В последней главе мы видели, что Восточная и Центральная Азия были заселены как бы тремя волнами генетической колонизации, берущими свое начало из Индии. Древнейшие поселенцы следовали по пути собирателей на прибрежной полосе, продвигавшимися вдоль побережья из Индии через Индокитай к берегам Японии и Кореи, основывая на пути своей миграции колонии и поселения. Выходцы из этих поселений на побережье впоследствии проникли в глубинные районы Центральной Азии и вышли к берегам великих рек Азии, миновав проходы и перевалы в сплошной стене огромной горной гряды, протянувшейся с востока на запад и как бы обрамляющей Гималаи.

Юго-Восточный Тибет и Цзиньхайское плато вполне могли стать первым районом Центральной Азии, куда около 60 тысяч лет тому назад проникли мигранты из Бирмы и Индокитая. В то же время мигранты, продвигавшиеся вверх по течению Инда из Пакистана, достигли предгорий Алтая (Россия), расположенного далеко на западе. Их миграция могла состояться во время мягкой климатической паузы, имевшей место около 43 тысяч лет тому назад. Те же из переселенцев, которые, продвигаясь вдоль побережья, проникли в Северный Китай, могли направиться на запад вслед за течением Хуанхэ (Желтой реки) и попасть в Центральную Азию примерно в то же время или чуть позже.

Карта заселения Северной Азии понемногу начала заполняться. Около 30 тысяч лет назад обширная полоса земель на территории бывшего Советского Союза, протянувшаяся от Алтая через озеро Байкал в Южной Сибири до реки Алдан на востоке, подверглась активной колонизации первопроходцами-людьми современного типа, владевшими техническим навыками и орудиями, современными  памятникам эпохи палеолита в Европе (рис. 6.1). Мигранты проникли даже в районы, лежащие за Полярным кругом, к северу от Уральского хребта; они поселились там примерно 40 тысяч лет тому назад. Есть данные, свидетельствующие о том, что технические достижения и навыки эпохи Верхнего палеолита, возникшие в Северной Евразии, могли быть перенесены на территорию нынешней Внутренней Монголии вплоть до северной излучины Желтой реки, но, судя по имеющимся находкам, подобное технико-культурное влияние не распространилось далее на юг и не проникло в Китай.

Предложенная Дэйлом Гатри концепция, согласно которой в ту эпоху охотники и собиратели бродили по необъятным просторам Мамонтовой степи, простиравшейся от Восточной Сибири до Центральной Европы (см. главу 5), получает реальные подтверждения благодаря археологическим находкам, относящимся к эпохе около 30 тысяч лет тому назад. Однако его предположения о том, что прародиной «монголоидной» расы были южные окраины Великой степи, носит слишком гипотетический характер, учитывая конкретику того времени и реалии Сибири. Для начала напомним, что, как уже было сказано выше, пока не найдено человеческих останков бесспорно монголоидного типа, относящихся к столь отдаленной эпохе. Насколько нам известно, древние обитатели Южной Сибири выглядели практически так же, как кроманьонцы, населявшие Европу. У них сложилась такая же культура; по крайней мере, согласно генетической истории, которую донесли до нас линии Y-хромосом, у них было немало общих генов с обитателями Европы (см. главу 5).

Рис. 6.1

В качестве аргумента в пользу того, что один из центров культуры той эпохи действительно мог существовать на Западе, можно отметить, что расцвет культуры Мамонтовой степи в те времена имел место далеко на западе, в Центральной и Восточной Европе (см. Фото 19). Следы материальной культуры Мамонтовой степи обнаружены в Мальте, неподалеку от озера Байкал. Они датируются временем около 2000 лет тому назад (см. Фото 13,глава 3). Эта дата всего на 2000 лет старше, чем древнейшие человеческие останки монголоидного типа, найденные чуть западнее, в том же районе Южной Сибири, на стоянке Афонтова Гора.

Ранние фигурки граветтийской культуры, выполненные (слева  направо) из обожженной глины (Моравия), мамонтовой кости  (Франция), известняка (Виллендорфская Венера, Австрия) и кости  (Украина).

Фото 19. Резные изображения северного оленя Позднего Верхнего палеолита: на конце бивня мамонта — Монтастрюк, Франция (вверху), и  на костяном метателе для дротиков — Ложери Бассе, Франция (внизу).

Великое оледенение: льды, озера, пустыни

Когда на часах эпохи палеолита появилась дата 20 тысяч лет тому назад, изменения наклона земной оси и влияния на ее орбиту космических факторов, возникших за многие сотни миллионов километров от нашей планеты, приняли весьма драматичный характер. Три крупнейших центра гравитации нашей Солнечной системы сблизились и совместились, в результате чего даже летом поверхности Земли в Северном полушарии стал достигать абсолютный минимум солнечного тепла. Климат стал гораздо холоднее, а непродолжительные периоды потепления, так называемые междустадиальные паузы, характерные для эпохи между 30 и 50 тысячами лет тому назад, и вовсе отошли в прошлое. Между тем именно эти теплые промежуточные периоды и солнечное тепло способствовали активному таянию льдов в Северном полушарии и препятствовали сползанию ледниковых плит полярной «шапки» планеты по всему Скандинавскому полуострову в Северную Европу. И вот теперь эти ледники получили возможность распространяться по всему северу. Уровень океана начал быстро понижаться, достигнув отметки 130 м ниже современного. Короче говоря, на Земле наступило последнее из пережитых ею оледенений — Ледниковый период. (За последние 100 тысяч лет Земле не раз доводилось испытать похолодания, и поэтому археологи склонны называть это великое оледенение Последним ледниковым максимумом (ПЛМ), а не просто очередным ледниковым периодом.)

Последний ледниковый максимум повлек за собой куда более драматические миграции и переселения обитателей северных регионов, чем в любую другую эпоху истории человечества. Анализ климатической карты нашей планеты в эпоху около 18 тысяч лет назад позволяет нам понять, почему это произошло. Громадные пространства на нашей планете вскоре стали полностью необитаемыми. Для начала надо сказать, что громадные ледяные плиты, толщина которых в отдельных районах достигала 5 км, делали территории, на которых распространялся ледник, совершенно непригодными для обитания. Однако белые плиты ледников распределялись по поверхности Северного полушария далеко неравномерно. В Европе, например, они захватили главным образом центральные и северовосточные регионы (см. рис. 6.2).

Так, на Британских островах, составлявших в те времена единое целое с континентальной Европой, земли были покрыты сплошным ледниковым панцирем вплоть до нынешнего Оксфорда. А в Скандинавии до сих пор сохранились неизгладимые следы продвижения ледника — озера и фьорды, а также возникшее в ту эпоху резкое проседание земной коры, известное в наши дни под названием Балтийского моря.

Северная Германия, Польша и государства Балтии находились у самой кромки мощного ледникового панциря, который простирался на северо-восток через весь Полярный круг, Финляндию и Карелию вплоть до Архангельска и далее, до Северного Урала.

Южнее, в Центральной Европе, границами продвижения языков ледника служили горные районы: Пиренеи, Центрально-Европейский горный массив, Альпы и Карпаты. Что касается Восточной Европы, то она, как мы увидим ниже, была затронута ледником значительно меньше, чем Западная.

Азии в эпоху оледенения повезло гораздо больше, чем Европе. Большая часть Северной и Центральной Азии оказалась незатронутой ледником (см. рис. 6.3). Лишь у восточной оконечности Североуральского хребта огромная ледниковая шапка полностью накрывала современный полуостров Таймыр и продвинулась к югу от него. Другой частью азиатского континента, где могла возникнуть ледниковая шапка, было обширное Тибетское плато, расположенное далеко на юге. В результате того, что плато было сильно приподнято над уровнем моря, на нем свирепствовали сильные холода. Однако присутствие на нем ледниковых плит вызывает серьезные сомнения, поскольку существуют материальные свидетельства обитания человека на Тибетском плато, относящиеся к эпохе задолго до Последнего ледникового максимума.

Ледник сильно затронул Северную Америку, в частности территорию Канады и район Великих озер, и штаты крайнего северо-востока США, то есть, другими словами, его владения простирались на добрых две трети континента. Ледниковые плиты севера как бы уравновешивались двумя мощными ледяными панцирями на востоке, соединенными с ледяной шапкой Гренландии. Что касается Аляски, то она в те времена была связана с Сибирью посредством громадного и свободного от льда моста, роль которого выполнял давно ушедший под воду континент Берингия. На нем, как и в Азии, ледниковых плит практически не было. Большая из двух ледниковых плит американского континента, так называемая Лаврентидская плита, на востоке оставила свой отпечаток в виде глубокой впадины в земной коре, имеющей форму обширного внутреннего моря, более известного как Гудзонов залив.

В некоторых регионах Евразии и Америки вокруг прежних ледниковых шапок и плит возникли огромные водоемы, известные под названием ледниковых озер. Наибольшей известностью среди таких озер пользуются знаменитые Великие озера в Северной Америке. Кстати сказать, ледяные плиты тоже не были статичными, а постоянно перемещались и двигались, как глетчеры. Эти застывшие реки не только прорезали в поверхности огромные русла будущих рек и фьорды, но и уничтожили подавляющее число свидетельств того, что люди жили на севере в доледниковый период.

