После майской демонстрации неистовствующая бакинская полиция усилила слежку за Женей. Несколько раз жандармы производили обыск в домике Сергея Васильевича. По совету товарищей из Бакинского комитета Женя перебралась жить в город.
Бакинская полиция потеряла девушку из виду.
Женя готовилась к выполнению одного хитрого замысла Ладо Кецховели. Теперь ее можно было часто встретить в компании молодых горничных и служанок. Она гуляла с ними, вместе с ними развлекалась. Женя редко встречалась со своими прежними товарищами-революционерами: необходимо было, чтобы бакинская полиция окончательно забыла о ней.
О замысле Ладо Кецховели знало только несколько человек, члены Бакинского комитета РСДРП.
Однажды Павел встретил Женю в компании горничных в городском саду. Он не подошел к ней, а она не заметила его или прикинулась, что не видит.
Спустя несколько дней Женя в той же компании попалась на глаза Аскеру, который в тот же вечер рассказал Павлу об этой встрече.
В ближайшее воскресенье Павел приехал в Сабунчи, желая рассказать Сергею Васильевичу и Анне Дмитриевне о переменах в жизни и поведении их дочери. Павел не знал, что Женя выполняет важное партийное задание.
Родители Жени встретили Павла приветливо. Начались расспросы, вспоминали прожитые вместе дни.
Наконец Павел заговорил о причине своего приезда.
— Ваша Женя не расстается с компанией сомнительных горничных. Не знаю, чему хорошему она может научиться у них? Говорят, с кем поведешься — от того и наберешься. Девицы, с которыми она общается, могут сбить ее на дурной путь. У каждой профессии есть свои отрицательные стороны. Мне известно, что очень многие девушки-горничные дурного поведения. Боюсь, они могут нехорошо повлиять на нравственность Жени, собьют ее с честного пути. Вы — люди, умудренные жизненным опытом, и знаете: стоит только девушке попасть в дурную среду, и она уже безвозвратно пропала. В наши дни в горничные идут совращенные, падшие девушки.
Сергей Васильевич набил табаком трубку, закурил.
— Сынок, — сказал он, — а почему бы тебе самому не поговорить об этом с Женей?
Павел печально вздохнул.
— Вы же знаете, она избегает меня. Это продолжается уже несколько месяцев. Женя не хочет разговаривать со мной.
— А как ты думаешь, почему?
— Не знаю. Ведь я не могу заглянуть в ее душу.
— Это верно. Только мне кажется, ты сам виноват кое в чем.
— Нисколько. Вы же хорошо знаете Женю. Такую упрямую, норовистую только поискать!
Разговор прервался. Павел ждал, что скажет Сергей Васильевич. Старик размышлял, покуривая трубку. Заговорила Анна Дмитриевна:
— Я согласна с Павлушей. Честной девушке не пристало дружить с горничными. Они могут дурно повлиять на Женю. Не хватает нам еще позора на старости лет!
Сергей Васильевич выколотил из трубки пепел.
— Мне кажется, вы оба ошибаетесь, — сказал он. — У девушки должны быть подруги. Я не вижу ничего страшного в том, что моя дочь дружит с горничными. С кем же ей еще дружить? Уж, конечно, не с дочерьми миллионеров!
Открылась дверь, в комнату вошла Женя, которая решила навестить родителей в воскресный день.
Павел подумал: «Очень хорошо, что Женя пришла. Может, мы помиримся, и я выскажу ей то, что говорил ее родителям».
Женя, не глядя в лицо Павлу, пожала его руку, затем подсела к матери. Анна Дмитриевна обняла ее:
— Доченька, ты знаешь, о чем говорил с нами Павел?
Женя ласково смотрела на мать.
— Нет, мама, откуда же мне это знать?
— Он утверждает, будто ты проводишь время в обществе горничных и служанок, которые могут столкнуть тебя на дурной путь.
Девушка насмешливо сверкнула глазами.
