Между тем Шовелен и его спутники отделились от главной группы, и вскоре стук лошадиных копыт совершенно затих в лесу. Арман и Маргарита слышали, как Эрон приказал своему кучеру ехать впереди, и вскоре тяжелый экипаж медленно проехал мимо них. В окно кареты виднелась голова Эрона. Искоса взглянув на Маргариту, он крикнул:

— Читайте теперь все молитвы, какие когда-либо знали, гражданка. Молитесь, чтобы мой друг Шовелен нашел в замке маленького Капета, не то вам в последний раз придется полюбоваться на эти окрестности, потому что завтра вы уже не увидите солнца.

Маргарита старалась не смотреть на негодяя — от одного его вида ее охватывал ужас. Как отвратительно было его угреватое лицо с толстыми, мясистыми губами и грязной повязкой, закрывавшей один глаз!

Значительно уменьшившаяся группа двигалась теперь шагом среди быстро возраставшей темноты. Карета тихо покачивалась на мягких рессорах.

Держа брата за руку, Маргарита закрыла глаза и откинулась на спинку. Время и пространство перестали для нее существовать; осталась одна Смерть, высохшей, костлявой рукой неустанно манившая ее к себе.

Вдруг кареты снова остановились; где-то брыкалась испуганная лошадь.

— Что там случилось? — прозвучал в темноте голос Эрона.

— Темнота такая, что хоть глаз выколи, гражданин, — ответил кто-то впереди. — Кучеры не видят даже своих лошадей и спрашивают, нельзя ли им зажечь фонари и вести лошадей под уздцы.

— Лошадей они могут вести, — сурово ответил Эрон, — но фонари зажигать я ни в коем случае не позволю. Почем знать, не прячется ли кто-нибудь за деревом, готовый пустить пулю в лоб или мне, или вам, сержант? Мы не можем представлять собой освещенные мишени. Пусть только кто-нибудь в серой шинели слезет с лошади и идет впереди; в этой проклятой темноте серое платье будет, может быть, заметно. А далеко еще до той часовни?

— Теперь недалеко, гражданин. И весь-то лес тянется не более, как на шесть миль, а мы проехали уже две мили по лесу.

— Ш-ш! Что это такое? Молчите же, говорю! Черт бы вас побрал, неужели вы не слышите?

Все смолкли и стали прислушиваться; только лошади не хотели смирно стоять, кусали удила, перебирали ногами и рвались вперед. Из леса доносились неясные, странные звуки, одни только нарушавшие тишину, казалось, будто по лесу двигались какие-то невидимые существа.

— Это гражданин Шовелен со своими людьми, — прошептал сержант.

— Да молчите же! Я хочу слушать! — последовал короткий приказ.

Снова все прислушались; солдаты боялись вздохнуть и зажимали морды лошадям, чтобы ничем не нарушить тишины.

— Да, это, должно быть, Шовелен, — произнес наконец Эрон неуверенным тоном, — но я думал, что он теперь уже в замке.

— Может быть, он ехал шагом из-за темноты, — вмешался сержант.

— Вперед! — сказал Эрон. — Чем скорее мы соединимся с ним, тем лучше.

Отряд снова двинулся в путь, и экипажи опять стали нырять из колеи в колею.

— Это де Батц со своими друзьями, — чуть слышно прошептала Маргарита.

— Де Батц? — повторил Арман, не понимавший, почему сестра назвала это имя, и с ужасом подумавший, что высказанное ею опасение уже оправдалось, и она стала терять рассудок.

— Нуда! — ответила она. — Перси через меня послал ему письмо, назначив здесь свидание. Не бойся, Арман, я еще не сошла с ума. Сэр Эндрю должен был отнести письмо барону в тот день, когда мы выехали из Парижа.

— Боже! — воскликнул Арман, инстинктивно прижимая к себе сестру, словно готовясь от кого-то ее защищать. — Значит, если на Шовелена напали… если…

— Ну да, — спокойно произнесла она, — если де Батц напал на Шовелена или раньше его добрался до замка и намерен защищать его, нас расстреляют… и нас, и Перси.

