Три вороны кричат из кроны кизила надо мной; перепелами в траву множество дней уже проскользило. Утром копал я у озерка для рыбалки червей — а нашел трилобита, будто лист из забытого дневника. Няньке старой не встать, похоже, с постели никогда: похудела, слезятся глаза, губы движутся, как жернова, еле-еле. Игуана, тропа, где прошел козерог, или скалы, раскрывшие чресла ущелий, все дает подсознанью неясный намек. Цесарка в гнезде сидит тяжело, а в душе у меня неизменно гнездятся лики города: жесть, и бетон, и стекло.