Атмосфера в семье несколько изменилась, что, очевидно, было неизбежным после признания Марго. Она пыталась быть такой же веселой, как прежде, но ей это не удавалось, а Робер казался подавленным. Несомненно, это явилось для него ударом.

Марго была очень ласкова с мужем, и Робер, конечно, ценил это, но я видела, как он смотрит на Шарло, словно не в силах поверить истории его появления на свет.

— Ничего, он привыкнет к этой мысли, — успокаивала меня Иветт, — а так как об этом уже известно стольким бессовестным людям, то кто-нибудь из них так или иначе все ему рассказал бы. Хорошо, что Робер узнал об этом от Маргерит. Он славный молодой человек, а ей повезло с мужем, в отличие от ее матери…

Это снова привело нас к Урсуле, и так как я была не в силах удержаться от предложенной темы, то устремилась на поиски новых открытий.

— Урсула ведь почти все время оставалась у себя в комнате, — сказала я. — Что думали об этом люди? Ведь в замке, наверное, часто бывали приемы?

— Разумеется, и сначала Урсула выходила к гостям. Сперва они с графом изображали любящую пару, но потом она все чаще стала ссылаться на недомогание. Конечно, Урсула очень ослабла после родов и уже так и не смогла поправиться полностью.

— Но она возвела свои болезни в культ, не так ли?

— Да, конечно. Иногда Урсула вела себя совсем по-детски. Когда происходил прием, которого она хотела избежать, то ей достаточно было сказать: «О, как у меня болит голова!» А Ну-Ну тут же предлагала: «Я дам тебе болеутоляющее или сок майорана». Но Урсула качала головой и отвечала: «Нет, Ну-Ну, я не хочу твоих настоек. Я просто посижу с тобой, и голова пройдет». Разумеется, Ну-Ну нравилось думать, что ее малышке становится легче от одного присутствия старой няни. Но я начала понимать, что многие свои болезни Урсула выдумывала для оправдания. Мы обе так ненавидели графа, что всегда бросались ей на выручку и говорили ему, что графиня плохо себя чувствует, и лучше ей остаться у себя.

— Придумывать себе болезни — опасное занятие, — заметила я. — Вы притворяетесь больной, чтобы избежать чего-нибудь, а потом начинаете понимать, что и вправду больны.

— Может и так. С годами Урсула действительно превратилась в инвалида, хотя вроде бы у нее не было никаких серьезных недугов. Граф презирал ее, считая симулянткой, кем она в какой-то степени и была. И все же мне казалось, что она в самом деле больна, только не теми болезнями, на которые жалуется. Урсула почти перестала выходить из комнаты, прячась от мужа на диване и в шезлонге.

— Так можно ли порицать графа за измены?

— Можно! — свирепо заявила Иветт. — Мне известно побольше вашего.

Некоторое время мы молчали.

— Когда-нибудь… — заговорила Иветт, но не кончила фразу. — Неважно.

— Но что вы хотели сказать?

— Я храню все письма Урсулы, — ответила она. — Более шести лет она писала мне регулярно раз в неделю, давая выход своим чувствам. Она просто излагала мысли на бумаге. Для меня это было все равно, что говорить с ней. Иногда я получала одновременно несколько писем. Урсула обычно нумеровала их, чтобы я читала по порядку.

Следующие ее слова испугали меня.

— Из ее писем я узнала о вас. Она сообщила мне о вашем приезде в замок и о том, какое впечатление вы производите на графа… а он на вас.

— Я не знала, что Урсула настолько осведомлена обо мне.

— Хотя она почти не выходила из комнаты, ей было известно, что происходит в замке.

— И что же она писала обо мне?

Иветт молчала.

* * *

В Грасвиль прибыл курьер от графа. Он привез письма графу де Грасвилю, Марго и мне.

Я взяла письмо к себе в спальню, чтобы прочесть его в одиночестве.

«Моя любимая!

Я очень доволен, что Вы в Грасвиле, и хочу, чтобы Вы оставались там, пока я не приеду или не пришлю за Вами. Не знаю, когда это произойдет, но можете не сомневаться, что я не буду терять времени и осуществлю это, как только представится возможность. Ситуация в Париже быстро ухудшается. Уже были волнения, и около лавок хозяева установили баррикады. По улицам маршируют толпы с трехцветными флагами. Герои дня — Неккер и герцог Орлеанский, но завтра их могут сменить другие. Перемен можно ожидать в любой момент. Иногда мне хотелось бы посмотреть, что будет делать герцог Орлеанский во время столкновения короля и аристократии с Дантоном [176] , Демуленом [177] и прочими. Наверное, вообразит, что его провозгласят королем. Но, по-моему, не будет ни монархии, ни короля. А коронованный король останется таковым до самой смерти.

Моя дорогая Минель, как бы я хотел, чтобы Вы были здесь, и я мог бы поговорить обо всем этом с Вами. Единственное, что поддерживает меня в этом мрачном мире, — надежда на то, что Вы и я когда-нибудь будем вместе.

Шарль-Огюст.»

Я перечитывала письмо снова и снова, сияя от счастья. В эти минуты ничего, что бы я ни услышала о графе, не могло изменить мои чувства к нему.

В тот вечер я легла рано. Ужин прошел в молчании. Грасвили mere и pere были явно расстроены известиями из Парижа. Бывали времена, когда тревожная атмосфера ощущалась даже здесь. Робер тоже стал невесел. Трудно было ожидать от него особой радости по поводу открытия, что у его жены до брака родился незаконный ребенок. Требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли. На Марго всегда удручающе действовали разговоры с отцом и письма от него. Меня интересовало, что он ей написал.