— Это его доподлинные слова?
— Да. Ведь Павел не чужой нам…
— Не тревожься обо мне, мама. И ты, Павел, ошибаешься. У вас отжившие представления о вещах. Прежде всего у меня есть голова на плечах, и не Павлу с его заскорузлыми взглядами на отношения людей учить меня. Во-первых, девушки, с которыми я сейчас подружилась, из таких же неимущих семей, как и наша. Все они хорошо понимают меня. Долгое время мне пришлось общаться с мужчинами, но от этого я не стала мужчиной. Согласись, я нуждаюсь и в обществе девушек, моих сверстниц. Мне доставляет удовольствие разговаривать с ними, гулять. Разве мне пристало дружить с дочерьми богачей? Да и захотят ли они общаться со мной?!
В комнату вошли Аскер и Василий.
Павел молчал, обескураженный решительным ответом Жени.
Аскер принял сторону Жени.
— Почему ты не говоришь открыто, что у тебя на душе? — спросил он, положив руку на плечо Павла. — Я сам человек откровенный и люблю искренних людей. По-моему, твоими мыслями и поступками владеет только одно чувство ревность. Зачем скрывать это от нас, твоих друзей? Ведь ты считаешь себя революционером, а сознание твое во многом отстает. Любить парня, дружить с ним — это не значит стать его безропотной рабой. Или ты рассуждаешь иначе? Неужели Женя обязана давать- тебе во всем отчет? У тебя, Павел, отсталые представления о дружбе. Потому-то Женя и начала сторониться тебя. Скажу тебе по-дружески, дорогой Павел, ты не знаешь, что такое истинная любовь и настоящая дружба. Я не раз был свидетелем твоего нетоварищеского отношения к Жене. Она не заслуживает этого. И вот это последнее — пытаешься очернить ее сейчас в глазах родителей. Я хорошо понимаю Женю, которая стала теперь избегать тебя…
Однажды в воскресный день Женя и ее новые подруги гуляли на площади, где стояла карусель. Это был окраинный район Баку. Вскоре к ним присоединились молодые люди, знакомые новых подруг Жени. Одна из них, по имени Серафима, обратилась к ней:
— Хочешь, Женя, я познакомлю тебя с моим двоюродным братом?
Женя увидела возле Серафимы молодого солдата с погонами ефрейтора.
— С удовольствием, — сказала она, протягивая солдату руку. — Женя.
— Павлов, — представился солдат.
Новый знакомый Жени оказался простым, приветливым человеком. Купив два стакана семячек, он угостил всех девушек из компании Жени и Серафимы.
Вскоре все разбилась на пары и разбрелись по площади, затерялись в толпе гуляющих.
— Вы часто бываете здесь? — спросила Женя солдата.
— Прошу вас, не говорите мне «вы». Будем обращаться друг к другу на «ты». Я за искренность и простоту во всем. Мы — товарищи и должны следовать законам товарищества. Ты спросила, Женя, часто ли я прихожу сюда? Да, часто.
— Скажи, как тебя звать?
— С детства звали Владимиром, — пошутил солдат. — А как ты познакомилась с Серафимой?
Вопрос показался Жене странным.
— Почему ты спросил об этом?
Владимир ответил не сразу.
— Вы с Серафимой разные люди. Это очень заметно. Твое отношение к людям, беседы с ними говорят о том, что ты знающая, воспитанная, умная девушка. Серафима — совсем другая.
Женя с укоризной посмотрела на Владимира.
— У всех людей одна мать — природа, — сказала она. — Характер человека зависит не только от происхождения, но и от воспитания. Воспитание то же самое, что и одежда. Платье — дело наживное, воспитание — тоже. Серафиму можно переделать, перевоспитать. Она только-только вступает в жизнь.
Владимир задумался, даже перестал грызть семечки.
— Откуда ты родом, Володя? — спросила Женя.