Лед в эпоху Великого Оледенения служил не единственной преградой на пути расселения людей. В те времена невиданного прежде размаха достигли и площади пустынь. Громадные пространства вокруг ледяных шапок превратились в ледяную пустыню, в которой могли выжить лишь наиболее жизнестойкие виды растений и животных. На территории Европы полярная пустыня простиралась на восток от южных окраин Англии через всю северную Германию до южной оконечности финно-скандинавской ледниковой плиты. Весь обширный регион от Леванта и Красного моря до Пакистана, и без того достаточно засушливый, превратился в крайне сухую пустыню. Южные районы Центральной Азии, от Туркменистана, Каспийского моря и Узбекистана на западе до Синьцзянь-Уйгурского района (лежащего к северу от Тибета) и Внутренней Монголии на востоке, превратились в полосу засушливых пустынь, простиравшуюся по обе стороны 40-й параллели. Эта пустыня, быстро сменившая легендарную Мамонтовую степь Гатри, навсегда отделила Северную Азию и северные районы Центральной Азии от Восточной и Юго-Восточной Азии.

Беженцы Ледникового периода

Население Африки, как и его далекие предки за последние 2 млн. лет, жестоко страдало во время каждого очередного Ледникового периода. Площадь Сахары в такие периоды резко увеличивалась, накрывая практически всю Северную Африку; пустыня Калахари охватывала почти всю Юго-Западную Африку, а большую часть территории африканского континента к югу от Сахары занимали маловодные травянистые саванны, на которых практически не было лесов и кустарников. Великие тропические леса Центральной и Западной Африки превращались в скудные островки, ограниченные Центральной Экваториальной Африкой и южными районами побережья Гвинеи на западе Африки. В Восточной Африке экспансия засушливых саванн точно так же отрезала жителей востока от охотников и собирателей, обитавших на юге континента.

Нам, жителям Северной и Центральной Европы, вместе с американцами обожающим строить ледяные замки, остается только недоумевать и гадать, какая участь постигла древних европейцев анатомически современного типа. Сумели ли они спастись, покинув родные места, или же полностью вымерли, уступив на арене истории место переселенцам со Среднего Востока? Наши двоюродные братья, неандертальцы, вымерли примерно за 10 тысяч лет до последнего ледникового максимума (см. главу 2). Однако археологические находки со всей определенностью говорят о том, что люди действительно жили в Европе до Последнего ледникового максимума, но затем они оказались оттесненными на юг, в три или, может быть, четыре зоны умеренно (по меркам Ледникового периода) холодного климата. Генетические следы позволяют нам получить массу интереснейших сведений о происхождении и этническом составе этих беженцев Ледникового периода, но для начала давайте обратимся к археологическим находкам, чтобы реконструировать материальный фон той эпохи.

Рис. 6.2

Большая часть территории Северной Европы в эпоху Последнего ледникового максимума (ПЛМ) была необитаемой. В то же время в Южной Европе существовали три основные региона, куда устремлялись беженцы эпохи палеолита (см. рис. 6.2). Если двигаться с запада на восток, то первое из таких прибежищ включало в себя земли современных Испании и Франции по обе стороны Пиренеев, в частности — Страну Басков (Басконию). Для него были характерны тонко проработанные «листообразные» каменные орудия солютрийской культуры (название которой происходит от небольшой французской деревушки Солютр). Обосновавшиеся здесь беженцы, принесшие с собой свои технические знания с северо-западных окраин континента, в культурном отношении резко отличались от других беженцев, обживавших южные районы и бывших носителями традиции, техника обработки каменных изделий у которой получила название эпи-граветтийской культуры.

Вторая область притока беженцев находилась в Италии, и занятия населения в тех местах носили более или менее локальный характер. Наконец, третья зона притока беженцев находилась в Украине, точнее — в обширном регионе к северу от Черного моря, ограниченном двумя великими реками — Днепром и Доном и отделенном от остальной части Южной Европы Карпатскими горами, которые в эпоху ПЛМ были частично накрыты ледниковым панцирем. В Центральной Европе существовали еще как минимум два района, служившие своего рода прибежищами для беженцев. Один из них — западная Словакия, чуть к югу от отрогов Карпат, другой — бассейн реки Днестр в Молдавии, лежащий чуть к востоку от Карпат, на северозападном побережье Черного моря.

Именно эти стоянки на территории Восточной Европы стали центрами позднего цветения культур Мамонтовой степи эпохи Верхнего палеолита. Когда же Последний ледниковый максимум достиг своего апогея, центр активности представителей этой культуры переместился из западной Словакии на восток, на территорию нынешних Молдавии и Украины, а также на юг, в Венгрию. Именно в Украине и далее к северу, на берегах Днепра и Дона, на великой Русской равнине мы находим наиболее хорошо сохранившиеся следы не только постоянного присутствия, но и расселения человека в Восточной Европе в эпоху Великого Оледенения.

Генетическое постоянство и Последний ледниковый максимум

Способна ли генетическая реконструкция поведать нам нечто большее о жителях того или иного района, то есть рассказать, откуда они пришли и куда направились дальше, а не просто создать обычную культурно-историческую панораму, показывающую, чем они занимались в ту эпоху, когда на них обрушились холодные объятия ледника? Генетическое отслеживание может согласовываться и действительно близко согласуется с археологическими данными по той эпохе, но оно сообщает нам и нечто большее о генетических корнях происхождения европейцев, в частности о том, что 80% генетических линий современных жителей Европы происходят от предков, которые уже жили в Европе задолго до Великого Оледенения.

В главе 3 мы уже говорили о том, как материнский клан HV расселился из Восточной Европы, проникнув в Северную и Западную Европу, что, возможно, ознаменовалось появлением граветтийских культур примерно 33 тысячи лет тому назад. Линии клана HV сегодня распространены достаточно широко по всей Европе. Что касается линии Н, то она является наиболее распространенной и общей практически у всех европейцев. Однако так было далеко не всегда, и другая ветвь клана Н, V, которая, по всей вероятности, появилась на свет в Стране Басков, показывает, почему это произошло.

Археологические данные указывают, что прибежище на юго-западе Европы, в Стране Басков с юго-запада, стало новой родиной для мигрантов и культур, пришедших с северо-запада Европы на начальном этапе Последнего ледникового максимума. А поскольку Западная Европа отделена от Италии высокими горами, у нас есть все основания ожидать, что по окончании Ледникового периода процесс миграции мог пойти в обратном направлении, когда начался массовый исход уцелевших жителей из Страны Басков на восток и на север, вдоль побережья Атлантического океана. Это именно тот маршрут, на который указывает расселение материнской подгруппы V в послеледниковый период, когда V, отличавшаяся наиболее высоким многообразием и встречаемостью, а также древностью именно в Стране Басков, направилась на север и сегодня в небольших количествах встречается в Италии. V появилась в Стране Басков вскоре после Последнего ледникового максимума. Возраст ее предка, пре-V, согласно последним оценкам, составляет 26 400 лет, то есть, другими словами, он появился на свет задолго до ПЛМ. Пре-V в наши дни все еще встречается на Балканах и в Закавказье, что свидетельствует о восточном происхождении этой подгруппы. Данные о расселении V в послеледниковый период (16 300 лет на западе Европы) вполне согласуются с подобным сценарием событий. Точно такую же картину мы наблюдали у Y-хромосомного маркера Руслана, который, как мы знаем, проник в Европу с востока и обосновался в Северной и Западной Европе (глава 3). Данные последних исследований говорят о том, что наиболее высокую (около 90%) встречаемость Руслан имеет в Стране Басков (Испания); за ней следуют очень высокие показатели встречаемости, отмечаемые в Западной и Северной Европе.

С другой стороны, Италия, отгороженная хребтами Альп, в меньшей мере играла роль спасительного прибежища для жителей северных регионов, чем зоны умеренного климата на побережье Средиземного моря, где человек жил постоянно еще с эпохи, предшествовавшей ПЛМ. Этот факт получает подтверждение благодаря отмечаемой в том районе весьма высокой (более 1/3) доле линий мтДНК, сохранившейся с доледникового периода. Эти примеры показывают, что для таких зон-прибежищ было характерно широкое распространение линий, сложившихся в них в эпоху Последнего ледникового максимума, а также высокий уровень более архаических линий, сохранявшихся в них еще с доледниковой эпохи. Последняя картина особенно характерна для Украины, где, по данным археологических находок, сохранился как минимум 31% ранних материнских линий, восходящих к доледниковой эпохе. В странах Юго-Восточной Европы и на Балканах, где также сохранилось немало материнских линий доледниковой эпохи, эти показатели несколько ниже — 24—26% .

Мне остается сказать, что хотя от 20 до 34% линий мтДНК у современных европейцев восходят к доледниковой эпохе, это отнюдь не означает, что остальные линии, выявленные у них, проникли в Европу извне и непременно после Последнего ледникового максимума. Нет и еще раз нет. Они по большей части имеют местное происхождение. Из всей совокупности генетических линий современных европейцев примерно 55% возникли и сформировались в эпоху сразу же по окончании Ледникового периода (Поздний Верхний палеолит), но они, как и гаплогруппа V, по-видимому, произошли от уже существовавших в Европе линий и просто-напросто отражают волну расселения народов в послеледниковый период, то есть, другими словами, являются новыми ветвями от старого ствола. На долю мигрантов с Ближнего Востока, действительно проникших в Европу в эпоху неолита (начиная с 8 тысяч лет тому назад), приходится всего лишь 15% от общего числа генетических линий, присутствующих сегодня в Европе.

Одним из интереснейших открытий в области выявления генетической структуры населения Юго-Восточной Европы явилась локализация так называемого маркера Адама в Румынии. Дело в том, что в эпоху Последнего ледникового максимума Карпатские горы были покрыты ледниками и создавали практически непреодолимую преграду между Юго-Восточной Европой и прибрежными районами Черного моря. Так вот, ледяная стена Карпат как бы поделила Румынию пополам. Сегодня Карпаты, давно утратившие свои мощные ледяные плиты, уже не составляют сколько-нибудь серьезной преграды для человека, однако они остаются четко выраженной генетической границей.

