Глава первая

Последнее, что помню, – внук пытается во сне обхватить мою шею ручонками. Затем резкая боль. Головокружение. Перед глазами мечутся числа… 8, 14, 18, 20, 25… Пустота… И запах… едкий-едкий… с гнильцой…

Практикант. Иван Лукич, пациент обо. рался!

Врач. Не обо. рался, а окакался, Евгений. Я на вас лет через двести посмотрю.

Практикант (в сторону). Старый козел.

 

Глава вторая. «Спички»

– Ну и чего ты стоишь? Бери спички. Поджигай. Я же не могу до тридцати лет с тобой нянчиться, – как из ружья нервно выпалила девушка.

Тесновато. Кожа натянута, как струна. Вот-вот лопнет. Подташнивает. Где я? Холодно. Какая крохотная комнатка! Словно игрушечная. Что это? Кухня? Плитка. Старинная какая. Раритет. Где и отыскали? Девушка? Кто она? Что ей нужно? Спички. Зачем? Боже, как холодно! Числа, числа, числа… Словно я бухгалтер, сдающий полугодовой отчет. Что происходит? Выключите свет. Умоляю, выключите. Я все это уже видел. (Пауза.) Где я мог это видеть? Мама! Мамочка! Ма-а-а-ма…

– Дима, ты издеваешься надо мной? Я сказала, бери спички, – девушка сделала резкий шаг в мою сторону.

Секунда, вторая – и кастрюля летит с плиты на пол. Девушка, обхватив голову, убегает в соседнюю комнату.

Стоп! А вот здесь, господа хорошие, вы прокололись. Кастрюлю-то мама не скинула на пол, а опрокинула на меня. Что это? Проверка на вшивость? Хорошо, давайте поиграем.

– «Мама», я зажег конфорку. Не плачь.

Подхожу к девушке, осторожно касаюсь ее плеча.

– Зажег? (Не оглядываясь.)

– Да.

– Зачем?

– Мы же хотели суп разогреть.

– Суп. Какой ты упрямый, Димка. Суп! Ставь макароны. Отец скоро придет.

Отец? Начинается. А кого мы тогда в 2000 году похоронили? Пушкина?

Шаги в коридоре. Открылась дверь. В комнату (она же кухня) вошел коренастый молодой человек лет тридцати.

– Это что за кораблекрушение? – спросил он, указав деревянным пистолетиком в сторону кастрюли. – Держи, сын, – парень протягивает мне пистолет.

– Не обращай внимания. Я сейчас все уберу. Это мы с Димой учимся газ за-жигать, – девушка подошла к парню и поцеловала его в щеку.

Браво, ребята! Вот молодцы. Какая идиллия. И пистолетик точь-в-точь как мой.

– Дима, помоги отцу.

А что делать-то? Сапоги, что ли, помочь снять… Черт знает. Он, что, инвалид?

– Да ладно. Я сам, – парень, опершись о стену, стал снимать сапоги.

Давно я не видел таких сапог. Разве что в детстве. У деда, помню, были такие. Настоящие. Кирзовые.

– Что с тобой, Дима? Ты не заболел? – девушка подошла ко мне и приложила ладонь ко лбу.

– Ну как? – спросил парень.

– Все хорошо, – ответила девушка.

– Симулянт ты, Димка, – сказал парень и подошел к умывальнику.

Что происходит? Дальше тупить нельзя. Раскусят. Или еще хуже – сдадут в психушку. Подыграю, а там разберемся, что к чему.

– Не знаю, «пап». В школу идти не хочу, – с трудом выдавил я из себя.

– Так каникулы же, – улыбаясь, сказал он.

Твою мать! Осторожней, Скворцов! «Не тряси, а то процесс проиграем». Тайм-аут. Нужен тайм-аут.

– Кончатся скоро.

– Ничего. Учишься ты хорошо. А учеба в радость. Ты же хочешь стать человеком?

– Хочу, – растерянно пробормотал я.

– Тогда учись, – сказал «отец» и присел за стол к окну.

Девушка, я так понимаю, моя «мама», сняла с плиты сковороду с макаронами и поставила на стол. Пообедали. Молча. Мы всегда обедали молча. Отец не любил, когда ему за обедом мешали читать «Советский спорт».

Шаги в коридоре. Стук в дверь.

– Открыто, – «отец» отложил газету в сторону.

