Рассветным сумраком в отчаянии рыща, он щель нащупывал, в которой бы сквозь тьму ему забрезжили былые пепелища хоть что-то из того, что памятно ему. Когда над родником склонилась Тонженани, он рассмотреть успел сквозь дно ее зрачков кувшин под деревом, наполненный заране, густые заросли хвоща и тростников, кусты акации, которые тонули в рассыпчатой пыльце полуденных лучей, на миг застывшего в траве самца косули но все оборвалось: она вошла в ручей. И, прежний город потрясенно узнавая, он увидал его глазами старика: там влагой утренней курилась мостовая, и тысячи подошв спешили до гудка к станкам, — и стая голубей, взлетев от форта, скользила к рынку, и тумана полоса над спящею рекой была еще простерта, и дым фабричный возносился в небеса. Тигровой молью тьмы, воспоминаньем блеклым, забвенным шорохом довременных лесов, так и скитается, и жмется к темным стеклам, к воротам и дверям, закрытым на засов.