Когда я причесывалась за туалетным столиком, в дверь постучали, и после приглашения войти в комнате появилась Иветт с пачкой бумаг в руке.

— Надеюсь, я не помешала? — спросила она.

— Конечно, нет.

— Я хочу показать вам кое-что. Я долго ломала голову, стоит ли это делать, но решила, что да.

Прежде чем Иветт сообщила мне, что она держит в руке, я уже это знала.

— Письма Урсулы! — воскликнула я.

— Последние, которые я получила, — ответила Иветт. — Она, должно быть, написала их за несколько дней до смерти. Фактически они пришли ко мне в тот день, когда ее не стало. Их привез курьер, и ни он, ни я еще не знали о происшедшем.

— Почему вы решили показать их мне?

— Потому что, по-моему, в них есть кое-что, что вам следовало бы знать.

Я опустила глаза. Иветт, очевидно, стало известно, что сегодня пришли письма от графа, и одно из них предназначалось мне.

— Если вы хотите, чтобы я их прочла… — начала я.

— Думаю, вам стоит это сделать. Доброй ночи.

Иветт положила пачку на туалетный столик и вышла.

Я зажгла три свечи в канделябре у кровати и легла в постель. Опираясь на подушки, я развернула три письма. Они были пронумерованы.

Мне не хотелось читать письма, так как они были адресованы не мне, и я чувствовала, что сую нос в чужие дела. Од-1ако я честно призналась себе, что хочу знать все об Урсуле, и что моя неохота вызвана, главным образом, не щепетильностью, а боязнью обнаружить что-либо ужасное о графе.

Я развернула первое письмо.

«Моя дорогая Иветт!

С каким удовольствием я тебе пишу! Ты знаешь, что наша переписка меня очень утешает. Читая твои письма, я словно говорю с тобой, а ведь я всегда рассказывала тебе обо всем.

Жизнь идет, как прежде. Ну-Ну приносит мне завтрак, отодвигает занавесы, убеждается, что солнце меня не беспокоит, и что я как следует укрыта одеялом от сквозняка Впрочем, никаких сквозняков в моей комнате она никогда не допускает. Маргерит вернулась после долгого пребывания за границей в сопровождении особы, именуемой кузиной, что, разумеется, не соответствует действительности. Это его очередное увлечение, правда, он прежде никогда не представлял их, как кузин. Она англичанка, Маргерит познакомилась с ней, живя в Англии. Ее представили мне. Высокая миловидная девушка с красивыми густыми волосами и голубыми глазами несколько необычного оттенка; выглядит независимой и ни в коей мере не легкомысленной. Я даже удивлена — она совсем не его тип. Я наблюдала за ней, когда она гуляла в саду с Маргерит. О людях всегда узнаешь многое, когда они не подозревают, что за ними следят. Он явно изменился. Мне внезапно пришло в голову, что на сей раз это может оказаться серьезным.

Вчера у меня произошел необычный приступ боли. Ну-Ну устроила панику и стала пичкать меня настойками омелы. Она все время пристает ко мне со своими травами и отварами. Я уже раз шестьсот слышала, как друиды [180] называли то или иное растение, как они считали, что оно может исцелить все недуги и даже обеспечить бессмертие. Как бы то ни было, лекарство Ну-Ну успокоило боль, и я проспала почти весь день.

Его я не видела около недели. Думаю, что скоро он нанесет мне визит. Меня удивляет, что он считает это своим долгом. Я боюсь его посещений, и думаю, что отказ от них не был бы для него потерей.

Но хочу тебе сказать, что на сей раз он держался по-иному. Обычно он сидит на стуле, не отрывая глаз от часов. Я знаю, что он считает время, которое должен провести у меня. Свое презрение он просто не в состоянии скрыть. Оно заметно во всем — в его взгляде, голосе, позе.

Ну-Ну рассказала ему о моем приступе боли. Ты знаешь, что она всегда винит его во всем. Если я порежу палец, то Ну-Ну найдет способ представить происшедшее, будто в этом виноват он. Но теперь мне показалось, что я вижу в его глазах какую-то странную задумчивость.

Это каким-то образом связано с той девушкой. Она совсем не похожа на тех, кого бы ты легко могла себе представить. Она была школьной учительницей. Я что-то слышала о ней, когда не так давно ездила в Англию. Какое ужасное это было время! Но он настаивал на моей поездке, так как мы были должны повидать Маргерит. Я, как тебе известно, все время плохо себя чувствовала и не хотела расставаться с Ну-Ну. Она чуть с ума не сошла, пока я не вернулась, и тут же начала пичкать меня всевозможными снадобьями, дабы очистить от иноземной скверны!

С этой девушкой он, должно быть, познакомился, когда Маргерит посещала школу, которую содержала ее мать. Она очень хорошо говорит по-французски.

Однажды я видела его с ней в саду. Конечно, я смотрела издали, но что-то в его жестах и поведении сказало мне, что она не его любовница. Глядя на них, я подумала о Габриель Легран, и это почему-то меня так рассмешило, что Ну-Ну испугалась, не начинается ли у меня истерика.

У нас очень странная семья. Впрочем, какой семьи можно ожидать при таком главе?