В комнату вошел худенький паренек лет десяти.

– Дядя Костя, можно мы с Димкой погуляем?

– Ты, Петька, поздоровайся сначала, – ответил Костя и снова взял в руки газету.

– Здравствуйте, дядя Костя. Тетя Таня. Привет, Димка.

– Так-то лучше. Ты иди пока, во дворе поиграй. Дима сейчас пообедает и выйдет. Сам-то ел, Петр? Если нет, садись с нами.

– Спасибо, я кушал, – ответил парнишка, закрывая за собой дверь.

– Ну что, Дмитрий, гулять хочешь? – спросил «отец».

– Хочу.

Сказал, а сам думаю, что это за парнишка. Друг, наверное. Память, память. Что ты за вещь такая? До чего же ты избирательна!

– Тогда допивай чай и иди. Только теплей одевайся. На улице прохладно, – сказал «отец».

– Пап, а ты за кого болеешь? – спросил я.

«Отцу» понравился этот вопрос. Это даже не лещ был, а лещина. Он подсел ко мне ближе, потрепал за волосы и сказал:

– За киевское «Динамо».

– Согласись, пап, Лобановский был классный тренер, – не подумав, сказал я.

– В смысле?

– В прямом. Жаль, что умер. «Динамо» без него не то.

– Кто умер? – удивленно спросил «отец».

– Лобановский.

Трудно описать смятение, одолевшее меня. Снова на одни и те же грабли. Надо срочно что-то придумать. Молчать глупо. Нести чушь, то есть говорить правду, – смерти подобно. «Отец» встал из-за стола и ушел в другую комнату. За ремнем, что ли? Так я еще маленький. Если что, запишусь после школы на прием к уполномоченному, а там, дорогой мой Константин Батькович, держись.

Минут через десять «отец» вышел из комнаты, сел на табурет у порога, надел сапоги, куртку и, не сказав ни слова, вышел в коридор.

– Что ты наделал, Дима? – сказала «мама».

Я даже на время забыл о ее существовании. Так смиренно она вела себя в присутствии «отца».

– Все будет хорошо. «Мама», можно я гулять не пойду. Я лучше книжки почитаю.

– Как хочешь. Я тогда пойду Петру скажу, чтоб не ждал.

– Хорошо.

Прохожу в комнатку. Все как в детстве. В дальнем углу кроватка брата, в центре кресло отца, у окна стол, за ним коробка из-под телевизора с игрушками. В горле комок. Слезы. И кто надо мной издевается? Кто? Что все это значит? Достаю из портфеля дневник. В каком я хоть классе-то? Третий «Б». Второгодник, что ли? Да нет вроде. «Отец» сказал, что хорошо учусь. Хотя раньше и за тройки особо не наказывали. Особенно в поселке. Пять, пять, пять, четыре, пять, пять, пять. Отлично. Боже мой, какие старые учебники! Кто это? Ильич? Да уж! Может, ему усы подрисовать? Нет, не стоит. История как-никак. Читать, конечно, все не буду, но кое-что повторить следует. Забираюсь в кресло. В доме тихо-тихо. Натягиваю на себя покрывало. А по телу бежит такая приятная дрожь. Глаза слипаются, вокруг все плывет. Сворачиваюсь клубком. Засыпаю…

 

Глава третья. Первая победа (она же – первое поражение)

Что же делать? Первое дело. Первое! А вдруг судья действительно вынесет оправдательный приговор. Прокурор города с говном съест.

– А вы давно работаете в прокуратуре? – спросила адвокат. Невысокая сутулая женщина лет пятидесяти. Темный свитерок, брючные штаны синего цвета, на ногах серые сапожки. (Нелепое сочетание.)

– Десять дней.

– Первый процесс?

– Первый.

– Печально. Я бы даже сказала – страшно.

– Что страшно?

– Первый процесс – и сразу оправдательный приговор. Я всегда говорила, что ваш прокурор имеет слабые познания в области уголовного права. Он скорее хороший менеджер, чем юрист. Тут же все очевидно. Парень сел в машину, пытался ее завести. Завел, машина тронулась, но, проехав от силы метра три, заглохла. Разве это угон? Вы же грамотный человек. Недавно институт окончили. За что его наказывать? Тем более лишать свободы.

– Так он же рецидивист.

