— Вот он!
— Робеспьер!
Братский ужин был прерван. Мужчины и женщины толкались и вопили, когда в дверном проеме одного из соседних домов появилась невысокая фигура в безупречном костюме, с гладко зачесанными каштановыми волосами и бледным аскетичным лицом. С ним были два друга: красивый энергичный Сен-Жюст, правая рука и вдохновитель кровавого монстра, родственник ренегата Армана Сен-Жюста, чья сестра была замужем за богатым английским лордом, и Кутон, хрупкий, полупарализованный, в инвалидном кресле, стоящий одной ногой в могиле, чья преданность тирану была вызвана частично честолюбием и прежде всего искренним восхищением.
Громовой радостный вопль, приветствовавший его появление, ничуть не смутил Робеспьера. Только внезапный торжествующий свет промелькнул в узких светлых глазах.
— Вы еще колеблетесь? — возбужденно прошептал ему на ухо Сен-Жюст. — Да ведь вы держите этих людей в кулаке.
— Терпение, друг мой, — спокойно ответил Кутон. — Час Робеспьера еще настанет! Торопить его — значит призывать на наши головы несчастье.
Самому Робеспьеру грозила серьезная опасность со стороны восторженных поклонников. Их стремление сгрудиться вокруг предводителя давало легкую возможность какой-нибудь буйной голове успешно применить нож в порыве самопожертвования. Хорошо, что его костоломы, крепкие, мускулистые телохранители, выбранные за высокий рост и силу, привезенные из шахтерских районов восточной Франции, окружили великого человека и их тяжелые палки удерживали восторженную толпу на расстоянии.
Он прошел несколько шагов по улице, держась поближе к домам с левой стороны. За ним следовали Сен-Жюст и Кутон в инвалидном кресле, а между этими тремя и толпой шествовали костоломы с палками.
Но тут Робеспьер неожиданно остановился и впечатляющим жестом потребовал молчания и внимания. Телохранители очистили для него пространство. Он стоял в их кругу. Свет смоляного факела падал на его худощавую фигуру и играл на осунувшемся лице, с его зловещим выражением, жестоким изгибом губ и холодными сверкающими глазами. Он смотрел в сторону стола, на котором в беспорядке лежали остатки братского ужина.
На другой стороне стола сидели мадам де Серваль и ее дети… вернее, не сидели, а скорчились, прижавшись друг к другу. Жозефина цеплялась за мать, Жак — за Регину. Куда подевался их энтузиазм, энергия, с которой они обличали кровожадного тирана перед разъяренной толпой! Оказалось достаточно одного удара гигантской руки, повергшего Бертрана, их предводителя в безумном приключении, чтобы души сковал страх смерти. Лица детей и мадам де Серваль казались искаженными и измученными. Регина в ужасе прищурилась, пытаясь встретить неумолимый взгляд Робеспьера, полный холодной насмешки.
Толпа на секунду смолкла, и вечные звезды смотрели сверху на деяния человеческие. Для дрожащих, перепуганных юных созданий, внезапно охваченных страстной жаждой жизни и столь же страстной боязнью смерти, эти несколько мгновений тишины казались вечностью страдания. Но тут лицо Робеспьера озарилось зловещей улыбкой, улыбкой, от которой бледные щеки детей приняли пепельный оттенок.
— А где же наш красноречивый оратор? — спокойно спросил великий человек. — Я слышал свое имя, ибо сидел у окна, с радостью наблюдая братание народа Франции. Мельком увидел говорившего и спустился, дабы яснее услышать, что он хочет сказать. Но где же он?
Взгляд светлых глаз медленно заскользил по толпе; и такова была сила взгляда этого необыкновенного человека, так велик был ужас, который он внушал, что каждый из присутствующих — мужчина, женщина или ребенок, рабочий или бродяга отводили глаза, не смея встретиться с этим взглядом, опасаясь, что прочтут в нем угрозу или обвинение.
И все остерегались слово сказать. Молодой оратор исчез, а окружающие тряслись, боясь, что им припишут пособничество в его бегстве. Очевидно, он успел под шумок улизнуть. Но его спутники еще оставались здесь. Все четверо. Женщина, мальчик и две девушки, скорчившиеся подобно испуганным зверькам перед лицом очевидной ярости и мстительности толпы, по которой пробегал зловещий ропот:
— Смерть! Гильотина! Изменники!
Жесткий оценивающий взгляд Робеспьера остановился на четырех жалких фигурках, таких беспомощных, таких отчаявшихся, таких испуганных.
— Граждане, — холодно отчеканил он, — вы не слышали моего вопроса? Где сейчас этот красноречивый оратор?
Регина точно знала, что оратор бревном валяется под столом, почти у ее ног. Она видела, как упал Бертран, пораженный ужасным ударом кулака-молота, но сейчас, боясь выдать возлюбленного, плотно сжала дрожащие губы. Жозефина и Жак в отчаянии прильнули к ней.
