Вероятно, сердце солдата, пропустившего Маргариту в камеру, еще не совсем огрубело, и ему стало жаль красивой молодой женщины, но, как только Маргарита переступила порог камеры, гвардеец снова опустил засов и сам замер возле него на часах, повернувшись спиной в ту сторону, где находился заключенный.

После ярко освещенной дежурной комнаты камера казалась почти темной, и Маргарита сначала ничего не увидела. Сделав несколько шагов вперед, она при свете стоявшей на столе маленькой лампы различила другой стол, два стула и небольшую, но, по-видимому, удобную походную кровать. У стола, положив голову на протянутую левую руку, сидел сэр Перси. Маргарита не вскрикнула, даже не вздрогнула. Призвав на помощь свое мужество, она неслышно подошла к нему и, опустившись на колено, благоговейно прижалась губами к бессильно свесившейся руке.

Сэр Перси вздрогнул и, приподняв голову, быстро прошептал:

— Говорю вам, что не знаю, а если бы знал…

В этот момент Маргарита, обняв его за шею, положила голову ему на грудь.

Тогда, медленно повернув к ней голову, Блейкни взглянул ей прямо в лицо покрасневшими глазами и проговорил:

— Моя дорогая, любимая, я знал, что ты придешь.

Он сжал жену в своих объятиях, и, когда она снова взглянула на него, ей показалось, что состояние, в котором он ей представился в первую минуту, было лишь плодом ее собственной тревоги за любимого человека, что теперь в его жилах по-прежнему течет горячая кровь, а благородное сердце, как прежде, полно жажды самопожертвования.

— Перси, — нежно произнесла она, — нам нельзя долго быть вместе. Твои палачи думают, что мои слезы окажут свое влияние там, где их дьявольские выдумки потерпели поражение.

В глубоких синих глазах Перси сверкнул прежний веселый огонек, когда он снова заговорил.

— Дорогая моя женушка, — сказал он с напускной веселостью, хотя его голос дрожал от сдержанной страсти, — как плохо они нас знают, не правда ли? Но ты со своей чудной, мужественной душой обманешь все ухищрения сатаны и его приспешников.

Закрой глаза, моя радость, иначе я сойду с ума, если буду смотреть в них.

Он смотрел на жену и, казалось, действительно не мог налюбоваться ее глазами, в которых читалась вся ее горячая любовь к нему, и хотя ему самому грозила смертельная опасность, однако Маргарита никогда не чувствовала себя такой счастливой, никогда не видела его так безраздельно принадлежавшим ей, как в данный момент.

— Ты мое сердце! — произнес он с легким вздохом. — До твоего прихода я чувствовал себя чертовски усталым, а теперь… Какое счастье, что эти животные разрешили мне побриться! Я ни за что не хотел бы показаться тебе с выросшей в течение недели бородой, и с помощью подкупов и обещаний мне удалось добиться брадобрея; самому же мне не позволяют взять в руки бритву — боятся, как бы я не перерезал себе горло. Однако большей частью я так хочу спать, что мне не до того, чтобы думать об этом.

— Перси! — с нежным упреком воскликнула Маргарита.

— Я сам знаю, какое я грубое животное, моя дорогая, — перебил Блейкни. — Бог поступил жестоко, поставив меня на твоей дороге. А ведь было время, когда мы почти совсем разошлись. Может, это было бы и лучше; по крайней мере ты не так страдала бы, дорогая. — Однако, заметив, как больно отозвались в ее сердце эти слова, он покрыл поцелуями ее руки, умоляя о прошении, и продолжил: Я заслуживаю, дорогая, чтобы ты оставила меня гнить в этой отвратительной клетке. Только не бойся за меня: я еще проведу их!

— Но каким образом, Перси? — простонала она, припоминая все меры, принятые против его бегства.

— Откровенно говоря, дорогая, я еще об этом не думал, ожидая твоего прихода. Мне удалось изложить на бумаге мои инструкции Фоуксу и другим, и все это я отдам тебе. Сам я до сих пор больше всего заботился о том, чтобы сохранить в равновесии душевные и физические силы. Если я только буду знать, что маленький французский король в безопасности, тогда можно будет хорошенько обдумать, как спасти мою шкуру от этих скотов.