– Да, вы правы. Правы, молодой человек. А что он натворил? В первый раз украл ведро картошки у бабульки, которой помогал колоть дрова. Сейчас пытался угнать автомобиль.

– Не пытался, а угнал. Внимательней читайте разъяснения Верховного суда. (Дерзко)

– Не поняла. (Женщина сделала вид, что не расслышала.) Какого суда? Верховного? Да я вроде что-то читаю периодически. Может быть, не все, конечно. Но читаю. Да, Александру Николаевичу придется попотеть, чтобы спасти честь мундира вашего начальника. Что ни говори, а судьи, следователи и прокуроры – все они варятся в одном котле. Все они люди одной системы. Разве может судья оправдать человека, если прокурор направил в суд дело, которое расследовалось полтора года? Не может. К каким только уловкам не прибегают. Раньше направляли дела на дополнительное расследование, сейчас просто возвращают прокурору. А что там дальше – одному Богу известно. Ввели, конечно, главу о реабилитации. Но кого, скажите мне, реабилитировать, если судами оправдывается не более трех процентов от общего числа подсудимых. А может быть, зря я так категорично?

– Вы адвокат. У вас своя правда.

– В вопросах юриспруденции, молодой человек, правда должна быть на всех одна. Соглашусь, в действиях Никифорова есть состав преступления, но предложенное вами наказание не согласуется с теми положениями, которые закреплены в уголовном законе. Я уже не говорю о судебной практике, к которой вы обращались сегодня. Первое дело! Тут бы и расправить крылья. Вспомните Плевако. В чем общественная опасность? Что парень такого сделал? Сесть в тюрьму только за то, что пытался похитить прикуриватель и сломанную магнитолу.

– Важно не то, что он успел сделать, а то, к чему стремился. Он ведь сам пояснил, что хотел отогнать машину в гараж и там разобрать на запчасти.

– Тогда почему не разобрал? Почему вы считаете, что это угон, а не покушение на кражу? Молчите. А я вам отвечу. Потому что вы дела не читали. Полистали в прокуратуре надзорное производство на десяти листах и все. Первое дело так и останется первым. Как бы вас высоко ни занесло – оно будет преследовать вас до самой смерти. И этот парнишка, лишат его свободы или нет, будет являться вам во снах и напоминать, что в процессе вы шесть раз неверно назвали его имя, спутав при этом дату рождения.

Входит судья. Никифоров, адвокат и прокурор встают.

Судья. Приговор. Именем Российской Федерации…

В голове прокурора зазвучали колокола, перед глазами стеной встали клубы дыма. Молодой человек опомнился только после оглашения резолютивной части.

Судья. Никифоров, вам понятен приговор?

Никифоров. Да, ваша честь.

Судья. Вы признаны виновным в покушении на кражу и приговорены к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком один год.

Никифоров. Спасибо, ваша честь.

«Слава Богу! Слава Богу! Интересно, наказывают ли за переквалификацию? Если да, то придется писать представление. Нет, Семен Петрович должен быть доволен. Первое дело как ни крути», – пронеслось в голове прокурора.

Адвокат. Поздравляю вас. Передавайте привет прокурору города. Первое дело – и сразу победа. Да еще какая! Ни много ни мало – дело века!

Прокурор. До свидания. (В сторону.) Да иди ты к черту, дура старая.

После того как адвокат вышла из зала, секретарь обратилась к прокурору: «Дмитрий Константинович, вас Александр Николаевич просил к себе зайти».

(Что такое? Тоже, наверное, воспитывать будет. Ладно, делать нечего.)

Прокурор (в дверях, робко). Александр Николаевич, можно?

Судья. Проходи. Садись. Ты чего такой бледный?

Прокурор. Да так. Накурено в зале.

Судья. Накурено или Нинка запугала?

Прокурор. Нинка?

Судья. Адвокатесса наша.

Прокурор. Да нет. Нормально.

Судья. Ты на нее внимания не обращай. Она это любит. Хлебом не корми – дай только к новым прокурорам поприставать. Несет всякую чушь о гуманизме и справедливости. Пугает оправдательными приговорами. Ты ведь не из пугливых? Верно? Чай или что-нибудь покрепче?

(Что и делать – не знаю. Кто знает, может, здесь так принято.)

Прокурор. Нет. Спасибо. Семен Петрович, наверное, ждет.