— Я — крестьянин, родился в селе Деревяжкино на берегу реки Камы. Семья моя живет в Перми.
— Ты женат?
— Да. Веруха моя совсем еще девчонка. Недавно только ей стукнуло двадцать. Ребенок есть у нас, сынок. Скучаю я по ним, потому что люблю очень. Иногда такая тоска находит, словами не передашь. Да, разлука не свой брат. — Он достал из кармана небольшую фотографию, на которой были изображены молодая женщина с мальчуганом лет трех на руках. — Вот, посмотри. Это мои горемыки…
Женя взглянула на фотографию и увидела молодую, но все же выглядевшую старше своих лет русоволосую женщину, на руках у которой сидел востроносый, с живыми лукавыми глазами мальчуган.
Владимир спрятал карточку в карман и вздохнул.
Жене тоже сделалось невесело. Они помолчали.
— Не грусти, — сказала она, наконец. — Кончишь службу — вернешься к семье. Снова заживете вместе.
Владимир как-то уныло усмехнулся и махнул рукой.
— Не утешай. Сам знаю. Трудно им будет дожидаться меня. Боюсь как бы не померли.
— Ну что ты… Почему так?
— Да ведь как же… Служить мне еще не дай бог сколько. А они и сейчас уже бедствуют. Кто им поможет? Родных ни у меня, ни у жены нет. Брата моего убили в Ярославле во время стачки. Тогда на мои и отцовы плечи легла вся тяжесть забот о семье погибшего. Но это еще полбеды. После того как меня забрали в солдаты, отец не долго протянул, начался голод и старик умер. Сейчас мои кое-как перебиваются с хлеба на воду. Веруха прислугой стала работать в домах богатых и еще белье стирает на дому. Я думаю, тебе известно, как хозяева и их сынки относятся к служанкам, особенно к молодым и пригожим. Ты видела на фотографии мою Веру. Наверное знаешь, какие бесстыдники встречаются в богатых семьях. Можешь теперь представить, какая у нее жизнь? Вчера получил от нее письмо, лучше бы оно затерялось в дороге. Прочел — руки наложить на себя захотел.
Глаза у Владимира наполнились слезами.
Глядя на него, Женя сама едва не расплакалась.
Ей вспомнились слова Ладо Кецховели: «Наших единомышленников надо искать не только на заводах и фабриках, но и в солдатских казармах».
Владимир вынул из кармана свернутый вчетверо листок бумаги, протянул его Жене.
— Вот, прочти. Это Вернно письмо, в нем никаких секретов.
Женя развернула листок.
«Дорогой и любимый муж мой, Володя! — писала молодая женщина. — Я и твой сынок Витька пока живы и здоровы. Временно не пиши нам, до той поры, пока не получишь моего следующего письма, так как меня выгнали из дома, где я работала в последнее время. Сынок хозяйский не давал мне проходу, приставал. Я пожаловалась на его домогательства хозяевам. Хозяйка рассердилась на меня за это, велела убираться из ихнего дома. После соседи сказали мне, что они нарочно взяли в дом молоденькую служанку, чтобы их сынки не гуляли на стороне и не заболели дурной болезнью. Но ты, Володечка, не думай обо мне дурно. Я умру, но не встану на плохой путь. Ты пишешь, чтобы я продала твою одежду и кормила бы нашего сына Витьку. Лучше мы с голоду умрем, а твою одежду я не продам. Хочу уехать отсюда в село Пьяный Бор, к двоюродной сестре Матрене. Как-нибудь перебьюсь. Пока ютимся в церковном дворе. Сегодня поп велел дьяку позвать городового, хочет прогнать нас. Дал сроку один день. Чтобы добраться до Пьяного Бора, нужны деньги три рубля с полтиной. А у меня только полтора. Продам одну подушку и твои сапоги. Надо уезжать. Жди мое письмо.Твоя Вера.
25 июля 1902 года».
Женя возвратила письмо Владимиру.
