Добравшись до квартиры Эрона, Шовелен и Сен-Жюст узнали, что ее хозяин еще не возвращался, но к восьми часам будет дома. До крайности утомленный Арман бросился на стул перед камином. Несколько минут он сидел не двигаясь, устремив взгляд на огонь, но вскоре явился Эрон и поздоровался с Шовеленом. Бросив на Сен-Жюста беглый взгляд, он сказал:

— Очень сожалею, что снова должен заставить вас ждать. Симон с женой уехали, а новые надзиратели, которым надо передать Капета, явились только что. Поэтому мне надо пойти туда и самому убедиться, что в башне все в порядке.

Эрон опять ушел, хлопнув дверью.

Арман отнесся вполне безучастно к его появлению; в эти минуты он чувствовал лишь страшную усталость и готов был положить голову на плаху, если бы мог там отдохнуть. Под влиянием приятной теплоты от камина он задремал, свесив голову на грудь, а Шовелен, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по узкой комнате.

Вдруг на лестнице послышались поспешные шаги и через минуту на пороге появился Эрон, смертельно бледный, с беспорядочно падавшими на мокрый лоб волосами, сразу постаревший на несколько лет. Шовелен остановился, с недоумением глядя на товарища. У Эрона зуб на зуб не попадал, и он не мог выговорить ни слова. Шовелен подошел к нему и положил руку ему на плечо.

— Неужели пропал Капет? — спросил он.

В расширившихся от ужаса глазах Эрона он прочел немой ответ.

— Каким образом? Когда?!

Так как Эрон все еще не мог говорить, то Шовелен с нетерпением обратился к Сен-Жюсту, отрывисто сказав:

— Налейте ему выпить!

Отыскав в шкафу водку, Арман налил стакан и поднес к губам Эрона, а Шовелен снова принялся ходить по комнате.

— Соберитесь с духом, — строго сказал он, обращаясь к Эрону, — и расскажите, как все случилось.

— Этот проклятый Кошфер был в заговоре, — глухо произнес Эрон. — Я как раз уходил из башни, когда он явился, и поговорил с ним при входе. Капета я видел целым и невредимым и приказал жене Симона запереть его во второй комнате, а Кошфер оставался в передней. Жена Симона и Дюпон, которого я хорошо знаю, возились в это время с вещами. Я готов поклясться, что на площадке тогда никого больше не было. Кошфер, простившись со мной, прошел в комнату в ту минуту, как жена Симона запирала на ключ дверь во вторую комнату. Отдавая ключ Кошферу, она сказала: «Я заперла там Капета. Там он будет в сохранности, пока не придут остальные надзиратели».

— Разве Кошфер не вошел в комнату, чтобы удостовериться, что Капет на месте?

— Разумеется, он вошел! Вернее, он велел ей отворить дверь и заглянул в комнату через ее плечо. Он клянется, что ребенок лежал одетый в дальнем углу на ковре. Когда я опять поднялся туда, все надзиратели были налицо. Мы вошли в комнату, я держал в руке свечу. Ребенок так и лежал на ковре, как его видел Кошфер. Один из нас, — кажется, это был Лорине, — взял у меня свечу и подошел поближе к мальчику, да как закричит! Мы все бросились к нему и увидели, что вместо ребенка там лежало просто чучело…

В маленькой комнатке воцарилось молчание. Эрон сидел, закрыв лицо руками и содрогаясь всем своим огромным телом.

Арман выслушал его рассказ с горящими глазами и сильно бьющимся сердцем, невольно вспоминая вечер в домике позади церкви Сен-Жермен л’Оксерруа.

— Подозреваете вы кого-нибудь? — спросил Шовелен.

— Подозреваю ли я?! — с ругательством воскликнул главный агент. — Это не подозрения, а уверенность! Только два дня назад этот человек сидел вот на этом самом стуле и хвастал тем, что собирался сделать, а я сказал ему, что собственными руками сверну ему шею, если он вздумает освободить Капета!

И его длинные пальцы, напоминавшие когти хищной птицы, сжались, как у кошки, захватившей лакомую добычу.

— О ком вы говорите? — спросил Шовелен.

— Да, разумеется, о проклятом де Батце. Его карманы набиты австрийскими деньгами. Он-то и подкупил их всех: Симона с женой, Кошфера и сторожей…

— И Лорине, и вас, — сухо добавил Шовелен. — Не спешите с нелепыми обвинениями, вы этим ничего не выиграете. Есть сейчас кто-нибудь в башне?

— И Кошфер, и все остальные там и стараются придумать, как скрыть свою измену. Кошфер чует, что дело плохо и что ему придется отвечать, а прочие опоздали на несколько часов. Все они виноваты и знают это. Что касается Батца, — с бешенством заговорил Эрон, — так к полуночи он будет в моих руках. Я стану его пытать. Трибунал даст мне на это полномочие. Здесь, внизу, есть темная камера, и мои молодцы знают, как сделать жизнь невыносимой!

Резко остановив этот бешеный поток красноречия, Шовелен вышел из комнаты.