— Но разве дофин в замке д’Ор?

— Кажется, нет.

— Так зачем же Перси обратился за помощью к де Батцу?

— Не знаю, — беспомощно прошептала леди Блейкни. — Конечно, когда он писал то письмо, он не знал, что нас возьмут в заложники, и надеялся спастись под покровом темноты во время неожиданного нападения. Это ужасно!

— Послушай! — прервал ее Арман, крепче прижимая к себе.

— Стой! — послышался голос сержанта.

На этот раз невозможно было ошибиться: кто-то скакал во всю прыть, тяжело дыша. На минуту наступила тишина; даже дождь перестал, и ветер притих.

— Кто там? — спросил Эрон.

— Кто-то скачет в лесу справа, — ответил сержант.

— Справа? Со стороны замка? Значит, на Шовелена напали. Сержант, зовите людей к этой карете; вы отвечаете жизнью за арестантов, и…

Последние слова Эрона потонули в таком яростном потоке ругательств, что даже лошади шарахнулись прочь, стали брыкаться, подниматься на дыбы, и всадникам стоило большого труда их успокоить.

— Ну и ругается же гражданин! — произнес один из солдат. — Когда-нибудь у него лопнет глотка от таких ругательств.

Тем временем скакавший во весь опор всадник приблизился и был остановлен окликом:

— Кто идет?

— Свои! — последовал быстрый ответ. — Где гражданин Эрон?

— Здесь! — хриплым от волнения голосом отозвался тот. — Идите же сюда, черт бы вас побрал! Живей!

— Зажечь фонарь, гражданин? — предложил один из кучеров.

— Нет-нет, не надо! Да где же мы теперь.

— Мы у самой часовни, гражданин, — ответил сержант. — Она тут, слева.

Гонец, глаза которого уже привыкли к темноте, быстро подошел к карете.

— Ворота замка как раз направо от нас, — доложил прискакавший всадник, все еще не отдышавшись от быстрой езды. — Я только через них проехал.

— Говори громче! — взволнованным голосом произнес Эрон. — Тебя послал гражданин Шовелен?

— Да, он велел передать вам, что пробрался в замок и не нашел там Капета.

Эта речь была прервана градом ругательств Эрона, затем гонцу приказано было передать все подробности.

— Гражданин Шовелен позвонил у дверей замка. Немного погодя ему отпер дверь какой-то слуга. Кругом все было пусто, только…

— Только что? Да говори же!

— Пока мы ехали парком, нам все время казалось, будто кто-то следит за нами. Мы ясно слышали движения лошадей, но никого не было видно. И теперь то же самое. В парке, кроме нас, еще кто-то есть, гражданин.

Наступило молчание. Казалось, даже запас ругательств у Эрона иссяк.

— Кто-то есть в парке? — дрожащим шепотом повторил он. — Сколько же? Вы не видали?

— Нет, гражданин, нам не было ничего видно. Гражданин Шовелен просил вас прислать ему еще людей на подмогу, если можно. Возле ворот есть пустая постройка, куда он хотел поставить на ночь лошадей, а люди дошли бы до замка пешие.

Пока всадник говорил, из леса стали доноситься слова команды, поощрительные возгласы, словно невидимый отряд готовился к атаке.

— Видна вам часовня, сержант? — глухим, но почти спокойным голосом спросил Эрон.

— Совершенно ясно, гражданин, отозвался сержант. — Она совсем маленькая… Сейчас налево.

— Спуститесь с лошадей и обойдите вокруг нее. Посмотрите, нет ли в задней стене окон или дверей.

Наступило продолжительное молчание. Из леса все яснее слышались те же странные звуки. Тесно прижавшись друг к другу, Маргарита и Арман не знали, что и думать, не знали, радоваться им или бояться.

— Если это де Батц со своими друзьями, — прошептала Маргарита, — то что они могут сделать? На что может надеяться Перси?