Это ясно показывают Y-хромосомные генные маркеры, характерные для северо-восточной Европы и Украины и обладающие очень высокой встречаемостью к востоку от Карпат, тогда как для западных предгорий Карпат более характерны маркеры, распространенные в Западной Европе. Однако эта микрорегиональная граница выглядит весьма размытой из-за доминирующего присутствия линии M17, главной Y-хромосомной линии Восточной Европы. M17 можно считать следствием первоначального проникновения носителей восточной ветви граветтийской культуры откуда-то с востока, имевшего место в доледниковую эпоху. Эта линия очень широко представлена во всей Восточной Европе — от Польши и Словакии до Венгрии и Украины. Кроме того, линия М17 и сегодня часто встречается среди славянского населения Балкан, что можно считать свидетельством существования на Балканах в эпоху ледникового максимума еще одного прибежища для беженцев из Северной Европы.

Северная Азия в Ледниковый период

В эпоху Последнего ледникового максимума на Гималаях тоже возникли ледяные шапки, а по обе стороны 40-й параллели и даже далеко к югу от нее, в Центральной Азии, появилась обширная полоса пустынь. Население южных районов Центральной Азии резко сократилось, хотя, по всей вероятности, не исчезло совсем, по крайней мере — на Тибете и в его окрестностях. Полоса пустынь и горные хребты, покрытые льдами, вполне могли стать преградой, отделившей Южную, Восточную и Юго-Восточную Азию от Центральной и Северной Евразии, но это отнюдь не означает, что жизнь в центральных и северных районах оказалась полностью уничтоженной. Во время ПЛМ граница распространения вечной мерзлоты опустилась вплоть до 50-й параллели. Вечная мерзлота не является препятствием для жизни человека в приполярной тундре. Мы располагаем материальными доказательствами того, что люди жили значительно севернее от границы вечной мерзлоты еще в доледниковую эпоху, в частности на Русской равнине и далее на северо-востоке, в районе Талицкого озера в Сибири. Охотники и собиратели Южной Сибири постоянно жили в целом ряде древних стоянок, особенно таких, как Афонтова Гора на берегу Енисея, где и создали свою собственную, уникальную южносибирскую культуру. Полосы приполярной тундры и лесостепи, богатой всевозможными видами травянистой растительности, до сих пор простираются от Русской равнины на западе до северовостока Сибири (см. рис. 6.3). Несмотря на резкие перепады температур и колебания климата, здесь существовали вполне благоприятные условия для жизни охотников, которые смогли бы адаптироваться к климату. И они действительно адаптировались к нему, о чем недвусмысленно говорят находки на целом ряде древних археологических стоянок в этой полосе, датируемых как раз этим периодом.

И вновь генетические данные говорят нам о том, что эти суровые охотники, жившие на вечной мерзлоте, сохранили некоторые из древних материнских линий, восходящих еще к доледниковому периоду, и что после потепления произошло активное расселение целого ряда подгрупп. Как я уже сказал в главе 5, линии А, С и Z являются характерными для Северной Азии, тогда как D простирается далее к югу, в Китай. Из числа этих линий А сохранилась еще с доледникового периода, то же самое можно сказать и о различных вариантах линий Манью и Насрин. В эпоху между 10 и 17 тысячами лет тому назад в расселении этих линий возникла продолжительная пауза, а затем началось новое распространение вариантов таких линий, как D, А, С и, наконец, Z. (См. рис 6.3.)

Генетические данные по Северной и Центральной Азии просто-напросто подтверждают те же самые выводы, которые мы вправе ожидать от археологии. Когда наступало очередное похолодание, охотники, жившие в Мамонтовой степи, уходили на юг, к ее окраинам, а их численность сокращалась. Когда же возвращалось тепло, люди опять возвращались в степи и начинали быстро обживать их. Для нас особенно интересен вопрос о том, как выглядели эти люди и какие народы сегодня являются их ближайшими потомками. Почему и когда именно монголоиды стали доминирующим типом на необъятных пространствах Азии и Северной и Южной Америки? Не может ли генетическая история поведать нам нечто такое, что ускользает от сухих свидетельств археологии?

Рис.6.3

Изгнанники холодных степей

В последней главе я уже затронул некоторые из этих вопросов, в частности — вопрос о генетических корнях происхождения монголоидов. Я попытался показать, что целый ряд имеющихся свидетельств указывают на Южную Сибирь, верховья реки Енисей и район озера Байкал как возможные локусы дальнейшей физической специализации северных монголоидов в эпоху палеолита. Древнейшими останками скелетов евразийцев, относящихся к типу внешности монголоидов, является фрагмент черепа, найденный на стоянке Афонтова Гора в Южной Сибири, датируемый временем около 21 тысячи лет тому назад, то есть задолго до Последнего ледникового максимума (ПЛМ) (см. главу 5). Однако эта находка, оставаясь единственной, является не слишком убедительной, ибо ни в каком другом регионе Старого Света, включая Восточную Азию, пока не обнаружено аналогичных типов, относящихся к доледниковому периоду или даже к послеледниковой эпохе. К тому же останки скелетов, относящиеся к эпохе до 11 тысяч лет тому назад, являются исключительной редкостью во всем Дальневосточном регионе. Подобная пауза в находках создает впечатление — которое иной раз воспринимается как догма, — что в Восточной Азии вплоть до 7—10 тысяч лет тому назад вообще не было монголоидных типов, а в Юго-Восточной Азии — и гораздо позже этого времени.

Важная проблема, связанная с этой паузой в находках ископаемых останков, — как объяснить тот факт, что на долю монголоидного типа внешности приходится более 99% людей, живущих сегодня в этом регионе. Более того, именно этот, монголоидный, тип является наиболее распространенным среди всего населения Земли. Действительно, поскольку большинство коренных жителей Северной и Южной Америки относятся к монголоидам и, за редкими исключениями, являются выраженными представителями синодонтного типа, они в географическом отношении были наиболее распространенным типом внешности задолго до того, как Колумб совершил свое знаменитое плавание в Америку, необратимо изменившее ход ее истории.

Право, не надо обладать особым даром воображения, чтобы понять, что подобный тип внешности возник у северных монголоидов в качестве адаптации к суровому, ветреному и холодному климату географически изолированного региона Южной Сибири. Главными занятиями человека в ту эпоху оставались охота и собирательство. Как же могло случиться, что эти бедные охотники и собиратели, ведущие отчаянную борьбу за выживание, расселились по доброй половине мира и быстро стали доминирующим типом человека в послеледниковую эпоху? Эта загадочная история хранит свои тайны, запечатленные в наших генах. Другая проблема, с которой нам приходится сталкиваться перед лицом позднего и быстрого расселения монголоидов, — это датировка времени заселения монголоидами Америки. В следующей главе мы рассмотрим археологические и генетические свидетельства, позволяющие определить дату их первого проникновения на американский континент, и попытаемся показать, что такая дата свидетельствует о том, что все основные генетические линииродоначальницы проникли в Северную Америку задолго до Последнего ледникового максимума.

Храня в памяти образы легендарных пионеров Америки, я думаю, что концепция о том, что расселение монголоидов в Восточной и Юго-Восточной Азии имело место лишь в последние несколько тысяч лет, является совершенно ошибочной, поскольку подавляющее большинство генетических наследственных линий, характерных для типа южных монголоидов, берут свое начало именно в этом регионе. Однако невозможно назвать какие-то очевидные причины, по которым обширная и наделенная специфическими чертами внешнего облика группа охотников, обитавшая в Центральной Азии, могла расселиться настолько быстро, чтобы стать доминирующей во всей Восточной Азии в самом начале эпохи неолита, менее 10 тысяч лет тому назад. На мой взгляд, возникновение, миграции и расселение монголоидов относятся к куда более ранним временам. Более того, они продолжались вплоть до сравнительно недавнего времени. Но прежде чем перейти к более детальному рассмотрению этого вопроса, позвольте мне вкратце изложить в последующих двух параграфах свое мнение о том, как это могло происходить. Из-за отсутствия бесспорных археологических свидетельств моя гипотеза по большей части базируется на генетических данных.

В эпоху Верхнего палеолита, то есть от 40 тысяч лет тому назад до Последнего ледникового максимума, между Тибетским плато и Южной Сибирью простирались огромные степи — заповедные места для охоты. В них обитали умелые охотники, которые вели свою генетическую родословную из самых разных и часто весьма удаленных друг от друга районов Азии (см. главу 5). Прежде всего, я думаю, что Дэйл Гатри во многом прав, утверждая, что северные монголоиды сумели выработать особый вариант монголоидного типа внешности, более приспособленный к крайне холодному и ветреному климату высокогорья в южной и восточной части Великой степи. В то же время далее на западе, в более равнинных районах, охотники по своему внешнему облику более походили на европейцев. Когда же ледниковые плиты начали смыкать свои смертоносные объятия, охотники, жившие на степных плато, оказались в ледяном плену. Те же, кто жили к югу от этой прародины, в юго-восточном Тибете, были вынуждены покинуть высокогорное, холодное и крайне засушливое Тибетское плато и отправиться вниз по течению великих рек Азии в Китай и Индокитай. Те, кто охотились на Цзиньхайском плато, раскинувшемся к северо-востоку от Тибета, двинулись вниз по течению Хуанхе в Северный Китай. Наконец, те, кто обитали к северу от 40-й параллели на нагорьях Синьцзяня и Монголии, были оттеснены еще дальше к северу быстро распространявшимися песчаными пустынями Такламакан и Гоби, которые простирались от южных районов Центральной Азии до обширных низменностей Южной Сибири, в частности окрестностей стоянки Афонтова Гора на берегах Енисея (рис. 6.4).

