Медленно двигались кареты по глубоким колеям грязной дороги. Чувствовалось, что море уже близко. Сырой воздух оставлял на губах солоноватый вкус, а ветви всех без исключения деревьев были обращены в сторону, противоположную господствовавшим ветрам. У леса дорога разделялась, огибая его с двух сторон. Сильный юго-западный ветер гнул высокие вершины стройных сосен и елей, ломая сухие ветки, так что они с жалобным стоном падали на землю.

Конвойные, бодро выступившие из Креси, утомились от четырехчасовой безостановочной езды верхом, под пронизывающим дождем, а соседство темного, мрачного леса удручающим образом действовало на их воображение. Из чащи доносились то крики ночных птиц, то заунывный голос филина, то быстрые, крадущиеся шаги хищных животных. Холодная зима и недостаток пищи выманили волков из их убежищ, и, по мере того как понемногу угасал дневной свет, все чаще слышался зловещий вой, и там и сям сверкала в темноте пара блестящих глаз.

Люди беспрестанно вздрагивали, не столько от холода, сколько от суеверного страха. Они охотно пришпорили бы коней, но колеса карет вязли в глубоких колеях, и приходилось часто останавливаться, чтобы счищать грязь, налипшую на осях и колесных спицах.

Багряная полоса на западе начала постепенно бледнеть и, наконец, совсем погасла. Со всех сторон надвигалась темнота, словно чьи-то невидимые гигантские руки все шире раскидывали над землей бесконечный черный плащ. Дождь все еще не переставал, насквозь промочив шинели и шапки путников.

Вдруг весь поезд остановился; раздался целый поток ругательств со стороны кучеров, и из второй кареты выглянуло худощавое лицо Шовелена.

— В чем дело? — спросил он.

— Разведчики вернулись, гражданин, — ответил ехавший возле кареты сержант.

— Позовите сюда кого-нибудь из них.

— Там начинается проселок, гражданин, — послышался в темноте ответ подъехавшего к карете разведчика. — Он ведет прямо в лес, а направо в долине лежит деревушка Лекрок.

— Осмотрели ли вы лесную дорогу?

— Да, гражданин. За две мили отсюда есть лужайка с маленькой каменной часовенкой, как раз напротив высокой ограды с железными воротами на углу, а от них через весь парк идет широкая аллея. Мы только немного проехали по ней. Мы думали, что надо сперва доложить вам, что все благополучно.

— А далеко от ворот до замка?

— С милю будет, гражданин. Недалеко от ворот амбары и конюшня, точно заброшенные строения мызы.

— Хорошо. Ясно, что мы на верной дороге. Поезжайте вперед со своими людьми, но не удаляйтесь далеко… Стойте! — крикнул Шовелен, словно ему пришла в голову новая мысль. — Подъезжайте сначала к той карете и спросите арестанта, по верной ли дороге мы едем.

— Да, гражданин, — доложил через несколько минут посланный. — Он говорит, что все в порядке. От ворот до замка добрая миля; но есть другая, короткая дорога к замку и часовне. Узник говорит, что по ней мы в полчаса доедем до часовни. Там теперь очень темно, — прибавил он, выразительно кивнув в сторону леса.

Шовелен молча вылез из кареты. Сначала Маргарита видела, как его маленькая фигурка смело пробиралась между беспокойно фыркавшими лошадями, пока не исчезла в темноте.

— Мы теперь у цели нашего путешествия, гражданин, — послышался его ровный, тонкий голос. — Если наш узник не обманул нас, через час маленький Капет будет у нас в руках.

В ответ ему раздалось лишь глухое ворчание.

— Если же нет, — донесся до слуха Маргариты знакомый ей грубый голос Эрона, — то на завтра на пищу волкам здесь останутся два трупа, а арестант будет на обратном пути в Париж вместе со мной.

Раздался чей-то смех. Может быть, смеялся один из конвойных, менее сердобольный, чем его товарищи, но Маргарита уловила в этом смехе что-то знакомое, напоминавшее ей что-то давно прошедшее.

— Я считаю, — послышался снова голос Шовелена, — что арестант должен теперь передать мне безусловно ясный приказ своим товарищам беспрекословно выдать мне Капета. Тогда я мог бы, взяв с собой несколько человек, по возможности скорее добраться до замка и завладеть Капетом и всеми, кого найду с ним. Так дело пойдет быстрее. Один из солдат может дать мне свою лошадь, а сам пусть сядет на козлы вашей кареты. Экипажи могут не спеша ехать шагом. Сколько людей я могу взять с собой?

— Не больше четырех: остальные нужны мне для охраны арестантов.

— Четырех мне будет довольно, потому что четверо еще едут в авангарде. У вас, значит, останется двенадцать человек для охраны. Собственно говоря, вам надо стеречь лишь одну женщину, так как она отвечает за других своей жизнью. — При последних словах Шовелен возвысил голос, очевидно, с намерением, чтобы Маргарита и Арман слышали его. — Так я отправлюсь, — снова заговорил он, отвечая, вероятно, на слова товарища. — Сэр Перси, будьте добры, напишите, что нужно, на этом листке.

Последовала длинная пауза, во время которой Маргарита услышала продолжительный крик ночной птицы, отыскавшей, вероятно, свою подругу.

— Благодарю вас, — раздался снова голос Шовелена. — Этого будет достаточно. Ну, гражданин Эрон, теперь, я полагаю, нам нечего опасаться засады или чего-нибудь в том же роде. Если на меня нападут или если мы встретим в замке вооруженное сопротивление, я немедленно пришлю сказать вам, и вы… ну, вы уже будете знать, как поступить.

Арман вздрогнул и крепко сжал руку сестры. Высунувшись из окна кареты, она старалась разглядеть происходившее вокруг нее. Внизу, в деревне, зажигались огоньки; прямо перед ней вытянулись ряды стройных сосен, выделяясь на сером фоне неба. На одну минуту Маргарите удалось увидеть первую карету, из которой высовывался Эрон с грязной повязкой поперек лба.

— Можете быть спокойны, гражданин Шовелен, — громко сказал он своим грубым голосом, — уж я буду знать, что делать. Сегодня вечером волки получат хороший обед, да и гильотина ничего не потеряет.

Нежно взяв сестру за плечи, Арман увлек ее внутрь кареты.

— Если ты можешь придумать, как я могу спасти тебя и Перси, скажи мне.

— Я не знаю, как его спасти, Арман, — твердо произнесла Маргарита. — Наше спасение в руках Божьих.