В его лице вдруг произошла перемена: перед Маргаритой был уже не страстно любящий ее человек, забывший все на свете, кроме своей любви, а мужественный герой, спасавший от смерти мужчин, женщин и детей, рисковавший собственной жизнью ради идейной цели.

— Ненаглядная моя, — начал он, — эти злодеи дают нам всего полчаса, надо спешить. Я теперь совсем бессилен и нуждаюсь в твоей помощи. Достанет ли у тебя мужества исполнить все, что я скажу?

— Достанет, можешь быть спокоен.

— Только не позволяй себе отчаиваться, моя дорогая. Ради твоей любви всякий мужчина будет изо всех сил заботиться о сохранении своей жизни. Бог подкрепит тебя и пошлет тебе мужества, в котором ты будешь очень нуждаться.

Блейкни опустился на колени, ощупывая мелкие, неровные плиты, которыми был вымощен пол. Следившая за его движениями Маргарита с удивлением увидела, как он просунул свои тонкие пальцы между двумя плитами, слегка приподнял одну из них и вынул из-под нее маленькую связку бумаг, тщательно сложенных и запечатанных. Уложив камень на прежнее место, он быстро поднялся с колен, бросив подозрительный взгляд на проем двери. Успокоившись, что его действия не были никем замечены, он привлек к себе Маргариту и произнес:

— Смотри на эти бумаги, дорогая, как на мою последнюю волю, как на мое завещание. Я еще раз одурачил этих скотов, сделав вид, будто хочу уступить им; они дали мне бумаги, перо, чернила и сургуч, и я должен был написать своим товарищам приказ доставить сюда Капета. На это мне было дано четверть часа, и я успел написать три письма: одно к твоему брату, а два — к Фоуксу, причем спрятал их под плитой. Видишь, дорогая, я знал, что ты придешь и что у меня будет кому передать написанное мною.

По лицу Блейкни пробежала слабая улыбка при воспоминании о бешенстве Шовелена и Эрона, когда после тревожного ожидания в продолжение четверти часа они нашли несколько скомканных листков, на которых были нацарапаны насмешливые стихи на непонятном Эрону языке: кроме того, заключенный, по-видимому, воспользовался этим кратким сроком, чтобы подкрепиться сном, несколько ободрившим его. Но об этом Перси ничего не сказал жене, равно как умолчал и о том, что за это подвергся всяким издевательствам и унижениям и что его после того посадили на хлеб и воду; воспоминание об этой ловкой проделке и теперь вызвало улыбку на его лице.

— Теперь удача на вашей стороне, — сказал он тогда своему злейшему врагу.

— Да, наконец на нашей стороне, — ответил Шовелен, — и, если вы добровольно не подчинитесь нам, благородный джентльмен, мы сумеем сломить ваше упорство. В этом можете не сомневаться.

— Вот это первое письмо к Фоуксу, — сказал сэр Перси, вкладывая в руку жены одну из бумаг. — Оно содержит в себе последние инструкции, касающиеся спасения дофина. В нем я обращаюсь к тем членам нашей Лиги, которые в настоящее время находятся в Париже или где-нибудь поблизости. Я не сомневаюсь, что Фоукс не пустил тебя в Париж одну, — Бог да благословит его за верную и преданную дружбу! Передай ему это письмо сегодня же вечером и скажи, что я настаиваю на самом точном исполнении моих инструкций.

— Но ведь дофин теперь в безопасности, — возразила Маргарита. — Фоукс и все твои друзья находятся теперь здесь для того, чтобы спасти тебя самого…

— Спасти меня, сердце мое? — серьезно перебил он. — Если в течение десяти дней эти черти не доведут меня до потери разума, то, с Божьей помощью, я еще спасусь.

— Десять дней! — горестно воскликнула Маргарита.

— Дорогая, я целую неделю ждал минуты, когда мне можно будет передать тебе эти листки; десять дней понадобится, чтобы увезти дофина из Франции, а там посмотрим!

