Шовелена весь этот день не покидало нервное напряжение.

Колло д'Эрбуа совершенно замучил его вопросами и упреками, в которых так и сквозили почти не скрываемые угрозы. Он продолжал упорствовать в том, что Гейоль необходимо превратить в хорошо вооруженную крепость с многочисленным гарнизоном. Повсюду надо расставить войска, состоящие не только из муниципальной гвардии, но также и из отряда, недавно присланного из Парижа.

Шовелен не противоречил всем этим наставлениям. Он отлично знал, что Маргарита даже не попытается убежать, но давным-давно уже оставил какие-либо надежды объяснить людям типа Колло, что такая женщина, как Маргарита, никогда не примет спасения, купленного ценой других жизней, и что сэр Перси Блейкни, несмотря на всю любовь к своей жене, предпочтет скорее увидеть ее мертвой, чем пролить невинную кровь для ее избавления.

Колло же был из той самой породы пьяного отребья, каких было предостаточно среди революционеров и которые, появившись на свет в сточных канавах, весьма любили поковыряться в грязи. Ко всем другим они подходили, соответственно, со своей, понятной и близкой им меркой. В этом человеке не было ни искреннего патриотизма Шовелена, ни пылкого бескорыстия Дантона. Он служил революции и способствовал царящей вокруг анархии лишь потому, что благодаря этому мог иметь власть и всеобщую известность, каковых ни одно методичное и придирчивое правительство явно никогда бы ему не предоставило.

История впоследствии подтвердила, что у этой утопической революции не было более чудовищного порождения, чем Колло д'Эрбуа, чьи теории всеобщего человеческого равенства преуспели лишь в том, чтобы вытащить на вершины власти некое количество подобных себе скотов, которые, несмотря на фантастическое возвышение, так и закончили свои дни в грязном и скотском пьянстве.

Спокойный с виду Шовелен и несколько напуганный Колло прекрасно знали, что если Сапожок Принцессы уйдет от них и теперь, то им будет нечего рассчитывать на милость своих коллег.

План, посредством которого бывший дипломат собирался уничтожить не только предводителя, но и всю его лигу, подвергнув героического вождя всеобщему осмеянию, был изумительно тонко продуман во всей его рафинированной жестокости. Шовелен, опираясь теперь еще на одну черточку многогранного характера сэра Перси, был уверен, что тот подпишет оскорбительное письмо и спасет жену ценой своей чести, после чего найдет для себя мир и покой в банальном самоубийстве.

При таком количестве обвинений и грязи, покрывающих ее вождя, лига Сапожка Принцессы не сможет более существовать. А именно ЭТО и являлось конечной целью всех шовеленовских планов. К ТАКОМУ завершению он стремился, размышляя и продумывая все свои действия с того самого момента, как Робеспьер предоставил ему возможность отыграться за свое прошлое поражение. Он шаг за шагом создавал свою интригу, тщательнейшим образом подгоняя каждый кирпич грандиозного здания, начиная с приглашения Кондей на ричмондский бал и заканчивая арестом леди Блейкни в Булони. И все это давало ему возможность увидеть сегодня вечером, как сэр Перси будет подписывать оскорбительнейшую бумагу, спасая жизнь своей горячо любимой жены. Целый день он старался представить, как все это произойдет. Он полностью выполнил свою режиссерскую задачу и только не знал, как будет играть роль главное действующее лицо.

Время от времени, чувствуя, что утомление становится совершенно непереносимым, бывший посол прогуливался вокруг форта Гейоль, стараясь отыскать хотя бы какой-нибудь предлог посмотреть на своих пленников. Маргарита каждый раз в его присутствии продолжала хранить упорное молчание; она отвечала на приветствия легким кивком головы, а на поверхностные вопросы, которые он задавал в оправдание своего появления, либо просто кивала, либо бросала краткие односложные ответы, почти не разжимая губ.

– Надеюсь, все предусмотрено для вашего удобства, леди Блейкни?

– Благодарю, сэр.

– Вы этой ночью собираетесь отправиться на «Полуденный сон». Могу ли я попросить кого-то прибыть за вами?

– Спасибо. Нет.

– У сэра Перси все хорошо. Он пока еще спит, но, как проснется, спросит о вас. Могу ли я передать ему, что у вас все в порядке?

Маргарита кивнула утвердительно, и Шовелену более не о чем было спрашивать. Ее покорность ему понравилась, хотя он подумал, что она, должно быть, как и он, совершенно не находит покоя.

