Самая утомительная ночь и самый длинный день рано или поздно должны подойти к концу.

Маргерит провела более пятнадцати часов в такой душевной муке, что едва не лишилась рассудка. После бессонной ночи она встала раньше всех обитателей дома, боясь упустить возможность отправиться в путь.

Спустившись вниз, Маргерит застала сэра Эндрю Ффаулкса сидящим в столовой. Он поднялся полчаса назад и успел сходить к Адмиралтейскому пирсу, где узнал, что ни один французский пакетбот и ни одно частное судно еще не выходили из Дувра. Шторм был в разгаре, начинался прилив, и если ветер не ослабнет или не переменится, то им придется ждать еще десять-двенадцать часов до следующего прилива, чтобы выйти в море. Судя по всему, буря не собиралась прекращаться.

Маргерит ощутила отчаяние, услышав эти неутешительные новости. Только твердая решимость позволила ей не пасть духом окончательно и не усилить тем самым и без того мучительное беспокойство молодого человека.

Хотя сэр Эндрю старался не подавать виду, Маргерит понимала, что он волнуется за своего предводителя и друга, и вынужденное бездействие угнетает его не меньше, чем ее.

Впоследствии Маргерит не могла припомнить, как они провели этот утомительный день в Дувре. Боясь попасться на глаза шпионам Шовлена, она сидела с сэром Эндрю в уединенной гостиной час за часом, изредка принимая пищу, которую приносила им Салли, и продолжая напряженно думать, строить планы и иногда надеяться.

Шторм прекратился слишком поздно — прилив спал, не позволяя судам выйти в море. Зато ветер переменился весьма удачно — дул легкий северо-западный бриз, весьма благоприятный для быстрого переезда во Францию.

Маргерит и сэр Эндрю с нетерпением ожидали, когда, наконец, они смогут отправиться в путь. Одним из немногих счастливых моментов дня был тот, когда сэр Эндрю, вернувшись после очередного похода на пирс, сообщил Маргерит, что зафрахтовал быстроходную шхуну, шкипер которой был готов выйти в море, как только позволит прилив.

Теперь время побежало быстрее, ожидание стало менее безнадежным, и, наконец, в пять часов вечера, Маргерит, чье лицо покрывала вуаль, и сэр Эндрю Ффаулкс, переодетый лакеем и несущий багаж, отправились на пирс.

На борту корабля свежий морской воздух приободрил Маргерит; бриз надувал паруса «Пенистого гребня», быстро рассекавшего волны.

Закат после шторма был необычайно красив, и Маргерит, глядя на белые утесы Дувра, постепенно исчезающие из поля зрения, вновь обретала покой и надежду.

Сэр Эндрю был очень внимателен, и она радовалась, что он находится рядом в это тревожное время.

Постепенно из быстро сгущающегося вечернего тумана начал появляться берег Франции. Уже можно было разглядеть несколько мерцающих огоньков шпилей церквей.

Полчаса спустя Маргерит ступила на французскую землю. Она вернулась в страну, где люди тысячами истребляли своих соотечественников и отправляли на плаху женщин и детей.

Даже здесь, в этом отдаленном приморском городе, ощущалось дыхание революции, свирепствовавшей на расстоянии трехсот миль, в прекрасном Париже, ныне внушавшем ужас нескончаемыми потоками крови благороднейших сыновей франции, плачем вдов и криками осиротевших детей.

Все мужчины носили различной степени чистоты красные колпаки с трехцветной кокардой, приколотой на левой стороне. Маргерит заметила, что веселое добродушие на лицах ее соотечественников сменилось выражением опасливого недоверия.

Теперь каждый шпионил за своим соседом, самая невинная шутка могла в любой момент явиться доказательством симпатий к аристократам или измены народу. Даже во взглядах женщин светились страх и злоба, и наблюдая за сходящей на берег Маргерит и следующим за ней сэром Эндрю, они бормотали себе под нос: «Sacres aristos!» или «Sacres Anglais!» .

