем о разногласиях и напряженности в отношениях. Так, в Лоди попытка принудить монастырь Сан-Пьетро в Старом Лоди (Lodi Vecchio) к строительству домов в Новом Лоди (Lodi Nuovo) даже привела к вмешательству папы, который отлучил от церкви подеста и его советников. Правда, император в эти годы сосредоточил свое главное внимание на интересах германской области Империи — центральной темой было смещение Генриха Льва. Однако ряд дипломов для духовных адресатов в верхнеитальянских городах подтверждает то, что он в то же время искал контакты с традиционными церковными авторитетами этого региона. Даже если нередко и достигалась помощь Империи против мероприятий городских властей в контадо, где монастыри, соборные капитулы и подобные им церковные институты имели в своем распоряжении значительные собственные земли, при этом становится очевидным, как Штауфен в результате мог создавать новые точки опоры для своей политической активности. В конечном счете и здесь тоже принцип «divide et impera»[638]Opll F. Divide et impera. S. 85 ff.
превращался в максиму, определяющую его действия.

Замечательным ходом императорской политики было тогда примирение с Алессандрией еще в канун окончательного достижения мира с городами Лиги. В начале марта 1183 года была оговорена амнистия этого города, который отныне должен был носить название Чезария (Cesaria)[639]Названию этому, впрочем, не суждено было добиться признания, см.: Opll F. Stadt und Reich. S. 191 f. - с прим. (Anm. 69).
. В результате были решающим образом улучшены позиции Империи на переговорах с ломбардцами, начавшихся несколькими неделями позже. В Пьяченце эти переговоры уже в конце апреля привели к успеху. 20 июня 1183 года в Констанце был заключен окончательный мир[640]Фактически летом 1183 года должно было заканчиваться перемирие, заключенное на шесть лет в 1177 году.
. С этим pax Constantiensis, равно уклоняющимся от оценки любой из двух сторон в категориях победы или поражения[641]В этом смысле верна формулировка в недавно появившейся работе А. Хаферкампа о мирном договоре: Haverkamp А. Der Konstanzer Friede zwischen Kaiser und Lombardenbund (1183) // Kommunale Bundnisse Oberitaliens und Oberdeutschlands im Vergleich / Hrsg. von H. Maurer. Sigmaringen, 1987. (Vorträge und Forschungen; 33). S. 42. Подробнее см. о рах в статьях из сборников: La расе di Constanza 1183: Un difficile equilibrio di poteri fra societa italiana ed impero. Bologna, 1984. (Studi e testi di storia medioevale; 8); Studi sulla Pace di Constanza. Milano, 1984. (Deputazione di Storia patria per le province Parmensi. Sezione di Piacenza).
, для каждой из сторон был достигнут приемлемый компромисс. Отныне мир коммун являлся устойчивой составной частью имперской структуры. Города получили постановление о суверенитете Империи (связанном с регалиями), ставшее предметом столь долгой борьбы, и согласились в принципе с необходимостью инвеституры консулов. Император обеспечил себе не только разовую денежную компенсацию в размере 16 000 фунтов (равных 9840 маркам) в императорской монете, но и ежегодный ценз в 2000 марок[642]О размере штрафных платежей, цензов с регалий и других итоговых цифрах имперских доходов с итальянских городов см.: Opll F. Stadt und Reich. S. 562 ff.
, касающийся всех регалий, а также апелляционную юрисдикцию относительно конфликтов, оцениваемых суммой более 25 фунтов в императорской монете. Таким образом, признание коммун не только дало Империи прочную финансовую базу: несомненно, неизмеримо выше следует оценивать значительный политический выигрыш.

Фактически города, прежде занимавшие враждебную позицию, во время последнего итальянского похода Барбароссы (1184–1186 годы), в который он, что показательно, отправился без войска, представляли собой надежных союзников имперских властей. Теперь — в полную противоположность прежнему положению вещей — дело дошло до совместных действий с Миланом, в то время как отношения с Кремоной заметно ухудшились. 11 февраля 1185 года в Реджо было документально закреплено соглашение с «ломбардской метрополией». Уже в мае этого года во исполнение договоренностей 1160 года императором была вновь заложена разрушенная Крема. Внешней кульминацией в полном смысле превосходных теперь отношений Штауфена с Миланом была свадьба наследника престола с Констанцией Сицилийской в Сант-Амброджо 27 января 1186 года. Тесное взаимодействие с миланцами все более углубляло пропасть между Барбароссой и городом на По Кремоной. Весной 1186 года дело дошло до военной конфронтации между Штауфеном и городом, причем Кремона, хотя и не была непосредственно атакована, уже в июне 1186 года вынуждена была подчиниться.

Однако союз с Миланом, примирение с Ломбардской лигой предоставили императору важное поле деятельности также и ввиду его устремлений к более прочному включению в сферу своего господства бывших владений Матильды, обеспечили ему поддержку коммун и на этом направлении его политической активности. Для того случая, если бы он тогда, не в последнюю очередь в связи с этими своими интересами, вступил в новый конфликт с папством, прежняя опасность совместных действий городских сил с силами церкви отныне была преодолена. В центрально-итальянском регионе, который, параллельно с заключением матримониального союза с норманнской Сицилией, заново приобрел значение, перед Барбароссой также открылась возможность усиленно утверждать господство Империи. Если во время своего пребывания там летом 1185 года он и принял в отношении городов суровые меры, лишив их — за исключением Пизы и Пистойи — прав господства над городской округой, контадо, то эти мероприятия, несомненно, следует рассматривать в большей связи с обеспечением имперских прав для будущего господства его сына, короля Генриха VI. Таким образом Барбаросса давал своему наследнику возможность выступать с позиции силы. Доказательством тому являются его мероприятия в 1186 году, когда он сумел добиться урегулирования взаимоотношений, настойчиво подчеркивающего права Империи, с такими значительными городами, как Лукка, Кремона и Перуджа, — отчасти собственными военными мерами, отчасти опираясь на действия своего отца.

Таким образом, Фридрих I был первым государем высокого Средневековья, которому удалось интегрировать в конституционную структуру Империи и тем самым использовать в интересах собственного господства самостоятельно развивавшуюся политическую и экономическую силу итальянского городского мироустройства. Здесь он в тесном взаимодействии с учеными правоведами болонской школы развил политический план, который, благодаря регальной инвеституре городских консулов, должен был обеспечить влияние Империи на ход выборов, вряд ли управляемых иным способом, на саму конституцию городских властей. Пусть его попытка после триумфа над Миланом полностью подчинить своей политике верхнеитальянские коммуны, создав некую собственно имперскую администрацию, закончилась крахом с возникновением городских союзов и из-за неразрешенных в то же самое время проблем схизмы. Однако в конечном итоге он, упорно не покидая принципиальных позиций, все же сумел ответить на этот вызов, самый сложный за весь период его правления. В трудные годы пятого итальянского похода, начиная с 1174 года, ввиду невозможности решить дело в свою пользу военной конфронтацией, он вернулся к испытанному политическому средству — принципу «divide et impera». В результате он смог не только прорвать дипломатическими средствами сомкнутую фалангу городских противников, но и развалить в конечном итоге альянс коммун с папством. После Констанцского мира Штауфен, ясно осознав фактическую расстановку сил, сменил свои союзнические связи на прямо противоположные. Заключив союз с Миланом и упорядочив отношения с Ломбардской лигой, он в поздний период своего правления сумел привести имперское господство над Италией к новой кульминации и тем самым обеспечить своему наследнику хорошо укрепленный фундамент для вступления во власть.

В Бургундском королевстве[643]О городах Бургундии см.: Opll F. Stzdt und Reich. S. 481 ff, 534 ff.
отношения государя с городами формировались исключительно компонентом епископских городов. Грамоты, выданные городским адресатам в этом регионе, в подавляющем своем большинстве были предназначены епископам-сеньорам городов, которые обычно утверждались государем посредством регалий, в том числе о господстве над городом ( dominium civitatis ), и должны были осуществлять власть взамен отсутствующего императора. Таким образом, мы обнаруживаем здесь явную традиционную схему мероприятий в области городской политики, типичную прежде всего для германской области Империи. В то же время этот факт отражает все еще мало оформленный правовой статус бюргерско-городских сил.

При этом необходимо особо различать северную часть Бургундии и Арелат на юге, где благодаря тесным хозяйственным взаимосвязям с областями имперской Италии положение было иным. Здесь консульские органы правления могут быть засвидетельствованы источниками уже примерно с первой половины XII века. Первая попытка Барбароссы закрепить господство над страной в союзе с герцогской властью Церингенов обладала лишь преходящим значением и незначительной эффективностью. С момента женитьбы Штауфена на Беатрисе Бургундской в 1156 году значение этого региона в общем контексте императорской политики существенно изменилось. На базе штауфеновских прав господства (отныне уже в собственном смысле слова) в Бургундии это королевство, прежде всего в северной своей части, становится важным фактором в масштабах всей Империи. Личное пребывание здесь императора, назначение имперских легатов для этой страны и — в более поздние годы — обеспечение наследных прав сына императора, Оттона, в графстве Бургундия — вот главные элементы той мозаики, из которой складывается картина властных отношений в этой зоне.

В отношении городов Бургундии Барбаросса в принципе придерживался очерченной выше модели епископского сеньориального господства над городами. Однако его постановления все же показывают, что в отдельных случаях он был вполне готов признать за растущими городскими силами пространство для принятия политических решений, если благодаря этому можно было не ставить в критическое положение самого епископа и восстановить отношения, полезные в общеимперском смысле. Подобно тому, как это проявляется относительно германской части Империи, городскую политику Штауфена в Бургундии тоже сложно определить в виде четко оформленного плана: это скорее подходит для Италии. Его позиция в отношении городской среды проявляется скорее в частных решениях, несколько примеров чему здесь все-таки стоит привести. В области графства Бургундия наибольшим значением среди городов обладала, несомненно, архиепископская резиденция Безансон. Уже в феврале 1153 года Барбаросса впервые остановился в городе на реке Ду, за чем последовали еще многие посещения (в 1153, 1157, 1162, 1166, 1168, 1170, 1178 годах)[644]Opll F. Das Itinerar. S. 159; о событиях 1170 года см.: Fried J, Friedrich Barbarossas Krönung in Arles (1178) // Historisches Jahrbuch. 1983. Jg. 103. S. 359 ff.
. Во время долгого понтификата архиепископа Гумберта (1134–1161 годы) дело там дошло до первого выступления бюргеров и городских министериалов. Они добились того, что архиепископ вынужден был отказаться от взимания прямых поборов, взамен чего ему уступили долю в рыбной торговле на трех ярмарках. В смутный период церковной схизмы император изгнал архиепископа Вальтера, сторонника папы Александра, и в 1163 году возвел на архиепископскую кафедру Безансона вышедшего из имперской канцелярии пробста Хериберта Ахенского. Тогда положение иерарха в части, касающейся господства над городом, никак нельзя было счесть благоприятным. Сменивший Хериберта около 1170 года архиепископ Эберхард, который уже около 1172 года примирился с Александром III, летом 1177 года — к моменту заключения мира в Венеции — для сдерживания городской оппозиции вынужден был обратиться за помощью к императору. Барбаросса тогда применил имперскую опалу к созданному в Безансоне coniuratio — клятвенному союзу сил, выступивших против сеньора города, впрочем, знаменательно обеспечив себе при этом половину причитавшейся архиепископу штрафной выплаты. Два года спустя наследственно-правовой статус бюргеров города был урегулирован императорской грамотой вполне благоприятно для их интересов. Как отсюда видно, с одной стороны, архиепископ вынужден был вступить на путь компромисса, но, с другой стороны, и император ни в коей мере не противодействовал новым растущим общественным силам с позиции абсолютного отрицания.