Еще немного погодя, уступая настойчивым приставаниям Колло д'Эрбуа и собственным опасениям, он решил перевести Маргариту из камеры № 6. Об этой перемене он объявил ей в свой следующий визит, как будто чувствовал за собой вину.

– Ради общего спокойствия, леди Блейкни, – пояснял он. – Я даже думаю, что эта перемена доставит вам некоторое облегчение.

Вновь легкий кивок согласия с ее стороны и краткое:

– Как прикажете, месье.

Однако уже перед самым выходом она бросилась в страстном порыве на колени перед аббатом Фуке, ее верным товарищем последних изнурительных дней. Она рыдала в приступе горя:

– О, если б я только знала… если бы только могла увидеть его!.. На мгновение!.. На один только миг!.. Только узнать…

Она всем своим существом ощущала, как страшная неизвестность лишает ее рассудка. Если бы она могла хотя бы только узнать! Хотя бы узнать, что именно он собирается делать!

– Доброму Богу все известно, – ответил старик со своей немудреной обычной философией. – Быть может, все к лучшему.

Комната, в которую Шовелен перевел Маргариту, находилась рядом с той, в которой минувшей ночью происходил знаменательный разговор с ней и сэром Перси.

Это была маленькая, грязная, темная комнатенка с небольшим зарешеченным вентиляционным отверстием в стене. Шовелен, которому очень хотелось продемонстрировать Маргарите, что у него совсем нет желания добавить к ее душевным мучениям еще и физические, приказал превратить ее новое обиталище в более приемлемое для жизни место. На пол постелили толстый мягкий ковер, принесли несколько простеньких стульев и уютную кушетку с парой подушек и пледом, но удивительнее всего был маленький столик с огромным букетом георгинов в вазе, как бы свидетельствовавший о том, что в этой темной комнатке все обстоит прекрасно и благополучно. Кроме того, железная конструкция, находящаяся в углу, была срочно прикрыта занавеской, образовав некое подобие маленького алькова с крошечным умывальником, полотенцем и большим запасом воды. Очевидно, всем торговцам Булони было дано распоряжение доставить все необходимое для удобства пребывания леди Блейкни.

Но настолько же, насколько это место не страдало от наличия окон, не страдало оно и от присутствия дверей. Проем, ведущий в комнатку, был давным-давно уже освобожден от них, и вместо всевозможных запоров и решеток у выхода в полной боевой готовности с байонетами в руках дежурили два гвардейца.

Шовелен сам проводил Маргариту в ее новую камеру. Она молчаливо и равнодушно следовала за ним без единой тени тех страшных эмоций, что вырвались у нее наружу всего лишь несколько минут назад, когда она бросилась на колени перед старым священником, терзая свое сердце. Поначалу она даже не обратила внимания на гвардейцев. Переступая порог, она, конечно же, заметила, что двери нет, и окинула мимолетным взглядом солдат, которым предстояло неотрывно следить за каждым ее движением.

В голове ее неожиданно промелькнула мысль о королеве Марии Антуанетте, которая, находясь в тюрьме Консьержери под беспрерывным наблюдением, вынуждена была испытывать постоянное унижение ее гордости и достоинства. От ужаса бледные щеки Маргариты покрыл густой румянец, а по телу пробежала мелкая дрожь.

И, быть может, именно в это мгновение ей вдруг стало ясно, какое ужасное «или-или» было поставлено перед английским джентльменом, чтобы вынудить его покориться. Жене сэра Перси Блейкни предлагали судьбу Марии Антуанетты.

– Видите, мадам, – елейным голоском едва ли не прямо в ухо сказал ей жестокий враг. – Мы попытались, насколько это в наших скромных силах, сделать ваше пребывание здесь как можно более приемлемым. Могу ли я надеяться, что вам в этой комнате будет вполне удобно дожидаться того момента, когда сэр Перси соберется сопровождать вас на свою великолепную яхту?

– Благодарю вас, сэр, – тихо ответила Маргарита.

– Но если вам вдруг что-нибудь потребуется, прошу вас, зовите меня. Я целый день буду находиться в соседней комнате, и всегда к вашим услугам.

Вошел молодой офицер, который принес скромный полдник – яйца, хлеб, молоко и вино. Шовелен, низко поклонившись Маргарите, вышел. Но перед самым выходом распорядился, чтобы гвардейцы заняли свой пост снаружи, дабы Маргарите не было их видно и дабы у нее во время нахождения в комнате сохранялась полная иллюзия свободы. Вид солдат уже произвел на нее желаемый эффект. Шовелен уловил ее дрожь и понял, что она догадалась. Теперь он был полностью удовлетворен и не имел желания еще более испытывать ее терпение. Он не боялся, что пленники его убегут. Принятых мер было совершенно достаточно.

