МОЙ РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР в Беверли-Хиллз оказался тихим, роскошно обустроенным и на удивление спокойным местом. Здесь было всего лишь несколько «гостей», как нас называли, в том числе одна известная певица, чьи песни я слушала на айподе. Если бы не приходилось посещать обязательные сеансы психотерапии, можно было бы подумать, что меня отправили отдохнуть на спа-курорт.

Я встречалась с доктором Пэриш ежедневно и через день ходила на сеансы групповой терапии. Диетолог посетил клинику всего один раз, чтобы проинструктировать поваров по поводу моей диеты, а мой врач Коди раз в неделю приезжал на плановые осмотры.

Сладкий Дэниэл работал со мной каждый день, как и доктор Пэриш. Изначально мы договорились заниматься три раза в неделю: хотя я и повредила бедро, встречаться ежедневно не было необходимости. Но Дэниэл, видимо, сочувствовал мне и хотел составить компанию. Просто душка. Правда, я подозреваю, у него были и корыстные мотивы: ему явно нравилась хорошенькая поп-певица, которая лежала здесь вместе со мной и нередко приходила в спортзал, где мы проводили наши занятия. Дэниэл всячески отнекивался, но каждый раз краснел, когда я замечала, как он на нее поглядывает.

Хорошо, что Дэниэл решил меня поддержать, ведь мне нельзя было общаться ни с кем, кроме докторов. Смысл пребывания здесь, как объяснила доктор Пэриш, заключался в том, чтобы я отдохнула и расслабилась в спокойной обстановке. Запрет на посещения должен был оградить меня от главного фактора стресса – моей семьи, а запрет на друзей, телефоны, телевизор и Интернет – от скандала с Брайаном Оливером. И хотя я очень скучала по друзьям и иногда не знала, чем себя занять, не могу сказать, что мне не хватало внимания СМИ.

Однако полная изоляция оказалась недолгой, и уже через неделю доктор Пэриш разрешила приехать папе и Дженнифер при условии, что наша встреча пройдет под ее наблюдением. По сути, их визит представлял собой сеанс семейной терапии (доктор Пэриш порекомендовала нам с отцом пройти совместный курс). Я очень удивилась, когда тот без раздумий согласился.

– Если это необходимо, чтобы наладить взаимоотношения, я готов, – объяснил он, заметив изумление в моих глазах. – Я правда люблю тебя, Элла. И я рад, что ты вернулась в мою жизнь в этом году. Знаю, никаких извинений недостаточно, но я на самом деле раскаиваюсь, что оставил тебя.

– Понимаю, люди разводятся, и все такое, – прошептала я. – Но ты даже не попрощался. Не звонил. Не приезжал. Почему ты бросил меня?

Я достигла большого прогресса за время пребывания в клинике и почти не плакала, но сейчас почувствовала жжение в глазах.

Отец обреченно вздохнул и начал свою историю с предупреждения:

– Мне бы хотелось, чтобы у меня было достойное объяснение тому, что я сделал. Но его нет. Правда непривлекательна, милая, и мне бы не хотелось делать тебе еще больнее, чем сейчас.

В его голосе слышалась отчаянная мольба прекратить этот разговор, но я хотела знать.

– Непонимание: вот что больнее всего.

– Элла не сможет простить вас, мистер Коулман, если не поймет, что к чему, – мягко заметила доктор Пэриш. – Это мешает ей двигаться дальше. Если вы не можете открыто говорить с дочерью, вам никогда не удастся построить с ней доверительные отношения.

Папа съежился, как будто хотел раствориться в воздухе. Если бы Дженнифер не сидела рядом, крепко держа его за руку, то он, наверное, попытался бы сбежать.

– Я сделал много ошибок в своей жизни, Элла. И все они произошли после встречи с твоей мамой. Я не должен был жениться на ней.

Я покачнулась на стуле. Доктор Пэриш принесла мне стакан воды, чтобы я успокоилась и смогла продолжить разговор. Руки у меня тряслись так сильно, что я расплескала немного воды, пока пила.

– Ч-ч-что? – выдавила я, когда наконец смогла взять себя в руки. – Как ты можешь такое говорить? Ты вообще когда-нибудь ее любил?

– Постепенно я научился ее любить… в некотором смысле. Но не в том, который ты имеешь в виду. И не думаю, что она любила меня.

Я начала судорожно глотать воду, и папа с испугом посмотрел на доктора Пэриш.

– Вы уверены, что это хорошая идея? Что она сможет сейчас с этим справиться? Мама была для нее героем, лучшим другом. Ей будет непросто услышать мое признание.

– Просто скажи мне.

Я же сойду с ума, если он немедленно все не объяснит.

