Шхуна

Маргарита задрожала всем телом. Она скорее почувствовала, чем сообразила, что притаившиеся в засаде люди встретят это пение, как сигнал к нападению. Голос раздавался совсем близко, но море шумело, утесы отражали звук, и невозможно было определить, где именно находился певец, так беззаботно стремившийся навстречу опасности.

Над головой Маргариты тихо звякнуло ружье: люди готовились стрелять. Она с трудом удержала крик ужаса, вскочила на ноги и, быстрее ветра обогнув скалу, очутилась перед хижиной.

— Арман! Арман! — закричала она, неистово колотя в дощатую стену. — Стреляй, ради всего святого! Вы вооружены, но ваш предводитель близко! Стреляйте! Защищайтесь!

Грубые руки схватили ее и бросили на землю.

— Перси, спасайся! Беги! Беги! — стонала Маргарита, вырываясь. — На помощь, Арман! На помощь!

— Угомоните женщину! — бешено кричал Шовелен, готовый ударить ее.

На лицо Маргариты тотчас набросили тяжелый плащ, и она почувствовала, что задыхается. Смелый певец также умолк, очевидно, предупрежденный ее криками. Солдаты бросились к домику Бланшара.

— Пусть ни один не выйдет оттуда живым! — яростно кричал Шовелен, в гневе забывший, что хотел захватить врага живьем и что обещал Маргарите беречь ее брата. Хижина оказалась незапертой, внутри не было огня, только от догоравших под очагом углей падал слабый красноватый свет. Шовелен, ожидавший упорного сопротивления, был поражен безмолвием, встретившим ворвавшихся солдат.

— Никого! — удивился Дега.

— Что-о? Вы им позволили уйти живыми? — загремел Шовелен.

— Обыскать каждый куст, каждый камешек!

Солдаты разделились и бросились вниз, к берегу.

— Вы мне заплатите за это! — прошипел Шовелен сержанту. — И вы также, уважаемый гражданин, — обратился он к Дега. — Как вы смели ослушаться моих приказаний?

— Гражданин, — бледнея, ответил Дега, — вы сами приказали ждать высокого англичанина и до его прихода не тревожить этих людей… он не входил в хижину, за это я ручаюсь.

Вдали прогремел оружейный выстрел, за ним другой, третий. После нескольких мгновений мертвой тишины послышался всплеск воды, потом равномерный шум весел.

Шовелен вынул платок и дрожащей рукой вытер пот со лба.

— Шлюпка… шхуна, — дрожащим голосом пробормотал он.

Запуганные его угрозами солдаты ждали только высокого англичанина и дали уйти остальным, которых он приказал не путать, чтобы они не предупредили своего начальника. Это имело свое объяснение, хотя четверо бегущих или крадущихся людей все-таки должны были привлечь к себе внимание. Через несколько минут они, вероятно, доберутся и до шхуны… уже добрались, потому что с моря глухо прозвучал выстрел. Шовелен терялся в догадках, каким образом проклятый англичанин проскользнул через линию в тридцать солдат. Очевидно, сама судьба хранила его. Шовелен дрожал как в лихорадке — дьявольская Лига, дьявольский Алый Первоцвет! И какой позор для него, Шовелена!

Но не мог же певец в пять минут добраться до берега, а прошло не более пяти минут с момента, когда смолкло пение, до плеска воды под веслами шлюпки. Если сам сатана не перенес его на своих крыльях, он скрывается еще где-нибудь среди скал. Еще не все потеряно!

— Гражданин! — раздался за его спиной, голос сержанта. — Мы стреляли по шлюпке, но она была слишком далеко. Ее, конечно, спрятали где-нибудь поблизости, в тайном месте, известном только этим разбойникам. Она отплыла еще до того, как закричала женщина.

— Огня! — не слушая, крикнул Шовелен.