Других комментариев их появление не вызвало. Кале даже в те дни находился в постоянных деловых отношениях с Англией, и английских торговцев можно было часто видеть в этих местах. Из-за существовавших в Англии высоких пошлин французские вина и коньяки постоянно переправлялись туда контрабандой. Это вполне удовлетворяло французских буржуа, которым нравилось смотреть, как обирают ненавидимых ими английское правительство и английского короля. Поэтому в захолустных тавернах Кале и Булони английские контрабандисты всегда были желанными гостями.

Таким образом, когда сэр Эндрю вел Маргерит по извилистым улочкам Кале, горожане, отпускавшие ругательства при виде чужестранцев, одетых по английской моде, считали, что они прибыли сюда присматривать товары для своей туманной страны.

Тем не менее, Маргерит интересовалась, как могло случиться, что высокая массивная фигура ее мужа оставалась в Кале незамеченной; к какой же изощренной маскировке ему приходилось прибегать, чтобы делать свое благородное дело, не привлекая излишнего внимания.

Почти не разговаривая, сэр Эндрю вел ее через весь город по направлению к мысу Гри-Не . Улицы были узкими и грязными, повсюду ощущался запах несвежей рыбы и сырых погребов. Во время шторма прошлой ночью шел сильный дождь, Маргерит часто ступала в липкую грязь, так как на дорогу лишь местами падал свет из окон домов.

Но молодая женщина не обращала внимания на эти досадные неудобства. «Мы можем найти Блейкни в «Серой кошке», — сказал ей сэр Эндрю, когда они сошли на берег, и Маргерит шла, словно по аллее, устланной лепестками роз.

Наконец они достигли места назначения. Сэр Эндрю, очевидно, знал дорогу, так как он безошибочно ориентировался в темноте и ни разу не обратился с вопросом к прохожим. Было слишком темно, чтобы Маргерит смогла рассмотреть внешний облик дома. «Серая кошка», по-видимому, была маленькой придорожной таверной в пригороде Кале на пути к Гри-Не. Она находилась на некотором расстоянии от берега, ибо шум волн доносился издалека.

Сэр Эндрю постучал в дверь набалдашником трости, и Маргерит услышала изнутри дома ворчание и серию ругательств. Сэр Эндрю постучал вновь — на сей раз более властно, и после очередных ругательств послышались шаркающие шаги. Вскоре дверь открылась, и Маргерит увидела, что стоит на пороге самой грязной и убогой комнаты, какую только можно было себе представить.

Обои клочьями висели на стенах, среди мебели не было ни одного целого предмета. Одни стулья были со сломанными спинками, у других не имелось сидений, угол стола вместо сломанной ножки подпирала вязанка хвороста.

В углу комнаты находился очаг, над которым висел горшок, распространявший запах супа. Наверху одной из стен виднелось подобие чердака, прикрытого бело-голубой занавеской, куда вели шаткие ступени.

Бесцветные обои покрывали пятна грязи, среди которых выделялись написанные мелом слова: «Liberte — Egalite — Fraternite» .

Убогое жилище освещала зловонная масляная лампа, свешивавшаяся с перекладин потолка. Облик помещения был настолько отталкивающим, что Маргерит не могла себя заставить переступить порог.

Однако сэр Эндрю решительно шагнул вперед.

— Мы английские путешественники, гражданин! — заявил он по-французски.

Субъект, открывший дверь на стук сэра Эндрю и являвшийся, очевидно, хозяином таверны, был пожилым коренастым крестьянином, одетым в грязную голубую блузу, тяжелые сабо, пучки соломы из которых устилали весь пол, поношенные голубые штаны и неизменный красный колпак с трехцветной кокардой, свидетельствующий о его политических взглядах. В руке он держал короткую деревянную трубку, от которой исходил запах отвратительного табака. Он с подозрением оглядел двоих путешественников, пробормотал: «Sacrrres Anglais!» и плюнул на пол, демонстрируя тем самым высокую степень свободы духа, но, тем не менее, отошел в сторону, позволяя им войти, так как, несомненно, знал, что «Sacrrres Anglais» обычно имеют туго набитые кошельки.

— О Боже! — воскликнула Маргерит, входя в комнату и держа у носа надушенный носовой платок. — Что за мерзкая дыра! Вы уверены, что это то самое место?