Я всегда с радостью пишу тебе, Иветт. Мне было бы очень одиноко без нашей переписки. Иногда я чувствую себя такой усталой.

Жду новостей от тебя, дорогая Иветт, и не думай, что меня утомляют подробности. Меня очень интересует то, как Жозе переварила суп или пережарила курицу. Я хочу знать, что происходит за пределами нашего дома, где вечно разыгрывается какая-то высокая трагедия, от которой хочется спрятаться. Это делает простую спокойную жизнь такой привлекательной!

Так что жду писем, милая Иветт. Доброй ночи!

Урсула».

Прочитав первое письмо, я вновь сложила его. Мое сердце билось подозрительно быстро. Я уже понимала, к какому выводу должны привести эти письма, увидев себя глазами Урсулы и узнав, что она незаметно наблюдала за мной.

Я открыла следующее письмо.

«Дорогая Иветт!

Я получила очередную порцию настойки омелы. Ну-Ну ходит вокруг меня и бормочет, выражая недовольство моими болями и удовлетворение своим лечением.

Она говорила обо мне с ним и потребовала врачей. Я знаю, что у нее на уме. Ну-Ну думает о моей матери. От меня это всегда скрывали, но я знаю, что она покончила с собой, потому что боялась будущего. Ее болезнь продолжала бы ухудшаться и медленно убивать ее. Я знала об этом, так как часто притворялась, что сплю, когда рядом сплетничали слуги. Ты знаешь, как я умею делать вид, будто верю всему, что мне говорят. Думаю, они боялись рассказывать мне правду о смерти матери, потому что знали, что я тоже больна, и опасались, что могу уйти из жизни таким же образом. Но Ну-Ну, которая все время была рядом со мной, должна понимать, что я никогда не пойду на самоубийство. В этом я твердо уверена. Помнишь, как мы с тобой говорили на эту тему? Я считаю, что человек должен прожить отведенный ему срок, как бы тяжела ни была его жизнь. Ну-Ну очень за меня тревожится. «Что с тобой будет, когда я уйду?» — часто спрашивает она. «Куда уйдешь?» — дразню я ее. «На небеса». Я смеюсь, а она так расстраивается, что мне приходится ее утешать и говорить, насколько она мне необходима. Я согласилась, чтобы Ну-Ну потребовала у него вызвать врачей. Уверена, что он сказал: «Очередная симуляция». Но меня это мало заботит.

Убеждена, что его чувство к молодой англичанке-учительнице не совсем обычно. Для него она явно Женщина с большой буквы. Ну-Ну в бешенстве. Она ненавидит эту девушку, а Маргерит, напротив, очень ее любит. Они все время вместе, поддерживая миф о «кузине». Это хорошая выдумка, чтобы держать ее в замке, не привлекая особого внимания. Конечно, присутствие девушки причиняет сильное беспокойство кое-кому, как ты можешь догадаться.

Когда я думаю о Габриель Легран, сидящей в своем доме, как паук, подкарауливающий муху, то меня охватывает такой смех, что Ну-Ну хватается за настойку подмаренника. Если ты успела об этом забыть, то напоминаю тебе, что это лекарство от истерии. Я отлично подкована в таких вещах, что не удивительно в обществе Ну-Ну. Интересно, что думает Габриель об этой девице. Но пока я жива, какое это имеет значение! Габриель утешается тем, что я инвалид и постоянно болею, в то время, как она подарила ему Этьена — сына, надежду всего дома! О, Иветт, какое это оскорбление нашему полу! Дочерей в семье не хотят. Если бы Маргерит была мальчиком, кто знает, какой стала бы наша жизнь. Сколько женщин оказались отвергнутыми из-за того, что они не могли родить сына! Как это характеризует наше общество! Но мне еще повезло. Многие женщины ходят беременными несколько лет подряд и рожают только дочерей, если дело не кончается выкидышем. Я избавлена от этого. Со мной этот опыт больше не повторится — я для такого не приспособлена. Я сразу же это знала, как и он — поэтому он меня так ненавидит. Тебе известно, что он за человек. Женщины необходимы ему, как воздух. Он не может без них жить. Так было и будет с юношеских лет до самой смерти. Поэтому история с учительницей и кажется мне такой странной. Конечно, это не будет продолжаться вечно. Но странно, что такое случилось вообще.

Девушка и вправду очень симпатичная, хотя Ну-Ну так не считает. У нее есть природное чувство собственного достоинства и она не держится высокомерно. Строгое воспитание не позволяет ей пускаться в легкомысленные любовные приключения, потому, очевидно, она и держит его на расстоянии. Ну, посмотрим, что будет дальше.

Врачи приходили сегодня. Они выстукивали меня и задавали бесконечные вопросы, а потом долго говорили с Ну-Ну. Его при этом не было, что им, несомненно, показалось странным. Он считает, что это фарс. Очевидно, так оно и есть, но я согласилась на врачей, чтобы успокоить Ну-Ну. Она стала очень серьезной, заставляет меня подолгу отдыхать и все время спрашивает, есть ли у меня боли. Я иногда притворяюсь, что есть, дабы дать ей возможность поить меня своей омелой. Доброй ночи. Мне пора спать.

Урсула».