— Да, несладко приходится твоей Верухе. Правительству наплевать на положение солдатки. Царю нужен только солдат, а как живет его семья, что ест, где спит — это его не волнует. Я уверена, Владимир, ты кое-что слышал о забастовках, о рабочем движении в России. Причина тому — все более усиливающийся гнет самодержавия. Притесняемый народ поднимается на борьбу, чтобы легче жилось миллионам таких, как ты и твоя Вера.
Молодой солдат с нескрываемым уважением смотрел на собеседницу.
— Разумно говоришь, Женя. Я служу в бакинском гарнизоне. Случается, в наши казармы попадают прокламации. Некоторые из них побывали в моих руках. Ты интересуешься такими бумажками?
— А ты?
— Если бы не интересовался, стал бы, рискуя головой, таскать их в своих карманах?!
— Зачем же носишь их с собой?
— Почитать при случае надежным людям.
— И сейчас при тебе есть прокламации?
— Есть. Хочешь прочесть?
— Хотелось бы!
Владимир сунул руку за голенище сапога и извлек оттуда прокламацию. Это была одна их тех листовок, содержание которой Женя знала почти наизусть, так как она была отпечатана в подпольной типографии, организованной по инициативе Ладо Кецховели, где работала Женя.
Женя рассказала Ладо Кецховели и другим товарищам из Бакинского комитета о знакомстве с солдатом из местного гарнизона. Ей было сказано, как вести себя с ним.
В следующее воскресенье они снова встретились. Владимир познакомил Женю со своими товарищами по казарме. Вместе гуляли. Прощаясь, условились встретиться через неделю на Биби-Эйбате. Женя сказала, что приведет с собой некоторых своих товарищей.
Они встретились в назначенный день на горе, в условленном месте. С Женей пришли Аскер, Василий, Айрапет и Мамед.
— На нашей сходке, — сказала Женя, — присутствуют не только представители рабочего класса, но и солдаты. А кто такие солдаты? Те же крестьяне и рабочие. Всех нас связывают общие интересы — жить свободными, счастливыми. Русский пролетариат поднялся на борьбу против царизма. Наш лозунг многим известен: «Долой самодержавие!» Царское правительство понимает, какая опасность угрожает его существованию, и принимает меры, чтобы потопить в крови революционно настроенный народ. Прежде всего оно разжигает национальную рознь. Еврейские погромы — одно из средств, к которому прибегает царская полиция, чтобы помешать росту революционного движения. В революционных выступлениях в России и Польше принимают участие также и солдаты, перейдя на сторону угнетенного народа. Солдаты бакинского гарнизона тоже должны оказать поддержку выступлениям трудового народа и действовать рука об руку с революционными силами, поднимающимися против предательской политики царского правительства в Закавказье. Товарищи, только после победы революции солдаты, сыны рабочих и крестьян, смогут избавиться от оскорбительных притеснений со стороны царских офицеров — этих сынков дворян и помещиков. Только победа революции принесет свободу рабочим и крестьянам, которым уже не придется работать на капиталистов, проливать кровь и отдавать жизни во имя их интересов. Победоносная революция освободит тысячи революционеров, сосланных в Сибирь, в окраинные города и села России. Мы должны вести организованную борьбу, чтобы избавить рабочих от нечеловеческой эксплуатации, крестьян — от помещичьего гнета, солдат и их семьи — от скотской жизни и произвола царизма.
После Жени выступил Владимир, рассказал о росте в солдатской среде сочувствия революционному движению.
Солдаты, пришедшие с Владимиром, задавали вопросы, из которых стала очевидна их неискушенность в политике, в революционном движении. Они с удивлением слушали Аскера, который говорил о том, что к другим нациям надо относиться без неприязни, по-братски, выступать против царизма единой силой.
Солдаты рассказали о своем житье-бытье, об издевательствах офицеров.
Расставаясь, рабочие и солдаты условились о новой встрече.