На подобные же действия Штауфена можно указать и в связи с городом Арлем — с областью, где намного раньше проявили себя и выступления городских сил, и консульские формы правления. Правда, угроза положению иерарха исходила в особенности от оппозиции знати — сеньоров Бо и графов Форкалькье, в то время как в отношениях с городскими консулами присутствовало достаточное взаимопонимание. В начале 1160-х годов император порвал с Бо, тесно связанными с Империей со времен Конрада III, что, впрочем, не принесло пользы архиепископу Арльскому. Речь тогда шла об урегулировании отношений господства в более широком контексте графства Прованс. С вверением этого графства Барселонскому дому на сцену выступил новый конкурент иерарха. В апреле 1164 года архиепископ Раймунд получил диплом, который, несмотря на определенный положительный результат для Арльской церкви, отныне удостоверял разделение прав господства, созданное в результате привлечения Барселонского дома. И все же обращает на себя внимание тот факт, что император в этой грамоте, впервые подчиняя арльский консулат архиепископу, принимал во внимание и городские силы архиепископской резиденции — в данном случае именно как важную опору сеньора города. Большой ущерб позициям Империи в Южной Бургундии начиная с середины 1160-х годов наносили действия арагонского короля Альфонса, который после смерти своего двоюродного брата, союзного императору, оспаривал его статус в Провансе и на морском побережье. Вместе с тем эта новая расстановка сил заставила ряд представителей знати вновь перейти на сторону Штауфена. Только после заключения Венецианского мира Барбаросса опять смог фактически реализовать суверенитет Империи над этой зоной. Его триумфальный поход по землям Бургундии летом 1178 года обрел свою демонстративную кульминацию в коронационной церемонии, состоявшейся в Арле 30 июля[645]См. об этом прежде всего: Fried J. Op. cit. S. 347 ff.
. Если Арльская церковь была удостоена в выданном тогда дипломе титула «principalis sedes regni Burgundie» (главная кафедра королевства Бургундии), то здесь не в последнюю очередь обнаруживается и выдающееся место города. Известная лишь из более поздних упоминаний директива императора консулам Арля, которая наряду с подтверждением прав архиепископа ясно удостоверяет их назначение и власть над городом, — еще одно свидетельство того, как государь интегрировал городские круги Бургундии в свою политику.

В епископском городе Балансе мы вновь встречаем характерный пример его городской политики в бургундских землях. В принципе и здесь все исходило из модели епископского господства над городом. Правда, в Балансе документально не подтверждается возникновение консулата во времена Барбароссы, но и здесь бюргерские круги выступают весьма впечатляюще. Во время единственного посещения города императором в августе 1178 года при предъявлении одной епископской грамоты super regimine itlius civitates, то есть о господстве над городом, бюргеры выдвинули требование императорского санкционирования их участия в политических делах собственной родины. Протестовавший против этого епископ, очевидно, хотел использовать присутствие государя для того, чтобы с его помощью снова сделать обратимой уступку, отвоеванную горожанами в один из кризисных моментов сеньориального господства. После совещания с епископом Вьенна, эрц-канцлером всей Бургундии и одновременно главой диоцеза Баланс, а также с благородными и высшей знатью страны Фридрих вынес свое решение. Хотя господство епископа над городом в принципе было сохранено, бюргеры все же получили существенное упрочение их лично-правового статуса и защиту их денежных операций. Очевидно, им даже был передан собственный аутентичный экземпляр императорской грамоты.

В заключение стоило бы привести еще один пример из мира бургундских городов, позволяющий сделать интересное наблюдение по поводу городской политики Штауфена. Случай с епископским городом Оранжем демонстрирует, что император при известных условиях был готов отойти от той схемы епископского господства над городом, которая обычно выявляется повсеместно. Уже во время единственного установленного пребывания в Оранже в августе 1178 года дому Бо, который имел здесь доминирующие позиции, была выдана грамота, а городской епископ оставлен без внимания. В противоположность прочим бургундским городам император, таким образом, считался здесь с фактическими властными отношениями. Осенью 1184 года Барбаросса, передав господам Бо право чеканки монеты в Оранже, предоставил им выгоднейшие в финансовом смысле суверенные права, которые в остальном были постоянной частью регалий, выданных епископу. Сверх того было определено, что назначение там консулов должно быть связано с получением согласия от этого знатного рода.

Именно мероприятия Барбароссы в сфере городской политики должны рассматриваться как чрезвычайно характерные для его способностей правителя и для его правления вообще. Столкнувшись с мощными как в экономическом, так и в политическом отношении общественными силами, он проявил свой большой талант политика. Гибкий в поступках, готовый учесть весьма различающиеся обстоятельства местного господства и примерить свои мероприятия к этим ограничительным рамкам, он сумел утвердиться и здесь, на поприще борьбы с миром городов. Неудачи были преодолены, способность к отступлению от политической линии и воля идти на компромисс дали ему возможность обеспечить в итоге господство Империи, сохранив в форме властной структуры «благо мира» (Ьопит pads), как замечательно определено это в одном из его городских дипломов[646]См. по этому поводу: MGH. DF. I. 752 (о Балансе); см. об этом также: Opll F. Stadt und Reich. S. 514.
.

 

5. Положение империи в христианском мире

В начале этого обобщающего обзора связей Фридриха Барбароссы с современными ему зарубежными государствами необходимо поставить вопрос об общераспространенных тогда представлениях по поводу отношений с иными государственными образованиями, а в конечном счете — о проблеме мнимого или действительного «штауфеновского мирового господства», столь сильно дебатируемой исследователями. При этом историография, если обобщить ряд интересных ссылок, отказалась от мнения о фактическом притязании Штауфена на реальное мировое господство. Напротив, она увидела в засвидетельствованном документами понятии императорской auctoritas указание на вышестоящее положение Империи над другими державами в смысле, отличном от политической гегемонии[647]По этому поводу см. более давнюю работу Р. Хольтцмана (Holtzmann R. Der Weltherrschaftsgedanke des mittelalterlichen Kaisertums und die Souveränität der europäischen Staaten // Historische Zeitschrift. 1939. Bd. 159. S. 251 ff), а также интересные, дифференцирующие эту тематику замечания Майера о письме Генриха II Английского к Барбароссе от 1157 года:  Mayer Н.-Е. Staufische Weltherrschaft? Zum Brief Heinrichs II. von England an Friedrich Barbarossa von 1157 // Friedrich Babarossa / Hrsg. von G. Wolf Darmstadt, 1975. (Wege der Forschung; 390). S. 190 ff. Ср. также: Kirfei H. / Weltherrschaftsidee und Bündnispolitik: Untersuchungen zur auswärtigen Politik der Staufer. Bonn, 1959. (Bonner historische Forschungen; 12); Appelt H. Die Kaiseridee Friedrich Barbarossas // Ibid. Friedrich Babarossa / Hrsg. von G. Wolf. Darmstadt, 1975. (Wege der Forschung; 390).S. 232.
. Лишь недавно обратили внимание на то, что мысль о мировом господстве, которую можно обнаружить у императора и у папы, была гораздо менее связана с реальной политической структурой Запада, чем с христианской общностью, respublica Christiana [648]Hageneder O. Weltherrschaft im Mittelalter // Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. 1985. Bd. 93. S. 257 ff.
. Фактически именно применительно к Барбароссе может быть доказан церковно-религиозный компонент этой идеи, особенно в отношении к церкви, к самому папству. Достаточно вспомнить, как Штауфен поздней осенью 1159 года в полном осознании своего верховенства обратился ко всему западному христианству, включая обоих кандидатов на папский престол, с тем чтобы прояснить церковный вопрос на созванном им соборе в Павии. Это чрезмерное преувеличение штауфеновских властных притязаний, к тому же никогда не связывавшихся с объективными условиями разрешения церковной схизмы, должно было уже тогда, и скоро, вызвать к жизни его критиков. Иоанн Солсберийский по поводу церковного собрания в Павии в феврале 1160 года, когда Штауфен встал на сторону Виктора IV, произнес знаменитые слова: «Кто назначил немцев судьями над народами?» Тем самым отвергались чрезмерные притязания имперских властей на то, чтобы решить церковный вопрос практически своей собственной волей и так, чтобы это имело законную силу для всего Запада[649]Ср.: The Letters of John of Salisbury. Vol. I / Ed. by W. J. Millor and H. E. Butler, revised by C. N. L. Brooke. London; Edinburgh; Paris; Melbourne; Toronto; New York, 1955. (Nelson Medieval Texts). Nr. 124; Engels O Stauferstudien: Beiträge zur Geschichte der Staufer im 12. Jahrhundert: Festgabe zu seinem 60. Geburtstag. Sigmaringen, 1988. S. 236 f.
.

Если в результате становится ясным, насколько понимание мирового господства концентрировалось в особенности на церковно-политической проблеме и преимущественно там проявлялось[650]См.: Hageneder O. Op. cit.; интересные соображения по вопросу о штауфеновском "мировом господстве" обнаруживаются также у О. Энгельса: Engels О. Op. cit. S. 231 ff.
, то ясно также и обратное: политико-государственные связи Империи с соседними королевствами по большей части должны рассматриваться в том аспекте, что Барбаросса проводил здесь скорее глубоко эшелонированную политику союзов. Отношения с другими государствами — постольку, поскольку не имелось более давних зависимостей и ленно-правовых союзов (как с королевством Дания) — формировались вполне на основе паритетности. Не может быть и речи о том, что Штауфен действовал как «владыка мира».

Мир раннештауфеновской эпохи в основном образовывался следующими властными блоками: Византийской империей на Востоке, на восточной границе Империи — королевством Венгрия, в Средиземноморском регионе — норманнской сицилийской державой, но также и государственными образованиями на Иберийском полуострове, на западе — королевствами Францией и Англией и на севере — Датским королевством, находящимся в ленной зависимости от Империи. Очень похожий вид приобрели отношения с Польшей, в которых также имел силу принцип сюзеренитета Империи.