Доктор Пэриш спокойно выслушала нас, а затем посмотрела на отца с такой мягкой строгостью, с какой могут смотреть только врачи и мамы.

– Что бы это ни было, мистер Коулман, мы собрались здесь, чтобы помочь ей справиться.

Отец нервно сглотнул и снова повернулся ко мне. Он содрогнулся, взглянув на меня.

– Я учился на последнем курсе одного из лучших юридических факультетов страны. Это была сложная программа с бешеной конкуренцией. Почти все свободное время уходило на учебу. Жизнь превратилась в сплошной стресс. А встреча с твоей мамой стала для меня глотком свежего воздуха. Она была веселой и экзотичной. Мы изредка встречались, когда у меня выдавалась свободная минутка, хорошо проводили время вместе. Но у нас никогда не было ничего серьезного. Мы не любили друг друга и никогда не были парой.

Отец поежился, увидев, как мои глаза все шире раскрываются от удивления.

– Я был в шоке, когда твоя мама сообщила, что она беременна. Для полного счастья мне тогда не хватало только ребенка. Я готовился к экзамену на статус адвоката. Сдав его успешно, я получил бы работу, не оставляющую ни минуты свободного времени, как я успел понять по стажировкам.

Я словно окаменела.

– Ты просил ее сделать аборт?

Отец опустил глаза. Я услышала, как он сглотнул, хотя сидела в другом углу комнаты. Через минуту он посмотрел на меня и прошептал:

– Да.

Кровь в моих жилах застыла, дыхание перехватило. Я с трудом могла дышать. Сердце колотилось, как сумасшедшее, к горлу подступила тошнота. Он никогда не хотел меня. Никогда.

– Твоя мама выросла в религиозной семье. Она наотрез отказалась прерывать беременность и попросила меня жениться. Я предлагал оплатить все расходы и оказывать посильную помощь, но не был готов вступать в брак. Мы с твоей мамой никогда не подходили друг другу. Мы были слишком разными. Не любили друг друга. Но твоя мама настояла.

Твои абуэла и дедушка были фанатично верующими людьми. Вся эта история с ребенком, зачатым вне брака, привела их в ужас. Они сказали, что отрекутся от твоей мамы, если мы не поженимся. А ты прекрасно знаешь, как она любила родителей. С ней случилась истерика. Если бы семья ее отвергла, она осталась бы одна с ребенком. Моим ребенком. Мои родители хотя и не были религиозными, но научили меня отвечать за свои поступки.

– И ты женился на ней.

Отец горько вздохнул и кивнул:

– И я на ней женился.

Я оказалась плодом нежелательной беременности и свадьбы по залету. Мои родители никогда не любили друг друга.

Отец понял все по моим глазам, и его лицо исказила гримаса боли.

– Этот брак был обречен с самого начала. Я злился на нее за то, что она привязала меня к себе, она злилась за то, что я чувствовал себя привязанным, а я винил ребенка… – Отец снова сглотнул и поправил себя. – Я винил тебя в своем несчастье.

Я зажмурилась, чтобы не расплакаться, но слезы предательски брызнули из глаз.

– Я был неправ, Элла. В том, что случилось, виноваты я и твоя мама, а не ты. Мне очень жаль, что я так поздно осознал это.

Папа и доктор Пэриш дали мне минуту, чтобы я собралась с мыслями. Когда я снова смогла говорить, то задала вопрос, хотя сомневалась, что действительно хочу услышать ответ. Но мне нужно было знать правду.

– Ты когда-нибудь любил меня, папа? Знаю, я тогда была совсем маленькой, но мне не казалось, что все настолько плохо. Я помню, как иногда мы с тобой играли и смеялись. Значит, все это неправда?

– Жизнь не делится на черное и белое, детка, – ответил папа. – Я любил тебя, но не мог преодолеть свои внутренние противоречия. Как и твоя мама. Все годы, которые мы прожили вместе, она попрекала меня тем несостоявшимся абортом. Она так и не смогла простить, что я не хотел ребенка, и не позволяла мне об этом забыть. Ее очень злило, когда мы с тобой сближались. Она говорила, что я не заслуживаю общения с тобой, намеренно препятствовала нашему общению, и в конце концов мне стало проще дистанцироваться от вас. Я сутками пропадал на работе, а вы с мамой жили своей жизнью. Я не стал вам мешать.

– Каким образом она могла препятствовать? – спросила я. У меня в голове не укладывалось, что мама была способна на подобное.