— Перси, — с ужасом воскликнула леди Блейкни, — ты не выдержишь еще десять дней этой муки!

— Ну, дорогая, очень мало на свете вещей, которые человек не мог бы сделать, если очень хочет, — уверенно произнес Блейкни. — А впрочем, все в руках Божьих! — мягче прибавил он. — Дорогая моя, пойми, что, пока дофин во Франции, он не в безопасности. Его друзья непременно хотят, чтобы он оставался во Франции; Бог знает, на что они надеются. Будь на свободе, я ни за что не допустил бы, чтобы он так долго оставался здесь. Но я уверен, что эти добрые люди в Манте сдадутся на то, что написано в этом письме, и на уговоры Фоукса, и разрешат одному из членов нашей Лиги увезти мальчика из Франции. Я же останусь здесь, пока не узнаю, что он в безопасности. Если бы теперь мне удалось благополучно убежать отсюда, все внимание наших врагов обратилось бы на принца, и он снова попал бы в тюрьму, прежде чем я успел бы до него добраться. Сердце мое, постарайся понять, что спасение этого ребенка — долг чести для меня. Клянусь тебе, что в тот день, когда уверюсь в его полной безопасности, я примусь спасать самого себя… то есть то, что к этому времени останется от меня.

— Перси, — страстно заговорила Маргарита, — ты считаешь, что спасение этого ребенка дороже твоего собственного. Десть дней! Подумал ли ты о том, как я-то проживу эти несчастные десять дней, зная, что ежеминутно ты отдаешь немножко твоей дорогой жизни ради безнадежного дела?

— Не беспокойся о моей жизни, дорогая, ей ничто не грозит, потому что я очень упрям. Весь вопрос в том, что я проведу несколько лишних неприятных дней в этой проклятой норе, вот и все. Верь мне, я могу выдержать гораздо больше, чем воображают эти животные.

— Ты сам себя обманываешь, Перси, — серьезно произнесла Маргарита. — Каждый лишний день в этих стенах, без сна, уменьшает для тебя возможность спасения. Видишь, я говорю спокойно, даже не предъявляя своих прав на твою жизнь. Вспомни, сколько людей ты уже спас от смерти, рискуя своей собственной жизнью, и скажи, что стоит жизнь слабого потомка ничтожных королей в сравнении с твоей благородной жизнью? Отчего последнею надо без сожаления жертвовать ради жизни мальчика, не имеющего никакого значения даже для своего собственного народа?

Она старалась говорить спокойно, судорожно сжимая в руке бумажку, которая, как она чувствовала, заключала в себе смертный приговор любимому человеку. Но последний не смотрел на нее: в его памяти воскресла пустынная дорога в окрестностях Парижа под серым небом с нависшими тяжелыми тучами, из которых сеял мелкий, пронизывающий дождь.

— Бедный малыш! — нежно прошептал он. — Как бодро шел он подле меня, пока не выбился из сил! Тогда я взял его на руки, и он спал до тех пор, пока мы не встретили Фоукса, ожидавшего нас с тележкой. Тогда это был не король Франции, а беспомощный невинный мальчуган, которого небо помогло мне спасти.

Маргарита молча склонила голову. Теперь она поняла, что ее муж уже давно начертал свой жизненный путь и что, достигнув Голгофы страданий и унижений, он не отступит даже, перед грозящей ему смертью, пока не будет иметь права прошептать великое слово: «Свершилось!»

— Но ведь дофин в сравнительной безопасности! — только и могла она возразить.

