… У киевской подпольной корчмы — «Святая обитель» ничего святого, кроме названия не было. Это воровское гнездо располагалось на Нижнеюрковской улице. В последнем полуразвалившемся двухэтажном строении. Ведь, его собственно-то и домом назвать язык не поворачивался. За годы, к этому строению все время что-то пристраивалось, а потом что-то сносилось. Строение давно потеряло свои первоначальные формы. Ночью дом напоминал огромный перекошенный старый сундук. С прорезями вместо окон. Из них иногда лился мутный свет масляных лампадок. Одним словом, не дом, а гнездо! Днем для богомольных, ночью для подозрительных. Дешево и надежно! Богомольными посетителями здесь были паломники Николо-Иорданского монастыря. Ведь при нем есть живой источник! Святых вод Иордана. Они исцеляли, так утверждали, от многих болезней, бесплодия, холеры, падучей. К источнику тянулись паломники со всего огромного Киевского воеводства и Левобережья Украины. Паломники боготворили эти святые киевские места! И забывали на Нижнеюрковской улице о своей собственной безопасности! Ведь основные ночные посетители притона «Святой обители» — это опасные гости самого пана хозяина. Василя Гнедого. К нему тянулся разный люд. Все больше любители обольстительных монахинь, монастырского имущества, беспробудные пьянчуги, уличные хулиганы, базарные мошенники и карманные воры. Недаром говорили, эта улица ведет на самом деле не к Николо-Иорданскому монастырю, а прямиком в «Город мертвых»! Ведь при монастыре было кладбище. И нередко там находили непохороненные тела заезжих панов и молодых панянок, убитых рядом со страшной корчмой. Жуткое это место было. Да и названия тех мест у горы Щекавицы говорили сами за себя. «Похоронная улица», проезд «Гнилой грязи», «Черный Яр». Поэтому корчма «Святая обитель» словно пиявка присосалась к ним. Ее хозяин Василь Гнедой когда был отпетым головорезом. Разбойником с крутым нравом. Он сам в одиночку мог разобраться с любой дракой…

… Василь Гнедой вышел на порог и сплюнул в ночь. Помочился и закрыл за собой дверь в его корчму, откуда и неслась пьяная музыка…

… Внутри этого гнезда отказа в теплоте и милости не было никому. Но это пока звенели золотые у пропащей христианской души. Лишь бы покупали у хозяина мед, пиво, монастырский бенедиктин и другое мерзкое пойло! Сам Василь Гнедой уже стал за стойку. Он был одет… в монашескую рясу. Церковные облачения ему нужен был для пускания пыли в глаза. Любил Василь Гнедой красивые, и дешевые эффекты. Мол, он тоже богомолен, как и брат с ближайшей обители… Почти всех своих постояльцев он знал лично. А для незваных гостей, тех, кто не платил по какой-то причине за выпивку или начинал вдург от пива бузить — у него лежал наготове заряженный картечью мушкет. И для ближнего боя тяжелый пернач. Василь Гнедой — был мастером рукопашного боя!

… Именно сейчас в его корчме посетителей было не так много, как обычно. Пара-тройка обычных лесных головорезов. Именно они сильно кричали, когда выпивали, спорили о чем-то и матерились. Там сиживало несколько базарных воров. Здесь утились двое постоянных выпивох, они давно носили Гнедому за пойло тещины золотые кольца и серебряные нательные кресты своих жен. Поскольку свои они давно здесь у Василя и пропили…

… В корчме давно витал солидный стойкий перегар. Еще сонные последние мухи грелись у теплой печки. По ней же ползали рыжие пруссаки. Шумные пьяные компании чокались глиняными кружками, сладко чавкали и отрыгивали страшным чесночным ветром. Никто пытался никому не мешать. Люди, кроме выпивки, были заняты еще и тихим, деловым общением…

… Два музыканта расположились в углу возле теплой печки и время от времени отгоняли пруссаков. Музыканты были одеты в рясы. Звали их — Яша и Наник. Их «пригрел» у себя в корчме для дела Василь Гнедой. Именно они на скрипках и играли жалобные иорданские мелодии. Под них хорошо пилось и думалось местным и заезжим головорезам…