– Она растила тебя, как чилийку. Полностью игнорировала тот факт, что ты наполовину белая – наполовину мой ребенок. Она привила тебе культуру, которую я не понимал, научила языку, на котором я не говорил. Ты росла у бабушки с дедушкой и не переняла ни одной традиции моей семьи. За все годы нашего брака мы навещали моих родителей всего дважды. Это было непросто, потому что они жили на Западе, но твоя мама тоже не проявляла особого желания с ними видеться. В основном я ездил к ним один. Она не хотела, чтобы ты становилась частью и моей семьи тоже. В последний раз ты видела моих родителей, когда тебе было три годика.

– Твоей семьи?

Мой папа вздохнул:

– У тебя есть бабушка и дедушка, Элла. Мои родители. Они живы. А еще есть тетя, дядя и три кузена.

Я ахнула, потому что ничего этого не знала.

– Неужели?

Конечно, все это звучало логично – что у папы тоже были родители, брат и сестра и все такое, – но я не помню, чтобы слышала о них хоть что-нибудь за все эти годы. Мама точно никогда о них не говорила. После того как отец оставил нас, она практически не упоминала о нем, если не считать упреков и ругательств на испанском языке.

– Конечно, стоило сказать тебе об этом раньше. Но да, это правда. Мои родители и младший брат Джек живут у залива недалеко от Сан-Франциско. Они приезжали не так давно, когда ты еще лежала в ожоговом центре в Бостоне. Когда будешь готова, я могу отвезти тебя к ним в гости. Или пригласить их к нам в Лос-Анджелес. Они бы очень хотели с тобой познакомиться. И мне тоже было любопытно и волнительно перед встречей с тобой, когда я узнал об аварии.

Я вздрогнула, услышав это признание.

– Ты захотел увидеть меня, когда тебе позвонили из больницы?

Услышав нотки недоверия в моем голосе, папа ссутулился под грузом вины.

– Да, Элла. Ты моя дочь. Может быть, у нас не самые лучшие отношение на свете, но я растил тебя в течение восьми лет. Такое нельзя просто забыть. Я действительно думал о тебе все эти годы. Я знал, что ты, скорее всего, счастлива, ведь твоя мама безумно тебя любила, но я часто задавался вопросом, как ты выглядишь и чем живешь. Когда я приехал в Бостон, мне очень хотелось увидеть тебя уже не маленькой девочкой, а взрослой девушкой, и я пришел в ужас, когда понял, что ты можешь не выжить и мы уже никогда не пообщаемся. Наверное, звучит ужасно, но я был в каком-то смысле рад возможности провести с тобой время наедине, без мамы, которая настраивала тебя против меня. И когда я забрал тебя с собой, то надеялся, что мы сможем начать сначала.

Ну да. Начали.

– Я был бы рад, – тихо продолжил отец, – если бы ты дала мне еще один шанс.

В этот момент его слова почему-то особенно зацепили меня. В папином голосе слышалась мольба, и я неожиданно поняла, что сложности в наших с ним отношениях – преимущественно моя вина. Я знаю: он пытался все наладить, но я не позволяла приблизиться ко мне. Мне хотелось, чтобы он любил меня и узнал поближе, но при этом я ни разу не открылась ему.

– Мне бы тоже этого хотелось, – ответила я. – Я постараюсь стать лучше, но мне потребуется какое-то время.

Отец кивнул:

– Я понимаю.

– Ты думаешь? – спросила я, не в силах сдержать раздражение. – Я так зла на тебя, папа. Мне больно. Ты оставил меня. Я выросла без отца. А потом я приехала сюда и увидела, как ты счастлив с Дженнифер, Джульеттой и Анастасией, и мое сердце разорвалось на мелкие кусочки. Они называют тебя папой, в то время как мне хочется обратиться к тебе «мистер Коулман». Ты хотя бы на секунду представляешь, как я себя чувствую? Я бы хотела наладить с тобой отношения, но мне очень тяжело жить в твоем доме, потому что я страшно завидую твоей семье.

Доктор Пэриш встала и протянула мне злополучную коробку с салфетками. Сначала я взяла одну, но потом прихватила еще три – на всякий случай. Я хотела оставить всю коробку себе, но доктор Пэриш развернулась и передала ее папе с Дженнифер.

Я была поражена: в глазах отца блестели слезы. Я никогда не видела, как он плачет.

– Прости меня, Элла. Я не могу не любить свою семью. Когда я встретил Дженнифер… – Его голос сорвался, и потребовалась минута, чтобы он смог продолжить. – Когда я встретил Дженнифер, я влюбился впервые в жизни. Я не понимал, что теряю, – не понимал, насколько я несчастлив, – пока Дженнифер не заполнила пустоту в моем сердце.

Дженнифер смахнула с ресниц несколько слезинок и сжала руку отца. Мне хотелось на нее злиться. Хотелось ненавидеть ее – ненавидеть их обоих, – но любому идиоту было понятно, как сильно они друг друга любят. Как я могла завидовать им? Как могла не желать своему папе счастья? Он, как и я, ничем не заслужил страданий.