— В данный момент — да! — ответил он. — Но за пределами своей страны он будет еще в большей безопасности. Я имел намерение увезти его в Англию, однако тут вмешалась проклятая судьба. Приверженцы дофина желали перевезти его в Вену, и теперь для этого самый удобный момент. В инструкциях Фоуксу я начертал самый простой план путешествия. Лучше всего поручить это дело Тони, который должен доставить мальчика в Голландию; северные границы охраняются не так строго, как восточные. В Делфте живет горячий приверженец Бурбонов; в его доме спасающийся бегством король Франции найдет верный приют, пока не отправится в Вену. Зовут этого человека Наундорф. Как только узнаю, что ребенок в его руках, я позабочусь и о себе, не бойся! — Здесь Блейкни остановился, чувствуя; что силы изменяют ему, а затем невольно прошептал: — Если бы мои враги надумались лишать меня лучше пищи, чем сна, я выдержал бы, пока… — Но через минуту он уже крепко обнял Маргариту, как бы раскаиваясь в своей слабости. — Да простит мне Бог мой эгоизм! — сказал он со слабой улыбкой. — Прости, сердце мое, что я толкую о своих заботах, забывая, что заставил твое любящее сердце взять на себя тяжелое бремя, которое ему не под силу. Слушай меня, дорогая! Ведь времени у нас мало, а мы еще не говорили ничего о твоем брате.

— О Арман! — вырвалось у Маргариты из глубины наболевшего сердца.

К своему стыду, она до сих пор не вспомнила о брате.

— Мы ничего о нем не знаем, — сказала она. — Сэр Эндрю просмотрел все тюремные списки. Если бы мое сердце не сделалось таким бесчувственным после всего, что я выстрадала в эту неделю, оно терзалось бы при каждой мысли о бедном Армане.

На лице мужа мелькнула едва уловимая усмешка.

— Скажи Фоуксу, чтобы он не искал имя Армана в списках заключенных, — сказал он. — Пусть лучше отыщет мадемуазель Ланж. Она знает, где найти Армана, который в данную минуту в сравнительной безопасности.

— Жанна Ланж! — воскликнула Маргарита. — Это та девушка, страсть к которой заставила Армана забыть о долге. Сэр Эндрю старался уменьшить в моих глазах вину брата, но я угадала то, что он не хотел мне сказать. Все настоящее несчастье от того ведь и произошло, что он ослушался тебя.

— Не осуждай его слишком строго. Арман влюбился, а всякий грех извинителен, если совершен во имя любви. Жанну Ланж арестовали, а Арман совсем потерял голову. В тот самый день, когда был спасен дофин, мне посчастливилось освободить Жанну Ланж из тюрьмы. Я дал Арману слово, что позабочусь о ней, и сдержал это слово, но Арман этого не знал, иначе… Я отвел ее в безопасное место, а потом ее совсем освободили. Об этом я узнал от самого Шовелена, которому нужен был ее адрес, а я один знал его. Что касается Армана, то его не будут тревожить, пока я здесь. Есть и еще одна причина, почему мне надо еще остаться некоторое время здесь. Но тебя, дорогая, я прошу непременно пойти к мадемуазель Ланж, она живет на площади дю-Руль.

Она устроит тебе свидание с братом. Вот письмо к нему, — продолжал сэр Перси, вложив ей в руку второй пакет, поменьше первого. — Должно быть, бедняга чрезвычайно волнуется, но ведь он грешил потому, что влюбился; для меня же он всегда будет только твоим братом, человеком, на котором сосредотачивалась вся твоя любовь, пока я не встретился на твоем пути. В этом письме я также даю ему некоторые инструкции; пусть только он прочтет его, когда будет совсем один. Теперь остается еще только одно поручение. В этом городе жестокостей есть несколько человек, которые доверились мне и которых я не могу обмануть: это — Мари де Мармонтель с братом, верные слуги покойной королевы, и другие. Они ждут, чтобы я отправил их в Англию. Обещаешь ли ты исполнить данное мною обещание?

— Обещаю, Перси, — просто сказала Маргарита.

— Хорошо! Тогда пойди, дорогая, завтра попозже вечером на улицу Шаронн, которая ведет к укреплениям. В самом конце ее есть маленький домик, нижний этаж которого занимает торговец старым платьем. Он и его жена — страшно бедные, но добрые люди и за хорошее к ним отношение готовы всячески услужить английским, как они говорят, «милордам», которых они считают, кажется, шайкой контрабандистов. Их хорошо знают и Фоукс, и все другие, в том числе и Арман. Там теперь нашли приют Мари де Мармонтель с братом, старый граф де Лезардьер, аббат Фирмон и другие. Мне посчастливилось благополучно водворить их всех туда, и они ждут меня, безусловно веря, что я исполню данное им обещание. Ты ведь пойдешь к ним, дорогая?