Оставалось еще одно письмо. Я начала понимать, что Урсула была совсем не такой, какой я ее себе воображала. Она не была капризным инвалидом. Просто эта женщина ненавидела брак, причем не именно свой, а всякий. У нее отсутствовали страсть и материнские инстинкты, но она могла испытывать привязанность к людям — примером служили Ну-Ну и Иветт. Урсула не хотела участвовать в происходящих событиях — ей нравилось, сидя в своей комнате, наблюдать за ними. При этом она испытывала интерес к творившемуся вокруг, но предпочитала быть не актером, а зрителем.

Я взяла последнее письмо.

«Моя дорогая Иветт!

Я внезапно поняла происходящую вокруг нас драму. Народ пробудился, и мы на грани революции. Я читаю газеты и вижу, что дело обстоит куда серьезнее, чем мы себе внушали. Интересно, что же будет с нами? Я болтала с одной из горничных, которая пришла убирать. Ну-Ну задремала, поэтому она говорила со мной свободно, на что никогда бы не осмелилась в ее присутствии. Как тебе известно, меня нужно оберегать от всего неприятного. Я узнала от девушки, что во многих местах страны произошли волнения, и что народ готов восстать и требовать своих прав. Должна сказать, что девушка сообщала об этом с явным удовольствием. Она при этом так смотрела на мое неглиже, будто считала, что оно по справедливости должно принадлежать ей. После этого я не могла не задуматься над тем, что произойдет со мной, если начнутся беспорядки. Я не могу себе представить, чтобы люди осмелились попытаться отнять у него замок. Он бы утихомирил их одним взглядом.

То, что я так долго не знала о происходящем в стране, внушило мне мысль, что я могу не догадываться и о многом, что творится у меня под носом.

Он все еще тоскует по учительнице, а она держит его на расстоянии, возможно, стремясь подобным образом распалить его страсть. Но я в этом не уверена. Из того немногого, что я узнала от Маргерит, эта девушка — просто кладезь премудрости. Маргерит только и говорит о своей замечательной Минель. Думаю, что она коверкает ее имя. Оно звучит по-французски, а наша классная дама — англичанка с головы до пят. Французский язык звучит в ее устах как-то неподходяще, хотя говорит она на нем великолепно.

Он хочет убрать меня с пути. Конечно, его давно уже обуревало это желание, но никогда оно не было таким сильным, как теперь. Когда я говорю «убрать», то имею в виду не из поля зрения, а из земной жизни. Я внезапно со страхом осознала это, потому что, как тебе известно, этот человек не успокаивается, пока не удовлетворит свое желание.

Я, проведшая все эти годы в условиях, которые едва ли можно назвать жизнью, неожиданно оказалась в центре интриги. Дело в том, Иветт, что несколько человек желают, и притом страстно, избавиться от меня. Во-первых, мой горячо любимый супруг, которому не терпится предложить своей учительнице достойный брак. Не сомневаюсь, что именно таковы его намерения.

Во-вторых, Габриель, долгие годы терпеливо ожидающая моей смерти и в то же время желающая, чтобы я продолжала жить. Если я умру, он может жениться снова, но женится ли он на ней? Габриель доказала, что в состоянии родить сына. Демонстрацией этого ростом в шесть футов служит Этьен. Кто может усомниться, что граф его отец? Бедная Габриель, в каком же она затруднительном положении! Я знаю, что она долгое время была ему верной возлюбленной, но мужчина, овдовев, обычно женится не на стареющей любовнице, а находит себе молодую девушку. Можешь себе представить, что она испытывает, глядя на юную учительницу, очаровавшую ее любовника? А Этьен, что чувствует он?

К тому же есть еще и Леон. В тот вечер, когда происходил бал, я кое-что о нем узнала. Я всегда посылала семье Леона еду, одежду и даже деньги, так как считала себя отчасти виноватой перед ними. Ведь из-за того, что я не родила сына, мой муж так бешено гнал лошадей, что случилось несчастье. Раз в месяц я посылала к родным Леона Эдуара, одного из своих грумов. Он сообщал мне новости о них. Так вот, во время бала мне удалось кое-что разузнать, и Леону это известно. Поэтому он боится меня. Но я устала, а это слишком длинная история, так что расскажу тебе ее в следующий раз.

Как видишь, Иветт, в этом семействе сплошные драмы. Интересно, чем все это кончится. Но, как бы то ни было, это делает мою жизнь менее скучной. Мне не терпится узнать, что произойдет дальше.

Меня всегда интересовали люди. Правда, я хотела только наблюдать за ними, а не выходить на сцену сама. Особенно для меня отвратителен брак и все, что с ним связано. Очевидно, так бывает не со мной одной.

Завтра напишу тебе более подробно. Сейчас я немного утомилась, а мне хочется сообщать тебе обо всем на свежую голову.

Спокойной ночи!

Урсула.»

Письмо выпало из моей руки. Я посмотрела на дату. Оно было написано накануне смерти Урсулы.

Теперь я точно знала, почему Иветт решила показать мне эти письма. Она хотела убедить меня, что Урсула не могла лишить себя жизни.

В ту ночь я почти не сомкнула глаз, думая о прочитанном.

* * *

Я воспользовалась первой же возможностью, чтобы вернуть письма Иветт.

— Вы прочли их? — осведомилась она.

Я кивнула.

— Вы поняли, когда было написано последнее?

— Да, накануне смерти. Она, должно быть, написала его перед тем, как принять роковую дозу.

— По-вашему, это письмо женщины, решившейся на самоубийство?

— Нет.

— Значит, остается одно решение. Он убил ее.

Я молчала, и Иветт продолжила:

— Он хотел убрать ее с пути. Она об этом знала и даже упомянула в письме.