Судья. Петрович?! Брось давай. Он наверняка уже на даче грядки окучивает. Сегодня же пятница. Кто в такой день работает? Бестолковый день. Ненавижу. Хотя, давай, знаешь, что сделаем – позвоним. (Подходит к телефону, набирает номер.)

Прокурор. А у нас секретарша новая. (Растерянно.)

Судья. Это хорошо. Симпатичная?

Прокурор. Так себе.

Судья. Запомни, студент: не бывает некрасивых женщин – бывают мужчины со вкусом. К сожалению, не я сказал. Народная мудрость. (Пауза.) Девушка, могу я услышать Семена Петровича? Как меня представить? (Пауза.) Представьте меня голым. (Пауза.) Петрович, что ты там за секретаря себе нашел? Шуток не понимает.

Петрович. Да не обращай внимания. Ты же знаешь: бабы – дуры. (Пауза.) Как у тебя дела? Нормально. Это хорошо. Молодец, что позвонил, а то я уже собирался на дачу ехать. Жена одна не справляется.

Судья. А мы тут с Дмитрием приговор обсуждаем.

Петрович. С каким Дмитрием?

Судья. С каким, с каким? С твоим. Помощник.

Петрович. Скворцов, что ли?

Судья. А кто еще? Хороший парень. Так сегодня Нинку отделал. Нет. Нет, молодец. Что говоришь? Первый процесс? Не верю! Ты шутишь. Нет. Нет. Нормальный парень. И, главное, знаешь – так уверенно: «Два года колонии». Жулик чуть сознание не потерял. Пришлось, конечно, немного в квалификацию вмешаться.

Петрович. Главное – осудили. А там пускай проверяющие разбираются. Передай Скворцову, что никаких представлений писать не будем. Приговор хороший.

Судья. Ладно, Петрович, бывай. Обедать пора. (Судья положил трубку и сел в кресло) А если начистоту, Дмитрий, плохенько ты сегодня отзаседал. Я понимаю, дело яйца выеденного не стоит, но почитать-то дело можно было прийти. Парня зовут Андреем, а ты к нему: то Василий, то Иван. Место преступления спутал. Размер ущерба завысил. Ладно, Нинка дура. Жути нагонит, а ты потом сидишь полдня разбираешься. Не обижайся, конечно, но я тебе так скажу: дали поручение – приди, почитай дело. Сделай пометки. И не стесняйся обращаться к закону. Мы же люди, а не роботы. Всего упомнить невозможно. Главное – оставайся человеком, в какой бы ситуации не оказался. Старайся, слышишь меня?

Прокурор. Слышу, Александр Николаевич.

Судья. Вот и молодец. Не робей. Нам еще с тобой не по одному делу вместе заседать. И знаешь, что… узнай мне имя вашей новой секретарши. Если она симпатичная, конечно.

Прокурор. Хорошо, Александр Николаевич. Узнаю. До свиданья.

Судья. Давай, пока. Заходи, если что.

 

Глава четвертая. Не только о хлебушке

Какие странные звуки. Мыши, что ли? Да нет. Не похоже. Такое ощущение, что диван или кровать скрипит. Да, пожалуй, кровать. Приоткрываю покрывало. Светает. На кровати сидит обнаженная девушка, ее обнимает какой-то голый парень… Иисусе Христе, Сыне Божий! Это же мать с отцом. Они что, сексом тут на моих похоронах занимаются? Похоже, пробуждение будет долгим. Так это не сон?! Теперь меня либо вычислят и убьют, либо все обойдется. Третьего не дано. А что, если жить как живется? Ни во что не вмешиваться, ни к кому не приставать. Но ведь так жить неинтересно.

– Костя, хватит. Кажется, Димка проснулся.

– Если кажется, креститься нужно. Спит он. (Зло.)

– Да нет, смотри. Видишь, глаза открыл. Есть, наверное, хочет. Со вчерашнего дня не ел. Как заснул, так и…

– Твою мать! Делай что хочешь! – отец срывается на крик и отворачивается к стене.

(Какие смешные труселя. Семейки!)

– Тише ты.

Девушка надела лифчик, трусики и подошла ко мне.

– Ну что, Димочка. Может, покушаем? – треплет меня за плечо.

Делаю вид, что ничего не слышу.

– Дим, а Дим. Просыпайся. Семь часов. Или поспишь еще?

– Не хочу. А папа встал?

– Нет.

– Тогда и я не буду.