Даже Колло д'Эрбуа вынужден был теперь согласиться, что все сделано превосходно. Он прочел черновик приготовленного письма и остался весьма доволен его содержанием. В его мужичий мозг даже стало постепенно проникать убеждение о правоте гражданина Шовелена, о том, что этот чертов Сапожок Принцессы и весь его проклятый выводок шпионов из Англии будут действительно уничтожены более эффективно благодаря бесчестию и насмешкам, вызванным подобным письмом таинственного героя, чем просто при помощи гильотины.

– Ба, он непременно сделает это, – говорил он каждый раз, как только ему приходило на ум письмо. – Черт побери! Ведь чтобы спасти свою шкуру, нет ничего проще.

– Вы-то без всяких колебаний подписали бы такое письмо, не так ли, гражданин Колло? – как-то раз, когда они обсуждали это дело, спросил его Шовелен, тщательно скрыв насмешку – Вы бы ни секунды не колебались, если бы вам дали такой шанс – выбирать между письмом и гильотиной?

– К чертям собачьим! – убедительно ответил последний.

– Особенно, – с усмешкой добавил Шовелен, – если вам за это еще пообещают миллион франков.

– Sacres Anglais! – рассерженно чертыхнулся Колло. – Надеюсь, вы не собираетесь и в самом деле дать ему деньги?!

– Наоборот, дадим ему тут же, прямо в руки, так, чтобы каждый видел, что он взял их.

Колло одарил своего коллегу взглядом робкого восхищения; воистину, Шовелен ничего не оставил без внимания в этом деле, все продумал ради уничтожения врага Франции.

– Но ради всех дьяволов преисподней, гражданин, – попросил он. – Хорошенько храните это письмо, когда оно окажется в ваших руках.

– О, я сделаю еще лучше, – ответил тот. – Я вручу его вам, гражданин Колло, и вы тотчас же отправитесь с ним в Париж.

– Этой же ночью! – в триумфе крикнул Колло, обрушив на стол свой кулак в порыве переполнявших его чувств. – Я приготовлю оседланную лошадь и поставлю ее прямо перед воротами, а также эскорт вооруженных людей… Мы помчимся, как сами фурии ада, и не остановимся до тех пор, пока письмо не окажется в руках гражданина Робеспьера.

– Отлично придумано, гражданин, – одобрительно ответил ему Шовелен. – Прошу вас немедленно дать все необходимые распоряжения, чтобы к семи часам все лошади были оседланы и люди в сапогах и при шпорах ждали вас перед воротами Гейоля.

– О, как бы я хотел уже держать в руках это письмо!

– Не беспокойтесь, этим вечером англичанин его напишет. Прилив начнется в половине седьмого, и он будет очень спешить отправиться со своей женой на яхту, если он…

Шовелен замолчал от неожиданно промелькнувшей в его голове мысли, которая на мгновение прогнала с его вышколенного лица и жестокость, и удовлетворение ненависти.

– Что вы хотели сказать, гражданин? – озабоченно спросил Колло. – Что если?..

– О, ничего, ничего! Я всего лишь попробовал представить, что он будет делать после того, как напишет письмо, – задумчиво ответил Шовелен.

– Черт побери! Вернется в свою проклятую страну… Довольный, что так легко спас шкуру… я полагаю. Или вы боитесь, что он вдруг откажется написать письмо? – добавил Колло с неожиданной злобой.

Два человека сидели в большой комнате рядом с той, где теперь находилась Маргарита. Они обсуждали все это возле окна, но, хотя Шовелен и говорил шепотом, Колло постоянно орал, и бывший посол забеспокоился – не слишком ли много они доверяют Маргарите.

И когда Колло выхаркивал свои последние сентенции, он бросил напряженный взгляд в находящуюся напротив комнату Маргариты, где последняя сидела в молчании и столь неподвижно, что казалось, будто она спит.

– Так что же, вы думаете – он откажется? – въедливо наседал Колло.

– Нет!

– А если да?

– А если откажется, то женщину я сегодня же отправлю в Париж, а его повешу на заднем дворе, как последнюю собаку, без всякого суда и прочих формальностей, – твердо ответил Шовелен. – Так что вы видите, гражданин, – добавил он шепотом, – что песенка Сапожка Принцессы в любом случае спета…

– Черт побери! Да уж наверное, – подхватил Колло с хриплым смехом.