— Совершенно уверен, — ответил молодой человек, в свою очередь доставая отделанный кружевом носовой платок и смахивая им пыль со стула, чтобы на него могла сесть Маргерит, — но клянусь, что никогда не видел более гнусной берлоги.

— Да, — заметила Маргерит, с отвращением глядя на грязные стены, сломанные стулья и колченогий стол, — привлекательным это заведение не назовешь.

Хозяин «Серой кошки», которого звали Брогар, не обращал никакого внимания на своих гостей, считая, что свободному гражданину не подобает оказывать почтение кому бы то ни было, даже если они модно и богато одеты.

У очага, скрючившись, сидела фигура, облаченная в тряпье и, по всей вероятности, являющаяся женщиной, хотя на это указывали только чепчик, когда-то бывший белым, и некое подобие юбки. Она что-то бормотала про себя и время от времени помешивала варево в горшке.

— Эй, друг мой! — окликнул хозяина сэр Эндрю. — Мы хотели бы поужинать. Эта гражданка, — он указал на груду тряпья у очага, — готовит необычайно аппетитный суп, а моя хозяйка не ела уже несколько часов.

Брогару потребовалось несколько минут, чтобы обдумать это заявление. Свободному гражданину не пристало отвечать слишком быстро, когда кто-то что-то от него требует.

— Sacrrres aristos! — пробормотал он и в очередной раз плюнул на пол.

Медленно подойдя к шкафу с пустой посудой, стоящему в углу комнаты, Брогар вытащил из него старую оловянную супницу и молча вручил ее своей прекрасной половине, которая также без единого слова стала наполнять супницу варевом из горшка.

Маргерит с ужасом наблюдала за этими приготовлениями. Если бы не стоящая перед ней серьезнейшая задача, она пулей бы вылетела из этого грязного и вонючего логова.

— Наши хозяева не слишком любезны, — заметил сэр Эндрю, видя страх на лице Маргерит. — Я бы хотел предложить вам более гостеприимное пристанище, но думаю, что суп окажется съедобным, а вино — хорошим. Эти люди барахтаются в грязи, но живут, как правило, неплохо.

— Умоляю вас, сэр Эндрю, не беспокойтесь обо мне, — сказала Маргерит. — Мне сейчас едва ли до ужина.

Брогар, не спеша, продолжал свои отвратительные приготовления, поместив на стол пару ложек и два стакана, которые сэр Эндрю предусмотрительно как следует вытер.

Хозяин извлек бутылку вина и хлеб, и Маргерит, заставив себя придвинуть стул к столу, начала делать вид, что ест. Сэр Эндрю, следуя своей роли лакея, стоял за ее стулом.

— Умоляю вас хоть немного поесть, мадам, — промолвил он. видя что Маргерит не в состоянии притронуться к пище. — Помните, что вам понадобятся все ваши силы.

Суп и в самом деле оказался совсем не плох — Маргерит наслаждалась бы им, если бы не омерзительное окружение. Тем не менее, она надкусила хлеб и выпила немного вина.

— Мне не нравится видеть вас стоящим за моим стулом, сэр Эндрю, — заметила молодая женщина. — Вы нуждаетесь в пище так же, как и я. Можете сесть за стол и воспользоваться этим подобием ужина — хозяин всего лишь подумает, что я — эксцентричная англичанка, бежавшая с собственным лакеем.

Действительно, Брогар, поставив на стол самое необходимое, не проявлял больше к гостям ни малейшего интереса. Мамаша Брогар, шаркая ногами, вышла из комнаты, а хозяин бродил взад-вперед, дымя зловонной трубкой иногда под самым носом Маргерит, как подобает свободному гражданину, для которого все вокруг равны.

— Черт бы побрал эту скотину! — выругался сэр Эндрю, охваченный чисто британским гневом, в то время как Брогар, покуривая и опершись на стол, высокомерно взирал на двух «sacrrres Anglais».

— Ради Бога, друг мой, — поспешно предупредила Маргерит, видя, что сэр Эндрю угрожающе сжал кулак, — помните, что вы во Франции, где народ в этом благословенном году не блещет добродушием.