… За самым дальним столом, в углу, над которым вяло тлела церковная лампада и висела похищеная в Черниговском соборе икона, сидело трое персонажей. Двое были нам уже знакомы — это были те самые разбойники. Одноглазый Бабак и его подельник Гонта. Ну а третий пан числился явно их предводителем. Он был одет лучше всех в этом омерзительном заведении. Даже лучше самого корчмаря Василя Гнедого. Он был главарем этой шайки. Вожак не прощал ошибок и не знал поражений. Этого человека, похожего на беглого дезертира, звали — Игнаций Чуб…

Никто не знал настоящее это имя или нет? Но никого это совсем и не интересовало… Все звали его просто Чуб. Или атаман Чуб…

… Игнаций Чуб схватил подельника Гонту за воротник его рваного жупана. Посмотрел на него страшным взглядом. На левом глазу у Чуба было кривое пятно. Бельмо. Его в народе звали — «крымская соль». Говорил Чуб четко и внятно:

— Ты, собака паршивая, хотел обмануть нас? И меня, и Бабака?! Да? Отвечай, паскуда!

— Нет. Не хотел, Чуб! Это совсем не так! — Гонта презрительно посмотрел на этого «паршивого пса» Бабака. И все понял. Хитрая уловка Гонты совсем не удалась. Ведь он тогда решил сам тайком пойти к ростовщику. И там пытаться сбыть то, что украл из кармана этого наглого смуглого бусурмана. Все бы прошло хорошо. Гонта перебирал мысленно в голове те моменты, когда он был на сто процентов уверен — дело легкое, пшик! и все выгорит! Он не знал, что этот «паршивый пес» был специально приставлен к нему исключительно по воле Игнация Чуба, который как раз почему-то очень мало верил Гонте…

… А Гонта вспомнил, как он вошел к ростовщику. На самом деле он хотел лишь узнать — что это за штучка? Мол, из какого металла, сколько стоит? И так далее. Старый Буба Бронштейн тут же под прилавком схватил небольшой пистоль, как только увидел перед собой этого хитрого пройдоху. А Гонта услышал характерный щелчок и сделал жест рукой, мол, спокойно старик, я здесь по другому поводу…

— Буба! Мне нужны деньги! Есть у меня для тебя очень хорошее и заманчивое предложение… Вот, на — посмотри!.. И не думай мне отказывать!..

Опытный ростовщик знал, что часто, такие типы, как Гонта приносили сплошные подделки. Он взял увеличительное толстое стекло и поставил перед собой свечу. Перед ним был тяжелый брелок красного золота. На вес — 20–25 граммов порядочного золота. Буба уже подсчитывал в уме барыши.

— Где ты его украл, бродяга? Ведь ты знаешь, что это? И что тебе за это может светить?….

— Да мне без разницы! Давай 10 дукатов — и он твой!

— Ты что хочешь меня пустить по ветру, собака?! 10 дукатов?! Ты с ума сошел! Тебе нужны слезы моих дочерей Сары и Ривки? 10 дукатов — это очень много!! Тебе самому опасно даже иметь такую??сумму!

— А сколько ты можешь мне дать, старый ты пройдоха? — стал нервничать Гонта.

— Ну, 4, максимум 5 золотых… И то это многовато для тебя! Он же краденный!.. Значит, не будет ни у кого фарта! Ни у тебя, ни тем более у меня! — ответил ростовщик Буба Бронштейн.

— Да ты чего?! Белены объелся?! В глазах этой собаки камешки гораздо больше стоят, чем 5 золотых! Ага?! — тут же обиделся Гонта.

Не успели они провернуть этот удачный гешефт, как в конторе ростовщика Бубы Бронштейна скрипнула дверь. Звякнул коровий колокольчик и тяжелые двери стали медленно открываться… Буба резко вернул Гонте его брелок, а тот быстро накрыл его ладонью. Они оба подумали про воеводскую стражу. Ведь если бы стражники во время обыска нашли у Гонты краденную вещь, ему бы грозила страшная кара. Пытки на дыбе у Драбской брамы! Это было легкое наказание. Так в Киеве обращались с пойманными ворами! Ну а Бубу, как нарушителя воеводской договоренности, сначала публично высекли плетьми, смоченными в рассоле на Замковом майдане. Его дом и контору конфисковали или сожгли, если бы не нашли на недвижимость покупателей. Жену и дочь обрили бы наголо и пустили на часа три в квартал ремесленников. На растерзание. Самого Бубу затем привязали к вороному коню и долго гнали галопом к заставе. Потом там ростовщика еще раз высекли напоследок и навсегда выгнали из Киева…

… Поэтому Буба Бронштейн быстро вернул «хозяину» его краденую вещь. Дверь скрипнула, тонко звякнул входной колокольчик и за спиной Гонты послышался противный голос этого «паршивого пса» Бабака. Он откашлялся:

— Хм-хм, Гонта. Гы-гы… А мне говорили, что ты с ростовщиками дело не имеешь… Тебя желает видеть атаман Чуб!..