— Я этому не верю! Вскрытие…

— Моя дорогая Минель, вы не знаете могущества графа. Врачи сказали бы все, что он им велел.

— Неужели они настолько бесчестны?

— Вы просто не знаете, как поступают с теми, кто ослушается важной персоны. В один прекрасный день они получают lettre de cachet, и больше о них ничего не известно.

Я молчала, а Иветт, подойдя ко мне, положила ладонь на мою руку.

— Если бы вы были разумны, — сказала она, — то немедленно вернулись бы в Англию и забыли, что когда-нибудь встречались с ним.

— Куда же мне возвращаться?

— А куда вы пойдете, если начнутся волнения?

— Полагаю, останусь здесь — с Марго, со всеми вами…

— А если за вами приедет граф — что тогда? Он может предложить вам стать его женой. Неужели вы вышли бы замуж за убийцу?

— Но ведь нет доказательств…

— Разве вы не нашли их в письме? Вы же читали, что Урсула писала перед смертью. У нее были врачи. Он послал за ними, чтобы они установили у нее какую-нибудь воображаемую болезнь.

— За ними посылала Ну-Ну.

— Ну-Ну постоянно просила врачей для Урсулы. Оставалось лишь дождаться очередного требования.

— Если граф так хотел избавиться от жены, почему он не сделал этого раньше?

— Потому что рядом не было вас.

— Но ведь он всегда хотел жениться снова, мечтал иметь сына…

— Не находилось подходящей женщины. Он был готов предоставить все судьбе и в случае необходимости узаконить Этьена.

— В ваших словах слишком много догадок.

— Неужели вам не ясна истина, или вы сознательно на все закрываете глаза?

Я знала, что верно второе предположение. Письма служили достаточным доказательством. Накануне смерти Урсула заявляла, что ей интересно жить.

Еще никогда я не чувствовала себя такой несчастной.

* * *

Жаркие дни следовали друг за другом. Каждое утро я, просыпаясь, сразу же думав о графе. Перед глазами у меня стояла сцена его прихода в спальню жены. Осторожно он открывает аптечку Ну-Ну, где все ее снадобья, аккуратно снабжены ярлычками. Он выливает в стакан Урсулы двойную или тройную дозу снотворного — это означает смерть…

Что я могла поделать? Если бы я напрямик спросила графа, он бы солгал, как и раньше, а может, сказал бы правду, попытавшись убедить меня, что все совершенное им для нас не имеет значения. Могла ли я решиться на подобное испытание? Не было бы трусостью бежать от него?

Однако мне следовало именно бежать. Вначале я могла бы забыть обо всем в пылу страсти, но что я чувствовала бы потом, живя с убийцей?

В моих снах мама умоляла меня уехать. Затем она превращалась в Иветт, говорящую то же самое.

Неожиданное событие произошло спустя неделю после того, как я прочитала письма. Я была готова поверить, что это устроила моя мать с Божьей помощью.

Я сидела у себя в комнате, ломая голову над тем, как мне поступить, когда вбежала Марго.

— Спускайся сразу же! — крикнула она. — У нас гость! Он тебя очень удивит!

— Кто это? — спросила я, сразу же подумала о графе.

— Не скажу — это сюрприз! Спускайся и увидишь сама.

Я сомневалась, чтобы прибытие графа явилось для Марго таким великим сюрпризом, и чтобы оно вызвало у нее такую реакцию. На всякий случай я посмотрела в зеркало.

— Ты выглядишь прекрасно, — уверила меня Марго. — А на переодевание нет времени. Спускайся немедленно!

Я пошла вместе с ней и к своему крайнему изумлению обнаружила, что гостем был Джоэл Деррингем.

— Вы удивлены, увидев меня, — сказал он, взяв мои руки в свои.

— Еще как!

— Я приехал на юг Франции из Италии и получил из дома известие, что вы во Франции. Мне показалось хорошей идеей навестить графа и его семью. Я отправился в Шато-Сильвен и узнал там, что Маргерит вышла замуж, и вы поехали с ней в Грасвиль. Поэтому я здесь.

— Надеюсь, вы погостите у нас? — осведомилась Марго, войдя в роль chatelaine.

— С вашей стороны очень любезно предложить мне гостеприимство, и я с радостью им воспользуюсь.

— Минель, — властно распорядилась Марго, — развлекай нашего гостя, пока я позабочусь, чтобы ему приготовили комнату. Хотите чего-нибудь выпить, Жоэль? Мы обедаем в шесть.

— Благодарю вас, я закусил в гостинице и вполне могу подождать до шести.

Мы сели.

— Приятно видеть вас снова, — сказал Джоэл, когда мы остались одни.

— Со времени нашей последней встречи произошло так много, — ответила я весьма банальной фразой.

— Очень много. Я жалею, что был вынужден уехать так внезапно. А как случилось, что вы покинули Англию?

— Как вы знаете, моя мать скончалась, и школа без нее стала приходить в упадок. Когда мне подвернулась возможность ехать с Марго, это казалось хорошим выходом.

Он кивнул.

— Вы мало изменились, Минелла. Смерть вашей матери, наверное, была для вас тяжелым ударом.

— Самым тяжелым, какой мне только приходилось переносить.

Джоэл отвел взгляд, очевидно, поняв из моих слов, что его внезапный отъезд не причинил мне особой боли.

— Миссис Мэддокс была чудесной женщиной, — продолжал он. — Мой отец всегда так говорил.

