Господа, не думаете ли вы, что я соглашусь с вашим мнением и перестану стремится к своей заветной цели?
Что на жизненном пути я буду идти с вами по той широкой дороге, которую проложили ваши предки?
Нет, господа!
Я предпочитаю идти стороной; по малоизвестным, тернистым тропинкам!
Я знаю, что меня ждут тысячи препятствий, через которые, может быть, мне не суждено перешагнуть, но я все-таки пойду туда, куда влечет меня мое призвание, мой долг!
Я не могу иначе!
И вот почему не могу…
Это было давно.
В дни моей ранней молодости, когда я еще был полон энергии и сил, и сердце мое не знало неудач и разочарований!
Я придумал тогда особый прибор, автоматически заводящий часовую пружину, причем сам он получал энергию непосредственно от источника, имеющегося в природе всегда в достаточном количестве и тогда никем из изобретателей еще не использованного.
Для осуществления своего изобретения мне необходимо было найти компаньона-капиталиста, и с этой целью я решил отправится в один богатый поволжский город!
Надеясь встретить по дороге попутчиков-мужиков, с которыми, я думал, можно будет доехать или дойти до намеченного пункта, я ранним утром вышел из дома.
Стояла глубокая осень, и на крепко замерзшую землю выпал первый в то утро снежок.
Свежий, морозный воздух вливал столько бодрости в душу, что как-то особенно легко шагалось по дороге, пролегающей среди обширных полей.
Скоро, однако, погода стала заметно портиться, и снег начал рыхлеть и таять.
Это меня особенно обеспокоило, так как ноги мои были обуты в теплые валенки, а ехавших попутчиков пока еще не встречалось.
К полдню подул сильный ветер, и по небу понеслись бесконечный цепи пепельно-серых облаков.
Стаявший снег превратил мерзлую землю в липкую грязь, а воздух напитался такой сыростью, что одежда моя сразу сделалась влажной, и нервная дрожь пробегала по всему телу.
Потом вдруг полил дождь, а через час-другой дорога покрылась непролазной грязью и огромными болотами, отражавшими в себе быстро бегущие облака или случайно оказавшийся по близости куст полусгнившего репейника.
Напрягая свои изнуренные силы, я торопился идти как можно скорее, но уставшие ноги плохо повиновались мне, да к тому же на намокшие сапоги прилипло столько грязи, что их трудно было тащить.
Я с беспокойством посматривал вдаль, так как день клонился к вечеру, а до ближайшего села было еще далеко.
«Хорошо было бы дойти, пока там не спят, — думал я, — а то и переночевать, пожалуй, не пустят».
В это время переставший было ненадолго дождь вдруг полил с новой силой, а через несколько минут из туманной вышины полетели мягкие хлопья белого снега. Положение мое становилось незавидным. Белая снеговая пелена скоро покрыла собой всю землю, не давая возможности рассмотреть неровностей дороги и я стал часто оступаться и падать.
Все усиливающийся ветер гнал бесчисленное множество пушистых снежинок, бесцеремонно залепляющих глаза и уши и забиравшихся за воротник, в карманы и широкие голенища сапог.
Сквозь бешеную пляску этих нежных, но грозных для застигнувшего в поле спутника белых призраков, сливших небо и землю в одну сплошную непроглядную муть, нельзя стало различать направление дороги.
В довершение всего, вдруг сделалось холоднее, и мороз быстро начал сковывать меня.
Вся одежда моя сразу превратилась в сплошной кусок льда и, когда я пытался поднять руки кверху, трещала, как раздавленное ногами стекло.
Словно сотни остро отточенных стальных клинков впились в мое продрогнувшее тело и с каждым шагом движения мои становились все медленнее.
Жуткая мысль пронизала мой мозг и страх перед надвинувшейся опасностью замерзнуть в поле как железными тисками сдавил мне сердце.
Предположения, одно нелепее другого, вихрем проносились у меня в голове и вечная спутница человека — надежда — заставляла меня думать, что вот сейчас поедут или пойдут люди и спасут меня.
Или ветер, переменив направление, смягчит суровое дыхание наступающей зимы и снова польет теплый дождь, который, оттаяв замерзшую одежду, даст возможность добраться мне до села.
Но время шло, а предположения не сбывались.
Чтобы хотя немножко согреться, я сильно замахал руками, однако это мне нисколько не помогло.
И вдруг мне захотелось кричать, хотя я отлично сознавал, что это совершенно бесполезно и что услышать меня здесь, среди поля, положительно некому.
Я остановился и, как бы не желая смотреть на бушевавшую вокруг меня снежную метель, закрыл лицо руками.
Мысли мои постепенно приняли какое-то особенное направление и перед моим духовным взором замелькали картины прошлого.
С удивительной ясностью вспоминались мне некоторые подробности моей жизни и, как в раскрытой книге, я прочитывал теперь то, что раньше переживал.
Я всецело поддался обаянию этого переживания и, забыв про ужасную боль во всем теле, внимательно следил за проносившимися в моем мозгу картинами собственной жизни, как бы стараясь в переживаниях прошлого найти объяснение настоящему.
