Хотя июнь, июль и август и получили новые названия — месидор, термидор и фрюктидор, они совершенно так же, как прежде, одаривали землю теми же плодами, теми же цветами, украшали луга той же травой, а деревья — теми же листьями.

Молодая, резвая и непоследовательная Жюльетта рвалась из города, ей хотелось побродить по лесу, послушать щебетание птиц, полюбоваться зелеными лужайками. В одно раннее утро она вышла излома в сопровождении Петронеллы, они захватили с собой завтрак и проехались по реке до Сюреня, отсюда Жюльетта надеялась вернуться домой лесом. Разрушители Франции, казалось, случайно забыли старую деревушку. Жюльетта провела в ее окрестностях счастливый день и, когда пришло время возвращаться в город, собралась в обратный путь с глубоким сожалением, даже с грустью. Дорога шла лесом, кудрявый орешник и молодые клены давали достаточно прохлады, а царившая здесь тишина казалась особенно приятной после шумного Парижа.

Помня наставления госпожи Дерулед, Жюльетта опоясалась трехцветным шарфом, а ее кудрявую головку украшал фригийский колпак с неизбежной розеткой на боку.

Собрав огромный букет из маков, ромашек и синих лупинусов, Жюльетта, как сказочная фея, шла по лесу в сопровождении сказочной же старой волшебницы — Петронеллы. Вдруг шаги, раздавшиеся в чаще, заставили ее остановиться. Из чащи орешника показался Дерулед.

— Мы так беспокоились о вас, — начал он, как бы извиняясь.

— Что пришли сюда за мной! — засмеялась Жюльетта.

Хотя она и провела время очень приятно, но все же ей чего-то недоставало, было не с кем поделиться впечатлениями, и вот явился человек, с которым можно поговорить и даже посмеяться.

— Мне сказали, что вы отправились в Сюрень, намереваясь вернуться лесом, потому мне и удалось отыскать вас.

— Сожалею, что причинила вам новое беспокойство. Я уже и так доставляю вам немало забот.

— Забот? Нет, благодаря вашему безумному поступку с души моей снят тяжелый гнет.

— Почему?

— Я никогда не надеялся, что судьба поможет мне оказать услугу одному из членов вашей семьи.

— Я знаю только то, что вы спасли мне жизнь, что я все еще в опасности и что своим спасением обязана вам.

— А известно ли вам, что смертью вашего брата вы так же обязаны мне?

Жюльетта не ответила.

Как мог он так вдруг, неосторожно коснуться ее болезненной раны?

— Я не надеюсь, чтобы вы поняли, чего мне стоит это признание, но должен был сделать его: если бы вы узнали это через несколько лет, то пожалели бы о днях, проведенных под моей крышей. Ваш брат убит мною на дуэли, к которой он сам меня вынудил…

— К чему вы мне это говорите? Я ведь все равно не могу услышать эту историю из уст моего бедного брата.

Дерулед промолчал. Несмотря на слезы, застилавшие глаза, Жюльетта все-таки видела, как глубоко он страдал, и пожалела о своих жестоких словах; она чувствовала, что в ее душе борются два враждебных начала.

В лесу царила полная тишина, день клонился к вечеру, молодые люди уже приближались к шумному, бурному, страшному Парижу. Они были недалеко от заставы, когда в воздухе прогремел ружейный выстрел.

— Закрывают заставу, — сказал Дерулед. — Как я рад, что мне удалось найти вас в лесу!

— Вы очень добры… Я… не хотела говорить то, что только что сказала. Будет лучше, если я уйду из вашего дома: я так дурно отплатила вам за ваше гостеприимство.

— Ваш уход убил бы мою мать, — строго ответил Дерулед. — Она успела полюбить вас, притом она знает, что вам грозит опасность вне нашего дома. Мое присутствие не будет более оскорблять вас.

— Вы уезжаете?

— Нет, но я получил место смотрителя Консьержери.

— Тюрьмы, где бедная королева… — И Жюльетта вовремя опомнилась: такие слова означали измену нации.

— Не бойтесь, — успокоил ее Дерулед. — Я сам готов повторить ваши слова: бедная Мария Антуанетта!

— Вы ее жалеете? Но ведь вы член национального конвента, который будет ее судить, приговорит к смерти и казнит, как и бедного короля.

— Я член национального конвента, но я не приговорю ее к смерти. Я принял должность смотрителя Консьержери, чтобы помочь королеве, сколько хватит сил, — спокойно ответил Дерулед.

— Когда же вы покидаете дом?

— Завтра вечером.

Жюльетту охватило чувство глубокой грусти.

Они вышли на опушку леса, цветы один за другим падали из ее рук, вот и ярко-красные маки брошены в траву.