Про мужа она давно ничего не знала. Каждый раз, как бросала взгляд по направлению к его карете, ей прежде всего бросались в глаза помятая шляпа и грязная повязка отвратительного Эрона, один вид которого заставлял ее содрогаться от ужаса, и она забывала даже, что в той же карете ехал любимый человек. Теперь ей уже стало казаться, что Перси умер от истощения или, по крайней мере, потерял сознание. Вспомнив, в какое бешенство пришел Эрон несколько минут назад, леди Блейкни с ужасом подумала, что его ярость могла обрушиться на беззащитного, ослабевшего пленника.

Голос сержанта вывел ее из тяжелой задумчивости.

— В задней стене нет ни окон, ни дверей, — доложил он. — Железные ворота затворены, но не заперты; хотя ключ и заржавел, однако легко поворачивается в замке. Войти туда можно лишь через железные ворота.

Не видя в темноте Эрона, Маргарита ясно слышала его голос, звучавший глухо и показавшийся ей немного странным. Неожиданная опасность, боязнь неудачи, надежда на отмщение, видимо, несколько охладили его пыл.

— Возьмите с собой шесть человек, сержант, — произнес он, — и отправляйтесь в замок к гражданину Шовелену. Лошадей можете оставить там, где он советовал, и дойти до замка пешком. Вы со своими солдатами скоро справитесь с горстью ночных бродяг: вы хорошо вооружены, а они — нет. Скажите гражданину Шовелену, что я позабочусь о пленных. На англичанина я надену оковы и запру его в часовне, приставив к нему пять человек под командой вашего капрала. С остальными конвойными я отправлюсь в Креси, откуда немедленно вышлю подкрепление, хотя не думаю, что в нем будет надобность. Если даже на замок нападут, то гражданину Шовелену нетрудно будет продержаться в нем до утра. Если скажете ему, что оба заложника, которых я возьму с собой, будут расстреляны на гауптвахте в Креси, и что если он нигде не найдет Капета, то пусть захватит в часовне англичанина и привезет его в Креси. Там я буду ожидать его, чтобы вместе вернуться в Париж. Повторите все, что я сказал.

Ответ сержанта показал, что распоряжения Эрона были поняты, как следует.

— Верно, — сказал Эрон, когда сержант умолк. — А теперь в дорогу! Да! Прикажите вашим людям спешиться и увести с собой лошадей из одной кареты, пусть поставят их вместе с вашими; мне они больше не понадобятся, а мне некого оставлять сторожить их здесь. Скажите мне, когда будете готовы. Помните, что первое условие — тишина!

— Хорошо! — последовал ответ. — Пришлите теперь мне с капралом двоих людей, чтобы надеть оковы на англичанина, а четверо пусть сторожат другую карету.

Наконец маленький отряд удалился, и Маргарите показалось, что с ним исчезла последняя надежда на спасение. Самая отчаянная самозащита ни к чему не привела бы; оставалось лишь покориться. Но Маргарита жаждала теперь одного: быть в последние минуты возле любимого мужа. Завтра она спокойнее взглянет в лицо смерти, если ей еще хоть раз удастся увидеть глаза, в которых выражалась готовность на благородное самопожертвование, которые горели такой страстной любовью к ней. Она попробовала открыть дверцу кареты, но ее держали снаружи и чей-то голос грубо приказал Маргарите сидеть смирно. Высунувшись в окно кареты, она, присмотревшись, различила в темноте стоявшую неподалеку другую карету и услышала все еще сдержанный голос Эрона и воркотню его людей.

— Кажется, пленник-то без сознания, — сказал кто-то.

— Так вытащите его из кареты, — коротко приказал Эрон, — а вы, — обратился он к другим, — ступайте открыть ворота часовни.

Маргарита увидела темные силуэты двоих мужчин, с трудом вынувших из кареты тяжелое, неподвижное тело человека, бывшего, очевидно, без сознания; затем они, спотыкаясь, понесли его к часовне. Больше Маргарита не могла ничего различить.

— Он без сознания! — долетело до ее слуха.