— Пойду, Перси, — ответила Маргарита, — я ведь обещала.

— У Фоукса есть запас надежных паспортов, а старьевщик даст все, что необходимо для переодевания. У него есть крытая повозка, которую можно у него нанять. Фоукс отвезет всю эту компанию на ферму Ашара в Сен-Жермен, где их будут поджидать прочие члены Лиги для отправки в Англию. Фоукс знает, как все устроить; недаром он всегда был самым деятельным моим помощником. Когда все будет готово к отъезду, Фоукс может передать дальнейшее руководство Гастингсу. Тебе же, мое сокровище, я предоставляю поступить, как ты сама захочешь. Ферма Ашара могла бы служить надежным приютом тебе и Фоуксу, если бы… Знаю, дорогая! Как видишь, я даже не настаиваю на том, чтобы ты меня покинула. С тобою будет Фоукс, и я знаю, что ни ты, ни он не послушались бы меня, даже если бы я этого требовал. И ферма Ашара, и домик на улице Шаронн будут безопасным убежищем для тебя, если с тобой будет Фоукс; а там с Божьей помощью, я в своих объятиях отвезу тебя в Англию, если только… Прости, мое сокровище! — перебил он сам себя, страстным поцелуем останавливая готовый вырваться у нее жалобный стон. — Все в воле Божьей! Я никогда еще не был в таких тисках, но я еще жив. Повтори мне, дорогая, что ты поняла меня и сделаешь все, о чем я прошу. Я чувствую, как становлюсь крепче и бодрее, когда слышу твой милый голос.

— Я поняла каждое сказанное тобой слово, — твердо повторила Маргарита, — я все поняла, Перси, и твоей жизнью клянусь исполнить все, как ты сказал.

Блейкни вздохнул с чувством полного удовлетворения, и как раз в эту минуту из дежурной комнаты послышался грубый голос, презрительно напомнивший:

— Полчаса почти прошло, сержант; вам пора исполнить свою обязанность.

— Остается еще три минуты, гражданин, — последовал короткий ответ.

— Три минуты! О дьявол! — сквозь зубы прошептал Блейкни с внезапно вспыхнувшим в глазах огоньком, значение которого ускользнуло даже от Маргариты. — Спрячь это в своей косыночке, дорогая, — прошептал он, передавая ей третье письмо. — Храни его до той минуты, пока тебе не покажется, что ничто не может спасти меня от позора… Ш-ш… дорогая, — нежно поспешил сказать он, видя, что с ее губ готов сорваться горячий протест. — Теперь я не могу высказаться яснее; неизвестно, что еще может случиться. Ведь я только человек, а кто знает, к каким дьявольским ухищрениям прибегнут еще эти животные, чтобы унизить непокорного искателя приключений? Меня уже довели до постыдной слабости незначительными физическими неудобствами. Вроде недостатка в сне. Если же мой разум не выдержит, — Бог знает, на что я тогда окажусь способен! — тогда передай этот пакетик Фоуксу — он уж будет знать, что делать; здесь мои последние инструкции. Обещай мне, жизнь моя, что ты не тронешь этого пакета, пока не убедишься, что мой позор неизбежен, что я уступил здешним негодяям и послал Фоуксу или кому-нибудь другому приказание выдать дофина ради спасения моей жизни; когда мое собственное письмо докажет, что я — низкий трус, тогда, и лишь тогда, отдай пакет Фоуксу. И обещай мне, что когда вы оба основательно ознакомитесь с содержанием моего письма, то в точности исполните все. Обещай мне это, дорогая, поклянись своим дорогим именем и именем Фоукса, нашего верного друга.

Сквозь потрясавшие ее рыдания Маргарита прошептала желанное обещание.

Голос Блейкни становился все глуше из-за волнения.