Однако не настолько чудесной, подумала я, чтобы считать ее дочь подходящей партией для его сына. Правда, гордо уверила я себя, я бы все равно за него не вышла. Но как бы радовалась мама, если бы этот союз стал возможен!

— Вам понравилось ваше путешествие? — спросила я.

— Оно еще не окончено.

— А я думала, что вы на пути домой.

— Никоим образом. Просто я узнал, что вы во Франции, и очень захотел вас увидеть. Эта страна — кипящий котел беспорядков.

— Знаю. Трудно жить здесь и не видеть этого.

— Франция — не самое безопасное в мире место для молодой англичанки.

— Это достаточно справедливо.

— Вы не должны оставаться здесь. Не могу понять, почему граф не отослал вас в Англию!

Я ничего не сказала.

Вскоре вернулась Марго.

— Я покажу вам вашу комнату. Вы, наверное, желаете умыться и переодеться? Я видела, что с вами прибыл слуга. О нем позаботятся. Я так рада, что вы приехали, и Минель, разумеется, тоже.

Она бросила на меня слегка насмешливый взгляд и увела Джоэла в его комнату.

Я вернулась к себе. Встреча с Джоэлом потрясла меня, напомнив о доме. Я ясно представила себе маму, ее радостный взгляд, когда она показывала мне лежащий на кровати костюм для верховой езды.

Вошла Марго и уселась на свое любимое место перед зеркалом, где она могла во время разговора восхищаться собственным отражением.

— Тебе не кажется, что Жоэль стал еще красивей? — осведомилась она.

— Он всегда был благообразным.

— Он очень приятный молодой человек. Меня он особенно интересует, так как одно время предполагалось, что я выйду за него замуж.

— Ты рада, что этого не случилось?

— Интересно, что бы он сказал насчет Шарло? Не думаю, что Жоэль был бы так же снисходителен, как Робер. А ты как считаешь?

— Не имею представления.

— О, какое высокомерие! А ведь, насколько я помню, он был сильно тобой увлечен. Не потому ли его так поспешно отправили путешествовать?

— Все в прошлом.

— Но прошлое оживает, Минель! Жоэль оживил его своим появлением. Он мне очень нравится. Уверена, что Робер будет ревновать, когда узнает, что меня хотели выдать за него замуж. Но я скажу ему, на кого в действительности заглядывается Жоэль. Уверена, что он приехал только из-за тебя.

— Чепуха!

— Звучит весьма неубедительно. По-моему, ты всегда гордилась своим пристрастием к правде. Конечно, Жоэль приехал повидать тебя.

Внезапно она стала серьезной.

— О, Минель, если он предложит тебе ехать с ним в Англию, ты должна согласиться.

— Ты хочешь от меня избавиться?

— Какие гадости ты говоришь! Ты же знаешь, как мне ненавистна мысль о твоем отъезде! Я думаю не о себе.

— Это для тебя первый опыт.

— Прекрати свои глупые поддразнивания! Я говорю серьезно. Положение здесь все ухудшается. Взрыва можно ожидать в любое время. Ты думаешь о моем отце. Я знаю о ваших чувствах друг к другу. Но ты дура, Минель. Ты его не знаешь. Я же с самого начала предупреждала тебя, что в нем сидит дьявол. Он никакой женщине не даст ничего хорошего.

— Прекрати, Марго!

— Не прекращу! Я волнуюсь за тебя. Ты все время помогала мне с Шарло… Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива… как я. Хочу, чтобы ты поняла, что значит выйти замуж за хорошего человека. Если ты станешь женой Жоэля Деррингема, то у тебя будет счастливая жизнь, и ты это отлично знаешь.

— Может быть, подождем, пока он сделает мне предложение? Как тебе известно, он с этим не спешил и, послушавшись совета, предпочел уехать.

— Во всем виновато его глупое семейство.

— Тем не менее он их послушался.

— Жоэль так поступил, потому что привык всегда им повиноваться. Теперь он повзрослел и изменил решение.

— Вечно ты воображаешь невесть что, Марго! Джоэл просто приехал повидать старых друзей. И давай кончим на этом, ладно?

Марго подошла ко мне, взяла меня за руку и поцеловала в щеку.

— Я знаю, что всегда была эгоисткой, но есть люди, которых я люблю, — Шарло, Робер и ты, Минель. Я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы я приехала к тебе в Англию, и наши дети играли вместе в садах Деррингем-Мэнора. А ты будешь приезжать в Грасвиль, и когда мы состаримся, то станем вспоминать обо всем, что с нами происходило. Такое будущее для нас лучше всего, и ты в глубине души прекрасно это понимаешь. О, я так рада, что Жоэль приехал!

Она снова поцеловала меня и выбежала из комнаты.

* * *

Мы с Джоэлом поехали покататься верхом и поговорить о старых временах. Это наполнило меня горьким чувством ностальгии по давно минувшим дням, когда новая лента для платья была важным событием, а мы с мамой долгие часы сидели на лужайке и строили планы на будущее.

— Я знаю, как вы тоскуете по матери, — сказал Джоэл. — Вы правильно поступили, что уехали, только жаль, что вы оказались во Франции в такое время. Но в школе вас постоянно преследовали бы печальные воспоминания.

— Когда вы возвращаетесь домой?

— Возможно, скорее, чем я думал.

— Уверена, ваша семья не захочет, чтобы вы задерживались во Франции.