Сержант принес свой фонарь, и они вдвоем внимательно осмотрели внутренность хижины; груда тлеющих углей, два опрокинутых стула, рыболовные принадлежности в углу — вот все, что они нашли. Но нет, не все! На полу, затоптанная ногами, валялась бумажка, на которую Шовелен набросился, как хищник на добычу. Он с трудом разобрал набросанные небрежным почерком слова:

«Не приду… боюсь повредить… выползайте по одному… спускайтесь левой стороной, за скалой-мысом шлюпка, сигнальный свисток, люди со шхуны. За мной пришлите лодку в Кале; бухта против „Серой кошки“. Держаться в море, обычный сигнал. Не медлите!»

«Бухта против „Серой кошки“» — от этих слов Шовелен не мог оторвать взгляд. Наконец-то!

— Есть такая бухта? — с волнением спросил он сержанта.

— Есть, гражданин, мои люди знают это место.

— Так мы еще можем поймать англичанина. Тысяча франков тому, кто достигнет бухты раньше его!

Обещание такой крупной награды ободрило приунывших республиканцев. Несколько солдат, хорошо знавших берег, тотчас пустились в путь. Расстроенный неудачами Дега уныло ждал дальнейших приказаний. Двое солдат склонились над бесчувственной Маргаритой, на ее бледном лице застыло выражение глубокого страдания, но жалкий вид умнейшей и изящнейшей женщины Европы не тронул сердца Шовелена.

— Ну что вы торчите над полумертвой женщиной, когда сейчас только проворонили пятерых живых! — злобно прошипел он, все более и более раздражаясь. — Лучше поищите для меня кратчайшую дорогу и привезите мою тележку! Да, а где же жид?

— Здесь, гражданин!

Злосчастный сын Израиля оказался лежащим около самой женщины, на куче мусора. Его лицо было искажено ужасом, глаза выкатились из орбит.

— Помнишь ли ты наш уговор, жалкий трус? — медленно проговорил Шовелен.

— К-как не помнить, в-ваша милость? — чуть слышно ответил еврей, у которого зуб на зуб не попадал от страха.

— Что я обещал тебе, если ты догонишь Рюбена Гольдштейна с его седоком? Что же ты молчишь? Язык у тебя отнялся от страха? Ну, я напомню тебе свое обещание: я хотел дать тебе за это десять золотых. Де-ся-ть зо-ло-тых!

Еврей слабо застонал.

— В противном случае, — с нехорошей усмешкой продолжал Шовелен, — тебе предстояло получить здоровую порку.

— Клянусь Авраамом! — завопил еврей, но Шовелен гневно прервал его:

— Ты солгал мне, мерзавец! Мы не нашли никакой тележки, никакого англичанина! Погоди же! Я отучу тебя от лжи. Угостите-ка его ремнями, да так, чтобы он всю жизнь помнил этот урок… до смерти! Однако не убивайте. Ну, живее! А лошадью может править один из солдат. Женщина и жид отдохнут здесь до завтрашнего дня… бежать они не могут, а нам лишняя обуза.

Вопли Бенджамина Розенбаума нарушили гармонию погожей осенней ночи, вызвав злобную улыбку на лице Шовелена: все-таки не он один страдает сегодня, да и что значат физические страдания в сравнении с нравственными!

— Будет! — скомандовал он, заметив, что еврей, по-видимому, потерял сознание. — Бросьте его и скорее в тележку!

На минуту он остановился возле Маргариты. От криков еврея она пришла в себя и с бессильным состраданием остановила глаза на его жалкой фигуре.

Шовелен отвесил ей низкий насмешливый поклон:

— Очень сожалею, мадам, что обстоятельства заставляют меня покинуть вас; к счастью, вы не останетесь в одиночестве: наш друг Бенджамин позаботится о вас… хотя, к сожалению, нам все-таки придется связать его. Впрочем, утром я пришлю за вами людей, до тех пор вам уж придется довольствоваться обществом вашего товарища по несчастью.

Маргарита молча отвернулась, этот человек уже не мог увеличить ее страдания: не зная, что, пока она лежала без чувств, шлюпка с беглецами достигла шхуны, она была уверена, что все кончено, что участь дорогих ей людей уже решена.

— Надеюсь скоро увидеться с вами в Лондоне, — прибавил, насмехаясь, Шовелен, — мой привет сэру Перси!