— Не тратьте слов на подлых изменников, гражданин, — настойчиво прошептал Сен-Жюст, — это великий момент для вас! Пусть люди сами осудят тех, кто посмел вас поносить!
Даже ханжа Кутон, кивнув, проговорил:
— Такой возможности может больше не представиться.
И действительно, народ был готов к мести.
— Аристократов на фонарь!
Исхудалые, чумазые, оборванные люди перегибались через стол и трясли грязными кулаками перед съежившимися беднягами. Ведомые слепым инстинктом пойманных зверьков, те постепенно отодвигались в тень, по мере того как враги наступали. Женщины схватились за край стола и тащили его за собой в бесплодной попытке отгородиться от кулаков.
— Святая Матерь Божия, защити нас, — время от времени бормотала мадам де Серваль.
За их спинами тянулись дома. Никакой возможности сбежать, даже если бы дрожащие ноги не отказывались им служить. При этом они смутно сознавали присутствие жуткого создания со свистящим кашлем и уродливым лицом. Временами он казался так близко, что они невольно закрывали глаза, почти ощущая его немытые руки на горле. Ощущали, как сжимаются пальцы, утаскивая их вниз, в темную пропасть, именуемую смертью.
Все это происходило в течение нескольких минут, и все это время Робеспьер, как дух мести, играющий на публику, бесстрастно стоял в сиянии гигантского смоляного факела, отбрасывавшего на его тощую фигуру попеременно свет и тени, живописные и причудливые, удлиняя тонкий прямой нос, искажая очертания его лица, так что он казался неким фантастическим созданием иного мира. Два его приятеля были затеряны во мраке, как и мадам де Серваль с детьми. Стол служил единственной преградой между ними и толпой, готовой подтащить их к ближайшему фонарю и повесить на глазах у возмущенного идола.
— Оставьте изменников в покое, — скомандовал Робеспьер. — Правосудие разделается с ними, как они того заслуживают!
— На фонарь! — настойчиво требовали люди, особенно женщины.
Робеспьер повернулся к одному из своих костоломов.
— Отведи аристократов в ближайший комиссариат, — потребовал он. — Я не позволю, чтобы кровопролитие запятнало наш братский ужин.
— Комиссариат?! Черта с два! — прогремел оглушительный голос. — Кто встанет между нами и нашей местью? Эта шваль посмела оскорбить Робеспьера! Мы все будем свидетелями того, как они болтаются в петле!
Никто не мог сказать точно, что случилось потом. Темнота, мерцающие огни, свечение углей в жаровнях, еще больше подчеркивавшее окружающий мрак, проникнуть сквозь который не дано взгляду простого смертного… Одно точно: именно гражданин Рато, выступавший от имени всей толпы, навис над четырьмя жертвами, протянув к ним огромные кулаки, откинув голову и широко раскрыв рот, выплевывая оскорбления и гадости. Требуя осуществить право народа взять закон в свои честные руки. Свет ближайшего смоляного факела обрисовал его гигантскую фигуру. Толпа приветствовала его, соглашаясь, что в этом случае мгновенное правосудие оправданно. Но в следующую секунду пламя факела, раздуваемое ветром, отклонилось в противоположную сторону. Тьма неожиданно окутала буйствовавшего колосса и переполненных ужасом жертв.
— Рато! — крикнул кто-то.
— Эй, там! Гражданин Рато! Где ты? — окликали со всех сторон. Но никто не отзывался. Казалось, сильный порыв ветра где-то захлопнул тяжелую дверь. Гражданин Рато исчез вместе с четырьмя изменниками.
Прошло несколько секунд драгоценного времени, пока толпа успела заподозрить, что у нее отняли добычу. Началась суматоха. Человеческая масса запрудила улицу Сент-Оноре, совсем как поток воды, пробивающийся сквозь узкое ущелье.
— Рато! — вопили собравшиеся по всей улице.
Суеверие, расцветшее пышным цветом в эти дни кровавой бойни и преступлений, овладело многими трусливыми душами. Рато исчез, и, похоже, само воплощенное Зло, чье имя так часто употреблялось во время братского ужина, уволокло Рато в адские подземелья.
Наконец наступило всеобщее молчание. Такое же абсолютное, как в полночь на кладбище. Костоломы, которые по команде господина пробивались сквозь толпу, чтобы схватить изменников, прекратили требовать, чтобы люди расступились во имя Конвента, а Сен-Жюст, стоявший рядом с другом, буквально увидел, как крик замер на губах Робеспьера.
Тот сам не совсем понял, что случилось. В глубине сердца он уже согласился на предложение двух друзей и был готов позволить толпе растерзать несчастных. Как сказал Сен-Жюст, для него наступил бы триумф, если бы хулители оказались растоптаны толпой! Когда Рато навис над добычей, швыряя в них угрозы и оскорбления, довольный тиран улыбнулся. Даже когда гигант так не вовремя исчез, Робеспьер на минуту-другую оставался спокойным и довольным.