При рассмотрении отношений с Восточной Римской империей в то же время должны совокупно приниматься во внимание и отношения с Венгерским и Сицилийским королевствами, неразрывно с ними переплетенные, а также отдельные отсылки к связям с Венецией. Византийская государственность[651]См. прежде всего работу : Ohnsorge W. Die Bedeutung der deutschbyzantinischen Beziehungen im 12. Jahrhundert für den deutschen Osten // Deutsches Archiv für Landes- und Volksforschung. 1941. Bd. 5. S. 249 ff., а также обширный труд: Lamma W. Comneni e Staufer: Ricerche sui rapporti fra Bisanzio e lOccidente nel secolo XII. Roma, 1955–1957. T. 1–2. (Istituto Storico Italiano per il Medio Evo. Studi storici; Fasc. 14–18,23–25).
при династии Комнинов с конца XI века вновь вступила на путь длительной консолидации: отчетливый подъем был несомненен. Впоследствии событием, решающим также и для Византии, стала королевская коронация норманна Рожера II Сицилийского. Тем самым, что немаловажно, на бывших византийских землях возникло государство, которому на целые десятилетия суждено было стать постоянной темой политики Комнинов. В 1135 году император Иоанн предложил западному императору, Лотарю III, сообща выступить против норманнов. Следствием заключенного тогда союза были повторявшиеся вплоть до 1170-х годов попытки Восточного Рима утвердиться в Италии, направленные не только против норманнов и предпринимавшиеся не только в пределах собственно их области. При развитии этих ранних контактов инициатива определенно исходила от басилевса, который в 1139 году сумел склонить Штауфена Конрада III[652]См.: Vollrath H . Konrad III. und Byzanz // Archiv für Kulturgeschichte. 1977. Jg. 59. S. 321–365.
к продлению союзного соглашения. Правда, в результате ухудшились первоначально превосходные отношения Конрада с державой арабов. Если еще в 1139 году был согласован брак сына Штауфена, Генриха (VI), с дочерью короля Белы II, Софией, то в последующие годы Штауфен поддерживал продвигаемого Византией претендента на венгерский трон Бориса против сына Белы II, Гезы II (начиная с 1141 года).

Отношения между Штауфенами и Комнинами составляли проблему во многом потому, что Конрад не обладал императорским достоинством. Поэтому он мог иметь отношение к так называемой «проблеме двух императоров» лишь посредством в высшей степени искусной дипломатии, проявившейся прежде всего в искусстве формулировок, которое демонстрировал видный государственный муж, Вибальд, аббат Ставло[653]См. также: Herkenrath R. M. Regnum und Imperium in den Diplomen der ersten Regierungsjahre Friedrichs I. // Friedrich Barbarossa / Hrsg. von G. Wolf. Darmstadt, 1975 (Wege der Forschung; 390). S. 323 ff.
. В середине сороковых годов инициатива опять исходила от василевса, теперь — после смерти его отца — от Мануила Комнина, который возобновил связи с Западом в еще большем объеме. В январе 1146 года последовало намеченное уже при Иоанне Комнине бракосочетание восточно-римского императора и свояченицы Штауфена, Берты фон Зульцбах, которая приняла греческое имя Ирина. В качестве кульминации тесных связей между обеими империями следует, без сомнения, расценить крестовый поход Штауфена, который без поддержки Мануила был бы заранее обречен на неудачу (впрочем, такая судьба и без того была ему уготована). Этот союз, существовавший с 1145 года, но теперь более выражено направленный против Сицилии, был заново подтвержден договором в Фессалониках, заключенным осенью 1148 года, причем в соглашение был включен также швабский герцог Фридрих, впоследствии наследник Конрада. При этом штауфеновский король, кажется, в дополнение к более ранним договоренностям, знаменательным образом обязывался к уступкам в Италии, составившим часть приданого за его свояченицу. Этому пункту договора уже вскоре, в начале правления Барбароссы, суждено было приобрести большое значение[654]См. об этом новейшую работу: Engels О : Zum Konstanzer Vertrag von 1153 // Deus qui mutat tempora: Menschen und Institutionen im Wandel des Mittelalters: Festschrift für A. Becker zu seinem 65. Geburtstag / Hrsg. von E.-D. Hehl, H. Seibt, F. Staab. Sigmaringen, 1987. S. 246 ff.; а также: Niederkorn J. P. Die Mitgift der Kaiserin Irene: Anmerkungen zur byzantinischen Politik Konig Konrads III // Romische historische Mitteilungen. 1986. Bd. 28. S. 125 ff.
.

Хотя военное выступление против Сицилии уже неоднократно согласовывалось и, несомненно, принесло бы также и папству в высшей степени желательное облегчение, дело до него не дошло. Норманнскому королю удалось заключить противодействующий альянс с французским королем и Вельфами. Самому Конраду в годы, последовавшие за крестовым походом, помешали развить энергичную деятельность болезнь и незатихающие выступления вельфской оппозиции. Его преемник, Фридрих Барбаросса, в своей византийской политике, несмотря на многие параллели с прежней, уже в первые годы правления явно отошел от курса своего предшественника[655]Engels O. Zum Konstanzer Vertrag. S. 235 ff.; Idem. Die Staufer. S. 49 ff.
. Может быть, и нельзя понимать его твердое желание с особой энергией защищать права Империи, honor imperii, в смысле совершенно новой концепции господства, так сказать, программно провозглашенного начала новой эры[656]Так у П. Рассова: Rassow Р Honor Imperii: Die neue Politik Friedrich Barbarossas 1152–1159. 2 Aufl.: Darmstadt, 1961; см. об этом рецензию Г. Грундманна на его работу: Grundmann H. Rezension von: Peter Rassow, Honor Imperii // Friedrich Barbarossa / Hrsg. von G. Wolf. Darmstadt, 1975, (Wege der Forschung; 390). S. 26–32; и затем у О. Энгельса: Engels О. Zum Konstanzer Vertrag. S. 235 ff.
. И все-таки эта констатация притязаний Империи и ее верховенства относительно Византии привела к коренному изменению отношений. В Констанцском договоре с папой Евгением III он обязывался сохранять враждебную позицию в отношении Рожера Сицилийского — обязательство, которое папа знаменательно не брал на себя в своих обещаниях. Оба партнера по переговорам обещали, впрочем, не уступать никаких земель в Италии греческому государю и в случае вторжения изгнать его настолько скоро, насколько это будет возможно.

Хотя еще при Конраде III была сделана попытка, так сказать, нейтрализовать весьма сомнительную уступку итальянских имперских земель Восточному Риму при помощи матримониального проекта, все-таки лишь Барбаросса стал тем, кто отчетливо провел здесь границу предупредительности по отношению к грекам[657]Ср.: Engels O. Zum Konstanzer Vertrag. S. 235 ff.
. Впоследствии еще и в год заключения Констанцского договора дело дошло до возобновления прямых переговоров между обеими империями, причем инициативу взял в свои руки Барбаросса. Тогда, после расторжения своего первого брака с Аделой фон Фобург, он приступил к переговорам о женитьбе на племяннице Мануила, Марии. Таким образом, в договоре с папой Барбаросса сделал первый шаг в направлении четкого урегулирования отношений с Византией, причем свое твердое намерение не делать грекам в Италии никаких территориальных уступок подкрепил параллельным обязательством римской церкви. Теперь речь, очевидно, шла о том, чтобы при искусном возобновлении политических мероприятий своего предшественника направить отношения с василевсом в регулируемое русло и тем самым ослабить их напряженность.

Драматическое обострение ход событий претерпел впоследствии, в связи с переговорами, которые император, коронованный лишь за несколько недель до этого, вел с византийской делегацией летом 1155 года близ Анконы. Проект матримониальной связи государя с Восточным Римом был все еще далек от осуществления. Таким образом, интерес к военному выступлению против Южной Италии в союзе с греками, что соответствовало бы их интенциям, не мог найти почвы не только у имперских князей, но и у самого Штауфена. Правда, император направил греческим послам несколько писем, которые должны были гарантировать им всяческое содействие при планируемом военном походе в Апулию. Впрочем, в этих мандатах — вероятно, адресованных городам в Апулии, — несомненно, оговаривалось принципиальное главенство штауфеновской Империи. В любом случае, Фридрих тогда едва ли смог бы отказаться от своей сохранявшейся на протяжении многих лет политической линии, заключавшейся в категорическом препятствовании всякой византийской экспансии в Италии[658]См. об этом: Zeillinger К . Friedrich L Barbarossa, Manuel I. Komnenos und Suditalien in den Jahren 1 155/1 156 // Romische Historische Mitteilungen. 1985. Bd. 27. S. 53 ff.
.

Во время следующего появления греческого посольства при штауфеновском дворе год спустя стало уже невозможным скрывать глубокие разногласия между двумя империями. На это отчетливо указывает прежде всего упрек в том, что упомянутых императорских мандатов в Анконе греки будто бы «добились обманом». Прервав многолетние переговоры о заключении брака, Штауфен в июне 1156 года женился на Беатрисе Бургундской. Тогда же, преобразовав Австрию в герцогство, он сумел окончательно прояснить вопрос о вельфских притязаниях на Баварию путем повышения в ранге Бабенбергов. С этим была связана стабилизация положения на восточной границе Империи, чему способствовали также связи с герцогством Богемия, постоянно укреплявшиеся начиная с 1156 года[659]BOM 510, 517,518.
. Император Мануил хотя и прекратил контакты с Империей, в которой он тогда пытался найти прикрытие с тыла в своей борьбе против венгров, однако не окончательно. Еще в сентябре 1157 года в Вюрцбурге по просьбе императрицы Берты-Ирины ее племянник, Фридрих Швабский, был посвящен в рыцари.

Политическая сцена в Южной Италии вследствие договора в Беневенте (1156 год) между папой Адрианом IV и королем Вильгельмом Сицилийским изменилась в то время решительным образом[660]Chalandon E. Histoire de la domination normande en Italie et en Sicile. Paris, 1907. Vol. 2. P. 231.
. Именно папа выступил тогда же посредником при заключении в 1158 году мира на тридцать лет между норманнами и императором Мануилом[661]Ohnsorge W. Die Byzanzpolitik Friedrich Barbarossas und der "Landesverrat" Heinrichs des Löwen // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1943. Bd. 6. S. 125.
. Год спустя василевс еще раз обратился к Штауфену с просьбой сделать ему территориальные уступки на Адриатическом побережье, от Апулии до Пентаполиса. Барбаросса, впрочем, уже весной 1158 года выразил непреклонность своей позиции тем, что решительно подчеркнул свой сюзеренитет над Анконой[662]Leonhard J.-F. Die Seestadt Ancona im Spatmittelalter: Politik und Handel. Tübingen, 1983. (Bibliothek des Deutschen Historisches Instituts in Rom; 55). S. 53 ff.
, непременным центром тяжести византийских экспансионистских планов. Затем, с началом схизмы, разрыв Барбароссы с Восточным Римом стал очевидным. Мануил, отныне решительный противник Штауфена, выступил в 1163–1164 годах с планом широкой коалиции против западной империи[663]Kap-Herr H. von. Die abendländische Politik Kaiser Manuels mit besonderer Rücksicht auf Deutschland. Straßburg, 1881. S. 74 ff; Chalandon F. Op. cit. P. 300; Ohnsorge W . Die Legaten Alexanders III. im ersten Jahrzehnt seines Pontifikats (1159–1169). Berlin, 1928. (Historische Studien; 175). S. 125 ff
. До сих пор он категорически не признавал Александра III. Теперь он изменил свое отношение к давшему папе приют королю Людовику VII Французскому, с которым вступил в родственные отношения благодаря своему второму браку с Марией Антиохийской, и предложил этому государю союз при одновременном признании Александра. Казалось, вплотную придвинулась опасность альянса между Восточным Римом, Сицилией, Францией и папством, но соглашение не состоялось из-за отказа Людовика.

