После ужина к Полю Деруледе пришел некий визитер и провел с ним в маленьком кабинете около двух часов.

Высокая фигура гостя в мягкой ленивой позе расположилась напротив гражданина депутата. На другом кресле лежал его тяжелый дорожный плащ, заляпанный грязью долгого путешествия. Тем не менее костюм пришедшего свидетельствовал о самом утонченном вкусе и самых талантливых портных; незнакомец носил его с благородной простотой, совершенно не обращая внимания на эксцентричность покроя.

В отличие от Деруледе, он был высокого роста, с прекрасными волосами и несколько сонным выражением добродушных синих глаз. Когда же он говорил, то soupgon иностранного произношения, растянутые «о» и «а» чуткому уху выдавали британца.

На протяжении всего разговора ласковая улыбка не сходила с лица высокого англичанина.

– Совершенно не понимаю, как вам удалось пробраться в Париж, дорогой Блейкни? – спросил хозяин, положив руку на плечо своего гостя. – Правительство, по-моему, еще не забыло о Сапожке Принцессы.

– Хоу, я на всякий случай позаботился и об этом, – отозвался с коротким смешком Блейкни. – Я послал Тенвилю сегодня утром записку с моим автографом.

– Блейкни, да вы с ума сошли!

– О нет, еще не совсем, мой друг. Черт! Видишь ли, дело здесь не только в моей дьявольской храбрости. Я приплыл сюда на «Полуденном сне», дабы тоже поучаствовать в их забаве, поскольку знаю, что ваши маньяки на достигнутом не остановятся.

– Вы называете это забавой? – печально спросил хозяин.

– А как бы вы хотели, чтобы я это называл? Бессмысленной бесчеловечной трагедией, которая для всех вас имеет только один исход – гильотину?

– Но зачем вы приехали?

– Чтобы… О чем я там говорил, мой друг? – с неподражаемой манерной тягучестью подхватил сэр Перси. – Да. Чтобы, пока вы все суете головы в петлю, дать вашему правительству пищу для размышлений.

– Но как вы думаете, почему мы все это делаем?

– Я могу говорить о трех вещах, мой друг… Не откажетесь ли от понюшки табачку? Нет? Ну, как угодно, – с грациозным жестом совершенного денди сэр Перси сдул крошечку с безукоризненных кружевных манжет и спокойно продолжил: – О трех вещах: о заключенной королеве, уже готовой устать от жизни, о темпераменте французов, во всяком случае, некоторых из них, и еще об идиотизме всего человечества в целом. Именно три эти вещи наводят меня на мысль, что толпа горячих республиканцев во главе с вами, мой друг, готова совершить величайшую глупость из всех, какие когда-либо зарождались во взбудораженных умах проклятых французов.

Деруледе улыбнулся:

– А вам, Блейкни, разве не кажется странным то, что вы, сидя сейчас здесь, у меня, даже ничуть не осуждаете всех этих ужасных приготовлений?

– Я уже не сижу, а стою, – усмехнулся Блейкни и, действительно встав, потянулся во весь свой огромный рост, будто пытаясь прогнать ленивую дрему. – Позвольте сообщить вам, мой друг, – моя лига никогда не берется за невыполнимые вещи. А пытаться сейчас вырвать королеву из рук этих ракалий – вещь абсолютно невыполнимая.

– И все-таки мы попробуем.

– Знаю. Я догадался об этом, и потому я здесь.

Потому и послал свой автограф в Комитет общественной безопасности.

– То есть?..

– То есть! Результат налицо. Робеспьер, Дантон, Тенвиль, Мерлен и вся эта свора теперь начнут повсюду разыскивать меня – иголку в стоге сена. Они собьются с ног в этих поисках, а тем временем вы сможете, ma foi, покинуть Францию на «Полуденном сне» с помощью вашего покорного слуги.

– Но если вас поймают, вам более не удастся спастись.

– Дружище, терьер, потерявший нюх, никогда не поймает крысу. А ваше революционное правительство с того момента, как я ускользнул от Шовелена, нюх потеряло. Собственная ярость ослепила его, я же тем временем совершенно счастлив и спокоен… Да и жизнь для меня стала с некоторых пор дороже: там, за Каналом, есть кто-то, кто будет плакать, если я не вернусь… – Он легко рассмеялся, и его жесткое лицо смягчилось при воспоминании о красивой женщине, с тревогой ожидающей его возвращения.

– Так вы не поможете нам освободить королеву? – с некоторой горечью в голосе обратился к нему Деруледе.

– Всем, что в моей власти, исключая, конечно, безумие, – ответил Блейкни. – А вот когда вы провалитесь, я буду просто счастлив вытащить вас отсюда.

– Мы не провалимся, – горячо откликнулся депутат.

Сэр Перси приблизился к другу и почти с женской горячностью порывисто положил ему на плечо свою гибкую белую руку.

– Ваш план?

На какое-то мгновение Деруледе буквально воспламенился.

– Нас не так уж и много, – начал он, – хотя, быть может, пол-Франции было бы с нами. Впрочем, у нас достаточно и денег, и всяких нарядов для переодевания королевы.

– Дальше?

– Совсем недавно я просил пост смотрителя Консьержери и получил его. Так что завтра переберусь на мою новую квартиру. Тем временем я уже все приготовил для того, чтобы моя мать могла немедленно покинуть Францию в связи с возникшими обстоятельствами..