Главная проблема, с которой столкнулись охотники, стремившиеся найти более теплые и пригодные для жизни земли, естественно, заключалась в том, что чем ближе они приближались к Полярному кругу, тем выше были их шансы оказаться в еще более холодных и ветреных краях. Из этой ледяной ловушки было только одно спасение — миграция на северо-восток. Люди могли двинуться туда по узкой полосе тундры, протянувшейся от р. Лены до Якутска, а затем — на восток, к берегам Охотского моря, где климат на побережье был куда более мягким. Поскольку уровень Мирового океана, установившийся в ту эпоху, был очень низким, широкая прибрежная полоса низменных земель, далеко выдававшаяся в Охотское море, находилась выше уровня воды. Другой спасительный путь из ледяного плена, пролегавший от окрестностей озера Байкал до побережья Тихого океана, проходил чуть южнее, вдоль по течению великой сибирской реки Амур, к берегам Тихого океана. А прибрежная полоса Тихого океана, на которой установился весьма умеренный климат, была удобным коридором в Америку. Такая миграция охотников из Центральной Азии сразу по трем потенциальным направлениям могла стать источником возвращения монголоидов в те самые прибрежные районы Восточной Азии, из которых их далекие предки в свое время, за 20 тысяч лет или даже раньше, отправились на север.

Рис 6.4

Южный Китай вполне мог быть зоной активного расселения монголоидного населения после их массового исхода со степных плоскогорий, но, судя по генетическим данным, большинство линий мтДНК в Юго-Восточной Азии имеют локальный характер и всегда присутствовали в том регионе. Такие группы, как В и F, которые считались типичными для монголоидного населения, имеют на юге очень глубокую древность. Что же касается внешнего облика обитателей прибрежной полосы, то они выглядят совершенно иначе.

Прибрежная полоса была более обширной

Эпоха накануне Последнего ледникового максимума и во время него была не только временем быстрого сокращений территорий, пригодных для жизни человека, и активного поиска спасительных прибежищ в новых местах. Как это ни парадоксально звучит, человек получил возможность обживать новые обширные земли, появившиеся над водой в результате резкого понижения уровня океана, вызванного оледенением и концентрацией громадных масс воды в ледниковых плитах. Огромные прибрежные пространства по всему побережью Азии от Индии до Сибири расширились на многие сотни километров благодаря отступлению океана практически к краю континентального шельфа.

Сибирь соединялась с Северной Америкой сухопутным мостом, роль которого выполнял новый обширный материк Берингия.

Восточно-Китайское море и Желтое море превратились в сухопутные массивы.

Японские острова оказались соединенными с азиатским континентом через остров Сахалин. Климат на этих островных территориях был куда более мягким и теплым, чем в степях Центральной Азии.

Австралия и Новая Гвинея были связаны сушей и составляли единый огромный континент Сахул.

Индийский субконтинент значительно расширил свою площадь и соединился просторным сухопутным перешейком с нынешним островом Шри-Ланка (Цейлон). Регионом, который более всего расширил свои сухопутные территории, стала Юго-Восточная Азия, где Южно-Китайское море, Бангкокский залив и Яванское море быстро высохли и стали сушей, соединив Индокитай, Малайзию и крупнейшие острова Индонезии в гигантский сухопутный массив, покрытый густыми лесами и саваннами. Этот материк, по площади вдвое превосходивший Индийский субконтинент, принято называть Сундалендом (рис. 6.4).

Однако с наступлением ледниковых плит внимание человека стали все больше привлекать не только обширные прибрежные пространства, освободившиеся от воды после отступления моря. Сухопутный мост, образовавшийся между Сибирью и Аляской, дал человечеству реальный шанс проникнуть на необозримые пространства Северной и Южной Америки. И люди не упустили этот шанс на последнем этапе ПЛМ. Это хорошо согласуется с точкой зрения о том, что миграции людей через Берингию (ныне — Берингов пролив) в Америку в тот холодный и засушливый период были вызваны резким ухудшением климатических условий в Азии.

Центробежное расселение монголоидных охотников и собирателей во всех направлениях по великим рекам Азии не обязательно повлекло за собой быстрое вытеснение и замещение туземных жителей — потомков собирателей на прибрежной полосе, обитавших там ранее. Более чем вероятно, что там возникла широкая сеть селений и стоянок пришельцев, которая просуществовала достаточно долгое время, в результате чего генофонд новых мигрантов во многом перемешался с генофондом коренных жителей. По всему побережью Северного Китая, Кореи, Японии и Сундаленда возникли огромные прибрежные массивы суши, покрытые лесами умеренной полосы и субтропическими низменностями, на которых быстро освоились и начали расселяться мигранты из глубинных районов и степей Центральной Азии. Таким образом, первоначальные поселения мигрантов могли возникать как на месте древних заброшенных стоянок на пути собирателей на прибрежной полосе, так и новых землях, чтобы не вступать в конфликт с коренными жителями этих районов.

Когда же по окончании Ледникового периода море, словно гигантская приливная волна, вернулось к своим прежним границам, подавляющее большинство материальных археологических свидетельств обитания человека в прибрежных районах было смыто волнами и ушло на дно морское. Поэтому мы можем надеяться найти археологические свидетельства Ледникового периода только в тех районах, где береговая линия достаточна крута, да на континентальном шельфе, например, в Японии и на некоторых островах Индонезии. Останки человека доледниковой эпохи можно обнаружить только в тех районах, которые оказались изолированными в силу географических причин или повышения уровня океана, например в Японии.

Здесь мне хотелось бы особо отметить, что гипотеза о расселении монголоидов, которую я излагаю здесь, существенно отличается от официально принятой археологической реконструкции не только с точки зрения хронологии, но и с точки зрения направлений миграции древнего человека. Некоторые специалисты по доисторическому периоду развития Юго-Восточной Азии, такие, как австралиец Питер Беллвуд, высказываются в поддержку версии о недавнем вытеснении мигрантами-монголоидами древних охотников и собирателей австрало-меланезийского типа, обитавших на островах Юго-Восточной Азии, причем эти мигранты прибыли с острова Тайвань, находящегося на самой кромке Тихоокеанского побережья. Согласно этой гипотезе, древние охотники и собиратели австрало-меланезийского типа в этническом плане были наиболее близки к «негритосам» племени семанг (см. главу 5). Более того, Беллвуд утверждает, что одной из ветвей монголоидного населения следует считать рисоводов эпохи неолита из Южного Китая, которые прибыли сюда морским путем через о. Тайвань и Филиппинские острова около 4000 лет тому назад. Ранее мне уже приходилось выказывать аргументы против этой гипотезы.

Главное, о чем мне хотелось бы сказать в первую очередь, — это то, что первичная и вторичная экспансия монголоидов в Восточной и Юго-Восточной Азии началась значительно раньше, еще на пороге Последнего ледникового максимума, около 18 тысяч лет тому назад. Мигранты предпочитали по большей части сухопутные маршруты, которыми они пользовались не раз и не два. По сути, едва ли не самое крупное расселение человека по островам Юго-Восточной Азии, имевшее место еще до нашей эры, совпало по времени с началом века металлов на этих островах, что произошло как минимум за несколько веков до Р.Х., когда имело место широкое распространение культуры возделывания риса.

Второй момент, который мне хотелось бы отметить, сводится к тому, что речь идет не просто о двух группах — монголоидах, мигрировавших с севера, и охотниках-собирателях, этнически близких к племени семанг, которые заселили обширные пространства Юго-Восточной Азии. Кроме них, существовала и другая туземная группа, южные монголоиды, которые могли с древнейших времен населять острова и земли вдоль континентального шельфа Юго-Восточной Азии и большей части западного побережья Тихого океана и которых вполне можно считать истинными предками самих монголоидов.

Эта туземная этническая группа южно-монголоидного типа лучше всего идентифицируется по характерным для нее южным генетическим маркерам, доминирующим в том регионе. По внешнему виду они, скорее всего, были похожи на представителей некоторых национальных меньшинств, живущих сегодня на юго-западе Китая, и, в частности, на одну из групп аборигенов Малайзии, обитающих на юге Малайского полуострова и известных под названием малайских аборигенов. Последние напоминают большинство жителей Малай в том смысле, что тоже имеют ряд черт монголоидного типа. В этом отношении некоторые аспекты внешнего облика так называемых южных монголоидов могли сформироваться в гораздо более позднее время. Как мы увидим, предков этих людей можно идентифицировать отнюдь не только по генам и зубам.

Малайские аборигены, как и громадное большинство жителей Юго-Восточной Азии, относятся к сундадонтному типу. С точки зрения строения зубов, малайские аборигены очень близки к жителям западного побережья Тихого океана, в том числе полинезийцам, и по морфологии зубов могут считаться предками синодонтов, расселившихся к северу (см. главу 5 и рис. 5.3). Короче говоря, южные монголоиды уже обитали на юге Юго-Восточной Азии задолго до Последнего ледникового максимума.