– Ну хорошо, полежи еще.

Дурак, потерял сутки. За это время можно было осмотреться, что к чему. А теперь продолжится эта бесконечная пытка. Память, выручай! Главное, первым не лезть, а там кривая куда-нибудь выведет. Хотя вчера кое-что мне все-таки удалось выяснить. Итак, меня зовут Дмитрий Константинович Скворцов. Я ученик третьего класса. У меня есть мама, папа, младший брат Гена, друг Петька и еще много чего… В результате неудачного перерождения я очнулся в старом теле. Скорее всего, это крайнее «перерождение»… Эх, гуляй, рванина! Интересно, где братишка? Наверное, к бабке отвезли. Будет время, навестим старушку.

(Приоткрываю покрывало). Спит или притворяется? Слезаю с кресла и на цыпочках выхожу в кухню.

– Встал. Давай проходи. Сейчас чайник поспеет с хлебушком.

Давненько я жареного хлебушка не ел. Что ни говори, только в детстве у всего свой неповторимый запах и вкус… У хлеба, масла, творога, молока.

– Тебе сколько кусочков?

– Пять, – шутя.

– Чудышко ты мое. Держи. (Кладет кусочек хлеба на блюдечко. Наливает чай) Горячий. Подуй сначала. (Пауза.) Ты чего так долго спал?

– Замерз.

(Отламываю кусочек хлеба и кладу в рот. Вкуснотища! Мамочки мои, какая вкуснотища. Сейчас бы еще молочка парного.)

– Отец встанет, натопит. Его вчера в ночную вызвали. Только-только ноги занес.

(Видел я, как он ноги занес. Можешь не рассказывать. Надеюсь, ребята, вы предохраняетесь. Еще одного Константиновича наш бюджет не потянет.)

– Мама, а сегодня какой день недели? – иду в атаку.

– Суббота.

– А в школу скоро?

– В понедельник.

– А Генка где?

– У бабушки.

– А ты меня любишь? – это я так спросил, ее порадовать.

– Конечно. Конечно, люблю.

Так, отлично. Значит, в школу в понедельник. Генка у бабушки. Сегодня можно и на улицу выйти.

– Мама, а Петька хороший друг?

– Хороший.

– А как он учится?

– Отличник.

– А почему он такой худенький?

– Мало каши ест (смеясь).

Как же спросить, одноклассники мы или нет? Или дойти до Петра и посмотреть, за какой класс у него учебники? Знать бы еще, где он живет.

– Мама, а где Петька живет?

– Как понять? (удивленно.)

(Ясно. Здесь так просто не подъедешь. Нужно ждать Петра в гости.)

– Спасибо, очень вкусно.

– На здоровье, сынок.

– Пойду, поиграю.

– Папа проснется, скажи ему, что тебе очень понравился пистолетик, который он вчера подарил.

– Хорошо, скажу.

(Что за сопли?! Нет, за такую постановку я платить не собираюсь.)

Подхожу к коробке с игрушками. Вытаскиваю первую попавшуюся. Как сейчас помню, у этого космонавта должно что-то откручиваться и поворачиваться. Кому сказать – разучился играть в игрушки. Скукотища. Пожалуй, вчерашний подарок – лучшая игрушка из всех. Какое дуло. Наган, наверное. Интересно, долго папа его вырезал? «Пых… пых… пых…» (Еле слышно.)

– Ты чего разошелся? – спросил отец.

– В «войнушку» играю.

(Интересно, давно ли отец за мной наблюдает.)

– В «войнушку» – это хорошо. И кто кого?

– Наши.

– Молодцы.

– Папа, спасибо тебе за пистолет. Долго вырезал?

– Два дня.

– Так быстро. А можешь еще один такой вырезать?

– Зачем?

– Я Петьке подарю.

– Петьке пускай его отец вырезает. (Отец садится на кровать, надевает спортивки.) Хотя, если будет время, может, и вырежу. Пока там от Сереги дождешься.

– Правильно. (Так и засуху победим.)

Отец вышел в кухню, что-то сказал маме. Она в ответ засмеялась. Засмеялась звонко-звонко. Как давно я не слышал ее смеха! Странное дело. Вроде бы сбылась мечта, и мы снова все вместе. Но что-то тяготит…

Трудно начинать общаться с тем, кого считал давно умершим. Еще труднее с тем, кто действительно умер…

 

Глава пятая. Тост

Пятница. Пятый час. В одном из кабинетов прокуратуры отмечают день рождения следователя Смирнова.