Сен-Жюсту пришло в голову, что теперь можно воспользоваться внезапно наступившей апатией Эрона и бежать, и, забыв, что у него не было больше паспорта, без которого он не мог никуда явиться, он смело направился к двери. Эрон не обратил на него никакого внимания. Пройдя переднюю, Арман отворил наружную дверь, но тотчас увидел перед собой скрещенные штыки и понял, что теперь он в самом строгом плену. Со вздохом разочарования вернулся он к камину. Эрон даже с места не тронулся.

Через несколько минут в комнату вошел Шовелен.

— Можете, если хотите, арестовать де Батца, — сказал он, закрывая за собой дверь, — но в исчезновении дофина он неповинен. — Дрожащими руками он разгладил смятый клочок бумаги, который держал в руке, и с проклятием швырнул на стол перед главным агентом. — Все это смастерил проклятый англичанин, — сказал он несколько спокойнее, — я сразу догадался об этом. Поставьте на ноги всех ваших ищеек, гражданин, пусть его непременно выследят.

Эрон тщетно пытался разобрать написанное на клочке бумаги. Он был совсем подавлен разразившейся над ним катастрофой, зная, что за исчезновение ребенка ему предстояло заплатить собственной жизнью.

Что касается Сен-Жюста, то, несмотря на тревогу о судьбе Жанны, он не мог не почувствовать гордости при мысли об успехе Блейкни, и это отразилось на его лице.

Шовелен, заметив это, насмешливо улыбнулся и проговорил:

— У вас теперь руки полны дел, гражданин Эрон, и я не стану беспокоить вас добровольным признанием, которое этот молодой человек намеревался вам сделать. Скажу только, что это — приверженец Рыцаря Алого Первоцвета, пользовавшийся, кажется, большим доверием. Но теперь слишком поздно для разбора дела и ареста. Он лишен возможности покинуть Париж, но пусть ваши люди не теряют его из виду. На сегодня я отпустил бы его домой.

Эрон промычал что-то невнятное, а Сен-Жюст не мог прийти в себя от изумления. Неужели он свободен, хотя бы за ним и будут следить ищейки Эрона? Однако его самолюбие сильно страдало от мысли, что его личности придавали так мало значения. Кроме того, как оставить Жанну в Тампле?

— Спокойной ночи, гражданин, — обратился между тем к нему Шовелен. — Вы, вероятно, будете рады вернуться домой? Как видите, главный агент Комитета очень занят и не может сейчас принять в жертву вашу жизнь, которую вы собирались так великодушно предложить ему.

— Я не понимаю вас, гражданин, — холодно возразил Арман, — и мне не надо вашей снисходительности. Вы арестовали невиновную женщину, обвиняя ее в том, что она укрывала меня, и я пришел отдать себя в руки правосудия, чтобы она могла снова получить свободу.

— Но теперь не до этого, гражданин, — вежливо заметил Шовелен, — и дама, судьбой которой вы так горячо интересуетесь, вероятно, уже спит. До утра ей не удастся найти приют, а погода крайне неблагоприятна. Если вы отдаете себя в наше полное распоряжение, то завтра рано утром мадемуазель Ланж будет освобождена. Я думаю, мы можем это обещать, гражданин Эрон?

Последний, все еще не пришел в себя, поэтому смог только пробормотать несколько невнятных слов, заикаясь, как пьяный.

— Вы серьезно обещаете это, гражданин Шовелен? — спросил Арман.

— Даю вам мое слово, если вы принимаете его.

— Нет, это не годится. Дайте мне безусловный пропуск, тогда я вам поверю. Я знаю, что мой арест для вас важнее ареста мадемуазель Ланж, и воспользуюсь этим пропуском для себя или для кого-нибудь из моих друзей, если вы не сдержите слова по отношению к мадемуазель Ланж.

— Справедливо! — со странной усмешкой произнес Шовелен. — Вы правы: вы для нас имеете больше значения, нежели очаровательная дама, которая, надеюсь, еще много лет будет восхищать Париж своим талантом и изяществом. Все будет зависеть от вас. Вот вам безусловный пропуск, — прибавил он, порывшись на столе Эрона. — Комитет редко выдает такие.

Внимательно прочитав бумагу, Арман спрятал ее во внутренний карман и спросил:

— Когда я получу известие о мадемуазель Ланж?

— В течение завтрашнего дня. Я сам явлюсь к вам за получением этого драгоценного документа, а до тех пор вы будете в полном моем распоряжении, не так ли?

— Я все исполню. Живу я…

— О, не беспокойтесь, — с вежливым поклоном прервал его Шовелен, — мы сами вас найдем.

Эрон, не принимавший участия в этих переговорах, по-прежнему неподвижно сидел у стола. Шовелен проводил Сен-Жюста до первой линии часовых, где дружелюбно простился с ним, причем сказал на прощание:

— Вы увидите, что этот пропуск отворит перед вами любую дверь. Спокойной ночи, гражданин!

— Спокойной ночи!

— Ну, теперь мы с тобой померяемся, — сквозь зубы пробормотал Шовелен, когда шаги Сен-Жюста смолкли вдали. — Посмотрим, чья возьмет, мой таинственный Рыцарь Алого Первоцвета!