Проникновение выходцев из Азии на острова Юго-Восточной Азии и Океании в послеледниковую эпоху

Как я уже отмечал, предлагаемая мною реконструкция основана в большей мере на генетических данных, нежели на крайне редких находках останков скелетов и изучении строения зубов. Действительно, интерес к генетической истории доисторического периода впервые пробудился у меня еще в начале 1980-х гг., когда я работал на островах в юго-западной части акватории Тихого океана. Мои находки позволили установить, что очень ранние миграции локальных генетических типов из Юго-Восточной Азии в Новую Гвинею и на острова Меланезии представляются куда более вероятным сценарием развития событий, чем массовые миграции монголоидов из Китая, заместивших аборигенное население австрало-меланезийского типа путем переселения через Австралазию и Тихий океан, как считалось ранее. И я приступил к сбору генетических свидетельств и данных о расселении монголоидов, проникших в Юго-Восточную Азию и Океанию.

В главе 3 мы уже говорили о том, как оптимальное сочетание археологических, физических и генетических данных по раннему маршруту исхода из Африки было выявлено именно в конечных точках ветвей этого пути: Малайзии, Австралии и Новой Гвинее. Я познакомил читателей и с тем, насколько глубоки различия между ветвями генетических линий для Австралии и Новой Гвинеи, что свидетельствует о древности их заселения. Уникальная генетическая идентичность подобных ранних миграций позволяет нам выявить и идентифицировать всех позднейших пришельцев и установить, откуда именно они прибыли. Не менее ценна для нас и возможность датировки и оценки масштабов таких позднейших миграций.

С помощью этого подхода известному английскому генетику Мартину Ричардсу и мне удалось доказать, что, хотя, согласно современным представлениям, предки полинезийцев — этих великих пионеров Тихоокеанского бассейна, избороздивших его около 3500 лет тому назад, — по большей части сильно отличались от древнейших туземных обитателей Новой Гвинеи и прилегающих островов, они прибыли туда отнюдь не с современного о. Тайвань, как считают большинство ученых, а непосредственно из Юго-Восточной Азии. Более того, хотя генетические линии полинезийцев и были пришельцами в Тихоокеанском регионе, их общие прапредки, по всей видимости, прибыли в Восточную Индонезию из Индокитая около 17 тысяч лет тому назад. Линии, принесенные полинезийцами, были ветвями линий, обнаруженных в континентальных районах Юго-Восточной Азии, а одна древняя линия (принадлежащая к гаплогруппе В4 мтДНК) оказалась даже общей у них с мигрантами, направившимися в Америку по прибрежной полосе на крайнем западе Тихого океана

Помимо генетической связи предков туземцев Америки с мигрантами в Юго-Восточную Азию, этот факт свидетельствует о том, что наиболее вероятным временем миграции на острова из континентальных районов Юго-Восточной Азии следует считать предледниковый период. Мы с Ричардсом продолжили изучение других генетических маркеров миграций в Юго-Восточной Азии, итогом которых явилось исследование коренных этнических групп Малайского полуострова, изложенное в этой книге.

Ряд других генетиков также предложили свою датировку локальных скоплений азиатских генетических линий, как мужских, так и женских, которые некогда проникли из континентальных районов Восточной Азии на острова Юго-Восточной Азии и Тихоокеанского бассейна.

Кембриджский генетик Питер Форстер попытался датировать время образования таких скоплений генетических линий, которые могут отражать местное увеличение численности населения на юго-западе Тихоокеанского бассейна. Одной из них стал локальный вариант восточно-азиатской гаплогруппы Е, который встречается сегодня у жителей Малайзии и Сабаха (северо-восточное Борнео).

Форстер датировал возраст этого скопления линий в Азии (Е) 12 100 лет тому назад. Другим центром явился субклан крупнейшей в Юго-Восточной Азии гаплогруппы F, выявленный во Вьетнаме и Малайзии, который ученый датировал временем около 9100 лет тому назад. Форстер также установил, что один из вариантов гаплогруппы В4 прибыл в Новую Гвинею из Азии около 12 500 лет тому назад. Все эти результаты говорят в пользу моей гипотезы о том, что подобное расселение жителей в Восточной Азии и на островах юго-западной части бассейна Тихого океана носило постоянный характер, начиная с Последнего ледникового максимума, то есть задолго до начала революции эпохи неолита. Другими словами, экспансия типично восточно-азиатских линий наблюдалась в обширном регионе Юго-Восточной Азии и дальше к востоку, в Меланезии, задолго до того времени, как развитие земледелия могло дать импульс активной колонизации этого региона. Аналогичные датировки расселения в послеледниковую эпоху были получены при изучении проникновения Y-хромосом из Восточной Азии.

Эти данные сами по себе не могут показать уровень притока генов из Индокитая через острова Юго-Восточной Азии в Меланезию после окончания Ледникового периода.

В 1994 г. итальянский генетик Антонио Торрони со своими коллегами совершил заметный прорыв в области идентификации семи материнских кланов Юго-Восточной Азии, которые получили название A-G. Исследователи установили, что все эти кланы присутствуют на Тибете и в меньшей мере — в других районах азиатского континента (более подробно об A-G см. главу 5). Вместе с недавно идентифицированной восточно-азиатской линией М7 эти семь генетических групп Восточной Азии были выявлены у 85% обследованных корейцев, 79% китайцев-ханьцев юга Китая, 75% вьетнамцев, 25% малайцев, 44% жителей Сабаха и 20% коренных жителей Новой Гвинеи.

Такое устойчивое снижение присутствия материнских линий Юго-Восточной Азии по мере продвижения от Восточной Азии к Новой Гвинее отражает постоянно увеличивающуюся долю местных туземных линий при удалении от континентальных районов Азии. В исследовании Торрони и его коллег те группы, в которых присутствовало менее всего восточноазиатских линий, поддающихся идентификации, были сконцентрированы в континентальных районах Юго-Восточной Азии. К ним относятся линии оранг асли, туземных жителей джунглей Малайского полуострова.

Нам с Мартином Ричардсом и нашими малайскими коллегами недавно удалось получить подтверждение этой картины распространения линий в гораздо более обстоятельном исследовании оранг асли (см. также главу 5). Двумя ключевыми аборигенными группами, менее всего затронутыми последующими волнами иммиграции, были народность семанг и малайские аборигены. В генетическом фонде первых выявлено всего 22% типичных восточноазиатских генетических линий. Это хорошо согласуется с точкой зрения о том, что негритосы народности семанг представляют собой весьма изолированную реликтовую этническую общность. В то же время столь же низкий уровень континентальных линий у малайских аборигенов, принадлежащих к южным монголоидам, можно считать неожиданным. Лишь у четверти из них были выявлены типичные восточноазиатские генетические линии, тогда как у половины преобладали две основные азиатские ветви. Одна из них (включавшая в себя четверть типичных восточноазиатских линий) возникла чуть ранее, но на той же самой ветви, что и евразийская генетическая подгруппа Насрин. Другими словами, она была двоюродной сестрой Насрин, одной из двух дочерей Евы выходцев из Африки. Эта древняя наследственная линия пре-Насрин ранее никогда не встречалась. Другим неожиданным фактором явилось то, что последняя четверть линий принадлежала к ветви npe-F. А поскольку F считается крупнейшей линией-родоначальницей для всей Восточной и Юго-Восточной Азии, ее находка — аргумент в пользу высказанной в главе 5 версии о том, что такую группу южных монголоидов можно считать представителями географической прародины монголоидов.

Возвращаясь к эпохе Последнего ледникового максимума, следует отметить, что эти неожиданные находки в области генетики хорошо согласуются с современными представлениями о том, что изолированные этнические группы малайских аборигенов и народности семанг обладают наименьшей долей притока генов извне и, следовательно, наиболее близки к типам коренного населения Малайского полуострова, обитавшего здесь в глубокой древности до массового переселения монголоидов с севера. Теперь нам остается рассмотреть вопрос о том, какова доля материнских линий северных монголоидов у представителей коренного населения Юго-Восточной Азии.

Демонстрируя тенденцию к более высокому уровню проникновения мужских линий через межнациональные границы, в Индокитае и на островах Юго-Восточной Азии доминируют типичные континентальные Y-хромосомные линии, характерные для Восточной Азии и определяемые единым генетическим маркером Хо (см. главу 5). Доля этих линий в разных районах данного региона колеблется от 54 до 97%, причем на линии Уоллеса отмечается резкий спад (линия Уоллеса служит юго-восточной границей континента Сунда, отделяя его и всю остальную континентальную Азию от островов Восточной Индонезии, Новой Гвинеи и Австралии — см. рис. 5.6). Однако, так как линия Хо, по всей вероятности, возникла в Юго-Восточной Азии, нет оснований полагать, что подобное доминирование отражает собственно проникновение северных монголоидов, а не простое расселение жителей по Юго-Восточной Азии в эпоху после Последнего ледникового максимума.

Таким образом, имеющиеся генетические свидетельства поддерживают версию о том, что расселение восточноазиатских линий, которое было направлено на юг, в Юго-Восточную Азию, началось около 18 тысяч лет тому назад (в эпоху Последнего ледникового максимума) и продолжается вплоть до сегодняшнего дня. Объяснение всех сложных особенностей смешения монголоидных и немонголоидных черт внешнего облика у доминирующих в наши дни представителей южно-монголоидного типа в Юго-Восточной Азии вплоть до линии Уоллеса займет слишком много времени (см. рис. 5.6).

Негритосы немонголоидного типа с характерным строением зубов, не поддающимся идентификации (народность семанг — см. главу 5), обитающие в джунглях Центральной Малайзии, представляют собой изолированную, относительно мало ассимилированную реликтовую этническую общность, происходящую от древнейших собирателей на прибрежной полосе, обосновавшуюся в этих местах задолго до появления монголоидов. После прихода мигрантов с севера народность семанг сохранилась в глухих джунглях в качестве этаких генетических островков.