Через заставу благодаря паролю, сказанному Деруледом, Жюльетта с Петронеллой прошли беспрепятственно, сам же Дерулед, как гражданин депутат, мог входить и выходить когда угодно. Когда закрылась тяжелая застава, Жюльетте показалось, что даже само воспоминание о недолгом счастливом дне отрезано от нее навеки.

Проходя по мосту, Жюльетта узнавала очертания главных зданий: собор Парижской Богоматери, острый шпиль Сен-Шапель, потом Лувр во всем его историческом величии. И как ничтожна показалась ей собственная трагедия рядом с великой кровавой драмой, последний акт которой еще не начинался! Ей стало стыдно за радость, только что пережитую в лесу, стыдно за то, что она только что пожалела человека, причинившего зло ей и ее семье.

Могучая громада Лувра словно смеялась над ее слабостью. Конечно, ее спутник сделал ей больше зла, чем Бурбоны своему народу. Французы жестоко мстили своим тиранам, и ей самой в конце этого счастливого дня Бог снова указал, как довести начатое дело до конца.

Между тем к Деруледу после ужина пришел гость, с которым хозяин дома часа два сидел вдвоем в своем кабинете. Гость был очень высокого роста, белокурый, с несколько ленивым выражением добродушных голубых глаз. В его речи слегка замечался английский акцент.

— Но каким образом надеетесь вы выбраться из Парижа, дорогой мой Блейкни? — спросил Дерулед. — Ведь правительство еще не забыло Рыцаря Алого Первоцвета?

— Полагаю, что не забыло! Я об этом позаботился, послав в Комитет общественного спасения записочку с эмблемой Алого Первоцвета.

— Ну и что же?

— Результат очевиден. Робеспьер, Дантон, Мерлен, Тенвиль и вся их компания займутся мною, начнут искать иголку в стоге сена, а вы… впрочем, я только полагаю, — черт меня возьми! — что вы в это время могли бы выбраться из Франции на моей «Мечте» с помощью вашего покорного слуги.

— Но если вы попадетесь им в руки, они уж вас не выпустят.

— Друг мой, после неудачи Шовелена они ослепли от злости, а я сохранил свое хладнокровие. Кроме того, с некоторых пор собственная жизнь получила в моих глазах цену: если я не вернусь, в Англии одна пара глаз прольет много слез.

— Значит, вы не поможете нам спасти королеву?

— Напротив, сделаю все, кроме невозможного, — произнес Перси Блейкни и, близко подойдя к Деруледу, спросил: — Каковы же ваши планы?

— Нас немного, хотя за нас будет, конечно, половина Франции. У нас много денег, и есть все необходимое для переодевания королевы. Сам я получил место смотрителя тюрьмы и переезжаю туда завтра. Предварительно я должен вывезти из Парижа свою семью, затем можно будет приступить к приведению в исполнение нашего плана. День суда над королевой еще не назначен, еще есть надежда освободить ее. Как смотритель тюрьмы, я должен делать каждый вечер обход и следить за порядком по ночам. Двое сторожащих всю ночь в комнате рядом со спальней королевы обыкновенно играют в карты и пьют, я постараюсь подсыпать им сонного порошка.

— Прекрасно! Но что вы сделаете со стражей в двадцать пять человек, приставленной к тюрьме?

— Я выйду из тюрьмы в сопровождении одного из стражников. Как смотритель, я имею право идти, когда и куда мне заблагорассудится.

— Да, вы сами, но ваш «стражник»? Да еще в длинном плаще, чтобы скрыть женскую фигуру? В наше время даже воробьи на кровлях не остаются вне подозрения. «Стражника» захотят осмотреть.

— Но вы-то сами надеетесь же выйти из Парижа? Почему же королева…

— Потому что она прежде всего женщина и королева. Разве вы сможете грубо взять ее за плечи, бросить на дно телеги и покрыть мешками картофеля? Она первая воспротивилась бы этому и выдала бы и себя, и вас.

— Но ведь нельзя же предоставить ее судьбе! Наш план удастся, если нам поможет ваша Лига… Лига Алого Первоцвета.

— Все мы, двадцать человек, всей душой сочувствуем этому безумному плану, но что будет со всеми вами, если нашу Лигу откроют? Я должен все хорошенько обдумать.

Дерулед подошел к одной из стен и из вделанного в нее потайного шкафа вынул связку бумаг.

— Посмотрите: это все различные планы побега, если мой план не удастся.

— Сожгите их, друг мой, сожгите! Неужели вы все еще не разучились доверять тайны бумаге?

— Я очень осторожен, но ведь без них я не мог бы сообщить о своих намерениях королеве. Затем здесь целая коллекция паспортов, которые пригодятся ей и ее приближенным. Я целые месяцы их собирал.