— Я бы свернул шею этому мужлану! — сердито пробормотал сэр Эндрю.

Вняв совету Маргерит, он сел за стол рядом с ней, и оба изо всех сил старались обмануть друг друга, делая вид, что едят и пьют.

— Умоляю вас, не злите хозяина, — сказала Маргерит, — иначе он откажется отвечать на наши вопросы.

— Сделаю все, что от меня зависит, но я бы с большим удовольствием надавал ему пинков, чем стал бы расспрашивать о чем бы то ни было! Друг мой, — любезно обратился он к Брогару по-французски, постучав его по плечу, — вы много видели английских путешественников в этих местах?

Брогар, бросив на него взгляд через плечо, некоторое время продолжал попыхивать трубкой, а затем буркнул:

— Видел иногда…

— Англичане всегда знают, где раздобыть хорошее вино, не так ли, приятель? — легкомысленно продолжал сэр Эндрю. — Миледи желает узнать, не видели ли вы ее большого друга, высокого английского джентльмена, который часто приезжает в Кале по делам. Он недавно отправился в Париж, и миледи надеялась встретить его в Кале,

Маргерит старалась не смотреть на Брогара, чтобы не обнаружить беспокойства, с которым она ожидала его ответа. Но свободный французский гражданин никогда не спешит отвечать на вопросы. Помолчав, Брогар медленно произнес:

— Высокий англичанин? Да, я видел его сегодня.

— Видели сегодня? — переспросил сэр Эндрю.

— Ага! — буркнул Брогар. Затем он бесцеремонно взял со стула шляпу сэра Эндрю, надел ее себе на голову и подтянул свою грязную блузу, пытаясь изобразить с помощью пантомимы, что человек, о котором идет речь, был очень красиво одет. — Этот высокий англичанин — sacrrre aristo!.

Маргерит с трудом подавила вскрик.

— Это сэр Перси! — прошептала она. — Он даже не был переодет!

Молодая женщина улыбнулась сквозь набежавшие слезы при мысли о своем муже, пустившемся в смертельно опасное предприятие в камзоле, скроенном по последней моде, с жабо и манжетами из дорогих кружев.

— Какое безрассудство! — вздохнула она. — Скорее, сэр Эндрю, спросите этого человека, когда ушел Перси.

— В самом деле, приятель, — обратился к Брогару сэр Эндрю, — милорд всегда красиво одевается — высокий англичанин, которого вы видели, несомненно, друг миледи. Вы сказали, он ушел?

— Ушел, но вернется — он заказал ужин.

Сэр Эндрю предупреждающе положил ладонь на руку Маргерит — это было сделано как раз вовремя, ибо в следующую секунду она выдала бы себя радостным криком. Перси цел и невредим, он вернется сюда, и она скоро его увидит!..

— Вы говорите, — сказала она Брогару, превратившегося в ее глазах в посланного небом вестника блаженства, — что английский джентльмен должен вернуться сюда?

Вестник блаженства плюнул на пол, выражая презрение к аристократам, облюбовавшим «Серую кошку».

— Он заказал ужин, — буркнул хозяин, — значит, вернется.

— А вы не знаете, куда он пошел? — продолжала допытываться Маргерит, кладя точеную белую ручку на грязный рукав его голубой блузы.

— Достать лошадь и повозку, — лаконично ответил Брогар, сердито стряхивая руку, которую были бы счастливы поцеловать принцы.

— Когда же он ушел?

Но Брогар явно решил, что с него достаточно вопросов. Он считал, что свободному гражданину не подобает подвергаться допросам каких-то sacrrres aristos, даже если они богатые англичане. Поэтому, дабы не выглядеть раболепным, достойный трактирщик старался отвечать как можно более грубо.

— Не знаю, — огрызнулся он. — Я сказал достаточно, voyons, les aristos!.. Он приходил сегодня, заказал ужин, ушел и вернется. Voila!

И с этой прощальной демонстрацией права человека и гражданина грубить, сколько душе угодно, Брогар вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.