От Блейкни не ускользнули некоторые нотки сомнения в голосе Деруледе, когда тот говорил про обстоятельства. Он устремил на друга испытующий взгляд, но депутат поспешил продолжить:

– Я все еще очень популярен здесь, и моя семья сможет выехать беспрепятственно. Я непременно должен вывезти их из Франции на случай… на случай…

– Разумеется.

– Ибо лишь тогда, когда я полностью буду уверен в их безопасности, мы сможем приступить к осуществлению нашего плана. Вам известно, что день суда над королевой еще не назначен, но вопрос висит в воздухе. И мы хотим вывести ее из тюрьмы, переодев в форму солдата национальной гвардии. Моей обязанностью как раз является ежевечерний обход тюрьмы перед окончательным ее закрытием на ночь, чтобы проверить – все ли в порядке Королеву всю ночь охраняют два гвардейца, которые сидят в смежной комнате Обычно они всю ночь напролет пьют и играют в карты. Так что есть возможность покрепче накачать их коньяком, чтобы они окончательно потеряли способность соображать. После чего одного удара по голове будет достаточно, чтобы их совсем отключить. Это несложно, у меня достаточно крепкий кулак. Затем.

– Ну а затем, дружище? Затем? Не позволите ли насладиться всеми деталями этой милой картины? Как вы преодолеете двадцать пять следующих постов?

– Меня как смотрителя всегда сопровождает один из гвардейцев…

– И вы идете?

– Я имею право ходить, где мне вздумается.

– Бред! Вы-то имеете это, черт побери, право. А ваш гвардеец? А-а-а? До бровей закутанный в плащ? С женской фигурой? Я в Париже лишь несколько часов – и то уже убедился в том, что в этом проклятом городе нет ни одного чертова гражданина, который не заподозрил бы любого другого, черт побери, гражданина тоже в похищении королевы. Даже воробьи на крыше под подозрением. В эти дни ни одна закутанная фигура не сможет выскользнуть незамеченной из Парижа.

– Но вы же сами… – запротестовал депутат. – Если вы можете незамеченным покинуть Париж, то почему это невозможно для королевы?

– Потому что она женщина… Потому что она – королева! У нее нервная издерганная душа, ум и тело ее измотаны. Увы! Горе и ей, и Франции, издевающейся над таким слабым и беспомощным существом. Скажите, вы сможете схватить Марию Антуанетту за плечи, швырнуть на дно какой-нибудь колымаги и завалить мешками из-под картошки? Я однажды проделал все это с графиней де Турней, но сможете ли вы поступить таким образом с Марией Антуанеттой? Она предпочтет тут же поставить вас на место, чем уронить хотя бы в чем-то свое достоинство, и на первом же повороте выдаст вас этим с головой.

– И что же теперь? Предоставить ее судьбе?

– В том-то и вся беда, дружище. Вы хотите сыграть на наших рыцарских чувствах? Да, мы все, все двадцать человек, всей душой сочувствуем вашему безрассудному предприятию, но… Вы обречены на провал. И если мы тоже встанем на этот безумный путь, то кто же тогда вытащит вас отсюда?

– Но если вы нам поможете, мы победим. Ведь разве не вы заверяли меня недавно, что ваша лига никогда не проигрывает?

– Да. Но она не проигрывает именно потому, что никогда не берется за дело, которое завершить не в силах. Но, черт! Раз уж вы вынудили меня вскочить на коня, дьявол вас всех побери… Я подумаю.

И он засмеялся своим глупым, дурацким смехом, который часто вводил в заблуждение даже умнейших людей двух стран.

Деруледе подошел к тяжелому дубовому столу, отпер его и достал пачку каких-то бумаг.

– Не просмотрите ли? – протянул он их Блейкни.

– Что это?

– Всевозможные варианты на тот случай, если провалится первоначальный план.

– Я бы вам посоветовал лучше сжечь их, друг мой. Разве жизнь еще не научила вас, что бумаге ничего нельзя доверять?

– Я не могу сжечь их. Видите ли, у меня не будет возможности для продолжительной беседы с Марией Антуанеттой. Я передам ей в письменном виде все мои предложения, и она сможет спокойно их изучить, не подвергая меня лишней опасности.

– Сами бумаги подвергают вас опасности.

– Но я осторожен, да и к тому же пока еще совершенно вне подозрений. А кроме того, у меня уже готов целый набор паспортов для любой ситуации, в какой бы ни оказалась королева. Я месяцами подбирал их и теперь готов к любой неожиданности…

Но тут Деруледе вдруг умолк, заметив странное выражение на лице своего друга.

Повернувшись, он увидел в дверях Джульетту, которая, отодвинув портьеру, вошла в комнату. Она была грациозна и мила в муслиновом белом платье, но лицо ее совершенно побледнело; впрочем это, конечно, был всего лишь отблеск мерцающих свечей.

Деруледе инстинктивно бросил бумаги в ящик стола, и решимость в его лице сменилась страстью.

Блейкни спокойно и внимательно поглядывал на обоих.

– Мадам Деруледе послала меня… – нерешительно начала Джульетта, – час поздний, и она очень беспокоится.

– Еще мгновение, мадемуазель. Мы с другом как раз заканчиваем беседу. Могу ли я иметь честь представить вас? Сэр Перси Блейкни, путешественник из Англии, – мадемуазель де Марни, гостья моей матери.