— Да оставьте его там. Он никуда не уйдет. Заприте ворота!

— Арман, ступай к нему! — в отчаянии крикнула Маргарита, мгновенно утратив всякое хладнокровие. — Пойдем к нему, Арман! Ради Бога, возьми меня с собой!

— Заставьте женщину молчать! — ясно прозвучал в ночной тиши голос Эрона. — Наденьте поскорее кандалы на обоих!

Пока Маргарита тщетно напрягала последние силы, чтобы присоединиться к мужу, ее брату удалось вырваться из рук схватившего его солдата и добежать до ворот часовни, не обращая внимания на сыпавшиеся на него со всех сторон удары. Застывшими пальцами он стал отыскивать невидимый замок, как вдруг сильный удар здорового кулака Эрона сшиб его с ног, но Арман все еще не уступал, с безумием отчаяния цепляясь за решетку. Пока он пробивался к часовне, один из солдат нанес ему удар саблей по голове, но Арман не замечал крови, лившейся из раны, думая лишь о том, чтобы добраться до Перси, живого или мертвого.

— Черт бы побрал его! — ругался Эрон. — Да укротите же этого сумасшедшего!

Получив еще один сильнейший удар, Арман упал на землю, не выпуская из рук решетки. Чьи-то сильные руки заставили его разжать онемевшие пальцы; затем он почувствовал, как его подняли с земли и втолкнули в карету. Маргарита услышала, как он застонал, но не могла помочь ему сесть поудобнее, так как один из солдат только что надел кандалы на ее нежные руки. Дверца кареты снова захлопнулась.

— Смотрите, не выпускайте арестованных из кареты! За это вы ответите жизнью! — приказал Эрон и спросил: — Все в порядке?

— Да, гражданин. Только арестант стонет.

— Пусть его стонет!

— Что делать с пустой каретой, гражданин? Лошадей увели.

— Оставьте ее стоять на том же месте. Завтра она понадобится гражданину Шовелену.

— Арман, — шепнула Маргарита, — ты видел Перси?

— Было очень темно, — слабым голосом ответил Сен-Жюст, — но я видел его за решеткой, куда его положили. Он стонал. О Боже мой! Боже мой!

— Тише, дорогой мой! — остановила его сестра. Мы ничего больше не можем сделать, только умереть так, как он жил: мужественно, со спокойной улыбкой — в его память.

— Номер тридцать пятый ранен, гражданин, — сказал один из солдат.

— Будь проклят дурак, от которого ему досталось! — спокойно ответили ему. — Оставьте его здесь с караулом… Сколько вас еще осталось? — прибавил тот же голос через несколько минут.

— Только двое, гражданин, кроме раненого, да тех, что будут со мной караулить часовню.

— Мне двоих довольно, а пятеро окажутся нелишними у дверей часовни, — сказал Эрон со своим обычным жестким смехом. — Ну, пусть один сядет в карету, а другой поведет лошадей под уздцы. А вы, капрал Кассар, помните, что вы и ваши люди ответите французскому народу жизнью за англичанина.

Вслед за тем дверца кареты открылась, и солдат уселся против Маргариты и Армана, между тем как Эрон вскарабкался на козлы. Маргарите было слышно, как он ворчал, собирая вожжи.

Карета двинулась, мягко покачиваясь на рессорах. Маргарита почувствовала, как Арман тяжело прислонился к ее плечу.

— Тебе больно, милый? — нежно спросила она.

Не получив ответа, она подумала, что брат потерял сознание, и даже обрадовалась этому: в таком состоянии ему легче будет перенести утомительный переезд. Вскоре дорога сделалась ровнее, и карета стала быстрее продвигаться вперед.

Теперь Маргарита лишена была возможности выглянуть в окно, так как при каждом ее движении кандалы впивались в ее нежные руки. В лесу царила мертвая тишина; ветер стих; дикие животные и ночные птицы умолкли. Карета мерно покачивалась на рессорах, унося Маргариту все дальше и дальше от человека, беспомощно лежавшего за решеткой маленькой часовни.