К тому же Фридрих Барбаросса смог начиная с 1157 года использовать в своих целях традиционную функцию Венгрии как буферного государства между Западом и Востоком. Король Геза II послал войска против Милана, поддержав тем самым штауфеновскую итальянскую политику в том виде и таким способом, которые, как правило, были в обычае только у имперских князей или властителей, находившихся в ленной зависимости от Империи[664]BOM 471; о Венгрии см. также: Pelzer H. Friedrichs I. von Hohenstaufen Politik gegenuber Danemark, Polen und Ungarn: Diss. Borna bei Leipzig, 1906.
. Впрочем, схизма затем омрачила установившиеся связи: уже в 1161 году Геза заключил конкордат с Александром III. После смерти Арпада 31 мая 1162 года разгоревшаяся борьба за трон не только для штауфеновских имперских властей, но и для византийской политики открыла богатые возможности укрепить здесь свое влияние посредством интервенций и поддержки различных кандидатов. При этом прочного успеха добилась все-таки держава Комнинов, тогда как мероприятия Барбароссы, личное вмешательство которого делали невозможным нужды итальянской политики, в конечном итоге оказались неэффективными. В 1170-е годы, в правление короля Белы III, женатого на дочери императора Мануила, в королевстве Арпадов доминировало византийское влияние[665]См. об этом: Holtzmann W. Papst Alexander Ш. und Ungarn // Ungarische Jahrbucher. 1927. Bd. 6. S. 397 ff, так же как и соответствующие разделы в работах: Kap-Herr Н. von . Op. cit.; Pelzer H. Op. cit.
.

Однако василевс в шестидесятые годы использовал себе во благо не только стесненность штауфеновской церковной политики схизмой, он также установил контакты с городской оппозицией в Ломбардии. Через Венецию коммунальным противникам Штауфена потекли тогда богатые денежные субсидии[666]Classen Р. La politica di Manuele Comneno tra Federico Barbarossa e le citta italiane // Popolo e stato in Italia nell’eta di Federico Barbarossa: Alessandria e la Lega lombarda: Relazioni e comunicazioni al XXXIII congresso storico subalpino per la celebrazione dell' VIII centenario della fondazione di Alessandria. Torino, 1970. R 265 sqq.
. Уже в момент возникновения Веронской лиги в 1164 году эти выплаты приобрели большое значение. Начатое в контексте основания Ломбардской лиги в 1167 году восстановление города Милана получило такую же поддержку посредством византийской финансовой помощи. Традиционно тесными были связи Восточного Рима с итальянскими приморскими городами, наряду с Венецией — прежде всего с Пизой и Генуей, что характерно для последующей направленности византийской политики[667]См. об этом подробно в работе: Lilie R.-J. Handel und Politik zwischen dem byzantinischen Reich und den italienischen Kommunen Venedig, Pisa und Genua in der Epoche der Komnen und der Angeloi (1081–1204). Amsterdam, 1948.
. Заметная уже с 1167 года трещина в отношениях с венецианцами, которые уклонялись от оказания византийцам военной помощи в борьбе против Далмации — зоны собственных непосредственных интересов города у лагуны, — впоследствии привела к возобновлению переговоров между двумя империями. До сих пор император Мануил все еще держал в подвешенном состоянии свои контакты с Александром III вследствие растянувшихся на годы переговоров об унии между церквями папского Рима и Константинопольского патриархата, находившимися в состоянии раскола с 1054 года[668]См. об этом: Kap-Herr H. von. Op. cit. S. 85 ff.; Ohnsorge W. Die Legaten. S. 146 ff.; Classen P Op. cit. P. 268, nota 12.
. Впрочем, инициатива переговоров с Восточным Римом исходила от Барбароссы, который в период, последовавший за катастрофой 1167 года под Римом, оказался в крайне тяжелом положении. Несмотря на несомненные успехи, достигнутые в германских землях, например избрание королем его сына Генриха в июне 1169 года, ввиду нового срыва переговоров с папским противником велением времени стали переосмысление внешнеполитических обстоятельств и реорганизация системы союзов[669]См. об этом: Ohnsorge W. Die Byzanzpolitik, S. 120 ff.; о политическом окружении см. также: Lilie R.-J. Op. cit. S. 479 ff.
.

Было искусно использовано стесненное позицией Венеции положение Комнинов. Во время переговоров, проводившихся во второй половине 1170 года Кристианом Майнцским в Константинополе, была повторно достигнута договоренность о брачных узах, на основе которых намеревались вернуться к упорядоченным отношениям: Генрих VI должен был сочетаться браком с дочерью Мануила, Марией. Однако василевс ради укрепления своих позиций, сделав сразу две ставки в игре политических сил, в то же самое время начал переговоры о заключении брака с королем Вильгельмом II Сицилийским, который также был избран потенциальным супругом для Марии[670]Эта перемена в немалой степени также была обусловлена уже упомянутым расхождением между Мануилом и Венецией, см.: Chalandon F. Op. cit. P. 371; Lilie R.-J. Op. cit. S. 490.
. Для продолжения переговоров в начале 1172 года в Византию был послан епископ Конрад Вормсский, который ради этой поездки присоединился к паломничеству Генриха Льва. Правда, во время последовавших переговоров ясно проявилось дипломатическое мастерство василевса. Вследствие сицилийского матримониального проекта императора Мануила положение штауфеновского легата внезапно стало весьма критическим. В этой ситуации герцог Вельф, очевидно, попытался найти выход и открыл перед греками перспективу заполучить те опорные пункты на итальянском побережье Адриатики, которых они уже давно добивались.

Правда, для самого штауфеновского императора это был пункт, на который он не мог согласиться никогда и ни под каким видом. Хотя сицилийский матримониальный проект Мануила и не состоялся, не суждено было осуществиться и матримониальному союзу между двумя империями[671]Kap-Herr H. von. Op. cit. S. 100 ff; Chalandon F. Op. cit. P. 371 sqq.; Ohnsorge W. Die Byzanzpolitik. S. 121 ff.
. Несколько позже Штауфен развил другой план женитьбы, причем тот принес ему заключение дружественного союза с Сицилией[672]См. об этом: Assmann E. Friedrich Barbarossas Kinder // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1977. Bd. 33. S. 447 f. (правда, осада Анконы неверно отнесена там к 1174 году, тогда как правильная дата — 1173 год).
. Эта радикальная смена его прежней внешней политики в Средиземноморье (до сих пор противостояние с норманнской державой всегда относилось к устойчивым компонентам штауфеновской политики) была существенно обоснована в процессе переговоров с Византией, возобновленных в 1170 году. Союз Барбароссы с Сицилией мог решающим образом ослабить позиции восточно-римского императора, как, впрочем, и папства. Сам Мануил лишь незадолго до этого с успехом делал ставку на византийско-норманнскую матримониальную связь в качестве средства давления во время своих переговоров с представителями Штауфена. В 1173–1174 годах испытанный имперский легат в Италии, Кристиан Майнцский, вновь возглавил штауфеновскую дипломатию и повел переговоры с норманнским двором. Хотя замысел неожиданно встретил в качестве препятствия оглядку короля Вильгельма II на Александра III[673]Впоследствии, 13 февраля 1177 года, Вильгельм заключил брак с Иоанной Английской, дочерью короля Генриха II, см.: Chalandon F. Op. cit. P. 377.
, эти намерения все же следует рассматривать как первый важный шаг на пути к договору о мире на пятнадцать лет между Империей и Сицилией, заключенному в 1177 году в Венеции. Матримониальной связи с норманнами суждено было осуществиться только в 1184–1186 годах, когда бракосочетание штауфеновского наследника престола с теткой сицилийского короля, Констанцией, в корне изменило структуру всей политической сцены Европы.

В июне 1174 года при императорском дворе в Регенсбурге появилась последняя византийская делегация в связи со все еще продолжавшимися переговорами о заключении брака, но ей не дано было достичь успеха. Комнин в последующие годы был занят на других фронтах своей державы, перенеся в 1176 году тяжелый, решающий для него удар — разгром при Мириокефале. Только в связи с подготовкой к крестовому походу Барбароссы в существенно изменившейся ситуации были возобновлены переговоры с Византией[674]См.: Eickhoff E. Friedrich Barbarossa im Orient: Kreuzzug und Tod Friedrichs I. Tübingen, 1977. (Istanbuler Mitteilungen; Beiheft 17). S. 38 ff.
. Несмотря на недвусмысленное соглашение о мирном следовании через ее земли крестоносного войска, напряженность в отношениях, конфликты и столкновения с византийцами в последующем не исчезли. Взаимные отношения — прежде всего со стороны Исаака Ангела — определялись глубоким недоверием. В конце концов только после применения военной силы василевс смирился с опустошением обширных областей своей империи рыцарями-крестоносцами и позволил их армии переправиться через Геллеспонт и совершить дальнейший марш по Малой Азии.

В рамках постоянных военных интервенций формировались отношения имперских властей с Польшей[675]См. об этом все еще сохраняющую значение работу Г. Пельцера: Pelzer Н Op. cit., а также выводы, сделанные Г. Патце: Patze H. Kaiser Friedrich Barbarossa und der Osten // Probleme des 12. Jahrhunderts: Reichenau-Vorträge 1965–1967. Konstanz; Stuttgart, 1968. (Vorträge und Forschungen; 12). S. 337 ff.
. Ленно-правовая включенность польского княжества в имперское устройство существенно не выделялась на фоне отношений с королевством Дания, а во многих фазах правления Барбароссы — также и с венгерским королевством. Проникновение во все эти области его господства — посредством той же выдачи привилегий датским, польским или венгерским адресатам — плохо поддается обобщению, но все же оно должно было подчеркиваться сюзеренитетом Империи, опирающимся на ленную зависимость. При этом государь многократно лично вмешивался в дела Польши, тогда как дела в Венгрии он предоставил улаживать бабенбергскому герцогу, а в Дании — Генриху Льву. В Польше после смерти Болеслава III в 1138 году произошел распад сеньориальных отношений. Следствием стали многолетние междоусобицы между претендентами на трон. В 1157 году Барбаросса предпринял интервенцию в Польшу, поводом для которой послужило изгнание князя Владислава II, который породнился со Штауфеном благодаря своему браку с Агнессой, сводной сестрой Конрада III, принадлежащей к дому Бабенбергов, и впоследствии жил изгнанником в Германии. Хотя Болеслав IV, брат Владислава, подчинился, принес клятву верности и обязался не только выплатить дань, но и участвовать в походе против Милана, после ухода Штауфена он не сдержал этих обещаний.

Тем не менее мероприятия государя все-таки принесли впоследствии определенный результат. Они, так сказать, подготовили почву для заселения немцами Силезии. Об этой части Польши зашла особая речь в 1163 году, когда Фридрих путем дипломатического давления сумел добиться того, что строптивый Болеслав IV уступил Силезию своему племяннику Болеславу Высокому и Мешко, сыну Владислава II[676]Patze H. Op. cit. S. 378.
. Волнения в Польше, правда, продолжались, и в 1172 году дело опять дошло до военного похода императора на восток. К этому добавились вспыхнувшие в то же время разногласия между двумя упомянутыми братьями. Болеслав Высокий, принявший в 1166 году участие в итальянском походе Барбароссы, смог вернуться в Бреслау. Значительный финансовый успех Штауфена выразился тогда в размере фактически взысканной после этого дани, затребованной за период с 1157 года, в общей сложности за последние шестнадцать лет: она составила 8000 марок серебром[677]Pelzer H Op. cit. S. 34; Patze H. Op. cit. S. 378.
. Не наступило затишья в Польше и в конце правления Барбароссы. Изгнанный в 1180 году великий князь Мешко тщетно взывал к Империи о помощи, несмотря на посулы большой денежной выплаты. Произошло ли его возвращение в Гнезно при поддержке поморского князя Богислава по настоянию императора! неизвестно[678]Пельцер, во всяком случае, это предполагает: Pelzer Н. Ор. cit. S. 49.
. Впоследствии первой военной акцией молодого короля Генриха VI летом 1184 года стал военный поход в Польшу, результатом которого стало все же принесение присяги на верность великим князем Казимиром[679]Pelzer H. Op. cit. S. 49 f.
.