Изучение малайских аборигенов, обитающих в джунглях Малайского полуострова, по всей вероятности, может дать важные генетические и дентологические ключи к выявлению наследственных преемственных связей между сундадонтными типами Юго-Восточной Азии и синодонтным населением более северных районов.

Археологические свидетельства древнейшего расселения монголоидов в Юго-Восточной Азии

В числе наиболее значительных археологических находок последнего времени следует выделить открытие останков скелетов людей монголоидного типа в Сонг Кеплек, пещере в Гунунг Севу на о. Ява, датируемых около 7000 лет тому назад. Останки эти восходят к эпохе задолго до начала возделывания риса в Индонезии, а это уже ставит под сомнение базовую гипотезу о том, что вторжение монголоидов на острова Юго-Восточной Азии совпало по времени с активным распространением культуры риса. Начиная с Последнего ледникового максимума и вплоть до 10 тысяч лет тому назад для монголоидов не существовало морского барьера до того момента, как они достигли линии Уоллеса в районе острова Бали. Когда же они, проделав посуху долгий путь из Азии, достигли берегов современных островов Бали и Борнео, то увидели перед собой море, которое им предстояло преодолеть. Как мы знаем благодаря исследованиям ранних аборигенов Австралии, море не являлось для человека непреодолимой преградой, однако существенно замедлило приток мигрантов и новых генов. Соответственно, Восточная Индонезия, лежащая по другую сторону линии Уоллеса, представляет собой своего рода разграничительную линию, по одну сторону которой живут представители негритосов, а по другую — монголоиды. Если же направиться в Новую Гвинею, лежащую по другую сторону пограничной зоны, образуемой Молуккскими и прочими мелкими островами Восточной Индонезии, нетрудно заметить, что для подавляющего большинства местных жителей характерны типично меланезийские курчавые волосы и темная кожа.

Жители Новой Гвинеи по целому ряду антропологических параметров близки к негритосам Малайского полуострова, живущим в нескольких тысячах километров к западу отсюда.

Несмотря на нарисованную мной колоритную картину, до сих пор бытует мнение, что в Юго-Восточной Азии вплоть до недавнего времени обитали по большей части охотники и собиратели австрало-меланезийского типа. При практически полном отсутствии на обширных массивах суши останков человека, которые можно было бы отнести к эпохе подъема уровня океана в послеледниковый период, это мнение получило достаточно широкое распространение. Однако факты, изложенные здесь, противоречат гипотезе об австрало-меланезийском этническом составе. На сегодняшний день наиболее древними документально зафиксированными останками человека анатомически современного типа, найденными в Юго-Восточной Азии, является знаменитый «глубокий череп» из пещер Ниах на о. Борнео. Этот череп, возраст которого, согласно радиоуглеродной датировке, составляет 42 тысячи лет, прежде относили к «австрало-меланезийскому тонкокостному типу», точнее — к вымершим сегодня аборигенам Тасмании. Однако, как подчеркивает видный австралийский антрополог и археолог Дэвид Балбек, относительно тонкокостные черепа тасманцев нельзя считать типично австралоидными или меланезийским, и найденный в пещере Ниах череп, как и черепа аборигенов Тасмании, скорее близок к айнам — коренным жителям Японских островов. К такому же выводу Балбек пришел и в результате изучения другого черепа, найденного в пещере Табон на Филиппинских островах. Его возраст — около 20 тысяч лет.

Два других знаменитых черепа, найденных в конце XIX в на стоянке Ваджак на о. Ява, вызвали большой интерес и послужили основой для целого ряда попыток воссоздать историю жизни человека в этих местах в доисторическую эпоху.

На протяжении более чем ста лет эти черепа считались относящимися к эпохе до Последнего ледникового максимума и, следовательно, ранними образцами протоавстралоидного типа. Однако, вопреки концепции об австраломеланезийском типе этих останков, целый ряд антропологов высказывают предположение, что важдакские черепа не имеют ничего общего с останками австралоидов аналогичной древности. Вместо прежней гипотезы было высказано мнение, что эти черепа относятся к ранним южным монголоидам или даже идентичным, но более толстокостным, чем черепа современных аборигенов Явы. Дэвид Балбек высказывает и еще более убедительное предположение о том, что эти останки также весьма похожи на черепа айнов Японии и представляют собой останки жителей обширного континуума, в состав которого входили земли вдоль побережья Тихого океана и Сундаленд. И хотя прежние оценки возраста ваджакских черепов настаивали на том, что они относятся к эпохе плейстоцена, то есть они старше (или даже гораздо старше) 10 тысяч лет, две последние датировки их по радиоуглеродному методу показывают, что их возраст составляет 10 560 или 6560 лет, что позволяет отнести их к началу голоценового периода, времени, предшествующему развитию земледелия.

Естественно, сама возможность того, что черепа из пещер Ниах и Табон, а также со стоянки Ваджак могут считаться свидетельствами раннего присутствия первых монголоидов или премонголоидных типов на островах Юго-Восточной Азии, делает актуальным вопрос о времени их появления там. Вполне вероятно, что какую-то общую дату установить просто невозможно, если миграции южных монголоидов в этот регион носили характер длительной эволюции. А это может стать вызовом общепринятой точке зрения на позднейшее появление монголоидов в регионе. И хотя это еще не свидетельствует о том, что монголоидные черты внешнего облика появились у жителей островов Юго-Восточной Азии еще во времена Последнего ледникового максимума, подобные находки дают основания полагать, что монголоиды могли поселиться на о. Ява задолго до неолита, который обычно считается общепризнанной датой их появления в этом регионе. Таким образом, и археологические, и генетические свидетельства говорят о том, что малайские аборигены вполне могли быть потомками древнейших южных монголоидов, или протомалайцев, как звучит их научное название.

Монголоиды как замещающий этнос в Китае?

А теперь давайте обратим взгляд на север. Аналогичная картина локального генетического расселения ветвей мтДНК в послеледниковую эпоху наблюдается и вдоль побережья Тихого океана от Южного Китая до Северной Азии. Она отражает поток мигрантов на восток, хлынувший с равнин Центральной Азии, и их последующее расселение по всему Тихоокеанскому побережью. Среди этих генетических миграций наиболее близкой по времени к Последнему ледниковому максимуму является миграция части общеазиатской гаплогруппы D, возраст которой — около 16 800 лет. Время появления одной из характерных линий подгруппы D, свойственной чукчам — обитателям крайнего северо-востока Сибири, можно датировать 14 900 лет. В числе других ветвей — типы А2 (11 200 лет) и С (10 800 лет).

В Китае и на побережье Тихого океана мы вновь встречаем реликтовые туземные группы, поселившиеся здесь еще задолго до прихода монголоидов и изолированные от внешнего мира не только джунглями, но и морем. Одна из таких групп — уже знакомые нам айны, издревле живущие на севере Японии.

Айны являются прямыми потомками йомонов — коренных жителей Японских островов, которые около 12 500 лет создали одни из первых в мире гончарные изделия. Позднейшая иммиграция с континента народа йайои из Кореи привела к замещению коренного населения, и поэтому у современных айнов отмечаются больший или меньший уровень примеси инородной крови. Между доисторическими черепами йомонов, японским черепом Минатогава 1 времени Ледникового периода с острова Окинава (датируемым временем между 16 600 и 18 250 лет тому назад) и черепами современных айнов очень много общих, близкородственных черт, позволяющих отнести их к одной и той же наследственной линии. Как отмечалось выше, эти группы, обитавшие на западном побережье Тихого океана, могут составлять остатки домонголоидного этнического субстрата.

В результате изоляции Японии последние иммигранты-монголоиды с материка, народность йайои, прибыли на Японские острова около 2300 лет тому назад. Это событие тоже оставило генетический след в истории Японии. Исследования, проводившиеся в разных районах Японских островов, показали, что для йомонов был характерен маркер YAP+, или Авель, одной из древнейших линий собирателей на прибрежной полосе — выходцев из Африки. Так, на о. Окинава этот редкий для Азии маркер YAP+ имел встречаемость порядка 55%. Другой архаический Y-маркер собирателей, Каин, также выявлен у японцев, но встречаемость его гораздо ниже — 10%.

Череп Минатогава 1 имеет целый ряд общих черт с двумя другими знаменитыми древнейшими черепами из Китая: черепом из Верхней пещеры 101 и люйцзяньским черепом. Первый бы найден в Чжоукудянь (Холм Драконьих Костей), в Северном Китае, и хотя он с трудом поддается датировке, его возраст, несомненно, превышает 10 тысяч лет, и вполне возможно, что он относится к доледниковому периоду. Люйцзяньский череп был найден в Южном Китае (см. главу 4). Австралийский палеоантрополог Питер Браун выступает против мнения о том, что эти три толстокостных черепа имеют протомонголоидные черты. Согласно его схеме, они скорее ближе к черепам аборигенов Австралии, чем современных жителей Восточной Азии, хотя и с первыми их сходство не слишком заметно.