— Дорогая, не смотри на меня такими испуганными глазами, — прошептал он. — Если что-нибудь из того, что я сказал, смущает тебя, постарайся еще несколько времени не терять веры в меня. Помни, что я во что бы то ни стало должен спасти дофина: это — долг чести, чем бы это ни кончилось для меня. Но я хочу жить ради тебя, мое сердце!

Его лицо снова дышало бодростью, в глазах светился прежний веселый огонек.

— Не смотри же так печально, моя дорогая женушка, — вдруг как-то странно произнес он, словно говоря через силу, — ведь эти проклятые собаки еще не завладели мной!

Едва успел Блейкни докончить фразу, как потерял сознание. Возбуждение утомило его, и ослабевший организм не мог более выдержать.

Маргарита чувствовала себя совершенно беспомощной, однако не позвала никого; положив голову любимого человека к себе на грудь, она нежно целовала милые, усталые глаза, с невыразимой тоской видя человека, всегда полного жизни и энергии, беспомощно лежащим в ее объятиях, подобно утомленному ребенку. Это была самая тяжелая минута во весь этот грустный день. Но ее вера в мужа ни на минуту не пошатнулась. Многое из сказанного им смущало ее, было ей непонятно, но слово «позор» в его устах нисколько не пугало ее. Быстро спрятав в косынку миниатюрный пакетик, она твердо решила выполнить до последней мелочи все сказанное мужем, будучи уверена, что и сэр Эндрю ни на минуту не поколеблется. Ее сердце готово было разорваться на части от горя; наедине сама с собой она охотно дала бы волю слезам, которые облегчили бы ее; но теперь она заботилась лишь о том, чтобы Блейкни, придя в себя, мог прочесть на ее лице лишь мужество и решимость.

Несколько мгновений в камере царило молчание. Привыкшие к своей низкой обязанности солдаты, очевидно, решили, что им уже пора вмешаться. Железный засов был поднят и с громом отброшен в сторону, и два солдата, стуча о пол прикладами, с шумом ворвались в комнату.

— Ну, гражданин, вставайте! — закричал один из них. — Вы еще не сказали нам, куда дели Капета!

У Маргариты вырвался крик ужаса. Она инстинктивно протянула руки, словно хотела защитить любимого человека от безжалостных мучителей.

— Он в обмороке, — проговорила она дрожащим от негодования голосом. — Боже, неужели в вас нет ни капли человеколюбия?

Солдаты с грубым смехом только пожали плечами в ответ на ее слова. Им и не такие сцены приходилось видеть, с тех пор как они служили Республике, управлявшей при помощи кровопролития и террора. По грубости и жестокости они были достойными товарищами тех бессердечных людей, которые несколько месяцев назад на этом самом месте день за днем следили за агонией королевы-мученицы, или тех героев, которые в ужасный сентябрьский день, по одному слову своих подлых вожаков, казнили восемьдесят безоружных узников — мужчин, женщин и детей.

— Заставьте его сказать нам, что он сделал с Капетом, — продолжил солдат, сопровождая свои слова грубой шуткой, от которой у Маргариты вся кровь прилила к щекам.

Жестокий смех, грубые слова и брошенное в лицо Маргарите оскорбление заставили Блейкни очнуться. С неожиданной силой, которая показалась ничего не ожидавшим присутствующим почти сверхъестественной, он вскочил на ноги и, прежде чем ему смогли помешать, нанес обидчику удар кулаком прямо в лицо. Солдат с проклятием отступил, а товарищ его громко позвал на помощь. Оторвав Маргариту от мужа, ее толкнули в дальний угол, откуда она могла видеть только синие мундиры с белыми отворотами; поверх того, что ее разгоряченному воображению показалось целым морем голов, на одно мгновение появилось бледное лицо Блейкни с широко открытыми глазами. К счастью для себя, она видела все, как в тумане.

— Не забудь! — прогремел он, причем на этот раз его голос прозвучал ясно и полно.

Затем Маргарита почувствовала, как ее потащили вон из камеры, слышала, как опустился тяжелый железный засов. Уже почти теряя сознание, она увидела, как отодвигали засов на наружной двери, машинально следила за тем, как поворачивали ключ в огромном старом замке, в следующую минуту на нее пахнуло свежим воздухом, и она мгновенно пришла в себя.