Петрович. Что я хочу пожелать тебе, Сергей. Здоровья, семейного благопо-лучия, надежных друзей, успехов в работе, выдержки и терпения. Да, выдержки, терпения и такта. В работе следователя – это самое главное.

Игорь (один из старших помощников прокурора). Горько!

Все смеются, чокаются, поздравляют. По столу мечутся руки от одного блюдца с бутербродами к другому.

Петрович. Скворцов, а ты чего не пьешь?

Скворцов. Ая не пью, Семен Петрович.

Петрович. Как это? Болеешь, что ли, чем?

Скворцов. Нет, не пью и все.

Юрий (помощник прокурора). Значит, стучишь. (Пауза.) Шутка. Женечка, давай чокнемся, – обращается к рядом сидящей девушке.

Женя (старший помощник). Давай.

Игорь. Ты на них внимания не обращай. Они ко всем непьющим так. Тем более ты новенький. Поздравляю, в полку непьющих прибыло. Ты думаешь, я пью? Смотри, газировка.

Скворцов. Хитро.

Игорь. А ты думал! Все гениальное просто. Конечно, они обо всем знают. Привыкли. Никто непьющих всерьез не воспринимает. Если ты не прокурор области, конечно. Зато когда дело касается работы, тут все выстраиваются в очередь и, грубо выражаясь, готовы отдаться прямо на рабочем столе, лишь бы Игорь им помог. (Пауза.) Я слышал, у тебя конфликт с Ниной Павловной?

Скворцов. Да нет. Просто разошлись во мнениях в вопросах квалификации.

Игорь. Будь с ней осторожнее. Она в местную газетенку статейки пописывает. Будет наезжать, скажи. Я ее быстро на место поставлю.

Петрович. Скворцов, Воронин. Голуби вы мои. Вы чего там шушукаетесь? С вас тост.

(Паника. Одна надежда на Игоря.)

Игорь. Семен Петрович, можно я скажу? Так сказать, на правах старшего?

Петрович. Говори, Игорь. Только давай без своих этих штучек.

Девушки (хором). Нет, Семен Петрович, пускай Игорь что хочет говорит. Давай, Игорюша.

Игорь. Ну что сказать тебе, Сергей Борисович. Ты как-то сходу влился в наш большой и дружный коллектив. К каждому подобрал ключики. Вроде бы еще вчера я помог найти тебе кабинет прокурора города, а сегодня ты уже следователь по особо важным делам. Ты такой важный, неприступный… и с нескрываемым раз-дражением ждешь, когда же все это закончится, чтобы продолжить гульбанить со следаками, которые, по твоему мнению, только и могут разделить твои печали и радости. Ты выбрал путь с наименьшим сопротивлением. Вот Сыраев Витька три года ждал назначения, а ты поставил прокурору бутылку хорошего коньяка, лизнул, так сказать, ему по самое не балуйся, и вот уже перед нами не наматывающий на кулак сопли следачок, а специалист по делам особой важности. Слышишь, как гордо звучит. Дела твои действительно особые… но привкус у них какой-то специфический. (Пауза.) Это, девушки, было лирическое отступление. А так – желаю тебе, Сергей, счастья, любви, детишек побольше, крупной взятки, и пускай уголовное дело в отношении тебя рассмотрят судом присяжных, приговорив к порицанию в виде обязательных работ в соседнем газетном киоске. У меня все.

Девушки (с нескрываемым восхищением). Фу! Игорь. Фу!

Кто-то пьет и закусывает. Кто-то откровенно уже позевывает. Только Владимир сверлит Воронина глазами, а тому хоть бы что.

Петрович. Да, Воронин, тебя не переделаешь. И о чем только думали твои родители в момент зачатия?

Игорь. О сливе в трехлитровых стеклянных банках. Семен Петрович, я так понимаю, официальная часть окончена. Можно идти работать.

Петрович. Можно. А что у тебя?

Игорь. Люди вызваны.

Петрович. Иди.

Выхожу вслед за Игорем. Да, таких безбашенных парней я еще не встречал. Такие ребята никого не боятся, потому что знают, что за ними – суровая правда. А в правде, как известно, – сила!

Продолжение следует…

Наверное…