— Конечно. Несколько моих знакомых уже готовятся покинуть эту страну. Здесь, в деревенской глуши, вы и понятия не имеете, насколько быстро ухудшается ситуация. При дворе становится все меньше людей — они ищут предлог, чтобы покинуть Версаль.

— Это звучит зловеще.

— Еще бы! Минелла, вы должны вернуться в Англию.

— И что я там буду делать?

— Вы вернетесь со мной.

Я удивленно подняла брови.

— Куда?

— Я думал об этом с тех пор, как уехал. Я был глуп, что согласился отправиться в путешествие. Не знаю, почему я так поступил. Все это время я пытался отвлечься, но не мог. Дело в том, Минелла, что после нашей разлуки не прошло и дня, чтобы я не думал о вас, и знаю, что так будет всегда. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.

— А как же ваша семья?

— Они согласятся. Отец и мать никогда не были суровыми людьми. Прежде всего они хотят, чтобы я был счастлив.

Я покачала головой.

— Это было бы неразумно. Меня не примут в вашей семье.

— Моя дорогая Минелла, мы преодолеем все препятствия за неделю.

— Я не хочу, чтобы меня только терпели.

— Если вы колеблетесь исключительно по этой причине…

— Не совсем, — ответила я.

— Тогда по какой же?

— В таком случае, как наш, когда брак сочтут неравным…

— Неравным? Что за чушь!

— Ваши родители так не считали. Будем говорить откровенно, Джоэл. Нам придется вернуться в маленькое общество, где меня знают исключительно как дочь школьной учительницы. Я и сама учила детей ваших друзей и знакомых. Не закрывайте на это глаза. Я более образованна, чем ваши сестры, потому что могла лучше их усваивать знания, но это не имеет значения. Они — дети сэра Джона Деррингема, баронета и владельца поместья, а я — дочь школьной учительницы. В таком обществе это непреодолимая пропасть.

— Вы хотите сказать, что женщина вашей силы духа может позволить глупому предубеждению стать на пути того, чего она хочет?

— Конечно, нет, если она достаточно сильно этого хочет.

— Иными словами, вы не любите меня.

— В ваших устах это скверно звучит. Вы мне нравитесь. Для меня большое удовольствие видеть вас снова, но брак — серьезное дело, это на всю жизнь. Думаю, что вы действуете опрометчиво. Вы смотрите на меня, как на сказочную принцессу, попавшую в беду. Я очутилась в стране, где наступает революция, мне некуда бежать, и вы намерены спасти меня, как средневековый рыцарь. Это очень благородно, но на такой основе нельзя строить брак.

— Вы не можете забыть, что я уехал. Если бы я не послушал родителей и остался, то все было бы по-другому.

— Кто знает. С тех пор случилось так много.

— Вы были огорчены моим отъездом?

— Я была немного обижена, но это не нанесло мне глубокой раны.

— Давайте поженимся здесь, во Франции, и вернемся в Англию как муж и жена.

— Это смелое предложение, Джоэл. Как же вы после этого посмотрите в глаза вашим родителям?

— Вы пытаетесь обидеть меня. Это понятно — я ведь обидел вас, когда уехал. Поверьте, я глубоко об этом сожалею. Но взгляните на ситуацию с моей точки зрения, Минелла. Я всю жизнь жил с родителями, исключая время учебы в университете. Мы очень дружная семья. Мы всегда старались угодить друг другу — это наша вторая натура. Когда отец требовал, чтобы я уехал в путешествие и подумал о своем будущем, то я, естественно, ему повиновался, хотя очень желал остаться. Когда вы поближе познакомитесь с моим отцом, то все поймете. Если вы вернетесь в качестве моей жены, он с радостью примет вас, так как это сделает меня счастливым. Отец всегда восхищался вами, а теперь он полюбит вас. Пожалуйста, не позволяйте прошлому влиять на ваше решение. Простите мне мой поступок. Вы считаете его слабостью — так оно и есть, но это заставило меня разобраться в своих желаниях и понять, что без вас я никогда не буду счастлив. Конечно, многое во мне может вас раздражать. Я излишне осторожен и редко действую необдуманно — такой уж у меня характер. Поэтому, когда я влюбился в первый и, безусловно, последний раз, то был не уверен в своих чувствах. Только когда я уехал и остался наедине с самим собой, мне все стало ясно. Теперь я знаю, что хочу жениться на вас больше всего на свете. Я хочу привезти вас в Деррингем и прожить там с вами всю жизнь.

Пока Джоэл говорил, мне казалось, что рядом с ним стоит моя мать. Я словно видела слезы радости, катящиеся по ее щекам.

— Ну, Минелла? — мягко спросил он.

— Это невозможно, — промолвила я. — Слишком поздно.

— Что вы имеете в виду?

— То, что все стало иным.

— Вы хотите сказать, что если бы я вас попросил бы об этом до отъезда, то ваш ответ мог бы быть другим?

— Жизнь не стоит на месте, не так ли? Я повзрослела вдали от Дсррингема. Еще несколько дней назад я и понятия не имела, что когда-нибудь увижу вас снова. А теперь вы неожиданно явились и говорите мне: «Выходите за меня замуж». Вы просите меня за пять минут изменить мою жизнь.

— Понимаю, — промолвил Джоэл. — Мне следовало бы подождать, позволить вам привыкнуть ко мне. Хорошо, Минелла, я подожду. Подумайте обо всем в течение нескольких дней. Вспомните наши прогулки верхом и то, о чем мы говорили. Вы не забыли это?