Эти факты вполне согласуются с гипотезой о том, что в доледниковую эпоху население Китая и Тихоокеанского побережья Восточной Азии до прихода монголоидов могло в значительной степени состоять из потомков первых собирателей на прибрежной полосе, генетическое наследие которых еще вполне могло сохраниться в некоторых районах. Другой архаический Y-маркер собирателей на прибрежной полосе, Каин (см. главу 5), также выявлен в Северо-Восточной Азии, на этот раз — в континентальных районах и на берегах Амура, в районе Охотска, в Монголии и Центральной и Южной Сибири. В этих районах Каин, обычно представленный весьма незначительно, имеет встречаемость порядка 85—90% . Тот факт, что этот древнейший североазиатский маркер собирателей на прибрежной полосе присутствует в этих местах, вполне согласуется с данными исследования черепов, свидетельствующими, что в этом регионе древнее немонголоидное население сохранялось как минимум до Последнего ледникового максимума.

Культурно-археологические следы расселения в Азии

Существуют ли какие-нибудь археологические материалы, помимо ваджакских черепов, свидетельствующие о присутствии в эпоху палеолита в Северной и Восточной Азии древнейших сообществ, которые впоследствии были ассимилированы или замещены в результате расселения монголоидов из степей Центральной Азии около 20 тысяч лет тому назад? Да, существуют, но к ним следует относиться с осторожностью. Интерпретацию археологических материалов, найденных в Северо-Восточной Азии, Китае и Корее (а также в Юго-Восточной Азии) и относящихся ко времени между 5500 и 25 тысячами лет тому назад, весьма затрудняет отсутствие достоверных археологических находок на прибрежной полосе. Это объясняется тем, что современный высокий уровень океана привел к затоплению громадных прибрежных территорий континентального шельфа, на которых в древности селились переселенцы (см. рис. 6.3). Все, что нам осталось, — это несколько материковых и островных пещерных стоянок, которые вполне могли принадлежать скорее беженцам из числа коренного населения, чем агрессорам-мигрантам.

А теперь мне хотелось бы изложить весьма упрощенную трактовку археологических находок в Восточной Азии, относящихся к Ледниковому периоду. Эта трактовка способна послужить своего рода фоном для анализа изменений, начавшихся с эпохи Последнего ледникового максимума. Как мы уже знаем (см. главу 3), в Европе происходил процесс замены архаической техники орудий Среднего палеолита, созданной неандертальцами, на более сложные орудия Верхнего палеолита, созданные первыми людьми анатомически современного типа. Мы видели также, что техника эпохи Среднего палеолита, разработанная неандертальцами, ни в коей мере не была примитивной, а представляла собой как бы параллельную традицию стилей создания орудий Среднего Каменного века человеком анатомически современного типа в Африке около 50 тысяч лет тому назад.

Таким образом, можно считать странным и даже удивительным низкий технический уровень каменных орудий, использовавшихся людьми современного типа в Восточной и Юго-Восточной Азии в эпоху решающей борьбы неандертальцев с кроманьонцами. Каменные орудия, созданные человеком анатомически современного типа в Юго-Восточной Азии и Австралии, выглядят куда более примитивными, чем орудия, которыми пользовались неандертальцы. Контраст между ними настолько велик, что в некоторых случаях археологи, привыкшие иметь дело с африканской и европейской палеолитическими техниками, просто не могут поверить, что грубые куски камня, которые их азиатские коллеги уверенно атрибутируют людям современного типа, вообще являются артефактами и делом рук человеческих.

Первым этот разительный контраст в стилях и «качестве» орудий заметил в 1948 г. американский археолог Холлэм Мовиус. Он обнаружил как бы линию, получившую впоследствии имя линии Мовиуса, которая отделяет весь Дальний Восток, включая Юго-Восточную Азию, от остального мира, так что Восток предстает зоной культурнотехнической «отсталости» и создания «устаревших» орудий вплоть до последнего Ледникового периода. В довершение путаницы эпоха существования восточноазиатской палеолитической техники создания каменных орудий, так называемых ножей и скребков, была отодвинута во времени от людей современного типа до Среднего палеолита, то есть как минимум на миллион лет назад. В те времена, задолго до появления человека современного типа, в Восточной Азии жили представители вида Homo erectus. Существуют разные мнения в вопросе о том, когда именно на островах Юго-Восточной Азии впервые появились ножи, скребки и рубящие орудия, и некоторые археологи не без оснований утверждают, что они были созданы человеком современного типа примерно около 70 тысяч лет тому назад.

Некоторые археологи указывают, что низкий уровень сложности рубящих и режущих орудий той эпохи является отражением плохого качества камня, из которого они делались, в частности кварцита или базальта. Было высказано мнение, что люди в те времена (как, впрочем, и сейчас) основную массу орудий делали из недолговечных материалов: твердых пород дерева, бамбука и растительных волокон. Тот факт, что жители островов Океании, построив лодки, сумели колонизовать и захватить Северные Соломоновы острова еще 30 тысяч лет тому назад, за несколько десятков тысяч лет до начала кораблестроительства и мореплавания в Европе, можно считать неопровержимым доказательством — если таковые вообще нужны — высокого технического уровня жителей Дальнего Востока.

Легенда двух рек

Каковы бы ни были причины существования примитивных техник создания рубящих и режущих орудий на Дальнем Востоке, они являются неким материальным фоном, позволяющим судить о проникновении носителей других культур в Китай из Центральной Азии в эпоху Последнего ледникового максимума. В центре этого фона находится географическая и хронологическая структура, которую мы можем назвать «легендой двух рек». Палеолитические культуры Северного Китая географически и культурологически были сконцентрированы вокруг Желтой реки (Хуанхэ) и задолго до Последнего ледникового максимума испытали на себе сильное влияние инновационных техник Верхнего палеолита, проникавших в этот регион из Центральной Азии. Первые орудия-отщепы, затем ножи и, наконец, характерные обоюдоострые наконечники, эта визитная карточка диуктайских культур Восточной Сибири в эпоху Последнего ледникового максимума, были впоследствии занесены в куда более отдаленные районы Азии, вплоть до Японии, где они начали активно вытеснять более архаичные виды оружия и бытовых орудий. С другой стороны, Южный Китай, культуры которого были сосредоточены вокруг Янцзы и защищены как в географическом, так и в культурно-историческом отношении от проникновения новаторских влияний из степей Центральной Азии, развивались во многом иначе, и их эволюция носила более медленный характер.

Другим потенциальным фактором влияния западных культур на Китай и Юго-Восточную Азию в эпоху Последнего ледникового максимума, который мог развиваться параллельно с сибирскими культурами Верхнего палеолита, было производство орудий из дробленого камня в бассейне реки Тарим у южных окраин пустыни Такламакан в провинции Синьцзян, а также производство микролитических орудий на Цзиньхай-Тибетском плато (микролиты — это небольшие призматические отщепы с параллельными кромками, делавшиеся из заранее обработанной заготовки).

Некоторые аспекты западного технического влияния в эпоху Верхнего палеолита появились в Северном Китае и южных районах Внутренней Монголии задолго до наступления Ледникового периода. Пожалуй, наиболее ранние следы таких влияний, относящиеся к эпохе между 35 и 50 тысячами лет тому назад, были обнаружены у излучины в среднем течении Хуанхэ, известной как плато Ордос.

В знаменитой Верхней пещере, находящейся неподалеку от Пекина, были найдены артефакты из кости, раковин и камня, относящиеся к Последнему ледниковому максимуму, в том числе — иголка с ушком и сложное и изящное ожерелье из кости, раковин и цветного камня, датируемые 18 тысячами лет тому назад. Еще более сложные культуры Верхнего палеолита, мастера которых создавали, в частности, иглы с тремя ушками и сложные орудия из кости и рога, продолжали развиваться и после Последнего ледникового максимума на территориях в нижнем течении Хуанхэ вплоть до самого устья. Но большая часть восточного побережья Китая, которая была наиболее населенным районом в эпоху ПЛМ, сегодня находится глубоко под водой и совершенно недоступна для археологов.

Еще далее на северо-восток, на Дальнем Востоке России, в Японии и Корее, наблюдаются еще более радикальные изменения в техническом уровне орудий, созданных в эпоху ПЛМ. Так, на Дальнем Востоке России наиболее ранней стоянкой, где были найдены самые древние, согласно датировке по радиоуглеродному методу, макролезвия, является так называемая пещера Географического общества на берегу реки Амур. (Кстати, о макролезвиях. Любое каменное орудие длиной более 50 мм классифицируется как макролезвие.) Макролезвия появились в этом регионе также в эпоху Последнего ледникового максимума (около 19 350 лет назад), но — ближе к побережью Японского моря, в Приморье (Россия).

В Японии получены археологические данные, позволяющие реконструировать самую подробную во всем мире хронологию эпохи Последнего ледникового периода. В период до 20 тысяч лет тому назад в Японии преобладала общая для всей Восточной Азии техника создания режущих и рубящих орудий. Между 18 и 20 тысячами лет назад наступил новый этап развития техники создания каменных орудий, во многом сходный с техниками Верхнего палеолита на Западе, появились орудия из дробленого камня и лезвия (последние получили широкое распространение в ту эпоху) и целый ряд других типов орудий Наконец, между 12 и 14 тысячами лет тому назад появились микролиты и наконечники с двойными кромками. Что касается Кореи, то там проведено значительно меньше исследований, хотя, в общем, наблюдается та же тенденция: сперва появились орудия из цельного камня, затем — из дробленого (отщепы и сколы) и, наконец, в эпоху около ПЛМ — настоящие лезвия. И в том и в другом случае мы видим, что эпоха Последнего ледникового максимума была временем активных технико-технологических изменений, когда устаревшие традиционные восточноазиатские техники уходили в прошлое, по всей видимости — в результате появления новых навыков и притока беженцев-охотников с запада, из ледяных степей Центральной Азии.