Вот темные своды сельского храма, оглашаемые монотонным чтением старика-священника обычной праздничной проповеди.
Я стою в стороне от столпившихся вокруг аналоя священника баб и мужиков и тихое журчание слов проповедника действует на меня, как колыбельная песнь матери на ребенка.
Висевшая перед Ликом Спасителя лампада вдруг превращается в моем воображении в какой-то огненной волчок, вращающийся на хрустальной подставке и вращение волчка настолько продолжительно, что я успеваю вырасти большой и даже состариться, а волчок все вертится и вертится, и не видно этому вращению конца.
Ко мне приходит много людей, чтобы взглянуть на эту чудесную машину, и тянутся сотни рук, чтобы пожатием выразить мне свое сочувствие за диковинную выдумку.
Одна такая рука больно захватила меня за плечо.
Я поворачиваюсь и силюсь разглядеть, кто бы это мог быть, но тут я прихожу в себя и вижу, что проповедь кончилась. Все спешат приложиться к кресту и уходят домой, а один из товарищей силой тащит меня к выходу.
Я иду, а в душе моей шевелится неприятное чувство досады и разочарования.
Потом проходит ряд лет непрестанных изысканий осуществления моей идеи.
Наконец надежда не обманула, и счастье улыбнулось!
Задача была решена!
Оставалось лишь сделать то, что привело меня теперь в столь безвыходное положение!
Но теперь я понял, что упустил из виду возможность попасть в дороге в руки безжалостной, бездушной стихии, борьба с которой была бы явной нелепостью.
Леденящий холод сковал все мои члены и кровь начинала уж стынуть в моих жилах; руки и ноги перестали повиноваться, и только одна мысль продолжала работать с лихорадочной быстротой!
Я ясно сознавал, что стою уже перед вратами вечности и спасти меня от смерти может только чудо!
Через несколько минут нить моей жизни оборвется и мне предстоит познать величайшую тайну потустороннего бытия и вечную загадку смерти!
«Все кончено, — подумал я, — жизнь обманула: она не дала того, что сулила, и только толкала вперед, показывая вдали игрушечную погремушку славы изобретателя.
А я шел, как рыба на приманку, мечтая дойти когда-нибудь и поймать эту фальшивую погремушку!
Сейчас я умру и снежная метель покроет своим белым саваном мои грешные останки, и никто никогда не узнает, что думал тот, кого похоронила здесь метель!
О, как несправедлива Судьба!
Не все ли равно было ей отнять у меня жизнь много раньше, тогда, когда сердце мое не знало еще желаний, а мой ум не стремился к решению великих проблем.
Не раз, во дни моего детства, смерть протягивала ко мне свои костлявые руки, но Судьба берегла меня.
И затем ли, чтобы я добровольно принес свое тело на съедение волкам?
Или это только жестокое испытание Судьбы, а может быть, и самая красивая страница моей жизни?
Но где же спасение?
Я умираю, а его нет!
А жизнь так хороша!
И как ужасна смерть, насильственная, напрасная смерть!
Жизнь!.. Жизнь!..
Как тягостна ты бываешь тем, кому широкой волной ты вливаешься в узкую, не вмещающую тебя грудь.
И как прекрасна и дорога становишься ты тому, кого берут от тебя насильно!
Но, может быть, мне лучше умереть сейчас?
Может быть, в жизни меня ожидают такие неудачи, которые могут показаться мне тяжелее теперешней смерти?
Что, если я никогда не достигну того, к чему так стремится моя душа?
Если я никогда не приведу в жизнь ни одной своей идеи и не осуществлю ни одного изобретения?
Не лучше ли умереть никому не известным сейчас, чем жить и остаться навек в неизвестности?
Нет!.. Нет!..
Я хочу жить, но жить лишь для торжества моей идеи!
Великий Боже, спаси меня!»
Я с трудом поднял руку, желая перекреститься, и с глазами, устремленными в небо неподвижно застыл на месте. Порывом сильного ветра давно сорвало с моей головы шапку и неведомо куда унесло, но я перестал уже чувствовать режущую от ледяного покрова боль в своем теле и только продолжал слышать завывание бури, отдающееся похоронным маршем в моем еще не переставшем биться сердце.
В этом завывании мне вдруг показалось, будто я слышу человеческие голоса, сначала тихие и неразборчивые, а потом более громкие, внятные.
Была ли то предсмертная галлюцинация или действительно это были голоса живых людей, я не знал, но голоса все росли и приближались.
Вот они прозвучали над самым ухом, и я слышу, как кто-то берет меня за плечо, что-то делает со мной, но что именно, я не могу понять!
И только в уголочке сознания у меня мелькнула мысль:
«Надежда не обманула: я спасен».
Вот, господа, судите сами!
Разве не разошлись наши дороги, тогда когда я стоял у порога Вечности?
Разве тогда я не умер для вас, чтобы жить для собственной идеи?