— Да, это были хорошие времена.

— Нас ждут еще лучшие, дорогая. Мы вместе вернемся туда, где родились, и с каждым годом будем становиться ближе. Помните, как мы с первого взгляда понравились друг другу? Минелла, ваша мать больше всего хотела бы, чтобы мы поженились.

Меня глубоко тронули его слова. Джоэл был прав. Мама, желавшая мне самого лучшего, мечтала об этом. Я вспомнила, как она потратила наши сбережения на одежду для меня, и словно услышала ее радостный шепот: «В конце концов, это оказалось не напрасным!»

Ради нее мне следовало подумать.

Джоэл заметил мои колебания,

— Да, Минелла, нужно время, чтобы все решить. Но, дорогая, не раздумывайте слишком долго. Мы здесь живем, как на вулкане. Я не буду чувствовать себя в безопасности, пока мы с вами не очутимся на борту пакетбота, плывущего в Англию.

Ч ощутила облегчение, поняв, что от меня не требуют немедленного ответа. Мне надо было побыть одной и подумать.

Я не была влюблена в Джоэла. Он нравился мне, я доверяла ему, уважала и понимала его и хорошо представляла себе, какой может быть наша совместная жизнь. Такой человек являлся для меня идеальным женихом, как и считала мама.

А граф? Люблю ли я его? Я этого не знала. Мне только было ясно, что он волновал меня, как ни один мужчина. Испытывала ли я к нему доверие и уважение? Как могла я питать подобные чувства к человеку, которого подозревала в убийстве собственной жены? Понимала ли я его? Откуда я могла знать, что происходит у него в голове. А какая у меня может быть с ним жизнь? Я вспоминала слова его жены. Конечно, граф увлечен мной, но сколько времени это будет продолжаться? Я подумала о его любовнице, затаившейся, словно паук в паутине в ожидании добычи. И что за жизнь может быть у нас в измученной стране, где вот-вот разразится катастрофа. Что тогда может произойти с такими людьми, как граф и его семья?

Я подумала о мирных лугах Англии, о лесах, где в сумерках колокольчики под деревьями казались голубым туманом, о примуле и фиалках под изгородями, об орехах, которые мы собирали осенью, о моих экскурсиях с ученицами для наглядных уроков ботаники, и на меня вновь нахлынула волна ностальгии.

Джоэл привез с собой эти воспоминания, а образ матери казался мне более четким и ясным, чем когда-либо.

Джоэл сжал мою руку.

— Подумайте, дорогая Минелла. Подумайте о том, что это значит для нас обоих.

Я посмотрела на него, на его лицо, светившееся добротой, и подумала, насколько же он похож на отца. Я знала, что если Джоэл привезет меня домой как свою жену, то тот факт, что сэр Джон и леди Деррингем не останавливали на мне свой выбор, не помешает им радушно принять меня. Я не сомневалась, что без труда сумею завоевать их любовь и преодолеть все препятствия на пути к счастливой жизни, о которой так мечтала моя мать.

Но граф… Если бы не он, вопрос был бы решенным. А теперь в прошлое уже не было пути.

* * *

Следующие два дня я почти все время находилась в обществе Джоэла. Будучи самым тактичным из людей, он не упоминал о браке. Мы гуляли и беседовали на самые различные темы: о болезни короля Англии и скандальном поведении его сына, принца Уэльского, о разочаровании англичан в королевской семье, о различиях между недовольством у нас и во Франции.

— У нас разные темпераменты, — говорил Джоэл. — Не думаю, чтобы в Англии дело дошло до революции. В нашей стране тоже есть богатые и бедные, тоже вспыхивают волнения, но атмосфера там совсем иная. А здесь, Минелла, чувствуешь, что гроза вот-вот разразится.

Джоэл отлично разбирался в ситуации, и казалось парадоксальным, что я узнаю о ней от него — стороннего наблюдателя. Но он обладал проницательностью и широким политическим кругозором.

— Людовик XVI — самый худший король, какого только можно себе представить в эти времена, — продолжал Джоэл. — Это печально, потому что он хороший человек. Король сочувствует народу, но он слишком флегматичен и верит, что все люди так же благодушно настроены, как он сам. А королева, бедная Мария-Антуанетта, слишком молода, чтобы взвалить на себя подобное бремя. Конечно, она виновата в непомерным тратах. Но ведь королева была, по сути дела, еще ребенком, когда, вырвавшись из-под опеки властной матери, она стала любимой игрушкой при легкомысленном французском дворе. Естественно, все это вскружило ей голову, а она слишком беспечна, чтобы понять, какой вред наносит ее поведение. Перемены неизбежны, и они не принесут Франции ничего хорошего. Толпа будет расправляться с каждым аристократом, попавшим к ней в руки, независимо от того, виновен он в чем-нибудь или нет. Конечно, существовавшие несправедливости было необходимо устранить, но зависть — самое сильное чувство в мире, и вскоре чернь в лохмотьях поднимется на аристократов, сидящий в своих замках.

Слушать это было малоприятно, и я не переставая думала о графе.

Джоэл любил гулять со мной после наступления темноты, когда он мог показывать мне звезды — блестящий Арктур, мерцающую Капеллу и зловещий красноватый Марс.

Я снова испытывала удовольствие от его общества. С ним никогда не бывало скучно. Мы могли подолгу спорить, но никогда не утрачивали добродушия.