… При упоминании об атамане Игнации Чубе ростовщик Буба поморщился, и еще сильнее сжал рукоять своего пистоля. Хотя, если бы здесь был сам Чуб — оружие не помогло ростовщику. Чуб был сущим дьяволом! Говорили, что его и кривая турецкая сабля — «килич» не берет! И от пули он лихо увивается словно скользкий чернобыльский уж…. Глаз его с белым клеймом, той самой «крымской солью», помогает атаману видеть момент выстрела из мушкета или пистоля. Вот почему он так ловко уклоняется… Словно черт…

Осторожный Буба сплюнул на пол при одном упоминании имени этого мерзавца. Хотя такого откровенного свинства он себе никогда не позволял.

— Тебя желает видеть атаман Чуб!.. — повторил распоряжение «паршивый пес» Бабак. Он странно засмеялся… — в его личной резиденции, в «Святой, мать ее, Обители», гы-гы….

… Итак атаман Чуб за грязным столом в «Святой обители» отпустил Гонту. Тот поправил воротник жупана. Чуб схватил кружку с какой-то крепкой настойкой и влил себе в пасть. Главарь шайки поморщился, рыгнул и занюхал куском хлеба. Затем вкусно глотнул козелецкого пива.

— Смотри мне, бродяга! Обмана я не терплю! Ты знаешь, Гонта, кем я был у светлейшего князя нашего Иеремии Вишневецкого? А он еще тот был деятель! Наших казаков резал без разбора и вешал любого, кторого хоть за что-то, за малейшую провину можно было повесить! Без суда и следствия! В своих распрекрасных Лубнах. Тьфу! Так вот, Гонта, знаешь, кем я у него был?! — спросил тихо, но очень жутким тоном Игнаций Чуб и посмотрел своим «соленым» глазом на подельника Гонту.

— Нет. Не знаю…. — Гонте вдруг стало как-то не по себе от этого взгляда.

— Слушай, сучий потрох! Я пленным казакам, замученным до смерти, которые уже ничего не могли сказать, и которых просто сжигали, я подносил им факел к костру… Я разжигал его, перед их лютой смертью!!! А один, сука, живучий оказался. Пушкарь. Плохо тогда его поляки привязали к столбу. Он вывернулся и плюнул в меня какой-то жидкостью. Теперь у меня это пятно — «крымская соль» в глазу… Днем этот глаз практически не видит! Пользы от него ноль золотых, но когда наступает время битвы, вижу я достаточно ясно. И как летят пули, могу уклониться от неожиданного удара сабли-«карабелы»… Такой у меня подарок и страшное воспоминание о службе у самого заместителя дьявола — Яремы Вишневецкого! Так что ты подумай, Гонта, в следующий раз, не думай меня обманывать! Мне тебя поджечь, раз плюнуть, но сначала… — и он жутко улыбнулся…

Гонта решил, что терять ему жизнь из-за этого похабного мерзавца и упыря еще рановато. Поэтому он просто пожал плечами и положил на стол платок. Атаман Чуб развернул его. В тусклом свете свечей жадно блеснула его улыбка из нескольких вставленных золотых зубов…

По печи пробежал большой рыжий прусак.

— Айда, молодец, Гонта! Хвалю! Хорошая штучка! А ты уже выяснил у этого жлоба Бубы сколько она стоит?

— Нет. Не успел. — ответил Гонта. Он теперь точно знал, кто чего стоит в этой мерзкой и гнилой шайке. Первым он бы убил эту сволочь — Чуба. Ножом! Резким ударом в его «соленый глаз». Затем повесил бы эту вонючую гниду — Бабака. Тот все равно не достоин ни пули, ни ножа. Повесил бы его на осине за грязную давно немытую шею…

Как только атаман Чуб развернул платок, шум, гам и иорданские сердобольные напевы в корчме тут же затихли. Казалось, все уставились на тяжелый брелок, который до этого лежал в кармане у Яна Лооза, а до него принадлежал преподобному приору Зиновиусу Зарембе.