— Я очень сожалею о всем случившемся, леди Блейкни, — произнес возле нее резкий сухой голос. — Поверьте, что мы тут ни при чем.

Маргарита повернулась, содрогаясь при мысли о близости презренного негодяя. Она слышала, как позади нее тяжелая дубовая дверь со скрипом повернулась на своих петлях, как еще раз щелкнул ключ в замке, и ей показалось, словно ее положили в гроб, и на грудь ее летят комья земли, не давая ей дышать.

Машинально следовала она за Шовеленом по длинным коридорам, по которым проходила полчаса назад. На какой-то отдаленной колокольне часы пробили половину десятого. Действительно прошло всего тридцать коротких минут, с тех пор как она переступила порог этого мрачного здания; ей же показалось, что над ее головой пронеслись целые столетия. Она вдруг почувствовала себя старой и с трудом передвигала ноги; как в тумане, видела она фигуру Шовелена, который шел спокойным, размеренным шагом впереди нее, заложив руки за спину и высоко подняв голову с видом торжества.

У двери той комнатки, где Маргариту подвергли обыску, ее уже ожидала та же самая женщина. Протянув Маргарите проволоку, кинжал и кошелек, она сказала:

— Вот ваши вещи, гражданка.

Высыпав монеты себе в руку, она торжественно пересчитала их и уже готова была снова положить их в кошелек, однако Маргарита удержала одну из золотых монет в ее морщинистой руке и сказала:

— Мне довольно девятнадцати, гражданка. Оставьте одну себе, не за одну меня, а за тех бедных женщин, которые приходят сюда с надеждой в сердце, а уходят, полные отчаяния.

Равнодушно взглянув на нее своими тусклыми глазами, женщина спрятала деньги в карман, пробормотав какую-то благодарность, а Маргарита только что приготовилась следовать дальше за поджидавшим ее Шовеленом, как вдруг почувствовала, словно кто-то двигался в окружавшей ее темноте совсем близко от нее. Натянутые нервы не выдержали, и она окликнула:

— Кто тут?

Теперь она уже яснее расслышала чьи-то шаги, быстро удалявшиеся по коридору. Сильно напрягая зрение, она смутно различила стройную фигуру мужчины в темном платье, который боязливо оглядывался, как человек, спасающийся от преследования. Проходя мимо лампы, он оглянулся, и Маргарита узнала брата. Первым ее побуждением было окликнуть его, но она вовремя удержалась. Перси сказал ей, что Арман вне опасности; для чего же ему красться тайком по этим мрачным коридорам, если ему ничто не грозит? Он, видимо, избегал освещенных мест, стараясь все время оставаться под прикрытием темноты. Маргарита чувствовала непреодолимое желание предостеречь брата относительно того, что он может каждую минуту натолкнуться на Шовелена, и в надежде, что он узнает голос сестры, как могла громче, сказала, обращаясь к молчаливой женщине, запиравшей дверь своей комнаты:

— Спокойной ночи, гражданка!

Однако Арман, который непременно должен был слышать ее, не только не остановился, но даже, казалось, ускорил шаги. Тот конец коридора, куда он направлялся, совсем тонул во мраке, и Маргарита уже не могла видеть ни брата, ни Шовелена. Она инстинктивно бросилась вперед, думая лишь о том, как бы ей предупредить Армана, пока еще не поздно; но, достигнув конца коридора, почти наткнулась на Шовелена, спокойно поджидавшего ее; больше никого не было видно, и Маргарите стоило не малого труда скрыть свое волнение от зорких глаз хитрого француза. Но куда же делся Арман? Не зная, что думать, Маргарита с недоумением взглянула на своего врага, но он только улыбался своей обычной загадочной улыбкой.

— Не могу ли я еще в чем-нибудь быть полезен вам, гражданка? — равнодушно спросил он. — Вот здесь ближе всего пройти к выходу. Сэр Эндрю, без сомнения, уже поджидает вас, чтобы проводить домой.