За пределами Польши едва ли можно отметить признаки более интенсивных политических устремлений штауфеновского государя на востоке. Кажется, скорее, что император использовал силы в пограничных зонах своей собственной Империи или в предлежащих ей соседних королевствах, чтобы проявить активность при необходимости. В 1165 году мы узнаем об одном присягнувшем на верность императору русинском князе, который явился перед Штауфеном в Вене в составе свиты венгерского короля[680]Giesebrecht W von. Geschichte der deutschen Kaiserzeit. Bd. 5. Leipzig, 1880. S. 475; Bd. 6 / Hrsg. und fortgesetzt von B. von Simpson. Leipzig, 1895. S. 446.
. Подобные единичные контакты определенно представляли интерес не для императора, а для внешних сил. Сходные отношения можно видеть и в случае обращения за помощью к Барбароссе со стороны Владимира Галицкого. Этот князь после своего бегства в Венгрию был взят под стражу королем Белой, намеревавшимся сделать правителем в западнорусском княжестве собственного сына Андраша. Штауфен, непосредственно готовившийся тогда отправиться в крестовый поход, никоим образом не предполагал своего прямого вмешательства в это дело, но посоветовал Владимиру обратиться к Казимиру, великому князю Польскому[681]Patze H. Op. cit. S. 406.
.

Отношения королевства Дания с Империей[682]См. о них прежде всего: Pelzer H. Op. cit.
во многом обнаруживают параллели с изложенными выше штауфеновско-польскими отношениями. Хотя и в случае с самостоятельным королевством, здесь тоже отчетливо выступали на первый план тесные ленно-правовые связи и сюзеренитет Империи. В значительной степени благоприятным для нее было доминирование в Дании все еще архаичной, связанной с военной функцией королевской власти. Бушевавшие при Конраде III усобицы дали Фридриху повод уже в первые месяцы своего правления принять меры по наведению порядка и тем самым энергично подчеркнуть зависимое положение Дании. В связи с разделом страны между тремя претендентами на трон — Кнудом, Свеном и Вальдемаром — на Мерзебургском хофтаге, состоявшемся на Троицу 1152 года, королевская власть была отобрана у Кнуда и передана Свену, с которым Барбаросса был знаком со времен своего собственного рыцарского воспитания. Усобицы здесь тоже продолжились, подобно тому, как это было в Польше. В 1157 году король вероломно напал на обоих своих противников во время одного из пиров. Кнуд при этом погиб. Когда в августе того же года дело дошло до решающей битвы на равнине Гратехайде, Вальдемар все-таки сумел добиться победы. Свен был убит, когда пытался бежать.

В июне 1158 года датское посольство появилось в лагере уже готового выступить в Италию императора близ Аугсбурга. Было согласовано личное прибытие Вальдемара для принесения присяги на верность: датчанин должен был появиться при дворе спустя сорок дней после возвращения Штауфена в Германию. В сентябре 1162 года Вальдемар с чрезвычайной пунктуальностью исполнил это обязательство, принеся требуемую присягу в Безансоне. Несмотря на оппозицию части датского клира штауфеновскому антипапе Виктору IV, дело не дошло до антиштауфеновской позиции в схизме и перехода короля датчан в противоположный лагерь. Правда, в последующем контакты с Германией были всецело доверены вельфскому кузену императора, герцогу Генриху Льву. Вельф активизировал свои связи с Данией не в последнюю очередь благодаря браку своей дочери Гертруды с наследником датского престола Кнудом VI в период между 1171 и 1176 годами[683]Jordan K. Heinrich der Löwe: Eine Biographie. München, 1979. S. 96.
. Только низложение герцога, и прежде всего военный поход императора летом 1181 года, достигший Любека, привели к возобновлению прямых контактов с Империей. Король Вальдемар тогда оказал Штауфену военную помощь, авторитет Империи совершенно определенно перевесил родственные связи с тестем единственного сына. Оживленные таким образом контакты необходимо было застраховать матримониальной связью: дочь Вальдемара была избрана невестой императорского сына Фридриха Швабского[684]См.: Pelzer H. Op. cit. S. 38 ff; Rassow P. Der Prinzgemahl: Ein Pactum matrimoniale aus dem Jahre 1188. Weimar, 1950. (Quellen und Studien zur Verfassungsgeschichte des Deutschen Reiches in Mittelalter und Neuzeit; 7/1). S. 55 f, 72 ff.
. Хотя после смерти Вальдемара (12 мая 1182 года) Кнуд VI отправил свою сестру в Германию с половиной приданого, в дальнейшем он все же не проявил ни желания прислать недостающую половину приданого, ни готовности принести требуемую присягу на верность Империи. В 1187 году Барбаросса повелел и невесту, и ее приданое отвезти назад в Данию. В этот момент притязания на ленную зависимость датчан от Империи, успешно поддерживавшиеся долгие годы, потерпели крах. Кнуд VI, для которого во многом именно низложение Генриха Льва создало необходимое пространство политической свободы, заложил впоследствии фундамент для возвышения датской монархии.

В той же мере, как отношения Империи с Византией могут быть рационально изложены только с учетом отношений с Сицилией, Венгрией, но также еще с Венецией и папством, контакты Штауфена с западными державами — Францией и Англией — вследствие многосторонних сношений и связей лучше всего могут быть резюмированы в общем контексте[685]Ср. по этому поводу: Kienast W. Deutschland und Frankreich in der Kaiserzeit (900-1270): Weltkaiser und Einzelkönige. Stuttgart, 1974. Bd. 1. (Monographien zur Geschichte des Mittelalters; 9/1). S. 198 ff.; Jordan К. Staufer und Kapetinger im 12. Jahrhundert // Francia. 1974/75. Bd. 2. S. 136 ff.; Trautz E. Die Könige von England und das Reich 1272–1377: Mit einem Rückblick auf ihr Verhältnis zu den Staufern. Heidelberg, 1961. S. 60 ff.
. До начала XII столетия отношения Империи с Капетингами развивались вполне гармонично. Генрих IV в конце своего правления искал у короля Филиппа I поддержки в борьбе против собственного сына Генриха V, отношения которого с Францией, таким образом, были омрачены с самого начала. Ситуация к тому же изменилась в результате союза между папством и Капетингами, заключенного в 1017 году в Сен-Дени: эта политическая ось удержалась и во время схизмы, начавшейся в 1159 году. В значительной степени основу для этого союза составляла угроза Французскому королевству со стороны норманнской Англии, которая обострилась ввиду утверждения Генриха I в Нормандии (1106 год). Английский государь уже вскоре после этого установил контакты с молодым Салием. В 1109 году он обещал отдать в жены Генриху V свою дочь Матильду, спустя пять лет этот брак был заключен. Конец его правления, казалось даже, предрекал начало прямого военного конфликта между Империей и Францией. Генрих V уже стоял с войсками в районе Меца, чтобы оказать помощь своему тестю (1124 год). Однако Людовик VI в этой ситуации сумел мобилизовать силы своей страны. Под золотым вымпелом (изначально, вероятно, знамя аббатства Сен-Дени), которому вскоре под именем «орифламмы» суждено было стать военным знаменем Франции, собирались силы против враждебного императора. К тому же Салий вынужден был остановить свой поход из-за восстания в Вормсе, и опасности настоящих столкновений удалось избежать.

Английская супруга императора после его смерти в 1125 году возвратилась на свою родину, но не сумела взять там верх над своим двоюродным братом Стефаном Блуасским. Вторым браком она сочеталась с графом Готфридом Анжуйским. Благодаря их сыну Генриху дому Плантагенетов суждено было добиться английского трона. В 1150 году Генрих стал герцогом Нормандии, два года спустя он женился на Элеоноре (Алиеноре) Аквитанской, которая незадолго до этого была разведена со своим первым супругом, королем Людовиком VII Французским. В результате норманнское королевство Англия, после того как Генрих в 1154 году вступил на трон вслед за Стефаном Блуасским, располагало обширными континентальными владениями, которые в существенной степени определяли отношения с Францией.

Контакты Империи с королевством Капетингов были возобновлены при Штауфенах, во время крестового похода Конрада III, и, несмотря на неоднократное военное взаимодействие, были отмечены недоверчивым и отрицательным отношением друг к другу. В первую очередь состояние конфронтации между Империей и Францией постоянно подчеркивал союз между королем Рожером Сицилийским, Вельфами и Людовиком VII, осуществленный в 1148 году. Из первых лет правления Фридриха I нам ничего не известно об отношениях с западными державами, очевидно, политика в эти годы и там, и здесь была сконцентрирована на другом круге вопросов. Лишь после своей императорской коронации, когда господство Штауфена в Империи было поставлено на надежную и прочную основу, Фридрих в 1157 году направил делегацию в Англию и предложил Генриху II заключить дружественный союз. Мы узнаем об этой инициативе из ответного послания Плантагенета, передаваемого Рагевином, которое благодаря своему бросающемуся в глаза покорному тону долгое время расценивалось как доказательство мнимых притязаний Барбароссы на «мировое господство». Хотя новейшая историография способна отвести надлежащее место этой явно ошибочной точке зрения[686]Значение имеет прежде всего то обстоятельство, что Генрих не проявил готовности пойти навстречу личной просьбе императора — требованию вернуть мощи святого Иакова, увезенные императрицей Матильдой из имперской сокровищницы на свою английскую родину, см. об этом: Mayer Н.-Е. Op. cit. S. 190 ff.
, все же богатые дары, поднесенные английскими послами на рейхстаге в Вюрцбурге осенью 1157 года, указывают на принципиальную готовность к установлению или продолжению отношений взаимного согласия.

Якобы «всемирное» значение штауфеновского господства нашло свое первое, раннее выражение еще и в том, что на этом Вюрцбургском съезде ко двору Штауфена впервые явились послы из многих частей западного мира. Наряду с Англией и Византией туда направили свои делегации также Дания, Венгрия, Италия, Бургундия, Испания и Франция[687]BOM 486.
. Французский король, самим основам господства которого угрожали не только внутренняя оппозиция, но и английские континентальные владения, ввиду такого развития событий оказался явно отодвинутым на второй план. Барбаросса, за год до этого женившийся на Беатрисе Бургундской, сразу после съезда в Вюрцбурге предпринял поход в Бургундию. Там он последовательно освидетельствовал самые значительные пункты и при этом применил на деле свои права — не только как император, но и как новый сеньор страны — в непосредственном соседстве с французскими землями. Таким образом, не случайным было то, что Людовик VII намеревался тогда встретиться со Штауфеном, но одновременно, движимый глубоким недоверием, предусмотрительно привел в готовность войска. Впрочем, до непосредственной встречи двух государей дело не дошло, ограничившись переговорами между двумя канцлерами — Райнальдом фон Дасселем и магистром Альдерихом. Послание императора возвещало Людовику, что он собирается провести совет с князьями по поводу назначения новой встречи, правда, только после предстоявшего итальянского похода[688]BOM 508, 509.
.