— Что такое?! Что вы глаза свои выпучили?! Пейте себе панове, на здоровье! И не забывайте закусывать! Не ваше это дело! — сказал атаман Чуб, как отрезал и быстро свернул платок с золотой головой собаки с факелом в пасти. Неожиданную добычу он положил во внутренний карман своего жупана.

… Безудержное пьянство и шальное веселье в «Святой Обители» продолжалось. Музыканты Яша и Наник после слезливой иорданской мелодии заиграли бодрящие мелодии. Это был венгерский чардаш. Народ оживился и стал заказывать у Василя Гнедого еще пойла. Троица подозвала к себе корчмаря и приказала нести пива и меда. Чуб предварительно хорошо заплатил, дал Гнедому 10 серебряных грошей и теперь они могли требовать самых лучших блюд. Им принесли зайца с гречневой кашей и белыми грибами. Эта троица достала свои острые тонкие ножи для этого пиршества. Ножи недавно были украдены на Житнем рынке…

— Есть у меня мечта! Одна-однешенькая! — чавкая заячьей передней ногою торжественно произнес одноглазый разбойник Бабак.

— Ну? Ты решил стать ксендзом в монастыре Святого Николая Иорданского? — уточнил подельник Гонта.

— Гы-гы… Не. Вы никогда не догадаетесь!

— Что ж тогда?

— Да уж получше, чем ваш пустопорожний бред! Есть у меня мечта! Ограбить Лавру!

— Какую? — не понял Гонта, — Почаевскую? Это далеко отсюда. Хотя я слышал она очень богатая! Купола из настоящего золота, а у их отцов-настоятелей палаты украшены серебряными пластинами… деньги льются рекой от паломников! И этот поток никогда не иссякает…. Никогда!!!

— Ну и лопух зеленый ты, Гонта! Какую еще Почаевскую?! Дурачина! Это действительно очень далеко от нас! Мы за месяц, а то и два не дойдем туда! Нашу хочу — Печерскую Лавру!

Гонта подозрительно оглянулся. Вроде никто в этом шуме и гаме их не слышал. Гонта перекрестился.

— Дурак ты, Бабак! — сказал атаман Игнаций Чуб. Он щелкнул пальцами, чтобы подельники придвинулись ближе, — мы совершим более существенный поступок. Достойный настоящего мужчины!

— Ну? Какой?

— Мы ограбим… пана воеводу!!

— Святой Крепкий, помилуй!!! И что?! А что нам там у него воровать? — спросил дурачина Бабак. — Там же у него одни крысы и флаг дырявый с Ангелом развевается над башней! На портянки, кстати, пойдет! Если украсть ночью, пока никто не видит… Гы-гы…

Атаман Чуб авторитетно осмотрел своих подельников. Отхлебнул из большой глиняной кружки. Вытер рукавом пьяный рот и очень громко рыгнул.

— Вы уже, хлопцы, поверьте, моему твердому атаманскому слову! Там есть что брать! — … и он сделал картинную паузу, ожидая, пока кто-то из сообщников не спросит, — что же?

— Ну!? Что же? — не выдержал первым этот дурачок Бабак. — Да что там такое? Что? Золото, которое новый воевода Кисель привез для подкупа казаков или для собственного авторитета в переговорах с Хмельницким? Гы-гы…

— Дурак ты, Бабак! — ответил атаман Игнаций Чуб. — Мне доложили — а это очень надежный источник, что там полно… серебра! А может быть, ты и прав, и золота!

— А откуда оно там?! — не понял Гонта.

— Да, действительно, откуда? — поддакнул этот дурачина Бабак.

Чуб огляделся по сторонам. И тихо продолжил.

— Говорят, что внезапно отошел к Святому Апостолу, в его объятия старый подкаштелян Пясота. Так вот у него должны быть запасы серебра! Мой источник не врет!..

Атаман Чуб рассказал, что еще при первом литовском замке, том, что был здесь до этого лет сто или сто пятьдесят назад… Так вот там располагался настоящий монетный двор!