Вдруг он остановился: его приятель делал ему знаки, очевидно, желая заставить его замолчать. Придерживая тяжелую портьеру, в дверях стояла Жюльетта, ее лицо казалось бледным, должно быть, от едва мерцавшей свечи. Дерулед бросил бумаги обратно в шкаф.

— Меня послала к вам госпожа Дерулед, — проговорила Жюльетта, — час поздний, и она беспокоится…

— Мы сейчас идем. Позвольте познакомить вас: сэр Перси Блейкни из Англии, мадемуазель Жюльетта де Марни, гостья моей матери.

Жюльетта ушла так же неслышно, как и пришла.

— Мне следовало бы просмотреть все эти бумаги, — сказал сэр Перси, продолжая прерванный разговор.

— Конечно! И мы прочтем их сейчас же вместе.

— Нет, ваша матушка ожидает нас, да и слишком поздно. Но отдайте их мне, черт возьми, я могу поклясться, что они будут в надежных руках.

Дерулед колебался.

— Я очень ценю вашу дружбу, — сказал он наконец, — но вижу, что вы не доверяете девушке, которую только что видели. Ах, как бы мне хотелось убедить вас, что это ангел, случайно попавший на землю!

— Ого, я так и думал! Вы ведь, кажется, до сих пор не любили? А теперь влюблены!

— Да, влюблен безумно и… безнадежно: она дочь герцога, роялистка до мозга костей.

— Так вот откуда ваше сочувствие королеве?

— Нет-нет! — с жаром возразил Дерулед. — Я старался бы освободить королеву, даже если никогда не видел Жюльетту. Но… теперь вы видите, как неосновательны ваши подозрения?

— Да, ведь у меня и не было никаких подозрений.

— Не отрицайте! Вы находили эти бумаги опасными, теперь же…

— Теперь я считаю их такими же опасными и очень желаю окончательно убедиться в справедливости своего мнения.

— Но если я отдам вам бумаги, это будет с моей стороны недоверием к Жюльетте.

— О, какой же вы идеалист!

— Но Жюльетта живет у нас уже три недели, а в это время я хорошо узнал ее.

— Погодите! Когда увидите, что ваш дом на глиняных ногах, только тогда вы действительно научитесь любить, — серьезно проговорил Блейкни. — Ваша святая не женщина, если она не страдала, а главное, если не грешила. А теперь идем к дамам. Пусть бумаги остаются у вас, но, если ваш идол опустится на землю, удостойте меня быть свидетелем вашего счастья.

— Опять недоверие, Блейкни! Если вы скажете еще хоть слово, я сегодня же вручу эти бумаги мадемуазель де Марни.

В тот же вечер, когда сэр Перси возвращался домой, его остановила Анна Ми. Она просила его предостеречь Поля Деруледа против козней Жюльетты де Марни, появление которой в их доме, по ее мнению, было крайне подозрительно.

Проводив Анну Ми до дверей ее дома, сэр Перси раскланялся с ней с такой же почтительностью, как если бы это была самая знатная леди его родины. Анна Ми открыла дверь и на лестнице столкнулась с Деруледом.

— Анна Ми! — радостно воскликнул он. — Я не находил себе покоя с тех пор, как узнал, что ты ушла так поздно и одна!

— Но как ты узнал, что меня нет дома?

— Мадемуазель де Марни постучала ко мне в комнату час назад. Она ходила к тебе и, узнав, что тебя нет, пришла предупредить меня. Я не спрашиваю, где ты была, но в другой раз помни, что улицы Парижа небезопасны и те, кто тебя любит, не могут не беспокоиться о тебе. Разве ты не могла сказать мне? Я проводил бы тебя.

— Я должна была идти одна: мне было необходимо переговорить с сэром Перси наедине.

— С Блейкни! — воскликнул Дерулед. — Но чего же ты от него хотела?

Не привыкшая лгать Анна Ми открыла Полю все свои опасения: он доверяет людям, которые не стоят его доверия! — твердила она.

Поль мрачно хмурился и кусал губы, удерживаясь от слов, которые могли бы обидеть кузину.

— Но разве сэр Перси принадлежит к тем людям, которым я не должен доверять? — как бы не понимая, спросил он наконец.

— Нет, — ответила Анна Ми.

— В таком случае, дитя, тебе нечего беспокоиться. Сэр Перси — единственный из близких мне людей, которого ты мало знаешь, остальные достойны полного твоего доверия… и любви, — многозначительно прибавил он.

Анна Ми увидела, что Дерулед понял ее, и почувствовала жгучий стыд за свой поступок. Она отдала бы полжизни, чтобы Поль не узнал о ее ревности, она надеялась, что он по крайней мере не догадывается о ее любви.

Поспешно пожелав ему спокойной ночи, Анна Ми заперлась в своей комнате, одна со своими грустными думами.