Совершенно новое измерение в отношениях с западными державами открылось в связи с началом схизмы. Посылка легатов на синод в Павии с целью добиться признания Виктора IV также и на западе успеха не имела. Английский и французский клир уже летом 1160 года в Бове высказался за Александра III[689]См.: Cheney M. G. The Recognition of Pope Alexander III: Some Neglected Evidence // English Historical Review. 1969. Vol. 84. P. 474 sqq., особенно P. 480 sqq.; а также: Classen P Das Konzil von Toulouse 1160: eine Fiktion // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1973. Bd. 29. S. 220 ff.
. Впрочем, короли этих государств поначалу еще не приняли окончательного решения. Бегство Александра из Италии во Францию весной 1162 года вновь обратило внимание императорской политики на державу Капетингов, ставшую отныне страной изгнания враждебного папы. Благополучно состоявшийся побег оказался весьма своевременным, поскольку Барбаросса, одержав окончательную победу над Миланом, переживал наивысший военно-политический триумф своей итальянской политики и поэтому должен был оказать Александру особенно жесткую встречу. Возмущенный монарх обратился с нотой протеста к епископу Суассона, канцлеру Людовика VII, который, приняв Александра, оказался в чрезвычайно опасном положении. Сразу после этого король вступил в контакты с императором. Обеспокоенности ему должно было во многом добавить то обстоятельство, что в декабре 1161 года при императорском дворе английский посланник подтвердил союз, в принципе существовавший с 1157 года. Вдобавок и отношения Людовика с Александром никоим образом не были свободны от напряженности: все-таки папа, разрешив сыну английского короля вступить в брак, нанес слишком большой ущерб французским территориальным интересам.

В мае 1162 года в Павию был послан дальний родственник Барбароссы граф Генрих (Анри) Шампанский, называемый графом Труа, — одновременно шурин Людовика VII и, как глава дома Блуа, его ценнейшая опора в противодействии интересам Плантагенетов на континенте. Была достигнута договоренность о личной встрече на реке Сона неподалеку от Доля в конце августа того же года. При этом сюда должны были прибыть также противоборствующие папы, чтобы процедурой третейского суда разрешить проблему схизмы. Правда, предположить принятие объективного решения со стороны императора можно было со столь же малой вероятностью, как и в случае с синодом в Павии в феврале 1160 года[690]Этот упрек, впрочем, заслуживает оговорки: Фридрих, очевидно, был столь непреклонно убежден в правильности своей позиции, что никогда не сомневался в своем праве недвусмысленно приглашать имперских князей на Сону "для утверждения папы Виктора".
. Эта преувеличенность штауфеновского ощущения власти, даже заносчивость, теснейшим образом связанные с большим политическим триумфом 1162 года и из него вытекающие, должны были, конечно, предопределить и неудачу намеченной встречи. Правда, французский король не сумел склонить Александра III к тому, чтобы тот отказался от своего принципиального несогласия с вынесением ему какого-либо приговора и отправился вместе с Людовиком на Сону. Но в то же время и самим королем после ознакомления его с фактическими намерениями императора должны были все более осознаваться проблематичность и бесперспективность этой встречи. Несомненно, благоприятным для него было то обстоятельство, что Барбаросса опоздал прибыть на Сону к согласованной дате, 29 августа[691]О событиях у Сен-Жан-де-Лон см.: Heinemeyer W Die Verhandlungen an der Sâone im Jahre 1162 // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1964. Bd. 20. S. 155 ff.; Schmale F.-J. Friedrich I. und Ludwig VII. im Sommer des Jahres 1162 // Zeitschrift für Bayerische Landesgeschichte. 1968. Bd. 31. S. 315 ff.; Kienast W. Op. cit. S. 203 ff.
, и в результате Людовик по праву мог указать на то, что тщетно его дожидался — правда, без предусмотренного присутствия папы. Оживленно дискутируемый в научной литературе вопрос о нарушении королем договоренности должен быть, таким образом, совершенно определенно дифференцирован — в конечном итоге, если соизмерять с политической реальностью, он ставится не вполне рационально. Сомнительно допускать заключение некоего альтернативного договора на том основании, что вследствие частично реализованного тогда соглашения французский эмиссар граф Анри де Труа в случае срыва встречи двух государей должен был бы свой французский коронный лен впредь принимать от императора.

Барбаросса не мог отступить от своей однажды выбранной политической линии в схизме, напротив, создается впечатление, будто неудача встречи заставила его — по крайней мере на время — еще яснее определить свою позицию. Правда, решающее значение получило при этом также и влияние авторитетного советника императора, Райнальда фон Дасселя, чрезмерно склонного к радикальным действиям. Если Райнальд отстаивал тогда ту точку зрения, что назначение папы как епископа Рима должен был производить исключительно imperator Romanorum, становилось ясно, что на компромиссы и переговоры надеяться не приходилось. Тот же Иоанн Солсберийский, чье восклицание из письма по поводу синода в Павии мы уже цитировали («Кто назначил немцев судьями над народами?»), показывает нам в одном из следующих посланий, что сам Фридрих должен был воспринять срыв встречи на Соне как особенно тяжелый удар. Император сам вынужден был сказать, что с этих дней в конце лета 1162 года успехи его пошли на убыль и и удача, fortuna, которая до сих пор возносила его, начала ему изменять[692]The Letters of John of Salisbury. Vol. II / Ed. by W. J. Millor, H. E. Butler and C. N. L. Brooke. Oxford, 1959 (Oxford Medieval Texts). Nr. 168.
.

Сначала, впрочем, ничего не предвещало этого разочарования. Тяжесть удара Штауфену дано было осознать лишь постепенно. В последующем отношения с Францией оставались очень напряженными. Стремление императора к укреплению позиций Империи подчеркивало эту конфронтацию с западным соседом. Впрочем, растущая поддержка Александру со стороны бургундского клира не могла нанести особого ущерба императору. Сторонники Александра имели успех особенно на границе по реке Роне, например в Лионе, в то же время последователи Виктора в Восточной Франции, такие как аббат Гуго Клюнийский, не сумели удержать своих позиций и вынуждены были удалиться в немецкое изгнание. Свои мероприятия против Франции Барбаросса часто вынужден был ограничивать простыми угрозами. Однако, несмотря на антагонизм с Людовиком VII, в это время все же не реализовался предложенный тому василевсом план широкой антиштауфеновской коалиции с участием Византии, Сицилии, Франции и Александра III[693]Об этом уже говорилось выше, см.: с. 349, с прим. 673.
.

Решающее изменение политической ситуации произошло в 1165 году, когда Штауфен сумел вовлечь в схизму на своей стороне постоянного противника Капетингов, Генриха II Английского. Правда, начиная с 1159–1160 годов Генрих стоял на стороне Александра III, хотя и представлял собой скорее половинчатого союзника. Однако с началом своего конфликта с архиепископом Кентерберийским, а в прошлом его собственным канцлером, Томасом Бекетом, он вступил во все более усиливающееся противоречие с папой. Так что весной 1165 года миссия к английскому двору в Руане под руководством Райнальда фон Дасселя сумела скрепить договором в принципе существовавшие уже с 1157 года и проявлявшиеся еще в 1161 году хорошие отношения, которым была придана форма двойной матримониальной связи. Была достигнута договоренность о бракосочетании единственного тогда сына императорской четы Фридриха, родившегося в Павии в июле 1164 года, и снова свободного после развода с Клеменцией фон Церинген вельфского герцога Генриха Льва с дочерьми Плантагенета, Элеонорой и Матильдой[694]В то время как брак Вельфа был заключен 1 февраля 1168 года в Миндене, брак Штауфена не состоялся — он умер, вероятно, в 1169 году (см.: Assmann Е . Op. cit. S. 455). Элеонора в 1170 году вышла замуж за короля Альфонса VIII Кастильского, см.: RassowР Der Prinzgemahl. S. 54–55.
. Если для короля представляла интерес прежде всего поддержка в борьбе с Францией и строптивым архиепископом Кентерберийским, то императору союз дал основание провозгласить так называемую «Вюрцбургскую клятву», посредством которой во время Вюрцбургского рейхстага на Троицу 1165 года должна была еще раз подтвердиться единодушная позиция всей Империи в отношении схизмы. Впрочем, требование принести эту клятву выявило тогда в рядах имперских князей линию разлома, которая, отразив церковную борьбу, прошла и по германской области Империи. Кульминацией этой политики, без сомнения, была канонизация Карла Великого в Ахене в декабре 1165 года, причем, следуя английским и французским образцам, именно государь был причислен к лику, так сказать, державных святых, на которых в собственных интересах претендовала также традиция Французского королевства[695]Ср.: Petersohn J. Saint-Denis — Westminster — Aachen: Die Karls-Translatio von 1165 und ihre Vorbilder // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1975. Bd. 31. S. 420 ff.
.

Хотя Генрих II ни в коем случае не мог считаться верным и хорошим союзником — его собственные интересы, конечно же, постоянно преобладали — Штауфен в последующие годы все-таки твердо придерживался этой политической ориентации. В сентябре 1168 года он вновь послал в английский Руан делегацию, руководимую Генрихом Львом, с февраля этого года женатого на Матильде Английской, своим прежним канцлером и теперешним Кёльнским архиепископом Филиппом фон Хайнсбергом и Кристианом Майнцским, на протяжении многих лет зарекомендовавшим себя в качестве дипломата с самой лучшей стороны[696]См.: Kienast W. Op. cit. S. 222.
. В тот момент Барбаросса предлагал для усиления церковно-политических мероприятий Генриха военную помощь против Франции и даже собирался развивать план того, как самому добиться французского трона в качестве преемника Карла Великого, чтобы передать его затем принцу Генриху Английскому. Впрочем, предпринятая впоследствии попытка Плантагенета заставить английскую церковь присягнуть антипапе потерпела неудачу в условиях массового сопротивления клириков — сторонников Александра. Если император, таким образом, вынужден был признать, сколь малоэффективными были его контакты с Англией, то убийство Томаса Бекета два года спустя (29 декабря 1170 года) должно было сделать дальнейшее существование союза совершенно невозможным. Очевидно, еще до этого убийства в кафедральном соборе Кентербери, глубоко потрясшего весь средневековый мир и воспринятого всеми как святотатство, штауфеновская дипломатия снова начала прощупывать возможности, связанные с Францией. Даже во время переговоров в Руане осенью 1168 года допускалось это налаживание контактов — тогда, впрочем, безрезультатное. И Штауфен все-таки осуществил радикальное изменение своих отношений с западными державами, изменение, которому суждено было определять политический облик Европы вплоть до XIII столетия.

Решающее значение для этого поворота имели, вероятно, также успехи, достигнутые Барбароссой в бургундских землях около 1170 года, когда он сумел замирить страну, привлечь на свою сторону прежде враждебных ему представителей знати и продемонстрировать свою толерантность и готовность к компромиссу местному духовенству, в основном поддерживавшему Александра. В феврале 1171 года в местечке Вокулёр недалеко от Туля состоялась первая и единственная личная встреча Фридриха и Людовика VII. Ее непосредственный результат выразился, вероятно, лишь в частном вопросе — в важной договоренности о совместных действиях против бесчинств наемных отрядов, тревожащих покой страны. Впрочем, политические последствия этой встречи оказались несравнимо большими. Хотя следующие переговоры о заключении брака не принесли успеха из-за сопротивления Александра III, оно уже не могло больше подорвать взаимопонимание, установившееся отныне между Штауфеном и Капетингом.