И тут вся толпа устремилась к воротам дома. Те, кто был в первых рядах, пытались выбить тяжелые панели. Задние напирали на передних. Но с воротами старого Парижа так просто не справишься! Дерево много веков выдерживало натиск полуголодных бродяг.
Однако всему настает конец.
Толпа, опасаясь, что ее одурачили, злобно завыла. Робеспьер, еще более осунувшийся и бледный, чем обычно, повернулся к спутникам, пытаясь прочесть их мысли.
— Чему суждено… — пробормотал Сен-Жюст, но не посмел продолжить.
Да и сейчас было не время что-то предпринимать. Массивные дубовые створки уже поддавались настойчивым усилиям. Резное дерево затрещало под давлением живого тарана. Вой толпы мгновенно сменился дикими криками восторга. Те, кто ломал ворота, приостановили и свои усилия. Все немедленно задрали головы. Причудливый свет факелов играл на худых шеях и немытых головах, создавая фантасмагорические, причудливые образы.
Робеспьер и его спутники инстинктивно подняли глаза. Там, на несколько метров поодаль, на балконе третьего этажа соседнего дома только сейчас появилась фигура Рато. И все увидели, что комната за его спиной наполнена светом, четко обрисовавшим силуэт гиганта на ярком сияющем фоне. Голова обнажена, длинные жирные волосы шевелил ветер, лохмотья рубашки открывали широкую грудь. На его левом плече висела безжизненная женская фигура. Правой рукой он тащил вторую женщину. Прямо под ним краснели уголья огромной жаровни. Вид этого великана, истинного олицетворения «праведной» мести, заткнул рты вопившим. Он постоял неподвижно всего несколько мгновений, на виду у толпы, на виду у всемогущего тирана, за оскорбление которого поклялся отомстить. Потом он высокопарно вскричал:
— Да погибнут все заговорщики против свободы людей, все изменники правого дела от руки народа и во славу их избранников!
Изогнувшись, он поднял бесчувственных женщин, даже не подумавших сопротивляться, и мощным броском швырнул через железные перила. На какой-то момент обе бесформенные фигуры словно повисли в темном воздухе, и все скопление фанатиков затаило дыхание в предвкушении казни. Они ждали, благоговейно трепеща, чтобы разразиться оглушительными воплями, когда оба тела упали прямо в тлеющую жаровню.
— Еще двое пойдут следом! — зычно крикнул он.
Люди толкались, едва не дрались, чтобы получше разглядеть. Женщины орали, дети плакали, мужчины богохульствовали. Крики «Да здравствует Робеспьер!» смешивались с воплями «Да здравствует Рато!». Вскоре присутствующие взялись за руки и затеяли дикую сарабанду вокруг жаровни. Эта безумная оргия радости длилась не менее трех минут, пока самые смелые не приблизились к жаровне, чтобы своими глазами увидеть последнюю агонию изменников. Немедленно посыпались ругательства и проклятия.
Некоторые лишились дара речи и дрожащими руками показывали на странные узлы, еще не охваченные огнем.
И это были именно узлы! Тряпки, поспешно связанные вместе и изображавшие человеческие фигуры.
Их безобразно надули. Надул изменник, еще больший негодяй, чем те, гибели которых они жаждали.
— Проклятие! Смерть предателю!
— Да, именно смерть!
Этот гигант, должно быть, колдун, если способен избежать безумной ярости обманутого народа!
— Рато! — хрипло завывали они, глядя на балкон третьего этажа, так притягивавший их несколько минут назад. Но дверь на балконе уже была закрыта, оттуда не пробивалось ни лучика света.
— Рато! — вопили люди.
Но Рато исчез. Все это казалось сном, кошмаром. Существовал ли Рато или это призрак, посланный издеваться и пугать честных патриотов, добивавшихся свободы и братства!
Многие попытались придерживаться этой теории: мужчины и женщины с душами, изуродованными бесконечными ужасами и несчастьями последних пяти лет, пытались заменить мистикой прежнюю религию, изгнанную из их сердец.
Но в этом случае казались нереальными даже суеверия. Рато исчез, это верно. Дом, с балкона которого он издевался над людьми, тщательно обыскали, но не нашли ничего, кроме голых полов и стен, пустых комнат и нескольких старых буфетов, на которых и сорвали гнев.
Но внизу, на жаровне, медленно тлели два тряпичных узла, безмолвные доказательства существования неуклюжего создания, размеры и мощь которого в устах потрясенных людей уже стали легендарными.
На третьем этаже нашли погашенную лампу, связку веревок, лохмотья женской и мужской одежды, пару сапог, рваную шляпу — немые свидетели исчезновения таинственного гиганта со свистящим кашлем, одурачившего толпу и сделавшего предметом насмешек самого великого Робеспьера.