Маргарита, не решаясь заговорить, чтобы не выдать своего волнения, молча направилась к выходу. Тогда Шовелен поспешил отворить перед ней дверь и мягко осведомился:

— Надеюсь, вы остались довольны посещением, леди Блейкни? В котором часу угодно вам завтра возобновить ваш визит?

— Завтра? — повторила она, не думая о том, что говорит, так как ее мысли были заняты непонятным поведением брата.

— Ну да! Разве вы не желаете завтра увидеться с сэром Перси? Я охотно навещал бы его время от времени, но мое общество ему не нравится. Мой товарищ, гражданин Эрон, напротив, бывает у него четыре раза в сутки; он приходит к нему за несколько минут до смены караула и болтает с сэром Перси до самого конца этой церемонии, причем внимательно осматривает вновь вступающий караул, чтобы быть уверенным, что между стражами нет ни одного изменника. Каждого стража он знает в лицо. Это происходит в пять и в одиннадцать часов утра, затем в пять часов дня и в одиннадцать часов ночи. Но за исключением этих сроков, леди Блейкни, в какой бы час вы ни пожелали навестить супруга, вам стоит лишь обратиться ко мне, и я устрою вам свидание с ним.

Маргарита только наполовину слушала длинные разглагольствования Шовелена; ее мысли были заняты только что окончившимся свиданием с мужем и тревогой за брата; но это не помешало ей вполне уяснить себе сущность сказанного ее злейшим врагом. Хотя ей страстно хотелось воспользоваться предложением увидеть завтра Перси, но она помнила данное мужу обещание завтра же исполнить его поручения. В то же время она боялась, что ее отказ от свидания с мужем возбудит подозрения, и недоверчивый Шовелен прикажет снова обыскать ее, а тогда драгоценный пакетик попадет в руки агентов Комитета.

— Благодарю вас, гражданин, за ваше заботливое отношение ко мне, — произнесла она после краткой паузы, — но вы, вероятно, поймете, что сегодняшнее свидание было почти выше моих сил. В настоящую минуту я не могу сказать вам, в состоянии ли я буду завтра подвергнуться такому же испытанию.

— Как вам будет угодно, — вежливо сказал Шовелен. — Одно лишь прошу вас помнить…

Он приостановился, пытливо вглядываясь в лицо Маргариты, словно желая прочесть, что у нее на душе.

— Что же такое мне необходимо помнить, — спокойно спросила она.

— То, что от вас, леди Блейкни, зависит положить конец этим тяжелым обстоятельствам.

— Каким образом?

— Вы можете убедить друзей сэра Перси не оставлять более их вождя в таком недостойном заключении. Они ведь завтра же могут прекратить все его мучения.

— Выдав им дофина? — холодно спросила Маргарита.

— Разумеется!

— И вы надеялись, поставив меня лицом к лицу с картиной вашей адской жестокости, заставить меня сыграть роль изменницы по отношению к мужу и низкого труса в глазах его приверженцев?

— О, леди Блейкни, — воскликнул Шовелен, — теперь уже не меня следует обвинять в жестокости! Освобождение сэра Перси в ваших руках и в руках его последователей. Я только хотел положить конец этому невыносимому положению. Не я, а вы и ваши друзья наносите последний удар…

С трудом удержав готовый вырваться у нее крик ужаса, Маргарита сделала быстрое движение по направлению к двери. Пожав плечами с видом человека, исчерпавшего все доступные ему убеждения, ее собеседник поспешил отворить ей дверь.

— Спокойной ночи! — прошептал он с почтительным поклоном, когда она проходила мимо него. — И помните, леди Блейкни, что, когда бы вы ни пожелали обратиться ко мне, — я живу на улице Дюпюи и всегда к вашим услугам.

Она молча прошла мимо, не удостоив его ответом.

— Полагаю, ваш второй визит, прекрасная леди, сотворит просто чудеса, — сквозь зубы прошептал Шовелен, следя глазами за ее высокой, стройной фигурой, быстро исчезавшей в вечернем тумане.