В связи с действиями Барбароссы против Генриха Льва, зятя короля Генриха II Английского, значение отношений с западными державами в поздний период правления первого штауфеновского императора должно было вновь возрасти[697]См. к последующему изложению: Kienast W. Op. cit. S. 225 ff.; Jordan K. Heinrich der Löwe. S. 208 ff.; Engels O. Zur Entmachtung Heinrichs des Löwen // Festschrift für Andreas Kraus zum 60. Geburtstag / Hrsg. von P Fried und W. Ziegler. Kallmünz/Opf., 1982. (Münchener Historische Studien: Abteilung Bayerische Geschichte; 10). S. 45 ff.
. Унаследовавший трон своего отца французский король Филипп II Август уже весной 1180 года через посланника поспешил заверить императора, что не предоставит Вельфу никакой помощи, к чему пытался подвигнуть его Плантагенет. Впоследствии, после окончательного низложения Генриха Льва, английский двор стал местом его изгнания, Во многом именно из-за него в 1184 году должны были возобновиться контакты между Империей и Англией. Отношения между Штауфеном и Капетингом в начале 1180-х годов были отягощены территориальными проблемами в пограничной зоне. Граф Филипп Фландрский, который уже давно поддерживал прекрасные отношения с Империей, прежде всего с императрицей Беатрисой, благодаря браку своей племянницы Изабеллы фон Геннегау с Филиппом II Августом был последнему дядей и имел лены как от Империи, так и от Франции, вступил в территориально-политический конфликт со своим царственным племянником. Он неоднократно обращался к императору с просьбой о поддержке, обещая ему при этом прежде всего приобретение Фландрии и тем самым территориальное расширение его господства вплоть до пролива. Хотя Штауфен и вмешался в это дело, оказав дипломатическое давление на французского короля в пользу своего ленника, и на Троицу 1182 года в Майнце даже заключил с графом договор о наследовании, имевший, впрочем, мало шансов реализоваться, очевидно, император все-таки никогда не предполагал выступить с военной поддержкой фландрских амбиций. Сохранению хороших отношений с Францией Барбаросса определенно отдавал предпочтение. Действительно пуститься в подобную авантюру и рисковать ради нее разрывом с Капетингом было совсем не свойственно государю с его характерной рассудительной и осмотрительной манерой действий. Однако у короля Генриха VI, наследника престола Империи, граф Филипп встретил иной, нежели у самого императора, чрезвычайно сочувственный отклик на свои планы и свою бурную деятельность. В 1185 году отец-император вынужден был даже удерживать сына категорическим запретом вмешиваться в борьбу на стороне фландрца. Начало противостояния на западной границе Империи не могло отвечать интересам государя. Там для сдерживания Кёльнских экспансионистских устремлений, ощутимо усилившихся после получения архиепископом Филиппом Кёльнским титула герцога Вестфальского, император привлек на свою сторону графа Балдуина фон Геннегау, который в конфликте между Францией и Фландрией принял сторону французского короля. Таким образом, борьба никоим образом не ограничивалась территориально и могла бы угрожать Империи в целом. Решительность императора оказала свое действие. Уже в ноябре 1185 года состоялось примирение Филиппа Фландрского и Филиппа II Августа.

В 1184 году английский король, отправив своего зятя Генриха Льва на большое Троичное торжество в Майнце, обратился через него к императору с предложением союза. Если в 1157 и 1165 годах инициатива урегулирования отношений с Англией исходила от Империи, то на этот раз в таком обратном повороте событий отразилось общепризнанное и утвердившееся в европейском масштабе положение имперской власти. Фридрих принял предложение, условием которого, очевидно, стало позволение бывшему вельфскому герцогу, прождавшему какое-то время ответа, вернуться в Германию. В конце лета к английскому двору прибыло посольство архиепископа Филиппа Кёльнского. Эмиссары императора достигли договоренности о помолвке Ричарда Львиное Сердце с дочерью Барбароссы, что, без сомнения, стало важным успехом штауфеновской дипломатии[698]См. об этом: Jordan К. Heinrich der Löwe. S. 216; Engels O. Zur Entmachtung. S. 53. В противоположность представленному в этих работах мнению, что под императорской дочерью в этом случае подразумевалась Агнесса, младшая дочь императора, необходимо, однако, согласиться с Ассманом (Assmann E. Op. cit. S. 451 ff.) в том, что имени этой принцессы мы не знаем (в момент своей смерти осенью 1184 года Агнесса была помолвлена с Эммерихом Венгерским), ср. по этому поводу также аналогичное мнение в: Wolter H. Die Verlobung Heinrichs VI mit Konstanze von Sizilien im Jahre 1184 // Historisches Jahrbuch. 1985. Jg. 105. S. 46, Anm. 55.
. Впоследствии для поддержки усилий Генриха Льва вернуться на родину английская делегация была направлена к папе, который должен был ходатайствовать перед императором. Когда император затем — вероятно, в сентябре 1184 года в Милане — встретился с этими послами из Англии и узнал об успехах своего собственного посольства[699]Engels O. Zur Entmachtung. S. 53.
, то немного позже, во время встречи с папой Люцием III в Вероне, он дал Вельфу свое соизволение вернуться на родину.

Хотя брак дочери императора с Ричардом Львиное Сердце и не был заключен из-за ее смерти в конце 1184 года, с помилованием Вельфа отношения с Англией все же очень заметно утратили свою напряженность. Отношения с Францией после окончания фландрской смуты в ноябре 1185 года тоже можно было расценивать как укрепившиеся. Предложение герцога Гуго Бургундского Штауфену выступить вместе с ним против Капетинга встретило категоричный отказ Барбароссы, выраженный характерными словами, что он не собирается переходить «границы своей Империи»[700]Kienast W. Op. cit. S. 233 ff.
. Даже если обозреть только поздний период жизни государя, в нем все-таки отразится существенный аспект штауфеновской политики относительно западных держав, а именно уважение традиционных границ и последовательное соблюдение их неприкосновенности. После возвращения из своего последнего итальянского похода Барбаросса снова оказался в конфронтации с оппозиционным ему могущественным имперским князем, на этот раз с архиепископом Филиппом Кёльнским[701]См. об этом: Oedinger E W. Das Bistum Köln von den Anfangen bis zum Ende des 12. Jahrhunderts // Geschichte des Erzbistums Köln. Bd. 1 / Hrsg. von E. Hegel. 2 Aufl. Köln, 1972. S. 161 ff.; Opll F. Beiträge zur historischen Auswertung der jüngeren Hildesheimer Briefsammlung // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1977. Bd. 33. S. 479 f.
. Духовный князь с передачей ему герцогства Вестфалия (1180 год), особенно начиная с 1184 года, начал проводить самостоятельную и широкую территориальную политику, суть которой явно проявлялась в сближении с вернувшимся на родину Генрихом Львом и в связях с фландрской смутой. При этом кёльнец поддерживал тесные отношения с Англией, находившие свою основу в экономических связях города Кёльна с этим королевством. В результате принятия Францией не признанного и изгнанного Барбароссой архиепископа Фольмара Трирского[702]Из-за Фольмара же тогда вновь почти дошли до разрыва отношения между императором и папством, ср.: Heyen F.-J. Über die Trierer Doppelwahlen von 1183 und 1242 // Archiv für mittelrheinische Kirchengeschichte. 1969. Bd. 21. S. 27 f.
на рубеже 1186 и 1187 годов вновь произошло отчуждение между Империей и державой Капетингов.

Впрочем, начало нового противостояния Англии и Франции весной 1187 года вновь разрядило ситуацию для императора, открыв его политике пространство для решительных действий. Уже в мае этого года Фридрих предложил Филиппу II Августу заключить союз. В Туле договор был зафиксирован письменно и торжественно скреплен обоими государями печатями — золотыми буллами[703]Сам договор не сохранился, см.: Kienast W. Op. cit. 236 f.
. Известия о мнимом военном вмешательстве на стороне его французского союзника вряд ли достоверны ввиду антипатии Штауфена к такому образу действий, многократно подтверждавшейся в прежние годы. Тем не менее успех соглашения был все-таки очевиден для обеих сторон. В Империи сама собой сошла на нет кёльнская оппозиция, трирский вопрос был окончательно решен в пользу императора. В декабре 1187 года престарелый Штауфен в Ивуа близ Музона, где в 1006 году уже проходила встреча Генриха II с королем Робертом, лично встретился с Капетингом. Наряду с вопросами укрепления союза на первый план выступили проблемы Святой земли, подготовка крестового похода. На майнцском «Хофтаге Иисуса Христа», где Барбаросса окончательно принял крест, весной 1188 года состоялось примирение с Филиппом Кёльнским. Тогда же был вновь урегулирован конфликт между Англией и Францией. Короля Генриха II вынудило склониться к примирению сближение его сына Ричарда Львиное Сердце с Филиппом II Августом.

Гораздо менее интенсивно — в силу большой отдаленности — развивались связи штауфеновской Империи с Иберийским полуостровом, особенно с существовавшими там испанскими государственными образованиями[704]См. обзор О. Энгельса: Engels О. Die Iberische Halbinsel von der Auflösung des Kalifats bis zur politischen Einigung // Europa im Hoch- und Spatmittelalter / Hrsg. von F Seibt. Stuttgart, 1987. (Handbuch der Europäischen Geschichte; 2). S. 918 ff.
. При этом для XII столетия важно проводить различия между королевствами Леоном, Кастилией и Галисией, а также Арагоном. Благодаря разделению между сыновьями Фердинанда I (1037–1065) сначала наступило состояние раздробленности в центрально- и западноиспанских землях. Начиная с Альфонса VI (1065/72-1109) и до правления его дяди Альфонса VII (1126–1157) власть снова была сконцентрирована в одних руках. С последним из названных монархов Барбаросса уже в первый год своего правления установил отношения, отправив свою кузину Рихильду[705]По поводу ее родства со Штауфеном можно сказать следующее: она родилась от брака князя Владислава II Польского и Агнессы из рода Бабенбергов, дочери Леопольда III Святого и Агнессы из рода Салиев, то есть являлась дочерью тетки Фридриха Барбароссы.
из Шпайера в Испанию для бракосочетания с кастильцем[706]ВОМ 131, с необходимой поправкой "Альфонс VII" вместо "Альфонс II".
. При этом говорить о более интенсивных и регулярных контактах сложно ввиду скудости свидетельств. В этом контексте все же следует обратить внимание на пребывание испанского посла в Вюрцбурге в сентябре 1157 года, а также на отправку легатов в Испанию как следствие синода в Павии или приглашение испанцев на встречу с Людовиком VII Французским в августе-сентябре 1162 года.