— Настоящий, хлопчикии!!! Настоящий!!! Чеканили там денежки! Деньги, мать их так, дурачки!! Вход в чеканный цех сейчас завален землей, но помещение само по себе осталось…. Оно как раз под замком находится! Под землей!!! Говорят, что дом покойного пана подкаштеляна Пясоты — как раз над ним, над серебряным цехом и стоит! Как вам, панове, хорошие мои?! И попасть туда внутрь за этим серебром можно из дома Пясоты. Впрочем, туда мы так, в открытую, не попадем! Но проникнем иным путем…

Было очевидно, что жадный Бабак, очень заинтересовался этим делом…. Он перестал чавкать кроличьей ногой. Сосредоточился, стал нервничать и сильно вспотел…

— Э… Чуб… а как мы туда попадем?! Там же полным-полно стражи! Замок — это такое серьезное дело для нас! Это серьезная крепость! Разве что попросить Хмельницкого или басурман, возьмите, друзья, пожалуйста, этот высокий замок… Потому что нам, панове, очень туда надо попасть под землю!.. А мы вам на честном слове — треть от вырученной суммы отвалим! Гы-гы…

— Да, Бабак, ты полный идиот…

— А ты в курсе, что с Печерской Лавры, той которую ты хочешь ограбить, можно подземными ходами, лазами и лабиринтами дойти до самого Чернигова, а то и дальше к богоугодному Козельцу?

— Ну? Неужели?! — удивился Бабак. — Как это?!

В его голове это никак не умещалось. Он поставил на стол глиняную кружку — это, мол, Лавра, а на другой конец стола положил оторванную заячью голову и представил себе невероятное между ними расстояние…. Там, где была кружка с пивом — должен был быть Чернигов, а дальше располагался святой Козелец!

— Нет, братцы! Еще раз нет! Такого вообще не может! Вы что!?

— Может, Бабак! Послушай. В Печерской матушке нашей Лавре есть ближние и дальние пещеры. Какова их длина? Знаешь?

— А я знаю?… — пожал плечами Бабак. Он, конечно, не знал. Куда этому дураку.

— Да, так вот в районе всех наших киевских гор тоже есть тайные ходы!! Множество! Пруд пруди! Полно! Зуб ставлю золотой! Ходы ведут как в воеводский замок, так и из него! Надо только нам узнать, где потайные входы есть. Они хорошо скрыты от человеческих глаз… — тихо сообщил Чуб, а Гонта пригнулся поближе, чтобы ничего не пропустить…

— Это целая сеть таких ходов и лазов, — поднял грязный палец с золотым кольцом в виде черепа атаман Чуб, — которые переходят в лабиринты, широкие и высокие галереи, узкие ходы, где обоим не разойтись! Вот они и ведут как к замку, так и от него. Можно спуститься через специальные лазы в замке, например, в чеканный цех! Набрать там серебра полную сумку, а выйти уже в Нижнем городе, на Подольском майдане, или около Доминиканского монастыря, или вообще наверху близ Жидовской брамы… Или перейти под Днепром….

— Да ну! Не верю! Это все бред! Верую только в Пресвятую нашу Деву Марию и святого целителя Пантелеймона! — произнес этот дурачек Бабак. Он достал ржавый металлический крестик, который он украл накануне в церковной лавке и сладко поцеловал его, — поверю, когда увижу!

— Увидишь-увидишь! Есть у меня один человечек, который нам это все покажет и проведет к одному из таких подземных лазов. А другой человечек, тоже, не менее надежный — сейчас устроен лично мной в гарнизон замковой стражи! А? Как вам?! Это мои глаза там внутри! Он приставлен туда мною за очень большие деньги, чтобы мы были в курсе всего, что происходит на горе. В замке. Это он нам подал тогда сигнал, что прибыл пан воевода…

— Это хорошо. Гы-гы-гы, — заржал своим подозрительным смехом опьяневший Бабак. Он поднял еще кружку, сдул с нее пену. Залпом проглотил содержимое, отрыгнул и сказал:

— Как в сухую земельку пошло! А? Давайте, еще по одной кружечке навернем, панове воры!

Все трое еще раз наполнили свои кружки, подняли тост «за великий успех» и новой порцией подольского пенного пива чокнулись и каждый сделали по огромному глотку.

Гонта между тем, потирал руки под столом. Его план начинал срабатывать. Эти двое жадных упырей все же купились на его приманку….