В то же время районы по берегам Янцзы в Южном Китае, по всей видимости, были в значительной мере защищены от проникновения с запада технических инноваций эпохи Верхнего палеолита, однако технологии доледникового периода, базировавшиеся на использовании кварцита для производства режущих и рубящих орудий, претерпели существенные изменения (хотя и не исчезли совсем) в эпоху Последнего ледникового максимума благодаря появлению новых орудий и материалов. Эти новые орудия были значительно мельче и отличались широким разнообразием, включая отщепы, и сделаны они были из самых разных материалов, в том числе сланца, кости и рога. Как и на севере, прибрежные земли Южного Китая, густо заселенные в эпоху Последнего ледникового максимума, в наши дни находятся глубоко под водой, навсегда скрыв от исследователей реальные археологические свидетельства технического прогресса во времена ПЛМ.

Юго-Восточная Азия: пауза в заселении или всего лишь последствие повышения уровня океана?

В отличие от тех важных технико-технологических перемен, которые имели место в эпоху Последнего ледникового максимума в северных районах Азии, в Юго-Восточной Азии сохранилось очень мало свидетельств, относящихся к апогею Ледникового периода. Действительно, до нас дошло крайне мало следов материальной культуры того времени. И независимо от того, отражает ли эта лакуна реальное отсутствие населения или объясняется тем, что следы древних обитателей ищут не там, где следует, сам факт их отсутствия не может быть использован в качестве аргумента в пользу идеи об активной иммиграции с севера. Дело в том, что маскирующий эффект низкого уровня океана в эпоху ПЛМ нигде не был выражен столь явно, как в Юго-Восточной Азии, где современные участки суши, возвышающиеся над водой, представляют собой лишь жалкие остатки некогда огромного континента Сундаленд (см. рис. 6.4). Уже упоминавшийся нами Дэвид Балбек указывает, что одна из главных причин того, почему до нас дошло так мало материальных свидетельств деятельности человека в эпоху Последнего ледникового максимума, может заключаться в том, что люди в те времена жили на землях, лежавших на высоте гораздо менее 100 метров над уровнем океана. Древние люди просто-напросто следовали за морем, отступавшим от берегов, обнажая обширные пространства суши, которые сегодня вновь ушли глубоко под воду. Когда же уровень океана в послеледниковый период начал быстро повышаться, люди были вынуждены отойти подальше от берегов. Именно с этого времени началось создание новой материальной культуры, артефакты которой и находят археологи.

Итак, какова бы ни была истинная причина, налицо явная пуаза в заселении глубинных материковых земель Индокитая и Малайского полуострова, продолжавшаяся от времени Последнего ледникового максимума до 14 400 лет тому назад, когда пещеры в глубинных районах начали вновь активно заселяться людьми, которые создавали орудия из дробленого камня, а также режущие и рубящие орудия. В некоторых случаях архаические техники обработки камня сохранялись вплоть до эпохи неолита, около 3000 или даже 2000 лет тому назад. Поскольку все эти районы, несомненно, были обитаемы в эпоху Последнего ледникового максимума, вполне вероятно, что их жители по мере повышения уровня океана просто перебирались на новые земли, подальше от берега.

Весьма интересен и вопрос о том, кто были эти обитатели пещер, создававшие орудия из дробленого камня. Принято считать, что они были предками кочевых племен негритосов, кормившихся охотой и собирательством в лесах, тех самых племен, которые и сегодня живут на тех же землях.

Археолог Зурайна Маджид утверждает, что послеледниковая техника обработки камня, возникшая в долине Ленггонг в Малайзии, была на самом деле развитием традиции, которая сложилась в той же долине на стоянке Кота Тампан, возраст которой датируется временем около 74 тысяч лет тому назад (см. главу 4). Существует ряд генетических свидетельств, показывающих, что предки малайских аборигенов могли жить в ту же эпоху в прибрежных районах Индокитая. В наши дни эти районы также находятся глубоко под водой.

На островах Юго-Восточной Азии, где архаические техники создания орудий и лезвий из дробленого камня просуществовали вплоть до 2000 лет тому назад, панорама изменений в технологии в эпоху ПЛМ выглядит несколько более выразительной. Находки, сделанные здесь, служат ключами к истории расселения жителей на островах ЮгоВосточной Азии во время Ледникового периода, как о том свидетельствуют первые следы колонизации Филиппинских островов еще 17 тысяч лет тому назад. Американский археолог Вильгельм Сольхейм, патриарх в области изучения доисторического этапа развития Юго-Восточной Азии, считает, что техника создания орудий из дробленого камня и отщепов была занесена в эпоху позднего плейстоцена на острова Юго-Восточной Азии из Южного Китая, а не явилась результатом местной эволюции.

Пожалуй, единственной «звездочкой», свидетельствующей о проникновении действительно новаторской технологии, можно сказать, с другой планеты, является стоянка в восточном Сабахе, на берегах высохшего озера Тингкайю. Там были найдены изящные обоюдоострые ланцетообразные сланцевые ножи, датируемые периодом между 18 и 28 тысячами лет тому назад. (Термин «ланцетообразные» означает «имеющие форму листа или наконечника копья».) Вторая из этих дат говорит о том, что эта технология могла появиться там скорее до Последнего ледникового максимума, нежели после него.

По словам Питера Беллвуда, эти ножи «являются уникальными для всей Юго-Восточной Азии, если не считать одного-единственного ланцетообразного ножа, найденного... в оловянном руднике в Кедахе на Малайском полуострове». Если ножи тингкайюского типа на о. Борнео представляют собой артефакты, занесенные извне, то замечание Беллвуда может стать ключом к маршруту, по которому эта техника проникла сюда из Китая, так как он, кроме того, упоминает еще о двух стоянках доледникового периода, найденных на том же полуострове, но — в тайской его части. Эти стоянки — Мо Хиеу и Ланг Лонгриен. На каждой из этих стоянок найдены следы технологии создания обоюдоострых орудий, но они тонут в массе более «грубых» изделий хоабинийского типа.

Более того, Беллвуд отыскал технические «отзвуки» ланцетообразных наконечников тингкайюского типа в Северо-Восточной Азии. Это — орудия, найденные, в частности, в районе Диуктая на северо-востоке Сибири (датируемые около 18 тысяч лет тому назад) и в нескольких районах Японии, также относящиеся к тому самому периоду. И хотя Беллвуд склонен полагать, что культура Тингкайю была изолированным локальным явлением, ее техникокультурные отзвуки, о которых он упоминает, хорошо согласуются с данными генетической модели, предлагаемой мною. Другими словами, расселение охотников и собирателей из степей Центральной Азии в эпоху Последнего ледникового максимума повлекло за собой распространение передовых охотничьих орудий на восток и юго-восток, в Китай и Сундаленд, где существовали травянистые степи с умеренным климатом. Любопытно, что другой технический аналог орудий диуктайского типа найден в Новом Свете, которому посвящена следующая глава и который стал крайней точкой на долгом пути человека к самым отдаленным уголкам земного шара.

Чрезвычайно специфический, региональный характер генетических древ материнских и отцовских линий, существующих в наши дни, позволяет проследить маршруты древних миграций. Это говорит о том, что, когда люди заселили весь Старый Свет и обосновались на приглянувшихся территориях, они на протяжении как минимум пяти столетий с успехом отражали натиск мигрантов из других краев. Конец подобному консерватизму положило наступление Последнего ледникового максимума. В Северном полушарии громадные территории Старого и Нового Света стали необитаемыми и были покинуты человеком из-за появления там льдов, ледниковых озер и приполярных пустынь. И перед охотниками и собирателями, еще недавно процветавшими на просторах степей Центральной Евразии, возникла проблема выбора путей выживания, причем выбор этот был очень невелик и, как всегда, продиктован географическими и климатическими факторами. В полуостровной Европе, изолированной от внешнего мира морями, горами и пустынями, единственный шанс выжить для беженцев заключался в том, чтобы попытаться найти прибежище в более южных и теплых климатических районах, граничащих со Средиземным и Черным морями. После ПЛМ беженцы вернулись, их численность быстро увеличилась, и они начали заселять обширные территории, по большей части — те же, с которых некогда ушли их предки.

В Центральной и Северной Азии, некогда покрытой необъятными травянистыми степями, где паслись огромные стада травоядных, резкое похолодание и наступление сильной засухи вынудило охотников и собирателей Верхнего палеолита покинуть степи на горных плато и двинуться во все стороны света в поисках более теплых и пригодных для жизни краев. К числу таких мест, по всей вероятности, относились Украина на западе, Китай на юге и востоке, а также Япония, Корея и Северо-Восточная Сибирь. Как всегда, великие реки Азии играли в древности роль транспортных магистралей, но на этот раз направление миграции было обратным — вниз по течению. Археологические свидетельства подобной миграции культур охотников Верхнего палеолита к побережью Тихого океана в эпоху Последнего ледникового максимума особенно многочисленны в Японии, но они встречаются практически повсюду. В результате понижения уровня Мирового океана громадные территории континентального шельфа в Южной и Юго-Восточной Азии стали доступными для обитания людей. Вопрос о том, какую долю в заселении Сундаленда (крупнейшего сухопутного массива Юго-Восточной Азии) составляли местные жители и какую — мигранты-беженцы с далекого севера, не вполне ясен, однако генетические и дентологические данные говорят в пользу преобладания первых. Понижение уровня океана привело к появлению на карте мира нового континента, так называемой Берингии, возникшей на крайнем северо-востоке Азии. Этому континенту предстояло стать сухопутным мостом в Америку, где и разворачивается действие последней главы нашей истории.