Контакты, исходившие от Империи и ведущие к ней, развивались прежде всего вокруг брачных связей. При этом вдове Рихильде после смерти своего супруга довелось еще неоднократно сыграть значительную роль. В 1161 году, став также родственницей штауфеновскому антипапе Виктору IV, она вышла замуж за Раймунда Беренгара III, графа Барселоны, благодаря чему восточноиспанская и южнофранцузская область владычества этого дома оказалась в поле зрения штауфеновской дипломатии[707]См. к последующему изложению: Fried J. Friedrich Barbarossas Krönung in Arles (1178) // Historisches Jahrbuch. 1983. Jg. 103. S. 347 ff; a также Opll F. Stadt und Reich im 12. Jahrhundert (1125–1190). Wien; Köln; Graz, 1986. (Forschungen und Beiträge zur Kaiser- und Papstgeschichte des Mittelalters. Beihefte zu Böhmer I F. Regesta lmperii; 6). S. 495.
. В 1113 году графы унаследовали графство Прованс. С 1137 года они правили в королевстве Арагон, в 1162 году ими был введен королевский титул. Распоряжаясь Провансом, где они, правда, конфликтовали с местными силами, а также с графами Тулузскими, они приобрели большое значение для бургундской политики Штауфена. Видимо, во многом вследствие начавшейся схизмы император стремился теперь утвердить свой сюзеренитет над южнобургундскими землями на новом и более прочном основании. При разрыве со своими прежними союзниками из дома Бо он заключил союз с графом Раймундом Беренгаром IV как сеньором графов Барселоны, поддержавшим его также в борьбе против Милана, и передал ему земли графства Прованс к югу от Дюранса. Когда граф затем в августе 1162 года скончался перед самой встречей с императором неподалеку от Турина, партнером Штауфена по соглашению выступил Раймунд Беренгар III, обвенчавшийся с Рихильдой за год до этого. В самом Арагоне умершему унаследовал его сын, король Альфонс, который, очевидно, не чувствовал себя связанным договором и несколькими годами спустя превратился в противника Империи.

Тулузский граф Раймунд V, интересы которого были серьезно задеты этими мероприятиями, уже в 1163 году проявил себя как упорный противник имперских властей, заключив с дофином Вьеннским договор о наследовании в пользу его юного сына Альберика и тем самым открыв ворота французскому влиянию на Бургундию[708]Büttner К Friedrich Barbarossa und Burgund. Studien zur Politik der Staufer während des 12. Jahrhunderts // Probleme des 12. Jahrhunderts. Reichenau-Vorträge 1965–1967 / Hrsg. von Th. Mayer. Konstanz; Stuttgart, 1968. (Vorträge und Forschungen; 12). S. 110; Fried J. Op. cit. S. 361 f.
. Примерно тогда же штауфеновским интересам в Бургундии стал угрожать конфликт с Церингенами. В 1162 году разведенная с Генрихом Львом Клеменция фон Церинген вышла замуж за графа Гумберта Савойского[709]См.: Hellmann S. Die Grafen von Savoyen und das Reich bis zum Ende der staufischen Periode. Innsbruck, 1900. S. 49 f.
. В 1165 году, казалось, наметилось соглашение между графом Тулузским и Раймундом Беренгаром III, когда последний обручил свою дочь Дульчию с наследником графства Тулузского. Примерно в то же время из-за своего конфликта с епископом Иоанном Гренобльским тулузец оказался отлучен от церкви, позиция в поддержку Александра, занятая им в схизме, пошатнулась[710]Ibid. S. 48 f.
. Решающее воздействие в тот момент — в том числе и для Империи — должно было оказать то, что Тулузскому дому после смерти Раймунда Беренгара III в 1166 или 1167 году оказалось невозможно унаследовать Прованс. Кузен умершего графа, король Альфонс Арагонский, захватил власть в этой области, игнорируя позицию своей племянницы Дульчии, и впоследствии добился признания, прежде всего на морском побережье. Реакцией на это Раймунда V Тулузского стало расторжение им брака с Констанцией, сестрой короля Людовика VII Французского, и женитьба на кузине Барбароссы Рихильде, уже повторно овдовевшей после смерти графа Барселоны и Прованса[711]Fried J. Op. cit. S. 356 f., 362.
.

Сначала император не мог эффективно воспрепятствовать арагонским планам в отношении Прованса. Впрочем, угроза территориальным интересам тулузца, вероятно, составила тогда решающий мотив для перехода Раймунда V в 1170 году на сторону Штауфена. Только после завершения схизмы Барбароссе представился случай энергично и успешно осуществить на практике свой сюзеренитет над всем Бургундским королевством, включая его южные части, Прованс и Арелат. Уже во время посещения Генуи в феврале 1178 года Штауфен использовал свою всеми признанную власть для того, чтобы с генуэзской помощью подчинить себе такие города, как Ницца, Грасс и Фрежюс, то есть важные опорные пункты арагонского влияния на нынешнем Лазурном берегу. Затем, летом того же года, он предпринял триумфальный поход по Бургундии, в результате прочно интегрировав страну в сферу штауфеновского имперского господства[712]Fried J. Op. cit. S. 359 ff.
.

Испании — правда, теперь уже центральноиспанскому региону — суждено было еще раз вернуться в поле зрения императорской политики. С 1150-х годов в этих землях, после смерти короля Альфонса VII, связанного благодаря женитьбе на Рихильде родственными узами с Барбароссой, наступил период нового рассредоточения власти. Санчо III (1157–1158) и после него его сын Альфонс VIII (1158–1214) правили в восточной половине (Кастилии и Толедо), Фердинанд II (1157-1188) — в западной. Альфонс VIII с 1170 года был женат на дочери английского короля Элеоноре, которая по вюрцбургскому соглашению 1165 года сначала была избрана невестой старшего императорского сына Фридриха. Очевидно, штауфеновский император в последние годы своего правления стремился противодействовать этой испанско-английской связи: все-таки в 1180-е годы двор Плантагенетов был пристанищем беглого Генриха Льва, а тем самым и центром антиштауфеновской политики тех лет. Так или иначе, весной 1187 года Барбаросса отправил к кастильско-толедскому двору своего посланника, который в мае в Гормасе вел переговоры о заключении брака между императорским сыном Конрадом и дочерью королевской четы, Беренгарией[713]Предшествующая историография за неимением ясных указаний в источниках была не в состоянии прояснить вопрос, какая из двух сторон проявила инициативу относительно этих переговоров о заключении брака. Однако упоминание nuncius domini imperstoris et illustrem filiam regis Castelle в одной из грамот Альфонса VIII и его супруги королевы Леоноры (Элеоноры), датированной 21 мая 1187 года и выданной в Сан-Эстебане, в Гормасе, по случаю придворного съезда, дает вполне отчетливое указание на усилия Штауфена, направленные на осуществление этого брака. См. об этом: Hernandez F. J. Los cartularios de Toledo. Catalogo documental. Madrid, 1985. (Monumenta ecclesiae Toletanae historica. Series I: Regesta et inventaria historica; 1). P. 203,N. 218.
. Для испанца это предложение оказалось очень кстати — оно усиливало его позиции в борьбе против собственного кузена, Альфонса IX Леонского (1188–1229). В апреле 1188 года в Зелигенштадте был заключен брачный договор между Конрадом фон Ротенбургом и испанкой, оригинал которого дошел до нас. Сразу после этого сын императора отправился к испанскому двору, но стал там жертвой кастильской интриги. Альфонс VIII явно согласился с этим матримониальным планом императора главным образом для того, чтобы нанести урон могуществу своего тезки-кузена, который сам должен был жениться на Беренгарии. Конрад фон Ротенбург уже в начале 1189 года снова вернулся в Германию, окончательно брак расстроился в 1191 или 1192 году[714]См. об этом: Rassow P. Der Prinzgemahl.
. Таким образом, контакты с центральноиспанскими королевствами остались лишь эпизодом, и впоследствии они вряд ли представляли собой зоны, которых непосредственно касалась политика Империи.

Как правило, еще более отдаленным, отодвинутым к самому краю горизонта представлялся штауфеновскому владыке исламский мир. Контакты с ним проявлялись обычно только в связи с крестовыми походами, да и в этом случае только в крайне враждебной, военной форме. Правда, все-таки и здесь имеются отдельные достойные внимания исключения, известия о связях в рамках переговоров и даже матримониальных проектов[715]См. к последующему изложению: Möhnng H . Saladin und der Dritte Kreuzzug. Wiesbaden, 1980. (Frankfurter historische Abhandlungen; 21). S. 125.
, которые существенно дополняют наш образ Барбароссы как политика, демонстрируя прежде всего размах его дипломатической активности. Вероятно, весной 1172 года император через Геную отправил посланника к султану Саладину, которому во второй половине XII века суждено было возвести силы ислама на необычайную высоту. Движущий мотив Штауфена в случае с этой необычной дипломатической акцией можно, без сомнения, видеть в попытке обеспечить себе максимально выгодную позицию в возобновленных в 1170 году переговорах с восточно-римским императором Мануилом. В этих его действиях отчетливо проявилось и то, насколько искусно Барбаросса сумел перенять для своих собственных целей образец и манеру столь изощренной византийской дипломатии. Саладин ответил присылкой посольства, которое предложило заключить брак между сыном султана и дочерью императора и почти полгода путешествовало со штауфеновским двором по Германии (в 1173–1174 годах). Барбаросса оказывал послам широкое гостеприимство, позволяя им составить представление о городах и нравах немецких земель Империи. Только в 1174 году мусульмане, награжденные богатыми подарками, были отпущены на свою родину. Хотя брак не состоялся, Штауфен в это время все же явно мог оказывать дипломатическое давление на Византию.

В те же годы дело дошло и до контактов с малоазиатским государством сельджуков[716]Ibid.
. Вероятно, в связи с паломничеством Генриха Льва в 1172 году султан Кылыч-Арслан II Иконийский был приобщен к его дипломатической активности, что также должно пониматься только в контексте переговоров, которые велись с Византией. Для сельджуков, с точки зрения укрепления их позиций в борьбе с императором Мануилом, подобные контакты с западным императором представляли такой же интерес, как и для самого Барбароссы. Согласно сообщению Оттона Санкт-Блазинского (правда, более позднему), Кылыч-Арслану довелось еще один раз, в 1179 году, обратиться к штауфеновскому двору и, подобно его брату по вере Саладину, предложить заключение матримониальной связи. Но и эти переговоры остались лишь эпизодом. Новое соприкосновение с исламским миром произошло впоследствии только уже в связи с крестовым походом[717]См. обобщающую работу: Eickhoff E. Op. cit.
. Захват Саладином Иерусалима (1187 год) в конечном счете дал повод для этого предприятия. Уже во время самого похода в мае 1190 года дело дошло до взятия столицы сельджукского государства Икония (Коньи). При этом мы больше не слышим ничего, напоминающего о дружественных контактах в 1170-е годы. Впрочем, в распоряжении Кылыч-Арслана в 1190 году больше не имелось неограниченной власти. Он находился тогда в остром конфликте со своими сыновьями.

Если мы попытаемся в заключение подчеркнуть важные средства «внешней политики» Фридриха Барбароссы, то составление матримониальных проектов и их реализация красной нитью пройдут через весь период его правления. Правда, такие браки оказывали лишь первичное и неглубокое воздействие на завязывание, регулирование и укрепление взаимных отношений. Ими лишь открывалось поле для дипломатических переговоров, поле, на котором несомненное дарование императора приносило свои плоды. И здесь проявлялся его необычный политический талант, так же, как это происходило в других сферах его правления. Вступление в союзы с противниками противников, дипломатия в чистейшем виде господствовали в искусном здании штауфеновской «внешней политики». Напротив, использование военных средств, имевшихся в распоряжении самих имперских властей, приобретало, как правило, лишь подчиненное значение.