– Мои годы в Бостоне связаны с чередой болезненных воспоминаний, – продолжил отец. – Дженнифер и девочки были так рады, когда я появился в их жизни. Я наконец почувствовал себя нужным и любимым (это было так здорово!), поэтому решил начать жизнь с чистого листа. Твоя мама не хотела впускать меня в твою жизнь, даже когда мы были женаты. И после развода стало только хуже. Я знаю, что неправ, но после всего пережитого мне было так легко уйти и оставить вас в прошлом! Прости, Элла. Я совершил ошибку. Множество ошибок. Уже ничего не изменишь, но я хотел бы как-нибудь загладить перед тобой вину. Скажи мне, что я могу для тебя сделать?

Я сделала глубокий вдох. Если уж мы решили откровенно поговорить, мне было нужно от него лишь одно:

– Отпусти меня.

Отец нахмурился, и доктор Пэриш снова начала что-то записывать в блокнот.

– Можешь объяснить, что ты имеешь в виду, Элла? – спросила она.

– Мне нужна свобода. Когда я буду готова выйти отсюда, прошу, отпустите меня из-под папиной опеки. Я уже взрослая и при этом не могу самостоятельно принимать решения. Вместо меня это делает человек, который практически меня не знает. Я знаю, что он старается дать мне самое лучшее, но лучшее для него и его семьи не означает лучшее для меня. Я хочу, чтобы мне доверяли.

Доктор Пэриш ободряюще улыбнулась, чтобы я продолжала, и кивнула в сторону отца. Она уже давно знала все о моих переживаниях. Теперь я должна была поделиться ими с папой.

Когда наши взгляды встретились, он не стал отводить глаз. Даже попытался повторить улыбку доктора Пэриш, но ему было непросто. В его глазах читалось разочарование.

– Я стараюсь быть лучше, – сказала я. – Но твоя семья тянет меня назад. Я не могу свободно дышать в твоем доме. Чувствую себя чужаком, который вторгся в чье-то пространство. Мне постоянно кажется, что я доставляю вам одни неприятности и вы мне не рады.

– Элла, конечно, нам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть, но я правда хочу, чтобы ты была с нами.

– Ты, может, и хочешь, – согласилась я. – А Анастасия? А Дженнифер?

Отец растерялся, услышав имя Дженнифер, и повернулся к жене. Она не сразу ответила «да», и он смутился еще больше.

– Я стараюсь, правда, – заверила Дженнифер. – Дело не в том, что ты мне не нравишься. Ты чудесная девочка. Просто я не ожидала… что это окажется таким испытанием для моих девочек…

Она потянулась за салфетками. Кажется, они закончатся раньше, чем сегодняшний сеанс.

– Прости, Элла. Я никогда не хотела, чтобы ты чувствовала себя у нас неуютно.

– Все в порядке, – ответила я. – Я понимаю. Правда. Если честно, я вас ни в чем не виню. Никто из нас не хотел, чтобы случилось то, что случилось. Поэтому, думаю, для всех нас было бы лучше, если бы я уехала. Вивиан сказала, что я могу пожить у нее, пока не найду себе жилье, а Джульетта предложила жить вместе в следующем году, если вы отпустите меня в колледж.

– Милая…

Я посмотрела на папу и сама попыталась ободряюще улыбнуться.

– Если ты и правда хочешь наладить со мной отношения, это здорово. Давай попробуем узнать друг друга лучше. Давай иногда ужинать вместе или ходить в кино. Давай общаться. Но прошу, не поступай со мной так, как мама поступила с тобой. Не привязывай меня. Не заставляй меня быть частью семьи, в которой – посмотрим правде в глаза – я никогда не буду своей. Если ты хочешь, чтобы я любила тебя, не позволяй мне озлобиться.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Даже доктор Пэриш перестала чиркать ручкой. Затем папа протяжно выдохнул, и все его тело как будто сжалось.

– Ты уверена, что тебе нужно именно это? – спросил он.

Я не сомневалась ни секунды. Я знала.

– Да. Это то, что мне нужно. И то, что нужно Ане.

Я задержала дыхание и выпустила воздух только тогда, когда увидела решимость в глазах отца.

– Хорошо. Давай тогда дождемся твоего выздоровления, пока ты здесь, а когда будешь готова выписываться, мы что-нибудь придумаем. Я не слишком много возьму на себя, если предложу тебе разработать план дальнейших действий? Мне было бы спокойнее, если бы ты разрешила мне хотя бы немного поучаствовать в принятии этого решения.

Я почувствовала невероятное облегчение и наконец смогла искренне улыбнуться отцу.

– По-моему, это разумный компромисс.